Текст книги "Украинские сказки и легенды"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанры:
Сказки
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
УКРАИНСКИЕ СКАЗКИ И ЛЕГЕНДЫ
УКРАИНСКИЕ СКАЗКИ И ЛЕГЕНДЫ
В сокровищницу мировой культуры, создаваемой руками трудового человека на протяжении многих столетий и тысячелетий, прочно вошли народные сказки как один из самых значительных памятников словесного искусства.
Ученые-специалисты долго спорили о том, в чем заключается сущность сказочного творчества, какая самая существенная черта, характеризующая этот жанр устной поэзии.
Нам кажется, что глубже всех постиг сущность народной сказки Максим Горький, считая ее прототипом гипотезы…
Уже на заре своей истории люди, стремясь проникнуть в тайны природы и предугадывая великие открытия в области точных наук, стали говорить образным языком о коврах-самолетах, о сапогах-скороходах, о летающих кораблях, о шапке-невидимке, о чудесной игле, о скатерти-самобранке, о молодильных яблоках, о мертвой и живой воде.
Заветная мечта о прекрасном будущем, когда человек покорит необозримые просторы суши, морей и «неба» – космоса, когда Правда восторжествует над Кривдой, когда все будут сыты, одеты, обуты, когда не будет «пана» и «ивана», но все будут равными… Эта вековая мечта получила художественное воплощение в мифах, сказках и легендах.
«В сказках, – пишет Максим Горький, – прежде всего поучительна «выдумка» – изумительная способность нашей мысли заглядывать далеко вперед факта. О «коврах-самолетах» фантазия сказочников знала за десятки веков до изобретения аэропланов, о чудесных скоростях передвижения в пространстве предвещала задолго до паровоза, до газо– и электромоторов». По мнению Горького, именно фантазия, «выдумка» воспитала в человеке одно из удивительнейших качеств – интуицию или «домысел», помогающий ученому сделать гениальное открытие. В искусстве фантазия, интуиция, выдумка играют решающую роль. «Мало наблюдать, изучать, знать, необходимо еще и «выдумывать», создавать. Творчество – это соединение множества мелочей в одно более или менее крупное целое совершенной формы. Так создавались все величайшие «типы» – Робинзон Крузо, Дон Кихот, Гамлет, Вертер, Карамазовы, Обломовы, Безуховы и т. д». (М. Горький, т. 25, Собрание сочинений, М., 1953, стр. 86–89).
Эти проникновенные горьковские слова можно дополнить прекрасными высказываниями Пушкина, Гоголя, Тараса Шевченко, Ивана Франко, Гёте, братьев Гримм и многих других.
Наши советские специалисты также считают вымысел главным признаком сказочного творчества. «Вымысел в сказке характерен для всех видов сказки всех народов» (Э. В. Померанцева. Русская народная сказка, изд. АН СССР, М., 1963, стр. 5).
Итак, в народной сказке мы ценим прежде всего поэтический вымысел, обогащающий творческое воображение ребенка и взрослого человека. Но вымысел не мешает сказке иметь связь с реальной действительностью. Еще Н. Добролюбов остроумно заметил: «Если во всех этих преданиях и есть что-нибудь достойное нашего внимания, то именно те части их, где отразилась живая действительность» (Собр. соч., т. 1, М., 1954, стр. 205). А Владимир Ильич Ленин сказал: «Во всякой сказке есть элементы действительности: если бы вы детям преподнесли сказку, где петух и кошка не разговаривают на человеческом языке, они не стали бы ею интересоваться» (В. И. Ленин. Сочинения, т. 27, стр. 79).
Народная сказка – вечно живое коллективное творчество, хотя ее возникновение теряется в седой старине, В этом ее особенность, манящая нас, и ее неотразимая сила, подкупающая слушателя и читателя всех поколений.
Так как мы пишем предисловие к антологии, своду украинских народных сказок, то мы хотели бы коротко рассказать и о современном состоянии сказочного творчества на Украине.
Мы не собираемся вступать в спор с теми фольклористами, которые подчеркивают факт постепенного затухания сказочной традиции в центральных и восточных областях Советской Украины, факт, объясняющийся победным шествием культуры и цивилизации в широкие массы. Но в западных областях республики, особенно в Прикарпатье, мы наблюдаем полнокровную жизнь народной сказки и в наши дни.
Только в Ужгороде за последние пять лет вышло пять сборников новых материалов. За это двадцатилетие нам посчастливилось выявить в Закарпатье пятьдесят народных сказочников. Только в одном селе Горинчеве Хустского района удалось зафиксировать свыше трехсот сюжетов от десяти рассказчиков, среди них оказались первоклассными мастерами Андрий Калин, Михайло Галича, Юра Тегза-Порадюк, Юра Ревть, Василь Холод и другие.
В других районах Закарпатья записано свыше тысячи с лишним текстов, многие из них отличаются разнообразием и богатством репертуара, мастерством исполнения и искусством композиции.
Очень интересны творческие биографии сказочников, позволяющие заглянуть в мастерскую народного мастера, раскрывающие страницы загадочной истории сказки. Эти биографии – живая сложная история многострадального народа.
Среди сказочников – разные типы народных мастеров: сказочники-универсалы, владеющие в одинаковой степени умением рассказывать сказки волшебные, социально-бытовые, авантюрные, исторические предания и легенды, мастера сатирического жанра, и сказочники-эпики. Это утверждает нас в мысли, что украинская народная сказка и сегодня живет полнокровной жизнью.
Когда наблюдаешь живое бытование народной сказки в наше время, видишь ее злободневность, способность откликаться на события последних лет, прямо не веришь, что это один из самых древних фольклорных жанров, уходящий своими корнями в доисторическую эпоху. Письменная литература Киевской Руси часто упоминает о сказочниках и сказках и дает основание предполагать, что уже в XI XII вв. существовала «баснь», т. е. сложившийся веками род повествовательной устной поэзии, распространенной и популярной в дружинно-княжеской и крестьянской среде.
В «Повести временных лет» читаем сказание о трех братьях Кие, Щеке и Хореве, положивших основание Киеву, сказания о походах и о смерти вещего Олега, о мести княгини Ольги за смерть мужа, о Кирилле Кожемяке и другие сказания, по своему идейному содержанию и по своей художественной форме близко стоящие к сказке.
Очевидно, к XIII в. выработалась и сказочная обрядность, органически связанная с традиционными сюжетами и образами.
Киевская Русь являлась общей колыбелью культуры русского, украинского и белорусского народов. В ней были взлелеяны древнейшие памятники устного творчества: обрядовая поэзия, сказка и легенда, былинная и лироэпическая песня, памятники, созданные гением всех восточнославянских племен.
Украинская сказка – родная сестра русской и белорусской сказки. У них одна мать – «баснь» Киевской Руси.
Перед советскими учеными стоит важнейшая задача: решить проблему генетического родства сказочного эпоса братских народов-близнецов.
Выйдя из общей восточнославянской колыбели, украинская сказка в процессе формирования украинского народа стала обособляться и приобрела постепенно свои самобытные черты.
Вопрос об интернациональном и национальном элементах в народных сказках – исключительно сложный и трудный вопрос, поставленный серьезно исследователями только в последнее время. «Национальный характер сказок каждого народа, – обобщает мнение советских ученых по данному вопросу Э. В. Померанцева, – не может быть определен в нескольких еловах, он определяется комплексом признаков: особенностями идейного содержания, характером образов, композиции, художественных средств, своеобразием языка, ассортиментом сюжетов и мотивов, бытовыми подробностями, пейзажем, спецификой социальных отношений и исторической действительности, отразившихся в ней. Национальная специфика сказки может быть раскрыта лишь при рассмотрении ее исторических судеб и анализе отдельных ее видов» (Э. Померанцева, назв. работа, стр. 20).
Если мы так часто встречаем одни и те же сюжеты, мотивы и образы в сказках всех народов земного шара, отделенных друг от друга морями, океанами, расовыми и языковыми отличиями, степенью культурного развития, то тем естественней родство сказочного творчества народов, близких по крови, языку, историческому прошлому.
Украинские, белорусские и русские сказки настолько иногда близки друг другу, что некоторые фольклористы, например А. Н. Афанасьев, включали их в общие сборники.
В чем выражается самобытность украинских сказок?
Выражается она прежде всего в художественной форме, о чем много говорилось и о чем не приходится спорить.
Но не только в этом. Специфичен и сказочный репертуар Украины. Кто внимательно просматривал публикации Я. Головацкого, И. Франко, И. Рудченко, М. Драгоманова, Б. Гринченко, П. Чубинского, И. Манжуры, В. Гнатюка, О. Роздольского, М. Левченко и других, тот не мог не обратить внимания на сравнительно большое количество сказок о животных и так называемых легендарных сказок.
Специфика украинского сказочного репертуара объясняется географическим положением и историческим прошлым украинских земель. Широкое бытование животного эпоса, мифологических и апокрифических легенд, особенно в Прикарпатье и на Правобережной Украине, – результат влияния западнославянского фольклора (как известно, в Западной Европе сказки о животных и сказки-легенды распространены гораздо больше, чем в России).
Самобытным мы считаем также «опришковский эпос», т. е. многочисленные и чрезвычайно популярные на Украине устные рассказы о народных мстителях, сделавшихся национальными героями (Кармалюк, Допбуш, Пинтя, Шугай и др.). Украинская народная проза достигла вершины именно в жанре исторических преданий об опришках, которые «у богатых берут, а бедным дают».
Вековая борьба западноукраинского населения против чужеземных захватчиков за национальную и социальную свободу породила своеобразный вид устного творчества – патриотическое сказание, художественно воплотившее заветную мечту порабощенного народа о воссоединении с единокровными братьями на Востоке. Таковы устные рассказы о «белом царе», таковы сюжеты закарпатских сказочников Андрия Калина «Девяносто девять братьев и сотый Ружа» и Михайла Галицы «Про белого Полянина» и другие.
Сказочный эпос украинского народа давно вошел в сокровищницу нашей советской и мировой культуры как один из величайших памятников словесного искусства. Новое издание антологии (свода) Григория Николаевича Петникова – результат многолетнего, добросовестного и любовного труда, зрелый плод его переводческого мастерства, высоко оцененного покойным М. Ф. Рыльским.
Академик А. И. Белецкий, рецензируя сборник Г. Н. Петникова, пишет, что «переводчик, весьма удачно учитывая опыт русских классиков, писавших на украинские темы – от Гоголя до Короленко и Горького, – сумел найти и своеобразную лексику, и своеобразные интонации речи, нигде не отступая от норм русского литературного языка».
Антология Г. Н. Петникова имеет большое познавательное и эстетическое значение, поэтому пользуется заслуженным успехом и в среде ученых-специалистов, и в среде массового читателя.
П. В. ЛИНТУР, кандидат филологических наук.
І
СОЛОМЕННЫЙ БЫЧОК
Жили себе дед да баба. Дед служил на смолокурне смолокуром, а баба дома сидела, пряжу пряла. И такие они бедные, ничего у них нет: что заработают, то и проедят. Вот и пристала баба к деду – сделай да сделай, дед, соломенного бычка и смолой его осмоли.
– И что ты, глупая, говоришь? На что тебе такой бычок?
– Сделай, я уж знаю на что.
Деду нечего делать, взял сделал соломенного бычка и осмолил его.
Ночь проспали. А наутро набрала баба пряжи и погнала соломенного бычка пастись, села сама у кургана, прядет пряжу, приговаривает:
– Пасись, пасись, бычок, на травушке, пока я пряжу спряду! Пасись, пасись, бычок, на травушке, пока я пряжу спряду!
Пряла, пряла, да и задремала. А тут из темного лесу, из дремучего бора медведь бежит. Наскочил на бычка.
– Кто ты таков? – спрашивает. – Скажи!
А бычок говорит:
– Я бычок-третьячок, из соломы сделан, смолой осмолен.
Медведь говорит:
– Коли ты соломенный, смолою осмоленный, дай мне смолы ободранный бок залатать.
Бычок ничего, молчит. Тогда медведь цап его за бок, и – давай смолу обдирать. Обдирал, обдирал и зубами увяз, никак не выдернет. Дергал, дергал и затащил бычка бог весть куда!
Вот просыпается баба, – нету бычка: «Ох, горюшко мне! Да куда ж это мой бычок делся? Пожалуй, домой уж пошел».
И вмиг донце и гребень на плечи, и – домой. Глядь – медведь по двору бычка таскает. Она к деду:
– Дед, дед! А бычок-то нам медведя привел. Ступай да убей его!
Выскочил дед, оттащил медведя, взял и кинул его в погреб.
Вот на другой день, ни свет ни заря, набрала баба пряжи и погнала бычка на пастбище. Сама села у кургана, пряжу прядет и приговаривает:
– Пасись, пасись, бычок, на травушке, пока я пряжу спряду!
Пряла, пряла, да и задремала. А тут из темного лесу, из дремучего бора серый волк выбегает и – к бычку.
– Кто ты таков? Сказывай!
– Я бычок-третьячок, из соломы сделан, смолой осмолен!
– Коли ты смолой осмолен, – говорит волк, – дай мне смолы бок засмолить, а то вот проклятые собаки ободрали.
– Бери!
Волк мигом к бычку, хотел смолу отодрать. Драл, драл, да зубами и увяз, никак не вытащит: как ни тянет назад, ничего не поделает. Вот и возится с этим бычком.
Просыпается баба, а бычка уже не видать. Подумала: «Пожалуй, мой бычок домой побрел», – да и пошла.
Глядь, а бычка волк тащит. Побежала она, деду сказала. Дед и волчишку в погреб бросил.
Погнала баба и на третий день бычка пастись; села у кургана, да и заснула. Бежит лисичка.
– Кто ты таков? – спрашивает бычка.
– Я бычок-третьячок, из соломы сделан, смолой осмолен.
– Дай мне, голубчик, смолы, к боку приложить: проклятые борзые чуть с меня шкуру не сняли!
– Бери!
Завязла и лисица зубами в шкуре бычка, никак вырваться не может. Баба деду сказала, бросил дед в погреб и лисичку.
А потом и зайчика-побегайчика поймали.
Вот как пособралось их, уселся дед над лазом в погреб и давай нож точить. А медведь его спрашивает:
– Дед, а зачем ты нож точишь?
– Шкуру с тебя хочу снять да из той шкуры себе и бабе полушубки сшить.
– Ох, не режь меня, дедушка, лучше отпусти на волю: я тебе много меду принесу.
– Ну, смотри!
Взял и выпустил медведушку. Сел над лазом, опять нож точит.
А волк его и спрашивает:
– Дед, зачем ты нож точишь?
– Хочу с тебя шкуру снять да на зиму теплую шапку сшить.
– Ой, не режь меня, дедушка, я тебе за это отару овец пригоню.
– Ну, смотри!
Отпустил дед и волка. Сидит, опять нож точит. Высунула лисичка мордочку, спрашивает:
– Скажи мне, дедушка, будь милостив, ты зачем это нож точишь?
– У лисички, – говорит, – хороша шкурка на опушку да воротник, хочу снять.
– Ой, дедушка, не снимай с меня шкуру, я тебе гусей и кур принесу!
– Ну, смотри!
Отпустил и лисичку. Остался один зайчик. Дед и на него нож точит. Зайчик спрашивает его зачем, а он говорит:
– У зайчика шкурка мягонькая, тепленькая – выйдут мне на зиму рукавички да шапка.
– Ох, не режь меня, дедушка, я тебе и сережек, и тесемок, и красивое монисто принесу, отпусти меня только на волю!
Отпустил и его.
Вот ночь проспали, а наутро, еще ни свет ни заря, вдруг – тук-тук! – кто-то к деду в двери. Проснулась баба:
– Дед, а дед! А к нам кто-то в двери скребется, выйди погляди!
Дед вышел, смотрит – а это медведь целый улей меду приволок.
Взял дед мед и только прилег, а в дверь снова: тук-тук!
Вышел, а волк полон двор овец пригнал. А тут скоро и лисичка кур, гусей и всякой птицы принесла.
Зайчик натащил и тесемок, и сережек, и монисто красивое. И дед рад, и баба рада. Взяли овец продали да волов накупили, и стал дед чумаковать, да так разбогатели, что лучше и не надо.
А бычок, как не стал уже надобен, все на солнце стоял, пока не растаял.
РУКАВИЧКА
Потерял дед рукавичку. Вот бежит мышка. Влезла в эту рукавичку и сидит.
Тут скачет лягушка и говорит:
– Кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка. А ты кто?
– Лягушка-квакушка. Пусти меня.
– Иди!
Вот бежит зайчик, да и говорит:
– Кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка и лягушка-квакушка. А ты кто?
– Зайчик-побегайчик. Пустите и меня!
– Иди!
Бежит лисичка:
– Кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка, лягушка-квакушка и зайчик-побегайчик. А ты кто?
– Лисичка-сестричка. Пустите и меня!
– Иди!
Вот сидят они; бежит волчишка и спрашивает:
– Кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик да лисичка-сестричка. А ты кто?
– Я – волчишка-братишка. Пустите и меня!
– Иди!
Идет медведь, ревет и спрашивает:
– А кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка да волчишка-братишка. А ты кто?
– Я топтыга-медведь. Пустите и меня в рукавичку.
– Иди.
И тот влез.
Бежит кабан:
– Хро-хро-хро! Кто, кто в рукавичке?
– Мышка-поскребушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волчишка-братишка да топтыга-медведь. А ты кто?
– А я кабан-зубан. Пустите и меня в рукавичку!
– Иди!
Идет охотник, видит: рукавичка шевелится. Он как стрельнет – вот сколько шкур-то!
ХРОМОНОЖКА-УТОЧКА
Жили себе дед и баба, а детей у них не было. Всё горюют они, а потом дед и говорит бабе:
– Пойдем, старуха, в лес за грибами!
Пошли. Собирает баба грибы, глядь – в кустике гнездышко, а в гнездышке сидит уточка. Вот и говорит баба деду:
– Погляди-ка, дед, какая красивая уточка!
Говорит дед:
– Возьмем ее домой, пускай у нас живет.
Стали ее брать, видят – у нее ножка переломана. Они взяли ее осторожненько, принесли домой, сделали ей гнездышко, обложили его перышками, посадили в него уточку, а сами опять за грибами пошли.
Возвращаются, видят – все у них уже прибрано, хлеб напечён, борщ сварен. Они к соседям спрашивать:
– Кто это? Кто это?
Никто ничего не знает.
На другой день пошли дед с бабой опять за грибами. Приходят домой, глядь – а у них и варенички сварены, и веретенце с пряжей на окошке стоит. Они опять у соседей спрашивают:
– Не видали ли кого? -
– Видали, – говорят, – какую-то дивчину, воду из криницы несла. Такая, – говорят, – красивая, только немножко хроменькая.
Вот дед и баба думали-думали: «Кто бы это мог быть?», – никак не придумают.
А баба потом и говорит деду:
– Знаешь что, дед? Сделаем так: скажем, будто мы идем за грибами, а сами спрячемся и подглядим, кто это нам воду носит.
Так они и сделали.
Стоят за овином и вдруг видят – выходит из их хаты дивчина с коромыслом: такая красавица, такая красавица! Только что немного хроменькая. Пошла она к кринице, а дед с бабой в хату; глядь – нету в гнездышке уточки, только перьев полню. Взяли они тогда гнездышко и бросили в печь, там оно и сгорело.
А тут и дивчина с водою идет. Вошла в хату, увидала деда и бабу и сразу же к гнездышку, а гнездышка-то и нету. Как заплачет она тогда! Дед и баба к ней, утешают:
– Не плачь, галочка! Будешь нам вместо дочки. Будем мы тебя любить и холить, как свою родную.
А дивчина говорит:
– Я век бы у вас жила, если б вы не сожгли моего гнездышка да за мной не подглядывали. А теперь, – говорит, – не хочу! Сделайте мне, дедушка, прялочку и веретенце, я от вас уйду. Плачут дед и баба, просят ее остаться – не соглашается. Вот и сделал тогда ей дед прялку и веретенце. Села она во дворе и прядет. Вдруг летит стайка утят, увидали ее и запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
А дивчина им отказывает:
Вы меня покинули,
Дальше себе двинулись!
Сбросили они ей по перышку, а сами полетели дальше. Вот летит вторая стайка. Эти тоже запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
Дивчина и им тоже отказала, и они улетели, сбросив ей по перышку. А тут летит и третья стайка, увидели дивчину и враз запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
Сбросили они ей по перышку; обложилась дивчина перышками, сделалась уточкой и улетела вместе со стайкой. А дед с бабой опять остались одни.
Вот вам и сказочка и бубликов вязочка.
ЛИСИЧКА, ТЫКОВКА, СКРИПКА И КАПКАН
Ехал мужик дорогой и потерял тыковку. Лежит она на ветру и гудит. Глядь – а тут лисичка бежит.
– Ишь, – говорит, – ревет, еще напугать хочет! Вот я тебя утоплю!
Схватила ее за хвостик, закинула на шею и пустилась к речке. Стала тыковку топить, а та наберется воды и булькает.
– Ишь, – говорит, – еще и просится! И не просись, все одно не отпущу!
Вот уже тыковка налилась, да и тянет лисичку в воду.
– Ишь какая, – говорит, – то просилась, а теперь баловаться! Да пусти же! – Насилу от нее вырвалась.
Вот бежит она, глядь – лежит на дороге скрипка да на ветру гудит потихонечку.
– Ишь, – говорит лисичка, – голосок-то ангельский, а думы-то чертовы. – И обходит ее.
Бежит дальше, а тут мужик капканы расставил.
– Вишь, – говорит, – какие хитрости-мудрости! Неужто на них и сесть-то нельзя?
Только присела, а капкан ее хвать за хвост.
– Ишь какой, – говорит, – еще и держит!
А тут и хозяин к капканам идет.
– Смотри, может, еще и бить будет!
А тот и взял ее.
