Текст книги "Сборник "Похитители душ""

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Полина Каминская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 70 страниц)

– Че, бухнул вчера? – понимающе подмигнул продавец.

– Да, поддали немного с тестем.

Ну вот, парой слов с простым человеком перекинулся, и сразу на душе теплей. Привычно лавируя среди машин, объезжавших площадь, Саша с видом горнолыжника, прошедшего трассу, вошел в общагу. Официально, конечно, здесь жили рыбфлотовцы, но вот до сих пор никто не видел на борту ни одного из тех веселых носатых ребят, что деловито сновали туда-сюда через проходную.

– Самойлов! Самойлов! – донеслось ему вдогонку из вахтерской будки. – Тебе мать звонила!

Во взгляде Саши, когда он обернулся, не было не то что сыновней почтительности, но даже и любопытства.

– Ну?

– Просила передать – бабка твоя померла.

В метро Саша не поехал. Хватит с него тогдашнего наваждения. Лучше уж на трамвае – пусть кружным путем, пусть долго, зато по поверхности. Вагон громыхал по узким улочкам Петроградской, нудно переругивались пассажиры, потом какой-то жлоб с мутной ксивой якобы контролера терроризировал весь вагон, отлавливая безбилетников. Судя по тому, что мимо Саши он прошел, даже не повернув головы, а прицепился к какому-то хилому очкарику студенческого вида, «удостоверение „контролера“ имело такое же отношение к трамвайно-троллейбусному управлению, как его небритая рожа с квадратной челюстью – к конкурсу красоты.

Внутри у Саши было совсем смутно. Как же так? Бабушка Оксана… совсем недавно была такой… такой резвой – для своих лет. Ничем не болела. Никогда ни на что не жаловалась. Все, что ни делается, – к лучшему. Ежели горевать начать, то до смерти не остановишься. Денег не хватает только тем, кто не знает, куда их девать. Такая вот бабушка…

Собственно, она не была Саше бабушкой. Мать отчима. Но вот относилась к нему так, словно он – родной, с пеленок вынянченный внук. Сашина мать Оксану Сергеевну на дух не переносила, за глаза именовала не иначе как «сушеный мымроид» и откровенно ждала, когда та наконец помрет, чтобы наложить лапу на отличную двухкомнатную квартиру в роскошном месте. Самый конец Кировского, окна на сад, большая кухня и прочие прелести. Саша невольно поморщился, вспомнив, как мать с Иркой начинали мечтать: «Вот помрет мымра эта… квартиру продадим… или сдадим за немереные баксы…» Саша в таких случаях весь наливался темной кровью, и дело кончалось очередным скандалом с битьем посуды и киданием тарелок в голову дражайшего чада – то есть его.

Теперь он запоздало корил себя, что редко заходил к бабушке. Сейчас, в соответствии с инструкциями матери, ему, единственному, у кого были ключи, предстояло отыскать бабкино завещание. Если таковое, конечно, было. Мать не сомневалась, что его нет. Квартира приватизированная, они – ближайшие родственники… Саша сплюнул с досады.

Он миновал вычурный, с лепниной по потолку подъезд. Слева в стене еще сохранился беспомощно распахнутый рот наполовину заложенного кирпичом камина. Казалось, какой-то замурованный в стену великан все еще продолжает безнадежно взывать о помощи.

Когда-то это был красивый подъезд. С мозаичными рисунками на лестничных площадках и витражами в окнах. На ступеньках еще кое-где сохранились бронзовые колечки – в них вставляли прутья, прижимавшие к лестнице ковер. Да, а галоши обитатели этого подъезда наверняка снимали в самом низу…

Потемневшие от времени перила с чугунными литыми решетками, словно на невских мостках. Высоченные потолки. Им под стать и двери – тоже высокие, двустворчатые, с несколькими филенками, обитые понизу латунными листами… Кое-где даже остались совсем-совсем темные медные таблички. «Действительный тайный советник…» – дальше Саша разобрать никогда не мог, как ни старался. Уцелело несколько старых-престарых звонков – когда поворачиваешь ручку, внутри звякает колокольчик. У бабушки Оксаны тоже был такой.

Да, богатый это был дом, и люди в нем жили тоже небедные. Богема. Литераторы, адвокаты, известные врачи и инженеры… А потом все изменилось. И теперь дорогие филенчатые двери вместо темного лака покрывала безобразная коричневая краска, косяки испятнала шрапнель бесчисленных звонков, под и над которыми чьи-то руки вкривь и вкось поналяпывали бумажки с фамилиями жильцов. На иных дверях звонков было меньше, но тогда каждый сопровождался целой инструкцией типа «Ивановым – один звонок, Петровым – два, Сидоровым – три… Михайловым – девять, Медведевым – десять».

Дверь бабушки Оксаны отличалась от прочих только одним звонком. Это была единственная отдельная квартира на всей лестнице. Аккуратная такая дверь, с половичком и миской для бродячих кошек. Под стать хозяйке.

Саша достал ключи. Ему очень не хотелось входить внутрь. Туда, в аккуратный, столь же вожделенный для матери и Ирки двухкомнатный рай, где все как при жизни бабушки: лежат ее рукоделия, ее толстые журналы (несмотря ни на что, она выписывала «Новый мир», не мыслила себя без этой серо-голубой обложки), ее книги… Все, все осталось – а человека уже нет.

Мягко щелкнул замок. Прихожая. Все в полном порядке. Аккуратно выстроилась тщательно вычищенная обувь, которую больше ни разу не наденут. На вешалке – пальто и зонтик, они тоже больше никогда не пригодятся хозяйке.

Саша осторожно разулся. Никто не посмотрел бы на него неодобрительно, если бы он вперся в комнаты, не сняв ботинки, но сделать такое казалось кощунством.

В гостиной, как и в прихожей, царила идеальная чистота и порядок. Бабушка Оксана явно не собиралась умирать, она даже не думала о смерти. Наоборот. Редкого жизнелюбия была старушка.

«Тяжкий грех на житье свое жаловаться», – частенько говаривала она. Ничем вроде бы не болела. Сердце нормальное для ее лет. Никаких внутренних болезней врачи у нее тоже как будто не находили… Однако же вот присела Оксана Сергеевна на скамеечку у пруда… и умерла.

Собственно говоря, Саше нужно было только одно – убедиться в отсутствии завещания и забрать документы бабушки Оксаны. Все. Мать и Ирка не сомневались в том, что квартира отойдет им, и уже намеревались закатить по поводу кончины ненавистной метровладелицы ха-а-ароший банкет. При одной мысли об этом Сашу передернуло. Не-ет, на такой банкет его и арканом не затащишь.

В гостиной было много интересного. Например, пара здоровенных напольных ваз – бабушка Оксана утверждала, что они принадлежали еще ее деду и стояли в их доме на Большом проспекте. На стене Саша заметил и свой подарок – небольшой японский пейзажик с непременной Фудзи.

Между окон замерло старинное бюро красного дерева. Бог весть, как уцелело оно в блокадные годы, не пошло на дрова. Бабушка Оксана хранила в нем все свои документы.

Саша открыл небольшую, туго набитую бумагами шкатулку.

Паспорт. Пенсионная книжка… Стоп, а это еще что такое?

Сколотые скрепкой, там лежали две бумаги. Одна – сугубо официальная, с какими-то сиреневыми печатями и подписями. Другая – исписанная четким и красивым бабушкиным почерком.

Инстинкт советского человека заставил Сашу прежде всего взглянуть на официальный документ. Это оказалось завещание. Надежды матери и Ирки рушились в прах – квартира оказалась приватизирована и завещана. Отнюдь не им, ближайшим родственникам. А некоему Игорю Валерьевичу Поплавскому.

Саша как стоял, так и сел. Какой такой Поплавский? Какое такое завещание? Ничего не понимаю… Взгляд Саши невольно упал на вторую бумагу. Это оказалось письмо, и было оно адресовано ему лично.

«Сашенька!

Увы, мой милый, раз ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет на свете. Знаю, мой хороший, что тебе будет больнее всех.

Ненавижу и не верю старикам, которые на вопрос: проживи вы жизнь заново, что бы вы сделали по-иному? – гордо отвечают: «Ничего!» Всегда есть что изменить и что исправить. Мне тоже. Невозможно, скажешь ты?

Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь, что для меня это оказалось возможно. И это – великое счастье.

Верю, милый, что ты понял бы меня, поэтому поверь просто так, как верил мне всегда. Игорь Валерьевич Поплавский – близкий мне и очень порядочный человек. Да, мой дорогой, я всегда говорила, что квартира эта – твоя. Но Игорь Валерьевич сделал для меня столько, что я не могла его не отблагодарить. Поверь и прости. Твоя бабушка была очень счастлива. Очень. Как только может быть счастлив человек.

Письмо это – только для тебя. Что скажут остальные – мне все равно. А вот если бы ты рассердился, мне было бы больно».

Саша несколько раз осмотрел завещание. Все правильно… Поплавский Игорь Валерьевич. Чин чином…

Глава вторая
Света

Светочка красиво скучала. А красиво скучать – это значит уже полчаса сидеть на диване, изящно разместив длинные ноги, и, слегка наклонив головку, задумчиво отслеживать перламутровым ноготком узоры гобелена обивки. Виталий, видите ли, совершенно не выносит кожаной мебели. Даже в своем донельзя крутом офисе поставил пластиковые стулья (ну совсем как у них на даче!). Секретарша Ольга однажды проговорилась, как он мастерски доводит до белого каления не слишком желанных клиентов. В самый разгар занудных переговоров, поерзав, вдруг встает с места и, поправив вышитую подушечку на сиденье, застенчиво признается:

– Геморрой, знаете ли…

Светочка позволила себе тонко усмехнуться. Однажды они сидели в гостях у Юрки, коммерческого директора. Виталий тогда задумчиво окинул комнату взглядом и заметил – в шутку, но не без брезгливости:

– У вас, Юрий, не гостиная, а «Милки Вей» какой-то.

– Почему это? – насторожился хозяин. Должность у Юрика и впрямь звучная, но сам он – свежесрубленный, как деревенская баня.

– В ней так много телячьей кожи. Того и гляди – замычит!

Еле заметное облачко досады пробежало по Светочкиному лицу. Черт, совсем забыла – утром не посчитала калории. Хмуриться она не позволяла себе ни при каких обстоятельствах. Лицо должно быть спокойным и ухоженным. И замкнутым – это про Виталия. Помнится, какая-то костлявая немка у Ниагарского водопада чуть не грохнулась в обморок, когда у Светы навернулся в воду «Olimpus». Сумасшедшие русские лишь проводили утонувший фотоаппарат взглядами да пожали плечами.

«Минитель», модная домашняя шпаргалка-компьютер, с готовностью высветила на экране все нужное. Авокадо с французским пикантным майонезом и чашка кофе (с сахаром) потянули на 325 килокалорий. Ласково подмигнув, «Slimfood», программа для озабоченных фигурой, предложила четыре различных меню на день. Вкусненько, вкусненько, но не подходит. Сегодня Виталий просил немного на него попахать – пробежать с какими-то полезными «дойчами» по Русскому, а вечером с ними же оттянуться в «Европе». Светочка хоть и маялась этой модной дурью с расчетом калорий, но в еде толк знала. Последняя глупость – сидеть, поковыривая вилкой филе-миньон, судорожно соображая, во сколько «лишних» это встанет. При этом желудок имеет собственное мнение и бурчит на весь зал.

Ладно, сменим стиль. Телефон – на колени. Пора бы деловой даме сделать распоряжения по дому.

– Эмма Петровна, миленький, сегодня, пожалуйста, небольшую уборку, в шесть привезут белье из стирки. Да, будем поздно, но я бы попросила вас задержаться, поставьте все время в счет. Гардену ведь только вчера купировали ушки, он жутко страдает и один на вечер не останется.

«Миленького» на самом деле зовут Калерией Карловной, но, следуя излюбленной привычке всех всегда переназывать, Виталий с первого же дня окрестил ее Эммой Петровной, видно, за пристрастие к «Ариелю». Светочка не всегда была в курсе, как ее саму на данный момент зовут.

Вот сегодня. Наверняка у него будет трудный день. Уезжал рано, часов в восемь, заскочил в спальню, швырнул халат на кровать, ограничился нейтральным: «Доброе утро, товарищ». Вообще Светочка давно заметила: приятные ему люди могут иметь до десятка имен и кличек. А, например, «телка» Юрика (и как бы Светочкина подружка) Илона для Виталия всегда – просто Дуська. Та, конечно, свирепеет, но терпит, никогда не посмеет даже пикнуть. С Калерией Карловной Виталий общается хоть и крайне редко, но всегда только на ее родном языке, заворачивая такие комплименты, от которых лошадиное лицо немки моментально багровеет. Или подойдет, глянет в глаза и задушевно так: «Калерия Карловна, признайтесь, стырили-таки кораллы?»

Гарден, умная животина, услышав свое имя, догадался, что его опять оставляют, отошел в угол и заскучал. Морду рассеянно бросил на каучуковую игрушку – ну вылитый телохранитель Виталия.

Время, время! Машина будет внизу в час, а дел еще – куча. Только двинулась в ванну – закурлыкал телефон. Шеф контролирует.

– Стопкин! – Значит, звонит из машины, настроение получшало. – Забыл спросить. Ты в чем собираешься идти в ресторан?

– Виталенька, я хотела в красном.

– От Нины? – Его «VISA-Gold», помнится, аж потускнела, когда Светочка расплачивалась за эту шелковую тряпочку «от Нины Риччи» в Дюссельдорфе.

– Угу.

После секундного раздумья:

– Ладно, надевай, они люди цивилизованные, красный цвет их больше не пугает. – Дальше строже: – Особо по музею их не гоняй, к ужину они мне нужны свежие. Не забудь пакет с подарками. Будешь хорошо себя вести, отмечу в приказе.

Ага, значит, «дойчи» страшно нужные, и если постараться, то можно будет закидывать удочку насчет того колечка с «брюликами» из «Рамины».

– Есть, сэр.

Ну вот, бегемот, опять не попрощался.

Хорошо, распоряжения все даны, телефон поставим на автоответчик и – в душ. Оказалось, вовремя смоталась. Накладывая на лицо легкую питательную маску, Светочка рассеянно слушала свеженькую запись. Что за трескучий все-таки голос у Илоны!

– Привет, Светунчик, это я. Приколись, мой тащит сегодня в какую-то контору, говорит, отвалил кучу капусты, сам туда таскается каждую неделю. Говорит, что очень круто. Ну, пока, птичка моя, потом перезвоню. Целую.

Ну, Дуська Дуськой. Если говорить коротко, то обыкновенная проститутка, выбившаяся в люди. Да она и сама так считает. Уж что-что, а биться Илона умеет. Турецкие пограничники, наверное, до сих пор во сне вздрагивают, ее вспоминая. А насчет людей? За Юрика она держится крепко, хотя ловко ставит ему рога при первом же удобном случае. Стремная парочка: живут вместе по принципу – кто кого переврет. Вот чего, спрашивается, сейчас звонила? Небось Юрик очередную сауну экзотическую откопал. Не удивлюсь, если там народ в бассейне с крокодилами барахтается, а выпивку бабы голые в кадушках разносят. Ладно, черт с ними. Светочка ненадолго замешкалась с духами. «Obsession» выбирать рискованно. От него мужики либо тащатся, либо их тошнит – проверено. Виталий уехал на работу, благоухая «Roger & Gallet». Что ж, тогда остается только «Lou-Lou»… Оставляя за собой ароматный след, она уже выплыла в холл, когда автоответчик снова сработал. Ну кто там еще? Светочка, чуть помедлив, подошла к телефону. Хм, номер не высвечивается. Ладно, послушаем так.

Голос незнакомый, какой-то подростково-ломающийся:

– Вомбат, здорово, это Двоечник. У нас проблемы. Пургена в парадняке отоварили. До шести буду дома. Все.

Ну не бред ли? Какие-то придурки номером ошиблись.

Светочка мгновение поколебалась, а потом все-таки стерла две последние записи.

Господа Шульце и Германн оказались славными средних лет мужичками. Окунувшись в привычную европейскую тусовку, Светочка моментально расцвела голливудской улыбкой, сдержанно щебеча на двух языках – немецкий у нее еще был слабоват, кое-где приходилось переходить на английский.

Улет, конечно, с ними по музеям ходить! В первых же залах Русского, с интересом рассматривая древние иконы (иногда казалось – у них аж мозги пощелкивают, вычисляя примерную стоимость), вдруг обрадовались: «Комикс! Комикс!» Это они про «Житие Илии Пророка». Честно говоря, действительно на комикс очень смахивает, но не орать же так… Каждый раз, общаясь с «буржуями», приходится то и дело перелезать из роли в роль: то ты рядом с ними чувствуешь себя ребенком, то – взрослой умной теткой. Или даже бабкой. А уж их отношение что к сортиру, что к авторитетам первое время (Господи, лет сто назад, кажется!) постоянно ставило Светочку в тупик. Солидный адвокат может с милейшей улыбкой сообщить вам, что, провалиться ему на этом месте, но у него сейчас лопнет мочевой пузырь! Скучнейшая и пустейшая бабища (при одном взгляде на ее платье у Светочки, помнится, начинал дергаться глаз) превращалась в разгневанную фурию «а-ля Шерон Стоун», стоило только чуть-чуть неуважительно вякнуть про ее королеву. А что говорить о французской газетке «Sharlie Hebdo». У нас такие картинки даже в общественных туалетах не встретишь, а у них это – карикатуры на госдеятелей!

Дальше – веселее. По их мнению, в нашей истории, кроме «Катарины» и «Цар Питера», вообще никого не было. Вот так, вышли из болот, Питер заложили, с Екатериной пошалили, теперь «Макдоналдс» хаваем. Ну, там где-то еще татаро-монгольское иго было, кажется… Плевать, конечно, Светочка и сама в истории не сильна. И вообще, вся эта пыльная наука – просто собрание застарелых сплетен.

После Русского оставалось немного времени, решили чуть расширить программу – прокатиться по городу. Зря, наверное. Погода мерзейшая, пока шли по Петропавловке, продрогли насквозь. Светочка даже стала побаиваться гнева Виталия за свое самоуправство. Дрожащих от холода синеносых «дойчей» свежими назвать было трудно. Но вроде ничего, бухтят весело. Шемякинский Петр им не понравился. Светочка и сама каждый раз скрепя сердце подводила очередных «буржуинов» к этому эпилептику в кресле. Честное слово, обидно. Из хорошего мужика сделали идиота. А называется это – историческая правда плюс мироощущение художника.

Фу-у, теперь можно и в ресторан. По пути Шульц славно подколол Светочку, заведя умный разговор о переименовании Питера. Легко шпаря датами, она оттарабанила:

– Август четырнадцатого – Петроград, январь двадцать четвертого, после смерти Ленина, по просьбам трудящихся – Ленинград, июнь девяносто первого – Санкт-Петербург.

Тут же брови герра Шульца недоуменно поползли вверх:

– Вы ошибаетесь, фрау Светлана, Ленин не умер в двадцать четвертом!

На секунду растерявшись, Светочка сделала то, чего не делала практически никогда:

– Гена! – обратилась она к шоферу. – Когда у нас Ленин умер? В двадцать четвертом?

– В двадцать четвертом, – обиженно подтвердил тот.

– Извините, герр Шульц, – с достоинством заявила Светочка. – Он таки умер в двадцать четвертом!

– Как же так! – не унимался «дойч».

И тут только на его лице Света заметила следы жирненькой иронии. На ужасном русском, заученно, как считалку, герр выпалил:

– Ленин ЖЬИЛ, Ленин ЖЬИВ, Ленин бюдет ЖЬИТЬ!

Машина Виталия уже стояла около «Европы». Рядом скромно притулился серенький «опелек» охраны. Шоферы сидят, как восковые. Однажды Виталий крупно разругался со Светкой из-за дурацкой шутки. Заканчивался ужасно милый вечер (французов, кажется, на охоту возили), вот она и решила напоследок немножко пошалить. Подошла как раз к этому водиле и быстро провела рукой перед глазами. Тот, гад, даже не моргнул. А Виталий при людях обозвал ее дурындой. Двое суток не разговаривали.

Какой все-таки славный ресторан! Хорошо, что Виталий тоже предпочитает его другим городским забегаловкам. Швейцар на входе (Ну и чутье у ребят! Специально их, что ли, натаскивают?) мягко, баском: «Guten Abend!» И дверку отворит – ни на секундочку не замешкается! А шеф, похоже, не в духе. Из-за того, что опоздали, что ли? Пока гости посещали уборную, подошел. Глянул зверем:

– Чукча, ты что, журнал «Работница» выписываешь?

Здрасьте! Выходит, оделась неправильно? Я ж с тобой, солнце, все согласовывала! Что еще не так?

– Ты бы еще тулуп надела! – Угу, это про норковую пелерину.

Темнота, какая тебе «Работница»! Это из последнего «VOGUE»! Ладно, можно и снять. Грубиян, чуть с платьем не содрал, сунул Бритому в руки:

– В машину.

– Ну, все? Может, поцелуешь все-таки любимую женщину? Нет, не угомонился.

– Я тебя тысячу раз предупреждал: Чтобы. Я. Никогда. Больше. На. Тебе. Эти. Туфли. Не. Видел. Я сюда прихожу с солидными людьми. И я не позволю, чтобы меня принимали за деревенского лоха, который только что снял тебя в баре.

Все врет. Да разденься Светочка сейчас хоть догола, никому и в голову не придет принять ее за проститутку.

Что ты бесишься, милый, это же твоя собственная школа. Сколько лет ты из меня это самое выбивал! И сам знаешь, что вполне успешно. Твой же партнер Шамон Коган, большой дока в таких вещах, однажды признался, вкусно картавя:

– Вы, Светлана, фантастическая женщина. К’асота, ум, воспитание, но я ско’ей и п’едставлю себя в постели с Вене’ой Милосской, чем с вами. Вы вся – где-то там…

И помахал волосатой лапкой над лысой головой.

Ладно, Виталик, у всех свои бзики. Ты не выносишь туфли на высоком каблуке, ну и фиг с тобой. Светочка обворожительно улыбнулась подходившим уже немцам. Обиды надо глотать целиком, не жуя. Дольше переваривается? Так зато и вкуса не почувствуешь.

Даже теперь настроение нельзя назвать испорченным. Так, чуть-чуть грустное, чуть-чуть задумчивое. Это даже к лицу.

Все расселись за огромным круглым столом. Ах, как Светочка любит эту, как говорил Винни-Пух, «специальную минуточку», когда можно не спеша побродить по меню. Сколько лет тренировок понадобилось для того, чтобы делать это спокойно, не стесняясь стоящего рядом официанта! Рыбу-луну она отвергла сразу. У экскурсовода в Киото узкие японские глаза на минуту стали круглыми, когда он рассказывал о жертвах кулинарной ошибки при приготовлении экзотической рыбы. На фиг, на фиг, береженого Бог бережет. Решив немного отыграться за трюк с Лениным, Светочка усиленно уговаривала Шульца заказать блины. Немного наберется в мире виртуозов, способных управиться ножом и вилкой с русскими блинами, пускай толстенький помучается. «С икрой, герр Шульц, обязательно с икрой!» Завершилось все торжественным ритуалом выбора вин. Мэтр на специальной тарелочке поднес Виталию пробку из только что открытой бутылки. Тот с умным видом понюхал. Важно кивнул. Сыграл шеф, просто хорошо сыграл. Не разбирается наш суровый деспот в винах, увы. Предпочитает водку, Вальвадос. Терпит коньяк. Не выносит виски, ром, текилу. В последнее время редко употребляет столь любимый ранее крымский портвейн.

За соседним столом шумно рассаживалась компания из трех человек. Двое жирных турков – еще в холле их заметила, орут как на базаре – и девочка, явно из местных. Зайчик эдакий, пусечка ухоженная, белочка крашеная. Очень, очень недурна. Правильно, в хороший отель кого попало не пустят. Держу пари, она здесь на ставке. Виталий тоже заметил, буркнул еле слышно:

– Фигня. У нее ноги кривые.

Подлизывается. Чувствует, что «дойчи» довольны.

Ну да мы люди не гордые, прощаем.

С блинами случился облом: принесли какие-то крохотные оладьи. Светочка позволила себе наморщить носик. Не-ет, эт-то не блины! Вот бабушка моя вам бы показала! Представьте себе: стол. Скатерка хрустящая. Куча тарелочек, соусников, мисочек – и икорка там, и селедочка, и семга (Виталенька, как будет «семга» по-немецки?), и яичко вареное, мелко накрошенное, сметана – ложка в ней стоит. Посередине – графинчик запотевший. Ждем. Дед уже три раза салфетку развернул и снова сложил. И вот наконец бабушка, тетя Влада и Катя вносят ИХ. Огромные стопки горячих, масленых, в дырочку БЛИНОВ. А не этой ерунды. Это, извините, недоразумение какое-то, а не шедевр русской кухни!

Светочкина речь завершилась громом аплодисментов.

– Браво, Сиропчик, аудитория у твоих ног! – Виталий доволен.

Германн что-то пошептал мэтру, быстренько приволокли огромный букет хризантем. Пять роскошных лиловых папах на полутораметровых стеблях. Классно.

Вообще, чудесно посидели. Еда отличная, собеседники приятные, тапер что-то душевное наигрывает… И закончили классически. Это называется «по-со-шок», герр Шульц. Да-да, «на до-рож-ку». Правда, по-русски это – стопка водки уже в дверях, но мы-то люди европейские, можем и в баре «на по-со-шок» посидеть. Господи, до чего бестолковых, хоть и проверенных девиц берут в эти валютники! Два раза, раздельно повторила ей: «Мартини», НЕ ОЧЕНЬ сухой, без оливки. Так нет, принесла «Экстрадрай» с маслиной, чувырла!

Похоже, мужикам нужно перемолвиться парой словечек без дам. Что ж, не буду мешать. Шеф сделикатничал:

– Милая, узнай, пожалуйста, нет ли у них сегодняшнего «Нью-Йорк геральд трибюн».

Рыба моя, какой «трибюн» в двенадцать ночи?

– Хорошо, милый.

Побродила по холлу минут пять под неусыпным оком Бритого. Турки как раз вывалились из зала. Тот, что помоложе, двинулся было в Светочкину сторону, так Бритый только пиджаком шевельнул – того как ветром сдуло.

Ну, прощаемся. Спокойной ночи. Danke sch`n! Ручку позвольте поцеловать? Рожи у всех довольные-е… Договорились, значит. Надеюсь, родина не забудет мой скромный вклад в общее дело?

– Не забудет, Сиропчик, я же сказал: отмечу в приказе.

Когда переезжали Троицкий мост, Светочка вдруг почему-то вспомнила дурацкий дневной звонок. Что-то про папазол? Нет, пурген! Немножко поколебалась… И – не стала рассказывать.