Текст книги "Украинские сказки и легенды"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанры:
Сказки
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
II
ДЕДОВА ДОЧКА И ЗОЛОТАЯ ЯБЛОНЬКА
Жили себе дед да баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка. А был дед женат второй раз, – от первой жены была у него дочка, а бабу он взял вдовушку, и была у нее дочка, выходит, что стали дети сводными сестрами. Росли себе девочки вместе, стали уже девушками. Да только невзлюбила мачеха дедову дочку, все, бывало, на нее нападает, все ее бьет и ругает.
Вот собирается раз баба на ярмарку и дочку с собою берет. Нарядила ее, как панночку, усадила на возу, а дедовой дочке велит:
– Смотри ж, такая-сякая, пока я с ярмарки вернусь, чтоб ты прядево спряла, полотна наткала, выбелила да на стол положила.
Вот села девушка у оконца и плачет. А тут подходит к оконцу корова, что от ее покойной матери осталась.
– Чего ты, девонька, плачешь? – спрашивает ее.
– Как же мне, коровушка-матушка, не плакать? Велела мать, чтобы я, пока она с ярмарки вернется, и напряла, и наткала, и полотно бы выбелила.
– Не горюй, голубка моя! Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь, и наберешь там полотна, сколько тебе надобно.
Влезла она вмиг коровке в правое ухо, а там – добра!.. Взяла она три штуки полотна белого да тонкого, вылезла в левое ухо, положила полотно на стол, сама у оконца села, мачеху дожидается. Приехала мачеха.
– Ну что, такая-сякая, готово полотно?
– Готово, – говорит, – вон на столе лежит.
– Где же ты его взяла? Должно быть, украла!
– Нет, – говорит, – сама напряла.
Вот спустя неделю или около того опять собирается баба на ярмарку, опять берет дочку с собой, а дедовой снова велит, чтобы полотна наткала. Села она у окошка, плачет. Приходит корова.
– Чего ты, девонька, плачешь?
– Да как же мне, коровка-матушка, не плакать? Мать снова велела, чтобы было полотно.
– Не горюй, – говорит коровка. – Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь, да и набери, сколько тебе надобно.
Она полезла, взяла полотно, положила на стол, села у оконца и мачеху дожидается.
– Спасибо, – говорит, – тебе, коровка, что меня выручаешь!
Приехала мать, спрашивает:
– Ну что? Полотно готово?
– Вон на столе, – говорит.
– Да где ж ты его берешь, такая-сякая? Должно быть, воруешь?
Та говорит, что нет, сама, мол, полотно наткала. Мачеха не верит.
Вот спустя несколько дней собирается опять баба на ярмарку и велит снова дедовой дочке, чтобы было полотно. Перед отъездом послала ее за чем-то к соседу, а сама с дочкой советуется, как бы это подсмотреть, где она полотно брать будет.
– Знаешь что, мама? Полезу-ка я на печь, улягусь у трубы, а ты меня укроешь, вот она меня и не заметит, а я уж все высмотрю, что она делать будет.
– Ну, хорошо, – говорит, – дочка!
Забралась она на печку, а баба поскорей прикрыла ее, а сама оделась и поехала, пока еще дедова дочка не вернулась.
Вернулась дедова дочка, села у окошечка и плачет.
Пришла коровка.
– Чего ты, девонька, плачешь?
– Да как же мне не плакать, если мать снова велела мне полотна наткать.
– Не горюй, – говорит коровка, – все устроится. Влезь мне в правое ухо, а в левое вылезь.
Полезла она, взяла полотно, положила на стол, сама села у оконца, мачеху дожидается. А бабина дочка лежит на печи и все видит и слышит.
Приехала баба.
– Ну что, такая-сякая, готово полотно?
– Готово, – говорит.
– Ну, ступай волов выпряги!
Только та из хаты, а дочка слезла с печи и давай матери рассказывать, что тут было. Начала тогда баба клясть-проклинать корову.
– Чтоб и духу ее не было, – говорит деду, – зарежь да зарежь!
– Да зачем же ее резать? Ведь корова такая хорошая, что ни год, то с теленочком.
– Чтоб не было ее! Душа моя ее не выносит!
Нечего делать деду.
– Что ж, – говорит, – завтра зарежу.
Как услыхала дедова дочка, что ее коровку зарезать собираются, плачет. Вышла в ночи тихонько из хаты и пошла к коровке на скотный двор.
– Коровка-матушка, – говорит, – тебя зарезать собираются.
– Ничего, – молвит коровка, – ты, девонька, не горюй; как зарежут меня и станут разбирать мясо, ты себе ничего не бери, возьми только голову; а как дадут тебе голову, ты возьми и закопай ее там-то и там-то на огороде и каждый день наведывайся.
Вот на другой день утром наточил дед нож и пошел за коровкой.
Зарезал ее, обмыл, внес мясо в хату, и давай его делить.
– А тебе, – спрашивает, – дочка, что дать?
– Ничего мне не надо, только голову дайте.
– Вот глупая! Что с головы проку?
– Ничего, уж дайте мне голову!
Дали ей голову. Отнесла она ее сразу же на огород и закопала. На другой день поднялась раным-рано, тотчас пошла на огород к тому месту, где голову закопала. Пришла, глядь – а там выросла уже яблонька, да еще какая! Золотой на ней листочек, то листочек серебряный. Любуется она яблонькой. А пташки поют: соловьи, кукушки, райские птицы – так всю яблоньку и укрыли, и к ней, дедовой дочке, ну прямо так и садятся на плечи и на голову, – так ее всю и прикрыли, и щебечут. Постояла она, постояла, поглядела и вернулась опять в хату, как ни в чем не бывало.
Прошло так, может, с месяц. Ходит дедова дочка, что ни день, к яблоньке, а яблонька выросла уже большая, зацвела золотыми и серебряными цветочками, а там и яблоки на ней поспели: одно золотое, а другое серебряное. А про яблоньку никто из домашних и не знает. Уж на что бабина дочка проныра, но и та еще не доведалась.
Но проезжал раз мимо села какой-то пан, глянул на дедов огород, а там что-то, словно солнце, сияет. Велел пан остановить лошадей и своего слугу посылает.
– Ступай, – говорит, – посмотри, что там за диво такое? Подходит слуга поближе к яблоньке, и как глянул…
– Ну, – говорит, – пане, я и отродясь такого дива не видывал.
А пан ему и говорит:
– Сорви мне яблочко!
Только протянул слуга руку, чтоб сорвать яблочко, а яблонька вверх – шугу! И – зашумела, а за ней и все птички ввысь поднялись, и поют распевают. Стоит слуга, и руки уже опустил. А пан ему говорит:
– Ступай позови сюда хозяина.
Пришел слуга к деду в хату:
– Здорово, дед!
– Здорово!
– Это твой огород?
– Мой.
– Расскажи, дедушка, что это у тебя там на огороде за диво?
– А что такое?
– Да ты разве не знаешь? А яблонька?!..
– Какая-такая яблонька? У меня и сада-то нету.
– Ну, пойдем со мной, посмотришь!
Накинул дед свитку и пошел. Как глянул на яблоньку… боже ты мой! Так глаза ему и ослепило! Остановился он, смотрит.
А пан из кареты кричит:
– Здравствуй, дедусь!
– Здравствуйте, паночку!
– Это что, твой огород?
– Мой.
– И яблонька твоя?
– Моя.
– А не можешь ли сорвать мне яблочко?
– Что ж, можно!
– Так сорви, пожалуйста, я за это тебе что хочешь заплачу. Но только протянул дед руку к яблочку, а яблонька – шугу!
Так ввысь и взлетела! Дед так руки и опустил. А пан говорит:
– Может, у тебя, дед, есть еще кто в хате, дочка или сын, так пусть выйдет. Если сорвет яблочко сын или баба – большую награду получишь, а если дочка – возьму ее в жены.
Пошел дед в хату, рассказал обо всем бабе. Как всполошилась баба и давай наряжать свою дочку. А дедова дочка сидит себе в уголочке, только посмеивается, думает про себя: «Куда вам его сорвать!»
Вот баба нарядила свою дочку и повела к пану:
– Здравствуй, бабуся!
– Здравствуйте.
– А не сможешь ли ты или твоя дочка сорвать мне яблочко?
– Отчего ж, паночку, можно. Дочка, сорви-ка пану яблочко!
Но только протянула дочка руку, а яблонька вверх – шугу!
Она так и покраснела и бегом в хату. Подошла потом баба. Да куда уж там – только стала она подходить, а яблонька и махнула уж вверх!
– Что за чудо! Может, у тебя, дед, есть еще кто в хате? – спрашивает пан, – так пускай выйдет.
– Да есть, еще, пан, дивчина.
А баба не утерпела:
– Да что ты там толкуешь? Да это, паночку, у нас неряха такая, что и глянуть противно.
– Ничего, пускай выйдет! Позовите ее.
Пошел дед ее звать. Накинула она сермяжку – латка на латке – да и вышла.
– А что, девушка, не сможешь ли сорвать мне яблочко?
– Хорошо, – говорит, – пане, сейчас.
Только стала она подходить, а яблонька так к ней и пригнулась, а птички ее так и прикрыли, поют заливаются. Сорвала она яблочко, подала его пану.
– Раз так, – говорит пан, – ты будешь моей! Я объявил: кто из девушек сорвет мне яблоко, ту и возьму в жены.
Взял он ее за руку и усадил возле себя в карету. Поехали они, и яблонька за ними двинулась.
Вот приехали они домой, и ввел пан дедову дочку в свои хоромы.
– А теперь, – говорит, – будь хозяйкой в моем доме.
И вмиг откуда и взялись служанки, принесли ей богатую одежду, одели, а на другой день пан с ней обвенчался. А яблонька стала как раз у окна, перед и горницей; а пташки поют, щебечут, хорошо и весело жить молодым!
Так прожили они год, уже и ребеночек есть, радуются они.
Вот и говорит раз баба деду:
– Как-то живет теперь твоя дочка? А давай, дед, поедем ее навестить.
Собрались и поехали. Баба взяла и свою дочку, а чтоб дед не заметил, положила ее на возу и епанчой укрыла.
Приехали туда. Хозяин с хозяйкою так им рады, И стала баба такая, что прямо не узнать: к дочке, к панночке, такая добрая да ласковая, возле ребеночка все суетится, по хозяйству пошла, всюду разглядывает.
Я, говорит, – поживу у тебя, дочка, может, чем тебе и пригожусь.
А ее дочка все на возу лежит, и никто не знает, что она здесь. Пани о ней расспрашивает, жива ли, здорова ли, не выдали ли замуж.
– Нет, – говорит, – она дома по хозяйству осталась.
Гостят они там вот уж неделю и вторую, а баба все не показывает свою дочку. Вот поехал раз пан на охоту и задержался. Все домашние уже спать улеглись. Взяла тогда баба свою дочку, повела ее в покои, нарядила ее в панскую одежду и в панскую постель уложила, а с пани сделала так, что та уплыла щукою в море.
Приехал пан, сразу пошел в горницу к пани, рассказывает ей, где бывал, почему задержался, а та все стонет:
– Я, – говорит, – больная.
А ребенок на другой день все плачет и плачет без матери.
– Чего он плачет? – спрашивает пан.
А один слуга видел все, что тут делалось, взял ребенка на руки и говорит пану:
– Понесу я его прогуляться.
Вот принес он его к берегу и кличет:
– Сестрица моя, Оленица! Выплынь, выплынь к берегу, дитё твое умирает.
Выплыла она на берег, взяла ребеночка, накормила, поглядела и назад слуге отдала, а сама – в воду. Вот так и ходил слуга к ней, может, с неделю, пока пан не заметил.
– Куда это ты все носишь ребенка?
– Да куда ж, пан, носить, как не в сад или на речку, чтоб не плакало.
– Ой, нет, врешь! Признавайся, а не то плохо тебе будет.
А слуга так-таки и не признался. Вот вынес он раз ребенка к речке, а пан проследил за ним издали и спрятался за лозами. Стал слуга кликать пани, она и выплыла. Только она взяла ребенка, а пан из-за куста. А она – бух в воду!..
Велел пан принести тогда сеть. Закинули сеть, поймали ее. Принесли домой, внесли в горницу. Велел пан нарезать розог, и давай ее сечь. Уж она, бедняжка, и в лягушку, и в гадюку, и в кукушку обращалась, а он все ее сечет, а потом взяла и обернулась под конец женой. Начала тут плакать и рассказывать:
– Как тебе, – говорит, – не совестно так надо мной издеваться! Да разве ж это я по своей воле – это мачеха так со мной сделала.
Велел тогда дан вывести из конюшни самых быстрых, необъезженных жеребцов и привязать бабу вместе с дочкой к конским хвостам. Привязали их и пустили в чистое поле.
А пан с пани стали жить-поживать ладно и весело.
ДЕД И РАК
Были себе дед да баба, и жили они у моря, а детей у них не было. Наловит, бывало, дед рыбы, баба сжарит, поедят, да еще и останется. Вот они и жалуются.
– Вот, – говорят, – если бы были у нас детки, что осталось, то они и поели бы.
И пошли они к какой-то бабке, и сделала она им так, что нашлось у них двое деток. А как детки нашлись, перестала рыба хорошо ловиться; что дед ни поймает, баба нажарит, детей накормит, сами поедят, что останется, да и сидят голодные. Давай они опять жаловаться.
– То, – говорят, – как не было детей, было что и поесть, а теперь сидим голодные.
Бог и забрал детей. А как забрал, то и вовсе перестала рыба ловиться.
– Вот, господи, – жалуются, – как были дети, то хоть возле них мы кормились, а как не стало детей, и рыбы не стало.
Вышел дед раз к морю, начал рыбачить, да и поймал рака. Принес домой.
– Разведи, – говорит, – огонь, хоть рака зажарим.
А рак и говорит:
– Эй, дед, не жарь меня, а ступай ты к морю да окуни по локоть руки на том месте, где ты меня поймал.
Пошел дед и вытащил целый мешок денег. Накупил сразу, что ему было надобно, и как начал жить, то скоро деньги и прожил. Вот как прожился, опять за рака.
– Разведи, баба, огонь, будем рака жарить.
А тот рак у него все время был где-то в чулане запрятан. Рак и просится:
– Не жарь меня, дед, а ступай на то место, где меня поймал, да стань по колени в воду.
Пошел дед, сунул ноги в воду и вытащил большой мешок, денег. И как начал дед на те деньги богатеть, как начал, вот уж и лавками на торгу обзавелся. Вот однажды рак ему и говорит:
– Ступай, дед, сватай за меня царевну.
– Как же я буду за тебя сватать, ежели ты рак?
– Да ступай, – говорит, – сватай!
И пошел дед к царю.
– Выдавайте, – говорит, – вашу царевну за моего рака замуж!
– За какого такого рака?
– Да так-таки за простого рака.
– Как же за него, – говорят, – отдавать, если он рак? Ну, ладно, скажи своему раку, что как будут у него такие слуги, как у меня, и такой дворец, как у меня, да еще от его дворца к моему будет мост – одна доска серебряная, а другая золотая, один столб золотой, другой серебряный, один гвоздь серебряный, другой золотой, а по тому мосту когда будет ехать, чтоб сады цвели, а когда возвращаться будет, чтоб уже и плоды поспели.
Приходит дед, да и хвалится раку.
– Что ж, – говорит, – это можно.
Вот поднялся утром дед, так и напугался. Кровать у него и дворец еще получше царского. Садится он в карету и рака с собой кладет; едут по мосту – а по бокам такие сады цветут!..
Что ж тут делать? Надо царевне замуж за рака идти. Обвенчались они, а он днем за печкой живет, а ночью из него такой молодец делается!
Вот и подглядела царевна, где он свою скорлупу прячет, взяла ее и сожгла.
Проснулся он утром и к скорлупе – ох, беда, – а ее нету.
– Ну, – говорит, – если ты не хотела меня ждать, пока сроки исполнятся, – то не скоро теперь увидишь. Да вот возьми разве железные черевички, как порвутся они, то, может, и я вернусь.
Сказал и пошел себе.
Вот живет она и живет, уже о нем и забыла, вдруг видит – рвутся уже черевички, а тут и он возвращается.
И стали жить они после того счастливо.
ТЕЛЕСИК
Жили себе дед да баба, детей у них не было. Горюет дед, горюет баба:
– Кто же за нами на старости лет присмотрит, коль детей у нас нету?
Вот баба и просит деда:
– Поезжай да поезжай, дед, в лес, сруби мне деревцо, сделаем колыбельку, положу я чурочку в колыбельку и буду ее колыхать, будет мне хоть забавушка!
Дед и поехал, срубил деревцо, сделал колыбельку. Положила баба чурочку в колыбельку, качает и песню поет:
Колышет да поет, колышет и поет. Вечером спать улеглись. Утром встают, глядь – а из той чурочки сделался сыночек. Они так обрадовались, что боже ты мой! И назвали того сыночка Те-лесиком.
Растет сынок, подрастает и такой стал красивый, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке рассказать.
Вот подрос он и говорит:
– Сделай мне, тату, золотой челнок, а вёслышко серебряное, буду я рыбку ловить да вас кормить!
Вот и сделал дед золотой челночек и серебряное вёслышко, спустили на речку, он и поплыл. Вот плавает он по речке, рыбку ловит, деда, бабу кормит; что наловит – отдаст и опять поплывет. Так и живет на реке. А мать ему есть приносит. Вот она раз и говорит:
– Гляди, сынок, не ошибись, как стану я тебя кликать, плыви к бережку, а если кто чужой, то плыви дальше!
Вот мать сварила ему завтрак, принесла на берег и кличет:
Телесик мой, Телесику!
Наварила я кулешику,
И с ручками и ножками
Хватит тебя накормить.
Услыхал Телесик.
– Это моя матушка мне завтрак принесла!
Плывет. Пристал к бережку, наелся, напился, оттолкнул золотой челнок серебряным веслышком и поплыл дальше рыбку ловить.
А змея и подслушала, как мать Телесика кликала, подошла к берегу и давай кричать толстым голосом:
Телесик мой, Телесику!
Наварила я кулешику,
И с ручками и ножами
Хватит тебя накормить.
А он слышит.
– Нет, это не моей матушки голос. Плыви, плыви, челнок, дальше, дальше! Плыви, плыви, челнок, дальше!
Челнок и поплыл. А змея стояла-стояла и пошла от берега прочь.
Вот мать Телесика наварила ему обед, принесла к бережку и кличет:
Телесик мой, Телесику!
Наварила я кулешику,
И с ручками и ножками
Хватит тебя накормить.
Он услыхал.
– Это моя матушка мне обед принесла!
Приплыл он к бережку, наелся, напился, отдал матери рыбку, которую наловил, оттолкнул челнок и опять поплыл.
Приходит змея к берегу к опять толстым голосом:
Телесик мой, Телесику!
Наварила я кулешику,
И с ручками и ножками
Хватит тебя накормить.
Услыхал он, что это не материн голос, и махнул вёслышком:
Плыви, плыви, челночек, дальше!
Плыви, плыви, челночек, дальше!
И поплыл челночек вперед.
И вот так который раз: как мать принесет и позовет, он и пристанет к берегу, а как змея зовет – он махнет веслышком, челнок и поплывет дальше.
Видит змея, что ничего не поделает, и пошла к кузнецу:
– Кузнец, кузнец! Скуй мне такой тоненький голосок, как у матери Телесика!
Кузнец и сковал. Подошла она к бережку и начала кликать:
Телесик мой, Телесику!
Наварила я кулешику,
И с ручками и ножками
Хватит тебя накормить.
Он и подумал, что это мать:
– Это моя матушка мне есть принесла!
Да и подплыл к бережку. А змея выхватила его из челна и понесла к себе домой.
– Оленка, Оленка, отопри!
Оленка открыла, вошла змея в хату.
– Оленка, Оленка, истопи-ка печь, да так, чтобы камни развалились.
Натопила Оленка так, что камни разваливаются.
– Оленка, Оленка, испеки мне Телесика, пока я в гости схожу.
Оленка и говорит:
– Садись, Телесик, на лопату! Я попробую, ты тяжелый или нет.
А он говорит:
– А я не знаю, как садиться.
– Да садись! – говорит Оленка.
Он и положил на лопату голову.
– Да нет же, садись совсем!
Он положил одну руку.
– Вот так? – спрашивает.
– Нет, не так!
Положил он другую руку.
– Так, что ли?
– Да нет же, нет! Садись весь!
– А как же? Так, может? – да и положил ногу.
– Да нет же, – говорит Оленка. – Не так!
– Ну так сама покажи, – говорит Телесик, – а то я не знаю как.
Она только села, а он – за лопату, бросил Оленку в печь и заслонкой прикрыл, а сам запер хату, взобрался на явор, да и сидит.
Вот прилетает змея.
– Оленка, Оленка, отвори!
Молчит Оленка.
– Оленка, Оленка, отвори!
Не слышно Оленки.
– Вот чертова Оленка, уже убежала с хлопцами гулять.
Змея сама открыла хату. Открыла змея заслонку, вынула из печи и ест, – думает, что это Телесик. Наелась досыта, вышла на двор и катается по траве.
– Покатаюсь, поваляюсь, Телесикова мясца наевшись!
А Телесик с явора:
– Покатайся, поваляйся, Оленкиного мясца наевшись!
Она слушает. И опять:
– Покатаюсь, поваляюсь, Телесикова мясца наевшись!
А он снова:
– Покатайся, поваляйся, Оленкиного мясца наевшись.
Она смотрит и увидела Телесика. Кинулась к явору, начала его грызть. Грызла, грызла, все зубы поломала, а перегрызть никак не может. Кинулась к кузнецу:
– Кузнец, кузнец, скуй мне такие зубы, чтобы явор перегрызть и Телесика съесть!
Кузнец и сковал. Как начала она опять. Вот-вот уже перегрызет. И вдруг летит стадо гусей. Телесик их и просит:
Гуси-гуси, гусенята!
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня к батюшке,
А у батюшки поесть, и попить
Да хорошо походить!
А гуси в ответ:
– Пускай тебя средние возьмут!
А змея грызет-грызет. Телесик сидит да плачет. Вдруг опять летит стадо гусей. Телесик и просит:
Гуси-гуси, гусенята!
Ворьмите меня на крылята,
Понесите меня к батюшке,
А у батюшки поесть и попить
Да хорошо походить!
А те ему говорят:
– Пускай тебя задние возьмут!
Телесик опять плачет. А явор так и трещит. Змея уже устала, пошла напилась воды и опять грызет. Вдруг летит еще стадо гусей. А Телесик обрадовался и просит:
Гуси-гуси, гусенята!
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня к батюшке,
А у батюшки поесть и попить
Да хорошо походить!
– Пускай тебя крайний возьмет! – да и полетели.
Телесик думает: «Пропал я теперь навек», да так горько плачет, весь слезами обливается, а змея вот-вот. явор повалит. Вдруг летит себе один-одинешенек гусенок, отстал, еле летит. Телесик к нему:
Гусёк, гусёк, гусенятко!
Возьми меня на крылятко,
Понеси ты к батюшке,
А у батюшки и поесть и попить,
Хорошо походить!
Он и говорит:
– Садись.
Телесик сел. Вот принес гусенок Телесика к батюшке и посадил его на завалинке, а сам полетел.
Вот сидит Телесик на завалинке. А баба напекла пирожков, вынимает из печки и говорит:
– Этот пирожок тебе, дед, а этот пирожок мне!
А Телесик со двора:
– А мне?
Вынимает она опять пирожки и:
– Это тебе пирожок, дедуся, а это мне!
А Телесик опять:
– А мне?
Они удивляются.
– Ты не знаешь, дед, кто это будто кричит: «А мне»?
– Нет, – говорит, – не знаю.
– Да, наверное, дед, мне послышалось.
И опять пирожки из печи вынимает:
– Это вот тебе пирожок, дедуся, а это мне!
А Телесик сидит на завалинке.
– А мне? – спрашивает.
Выглянул дед в окошко – а это Телесик! Выбежали они, схватили его, внесли в хату да так радуются. Накормила его мать, напоила, голову ему помыла и чистую рубашечку дала.
Вот и живут, хлеб жуют, постолом добро носят, коромыслом воду возят, и я там была, мед-вино пила, по бороде текло, а в рот не попало.
