Текст книги "Сборник "Похитители душ""
Автор книги: Ник Перумов
Соавторы: Полина Каминская
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 70 страниц)
Света
Светочка сидела на кухне напротив Виталия и смотрела, как тот ест. Хорош, хорош, как всегда, очаровательно небрежен. Вилочка в руках так и мелькает, вот так, хлебушек отщипнули, глоточек сока, пожалуйста… Давненько не видела Виталия за завтраком. Ну, понятно, понятно, светские дамы не утомляют себя утренней морокой с едой.
– Птица ты моя ранняя, ответь, будь ласка, на один вопрос: почему это какие-то корявые придурки называют тебя светилом? Что это еще за гелиоцентрические замашки?
– Не умничай. – Мамочки мои, откуда такая смелость? Светочка поразилась сама себе. В другое время подобная фраза имела бы немыслимые последствия. В другое… Теперь же чуть иронично поднял бровь. – Это мой одноклассник. – Смелость смелостью, но на вопрос отвечать надо. – А что?
– Сермяжный тип. В его глазах я увидел вечную ненависть пролетариата к экспроприаторам.
– Милый, не приснился ли тебе сегодня энциклопедический словарь?
Ого-го! И это сошло! Какой у нас, право, божественно-рокочущий смех.
– Я совершенно не представлял, какая ты чудесная утренняя собеседница. Мне всегда казалось, что раньше часа дня с тобой вообще невозможно разговаривать.
– Не буду скрывать, сама удивлена не меньше. Ты сможешь меня проводить?
– Увы. Видимо, смогу. Утру скупую слезу вслед твоему самолету.
Вот теперь главное – не переборщить. Во-первых, мужчины имеют хорошо развитое чувство меры, да и баловать их не надо. Давным-давно Светочка, тогда еще начинающая дорогая дама, изощрялась в подборе сервизов к меню, пеньюаров к постельному белью и вин к мясу. Это сейчас посади ее хоть на колченогую табуретку, хоть на шкаф, ноги сами непринужденно сложатся самым совершенным образом. А раньше… Тренажеры и бассейны, парикмахеры и стилисты! Светочке уже казалось, что она делает успехи. Она как раз сидела на кухне в соблазнительном шелковом халатике и красиво затягивалась хорошей сигаретой. Виталий подошел сзади, поцеловал ее в шею. Потом громко сказал: «Фу! От тебя пахнет котлетами!» После чего немедленно вынес на помойку все журналы мод, отдал дворничихе пеньюары и разбил немецкий сервиз с розочками.
Из всего вышеизложенного следует… Правильно. Светочка молча допила свой сок и пошла звонить Калерии Карловне.
– Эмма Петровна? Доброе утро. Простите, что напоминаю, но у меня сегодня очень много хлопот… Да-да, улетаю в Париж. На день рождения к подруге. Спасибо… Да, вы ее знаете, это Сесиль, помните, очень высокая, с короткой стрижкой? Миленький… да, попросила бы вас пожить здесь. Три дня, в четверг утром я буду дома. Спасибо.
Виталий (когда успел?) стоит строгий и красивый в дверях. Отставить нежности! Направо равняйсь!
– Не забудь, у нас в четверг мероприятие. Не вздумай умотать со своей Жирафой в какие-нибудь прерии. Привези доктору Игорю сувенир.
– Какой, Виталенька?
– Ох, ты лучше в этом разбираешься. Что-нибудь дурацкое, но с претензией и надписью «PARIS» покрупнее. И пожалуйста, не любезничай так с Эммой Петровной. Она получает достаточно для того, чтобы обойтись без «спасибо».
– В свою очередь, пожалуйста, не называй Сесиль жирафой.
– Честь имею.
– На здоровье.
В американских фильмах так целуются супруги перед тем, как подписать бумаги о разводе.
Прелестное утро! Светочка честно забралась обратно в кровать, повалялась полчаса и поняла, что совершенно не хочет спать. Надо будет попросить Сесиль сразу из аэропорта заехать в Сорбонну. Хоть бы догадалась встречать одна. Мы купим пива, посидим на ступеньках, а потом пройдем через мост. Нет, черт побери, наверняка сразу не получится: моя любимая французская жирафа обязательно притащит в Орли веселую компанию, полную самых сумасшедших планов, и мы дружно помчимся слушать какой-нибудь замшелый цыганский хор. Может, подарить ей на день рождения живого медведя?
Светочка старалась не думать о том, куда поехал Виталий. То есть не просто – куда, а КУДА? В каких своих дебрях бродит сейчас этот самый близкий и самый чужой человек в ее жизни? Там страшно или весело? Может, он просто лежит на ослепительном белом песке и смотрит на море? Или пьет дочерна в грязном портовом кабаке? Ну же, перестань, ты не хочешь об этом думать, верно? Тебе не нужны, НЕ НУЖНЫ его тайны, это нарушило бы весь твой привычный образ жизни. Но признайся, той ночью тебе стало не по себе, когда он приподнялся на локте, спокойно посмотрел тебе в глаза и своим обычным менторским тоном произнес: «Запомни: „любовь“ – это самое отвратительное слово, которое я знаю».
Все, все, все! Чемоданы к бою! Часы, трусы, носки, чулки (обязательно что-нибудь забуду), три зажигалки (спорим, все потеряю?), джинсы, свитер, платье-коктейль, очки, открытки, альбомы («доброе утро, Эмма Петровна!»), зубная щетка (фигушки, в Париже куплю), туфли, бриллианты, паспорт, билет… Уф! Боже мой, что это у нас сегодня с Калерией Карловной? Кажется, на кухне что-то разбилось.
– Эмма Петровна, вы плохо себя чувствуете?
– Светлана Вениаминовна, умоляю, простите меня, я разбила вашу любимую чашку!
Ах вы, бедная моя старушка, зачем же так волноваться? Вся красными пятнами пошла, руки трясутся.
– Оставьте, пожалуйста, и не смейте переживать по такому дурацкому поводу! У меня никогда не было любимой чашки, это предрассудки! Вы же знаете, я всегда беру из шкафа первое, что подвернется под руку. Вы придумали себе, что мне нравится эта чашка, и всегда ставите ее ближе всего. Понимаете? Теперь будете ставить другую!
– Ах, майн готт, какой неудачный день! – Ну вот, расплакалась.
Что там капают старушкам? Валокордин? Корвалол? Виталий бы живо что-нибудь придумал.
– Да перестаньте! Сядьте и успокойтесь!
– Я заплачу…
– Так вы уже плачете.
– О нет, я хотел сказать: платить буду…
– Ну, миленький, этак вы скоро вообще на немецкий перейдете. Вот уже ударения путаете…
Вот тут нормальный человек уже бы посмеялся и успокоился, а она нет – и вовсе в слезах утонуть решила. Сколько там до самолета? Сейчас Виталий приедет, а у нас чашки битые и пожилая дама в истерике.
– Я… хотел поговорить… с вами.
– Слушаю вас, Калерия Карловна.
– Я хотел… попросить… У меня все-все уехал в Германию. Я не поехал. Виталий Николаевич такой серьезный мужчина. Я буду умирать здесь, в Ленинграде.
Здравствуйте. Договорились. Надеюсь, она не собирается этого делать сию минуту?
– Я знаю, это очень трудно… Но мы, немцы, очень строгой веры. Виталий Николаевич очень серьезный мужчина… – Это мы уже слышали, дальше что? – Светлана Вениаминовна, попросите Виталий Николаевич… чтобы меня похоронили на Немецком кладбище…
– Господи, Калерия Карловна, – дай вам Бог здоровья, – а у нас и такое есть?
– Да-да, рядом со Смоленским… Пожалуйста, попросите, я Виталий Николаевич знаю столько лет… но я не решаюсь…
– Хорошо. Договорились. Только, пожалуйста, не умирайте. Хотя бы до моего приезда. – Нет, такого юмора в таком возрасте они уже не понимают. Как бороться с истерикой? Есть, правда, один способ. Но как ты собираешься съездить по лицу старому человеку? Светочка на секунду задумалась. Потом взяла со стола хрустальную вазу и что есть силы хряпнула ее об пол. Подействовало лучше пощечины.
Калерия перестала плакать, оторопело взглянула на осколки и глубоко вздохнула:
– Простите, Светлана Вениаминовна.
– Да что вы, Эмма Петровна, всегда пожалуйста.
В машине Светочка коротенько ознакомила Виталия с просьбой немки. Что за жлобская привычка слушать, не поворачивая головы! Роднуся, не ты же за рулем! Хоть бы ушко из вежливости навострил! Недоволен, вижу, что недоволен. Еще бы: такую персону побеспокоили! И чем!
– Сможешь чем-нибудь помочь, Виталенька?
– Я могу тебе ответить, как в старом анекдоте: помогу, но ложиться нужно завтра.
Светочка улыбнулась и повернулась к окну.
Фу, черт, опять привидение! На тротуаре стоял Самойлов и обалдело на нее смотрел. Готов, поняла Света. Только б на месте не помер. Какая все-таки удача, что целых три дня я не увижу родных лиц!
Как бы не так! Первое же родное лицо расположилось в соседнем кресле самолета.
– Hi! – развязно приветствовал Светочку хлыщеватого вида парень.
– Добрый день. – Надеюсь, это прозвучало достаточно холодно, чтобы пресечь все дальнейшие контакты. Ах, не сообразила: нужно было ответить на каком-нибудь экзотическом языке. Чтобы отстал сразу. Тогда с его стороны все бы ограничилось кокетством со стюардессами.
– В Париж?
Господи, а куда же? Неужели он думает, что я собираюсь сигануть с парашютом где-нибудь под Северным морем? Спокойней, спокойней. Кивни равнодушно. Смотри в иллюминатор. В конце концов, можно и подремать.
На несколько минут Светочка позабыла обо всем на свете – самолет развернулся и пошел на взлет. Средних лет дама в соседнем ряду истово крестилась. Боюсь, тетенька, ваш Боженька не сможет помочь, если вдруг в этой железной хреновине что-нибудь забарахлит и мы все начнем падать… О-о-оп! И земля начала отдаляться, потом завалилась набок, шоссе быстро превращались в ниточку, дома – в коробочки… Светочка счастливо улыбнулась. Можно ежедневно вариться в цивилизации, перестать обращать внимание на кофеварки и телефоны, бездумно нажимать на акселератор, не глядя тыкать кнопку лифта, но когда вот такая тяжеленная штука поднимается на десять тысяч метров… И летит, даже крыльями не машет… Это по-настоящему круто.
Опрометчиво было так улыбаться. Сто процентов мужчин воспринимают женскую улыбку (даже и не обращенную к ним) как сигнал к действию.
– У вас хорошее настроение?
Как жаль, что Виталий так и не научил меня интеллигентно хамить.
– Нормальное.
– Не боитесь летать на самолетах?
– Нет.
– А ведь в последнее время так много катастроф… Вы телевизор смотрите?
Зайчик какой. И тема приятная, и вопросы интересные.
– Нет.
– А газеты читаете?
Стоп, стоп, милый, дай немного подумать. Молодой, разговорчивый, точно – не турист, на бизнесмена не тянет. Ставлю сотенную, что ты – журналист.
– Нет.
– Никакие?
– Нет.
Слава Богу, отвлекся на тележку с напитками. Ставлю две сотни, что возьмет виски.
– Виски, пожалуйста. Со льдом? А вам?
– Нет, спасибо. – Немножко «мартини», конечно, не помешало бы, но… Если двое русских выпили вместе, это уже компания. А я хочу лететь одна.
Светочка посмотрела в иллюминатор и поймала себя на тривиально-женской ассоциации. Земля внизу представилась россыпью бриллиантов на черном бархате. Пошло, но очень похоже. Она немного отвлеклась, в который раз любуясь новым колечком на левой руке. А когда выглянула снова, чуть не вскрикнула от удивления. Как будто за несколько мгновений кто-то украл все драгоценности. Черный бархат был пуст. Спокойно стояли на своем месте звезды. Ни одного облака до самого горизонта. Но земля была темна. Ни искорки, ни огонечка. Первыми в памяти всплыли «Лангольеры» Стивена Кинга. Потом, неизвестно почему, перед глазами встало лицо Виталия. Была ТОЙ ночью еще одна фраза. Какая? О Господи, ведь он именно так и сказал: «Представляешь, кто-то подойдет и выключит большой рубильник…»
Светочка крепко-крепко зажмурилась, не имея ни малейшего понятия о том, КОГО надо просить, но умоляя, чтобы ЭТОГО не случилось.
– Что с вами? Вам плохо? – Участливый голос вытащил ее из дебрей ужаса. Испуганный сосед заглядывал Светочке в лицо. Под крылом самолета весело перемигивались огни городов и сел.
Откуда взялось это временное помрачение? Буйная фантазия или скука сыграли с ней дурацкую шутку – разбираться не хотелось. Еще оставался страх и ужасная потерянность. Чтобы хоть как-то спастись, Светочка повернулась к сидевшему рядом парню:
– Извините, немного голова закружилась.
Черт с тобой, давай разговаривать. Только постарайся без пошлостей и глупостей, ладно?
– Это бывает. Может, все-таки выпьете что-нибудь?
– Да. «Мартини», пожалуйста.
– Я где-то видел ваше лицо.
– Извините за банальность, но я всегда ношу его с собой.
Парень с удовольствием расхохотался.
– Нет, точно, точно. У меня профессиональная память.
– И что же у вас за профессия такая? Парикмахер?
Парень просто заерзал от удовольствия, что беседа развивается так легко.
– Не угадали. – И дальше – небрежно: – Я занимаюсь тем, что вру за деньги.
– Писатель?
– Хуже. Журналист. А вы… Актриса? Певица?
– Уж не Алену ли Апину я вам напоминаю?
– Ха-ха! Конечно, нет. Просто я вращаюсь в таких кругах. Ну, знаете, искусство, культура… «Акул пера» смотрели когда-нибудь?
Кажется, Светочка неприлично засмеялась:
– Вы знаете, мой приятель называет эту передачу «Ерши-малыши».
– Почему это?
– Да потому, что маленькие, скользкие и колючие. Палец наколешь – неделю гноиться будет. И ни акул, ни перьев.
– Интересно. Вас что, мои коллеги тоже когда-то обидели?
– Меня? Упаси Бог! Но вы сами только что признались, что врете за деньги. Фраза броская, да и от истины, наверное, недалеко?
– Сдаюсь, сдаюсь. Здорово вы меня поддели. Тогда хотите козырь?
– Сделайте одолжение.
– Я вспомнил. Вас зовут Светлана. И я вас видел на одной очень крутой презентации. А ваш приятель – это Виталий Николаевич Антонов, президент акционерного общества «Петер-Экстра». Точно?
Ну вот, час от часу не легче! Россия и инкогнито – две вещи несовместимые.
– Да. Но предупреждаю сразу: если вы когда-нибудь попробуете разыграть ваш козырь и хотя бы полслова из нашего с вами приватного разговора окажется в печати – у вас будут крупные неприятности.
Задумался. Кажется, разозлился. Видимо, соображает: лезть на рожон или попытаться подружиться. Лапочка, какой ты журналист! Твои полторы мысли на лбу написаны! Так, решился.
– И как ваш приятель вас одну так далеко отпускает?
Да не нажимай ты так на слово «приятель»! Похоже, мы начинаем друг друга раздражать.
– Я не произвожу впечатление человека, способного самостоятельно путешествовать?
– Я хотел сказать: такая красивая женщина. И одна.
Э, да ты просто дурак… Вот главный недостаток самолета: нельзя встать и уйти. Далеко.
Светочка достала сигарету. Сработал инстинкт: зачем зажигалка, если рядом мужчина? Молодец, этот этап прошел отлично! Без малейшей заминки перед ней появился огонек. Натаскан, натаскан на околосветских тусовках, вижу.
– Светлана, вы обиделись?
Обойдешься, добрый молодец, на тебя еще обидки тратить.
– Извините, я не представился. Меня зовут Гена. Гена Слюпаков. Фамилия не звучная, поэтому я пишу под псевдонимом Пахмутов. Веду музыкальный раздел в одной газете. А вот сейчас на фестиваль бродячих музыкантов в Париж еду.
Спасибо. Надеюсь, на этом с биографией будет покончено?
– Может, выпьете еще чего-нибудь?
– Выпью. Того же.
– Светлана, разрешите вопрос? Клянусь, что никому не скажу и никак не использую ваш ответ.
– Спрашивайте.
– Ваш приятель, Антонов, он действительно собирается прибрать к рукам весь наземный транспорт в Петербурге? Говорят, что он скупил уже все автопарки и занялся трамваями и троллейбусами?
– Знаете, Гена, – спокойней, спокойней, не выливай на него весь свой гнев, он может умереть от передозировки, – вы женаты?
– Да, а почему…
– Если я сейчас спрошу: когда у вашей жены месячные? Даже если вы это знаете, в чем я лично сомневаюсь, вы ведь мне этого не скажете? И вопрос мой покажется вам как минимум неделикатным?
– Ну, зачем вы так… Откуда такая ненависть?
– Я скажу. – Ох, мать, плоховато у тебя с нервами. Да и второй бокал «мартини», наверное, был лишним. – Знаете, чем отличается журналист от золотаря? Золотарь приедет, дерьмо уберет – и чисто, и запаха нет. А журналист найдет одну маленькую кучку да так разворошит, что потом месяц на весь город воняет!
Ох, зря ты так. Просили тебя триста раз: не мечи бисер перед свиньями.
– Если вы не переносите людей, почему ваш Антонов вам самолет не купит?
Прекрасно. Это уже из трамвайной серии: «не нравится толкаться – поезжай на такси».
Светочка щедро улыбнулась Геннадию Пахмутову и достала из сумочки сигарету и зажигалку.
Из самолета она вышла с сильнейшей головной болью. Ощущение было такое, как будто она пробежала километров десять (как это называется – в полной боевой выкладке?) с рюкзаком тухлой рыбы.
Часть IV
Интерлюдия VIIIОтличный был план. Отличный! Вомбат, несмотря на серьезность ситуации, аж захихикал, потирая руки. Потом легонько двинул Саню в плечо: молодец, дескать, мужик, головой работаешь!
Утро продирало глаза нехотя, словно раздумывая: светать или нет. Фиолетовые сполохи ТЭЦ в такое время выглядят почему-то особенно жутко. Проснулся Цукоша. С трудом сел, потирая лицо. И тут же подполз к Зеленому. Плох, очень плох. Не надо быть врачом, чтобы понять это с первого взгляда. Штрипок еще спал. Дышал ровно, не вздрагивал.
– Мужики! – Вомбата распирало желание немедленно рассказать всем про Санин план. – Тут Двоечник кое-что накумекал. Если получится, промылимся, как в бане.
Вряд ли это можно назвать проявлениями энтузиазма. Единственный, кто мог бы оценить этот гениальный план по-настоящему, это Стармех. Но тот проснулся с нешуточной обидой на весь белый свет, где для него не нашлось ни щепотки курева. Сидит, грызет какой-то сучок, мрачно по сторонам зыркает. Ладно, господа слушатели, вы меня еще на бис вызывать будете.
Штрипка трогать не стали. Зачем дергать человека, если все равно никакой специальной роли ему не отводится. Пусть поспит себе вволю.
– Короче говоря, мужики, берем несколько дымовых шашек… Дим, у тебя сколько еще осталось?
– Найдутся, – лениво ответил Стармех. – Только че ты радуешься, как пацан перед елкой?
– Не понял…
Вот терпеть не могу Стармеха в таком настроении. И слова-то еле цедит, и смотрит куда-то мимо… Нельзя так, Дима. Сигареты – это не главное в жизни.
– Чего ты не понял? Разорались тут… – Стармех с остервенением рванул к себе автомат и сумку с магазинами. Пока все ошалело ворочали башками, успел опустошить один из них прямо в чисто поле. Вначале Вомбату показалось, что таким специальным способом Дима успокаивает нервы. Но скоро он усек систему в его пальбе. Действительно, через несколько минут вокруг костра в радиусе пятидесяти метров не осталось ни одного непростреленного клочка. Кто еще мог удивляться, тихо балдели от стармеховской выходки. Очумевший спросонья Штрипок сидел ни жив ни мертв. Вомбат уже все понял. Сейчас Дима начнет орать. Причем скорей всего на Двоечника.
– Что?! Что ты вылупился?! Ты думаешь – самый умный?! Чингачгук – Старая Калоша! – Ох, лучше бы он на меня так накинулся. Я привычный, а вот Двоечника сейчас удар хватит. Тургеневская девушка! – Ты, придурок, хоть бы палочкой вокруг себя пошурудил: а не подкрался ли плохой дядя-мимикрот? И не навострил ли он ушки на ваши погремушки? Забыл, как Длинный Мохаммед тебе уши резал? Еще хочешь?
Вомбат резко встал и отобрал у Стармеха горячий автомат.
– Хватит, Дим.
Но Стармех уже и сам успокоился. Смачно сплюнул в костер, сел и нормальным голосом спросил:
– Ну, что там у вас, выкладывайте.
Вот такие мы горячие парни. Стреляем и отдыхаем.
Командир повернулся к Двоечнику и как можно мягче сказал:
– Не переживай, Саня, это моя вина. Просто Дима вовремя напомнил нам о бдительности. Расскажи ребятам свой план.
От обиды на Двоечника напала икота:
– Я предлагаю сделать вид, что мы уходим, но как бы под прикрытием дымовых ша’шек. Зажигаем первую и сразу же – ставим «зеркалку».
– А у тебя что – остались «зеркалки»? – недоверчиво проворчал Дима. То есть спросил в своем обычном стиле «мудрый дедушка-стармех разговаривает с внуком-двоечником».
– Одна. Старая. Но я думаю, полчаса простоит. Мы остаемся на месте, а кто-то од’ин уводит банду под прикрытием дыма.
Теперь уже глаза загорелись у Димы.
– Рискованно, – на всякий случай засомневался он. – А если ветер?
Саня энергично замотал головой:
– Сильного не будет. А пока они раз’рюхают, что к чему, мы уже будем в Квадрате. Это близко. Я чувствую.
Стармех довольно хлопнул себя по коленкам и хитро посмотрел на Командира:
– Идет. Ох и помотаю я этих гадов…
– Почему это ты решил, что ты уводишь? – обиделся Цукоша. Сидевший рядом Леня только грустно рассматривал свои руки.
– А кто? – Дима торжествующе начал загибать пальцы. – Эти двое, – мотнул головой в сторону Зеленого и Штрипка, – не в счет. У Пургена – руки, у тебя – дырка в башке. Без Командира вам идти нельзя. А дорогу в Квадрат только Санька знает. Ну? Кто остался на трубе?
Вомбат отметил, что впервые Дима назвал Двоечника по имени. Зауважал, зауважал.
– А потом? – Заботливый Цукоша всегда думает о других. – Где мы тебя найдем?
– Вот это мы сейчас и обсудим. Вомбат, давай карту. – Похоже, Стармех решил на время взять командование в свои руки. Эт ничего, эт можно, – Саня, иди сюда. Показывай. Где, по-твоему, находится Квадрат?
Тут Вомбат уловил какое-то движение у костра. Заметил, как Штрипок подвинулся поближе к Двоечнику. Успел подумать, что неплохо бы рыжему помыться. И наткнулся на безумные, полные ужаса глаза Лени. Что происходит? Пурген тем временем незаметно тянул к себе автомат, пытаясь взглядом что-то сказать Командиру. Черт возьми, чего это он так перепугался? Вомбат не торопясь отошел чуть в сторону и внимательно осмотрелся. Мужики ничего не замечали, увлеченно обсуждая план операции. Двоечник тыкал пальцем в карту, что-то доказывая Диме, Азмун шумел на обоих.
Ах ты, мать твою разэтак! Вомбат почувствовал, как его затошнило от бешенства. Собрав в кулак всю свою выдержку, он быстро глянул на Леню, предупреждая: я понял. Ох, только бы интеллигентушка наш не подвел. Блин! Да у него же руки! Не спуская глаз с Командира, Пурген зубами начал неторопливо разматывать бинт на правой руке. Даже мотивчик какой-то игривый затянул. Не переборщи, друг, не переиграй, пожалуйста. Вомбат немного придвинулся к спорящим мужикам, оказавшись как раз за спиной Штрипка. Качнул головой: вправо. Уловил ответный кивок Пургена. Стал попрочнее, расставив ноги. Снова взглянул на Леню и, уловив только им понятный знак, резко вздернул Штрипка под мышки и с силой швырнул его в сторону. Автоматная очередь встретила тело рыжего оборотня на лету. Он тяжело свалился на землю и сразу же начал менять цвет, сливаясь с пожухлой травой. Поздно, дружок. Последние пули вязко входили в тело мертвого мимикрота, так и не успевшего до конца потерять облик Штрипка. Ярость Стармеха была запоздалой. Страшно ругаясь, он топтал уже безжизненного монстра.
Вомбат поднял с земли и расправил смятую карту. Его все еще трясло от ненависти. Он старался не смотреть в ту сторону, где рядом с останками мимикрота лежал окровавленный скальп рыжего поэта. Не будь Длинный Мохаммед таким эстетом, хрен бы мы догадались. Эта гадина в халате напялила на своего пса НАСТОЯЩИЕ волосы с убитого Штрипка. Удивляло одно:
– Саня, как ты-то проворонил, что здесь мимикрот?
– Не знаю. То есть я, конечно, чувствовал неладное. Но они ведь где-то рядом. Я и подумал.
Так. Дима, по-моему, опять собирается произнести гневный монолог.
– Подожди. Сядь. – Командир повернулся к Лене. Тот сидел бледный как смерть и стоически терпел очередную перевязку. – Пурген, отвлекись от болячек. А ты когда догадался?
– Наверное, давно. Во-первых, он странный пришел и все время притворялся. Вы тут с Двоечником утром шушукались. Я гляжу, а он не спит. Ну, мало ли, я и сам ворочался. А потом, когда уже карту достали, очень живо интересоваться стал. А я смотрю: у него кровь не на волосах, а под ними. Как это так?
Вомбат кивнул:
– Мне тоже показалось, что он слишком грязный. – И добавил, как бы про себя: – И стихов он не читал совсем…
– Подождите, я не понял. И что ж, из-за этого в человека из автомата лупить? Да мало ли какие люди странные есть!
Цукоша у нас немного туповат бывает. Ну что здесь в бутылку лезть? Вот, перед тобой лежат все доказательства, чего тебе еще? Внезапно взорвался Пурген:
– Пошел ты со своим гуманизмом, Гиппократ хренов! Людей он странных защищает! Да какой бы ты ни был странный, тебе прозрачным никогда не стать, хоть наизнанку вывернись!
Поясняю для публики. Мимикрот обыкновенный, плотоядный, может принимать разнообразный вид, в зависимости от окружающей обстановки. Интеллектуальные способности крайне ограничены. Поэтому во время напряженного мыслительного процесса может на время терять цветность, становясь прозрачным.
Чуть позже, когда все уже успокоились, Пурген, прихлебывая чай, выдавал более красочную версию:
– Сижу, никого не трогаю! В генеральном штабе совещание идет. Не вмешиваюсь. Я – человек маленький, гражданский. А этот все чего-то ерзает и бочком-бочком – к карте поближе. Ну, думаю, наверняка шпиен. Потом глядь: а сквозь него цветочки в поле просвечивают. Ну, думаю, гнида, прощайся с жизнью своей поганой! И Вомбату знак незаметный делаю. Дескать, подсоби…
Ну трепло!
Цукоша глядел на Пургена большими мокрыми глазами и с готовностью принимался смеяться его шуткам, каждый раз закидывая голову. Но тут же морщился, схватившись за затылок. Стармех кидал сердитые взгляды на Двоечника, считая того виноватым.
– Как ты думаешь, он не мог успеть что-нибудь передать Мохаммеду? – Дима выглядел озабоченным. Или хотел таким казаться.
– Знаешь что, кореш! – вмешался Пурген, не выходя из роли «охотника на привале». – Если у нас появятся мимикроты с телепатическими способностями, я честно пойду и повешусь на первой осине!
Ну вот, туман, кажется, рассосался. Теперь мы ненавязчиво под бдительным оком Длинного Мохаммеда будем делать вид, что уходим. Аккуратно расстеленная «зеркалка» лежала на земле. Дима попрыгал на месте, проверяя, достаточно ли шума будет при ходьбе. Все бодрились, как могли, особенно Стармех.
– Дим, ты там из себя Тарзана не очень-то изображай, – напоследок построжал Вомбат. – И от плана ни-ни. Ясно?
– М-м-м, – невнятно откликнулся Стармех.
– Не слышу.
– Ясно, Командир. От плана ни-ни.
Знаю я тебя, башка шальная.
– Штрафовать буду куревом. А если почуешь, что опять кровь закипает, вспоминай Куускалме – это тебе самое лучшее охлаждающее средство.
Запрещенный прием? Ни фига подобного. В такие вещи ребят до конца жизни нужно мордой тыкать, чтоб не зарывались. Уверен, в самом далеком закоулке души под стыдом, страхом и ненавистью Стармех испытывает совершенно дикую гордость от своего тогдашнего поведения. Да-да, есть в нем эта дурь. Самое большое заблуждение, которым страдают такие вот лихачи: если выжил – значит, герой. А что он думал, когда с истошным визгом выскакивал прямо под ноги Финскому Десанту? А потом – когда его волокли по снегу с полным животом отбитых внутренностей? Каким гениальным стратегом он себя воображал, подставив под пули девять человек? Их уже не сможет вернуть к жизни никакой раскрутой Квадрат. Как и три пальца на левой ноге Стармеха. В качестве профилактики я бы посоветовал ему почаще ходить босиком. И смотреть на ноги. Ясно, Дмитрий? Не забывай, Командир здесь я.
Мужики промолчали. Они про случай в Куускалме знают только понаслышке. К тому же очень давно это было. Да и Стармеху хватает ума не распространяться об истории нашего с ним знакомства. Вот и сейчас: лишь взглянул тяжело, будто гирю метнул. Все я правильно делаю. Насквозь не насквозь, а вижу твое настроение. Задолбали тебя? И Труба, и Гаражи, и мимикрота почти прошляпили. Вот твоя злость и гуляет, выхода просит…
Все. Старый Мазай разгунделся в сарае… Двинулись.
Хиловата оказалась «зеркалка». Сработала не сразу, минуты полторы дрожала, рябью шла, но потом ничего, выправилась. На гладкой поверхности отразились наши мятые и усталые лица. Ладно, чего стоять-то, можно и присесть пока. Снаружи донесся тихий свист и голос Стармеха:
– У меня все нормально. Дыму навалом. Чуть сносит на юг. Пошел.
«С Богом», – чуть было не ляпнул Вомбат, но вовремя прикусил язык. Вот уж этот товарищ здесь совершенно ни при чем.
Старались идти как можно быстрее. По очереди волокли Зеленого, тяжелого, как рояль. На Двоечника приятно было посмотреть. Ну просто борзая, взявшая след. Идет шустро, аккуратно, ветками глаза не колет и ноги не подворачивает – совершенно другой человек.
– Немножко осталось, – подбадривал он Команду.
И дошли бы, наверное, но Вомбат понял, что выдохся.
– Стоп. Отдых пять минут. – И первым рухнул на траву.
Мандраж начался. Захотелось курить, сердце забухало тяжело и медленно, каждый удар отдавался в голове. Значит, действительно близко Квадрат.
Саня даже не присел. Он рыскал кругами, изредка появляясь из кустов. Пять минут съели и не заметили. Надо вставать. Командир покосился на Цукошу; врач сидел, закрыв глаза, и дышал часто-часто. Ладно, отрежем от резерва еще десять минут.
Самые тяжелые, как всегда, это последние шаги. У Пургена, помнится, на первых порах вообще истерика начиналась. Подскочил Двоечник, порывисто сел рядом. Щенок щенком. Глаза светятся, уши торчком, только что язык набок не свисает. Вомбат поднял голову и неожиданно для себя спросил:
– Саня, а сегодня чего у Квадрата попросишь?
Тот на мгновение смутился, потом нахмурился, быстро сказал:
– Ну как чего? Чтобы ребята выздоровели. Сил побольше…
– Это понятно. А еще? Я же вижу, есть у тебя какая-то заветная мечта.
Странные вопросы ты задаешь. Кто ж такие вещи спрашивает? Но почему-то Вомбату именно сейчас показалось страшно важным узнать, что толкает Саню, совершенно нездешнего, заблудившегося ребенка, каждый раз уходить с Командой на очередное дело. Страдать и мучиться, плакать от страха и усталости, терпеть грубости Стармеха, попадать вместе с нами в гнилые передряги, снова и снова отыскивать Квадрат… К каким своим звездам идет он через наши тернии?
Видно, настроение Вомбата передалось и Сане. Он вдруг улыбнулся широкой светлой улыбкой и тихо сказал:
– Я Луну хочу.
Оп-па! Вомбату стало ужасно стыдно. Как будто он специально подглядывал детский сон. Господи, да спроси любых сто, да хоть тысячу человек: нужен тебе этот бледный блин на небе? Уверен, все в один голос ответят: на хрена? Вспомним историю. С чего началось падение Второй Китайской Империи? Взыграли их восточные амбиции. То ли Конфуция начитались, то ли сами скумекали. И решили весь мир потрясти. Ах, эта любовь к зрелищам! Они-то думали: мир содрогнется и падет на колени. Накупили на все деньги урана, нашпиговали наш любимый естественный спутник и ка-а-ак… А мир пожал плечами и отвернулся. Своих проблем хватало… Такого унижения не выдержит никакая нация, даже самая великая. И вот всем уже давно по фигу, что на небе вместо Луны – облачко пыли, а этот парнишка переживает. Господи, и ни черта-то я в людях не понимаю.
Тяжелый то ли вздох, то ли всхлип прервал мысли Вомбата.
– Ребята, – сипло произнес Азмун. – Зеленый умер.
Как мы ломились через заросли, увязая в гнилых листьях и спотыкаясь об каждую корягу! Воздуха осталось – как будто один глоток на всех. И этот жалкий глоток мы гоняли по нашим сморщенным легким, отщипывая последние атомы кислорода. Леня неловко придерживал ноги Зеленого, не замечая, что бинты на руках пропитались кровью насквозь.
