Текст книги "Сборник "Похитители душ""

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Полина Каминская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 70 страниц)

И вдруг Саня, бежавший впереди, остановился, упал на колени и еле слышно выдохнул:

– Пришли.

Нет. Не успели. Несколько раз Вомбату казалось, что Зеленый вздохнул, но… нет, таких чудес даже тут не делают.

Похоронили его наспех, здесь же. Скорей всего завтра Квадрат будет совершенно в другом месте. Уйдет, как всегда. Но Командир был уверен, что перед этим он позаботится о скромной могиле и ни одна поганая тварь не доберется до тела их друга.

Вот интересная штука получается. Никто до сих пор точно не знает, КАК нужно просить Квадрат. Ну-у, в смысле, что при этом делать. Возьмем, например, здоровье. Как правило, приползаем – что на чем держится. Казалось бы – лечи по полной. И лечит. Можешь хоть сейчас повернуть голову чуть левее да на Ленькины руки посмотреть. Ну? А у Вомбата в прошлый раз гнилой насморк нетронутым оставил. Самому потом пришлось несколько дней по оврагам ползать, белого чертополоха искать. Опять-таки: у Саньки зрение теперь – орел орлом, а стармеховские три пальца ноги так у Куускалме и остались. Видать, какие-то свои, неведомые нам правила игры соблюдает.

Крошечные колкие мурашки бегали по телу, разгоняя кровь. Вомбат лежал на спине и чувствовал, как вместе с силой его переполняет злость. Он повернулся на бок и увидел, как поднимается и начинает зеленеть примятая пожухлая трава. Интересно, это через меня передалось или она сама умеет думать? Цукоша уже стоял мощный, как скала, всем своим видом предупреждая, что теперь с ним связываться опасно. Счастливый Леня разминал руки, как пианист перед концертом. И только Двоечник сидел на земле и беззвучно шевелил губами.

Когда все вышли, чуть сгибаясь под тяжестью обновленных вещмешков и оружия, Командир заметил, что Саня несет какой-то странный сверток. На вопрос Вомбата он лишь похлопал глазами и уклончиво ответил:

– Да так, приспособление одно.

Судя по карте, Дима сейчас где-то на юго-востоке. Азмун достал часы. Оказалось, пробыли в Квадрате всего сорок минут. Так, так, посчитаем… Получается, что Стармех от нас примерно в пяти километрах. Эх, да с нашей силушкой – это пятнадцать минут бегом. Сказано – сделано. Четыре фигуры в камуфляже неслышными прыжками устремились на юго-восток.

Новостей было две. Как водится, хорошая и плохая. С какой начнем? С хорошей. Пожалуйста. Стармеха мы нашли без проблем. Он расположился в густых зарослях гигантского репейника и старательно изображал стоянку первобытных людей. Судя по производимому им шуму, в кустах тусовалось человек пятьдесят, не меньше. Ну, конечно, дымовухи у него уже кончились, вот и устраивает такие дешевые спектакли. Но Длинный Мохаммед – тоже большой поклонник Мельпомены. Далее следует плохая новость и множество непечатных выражений.

Совсем недалеко расположились мимикроты. Нет, не трое. Штук десять-пятнадцать смутных силуэтов клубились на большой открытой поляне. Изредка некоторые из них принимали вид человека или животного, прохаживались перед хозяином и снова сливались с остальными. Длинный Мохаммед развлекался. В один из моментов Вомбату даже показалось, что среди этих живых картинок мелькнули апельсиновые косички Штрипка. У Сани задрожал подбородок. Леня потянул из-за спины автомат, вопросительно глянул на Командира. Не торопись, друг, здесь спешка ни к чему.

– Главная задача – это накрыть их всех. Ни одного гада не упустить. Понимаете?

– Понимаем, – махнул рукой Цукоша, – да что ж их теперь – сеткой ловить?

– Будем думать.

И опять удивил Двоечник. Ну просто человек-сюрприз!

– Не надо никакой сетки. У меня получше штука есть. – И развернул свой сверток.

Ну и что? По виду вроде граната. Побольше, правда. И форма необычная.

– Я подумал, – горячо зашептал Саня, – их главное преимущество в том, что они маскируются. Вот и надо сделать так, чтобы мимикрота всегда было видно!

– Свежая мысль, – одобрил Вомбат, – дальше.

– И я стал соображать, как это сделать.

– Напряженно следил за ходом ваших рассуждений, – прокомментировал Леня, похоже, зверея.

– И я придумал! Их надо просто покрасить!

Ай умница! Ай молодчинка! Вот так просто: взять и покрасить. Кисточку в руки, по росту построить и – сверху вниз, наискосок! Гуляйте, просыхайте! Может, и номера на спинах проставить?

– Азмун, – Двоечник, кажется, и не заметил нашей иронии, – ты сможешь подкинуть эту штуку прямо над ними?

– Высоко?

– Да нет, метров на десять, не больше.

– Ну… смогу. И что?

– А Командир в нее выстрелит. Попадешь?

Вомбат лишь презрительно выпятил нижнюю губу. Спрашиваешь.

Двоечник замолчал. Цукоша покашлял и деликатно спросил:

– А… дальше… что?

– Дальше – будем в них стрелять.

Вомбат с Азмуном переглянулись:

– Ты что-то придумал, Сань?

– Конечно! Я же все объяснил: подкидываешь над ними, стреляешь и – готово! Получите крашеных мимикротов.

– Поверим, – кивнул Вомбат. – В таком случае нужно обсудить дальнейшую операцию. Я предлагаю обойти поляну и присоединиться к Стармеху.

– А я считаю, что нам нужно, наоборот, рассредоточиться вокруг поляны, – прошипел Азмун. Он вообще не умеет говорить тихо, поэтому у него вместо шепота получается либо хрипение, либо шипение.

– Ага. Вокруг. Ага. И каждый раз предупреждать: «Господин мимикрот, подвиньтесь, пожалуйста, а то я в Пургена боюсь попасть…» – это Леня подключился. И, надо сказать, разумно.

– Так уйдут же, – не унимался Азмун.

– Догоним, – веско пообещал Командир.

Стармех сидел на пеньке и отдирал со штанины крупные, размером с яблоко, репьи. При этом он громко разговаривал сам с собой. Появление родной Команды он приветствовал невыразительным «угу» и наболевшим вопросом:

– Курево принесли?

Отведя душу сигаретой, план Двоечника одобрил, признавшись:

– Скорей бы покрошить этих гадов. Сил больше нет на них смотреть.

Вомбат оценил деликатность Стармеха, который даже не спросил про Зеленого. Слишком тяжело было бы признаться, что мы просто не успели.

Неизвестно, могут ли мимикроты чего-либо ожидать, но Санькин сюрприз свалился им как снег на голову. С той только разницей, что вместо снега всю компашку накрыло облако синей мелкодисперсной краски. Так что теперь хошь деревом стань, хошь лужей растекись – не скроешься. Стармех попытался поддеть Двоечника вопросом:

– Так твоя краска везде будет. Если он сообразит и на землю шлепнется? Как ты его от обычной травы отличишь?

Саня засмущался, бросил взгляд на Леню и объяснил:

– Я придумал, что краска заряжена положительно, а мимикрот – отрицательно.

А Цукоша встал, подошел к Двоечнику, пожал ему руку и пообещал:

– Когда закончим, подарю тебе свою кунгахкеи.

Да нет, конечно, не такие уж они и хлюпики. И вовсе это не походило на избиение младенцев. В первый момент Длинный Мохаммед просто обалдел от нашей наглости. По его расчетам, мы, испуская последние вздохи и пуки, с трудом ползем к его вожделенной цели. А мы-то как раз – наоборот! Дрянью сверху посыпали, да еще и автоматным огнем приправили. Ну, у них тоже пара ружьишек нашлась. Отходить стали. Направо, к болоту. Но там уже Стармех наготове. Со всей своей злостью и с отличным пулеметом. Вот за него я больше всех беспокоился. Он ведь в Квадрате не был, и куража у него могло не хватить. Да что там… Хватило. Потом, когда все кончилось, Дима долго еще ходил, проверял, не шевелятся ли. Нашел-таки одного недобитого. Лежит такое синее непонятно что, а сбоку что-то пульсирует. Отвратительное зрелище.

Длинный Мохаммед? Так ему Леня еще в самом начале прямо в башку попал, так что недолго ему удивляться пришлось. Вот только интересно: за что его Длинным прозвали?

Глава десятая
Света

– Oui.

– Salut, c’est Michel Perriet. Cеcile… Elle est chez-soi? Donnez-moi Cеcile.

– Bon matin. Mais… mais elle dort encor. Hier nous…

– Merde! Dites lui, que notre mariage aujourd’hui s’annule…

– Michel…

О-ля-ля! – как говорят настоящие французы. Вот славно. Это у них так шутят с утра? Пожалуй, на всякий случай стоит разбудить Сесиль.

А она и не спит вовсе. Жирафа лежала поперек кровати и играла на компьютере в теннис.

– Сесиль, ты что – не слышала телефона?

– М-м-м… Момент… Merde! Почему он выигрывает всегда?

– Сесиль! Доброе утро!

– Доброе утро, Света.

– Обожаю свое имя с ударением на последнем слоге!

– Телефон…

– Да-да-да. Это Мишель Перье? Сказал, что мы сегодня поженяться не будем. Да?

– Да. Только не «поженяться», а жениться. По-моему, он был очень сердит.

– Да-да-да. Он сердит. Он всегда был сердит.

– Слушай, я не знала, что у тебя сегодня должна была быть свадьба.

Сесиль уронила джойстик на пол и захохотала басом.

– Света! Если бы я женилась с каждым Мишелем Перье, то разорилась на одних только свадебных букетах!

– Фу, Сесиль, не думала, что ты такая интриганка!

– Как? Интриганка! Это от intrigue? Хорошо, я сейчас запишу. Похоже на «хулиганку», oui?

У нее под рукой всегда найдется толстенький блокнот, битком набитый русским фольклором, географическими извращениями вроде «Электростали» и «шоссе Энтузиастов» и ругательствами.

– Это грубо?

– Нет. Но так почти не говорят, слишком литературно.

Француженка быстро черкнула несколько слов, порывисто встала и проследовала на кухню, попутно объясняя Свете:

– Нет, это не intrigue, я бы сказала: оптический обман.

– То есть?

– Есть такое время – чуть-чуть между днем и вечером, знаешь, уже немного не светло?..

– Сумерки?

– А, oui! У меня очень обманная внешность. Когда сумерки – я очень робкая и нежная. Я молчу, как загадка, а мужчина сидит рядом, смотрит на меня… вот так, oui?.. – Сесиль прикрыла глаза, подняла и выпятила подбородок и распустила губы. – И ему кажется, что мы должны быть вместе… навсегда… Затем мы целуемся, потом еще… Он предлагает мне жениться… Я соглашаюсь…

– Но ты-то – зачем?

– Ах, Света, не знаю… это… это как правила игры!.. А утром! Пф-пф! Утром он вспоминает, что я не умею готовить, и что во мне метр девяносто росту, и что я, черт побери, – доктор философии!

Век бы сидела развесив уши и слушала этого Луи де Фюнеса в юбке, пардон, в шортах. Как я уеду, оставив мою ненаглядную Жирафу в роковых сумерках наедине с коварными мужчинами? А мои любимые плетеные кресла перед рестораном «Гиппопотам»? А тоскливо-сладкие звуки «Corre el viento» в парижском метро? Господи, как подумаю, что через… семь часов все это снова останется тридевятой сказочной Францией, куском праздничного пирога с серебряной вилкой Эйфелевой башни посредине…

– Почему ты еще сидишь? У нас очень мало времени!

Знаем, знаем, сейчас мы будем обеспокоенно кудахтать, но провозимся не меньше часа, прежде чем выйдем из дому. Сесиль, кстати, изобразив на лице максимально озабоченное выражение, даже не тронулась с места, продолжая макать круассан в кофе, просматривать «Premier», затягиваться сигаретой и кидать под стол шоколадное печенье для старины Жореса.

Ужасное тоскливое предчувствие вдруг накатило на Свету, сжав сердце ледяной рукой. Господи, как домой не хочется! Бросить бы на фиг все меха, бриллианты, мебель и серебро… Нет, нет, пейзаж Слонова я не оставлю. Светочка представила, как сдергивает со стола скатерть, заворачивает картину и спускается с третьего этажа, чтобы никогда больше не возвращаться…. Да нет, даже в качестве игры ума не проходит. Пока она мысленно спустилась еще только на полпролета к огромному полукруглому лестничному окну, стало жаль вначале хорошей посуды, потом – обреченно зажурчало сантехническое чудо цвета слоновой кости, а главное – толстокожая, как ты могла забыть! – печальные глаза Гардена, вопрошавшие: «Это что еще за ерунду ты затеяла?» Прости, друг, у девчонок это от нервов. Можешь смело выглядывать в окно, я скоро приеду.

– Сесиль! – Это начинается вторая стадия наших сборов. Теперь уже я суечусь, собираюсь и хлопочу. Шуму гораздо больше, но эффект – смотри выше. Все равно быстрее мы не соберемся, а мои старания – лишь дань традиции. К тому же надо помнить, что домой мы заезжать уже не будем, поэтому я брожу по комнатам, собирая кроссовки, лифчики, туфли, проклятые зажигалки – весь тот нехитрый скарб путешествующей дамы, который за три дня уютно расположился в квартире Сесиль и не желает укладываться обратно в чемодан. Главное – не забудь: «фиалки – Иа, Иа – фиалки», то есть подарок доктору Игорю. Куплю ему программируемую клизму. Хм, хм, обидится. Да таких и нет, наверное.

В машине немножко пошумели. Еще одна национальная черта французов: постоянно перекраивать ваши планы.

– Почему ты сворачиваешь на рю Муфтар? Там же нет правого поворота!

– А зачем нам правый поворот?

– Затем, что мы едем в салон!

– Нет, Света, мы едем на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.

– Я не хочу ни на какое кладбище, я тебе тысячу раз говорила! Я хочу в салон Кевина Кляйна!

– Это не твой стиль, – отрезала Сесиль и включила приемник погромче.

Ладно, черт с тобой, вези куда хочешь, я смирилась.

Ну и что хорошего получилось из твоей затеи? Ну не испытываю я священного трепета при виде русских имен на крестах, не испытываю! К тому же через пять минут создалось впечатление, что именно здесь похоронены все герои «Войны и мира».

Света бросила последний взгляд на скромный крест с именем Тарковского и повернула к выходу.

– Нам пора, – тихо позвала она загрустившую Сесиль.

Жирафа стояла около черного мраморного надгробия и комкала в руках бумажный носовой платок. Ну что еще за сантименты?

Нет, это не «о-ля-ля!», это по меньшей мере – «черт побери!». Строгие буквы безжалостно выстроились в лаконичную надпись:

ЖУКОВА СВЕТЛАНА ВЕНИАМИНОВНА

1963–1995

…ПРОЩАЙ, ЛЮБИМАЯ…

Могила была совсем свежей. Памятник только-только установили, и он был весь усыпан цветами.

Русский человек по природе своей мнителен и пуглив. Американец, увидев свое имя и даты жизни на могиле, легкомысленно махнет рукой: совпадение. Светочка же совершенно растерялась. Несколько минут она ошеломленно оглядывалась, потом расплакалась, а затем сделала единственное, что пришло ей в голову, – трясущимися руками достала «Минолту» и сфотографировала могилу.

Сесиль не знала, как извиниться за свою затею с кладбищем. Всю дорогу до аэропорта она болтала всякие глупости, несколько раз принималась, как обычно, петь за рулем, но голос срывался. Вдобавок шел дождь. Короче говоря, в Орли Светочка прибыла с омерзительным слезливо-брезгливым комком вместо настроения. Фотоаппарат жег ей руки. Распугав шумную веселую толпу улетающих-провожающих, она протолкалась к стойке «Кодака», сломала ноготь, перематывая пленку, и, шипя от злости и бессилия, попросила напечатать (срочно, пожалуйста!) последний кадр.

Ох, ну и лица, наверное, были у нас! Пожилая француженка участливо поинтересовалась, не плохо ли нам. А мы с Жирафой, как две последние идиотки, стояли посреди зала и вырывали друг у друга из рук яркий глянцевый снимок замшелого креста. Когда-то золотые буквы на нем изрядно потускнели, но не настолько, чтобы не прочитать совершенно незнакомую и нестрашную русскую фамилию «Яновский».

Да. Алексей Сергеевич Яновский. И ничего больше.

В самолете Света сразу махнула коньяку и решительно раскрыла самый толстый и яркий журнал, который смогла найти на тележке стюардессы. В иллюминатор не выглядывала, светские разговоры пресекала на полуслове. Прощальной мыслью было: почему, интересно, все французские певицы так агрессивны, а мужики, наоборот, все время за что-то извиняются? Теперь уже ее страшно тянуло домой. И не просто домой, а в тот самый неприятно-розовый дом больничного вида с веселенькой вывеской «Фуксия и Селедочка».

«Ох, как я понимаю наркоманов!» – На секунду Светочку обдало жаром подозрения – не приобщили ли случайно и ее к этому братству больных фантазеров? Да нет же, не говори глупостей! Не может доктор Игорь оказаться таким изощренным подлецом: лечить алкоголиков, превращая их в наркоманов!

Наше незакатное солнышко, конечно, не удосужилось доставить свое бренное тело в аэропорт. Пусть любимая женщина одиноко бредет к машине в окружении верных дуболомов. Светочка заметила на лице Бритого хорошо замазанный синяк, но, как ни странно, совершенно не встревожилась. Она даже поймала себя на мимолетной жалости к этому чужому большому парню, который за хорошие деньги готов хоть сейчас положить за Светлану Вениаминовну Жукову свою жизнь. Ну, кого ждем? Я здесь, чемоданы тоже. Гена сидел в машине с каменным лицом, приложив к уху телефонную трубку. Ничего удивительного, НЕкаменное лицо Светочка видела у него только один раз. На раскатанном зимнем шоссе впереди идущий «КамАЗ» вдруг повело-повело и поставило бортом. Ей совершенно не было страшно, даже успела с любопытством повернуться к Генке: что делать будешь? Вот тогда его губы первый и последний раз на ее памяти сложились в злую усмешку. Машина эффектно скатилась с дороги и въехала в сугроб. А потом все сидели живые и невредимые, ждали Виталия и пили скверную водку, которой угощал водила «КамАЗа».

Ах вот оно что!

Изящный «Ягуар» цвета «ранних сумерек в саванне» картинно затормозил у самых носков Светочкиных туфель. Степа, Степа, тебе бы не Виталия по питерским раздолбанным дорогам возить, а призы в «Формуле-1» брать.

Умеет, черт побери, наш герой делать милое милым людям. Кто, вы думаете, первым выскочил из машины и покрыл Светочкино лицо одуревшими радостными поцелуями? Нет, нет, вычтите пятьдесят очков те, кто сказал: «Виталий». В наше суровое время только собаки сохранили еще способность выражать свои чувства так бурно и непринужденно. Гарден, радость моя! Соскучился, песик? Поцелуй Виталия получился гораздо суше и строже. Даже если он и обрадовался, на людях сдохнет, а не скажет. И сразу – пакет ценных указаний:

– У тебя два часа на то, чтобы переодеться, заехать за доктором Игорем в «Фуксию и Селедочку» – кстати, подарок не забыла? – и прибыть в ресторан. Мы сегодня празднуем в «Забегаловке». Форма одежды – празднично-походная. – Передал поводок, старательно скроил добрую гримасу и с такой же помпой умчался.

Угу. Празднично-походная. Угу. Бархатные кеды, парчовые джинсы и шелковая ветровка.

Светочка села в машину, обняла Гардена за шею и чуть не расплакалась. Пора, пора, наверное, признать ту жесткую истину, которая давно уже толкается где-то рядом. После тридцати пяти (безусловно с индивидуальными отклонениями) приходится выбирать однозначно и бесповоротно между одиночеством и людьми. То есть и не выбирать, а просто выговорить простыми словами правду. На самом деле все уже решено давным-давно. Подозреваю, та самая первая-препервая клетка, интимной жизнью которой так интересуются бесцеремонные ученые, УЖЕ все знает! Она болтается в теплом бульоне, бездумно делится напополам, еще пополам, уже можно различить ножки-ручки… А пото-о-ом… Ты можешь страдать косоглазием и косолапостью, получать тройки по химии и не подбирать «Битлз» на слух, но ты всегда будешь любить (и почти всегда – взаимно!)… А если же написано тебе «НЕТ» заглавными буквами, то в горящие избы хоть через день входи, детей хоть от Алена Делона рожай – хрен тебе. И твой потолок: письмецо пожелтевшее, изжога от сигарет и телевизор по вечерам. Ну? Извините, расслабилась. Вы думаете, это про меня? Тогда вы снова попали пальцем в небо. Это просто здравые мысли молодой, красивой и умной женщины. Мне не нужны дети, муж, племянники, свекрови и прочее. Мне нужны деньги и собеседник. Все. На этом пресс-конференция закончена.

Эмму Петровну, к счастью, застала в полном здравии. Сентиментальная немка чуть не прослезилась, когда Светочка вручила ей какое-то новомодное французское лекарство от тромбофлебита. Так и ходила, прижимая коробочку к груди, пока Светлана Вениаминовна устраивала в квартире спешный раскардаш.

Хорошо, что все покупки и подарки были сделаны в Париже еще в первый день. Под растроганное жужжание Эммы Петровны Светочка кидала в сумку каталоги для Илоны, часы для Юрия (свои предыдущие, с килограммовым золотым браслетом, этот господин проиграл по пьянке в карты. Ай-ай-ай, а еще коммерческий директор называются!) и сувенир для доктора Игоря. А что? По-моему, вполне. Изящный галстук от Кардена и консервная баночка «Воздух Парижа». Скромненько и со вкусом.

Что-что? Какое-то странно знакомое, но неуместное имя вдруг долетело до Светочкиных ушей.

– …Людмила Афанасьевна давно мне советовала именно это средство. Она же фармацевт… Но не достать, такого лекарства в городе нет, мы каждый день в справочное звонили. И представляете, Светлана Вениаминовна, приезжает удивительно милый молодой человек и вручает Людмиле Афанасьевне именно то, что нужно… Уа, уа, она прибежала ко мне… такая счастливая… гуманитарная помощь… как блокаднице…

– Минуту, Калерия Карловна, что за Людмила Афанасьевна?

– Ох, простите, я вас совершенно заболтала, мешаю собираться… – Эмма Петровна попятилась в кухню, чуть не споткнувшись о Гардена.

– Подождите. – Светочка даже притопнула ногой от нетерпения. – Я спрашиваю: кто такая Людмила Афанасьевна?

– Это моя соседка, пенсионерка, очень хорошая женщина… У нее тоже тромбофлебит, и я…

Наверное, Светочкино лицо было ужасно, потому что немка заткнулась на полуслове и замерла в дверях с приоткрытым ртом.

Если она мне сейчас скажет, что это мать Ивана и несколько дней назад им неизвестно откуда свалилось на голову 500 баксов, я немедленно и честно сойду с ума.

Оставалось сделать последний шаг к безумию, но тут талантливая рука неизвестного режиссера сменила мизансцену: расшалившийся Гарден пробрался на кухню и, воспользовавшись моментом, зачем-то попытался открыть посудомоечную машину. Раздался жуткий треск, дурную псину обдало горячим паром, вдобавок прямо над ухом у Светочки запиликал телефон. Какие там разговоры! Гарден носился по квартире, падая на ковер и закрывая лапами нос, остервенело лаял во все стороны и даже попытался куснуть Эмму Петровну.

Ну, ничего, ничего страшного, дурила ты моя четвероногая, сейчас лед на нос приложим, и все пройдет. Какого лешего тебя понесло к машине? Слава Богу, не щенок уже – такими глупостями заниматься.

Когда, шурша празднично-походным нарядом, Светочка зашла в комнату попрощаться с Гарденом, тот, как настоящий мужик, поднял на нее взгляд, полный вселенской укоризны. «Бросаешь меня? Развлекаться едешь, а я здесь – помирай?»

– Не грусти, дружище, я все равно люблю тебя больше всех!

Этот странный день был настолько набит событиями, что к семи вечера уже казалось, что с сердитым Мишелем Перье – неудавшимся женихом Сесиль – она разговаривала неделю назад…

Доктор Игорь выскочил из проходной встрепанный, как мальчишка после футбола. Светочке даже показалось, что она зря потратила столько времени, выбирая ему в подарок галстук. Есть такие (кстати, довольно интеллигентные) мужики, которые напрочь не дружат с галстуками. Я уж молчу о шляпах. Куда, скажите мне, подевались эти главные атрибуты гнилой интеллигенции? Где эти забитые скромные «а еще в шляпе!». Приличному человеку и плюнуть теперь некуда!

Тишайшая гладь вечернего залива, как всегда, подействовала умиротворяюще. Что-то вроде спокойной прохладной руки на лбу. Вредный Виталий никогда не разрешает садиться рядом с шофером! Ну что это за кайф – выглядывать из-за квадратных спин Гены и Бритого на дорогу? Светочка надула губки и быстро придумала себе настроение на вечер: я красива и свободна, мир груб и грязен, я обижена на всех. Почему? Просто потому, что вы все существуете.

«Забегаловка» – совершенно шикарный тусовочный загородный ресторан. Легенды о нем давно будоражат весь Питер, а вот похвастаться посещением могут очень и очень немногие. Официального названия он не имеет, проходя в бумагах Сестрорецкой районной администрации как «ЧП общественного питания». При этом никаких ЧП (то есть – в привычном понимании – чрезвычайных происшествий) здесь никогда не наблюдалось. Виталий чаще называл «Забегаловку» «Два ЧП», что означало: «Частное Предприятие Частного Питания». «Какое оно, к черту, общественное? – возмущался он. – Наше общество не может себе позволить ТАК питаться!» Что еще? Чуть не забыла: вся эта двухэтажная роскошь с настоящим винтовым подвалом, скалами, водопадом, павлинами (был еще один фламинго, да помер с тоски) принадлежит… кому?.. Правильно. Виталию Николаевичу Антонову. А еще я знаю, что когда хилому отпрыску Николаю Витальевичу Антонову исполнится восемнадцать (в чем я лично сомневаюсь, учитывая совершенно джером-джеромовский букет болезней), «Два ЧП» станет его собственностью. Виталий проговорился об этом своем намерении давно, еще в доисторическую эпоху пьянства. Именно тогда я впервые узнала, что наше солнце успел в незапамятные студенческо-инженерские времена обзавестись стервой женой и придурком сыном. Надо сразу честно признаться, что это сенсационное сообщение не вызвало у меня ни малейшего отклика (и уж тем более зависти – чувства мелкого и плебейского). Ну сын, ну наследник. И что? Конкурентов рожать я не собиралась и не собираюсь. Ни до признания Виталия, ни после – никаких ущемлений своих прав я не знала и знать не буду. Yes?

Доктор Игорь мне совершенно не понравился. Честно говоря, я собиралась еще в машине вытянуть из него хоть каплю информации о том, куда он меня засунул под ласковое нашептывание «сосредоточьтесь, расслабьтесь…». Да нет, не поддался. Так и доехали до «Забегаловки», не выходя из роли «врач – пациент». Какой я тебе, к черту, пациент! У самого при виде моих ног глазки бегают! Как, интересно, он отреагировал на Илонкины шедевры по 110 см? Ничего, ничего, я еще до тебя доберусь, коньячку тяпнем, ты у меня разговоришься. Не велик кремень, и не таких раскалывали.

Да, опоздали. Да, на три минуты. Звиняйте, дядечку, трошки затуркались.

Компания – мечта! Что называется – хрен, метла и лопата. Во всем большом зале оставили единственный стол, за которым с разной степенью понта восседали (по убывающей): Илона, Юрий и Виталий. Вот если бы я вдруг решила прийти в людное место в таком виде, как Дуська, меня бы морально уничтожили на месте. А ей – хоть бы хны. Даже у халдея с внешностью английского лорда испарина на лбу выступает при виде ее кремовых ног и нескромного декольте.

Игорь с Виталием успели быстро обменяться несколькими короткими фразами, после чего доктор еще больше помрачнел, а шеф наш чуткий просто расплылся гостеприимством и любезностью.

Ну, что? Ну посидели. Славно покушали. Илонка стриптиз, как всегда, демонстрировала. Врать не буду, качественный. Тело у нее – даже мне, как бабе, не верится, что такое в жизни бывает. Ума – щепотка. Да кто же с ней разговаривать собирается?

Ближе к концу вечера Дуська, поерзав, жеманно захихикала и громко заявила:

– Мальчики, нам со Светуликом нужно поправить косметику!

Ну что за скобарские замашки! Сейчас наверняка будет полчаса сплетничать в сортире. И точно:

– Птичка моя, ты только не падай. У меня такая новость! – И все это одновременно с припудриванием носика и подкрашиванием ресничек. – Помнишь, после последнего аборта Верка на мне крест поставила?

Помню, помню, вместе ходили. Наша придворная гинекологиня Вера Сергеевна при мне сказала: «Лошадь ты, Илонка, но детей тебе больше не рожать. В борьбе с тобой природа сдалась первая».

– Так вот. У меня уже две недели задержка, я в американскую клинику ездила, надоела мне наша Верка, черствая, как батон, а в этом центре такая красота, а чистота, все, блин, одноразовое! Они там шухер устроили, глаза у всех – вот таки-ие! Такого не может быть, кричат! Короче говоря, суть в том, что… – Дальше пошел хорошо отрепетированный текст: – Светик, я решилась! Если не сейчас, то никогда! А Юрка на детях помешанный, он мне уже всю плешь проел: рожай да рожай. Жениться обещает. – И смотрит глазами лукавой овцы, как будто совета ждет.

– Ну, решилась, и молодец. Зачем ты тогда шампанское хлещешь целый вечер?

– Ерунда, Светик, это я на радостях. Больше не буду, честное-пречестное! С завтрашнего дня завязываю.

Ну-ну, флаг тебе в руки.

Юрочка, видно, на радостях, что будет отцом, назюзюкался. Пока мог говорить, оттягивался со Светочкой умными беседами (по-моему, даже Кафку поминал). Очень хорошо помню, как закончилась вечеринка для нашего коммерческого директора. Важно поглядывая на подарок из Франции, Юра вдруг хитрюще подмигнул Виталию и с ужасающей фамильярностью пробасил:

– Ну что, шеф, с большой победой тебя! – И поднял пол-литровое ведро, которое по рассеянности уже два часа называл «рюмочкой». И никто бы ничего не спросил, но Юру несло. Он решил произнести развернутый тост. – Я знал, Виталий Николаевич, что ты умеешь пахать. Теперь я вижу, что на твоей стороне еще и охрененная пруха! – Он повернулся к Светочке и, глядя мимо нее пьяными глазами, пояснил: – Мы для своих автопарков неделю назад пятьдесят новых машин прикупили. С кровью выдирали, за каждый деревянный торговались… – Тут комдиректор неприлично икнул, но не смутился, а лишь хихикнул. – А вот теперь они у нас попрыгают… С завтрашнего дня метро от «Площади Ленина» закрывают, я сам распоряжение мэра видел! Весь север города – наш!

У Виталия заходили желваки. Незаметное движение бровью – и возле стола стоял Бритый.

– Юра, завтра – напряженный день. Мы были рады видеть вас на нашем скромном празднике. Вас проводят.

Наверное, это и называется «убийственная» вежливость. Юру моментально пробило даже сквозь винные пары. Глаза у него сделались трезвые и круглые. Если бы он каким-то фантастическим образом мог взять обратно свои слова, он, видимо, сжевал бы их одним махом, как секретный пакет.

Ничего не понимающей Илоне, которая требовала продолжения банкета, сунули в руки лохматый букет и проводили к машине.

Господи, у доктора Игоря на лице такое выражение, как будто при нем из зала вынесли труп. Расслабься, Склифосовский, это местные разборки, ничего страшного. Светочку, если честно, и саму одолевало любопытство: чего это шеф так взъелся на своего директора? Юрка у нас – трепло известное, люди за столом – свои, зачем такие строгости?

Кстати, чего-чего там плел этот щелкопер в самолете? Собираемся прибрать к рукам весь транспорт в Питере? Тоже мне – тайна мадридского двора. Такое зло вдруг взяло: хорошо ведь сидели, сам компанию подбирал… На секунду по-бабски позавидовала простой, как амеба, Илонке. Замуж пойдет, с пузом капризничать будет… И тут же отпустило. Нет, на фиг, на фиг. Только деньги и собеседник, как уже говорилось выше.

Доктор Игорь сидел напротив, похожий на кого-то из апостолов, и внимательно смотрел на Свету.

– Игорь Валерьевич, – ну, хоть ты-то, интеллигентушка, меня понимаешь? – Можно, я к вам еще раз приду?

Нет. Тоже трус.

– Конечно, – сказал, предварительно взглядом испросив разрешения у нашего друга и повелителя, – когда вам будет угодно.