Текст книги "Украинские сказки и легенды"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

КУЗНЕЦ И ЧЕРТ

Жил себе кузнец, очень большой пьяница, и все, что у него было, пропил уже. Видит, что не на что уже и пить, вот и пошел он тогда к нечистому свою душу отписывать. А нечистый говорит:

– Хорошо! А что же ты за свою душу хочешь?

– Хочу, – говорит, – чтоб была у меня полная кубышка денег и чтоб целый год, сколько бы я их ни брал, они не убывали.

Лукавый и говорит:

– Ладно, будут у тебя деньги, а спустя год я приду по твою душу.

Принес кузнец полную кубышку денег, спрятал их в свою бочку, немного в карман положил, а там и в корчму. Пьет день и ночь, уже и про кузницу забыл, а тут глядь – вскоре и горе приходит.

Вот идет раз кузнец в корчму, а лукавый прыг ему на плечи, да и говорит:

– А теперь ты мой!

Кузнец отвечает:

– Твой-то я твой, да погоди-ка, пока я до дому дойду, мне кое-что жинке сказать надо.

– Ладно, – говорит черт.

Вошел кузнец в хату, да и усадил лукавого на лавку, а никто его не видит, и юам-то кузнец не видит; потом вышел он из хаты в сенцы, а там и в корчму, да и пьет своим порядком.

Вот лукавый ждал-ждал, и захотелось ему е лавки подняться и идти за. ним. Рванулся черт, а встать никак не может. Вот и давай он с лавки рваться, тормошиться, дергается, так глина и летит, вот-вот хата развалится. Испугалась Кузнецова жена, бежит за мужем в корчму и говорит:

– Что же это ты такое посадил на лавку, что хату чуть не развалит? Ступай да убери его оттуда!

Пришел кузнец и говорит черту:

– Ну, коли будут опять деньги в кубышке, то пущу!

Говорит лукавый:

– Будут!

Взял кузнец его и отпустил. И снова денег у него вдосталь. Опять пьет он, гуляет, а тут и год скоро выходит.

Идет кузнец по дороге, а лукавый прыг ему на плечи и говорит:

– Теперь ты мой!

– Посиди здесь на моем огороде на груше, а я домой схожу и возьму нож.

– Ну, ступай, да не мешкай.

Посадил его кузнец на грушу, а сам пошел в корчму – пьянствовать.

Вдруг бежит жена и говорит:

– Что это ты посадил в огороде на груше? Была у нас всего одна только груша хорошая, да и та теперь совсем пропадает, так всю ее и трясет: уже и груши осыпались, и листья облетели, и ветки поломались, уже и корни выворачивает.

Пришел кузнец, да и говорит черту:

– Ну, коли будут опять у меня целый год деньги, то пущу.

Отвечает ему лукавый:

– Будут, будут, только пусти!

Он и отпустил. Опять завелись деньги, опять кузнец пьет-гуляет. А тут и год выходит.

Явился лукавый снова и говорит:

– Ну, теперь ты мой!

– Ладно, твой, – говорит кузнец. – Что ж, двинемся в путь-дорогу.

– Пойдем, – говорит.

Подходят они к запруде, а был вечер, на небе светил месяц – вот и видна от кузнеца тень на земле, а бес и спрашивает:

– Кто это с тобой идет?

– Да это мой брат, – отвечает кузнец.

– А он не схватит меня?

– Схватит, пожалуй, – отвечает тот.

– Ну, смилуйся, спрячь меня!

– Да куда ж я тебя спрячу?

– Да хотя бы в кошелек.

– Ну что ж, полезай в кошелек, – и развязывает его.

Вот бес там и спрятался. А кузнец завязал его потуже, да и бросил в воду. И сидит там черт и теперь, а кузнец домой воротился и живет себе до сих пор.

КРЕПОСТНОЙ И ЧЕРТ

Давным-давно, когда люди были еще крепостными, служил у одного пана мужик, и пан очень любил этого мужика, потому что был он исправный. Вот раз пан ему и говорит:

_ Дай мне две горсти серебра либо из болота чертей прогони, и я отпущу тебя на волю.

Думает про себя мужик: «Серебро достать трудно, а чертей-то выжить можно».

И пошел к кузнецу, чтобы тот сделал ему из проволоки нагайку. Кузнец ему и сделал. Пошел он с этой нагайкой к озеру. Пришел туда и начал лепить из грязи столбики. Вдруг выходит из озера черт, спрашивает его:

– Что это ты здесь, человече, делаешь?

– Да вот, – отвечает мужик, – думаю на этом озере монастырь строить, видишь, уже и столбы заложил, – и показывает на столбики, которые из грязи слепил.

А черт ему говорит:

– Не построишь ты здесь святыни, мы тебя задушим!

И только он это сказал, вмиг бросился в озеро и доложил самому главному черту, а этот старшой посылает высокого черта и говорит ему:

– Объяви мужику, который думает на этом месте святыню строить: ежели он тебя одолеет, то уйдем мы из озера, а ежели ты его одолеешь, он должен уйти.

Выходит черт из озера и говорит ему:

– Сказал наш старшой так: кто кого одолеет, тому и озеро достанется.

А мужик говорит:

– Я знаю, ты меня не одолеешь, а вот лучше поборись ты с моим дедом, он такой старый, весь мохом оброс, он тут в лесу и лежит.

А был поблизости от озера лес. Вот черт и послушал. Приходит в лес, глядь – лежит под кустом медведь. Говорит мужик черту:

– Вот это тот самый дед и лежит, – ступай с ним поборись: коль поборешь его, то и со мной поборешься.

Черт подходит к нему, толкает его лапой:

– Эй, вставай, будем бороться!

А медведь как вскочит, как ухватит его лапами и давай его мять да кусать, еле черт вырвался. Прыгнул в озеро и говорит главному черту:

– Беда! Никак его не одолеешь, – когда я боролся с его дедом, и то не поборол, а он такой старый, весь мохом оброс, – а если б я с ним самим поборолся, не отпустил бы он меня живым!

Посылает тогда главный другого черта, уже горбатого, к тому самому мужику. Выходит этот горбатый и говорит ему:

– А ну, кто сильней свистнет, того и озеро будет.

– Ладно! – говорит мужик. – Да только ты свистни сначала, а потом я уже свистну.

И как свистнул черт, так листья с дерева все и пооблетали. Тогда говорит мужик:

– А ну-ка, я свистну, только ты завяжи глаза платком, а то я как свистну, они чего доброго выскочат.

Черт и завязал глаза платком. А мужик как свистнул его нагайкой по шее, так тот в озеро и покатился; говорит тогда главному черту:

– Ничего с ним не поделаешь: как свистнул я, ему ничего. не было, а как свистнул он, чуть было у меня глаза не повылезли.

Вот посылает он третьего черта, жирного, как откормленный кабан, дает ему свою булаву, такую, что весом пудов, может, в пятнадцать, и говорит ему:

– Пускай кто выше подбросит.

Подносит черт булаву к мужику и говорит ему:

– Велел наш начальник: кто выше подбросит эту булаву на воздух, того озеро и будет.

А тот главный черт как давал ему свою булаву, то сказал:

– Смотри не потеряй ее; ежели где погубишь, тогда все мы пропали.

Вот черт как подкинул ее вверх еще утром, то упала она на землю только вечером; мужику поднять ее не под силу, только с одного конца, а всю никак не может. Взял он ее за один конец и смотрит на небо, а черт его спрашивает:

– Ты чего вверх смотришь?

– Да вот жду, – говорит, – пока набежит облачко, хочу на него булаву забросить, чтоб тебе ее больше никогда не видать.

Тогда черт хвать поскорей булаву, да и нырнул в озеро. А потом говорит черту, самому главному:

– Он хотел было ее на небо закинуть, а я не дал!

Посылает начальник к мужику другого черта спросить у него – не хочет ли, мол, отступного деньгами, чтобы только их не выгонял. Приходит черт к мужику и говорит ему:

– Что ж тебе дать, чтобы ты нас из этого озера не выгонял?

Озеро ведь это еще от наших дедов-прадедов.

Говорит ему мужик:

– Я много с тебя не спрошу, дай мне всего лишь полный брыль серебра. – И показывает на свой войлочный брыль.

А черт ему говорит:

– Тебе сейчас деньги давать?

– Нет, принесешь мне ночью в овин.

Тогда черт говорит:

– Ну-ну, ладно, принесу, только нас не беспокой!

Пришел мужик домой. Выкопал в овине большую яму, сверху ее заложил, так что только брыль над ней поместился, а потом вырезал в брыле дно, положил его на дырку. И вдруг ночью несет ему черт мешок серебра. Принес, высыпал в брыль, смотрит, а он порожний; принес потом еще три мешка серебра, а брыль все никак не наполнится. А черт-то не приметил, что была под брылем яма, и все носит деньги, пока не наносил полный брыль. Забрал тогда мужик деньги, дал две горсти серебра пану и выкупился от панщины.

ОХРИМ-МУЗЫКАНТ

Бывало, покойный Охрим как начнет что рассказывать – царство ему небесное, – так волосы дыбом и становятся.

– А какой это Охрим?

– Как какой? Да разве вы не знаете Охрима? Вот так-так!.. Охрим-музыкант, который жил когда-то у Сухой Вербы… кто его не знает! Это был такой, на все руки мастер! Лопату или что другое – все, бывало, сработает! Бывало, что ни приметит, так враз и сделает. А уж на свадьбе или в какой другой компании – только его и слушай. Как начнет, бывало, рассказывать, господи твоя воля!.. Откуда что и берется, будто из рукава сыплет. Да и то сказать, не то что наш брат, а уж всякому нос утрет. Ему ведьмы эти – плевое дело! Он, говорят, на них не раз и домой верхом езживал, а то не будь в доме помянут, так и с чертяками не раз компанию водил.

А уж в парубках любил-таки маленько зашибать, а под старость, говорят, почти и в рот не брал. А как, бывало, под хмельком, то такое порасскажет, что наш брат в сумерки и нос боится за порог высунуть; а ему нипочем – пойдет хоть куда в полночь, уж известное дело, что музыкант, что мирошник самому нечистому, прости господи, словно родичи.

Раз шел, говорят, со свадьбы, дело было уже к полночи, вдруг слышит – тарахтит что-то сзади колокольцами да бубенчиками; только хотел было с дороги свернуть, а кони и остановились возле него… Видит – паны на повозке.

– Здравствуйте, – говорят, – Охрим!

– Здравствуйте, Панове!

– Садись, – говорят, – скорей, поедем с нами.

– Куда?

– К нам на свадьбу играть. Мы уж у тебя были, да сказали нам, будто ты на свадьбе; мы сюда – говорят: только что вышел, насилу догнали!.. Садись, пожалуйста!.. Вот тебе и задаток.

Охрим взял кошелек, пощупал: изрядно, кажись! Он и сел… а спросить – кто, да еще с похмелья и на радостях, что кошелек в кармане, и позабыл.

Вот приезжает: дома такие, что господи твоя воля!.. А в них панов, панов, панов, а на столах кушаний и напитков – душ на сто. «Где это я? – думает Охрим. – Таких панов поблизости и нету!» А они, знай, чарку за чаркой. Охрим недолго думая за скрипку да как навернет гопака, а паны и ну гарцевать, одни, говорит, в присядку, а кто на столах, кто на стенах, а другие один на другом… Смотрит Охрим и дивуется, что панство выкрутасы такие выделывает. А потом уселись, говорит, за стол ужинать, и ему тоже дали кусок чего-то; отведал Охрим – вкусное… «Пусть, говорит, детям вместо гостинца будет». – И за пазуху. А тут – петух. Ку-ка-ре-ку! – и все тотчас затарахтело, загромыхало. И Охрим будто проснулся. Смотрит – темно, огляделся – в болоте стоит. Стал вылазить– вылез, а выбраться нельзя; строения какие-то кругом, а ночь, хоть глаз выколи!.. Дал бог, светать стало. Пригляделся Охрим, а он в пустой винокурне, что когда-то была напротив волости. Перекрестился Охрим, и оттуда!.. А на дороге думает: «Не беда, что завели бесовы чертяки в пустую винокурню, а все же заплатили неплохо… Э! Да нет, не на таких, пожалуй наскочил, – не разживешься!» Он за кошелек, а там портянка какая-то, а в ней угли; он за пазуху, а там, с позволения сказать, черт знает что!..

А то вот еще рассказывал: играл он раз у кого-то на свадьбе, да к полуночи, когда все уже подвыпили, не потрафили там чем-то Охриму, он за шапку – и был таков… Идет глядит – дома какие-то а людей в них видимо-невидимо! Свечи сияют, паны суетятся, и музыкант пиликает, да уж так, говорит, старается.

«Да куда тебе к черту играть, – думает Охрим, – мы не так бы ее сыграли!.. Дай-ко зайду, – тут, видно, свадьба, а музыкант на свадьбе никогда лишним не будет». Только он это надумал, вдруг выбегают паны к Охриму, в пояс кланяются.

– Заходи, – говорят, – будь ласка, к нам!

Охрим туда, и сразу – «клим, клим»… настроил скрипку да как ударит – паны чуть его на руках не носят…

А тут немного погодя – «динь-динь-динь».

– О, – говорят, – это же к нам еще гости едут, – играй, Охрим, получше: этот пан, который едет, на выпивку даст.

И вправду, пан с бубенцами подъезжает. Охрим играет что мочи…

– Кто там играет? – спрашивает пан.

А Охрим думает: «Войдешь – увидишь», – и начал другую да повеселей.

– Ты что за человек? – спрашивает пан.

– Охрим-музыкант!

– А зачем ты тут ночью играешь?

– У панов на свадьбе, – говорит.

– Ты пьян, что ли?

– Да пока нет, – говорит Охрим, – а если ваша милость на горилку даст, то, пожалуй, и захмелею.

– Садись же, – говорит пан, – на телегу, уж я тебе поиграю!

Привезли, положили. Охрим уснул. А то пан со становым ночью ехал, а Охрим в пустой хате у дороги играет. Вот привезли его – и в «холодную». А наутро, говорит, так ему наиграли, что уж он скакал, скакал, лежачи, гопака…

А то вот еще какая диковина была… да что и рассказывать!

И за день всего не перескажешь, что рассказывает, бывало, Охрим…

Вот какие бывали с ним чудеса, господи твоя воля, что иному и во сне такое не приснится!.. Верно он говорил, что не случись бы один случай, то не умереть бы ему своей смертью.

Лет этак примерно за десять до его смерти пришла, говорит, из Хлапеников баба насчет свадьбы договариваться – дочку, что ли, замуж выдавала.

– Меньше двух с полтиной, – говорит Охрим, – не возьму, а то и разговаривать нечего!..

– Денег у меня нету, – отвечает баба, – дам я тебе кое-что другое, то будет получше двух с полтиной! – Да и начала ему что-то на ухо нашептывать. Охрим и магарыч от себя поставил и на свадьбе даром играл. А баба та, изволите знать, была знахаркой; так вот после свадьбы той Охрим совсем другим человеком сделался – и во дворе и в поле, и сам и скотинка, все стало – ну прямо поглядеть любо! Бывало, на свадьбе, известное дело, Охрим-музыкант – то что уж говорить, и на выдумки да на присказки равного ему не найти; а на свадьбе, понятно, всякие люди попадаются, и с совестью разной и с мыслями разными. Ни одна свадьба не проходила для него без уроков. Такое, бывало, затеет, такое придумает, а потом недели две, бедняга, охает да охает! А то разве нет! Охрима от всякого наваждения словно кружило.

– А горилку Охрим все-таки пил?

– Да в том-то и дело, что горилки уже не употреблял; чертова баба и от этого зелья его отвадила.

– А не рассказывал ли когда-нибудь Охрим, что ему знахарка говорила?

– Да нет; а спасибо-таки ему, добрый на старости сделался, не захотел всего с собой в гроб уносить. Я, вишь, и родичем ему немного доводился: теща моя у его сына детей принимала, и как идешь, бывало, в Рыхлое или в Короп, завернешь к нему по дороге. Вот так зашел я раз, а он больной был; рассказывал про то да про се, а потом я-таки и говорю:

– Охрим, может, тебе скоро и помирать придется, – скажи, пускай бы тебя и я и дети мои поминали: расскажи мне, как тебя господь от беды на ум наставил, от злых людей и напастей избавил?

Он, правда, долго не соглашался, а потом уж – да будет земля ему пухом! – и мне кое-что рассказал. Сначала я думал, что оно бог знает что, ан нет!..

III

КОШЕЛЕЧЕК

Жили себе муж и жена, и были у них пара волов, а у соседей повозка. Вот как подойдет, бывало, воскресенье или праздник какой, то и берет себе кто-нибудь из них волов и повозку и едет в церковь или в гости, а на следующее воскресенье – другой, так между собой и делились.

Вот раз баба и говорит старику, чьи волы были:

– Отведи волов на базар и продай, а мы себе купим лошадей и повозку, будем сами по воскресеньям в церковь и к родичам ездить. Да и то сказать – ведь сосед свою повозку не кормит, а нам приходится кормить.

Накинул старик веревку волам на рога и повел.

Ведет по дороге, догоняет его человек на коне.

– Здорово!

– Здорово!

– А куда ты волов ведешь?

– Продавать.

– Променяй мне волов на коня.

– Давай.

Променял он волов на коня, едет на коне. А тут навстречу ему ведет человек на ярмарку корову.

– Здорово!

– Здорово!

– А куда это ты едешь?

– Вел я на ярмарку волов продавать, да на коня променял.

– Променяй мне коня на корову!

– Давай!

Поменялись. Ведет он корову, а тут человек свинью гонит.

– Здорово!

– Здорово!

– А куда это ты ведешь?

– Да вел я на ярмарку волов, да на коня променял, а коня на корову.

– Променяй мне корову на свинью.

– Давай!

Гонит он свинью, а тут человек везет овцу.

Расспросили друг друга.

– Променяй свинью на овцу.

– Давай!

Гонит уже дед овцу, а тут человек несет продавать гуся. Расспросили друг друга.

– Променяй овцу на гусыню.

– Давай!

Прошел дед немного с гусыней, несет человек петуха. Разговорились.

– Променяй гусыню на петуха!

– Давай!

Несет дед петуха, а тут нашел человек на дороге пустой кошелечек. Разговорились.

– Вот нашел я кошелек, променяй петуха на кошелечек!

– Давай!

Спрятал дед кошелек, идет себе на ярмарку. Подходит к городу – надо переезжать реку на пароме, а ему за перевоз заплатить нечем. Перевозчики ему говорят:

– Дашь хоть этот кошелек, то перевезем.

Отдал он.

А стоял там чумацкий обоз. Как узнали у него чумаки, за что он выменял кошелечек, стали над ним смеяться.

– Что тебе, – говорят, – жинка за это сделает?

– Да ничего! Скажет: «Слава богу, что хоть сам живой воротился».

Вот и побились они об заклад: коли скажет жена так, отдадут ему чумаки все двенадцать груженых возов да еще с батогами впридачу. Выбрали одного из обоза и послали к его старухе.

Вот приходит он.

– Здравствуйте!

– А ты про своего старика слыхала?

– Нет, не слыхала.

– Да он волов на коня променял.

– Вот хорошо! Возок недорого стоит, как-нибудь и соберемся купить.

– Да и коня променял на корову.

– Это еще лучше: будет у нас молоко.

– Да и корову на свинью променял.

– И то хорошо: будут у нас поросяточки, а то как заговенье или разговляться, все покупать приходится.

– Да и свинью на овцу променял.

– И то хорошо: будут у нас ягняточки да шерсточка, будет мне что в спасовку прясть.

– Да и овцу променял на гусыню.

– И то хорошо: будут у нас крашенки и перья.

– Да и гусыню на петуха променял.

– О, это еще лучше! Будет петушок по утрам петь, нас на работу будить.

– Да и петуха на кошелек променял.

– И это хорошо. Как кто что заработает – он, или я, или дети, – в кошелек складывать будем.

– Да он и кошелек-то за перевоз отдал.

– Ну что ж, слава богу, что хоть сам живой воротился.

Вот чумакам и нечего делать – отдали они ему все двенадцать возов.

ЗАЯЧЬЕ САЛО

Ехал пан со своим кучером Иваном в дальнюю дорогу. Ехали они молча, скучно стало пану. Пан и надумал побеседовать. А в это время выскочил заяц. Пан и повел разговор о зайцах.

– Вот в лесу у меня водятся зайцы, только не такие, как тот, что поскакал, маленький, а большие. Я их из-за границы привез на расплод. Собрался я раз на охоту, взял с собой человек десять загонщиков. Гонят они на меня зайцев, а я их только – бац да бац. Набил я их этак десятка три. А одного убил, да такого большущего, величиной с барана! Ну, как снял я с него шкуру, а на нем больше полпуда сала. Вот какие у меня зайцы…

Кучер слушал-слушал, а потом и говорит:

– Но-о, гнедые, скоро уже и тот мосток, что под брехунами проваливается.

Услыхал это пан и говорит:

– Слышь, Иван, какие зайцы бывают. Правда, полпуда сала-то на нем и не было, а так фунтов с десять наверняка.

– Известно, заяц как заяц, – говорит Иван.

Ну, едут дальше, а пан снова Ивану:

– Ну, что, Иван, а скоро ли будет тот мосток, про который ты говорил?

– Да, скоро уж, пан, – отвечает Иван.

– Так вот, знаешь, Иван, – продолжает пан, – пожалуй, что на том зайце и десяти фунтов сала не было, так фунта три-четыре, не больше.

– Да мне что, – говорит Иван, – пусть будет и так.

Проехали еще немного; пан ерзал-ерзал на месте и опять:

– А скоро ли, Иван, тот мост?

– Да скоро, пан, вот-вот, только в ложок спустимся.

– Хм, – говорит пан, – а знаешь, Иван, на том зайце и вовсе сала-то не было, сам знаешь, какое же там на зайце сало.

– Да известно, – говорит Иван, – заяц как заяц.

Спустились в ложок, а пан и спрашивает:

– А где ж, Иван, мост, о котором ты говорил?

– Да он, пане, – отвечает Иван, – растаял, как и то заячье сало, про которое вы сказывали.

МИЛОСЕРДНАЯ БАРЫНЯ

Жила-была барыня, да такая… такая… Ну, вот сами увидите какая!

Пришел к ней раз дед-старец, милостыню просйть. Подошел к дверям, молится и приговаривает:

– Подайте, Христа ради! Подайте бедному ради души спасения, милостивая барыня!

Услыхала барыня и думает: «А что ж! Дам я ему что-нибудь, ну хотя бы это яичко-сносочек! Чего жалеть? Ведь это для души своей спасения!» Позвала деда в дом, подала ему яичко и говорит:

– На тебе, дедушка, яичко, скушай, старенький, да богу за меня помолись.

Взял дед яичко, благодарит:

– Спасибо вам, барыня! Да воздаст вам господь за вашу доброту!

Пошел дед, а барыня и думает: «Вот и хорошо, что подала ему яичко, – и чего жалеть! Да только бы он меня не забыл!» И зовет деда назад:

– Дед! Дед! Вернись!

Возвращается дед (думает, может, барыня даст еще что-нибудь), кланяется. А барыня его спрашивает:

– Дед! Дед! А дала я тебе яичко?

– Дали, барыня, дали, да спасет господь вашу душу! Пошлет вам счастья и здоровьица, и вам и деточкам вашим.

– Ну, ступай, ступай, – говорит барыня, а сама думает: «Нет, помнит-таки о моем подаянии».

Подумала-подумала барыня и зовет опять деда:

– Дед! Дед! Вернись!

«Что там такое опять?» – думает дед возвращаясь. А барыня его опять спрашивает:

– Дед, дед! А дала я тебе яичко?

– Дали, барыня, дай бог вам здравствовать да хозяйствовать! Да исполнит господь ваши желания!

«Ну, вот и хорошо! – думает барыня. – Пускай молит бога, пускай не забывает!»

Видит барыня, что дед уже за воротами да так быстро идет. «Ой, забудет, ей-богу, забудет!» И давай звать во весь голос:

– Дед! Дед! Вернись!

Возвращается дед снова. «Что это, боже мой, – думает дед, – не дает мне и со двора уйти!» Подошел, а барыня опять его спрашивает:

– А дала я тебе, дед, яичко?

Уж тут взяла старика досада.

– Да дали, говорит, чтоб вам пропасть! Подарили несчастное какое-то яичко и все глаза мне выбиваете! Нате его вам! – И бросил дед барыне яичко.

«Ой, беда мне! – думает барыня. – Из-за деда и души спасение пропало и яичко разбилось!»