Текст книги "Украинские сказки и легенды"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

ЗЕЛЕНЫЕ ОЧКИ

Не хватило у Охрима сена дозимовать свою лошаденку. «Что тут делать? – думает Охрим, – пропадет лошаденка, и пойдет тогда прахом все в хозяйстве. Постой, брат, придумал, только не знаю, удастся ли. Пойду-ка я к свату Самийле, не одолжит ли он мне хоть вязанку сена, у него-то есть, уж я это наверняка знаю», – соображает Охрим. И побежал к свату Самийле.

– Здравствуйте, сват!

– Здорово. А что скажешь, сват?

– Выручайте, голубчик-сватушка, если бога в сердце имеете. Лошаденка-то подыхает, нечем дозимовать – одолжите хоть вязанку сена… пастбища еще не видать… я уж вам…

– А как сваха Хотына поживает? – перебил Самийло.

– Да дома. Так, пожалуйста ж…

– А что ж она там делает?

– Да так, то то, то се, известное дело по хозяйству… Так вся и говорю, такая беда у меня с проклятой-то лошаденкой.

– А что ж это у вас, сват, нос, как пампушка сделался, а еще и поцарапан? Видно, где-то, гм, того!.. – опять перебил Самийло.

– Да то… то потом, сват, о том после поговорим. Сперва про сено, а то вот, говорю…

– Так чего ж это вы, – говорит, – пришли ко мне, сват?

– Да сена ж, говорю… Лошаденка с ног валится, а дозимовать и немного-то остается, с неделю еще, – хоть пропадай, а нечем. Дайте, будьте милостивы, в долг, или я вам за это отработаю… хотя бы вязанку.

– Э, сват, уж это никак! Я думал, чего вы хотите… Тут и себе как кот наплакал: не дам, сват, не дам, – говорит Самийло.

– Вот, боже ты мой! Что ж мне теперь на белом свете-то делать? Вы уж хоть посоветуйте, сватушка, или что, – плачется Охрим.

– Что ж я вам, сват, посоветую? Ей-богу, никак ума не приложу. Ступайте разве к Грыцьку Скакуну, тот хоть и не поможет, а добрый совет подаст, – ответил Самийло.

А был тот Грыцик на все село первый мастак и затейник: придумать ли что или смастерить – он вмиг.

Вот приходит Охрим к Грыцьку на двор, а тот как раз во дворе что-то делает.

– Здравствуйте, Грыцик! Бог на помочь!

– Здорово, спасибо, Охрим! Что скажешь?

– Да тут, видите, такое, мол, и такое дело… – и рассказал ему про свою беду.

– Помогите, ради бога, или хоть что посоветуйте, пожалуйста, что делать, а то прямо голову теряю, не знаю, как быть, что и делать; околеет, пожалуй, не сегодня-завтра бедное тягло без сена. Я бы…

– Дать взаймы не берусь, и сам бог весть, как до пастбища дотяну, а посоветовать могу.

Побежал Грыцик в амбар, выносит оттуда зеленые очки.

– Видал когда-нибудь такую штуку?

– Нет.

– И я б не видал, если б не добрые люди. А знаешь, зачем оно?

– Нет, не знаю.

– И я бы не знал, да добрые люди научили, а теперь вот я и тебя научу. Это, вишь, как снаряжали нас (еще как был я в солдатах), конницу, значит это, в поход на турка, то начальство и выдало на каждого коня эти очки и так приказало: «Это вам, ребята, дается на случай, ежели сена в действии коням не хватит; надевай тогда, значит, на коня эти очки, ложи ему соломы, крапивы, колючек, даже тряпок, все будет есть, потому, значит, будет думать, что это перед ним зеленое сено лежит». И что ты думаешь? – так оно и вышло. Не хватило у нас сена, а мы это зеленые очки на глаза коням, – и пошли наши кони есть все, чего ты им ни положишь в ясли. Вот какое чудо сделали эти очки! Так бери их с собой, и сделай и ты так, и поверь, что коняка твоя до пастбища дотянет.

– Эге, оно и правда твоя, а я и не догадался, зачем они, эти очки. Вот оно что значит человек бывалый – все знает. Вот спасибо вам, Грыцик, может, еще и на ту зиму, как доживем, пригодится!

И скорей за очки, и айда домой. Надел коняке на глаза те очки, наложил в ясли всякой всячины и пошел в хату. Томилась, томилась бедная коняка над тем месивом и начала уплетать вовсю, так за ушами и трещит. Поела она все, что было на дворе, даже стоптанные сапоги, драную свитку, и ту сжевала. А там скоро и снег растаял, пошла травка молоденькая. Сказывают иные люди, что клячонку ту видели, как она на лугу выбрыкивала, а другие говорят, да и я так соображаю, что кляча та давно уже попала к живодерам в обмен на перстни да иголки. Вот такая-то история вышла у Охрима с конякой.

БРЕХНЯ

Захворал раз какой-то царь и дает указ всем дворянам, всем крестьянам, всем мещанам – к нему собираться и его забавлять, и брехней развлекать, да такой, чтобы в ней и словечка правды не было. Вот дворяне что ни соврут, то из зависти один другому и говорят: «Да какая ж это, мол, брехня, это сущая правда».

Вот и объявился один мужик.

– Я, – говорит, – могу!

– Ну, бреши.

– Вот как жили мы, – говорит, – еще с батькой да хозяйством занимались, так была у нас нива за тридцать верст от села, и уродилась один год пшеница, да такая хорошая, сразу же и поспела и осыпается. А было нас семеро братьев; как пошли мы косить, а хлеба-то и забыли взять, и косили без передышки семь дней и семь ночей, не евши, не пивши; а как подошло воскресенье, мы домой – ужинать. Пришли, а мать и подала нам таких горячих галушек. Уселись мы у порога, а лежал там у нас камень. Как сел я на тот камень, как схватил галушку, а она сквозь меня так и проскочила, да еще и сквозь камень прошла, да еще на семь саженей в землю вошла!

Тут паны и говорят:

– Что ж, – говорят, – это может случиться: семь дней не евши мужик выживет, а что галушка камень пробила, так, может, то был мельничный камень; это, – говорят, – еще не брехня!

Вот зовут его опять назавтра брехни рассказывать.

– Я, – говорит мужик, – как стал сам хозяйничать, все на охоту ходил, а была у меня такая борзая, что я никогда ее не кормил. Вот поехал я раз с ней на охоту, поднял зайца, натравил борзую, а борзая за ним; догнала его и проглотила: только задние ножки видать. Слез я тогда с коня и – к борзой, как засунул ей руку в рот, так и вывернул ее, как рукавицу, а после того еще семь лет с той борзою охотился.

А паны опять:

– Э, – говорят, – это еще не брехня: все это может статься.

Известно, панов зависть берет, как, мол, так – простой мужик, а их перед царем кроет. Начали царя так и этак заговаривать и уверили, что это, мол, правда. Вот идет мужик и на третий день к царю. Царь сидит, а вокруг него все чины, генералы, сенаторы, все. Вот мужик говорит:

– Как хозяйствовали мы с батькой, так вот этот пан взял взаймы у нас сто тысяч, а этот вот пятьдесят, а этот – десять. – Да так всех по именам и называет, и деньги подсчитывает. Царь и спрашивает:

– Ну что, правда?

А панам стыдно признаться, что мужик лучше их соврал, и: «Правда, правда!»

– А коли правда, то и уплатите.

Пришлось им платить. Забрал тот деньги. Да еще и царь ему что-то дал. И пошел себе мужик домой.

КАК ДЕД В ШКОЛУ ХОДИЛ

Был бедный дед. Собрался он раз и пошел в сельскую управу. Там встретил учителя. А тот учитель курил сигару. Вот дед и говорит ему:

– Курите! Курите!

– Может, и вы бы, дедушка, покурили? – и подал деду сигару.

Спрашивает дед учителя:

– А скажите мне, пане учитель, вот вы сигары курите, а мне не по карману и трубку. Отчего оно так?

– Да я ведь, дидыку, в школе учился, – ответил учитель.

Идет дед домой и думает себе: «Пойду-ка и я завтра в школу».

Наутро приходит дед в школу.

– Что вам, дидыку, надо?

– Да вот в школу пришел.

– Э-э, дидыку, вы маленько запоздали.

– Ну, так прощайте…

На другой день поднялся дед пораньше и идет в школу.

– Что вам, дидыку, надо?

– Да вот пришел в школу пораньше, а то вчера вы сказали, что будто я запоздал.

– Да я, дидыку, не о том вам говорил, что вы поздно пришли, а что вы стары уже.

– Так, так…

Повернулся дед и идет домой. Находит по дороге торбочку. Оглядел ее, не заколдованная ли, а потом взял и пошел домой.

Развязывают они с бабой дома торбочку, да никак открыть не могут. Взяли нож, да и разрезали. Глядь – а в торбочке денег полным-полно…

И живут себе теперь дед с бабой, не горюют. Как-то раз поссорился дед с бабой и ударил бабу по голове.

Рассердилась баба:

– Ты чего меня бьешь? Я тебя проучу, я на тебя в суд подам, что ты торбу с деньгами нашел!

И подала баба на него в суд.

Тягают деда по судам, бьют, а тут и хозяин той торбочки объявился.

Призвали деда на суд. Спрашивает судья:

– Это ты, диду, деньги нашел?

– Я нашел.

– А когда ж ты нашел их?

– Да как в школу ходил.

Поглядел судья на деда, а было ему лет за семьдесят, потом глянул на пана и подумал: «Да как же могут деньги те быть Пановы, если дед нашел их, когда в школу еще ходил?»

И выиграл дед дело.

БРЕХАЧ И ПОДБРЕХАЧ

Шли брехач и подбрехач. Идет брехач через какое-то село. Встречает его пан и спрашивает:

– Ты откуда, мужик?

Он отвечает:

– Я из такого-то села.

– Если ты из этого села, то расскажи, что ваш пан делает, как хлеб уродился у него?

Говорит брехач:

– У нашего пана уродилась такая капуста, что одним листом всю крышу накрыли.

А пан:

– Да разве это может быть?

– Может, прошу пана.

Дал ему пан два цента и пошел.

Идет вскоре после того подбрехач, встречает опять того пана. Спрашивает его пан:

– Ты откуда, мужик?

– Оттуда-то и оттуда.

– Если ты оттуда, то правда ли, что у вашего пана такая уродилась капуста, что одним листом крышу накрыли?

– Той капусты я сам не видал, но встречал, везли качан на мельницу, вал с него обрабатывать.

Идут дальше. Встречает опять брехач пана.

– А откуда ты, мужик?

– Оттуда-то и оттуда.

– Что ж там у вашего пана слыхать?

– Да что ж, пан, уродилась у нашего пана такая гречка, что поехал он на охоту, да и заблудился в той гречке. Уже третий день, как нету.

– Что ты говоришь?!.

– Ей-бо, правда!

И получил он опять от пана два цента.

Идет подбрехач, встречает опять того же самого пана. Пан опять спрашивает:

– Ты откуда?

– Оттуда и оттуда-то.

– А правда, что у вашего пана такая уродилась гречка, что поехал пан на охоту, да и заблудился в ней, – три дня, как уж нету?

– Я вам, пан, не скажу, той гречки я не видал, а вот видел, как цыгане с той гречки пни на угли корчуют.

IV

ПАН КАНЬОВСКИЙ И БАБА ЗОЗУЛЯ

Было это однажды осенью – пошла старуха Зозуля в лес за опенками. Собрала она их или, может, еще только собирать начала, осмотрелась по сторонам – а тут вдруг пан Каньовский с ружьем за плечами, и собаки с ним рядом бегут. Как стояла, так и застыла на месте старуха, не шелохнется. А пан Каньовский, кого, бывало, ни встретит одного, то уж обязательно какую-нибудь пакость устроит; потому с ним и боялись встречаться.

Стоит это, значит, она, всем телом дрожит, словно в лихорадке.

– А что это ты тут, бабуся, делаешь? – спрашивает ее пан.

– О… ппен… ки сбираю, п…паночек, – насилу выговорила она.

– А как тебя звать?

– Зозуля, па…паночек.

– А-а, так ты зозуля, а я вот как раз ее и искал. Что ж, полезай на дерево и кукуй по-кукушечьи.

– Да я ведь стара, мне, паночек, не взобраться, – проговорила сквозь слезы баба.

– Полезай, я тебя, зозулька, подсажу.

Стала баба на дерево карабкаться, а он и давай ее арапником подсаживать. Влезла баба на дерево, стала на ветку и стоит, вся дрожит.

– Начинай куковать! – кричит пан.

– Ку-ку! Ку-ку! – закуковала баба.

А пан быстро нацелился из ружья и бах!.. Так Зозуля с дерева и покатилась… Убил, вражий сын! Подъехал пан к бабе поближе, посмотрел, посмеялся над Зозулей и поехал себе дальше…

КАК КАНЬОВСКИЙ УЧИЛ ЛЮДЕЙ ЧЕРЕЗ ВОРОТА ЕЗДИТЬ

Велел раз пан Каньовский поставить среди пустого поля ворота, а около них – несколько гайдуков с плетьми. Вот они и следят: кто едет полем напрямик и думает: «Мне, мол, какое дело, что стоят там какие-то ворота, где нету дороги». И как закричат гайдуки:

– Сто-ой!

Бедняга останавливается, видит, что это гайдуки помещичьи. А те враз к нему:

– Ах ты, такой-сякой, куда едешь? Разве не видишь, что тут наш ясновельможный пан ворота поставил? Ты как думаешь, зачем он это сделал? Зачем средства на это тратил? А затем, чтоб такие вот дураки, как ты, не ездили бы куда попало, а чтоб ехали через ворота, как полагается!

И стаскивают раба божьего с воза, раскладывают его среди поля, отсчитывают ему двадцать пять плетей да еще приговаривают:

– Это, чтобы ты знал, как за воротами ездить.

ИВАН-ЛЕСОРУБ

Жили дед Петро и жена его Олена. И был у них единственный сын Иван.

Дед Петро, как был молодой, работал слугой у пана Люблинского. Однажды он не угодил пану, и пришлось ему с семьей бежать.

Поселился он в густом лесу вблизи Синевира. А в лесу, вдали от села, жить было нелегко, еду добывать трудно. Дед Петро научил своего сына бить зайцев, лисиц, волков, куниц, научил его рыбу ловить. А в те времена рыбы было много.

Дед Петро сделал себе маленькую хижинку. А кругом стояли такие густые леса, что только тот, кто хорошо знал все тропки, мог найти дедову хижинку.

Зверя ловили капканами и силками. Шкуры сушили. И, когда набралось много шкур, сделал дед Петро на реке Теребле из смерековых [25]25
  Смерека – пихта.


[Закрыть]бревен бокор [26]26
  Бокор – плот.


[Закрыть], положил шкуры на бокор и спустился вниз по Теребле до Тиссы, а оттуда двинулся на базар в Сигот.

В Сиготе продал он шкуры и купил на серебро два ружья, патроны, хлеба, муку – и домой воротился.

Маленький Иванко очень обрадовался ружью и часто охотился на мелкого зверя.

Раз дед Петро заболел и не поднялся больше с постели. А шкур набралось много, и надо было отвезти их на базар. Тогда сделал Иван бокор, сложил шкуры и спустился вниз по Теребле. А в Сиготе как раз в то время была большая ярмарка.

Покупая у Ивана шкуры, один пан спросил, откуда это он добывает такие прекрасные шкуры и где он живет.

Иван ответил, что уже двадцать пять лет живет со своими отцом-матерью в лесу, недалеко от Синевира…

А тот пан, что говорил с Иваном, оказался паном Люблинским, от которого бежал когда-то дед Петро.

Не успел Иван вернуться домой, как слуги пана Люблинского уже нашли в чаще хижинку и стали требовать у деда налог за шкуры. Они грозили деду, что засадят его в тюрьму, если он не заплатит за все годы. Но дед Петро платить не хотел, и слуги сильно избили его и его жену.

Когда Иван вернулся из Сигота домой, его отец уже умер.

На другой день опять явились слуги, а с ними и пан Люблинский. Пан стал опять требовать налог, и его слуги начали забирать шкуры. Тут Иван так рассердился, что убил одного из них. Тогда пан велел хижинку поджечь, а все их добро забрать.

Иван бежал в горы и вступил в отряд Шугая. Опришек Шугай был старшим. Вместе со своими хлопцами он у богатых брал, а бедным давал. Опришки напали на усадьбу пана Люблинского и подожгли ее. Деньги роздали бедным селянам.

Все бедные люди помогали Шугаю, укрывали его и теперь еще о нем вспоминают.

ПРО ОПРИШКА ШУГАЯ

Жил один опришек, звали его Шугай. Был он самым смелым на весь край. И ходил он, куда хотел. Хотел побывать у жандаров [27]27
  Жандары – жандармы.


[Закрыть], ходил к ним, пил с ними, а когда уходил, писал им записку: «Пил с вами Микола Шугай.

Повстречался я с Шугаем в Дуброве. Спросил он меня, где бы молока купить. Мы поговорили, и собрался Шугай, и пошел в Бовцари, и убил там семерых жандармов: стал за хлевом и каждым выстрелом убивал по жандару. Оттуда двинулся в Немецкую Мокру. Зашел к одному торговцу и велел:

– Чтобы завтра к вечеру было мне тридцать тысяч. А нет, то будешь короче на голову.

Заявил торговец жандарам, что завтра вечером будет у него Шугай. Но Шугай не пришел в тот вечер, а на другой:

– Что, собрал тридцать тысяч?

– Нет у меня таких денег.

Вывел тогда Шугай торговца во двор и спрашивает его еще раз:

– Даешь тридцать тысяч?

Испугался торговец и дал.

Двинулся Шугай оттуда в Воливский округ и подарил там бедняку пятнадцать тысяч крон, чтобы тот поставил себе хату, купил скотину и хлеба.

В Воловом сделал и другие большие дела. Гнались за ним жандары со всего края, но поймать не могли. Ушел он в горы и на одном обороге [28]28
  Оборог – четыре столба-оборожины и так поставленная на них крыша, что можно её подымать и опускать. Хранят под оборогом сено.


[Закрыть]три недели лежал. Знал о том его кум, что носил ему есть.

Искали его жандары по селам, а в лес боялись идти. Объявили: «Кто Миколу Шугая убьет, тому тридцать тысяч дадут».

Но Шугая никто убить не соглашался, были у него верные двое товарищей, а третий кум.

В одно из воскресений пришел к Шугаю кум, что носил ему есть. А Шугай ему и говорит:

– Побрей меня, кум!

Сели они под стогом сена, и начал кум Шугая брить. А товарищи Шугая отошли в сторону. А кум, что брил Шугая, и зарезал его.

И ушли товарищи Шугая после смерти его в Россию.

КАРМАЛЮК И БЕДНАЯ ВДОВА

Пришел раз Кармалюк на мельницу. А на мельнице тесно, зерна навезли много, толпится народу пропасть, – как раз самая пасха подходила, и каждый хотел намолоть себе муки на кулич. Кто ни пришел, гляди – уже и к жерновам протолкался, мелет и домой едет. И только одна бедная вдова – ни сил у нее, ни богатства – сидит на своем мешочке и плачет, горькими слезами заливается, нету ведь ей доступу к жерновам, не протискается она туда между богачами. А они знай мелют себе да над ней, над бедною женщиной, посмеиваются… А дома у нее деточки малые, сироты голодные, маму напрасно дожидаются.

Тогда подходит к ней Кармалюк, берет у бедной женщины мешочек – драный-драный он, и ракам бы за него не уцепиться, – да и высыпал зерно на помол, а беднячке и говорит:

– Не плачьте, тетка, богачи как богачи, сердца у них нету…

Только сказал он это, а тут среди народа: «шу-шу, шу-шу»,

– Как это так, – говорят, – молодой да ранний, еще и старшим грубиянит, богатством глаза колет. Богатство, – говорят, – от труда да от бога, за него, – говорят, – уважать надо.

И: «шу-шу, шу-шу».

Кармалюк ничего на это не ответил, а уж когда смолол бедной вдове, да подал ей на плечи, и домой отправил, то и обращается ко всем:

– А пойдемте-ка, люди добрые, во двор.

Вот вышли все во двор, а Кармалюк подвел их к молодой яблоньке, что как раз распускалась, да и говорит:

– Так вот вы говорите, что богатство от труда да от бога?

– Верно, верно, мы так и говорим! – загудели все.

Тогда Кармалюк показывает им на почки, из них, мол, листочки будут; и на завязи – из них прутья вырастут, те, что люди «волками» называют. Показал он на эти завязи, да и говорит:

– Добрые люди, а придите сюда через девять недель.

Потом поклонился громаде и пошел.

Прошло девять недель. Вот и приходят люди к той самой яблоньке, смотрят – а там ветки еле-еле живые, такие черные да жалкие и даже завязи нету, чтобы зацвесть, а от ствола тянутся вверх прутья, что люди называют «волками», да такие большие, пышные, и зеленые, что прямо сок с них, словно слюна, течет…

– Так вот, – говорит Кармалюк, – скажите, добрые люди, громада честная, отчего эти ветки засохли?

– А потому, – крикнули все скопом, – что все их соки ветки-«волки» повыпили…

– Так вот, – говорит тогда Кармалюк, – и богатые и бедные, как эти вот почки, которые вы когда-то видели: родятся они на одной яблоньке-земле, поначалу они будто и одинаковые, а потом ветки-богачи весь сок повыпьют, а бедняки и сохнут-вянут на стволе… Так чья ж теперь правда, люди милые?..

И молчали люди, громада честная, ведь правда-то была на стороне Кармалюка.

КАРМАЛЮК И ЖЕСТОКИЙ ПОМЕЩИК

Жил-был один помещик – смирный-пресмирный, тихий-претихий, ласковый-преласковый. Все льстиво этак, с воздыханьями да поклонами, но мужики боялись его пуще огня немилосердного, хуже чумы и мора лютого. Только не выйдет какой-нибудь бедняга на работу вовремя, то так уж и знай, что пришлет пан-помещик эконома и тот заберет у него всего-навсего четверть его пожитков. А не выйдет бедняга второй раз, то уже половину, а если кто не послушается, то всю домашнюю утварь заберет. А бить, бранить – упаси бог!.. И уж сколько горя с ним люди натерпелись, сколько кровавых слез пролилось, сколько сирот несчастных осталось, когда матери с голоду да немочи на тот свет преставились.

И вот поехал раз этот помещик в церковь. Исповедался, да и едет цугом назад, слышит – в лесу кто-то сзади кричит. Оглядывается, – бежит за ним дьячок и кричит, чтобы подождал. Придержал помещик лошадей, а дьячок говорит ему, что так, мол, и так, ваша милость, забыли, мол, отец-батюшка, в каких вы грехах ему исповедались, вот и послали меня вдогонку, чтоб вы еще раз сказали, ведь надо же им ваши грехи отмаливать.

Ну, помещик и говорит опять:

– Исповедался я, – говорит, – чтоб господь простил мне грехи мои тяжкие, что я как-то в святую пятницу оскоромился, еще как-то нечаянно кошечке моей хвост прищемил да еще кучеру однажды бранное слово молвил…

– Ага, – говорит дьячок, – это и все, ваша милость?

– Все, – говорит помещик.

– А-а, – говорит дьячок, – да вы, ваша милость, еще позабыли один маленький грешок, это ваше богатство, что вы из слез сиротских скопили себе.

И враз дьячковскую одежду с себя, а помещик как увидит, что это сам Кармалюк, да как закричит, а Кармалюк тогда берет тополь и пригибает, сильный был он, и пригнул его, а потом веревку помещику на шею р-раз! – и говорит:

– Ну, подымайтесь, ваша милость, на небо, уж там и остаток грехов искупите, – и пустил тополь вверх.

Только ветер засвистел!