Текст книги "Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")"

Автор книги: Автор Неизвестен

КЕРОГЛУ И ДЕЛИ-ГАСАН

Как-то раз, оседлав Гырата, Кероглу выехал на дорогу, что вилась у подножья Ченлибеля. Видит, едет отряд всадников. Все с оружием. А впереди – молодец, такой молодец, что хоть весь свет отдай за него. Посмотришь ему в лицо, заглянешь в очи, сразу видно – настоящий игид. [19]19
  Игид —герой, удалец.


[Закрыть]Увидел он Кероглу, кликнул свой отряд. Всадники тотчас окружили Кероглу. Тот остановился: посмотрим, мол, чем кончится дело. Удалец вздыбил коня и осадил его прямо перед Кероглу. Взглянул на него, взглянул на коня и спросил:

– Эй, послушай, ты что за человек? Что делаешь в этих краях?

– Да так, еду путем-дорогой, – отвечает ему Кероглу.

А игид так и впился глазами в Гырата:

– Где ты взял такого коня?

– Это конь мой, – ответил Кероглу.

– А ну-ка сойди с него, – сказал удалец, – конь этот мне больше подходит.

– Езжай своей дорогой, – посоветовал Кероглу. – Иначе тебе же будет худо.

Слова эти разгневали игида. Сердито натянул он поводья, так что конь под ним взвился на дыбы. Повернулся он к Кероглу и говорит:

– Видно, ты еще не знаешь меня? А если б знал, то прикусил бы язык. Я Дели-Гасан. Кто бы ни проехал по этой дороге, должен платить мне дань.

Кероглу догадался: да ведь это тот самый Дели-Гасан, о котором говорил ему отец.

Еще раз оглядел он молодого удальца и его коня, видит, Дели-Гасан и впрямь настоящий игид.

С того дня, как предал земле прах своего отца, Кероглу все искал этой встречи. Почему бы им не сдружиться и не быть заодно? – подумал он, но тут же решил, что это не так просто. Без боя тут не обойтись. Задумался он, как быть. А пока он думал свою думу, Дели-Гасан крикнул ему:

– Эй, ты, говорю тебе, слезай с коня! Или настал твой смертный час!

– Дели-Гасан, – спокойно ответил Кероглу, – не кричи, игид действует руками, а не языком.

– Послушай, кто ты таков, что так важничаешь передо мной? – спросил Дели-Гасан.

– Подожди, я тебе скажу кто я, – ответил Кероглу и натянул поводья. Конь его взвился так, что камни полетели из-под копыт и высоко пронеслись над головой Дели-Гасана. Окружившие было Кероглу всадники пришли в смятение. Перекинув саз, [20]20
  Саз —струнный музыкальный инструмент, под аккомпанемент которого ашуги обычно исполняют свои песни.


[Закрыть]Кероглу крепко прижал его к груди и запел:

 
Салам, Эджема сын, [21]21
  Сын Эджема —(в данном контексте) сын иной страны.


[Закрыть]– коль бой начну
Останется ристалище за мной.
Прекрасен мой Гырат, я сам – герой!
И конь, и меч блистающий – со мною,
 
 
Силен в искусстве ратном, выйду в бой,
Доволен небом данною судьбой.
Во мне игида узнает любой,
И горы в дымке тающей – со мною.
 
 
Знай, что Ровшаном всяк меня зовет.
Я Кероглу, и не страшусь невзгод,
Здесь все мое и запад и восход —
Весь этот край сияющий – со мною!
Дели-Гасан поглядел сперва на Кероглу, потом на своих всадников и захохотал. Засмеялись и всадники. Кероглу вспыхнул от обиды. Хотел он обнажить свой меч и показать себя, но, прокляв про себя слепого шайтана, [22]22
  Слепой шайтан —здесь в смысле дьявола-искусителя.


[Закрыть]снова взял он в руки саз и вот что спел:
 

 
Когда храбрец вступает в бой —
Он понапрасну бушевать не должен.
Того, что предначертано судьбой,
Он в этом мире избегать не должен!
 
 
Не испугаюсь, если враг жесток:
Предателей наказывает бог.
Коль ты игид – так дай себе зарок:
Игид игида предавать не должен.
 
 
Я, Кероглу, отважен и суров, —
Пусть будет пятьдесят иль сто врагов, —
Всем храбрым будет мой наказ таков:
В бою рассудок потерять не должен!
 

Песнь Кероглу рассердила Дели-Гасана. Кликнув своих людей, он хотел обрушиться на Кероглу, но послушаем прежде, что тот спел ему:

 
Я так тебе скажу, Дели-Гасан:
Клянусь, что схватки в этот день не будет!
Иначе, словно лев, я разъярюсь.
Клянусь, что схватки в этот день не будет.
 
 
Игид и трус – не схожи с давних пор.
Пусть недруг пропадет в ущельях гор.
Судья найдется, чтоб решить наш спор,
Клянусь, что схватки в этот день не будет.
 
 
Меч обнажу и прегражу пути.
Я Кероглу, отважней не найти.
Нет ярости сейчас в моей груди —
Клянусь, что схватки в этот день не будет!
 

Дели-Гасан подумал, что Кероглу испугался его и сказал, обернувшись к своим людям:

– Послушайте, я решил было, что это и в самом деле игид, Рустам-Зал. А оказалось, это пустомеля, болтун. Схватите его и за кичливость отберите у него коня, а самому всыпьте по заслугам и отпустите.

Видит Кероглу, без боя не обойтись. Обнажил свой меч и спел:

 
Не горячись, Дели-Гасан, —
мечом Египетским ударю длинным я!
Метнусь, как шестопер, [23]23
  Шестопёр —род булавы с наконечником в форме пучка перьев стрел.


[Закрыть]и грудь твою
Разрежу на две половины я.
 
 
Не может трус кичиться без конца
И поносить игида-храбреца.
Хоть на небо беги, но подлеца,
Поймав, аркан на шею кину я.
 
 
Зачем глядишь разгневанно и зло?
Дрожишь, как лист, что ветром унесло?
Тебе, чтобы ничто не помогло,
И руки завяжу за спину я.
 
 
Коль кликну клич – ты жалости не жди.
Кровь, как вода, прольется на пути.
И беков всех, и ханов – впереди.
Гырата погоню в долину я.
 
 
У Кероглу отважная судьба.
Мне незнакомы ложь и похвальба.
В Алеппо [24]24
  Алеппо —город в Сирии, известный в средние века торговлей рабами.


[Закрыть]потащив, тебя, раба,
Продать на рынке не премину я!
 

Разгневался Дели-Гасан на Кероглу. Отъехав в сторону, приказал он своим людям схватить его.

Отряд Дели-Гасана двинулся было на Кероглу, но, поворотив коня, Кероглу, как разъяренный лев, ринулся вперед. На своем Гырате он мгновенно смял и опрокинул всадников. Многие погибли, а оставшиеся в живых разбежались.

Кероглу молнией подскакал к стоящему в стороне Дели-Гасану. Стал он перед ним, и послушаем, что спел:

 
И так уж Гырат покружился в бою.
Коль есть смельчаки у тебя – пусть выходят.
Пускай узнают они силу мою.
Я кровью залью их, рубя, – пусть выходят.
 
 
Султан или хан – не боюсь никого.
Пусть выйдет, кичлив, – испытаю его.
Мужи да не прячут лица своего.
Пусть скачут, коней торопя, пусть выходят.
 
 
Главу Кероглу не склонит пред врагом.
Кто смел-тот стоит как гранит пред врагам.
Победный мой клич раздается кругом:
Останусь, врагов истребя, – пусть выходят!
 

Кероглу и Дели-Гасану пришлось сразиться. Обнажив мечи, они налетели друг на друга. Но что мечи! Взялись за палицы. Но что палицы! Схватились за пики. И пики не решили дела. Оба спешились и началась борьба врукопашную. Долго бились Дели-Гасан и Кероглу. То один, то другой наваливался со всей своей огромной силой. Наконец, Кероглу, издав свой боевой клич, схватил Дели-Гасана и ударил его оземь. Опершись коленом в грудь его, выхватил он свой меч.

Из груди Дели-Гасана вырвался тяжелый вздох.

Кероглу сказал:

– Что ты так тяжко вздыхаешь? Боишься каплю крови потерять?

– О, игид, я вздыхаю не от страха за свою жизнь. Я дал обет и теперь не смогу выполнить свою клятву.

– В чем же ты поклялся? – спросил Кероглу.

– Поклялся я побрататься с тем, кто одолеет меня, до самой смерти быть ему другом. Теперь ты победил меня, убьешь, и я не выполню своего обета.

Радостно все это было слышать Кероглу. Он поднялся, помог встать Дели-Гасану и трижды ударил его по спине.

Дели-Гасан прошел под мечом Кероглу и поклялся до самой смерти быть ему братом, служить верой к правдой.

– Удалой Кероглу, ровно семь лет, как я считал себя владыкой этих дорог. До сих пор никто и соломинки не мог положить поперек моего пути. За эти семь лет ни один купец, ни один караван не мог пройти здесь, не уплатив мне дани. Много накопил я богатств, золота, серебра, самоцветов, взятых мной у беков, ханов и купцов. По обычаю игидов, теперь все это – твое. Поедем, прими то, что принадлежит мне.

Не сразу поверил ему Кероглу. Сомнение взяло его: а вдруг Дели-Гасан готовит ему ловушку? Но потом, поразмыслив, он сказал самому себе: «Не беда, так будет лучше. Так я испытаю его. Если он смел и благороден, пусть докажет это теперь. Если же предатель, тоже покажет, каков он есть».

Сел он на Гырата и сказал Дели-Гасану:

– Садись на коня, поедем!

Впереди Дели-Гасан, следом Кероглу. Долго ли, коротко ли ехали они, наконец, подъехали к подножью крутой скалы. Там рос густой кустарник. Дели-Гасан пустил коня в кусты, Кероглу за ним. Не много успели они проехать, видят – впереди пещера. Дели-Гасан спешился и, взяв Гырата под уздцы, сказал:

– Приехали. Теперь сойди с коня.

Кероглу, снова пропустив Дели-Гасана вперед, вошел в пещеру. Видит, золота и серебра тут столько, точно собрали сюда сокровища семи падишахов. Он обошел всю пещеру и, взглянув на драгоценности, сказал Дели-Гасану:

– Пусть пока все это остается здесь. Сейчас это нам не нужно. Когда мы обживемся в Ченлибеле и соберем удальцов, вот тогда это понадобится нам.

Так и случилось.

С того дня к Кероглу начали со всех сторон стекаться удальцы, и вскоре Ченлибель стал их пристанищем.

КЕРОГЛУ В СТАМБУЛЕ

Далеко разнеслась слава о Кероглу. И всяк, кто не хотел больше терпеть гнет ханов и пашей, шел в Ченлибель, чтобы примкнуть к его отряду. Жизнь теперь в Ченлибеле текла совсем по-особенному. Только приходи и любуйся! Кто строил себе жилье, кто упражнялся в стрельбе из лука, кто джигитовал на коне, кто состязался на скачках. Бывало, что, когда лихие джигиты обнажали мечи, они словно огни вулкана озаряли Ченлибель и светили на все четыре стороны. Иногда случалось, что налетевшие тучи окутывали Ченлибель, и тогда гремел гром, сверкала молния, лил дождь. Поднимался такой вихрь, будто наступил конец света. Но вскоре ветер так же внезапно утихал, дождь переставал лить, туман рассеивался. Снова звенели голоса куропаток, небо прояснялось, становилось чистым, как зеркало. Старуха-бабушка, перекинув свой пояс, украшала небо семью цветами. [25]25
  Образ из старинного народного поверья о радуге.


[Закрыть]

В Ченлибеле были свои законы и обычаи. Когда наступали часы работы – все работали, в воинский час – упражнялись в воинских занятиях, а когда приходило время забав и развлечений – развлекались, кто как мог. Удальцы несли охрану вокруг горы.

Быстро разнеслась слава о Кероглу, не было такого места на земле, где бы не знали о нем. Не было такого хана или паши, у кого при имени Кероглу не пробегала бы дрожь по спине. Не было такого игида, такого удальца, сердце которого не забилось бы сильнее при имени Кероглу.

Слава о нем дошла и до Стамбула. В одной из стамбульских деревень жил юноша по имени Белли-Ахмед. [26]26
  Белли —знаменитый.


[Закрыть]У него только-только начинали пробиваться усы. Но в силе и мощи он не уступал Рустаму-пехлевану. [27]27
  Пехлеван —богатырь.


[Закрыть]Сам же он был добр и щедр.

Случись ему что-нибудь найти, он всегда был рад поделиться своей находкой. Его скромная суфра [28]28
  Суфра —скатерть.


[Закрыть]постоянно расстилалась для друзей и приятелей.

Белли-Ахмед был пленен славой Кероглу. Словно кто-то нашептывал ему: «Игид должен служить игиду». Белли-Ахмед долго думал, гадал и так и эдак, долго, как говорится, мерил, долго кроил и, наконец, как-то утром, потуже завязав свои чарыхи, [29]29
  Чарыхи —простая крестьянская обувь из сыромятной кожи.


[Закрыть]отправился в путь-дорогу, в сторону Ченлибеля. Долго шел, ненадолго останавливался, недолго шел, надолго останавливался, и однажды в пятницу, дошел, наконец, до Стамбула. Только появился он на базаре, как слышит, глашатаи о чем-то кричат. Тотчас на базаре поднялась такая суматоха, началась такая суета, стал народ бежать туда-сюда, что только гляди. В мгновенье ока весь рынок опустел. Только Белли-Ахмед остался стоять, ошеломленный. Смотрит, какой-то хромой купец бежит, еле волоча ногу. Белли-Ахмед преградил ему дорогу:

– Послушай, что случилось с людьми? Куда все убежали?

Купец посмотрел на него снизу вверх и говорит:

– Да ты, племянничек, видно, нездешний?

– Нездешний, – ответил Белли-Ахмед. – Я только что вошел в город.

Купец, прихрамывая и волоча ногу, принялся рассказывать:

– Султан наш отправился в паломничество в Мекку. Каждую пятницу султанская дочь, Нигяр-ханум, ходит в мечеть. Как только ока выходит из дворца, глашатаи кричат, чтоб все расходились по домам. Султан повелел, чтоб ни один чужой мужчина не осмелился даже в сторону Нигяр-ханум посмотреть.

– Хорошо, – спросил Белли-Ахмед, – а почему все оставляют открытыми лавки?

– А это приказ дочери султана, – ответил купец. – Когда она идет через базар, все лавки должны быть открыты. Нигяр-ханум заходит и выбирает, что ей понравится, а потом прислужницы уже могут сторговаться о цене с купцами.

Торопливо закончив свой рассказ, купец побежал и скрылся с глаз. Голоса глашатаев слышались уже невдалеке. Белли-Ахмед не знал, что делать. Остаться тут – могут схватить, бежать, но куда? Где укрыться? Огляделся он вокруг, видит – неподалеку овощная лавка… Ну, будь, что будет, подумал он, и вошел в лавку. Притворил он дверь, а сам стал смотреть в щелку.

Много ли, мало ли времени прошло, наконец, показалось шествие. Прошли глашатаи, прошла стража и, когда прошли палачи, смотрит Белли-Ахмед и видит, – окруженная сорока стройными девушками, идет сама Нигяр-ханум – девица неописуемой красоты.

Дочь султана шла, заглядывая в лавки. Дойдя до той, в которой спрятался Белли-Ахмед, она вдруг остановилась и, обернувшись к девушкам, сказала:

– Что такое? Все лавки брошены на произвол. Богатые менялы оставили свое золото и драгоценности. На всем базаре не найдется ни одной запертой лавки, почему же закрыта эта овощная лавчонка? Это неспроста. Я должна заглянуть туда.

Сердце у Белли-Ахмеда так и оборвалось, вот-вот упадет к ногам. Но гордость не позволила ему склонить головы. Если сейчас дочь султана войдет и застанет его, аллах ведает, что случится. Что подумают о нем люди? Верно скажут, что он нарочно спрятался, чтобы взглянуть на дочь султана. Но дело сделано. Нигяр-ханум с девушками подходила к лавке. Белли-Ахмед решил было спрятаться под прилавок, но не захотел ронять своей чести. Встал он посреди лавки и начал ждать.

Прислужницы открыли двери. Нигяр-ханум вошла внутрь. Увидела, что посреди лавки стоит какой-то юноша и нахмурилась… Заметив это, Белли-Ахмед молча опустил голову.

– Узнайте, что за человек. Что он тут делает? – приказала Нигяр-ханум своим прислужницам. Девушки тотчас окружили Белли-Ахмеда и, подталкивая его, подвели к Нигяр-ханум.

– Скажи, кто ты? – спросила она, – что делаешь тут?

Белли-Ахмед ответил:

– Ханум, [30]30
  Ханум —госпожа.


[Закрыть]клянусь аллахом, я пришел из дальних мест и не знаю здешних обычаев. Я еще и часу не пробыл здесь. Шел я по базару и увидел, что вдруг все бросились бежать. Я не знал, что мне делать, куда пойти. Вот я и спрятался тут.

Видит Нигяр-ханум, что юноша и впрямь как будто не местный житель и не похож на плута. Ни разу не поднял он глаз и не взглянул на нее, а стоял с опущенной головой. Но чтобы проверить, что это за человек, Нигяр-ханум сказала:

– Ты лжешь. Ты нарочно спрятался тут, чтобы посмотреть на нас. Я сейчас же прикажу отдать тебя в руки палачей.

– Ханум, – проговорил Белли-Ахмед. – Не боюсь я твоих палачей. Пусть сама смерть мне в глаза глядит, лгать я не стану. Спрятался я тут за тем, чтоб подглядывать. Только, правду сказать, когда вы проходили, я смотрел в щелку.

Убедилась Нигяр-ханум, что он говорит правду, и сказала:

– Что ж, ты выглядишь честным человеком. И коли сказал правду, не бойся, наказывать тебя я не стану. Отвечай, кто ты, откуда и куда идешь?

– Ханум, я простой сельчанин, – ответил он. – Зовут меня Белли-Ахмедом. А шел я в Ченлибель.

Услышав про Ченлибель, Нигяр-ханум задумалась и еще больше нахмурилась.

– Ладно, Белли-Ахмед, – сказала она, – говорят, в Ченлибеле живет некий человек по имени Кероглу. Скажи, кто он?

Белли-Ахмед был сметливым парнем. Он умел ловить суть дела на лету и раскусил, что Нигяр-ханум не зря расспрашивает его. Знал Белли-Ахмед, что немало девушек вздыхает и сохнет по Кероглу. И теперь по первому же вопросу султанской дочки понял, что и она тоже томится по удальцу. Иначе зачем бы дочери султана расспрашивать о Кероглу? На душе у него тотчас полегчало, и, он ответил:

– Ханум, клянусь аллахом, пока я ничего не могу сказать тебе про Кероглу, я ведь его еще и не видал. Слава идет большая про его отвагу.

– Хорошо, – сказала Нигяр-ханум. – Коли ты не знаешь Кероглу, зачем идешь к нему в Ченлибель?

– Ханум, я уже сказал, пусть мне грозят тысячи смертей – лгать не стану. Хочешь, вели меня повесить, хочешь – изрубить, раз ты спросила, – я отвечу правду. Я хочу служить Кероглу.

Призадумалась Нигяр-ханум. Долго ль думала, недолго ль, наконец, взяла бумагу, написала на ней что-то, запечатала своей печатью, отдала Белли-Ахмеду.

– Раз ты идешь в Ченлибель, передай эту весточку Кероглу. Окажешь, от Нигяр-ханум – дочери султана.

Потом, нагнувшись, шепнула ему на ухо:

– Скажи, пусть прочтет. Если согласен, пускай сам приедет, а не то пусть пришлет через тебя ответ.

Белли-Ахмед склонился в знак покорности, спрятал письмо и, подняв голову, сказал:

– Ханум, а вдруг Кероглу не поверит, что письмо твоею ручкой написано. Говорят, он бывает упрям. Да ведь он еще не знает меня.

Сняв с руки золотой браслет, Нигяр-ханум протянула его Белли-Ахмеду. А в придачу дала пригоршню золотых, чтобы он купил себе коня и не шел пешком. Когда же Белли-Ахмед спрятал браслет и золото, Нигяр-ханум сказала:

– Крепко храни тайну. А узнает о ней кто-нибудь, считай себя мертвым. Будь у тебя тысяча жизней, на все найдутся палачи.

– Ханум, говорил я тебе, что смерти не боюсь. Будь спокойна. Или я совсем не берусь за дело, а коли уж взялся, – кончено! Недаром зовусь я Белли-Ахмедом. Скорее кровь моя потечет рекой, чем выведает кто у меня твою тайну.

Пусть теперь Нигяр-ханум возвращается домой со своими сорока стройными девушками. О ком же мне поведать вам, как не о Белли-Ахмеде.

Белли-Ахмед пошел прямо на конскую площадь. Купив оседланного коня, он вскочил на него и сказал: «Да хранит аллах моего господина!» и поскакал по дороге в Ченлибель.

Так, не отличая ночи от дня, а дня – от ночи, после долгого пути доехал он, наконец, до подножья Ченлибеля. Посмотрел он кругом, чтобы найти проход к горе, вдруг видит – со всех четырех сторон окружили его.

– Эй, чего это вы кольцом сошлись вокруг меня? Я не купец, чтоб взять с меня дань, и не паша, чтоб получить за меня выкуп. Я таков же, как и вы. Отведите меня к Кероглу. У меня к нему дело.

– Сперва скажи мне, какое у тебя дело, – заметил один из удальцов. – Если понадобится проведем тебя к нему. А может мы и сами ответим тебе.

– Если бы вы могли ответить мне, не стал бы я искать Кероглу. Мне надо видеть его самого.

Словом, удальцы – свое, Белли-Ахмед – свое.

В конце-концов увидели удальцы – нет, ничего не выпытают у упрямца. Повели его к Кероглу. Белли-Ахмед вручил ему весточку от Нигяр-ханум. Кероглу распечатал письмо и прочел, что писала султанская дочь.

 
Жизнь за тебя отдам я, Кероглу.
Пленит меча блистание меня:
Приди и увези, коль ты игид —
Измучили стенания меня.
 
 
На Ченлибеле доблестный герой,
Перед врагом, как муж, стоишь горой!
Верна я слову – буду век с тобой, —
Нет в мире постояннее меня.
 
 
Султана дочь – Нигяр – уже давно
Презрела шаха с ханом заодно.
Есть у меня желание одно:
Зови своей желанною меня [31]31
  В варианте «Дербенд» (ашуг Вели) эту гошму (ашугская песня, импровизация) Кероглу посвящает Мовминэ-ханум. Поэтому последнее четверостишие относится к Мовминэ-ханум.


[Закрыть]
 

Только Кероглу прочитал письмо, тотчас же призвал он Дели-Мехтера [32]32
  Мехтер —конюх. Кероглу всех своих бойцов, даже не носивших оружия, например, конников и ашугов, называл дели (т. е. удалец).


[Закрыть]и сказал:

– Оседлай Гырата, я должен ехать в Стамбул.

– Кероглу, где твой разум, что тебе делать в Стамбуле? – запротестовали воины. – Не знаешь разве, что паши жаждут твоей крови? Поедешь и пропадешь.

– Нет, – сказал Кероглу, – я должен ехать.

– Да скажи, наконец, – настаивали удальцы. – Почему ты должен ехать?

Кероглу прочел им письмо Нигяр. Выслушав его, Дели-Гасан повернулся к воинам и сказал:

– Разве может не ехать он после этакого письма? Такому молодцу, как наш Кероглу, как раз под пару будет такая розочка, как султанская дочь. Только, друг Кероглу, путь тебе предстоит трудный и опасный. Не езди один. Позволь и нам отправиться с тобой.

Тут Кероглу прижал к груди свой саз и сказал:

– Нет, Дели-Гасан!

 
К своей красавице, игид,
Один поедет он, один.
Чтоб враг был по заслугам бит,
Один поедет он, один.
 
 
И неприятеля сразит,
И край враждебный разорит,
И налетит, и сокрушит —
Один поедет он, один.
 
 
Он свой стальной надев доспех,
Пройдет дорогу без помех.
Храбрец, одолевая всех,
Один поедет он, один.
 
 
К Нигяр спешит он – не свернуть
Его с пути-пылает грудь.
В далекий путь, в далекий путь
Один поедет он, один.
 
 
Я, Кероглу, беру клинок,
Чтобы султана, что жесток,
Перед Гыратом гнать я смог —
Один поеду я, один.
 

И снова повторил то, что пропел под звуки саза:

– Мои отважные удальцы, за Нигяр-ханум отправлюсь я один. Вы оставайтесь. Охраняйте Ченлибель.

Оказав это, Кероглу поднялся. Отвага его пришлась по нраву Белли-Ахмеду.

– Кероглу! – сказал он. – Поверь глазу моему – только ты достоин Нигяр-ханум. Жаль, если девушка эта достанется кому-нибудь другому.

 
На голос любимой скорей отзовись.
Иди, Кероглу, спеши, Кероглу.
За милую – тоже отдать бы мне жизнь!
Иди, Кероглу, спеши, Кероглу!
 
 
Тирме [33]33
  Тирмэ —дорогая узорчатая шаль.


[Закрыть]у нее – небывалый цвет.
Как райская птица – прекрасней нет.
Исполнилось ей пятнадцать лет.
Иди, Кероглу, спеши, Кероглу!
 
 
Нигяр, как пери, это – имя ее.
В дорогу бери это слово мое:
Увидишь – не сможешь уйти без нее,
Иди, Кероглу, спеши, Кероглу!
 
 
Ахмед говорит: отказаться нельзя.
Любою водой напиваться нельзя.
И сразу во всем разобраться нельзя.
Иди, Кероглу, спеши, Кероглу!
 

– Ну, я отправляюсь в путь, – сказал Кероглу Дели-Гасану: – Тебе поручаю заботу о молодцах. А Белли-Ахмеду придется побыть у вас до моего возвращения.

Покорно склонив голову, Дели-Гасан тотчас приказал взять Белли-Ахмеда под стражу, и двум воинам крепко-накрепко стеречь его. У Кероглу был такой обычай. Всякого вестника он не отпустит, пока не проверит сказанного. Если тот говорил правду, Кероглу награждал его и провожал с почетом. Если же тот замышлял зло и язык его был лжив, то дело решал египетский меч.

Только Кероглу успел отдать свои приказания Дели-Гасану, как Дели-Мехтер подвел Гырата. Кероглу подвесил к поясу меч, взял пику и, распрощавшись со своими удальцами, соколом взлетел на спину Гырата и пустился в путь.

Когда Гырат чувствовал, что поводья не натянуты, он летел, точно пущенная из лука стрела. Удальцы только-то и увидели, что пыль на дороге к Ченлибелю. Молнией несся окрыленный Гырат, перелетал через горы, мчался над долами. Другой бы такой путь и за неделю не осилил, а он уже на следующий день к вечеру подскакал к Стамбулу.

Кероглу постучался в двери первого же встретившегося ему на окраине домика. Ему открыла старушка.

– Послушай, мать, я из дальних стран, – обратился к ней Кероглу, – не приютишь ли ты меня на одну ночь?

– Почему бы нет? – отвечала старушка. – Пусть хоть смерть зайдет в дом, куда не заходят гости. Слезай, заходи!

Кероглу спешился. Провел Гырата на конюшню, а сам вошел в дом и сел в сторонке. Старуха принесла хлеба. Поев, Кероглу стал расспрашивать старуху про ее жизнь.

– Эх, – вздохнула она, – на всем свете у меня есть один-единственный сын, зеница моего ока. Он садовник в гранатовом саду дочери султана Нигяр-ханум.

Кероглу принял это за доброе предзнаменование. Казалось, счастье само свалилось к нему с неба. Говоря о том, о сем, он разузнал, что самого султана в Стамбуле нет: он отправился в паломничество в Мекку.

– Послушай, мать, – спросил он старуху, – а где же твой сын?

– Дочь нашего султана, Нигяр-ханум, – ответила, старуха, – каждый месяц с сорока своими красавицами-прислужницами отправляется гулять в гранатовый сад… Послезавтра как раз наступает срок. Она придет. Значит, сыну надо присмотреть, чтобы в саду все было в порядке.

Допоздна затянулась беседа Кероглу со старухой, но сколько они ни ждали, сын старухи так и не пришел. Наконец, она сказала:

– Дитя мое, он не пришел. Должно быть, переночует в саду. Дай-ка я постелю тебе постель, ложись себе и спи. Ты, верно, устал с дороги.

– Хорошо, – ответил Кероглу. – Хочешь постелить – стели!

Старуха начала стлать постель. Кероглу увидел: она стелет ему на почетном месте, а себе – у самого входа, и сказал:

– Не надо, мать. Постели лучше мне у дверей! Старуха призадумалась. Вспомнила она о том, как он расспрашивал о султане и его дочери. Посмотрела на богатырскую фигуру Кероглу и его невиданное оружие и испугалась:

– Ай, сынок! – сказала она. – Я человек старый, Беспокойный. Ночью частенько выхожу посмотреть, что делается во дворе…

– Не беда, – ответил Кероглу. – Можешь даже ходить по мне. Не бойся, ребер мне не переломаешь. Но если случится вдруг, что понадобится выйти мне, да задену я тебя ненароком, от тебя мокрое место останется.

Старухе возразить было нечего. Пришлось ей постелить Кероглу у дверей.

Не успел он лечь, как тут же уснул. От богатырского храпа его трясся весь домик. Старуха глаз не смогла сомкнуть.

Среди ночи Кероглу проснулся. Смотрит, старушка не спит.

– Послушай, мать, почему не спишь?

– Не знаю, сынок, не спится что-то.

– Может, ты боишься меня? – спросил Кероглу. Нет, сынок, не боюсь, – ответила она, – просто так…

Понял Кероглу, что старуха что-то не договаривает, и сказал:

– Мать, заклинаю тебя жизнью сына, скажи мне правду, почему ты не спишь?

Побоялась старушка накликать беду на своего единственного сына и сказала:

– Клянусь богом, сын мой, закралась мне в душу дума. Хочется мне узнать, кто ты таков. Совсем не похож ты на здешних людей.

– Ладно, мать, а кто я такой по-твоему? – спросил Кероглу.

– Эх, сынок, – ответила старуха, – смотрю я на тебя и не знаю, ей-богу. И сказать-то совестно… Может, ты Рустам-пехлеван…

Рассмеялся Кероглу и сказал: – Нет, мать, не угадала!

– Тогда, верно, Араб-Рейхан?

– Нет, опять не угадала.

Подумала старуха еще немного и говорит: – Тогда уж не Гизироглу ли Мустафабек?

– Нет, мать, и не он.

Старушка замялась немного, потом посмотрела на гостя:

– Не знаю тогда, сынок, клянусь аллахом… Послушай, а вдруг ты Кероглу?..

– Вот теперь угадала, – сказал он, усмехнувшись. Старуха не проронила ни звука. Кероглу раза два окликнул ее – нет, молчит. Наконец, встал, подошел к ней и что же видит старуха упала и лежит замертво. Попрыскал он ее водой и кое-как привел в чувство. Только пришла она в себя, поднялась и собралась было бежать, но Кероглу схватил ее за руку.

– Куда бежишь, мать? Что я людоед что ли, чего боишься меня?

– Как это чего боюсь? Я еще храбрая женщина. У другой бы при одном имени твоем лопнуло сердце. Паши бледнеют от страха, пехлеваны ищут мышиную норку, чтобы спрятаться, когда слышат твое имя. А я что? Всего-навсего минутку без памяти была, а ты говоришь, что я боюсь.

Кероглу засмеялся, успокоил старуху и потом сказал:

– Никому не открывай моей тайны. А не то… Если даже влезешь в глиняный горшок и поднимешься на седьмое небо [34]34
  Выражение, основанное на образах азербайджанских народных сказок. В глиняном горшке колдуньи поднимаются на небо, чтобы наблюдать за тем, что происходит на земле. В известной степени соответствует Бабе-Яге в русских сказках.


[Закрыть]или обратишься в рыбу и нырнешь на дно морское, тебя не минует моя рука.

– Упаси аллах! – ответила старуха. – Как это я открою твою тайну?! И через три месяца после твоего отъезда у меня сил не будет подняться с постели или вымолвить хоть слово.

Увидел Кероглу, что старуха и впрямь не на шутку испугалась его, и сказал:

– Послушай, мать, видно наслушались вы тут черной лжи про меня от пашей. Им-то и надлежит меня бояться. Их я и должен казнить. А ты чего боишься меня?

Долго еще говорил Кероглу. Рассказал старухе как обосновался в Ченлибеле со своими удальцами. И о том, почему такая вражда к пашам и ханам живет в его сердце. Шутил, смеялся и немного развеселил старуху. Потом снова улегся и заснул.

Но старушка не сомкнула глаз. Всякие мысли одолевали ее. Наконец, окликнула она Кероглу и спросила:

– Послушай, сынок, а ведь ты не сказал, зачем по жаловал сюда?

– Мать, скажи раньше, сумеешь ли ты сохранить тайну или нет?

– Первое, что тебе отвечу, – сказала старуха, – сохранить тайну дело нехитрое. А второе, что скажу тебе, – не понимаю я что ли, с кем мне придется сводить счеты? Не бойся, говори!

– Мать, скажу правду, – начал Кероглу, – дочь султана Нигяр прислала мне весточку, пишет, чтоб я приехал и увез ее. Вот я и приехал за ней.

– Ну, что тебе сказать? – проговорила старуха. – И впрямь Нигяр-ханум словно для тебя создана. Пусть, благословит вас аллах! Но как ты увезешь ее?

– Твой сын должен помочь мне, – ответил Кероглу.

– Да, без него вам не обойтись, – живо произнесла старуха.

– Почему бы ему не помочь? Если не тебе, так кому же поможет он? Даст бог, минует завтрашний день, а на другой прямо из гранатового сада…

Словом, проспали они эту ночь. Настало утро. Кероглу встал, накормил, напоил коня, почистил его, дал старухе денег, чтоб купила, что потребуется, и приготовила поесть. И еще велел ей позвать сына.

А сам вышел из дому и отправился к одному мастеру. Уплатив пригоршню золотых, заказал он султанскую именную печать и положил ее в карман.

Оттуда Кероглу направился к уличному писцу, славившемуся своим уменьем писать молитвы и заклинания. Тот нацепив очки на кончик носа, сидел поджидая заказчиков, Кероглу подошел к нему и сказал:

– Эфенди, [35]35
  Эфенди —господин. Кероглу часто иронически называет так пашей и ханов.


[Закрыть]есть у меня старуха-бабушка. Вот уже долгое время она лежит на смертном одре. Что только мы ни делаем, не дает ей аллах здоровья. Теперь мне указали на тебя. Говорят, ты пишешь чудодейственные молитвы. Пойдем, напиши одну для моей бабушки.

Эфенди поспешно поднялся на ноги. Захватив перо и чернильницу, пошел с Кероглу, как говорится, держась одной рукой за карман, а другой – за иман. [36]36
  Иман —совесть, а также вера.


[Закрыть]

Шли они, шли и, наконец, дошли до дома старухи. Смотрит эфенди, носится по двору какая-то старуха и хлопот у нее по горло: готовит обед.

– Послушай, игид, ты говорил, что бабушка твоя больна, а она вон мечется то двору? – сказал он Кероглу.

Кероглу подошел к нему поближе:

– Эфенди, если тебе дорога жизнь, достань перо и бумагу и от имени султана напиши письмо его дочери Нигяр-ханум.

Тот покосился на Кероглу и ответил:

– Кто я и кто султан, о чем ты толкуешь? Схватил его Кероглу за руки и сказал:

– Эфенди, не заставляй меня напрасно проливать кровь. Вынь перо, бумагу и пиши!

– Душа моя, – ответил тот, – что же мне писать от имени султана его дочери? Как я могу знать?

– Что писать, скажу я. Ты приготовь бумагу и перо.

Видит тот, нет, от этого удальца легко не отделаешься.

Дрожащими руками вынул он клочок бумаги. Кероглу сказал:

– Напиши от имени падишаха его дочери Нигяр: «Человек, который вручит тебе это письмо, – мой чавуш. [37]37
  Чавуш —глава паломников.


[Закрыть]Принять его должно в моем дворце с таким же почетом и уважением, как бы это был я сам».

Эфенди, поглядывая исподлобья на Кероглу, написал письмо. Только принялся он поспешно запечатывать его, как Кероглу сказал:

– Подожди, дай я посмотрю, что ты там написал. Эфенди побледнел.

– Нет, я еще не кончил, – заикаясь пролепетал он. – Я некрасиво написал, с ошибками. Придется писать все сначала.

Прочел Кероглу и увидел, что эфенди написал: «Нигяр-ханум! Это разбойник, как только он придет, прикажи схватить его и повесить».

Кероглу гневно посмотрел на писца и сказал:

– Не думай, что я не знаю грамоты. А письмо должен написать ты, чтобы оно было написано вашим языком.

Эфенди в страхе порвал письмо, написал новое и протянул Кероглу. Тот посмотрел и увидел – теперь все написано так, как надо. Приложил к письму сделанную по его заказу султанскую печать и спрятал письмо в карман.

– Эфенди, – сказал он затем, – думал я, что ты добрый человек и собирался отблагодарить тебя. А приходится поступать по-иному. Теперь вижу – нельзя выпускать тебя отсюда. Уйдешь ты и все дело испортишь. А убивать тебя тоже не хочу. Жалею. Дел у меня тут на два дня. И придется тебе эти два дня оставаться здесь. Если не подымешь шум-гам, перед отъездом я награжу тебя за второе письмо, а если не будешь сидеть спокойно, тогда получишь сполна за первое письмо.