Текст книги "Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Спустилась с неба пара журавлей
Меж гор, что стали от луны белей.
Любимая с любимым в ссоре – ей
Как мне помочь, когда она вдали?
 
 
Пусть золотое яблочко чуть-чуть
Надкусит – серебром ему блеснуть.
О если бы к Нигяр открылся путь,
В любимый край, там, где весна вдали!
 
 
На сердце Кероглу темным-темно.
Кипит оно – и горечи полно,
С друзьями целый век разлучено, —
Меж нами та гора, темна, вдали…
 

Когда же стало совсем светло и наступил день, солнце взошло и разлило сияние по горам, вдали, наконец, сверкнули снежные вершины Ченлибеля. Это еще больше опечалило Кероглу:

 
На вершинах далеких гор
Утром глыбами снег покажется.
Ни друзья мои, ни Ченлибель,
Ни любимая мне не кажется.
 
 
Всюду пики, стрела и лук.
Удальцов моих нет вокруг.
Я один, замыкается круг,
Но позором – бежать мне кажется.
 
 
Мое сердце – в дыму, в беде.
Заклинанья к чему в беде?
И Эйваза не видно нигде.
Мир теснее вдвойне мне кажется.
 
 
Серна с гор спустилась вдали…
Видеть милую силюсь вдали.
Нет, не сокол над ликом земли —
Хищник там, в вышине, мне кажется.
 
 
Кероглу сам себе не рад.
Не смеется, не знает отрад.
Может быть, на ветке гранат
В милой мне стороне покажется?
 

А Араб-Рейхан только радовался, слыша как печально поет Кероглу. Вместе с пашой подошел он к минарету и окликнул Кероглу:

– Доброе утро, Кероглу! Аллах никогда не допустит, чтоб долг остался неоплаченным. Все-таки попался ты ко мне в руки!

– Араб-Рейхан, – ответил Кероглу, – у тебя со мной свои счеты. К чему ты собрал сюда все это войско? Дай мне дорогу, я опущусь, и мы с тобой сразимся.

– Нет, Кероглу! Во второй раз я себя провести не дам. Если я позволю тебе сойти оттуда живым и невредимым, то все назовут меня дурнем.

– Что же ты думаешь делать?

– Думаю, что тебе нужно сдаться. Пусть там, наверху, тебе свяжут руки и спустят вниз.

– Согласен, сдаюсь. Иди свяжи мне руки.

– Нет, не я! Я туда подниматься не стану.

– Ну что ж. Кто хочет, пусть идет!

Видит Араб-Рейхан, что сказал глупость. Никто не осмелился подняться наверх. И приказал он тогда, чтобы пришли лучники.

Понял Кероглу, что Араб-Рейхан собирается осыпать его стрелами, и сказал:

– Послушай, я считал тебя умным человеком, а ты, оказывается, совсем поглупел. Что мне твои стрелы, если я могу в любую минуту скрыться в минарете?

Видит Араб-Рейхан, нет, и эта его затея никуда не годится, Кероглу прав. Тогда он сказал:

– Ладно, пусть будет так. Зря расходовать на тебя стрелы не будем. Сиди себе там, а мы постоим тут.

Кончится тем, что ты умрешь от голода и жажды, а мы завладеем твоим трупом.

«Да, дело скверно, – сказал себе Кероглу. – Тут и впрямь умрешь от голода и жажды». И задумался он, как быть. После долгих раздумий, понял – остается одно: крепко припугнуть всех их, и сказал:

– Неужто по-твоему я так глуп, что один-одинешенек приду сюда? Сейчас мой гонец достигнет Ченлибеля. Вскоре все семь тысяч семьсот семьдесят семь удальцов окружат Карс. Посмотрим, как вы тогда запоете?!

Задрожали от страха паша и Араб-Рейхан. Паша точно очнулся от сна.

– Эй, посмотрите, куда девался этот негодяй, сын старухи, – крикнул он. – Что-то я не вижу его. Наверно, его-то он и послал в Ченлибель.

Стали искать юношу. Бросились туда, сюда. Какое там! Где было найти его? Пропал он, и все. Дело было ясно. Пристал паша к Араб-Рейхану:

– Скорей, придумай что-нибудь! Если его удальцы налетят на город, они камня на камне не оставят!

По-приказу Араб-Рейхана пришли землекопы с лопатами и кирками.

– Сройте минарет сейчас же, – приказал он. – Тогда или Кероглу со страху сдастся, или же свалится он вместе с минаретом и убьется. А тогда говорить с удальцами будет легче.

Принялись землекопы рыть вокруг минарета. Видит Кероглу, что дело плохо. Но, подумав немного, решил: «Не беда! Пускай себе роют. Когда я увижу, что минарет вот-вот упадет, спущусь и стану вниз, у двери. Посмотрим, кто из нас потом пожалеет. Но уж если выберусь отсюда живым, то я знаю, что мне делать!»

Оставим землекопов работать кирками и лопатками, а Кероглу ждать наверху, послушайте, расскажу я вам о юноше.

Он сказал так, что, когда подъезжал к подножью Ченлибеля, конь под ним пал. Вышли удальцы из засады, схватили его и привели прямо в Ченлибель.

– Кто ты? Откуда едешь? – спросил Дели-Гасан. Юноша рассказал от начала до конца все, как было и стал плакать и молить:

– Скорей! А то Кероглу убьют!

Удальцы сказали Нигяр-ханум:

– Нигяр-ханум, решай, слово за тобой. Скажи, что делать?

– Покидать всем Ченлибель сейчас нельзя, – ответила она. – По-моему, надо поступить так: Дели-Гасан с тысячей удальцов останется на своем месте и Демирчиоглу с тысячей удальцов на своем. Остальные же, во главе с Эйвазом, пусть едут выручать Кероглу.

Потом повернулась к Дели-Гасану:

– Что ты скажешь?

И Дели-Гасан, и Демирчиоглу, и Эйваз – все согласились с Нигяр-ханум. Удальцы мгновенно вскочили на коней. Дали коня и юноше, и он поскакал впереди.

Ехали, ехали и, наконец, доехали до окрестностей Карса.

– Сток! – крикнул Эйваз. – Если так мы войдем в город, Кероглу могут убить.

Отделил Эйваз семьсот удальцов, и каждую сотню поставил под начало храбрейшего из них. Одну сотню взял себе. Остальным же удальцам приказал оцепить Карс и ждать, а в разгар боя ворваться в город.

Семьсот удальцов, шесть вожаков, Эйваз и юноша с мечами нагло двинулись на город. Не дав страже перевести дух, ворвались они прямо на улицы. Каждый отряд двинулся по одной из улиц, а сам Эйваз, взяв с собой юношу с сотней отборных удальцов, пошел по главной. И какая же, как бы вы думали, это была улица?

Да та самая, по которой шел накануне Кероглу и увидал Хури-ханум. Проехали они немного, и показался дворец Хури-ханум. Увидел юноша, что она стоит у окна и не сводит глаз с дороги. Тотчас он хлестнул коня и подскакал к окну.

– Хури-ханум, дай муштулуг, я привел самого Эйваза вместе с удальцами. Сейчас Араб-Рейхану покажут такое, что…

Посмотрела Хури-ханум, видит скачет отряд всадников с мечами наголо и каждый из них стоит тысячи бойцов. А впереди несется юноша, прекрасный как ясный месяц. И поняла она, что это Эйваз. Хури-ханум немало слышала о нем, только никогда не видала его. Смотрит, о аллах, это такой красавец, такой красавец, что никакой Юсиф не может сравниться с ним. И будь у нее не одно, а тысяча сердец, всеми влюбилась бы в Эйваза. Отделила она три локона от своих черных как ночь волос, прижала их к высокой груди и пропела:

 
Скажи, как ты попал сюда,
Прославленный Эйваз?
Не хочет меч держать в ножнах
Прославленный Эйваз.
 
 
Волненье сердца – как река,
Что безгранична, широка.
Хан дрогнет, побегут войска,
Прославленный Эйваз.
 
 
Пришел ты с горестью какой?
Пусть будет на душе покой.
Тебя Хури введет в покой,
Прославленный Эйваз!
 

Тогда Эйваз ответил:

 
Из дальних стран приехал я,
Не спрашивай меня.
Остался я на полпути,
Не спрашивай меня.
 
 
Пришел за розой соловей.
От горя вяну, все желтей.
Я раб, где свет души моей?
Не опрашивай меня.
 
 
Султанов обрекаю злу.
Развею пепел и золу.
Эйваз, ищу я Кероглу,
Не спрашивай меня!
 

Теперь послушайте о Кероглу.

Землекопы так подрыли минарет, что с минуты на минуту он мог рухнуть. Видя это, Кероглу спустился и стал у самого выхода. В ту минуту до его слуха донесся чей-то голос. Вслушавшись, он узнал, что поет Эйваз. Все было забыто. Исчезли страхи и опасения. Поднялся Кероглу на самую вершину минарета, издал от радости свой боевой клич и пропел:

 
Слава тебе, аллах, —
Это Эйваза голос.
Вспомнил он обо мне,
Это Эйваза голос.
 
 
Вступить он в бой спешит.
Глаз кровью налит, косит.
Разгневан и зол игид.
Это Эйваза голос.
 
 
Руки свяжет – узел к узлу,
Врага повергая во мглу.
Он не забыл Кероглу —
Это Эйваза голос!
 

Не успел Кероглу допеть, как в городе началось настоящее столпотворение. Обернулся Араб-Рейхан, посмотрел, о аллах, летит отряд всадников с обнаженными мечами, да так, будто стая соколов налетает на плещущихся в озере уток и гусей. Побежал он в другой конец площади, чтоб созвать начальников отрядов. Смотрит, такая же сотня мчится и с той стороны. Обернулся, видит третий отряд обратил в бегство триста-четыреста его воинов, теснит и преследует их по пятам.

Растерялся Араб-Рейхан, не зная, что делать. В эту минуту подъехал к нему карсский военачальник и крикнул:

– Чего ты медлишь? Удальцы живой стеной окружили город. Спасайся!

– Вижу. Пускай идут, – ответил Араб-Рейхан. – Ты с войском будь наготове. Как только они войдут в город, ты ударь им в тыл!

– Куда ударить в тыл! Посмотри, что делается?! Пять-шесть тысяч удальцов оцепили город. Да это только первые вестники!

Смотрит Араб-Рейхан удальцы уже окружили площадь.

В это время раздался боевой клич. Обернулся Араб-Рейхан, видит, скачет отряд, а впереди Эйваз. Эйваз тотчас узнал Араб-Рейхана и крикнул:

– Или сейчас же выдай нам Кероглу, или я сровняю город с землей и вывезу ее в метках.

Но и Араб-Рейхан был храбрым игидом. Вышел он вперед и сказал:

– Эйваз, смотри, вон Кероглу на минарете!

Поднял Эйваз голову и увидел Кероглу.

– А теперь смотри сюда! – и Араб-Рейхан протянул палец к подножью минарета.

Увидел Эйваз – минарет вот-вот рухнет, а двести землекопов с кирками и лопатами только и ждут приказа Араб-Рейхана.

– Кероглу в моих руках, – сказал Араб-Рейхан. – Стоит мне сделать знак – и минарет рухнет. Ты приехал освободить Кероглу. Так давай лучше не будем уничтожать наши войска. Сразимся сами на этой площади. Если ты одолеешь меня, пусть и Кероглу и все остальное будет в твоей воле. Делай, что хочешь. Если одолею я, тут уж дело мое, как захочу, так и поступлю.

Посмотрел Эйваз на Араб-Рейхана, поднял голову, посмотрел на Кероглу и, повернувшись, увидел, что Хури-ханум пришла, стала на площади и смотрит на них. Казалось, весь мир пошел кругом перед глазами Эйваза. Испустив боевой клич, прошелся он по площади.

Кероглу смотрел с минарета. Видит он, что Эйваз собирается схватиться с пехлеваном. Кероглу хорошо знал силу и повадки Араб-Рейхана. Знал он, что Эйвазу с ним не справиться и крикнул что было силы:

– Эйваз, не начинай боя. Если он игид, пускай сразится со мной.

Но какое там! Эйваз не услышал ничего, и крикнул снова тогда Кероглу:

– Послушай, Эйваз, пусть минарет рухнет, со мной беды не случится. Не бойся, пускай делают, что хотят!

Но разве Эйваз слышал что-нибудь? Обратился он в разгоряченного львенка, кусающего цепь. Пройдя вкруг площади, остановился он перед Араб-Рейханом и запел:

 
Коль смел ты бой начать, паша, —
Теперь сразимся – ты и я.
Узнаешь силу ты мою,
Теперь сразимся – ты и я.
 
 
Возьму я пику, нравом крут.
Пусть должное нам воздадут.
Лицом к лицу мы встанем тут,
Теперь сразимся – ты и я.
 
 
Считаю глупой речь твою.
Знай, я тебя сражу в бою
И кровь твою мечом пролью;
Теперь сразимся – ты и я.
 
 
Друзей я должен отличать
От недругов – не мне ль бежать?
Хочу я нынче бой начать —
Теперь сразимся – ты и я.
 
 
Эйваз я, смело я стою.
Сердца я злые разобью.
Ты ж – покажи себя в бою —
Теперь сразимся – ты и я!
 

Окончив песню, Эйваз пустил коня. И Араб-Рейхан пустил своего коня. Увидел Кероглу, что тут уж ничего не поделаешь, издал боевой клич и пропел:

 
Когда на Дурата садится Эйваз —
Птицы в небе летать не должны.
Все, кто в час поединка к нему попадут, —
На колени пред ним стать должны.
 
 
Налетит на врага – тот не кажет лица,
В город вступит-разрушит его до конца,
Ханы падают ниц: ведь удар храбреца
Храбрецы отражать должны!
 
 
Он отважен – в глазах его блещут огни,
Перед тем, кто изведал тяжелые дни,
Кто прошел и Шаму, и Мисру, – лишь
               одни
Смельчаки устоять должны!
 

Словом, Араб-Рейхан и Эйваз схватились. Дротики и булавы не привели ни к чему. Взялись оба за мечи. Мечи переломились и выпали из рук, подняли они пики, пики не помогли, тогда, сойдя с коней, схватились они врукопашную.

Точно змеи обвили они друг друга. Словно плугом взрыли всю площадь. Эйваз еще юный, не успевший узнать всех уловок, и Араб-Рейхан, старый пехлеван, побывавший во многих переделках. Как говорят, в пехлеванской науке для него не осталось ни одного темного уголка. Многих прославленных богатырей одолел он снискав тем и себе славу.

Улучив минуту, схватил он Эйваза за плечо и стиснул жилы. Потемнело в глазах у Эйваза. Весь мир закружился перед ним. Увидал Кероглу, что Эйваз пропадает. Не выдержало сердце его. Крикнул Кероглу так, что содрогнулись горы и скалы, и пропел тогда он:

 
Жизнь и душа моя, Эйваз
Взгляни, не опуская глаз,
Чтобы в сердца друзей сейчас
Вошла печаль – не допусти!
 

Потом обернулся к стоящей на площади Хури-ханум и пропел:

 
Стоит она, как горный хан,
И смотрит, смотрит как султан.
Как хищный сокол, сквозь туман,
В бой, где сверкает сталь, – пусти.
 
 
Клинок сверкает впереди.
Закрыты другу все пути.
Я Кероглу, чтобы в груди
Была печаль – не допусти.
 

Слова Кероглу словно влили силы в Эйваза, и он вырвался из рук Араб-Рейхана.

Восторженные крики удальцов понеслись к небу. Прошелся Эйваз вокруг площади и пропел:

 
Кероглу отдал приказ —
Должен, должен я твою
Голову разбить сейчас,
Должен, должен я твою.
 
 
Как у волка – щелк зубов.
Саблею пролью я кровь,
И потом отнять любовь
Должен, должен я твою.
 
 
Я Эйваз, мне – побеждать.
Услужу Хури опять —
И забвению предать
Должен имя я твое!
 

И словно разъяренный лев, накинулся он на Араб-Рейхана. С первого же удара простер его на землю.

Не давая опомниться, сел ему на грудь и теперь сам стиснул, как тисками, плечи Араб-Рейхана. На губах Араб-Рейхана выступила пена. Увидел это Кероглу и пропел:

 
Попал ты в страшную беду.
Арабоглу, [129]129
  Арабоглу – сын араба.


[Закрыть]Арабоглу!
Окутал саваном себя
Арабоглу, Арабоглу!
 
 
Без дани будет жизнь плоха,
Без жизни и земля глуха.
Ты – тлен, ты – нечисть, ты – блоха,
Арабоглу, Арабоглу.
 
 
Ты Кероглу теперь узнал,
И род его, поверь, узнал,
С тобою шутку я сыграл,
Арабоглу, Арабоглу!
 

Эйваз, выпустив вдруг плечи Араб-Рейхана, схватил его за пояс. И крикнув: «Уповаю на твою помощь!», поднял Араб-Рейхана на воздух, со всего размаха бросил наземь и снова сел ему на грудь.

Вся площадь пришла в ликование. От криков восторга звон стоял в ушах.

Посмотрел Кероглу с высоты минарета на Араб-Рейхана и запел:

 
На вершинах высоких гор
Непогода, туман бывают.
Снег идет и сугробы лежат,
Злые ветры, бураны бывают.
 
 
Коль силен, благороден игид,
Коль рука у него не дрожит
И скакун у него знаменит —
Острый меч и багряным бывает.
 
 
Если друга свойского нет,
Полководца у войска нет
И сражений геройских нет —
Горе поздно иль рано бывает.
 
 
Хищный сокол летит, высок,
Он охотится у осок.
Кто в краю чужом одинок,
Тот несчастен, обманут бывает.
 
 
Не кичись, не ярись, подожди,
Острый камень не жми к груди,
На ристалище не выходи —
Стан могучее стана бывает!
 

Кероглу сделал знак Эйвазу. Тот вынул кинжал и приставил его к горлу Араб-Рейхана. Потом обернулся к Кероглу, узнать, чего он хочет.

Кероглу сказал:

– Эйваз, как-то раз в честном бою я победил его и подарил ему жизнь. А он предательски поступил со мной. Предателям же нет на земле места!

Эйваз не стал больше ждать. Вонзив острие кинжала, он в одно мгновение отделил голову от тела Араб-Рейхана.

Тотчас удальцы открыли дверь минарета. Кероглу вышел на площадь.

Войска Араб-Рейхана, видя своего предводителя мертвым, сдались.

Удальцы вступили в город. Как ни искали пашу, найти не могли. Он, как говорится, обратился в кусок сдобного теста и выскользнул из рук.

– Не беда, – сказал Кероглу. – Это тоже особая храбрость. У таких людей десять доблестей. Девять из них – бегство, а десятая – уменье вовсе не попадаться на глаза. Не ищите его больше!

Словом, сели удальцы на коней. Все были наготове. Кероглу приказал, и отряды двинулись. Смотрит Кероглу только Эйваз не сел на коня, и как будто не думает садиться. Он спросил:

– Эйваз, чего ты ждешь?

Эйваз промолчал. Кероглу спросил снова. Эйваз опять ничего не ответил. Когда же Кероглу спросил его в третий раз, взял Эйваз саз, обвел глазами площадь, остановил взгляд на одной ее стороне и спел:

 
На вершине высокой горы —
Мне снежок розоватый видится.
Голубоглазая мне
В одежде крылатой видится.
 
 
К дому друга я подхожу,
На груди шнурки развяжу;
Я устами ее дышу —
На груди два граната видятся.
 

Обернулся Кероглу, взглянул в ту сторону, куда смотрел Эйваз, и что же видит? Хури-ханум рассыпала свои шелковые кудри вдоль стана, опустила голову на плечо и смотрит так печально, так печально, словно раненая газель. Понял все Кероглу и задумался, как быть, а Эйваз докончил песнь:

 
Я Эйваз, не сдержать тоску,
Не щеголять мне больше в шелку,
В Ченлибеле гулять не смогу —
Мир, тисками зажатый, видится…
 

Все стало ясно для Кероглу. Тут и думать было больше не о чем. Хлестнул он коня и, проезжая мимо Хури-ханум, протянул руку, поднял ее на скаку, усадил на коня и поехал. Эйваз мгновенно сел на своего коня и поскакал следом.

Словом, выехав из города, удальцы поехали в Ченлибель.

Не успели они проехать немного, как видят, едет по дороге юноша, на крупе его коня сидит еще кто-то. Поравнялся с ним Кероглу и спросил:

– Куда ты, приятель?

– В Ченлибель, – ответил тот. – Оставаться в Карсе мне теперь нельзя.

– А кто же это с тобой на коне?

– Мать моя. Мы переезжаем к вам навсегда.

Словом, где прямой дорогой, где обходным путем, приехали все в Ченлибель.

Тут уж была встреча, так встреча! Радовались все, обнимались…

Приказал Кероглу, и у ног Хури-ханум было заколото семьсот семьдесят семь жертвенных баранов.

– Я должен, – сказал Кероглу, – сыграть Эйвазу такую свадьбу, какой еще никто не видывал.

– Кероглу, сейчас не время играть свадьбу, – возразили удальцы.

– Нет, сейчас как раз время, – ответил Кероглу. – Хасан-паша собирался сделать дело руками Болу-бека и Араб-Рейхана. Болу-бека я разрубил пополам и привез его невесту Дунию-ханум. Отправив Араб-Рейхана в преисподнюю, привез Хури-ханум. Разгромлю Тогат и привезу в Ченлибель самого Хасан-пашу.

Началась свадьба. Собрались все. Увидел Кероглу, – Эйваза нет, и спросил:

– А где Эйваз?

– Таков обычай, – ответил Дели-Гасан. – Ты его отец. Пока ты не разрешишь, он не придет.

Прижал Кероглу к груди свой саз и пропел:

 
Позовите Эйваза, пускай он придет,
Дайте чашу, еда пусть с приправою будет.
Дайте нарды скорее, начните игру,
Бросьте кости – нам это забавою будет.
 
 
В рост Эйваза сошью я богатый халат —
Был всегда им доволен и нраву был рад.
Заколите баранов, костры пусть дымят,
Ешьте, пейте – веселье пусть славное будет.
 
 
Пусть высокие горы не тонут во мгле,
Подозрения тень не лежит на челе.
Дам пятьсот я туманов тому, в чьем седле
Голова будет биться, кровавою будет!
 

Дели-гасан и Демирчиоглу привели Эйваза. Посмотрел Кероглу на него, на его рост, стан, наряд, оружие и, конечно, на журавлиное перо на шапке.

Взыграло его сердце. Прижал он к груди свой саз и запел:

 
Наряден, разоделся ты
В зеленое и алое, Эйваз.
Из-за тебя, из-за твоей красы —
Сраженья небывалые, Эйваз.
 
 
Что месяц! Лик твой – красота,
Завидно солнцу неспроста.
Что сахар, коль сладки уста —
В нем сладость малая, Эйваз.
 
 
Я, Кероглу, силен в борьбе.
Иду я по прямой троне.
Да буду жертвою тебе,
Богатство жалуя, Эйваз.
 

Кероглу указал Эйвазу место. В эту минуту пришли сказать, что Нигяр-ханум просит разрешения привести Хури-ханум.

Кероглу разрешил. Женщины ввели Хури-ханум. Взглянул Кероглу и увидел, что она нисколько не уступает Эйвазу. Нигяр-ханум так нарядила, так разукрасила Хури-ханум, что и не рассказать.

Увидев Кероглу, Хури-ханум зарделась и быстро убрала чолку. [130]130
  В день свадьбы невесте подрезают на лбу волосы чолкой.


[Закрыть]Поднялся Кероглу, взял саз, вошел в круг и запел:

 
Хури, коль аллаха чтишь —
Пусть кудри твои ниспадают.
Не опускай их вдоль спины —
Пусть кудри твои ниспадают.
 
 
Ты – как лебедь, – и сто храбрецов
За тебя бы пролили кровь.
Не забудь же моих ты слов:
Пусть кудри твои ниспадают.
 
 
Кероглу я, свет моих глаз,
Чтобы дружба роднила нас
При муже таком, как Эйваз,
Пусть кудри твои ниспадают.
 

Рассказывают, что свадьба Эйваза длилась ровно сорок дней и сорок ночей. В день, когда Хасан-паша устроил поминки по Араб-Рейхану, Эйваз и Хури-ханум достигли желанного.

КЕРОГЛУ В ДЕРБЕНДЕ

О чем бы поведать вам теперь?

Послушайте, что расскажу я вам о молодости Кероглу.

Дело это было давнее. Еще тогда, когда только-только подружившись с Дели-Гасаном, вместе с ним вил он себе гнездо в Ченлибеле. Удальцы лишь начинали слетаться на их зов. В ту пору Кероглу еще не ездил в дальние края. Но Ченлибель стоял на караванных путях, и слух о нем люди успели разнести повсюду. И имя Кероглу уже было везде известно.

Однажды удальцы собрались вокруг Кероглу. Каждому лестно было рассказать о том, что ему довелось видеть или слышать. Рассказал один, рассказал другой, очередь дошла до удальца из Железовратого Дербенда.

– Ну, а ты о чем поведаешь нам? – спросил его Кероглу. – Говорят, Железовратый Дербенд славный город.

– И правду говорят, Кероглу, – ответил удалец. – О, Дербенд – это не простой город! Но сколько ни есть там редкого и прекрасного, а ничто не может сравниться с Мовминэ-ханум.

– Что это за Мовминэ-ханум?

– Она дочь дербендского Араб-паши.

Удалец так расписал Мовминэ-ханум, что Кероглу, даже не повидав ее, полюбил всем сердцем.

Когда удальцы разошлись, Кероглу, оставшись наедине с Дели-Гасаном, открылся ему.

– Что же, следуй велению сердца, – сказал Дели-Гасан.

Поднялся Кероглу, надел доспехи, взял оружие, вскочил на Гырата и поехал прямо в Дербенд. А Ченлибель и удальцов поручил Дели-Гасану.

Что ни день, то новый привал, что ни ночь, то новая стоянка, перевалил он через горы, промчался сквозь леса, перемахнул через долы и, наконец, доехал до Дербенда. Город показался ему хорош. Верхом на коне ехал он по улицам, посматривая вокруг.

Видит народ, клянусь аллахом, приехал в город богатырь, да какой! Точно сын Рустам-Зала. Разнеслась по городу эта весть. Всполошились все. Собрался народ поглазеть на Кероглу. Слух о нем достиг и ушей Араб-паши. Послал Араб-паша своего визиря:

– Ступай, позови его к нам.

Визирь пошел, разыскал Кероглу и привел к паше. Тот усадил Кероглу и спросил:

– Отвечай, игид, кто ты? Зачем приехал сюда?

– Араб-паша, – ответил Кероглу, – зачем я приехал, так просто не расскажешь. Разреши, скажу об этом под звуки саза.

Араб-паша сказал:

– Говори!

Прижал Кероглу к груди свой трехструнный саз и запел:

 
Араб-паша, я так тебе скажу:
Я из Мурадбейли, спешить я должен.
Коль недруг злой со мною вступит в бой —
Египетским мечом разить я должен.
 
 
Имеешь сад, так рви его цветы.
Отдам я жизнь во имя красоты.
Пришел я за мечтой, и если ты
Противишься – меч обнажить я должен.
 
 
Из Ченлибеля в этот край пришел,
Я, Кероглу, поклявшись, знай, пришел,
За милой, что светла, как рай, пришел
Красавиц выбрать, отличить я должен.
 

Араб-паша никогда не видел Кероглу, но о его удали и отваге наслышался вдоволь.

– Игид, судя по твоим словам, ты Кероглу из Ченлибеля? – опросил он.

– Да, он самый.

– Добро пожаловать в наши края. А все же объясни мне толком, чего ты хочешь?

Снова прижал Кероглу к груди саз и запел:

 
Араб-паша, я молю и прошу:
Пусть девушка эта красавицей будет.
И нравом уживчива, и добротой,
И сладкоречием славиться будет.
 
 
И верною мужу да будет она,
И телом прекрасна и ликом ясна,
И как игиды в сраженьи сильна.
Наследник ее пусть всем нравиться будет.
 
 
Чтоб ранила бровь, чтоб глаза – как заря,
Чтоб не болтала бы лишнего зря.
Пусть сплетен не любит и, ласку даря,
Лишь доброго дела участницей будет.
 
 
Всегда враждовал Кероглу с подлецом.
Люблю храбрецов я с открытым лицом.
Родится сынок – быть ему храбрецом, —
Хоть камни и небо от крови багровыми будут!
 

Араб-паша понял, в чем дело. Догадался он, что Кероглу сватает его дочь Мовминэ-ханум. Взял он саз из рук Кероглу и ответил ему:

 
Эй, салам, Кероглу, наши девушки, знай,
Своенравны, сердиты обычно бывают.
Неуживчивы и непокорны они,
И неласковы и злоязычны бывают.
 
 
Скажешь слово – услышишь десяток в ответ.
Неприветливым будешь – спасения нет,
Зазеваешься – не оберешься ты бед:
Бьют они муженьков горемычных, бывает.
 
 
Скажешь: «сядь!» – не садятся, упрямы, горды.
Словно дикая лошадь, не знают узды.
Не захочет – к руке не притронешься ты.
И сварливыми до неприличья бывают.
 
 
От султана, от хана не скроют лица.
Не пугаются крови, храбрей храбреца.
Коль такая родит от тебя молодца —
Он в сраженьи игидом отличным бывает.
 

– Паша, вот такая девушка и нужна мне, – сказал Кероглу. Прямое и смелое слово Кероглу понравилось Араб-паше.

Собрал он визирей и векилов на совет. Те, говорят, соглашайся.

Араб-паша послал людей к Мовминэ-ханум. А она ответила, что поступит по воле отца.

Стали готовиться к свадьбе. Попировали и отдали Мовминэ-ханум за Кероглу.

Ровно сорок дней и сорок ночей пробыл Кероглу в Дербенде. Когда же наступил день сорок первый, он сказал:

– Ну, Мовминэ-ханум, пожили мы тут, довольно, собирайся и поедем в Ченлибель.

– Не оставлю я родной земли и никуда не поеду, – ответила она.

Как ни убеждал Кероглу Мовминэ-ханум все «нет» да «нет». Видит Кероглу что не сломить ему ее упрямства. Снял с себя золотой браслет, дал Мовминэ-ханум.

– Я уезжаю. Коли ты не хочешь ехать, оставайся. Возьми этот браслет и сохрани его. Если у нас родится дочь, продашь и сделаешь ей подарок, если же сын, наденешь ему на руку, он придет и разыщет меня.

Попрощался Кероглу с женой, сел на Гырата и вернулся в Ченлибель. Удальцы снова собрались вокруг него.

– Кероглу, почему ты вернулся один? – спросил Дели-Гасан.

Взял Кероглу свой саз, прижал к груди и ответил так:

 
Не открылась любимая мне, Гасан,
Не сверкнула мне оком, – что говорить…
За тебя мне в огне гореть, Гасан.
Горе в сердце глубоко, что говорить…
 
 
С ней расставшись, едва не умер я,
Я лишился надежды, слезы струя.
О где ты, властительница моя.
Тесен мир мне жестокий, что говорить…
 
 
Для Кероглу день ненастным стал,
К себе самому безучастным стал,
Любя Мовминэ, я несчастным стал.
Не хищник я – сокол, – что говорить…
 

Теперь оставим Кероглу с его удальцами в Ченлибеле. О ком же я расскажу вам? О Мовминэ-ханум в Дербенде.

Ровно через девять месяцев, девять дней и девять часов родился у Мовминэ-ханум сын. Назвала она его Гасаном. Мальчик рос не по дням, а по часам. Прошел лишь месяц, а уж ему и два года можно было дать. Ну, взяли к нему мамок, нянек, а позже и моллу. Вырос Гасан, стал большим, рослым, и дед, Араб-паша, поручил его пехлеванам и людям, знающим военное дело. Те стали обучать его верховой езде, борьбе, стрельбе из лука.

А надо вам сказать, что был он мальчиком непослушным и озорным. И минуты не посидит спокойно. Не раз Араб-паша бранил и увещевал его. Но дедовы слова Гасану входили в одно ухо, а в другое – выходили. И делал он все, что вздумается. За это дед прозвал Гасана Кюрдоглу. [131]131
  Кюрдоглу —здесь сын Кероглу и женщины из племени кюрдов.


[Закрыть]Так это имя за ним и осталось.

Кюрдоглу вырос и стукнуло ему восемнадцать лет.

Как-то раз он поспорил с каким-то плешивым. Тот ему, этот ему, и Кюрдоглу, не задумываясь, хвать плешивого кулаком по уху. Кое-как, вырвавшись из рук Кюрдоглу, плешивый пустился наутек и крикнул:

– За что бьешь меня, эй, ты, выродок, не знающий своего отца?

Слова эти крепко задели Кюрдоглу.

– Кому ты это говоришь? – крикнул он, бросившись вдогонку за плешивым.

Всюду он искал его, но найти никак не мог.

Повернулся Кюрдоглу и пришел прямо к своей матери. Видит Мовминэ-ханум, что идет ее сын и все в нем так и горит-кипит. Кровь, как говорится, готова брызнуть из его глаз.

– Дитя мое, что случилось? – спросила Мовминэ-ханум.

– Мать, скажи, кто мой отец?

Не хотелось Мовминэ-ханум признаться сыну. Ведь был он у нее один-единственный, зеница ее ока. Подумала она: «Скажу ему правду, а он возьмет да уедет». И решила обмануть его:

– Дитя мое, нет у тебя отца.

Понял Кюрдоглу, что не хочет мать говорить ему правды, и сказал:

– Сознайся, мать, кто мой отец? Не скажешь, я тут же покончу и с тобой и с собой. На улице, на базаре меня называют не знающим своего отца.

Тут уж Мовминэ-ханум видит, что ничего не поделаешь.

– Родной мой, – сказала она, – не хотела я говорить тебе. Но раз так пришлось, знай, – есть у тебя отец. Это – Кероглу из Ченлибеля, тот, перед кем трепещут ханы и паши.

– Почему ты до сих пор молчала об этом? – спросил Кюрдоглу.

– Сын мой, ты ведь еще дитя, боялась я, что скажу, а ты пойдешь искать его и попадешь в руки врагам. У отца твоего много врагов. Проведают они, что ты сын Кероглу, и убьют тебя.

Встал Кюрдоглу и сказал:

– Ну, мать, скрывала до сих пор и хватит! Разреши, я поеду и отыщу отца.

Как ни молила, ни упрашивала Мовминэ-ханум, все было напрасно. Наконец, кое-как успокоив сына, она попросила:

– Хорошо, дай мне одну ночь сроку. Я подумаю я завтра дам тебе ответ.

А сама тем временем потихоньку дала знать обо всем своему отцу.

Позвал Араб-паша к себе Кюрдоглу и сказал:

– Дитя, ты видишь, что я стар. Кроме тебя, нет у меня никого. Что тебе делать в Ченлибеле? Оставайся, и будь пашой вместо меня! Мы напишем, отец твой приедет, и ты повидаешься с ним.

– Нет, дедушка! Пашой я не буду. Я поеду! – ответил Кюрдоглу.

Тогда Араб-паша сказал:

– Разлучать отца с сыном нехорошо. Раз уж так захотелось тебе, поезжай. Но смотри, не забывай свою мать и меня. Пойди, возьми из казны денег, а из табуна выбери себе лучшего коня, садись и отправляйся. Будь счастлив!

Кюрдоглу распрощался с дедом, пошел в казну, взял сколько нужно было денег. Оттуда он отправился в степь, где пасся табун. Но какого бы коня не подводил к нему злосчастный табунщик, ни один не нравился Кюрдоглу.

Наконец, выбившись из сил, табунщик сказал:

– Тут тебе табун, а тут ты, выбирай сам!

В табуне был серый жеребец. Никто не осмеливался подойти к нему. Жеребец понравился Кюрдоглу. Табунщик сказал:

– Поймать его мне не под силу. Лови сам. Оказывается, жеребец тот родился от гнедой кобылы и Гырата.

Поймал его Кюрдоглу, оседлал, и, усевшись на серого жеребца, поскакал прямо на базар к оружейнику по имени Фатали.

– Мастер, выкуй мне меч! – сказал он ему.

Чтобы не задерживать покупателя, мастер протянул ему один из готовых мечей. Но Кюрдоглу схватил одной рукой за рукоять, другой – за конец клинка, и только хотел согнуть, как сломался меч надвое. Мастер протянул ему второй. Кюрдоглу сломал и его. Протянул мастер третий меч. И с тем – такое же. Сломался и четвертый. Видит мастер, что если дело пойдет так, в лавке не останется ни одного меча, и сказал:

– Я человек бедный. У меня семья, детей целая куча. И все они живут от трудов моих. Зачем ты ломаешь и бросаешь добро.

– Чем я виноват? – ответил Кюрдоглу. – Я просил тебя выковать мне хороший меч. А ты даешь мне эти…

– Хорошо, скажи, какой меч тебе нужен? – спросил оружейник.

Кюрдоглу ответил ему песней:

 
Эй, мастер, изготовь мне меч, пусть он
Не длинным, не коротким, гладким будет.
Пускай он будет острым с двух сторон,
Входить в сердца по-рукоятку будет.
 
 
Возьми сталь Хоросана – твердый сплав,
Хорошей нет, – плохую ты оставь.
Слона, змею ли меч сразит, кровав, —
Зверь удирать во все лопатки будет.
 
 
Далек мой дом, степь далеко лежит.
Пускай мой меч имеет славный вид.
Из лучшей стали, жалить, ядовит,
Как скорпион, он без оглядки будет.
 
 
Я Кюрдоглу. Добыча – храбрецу.
Кто равен в мире моему отцу?
Мечу – закалка добрая к лицу.
Куда б ни бил – пусть грозным в схватке будет.
 

Мастер понял, что от него нужно. Выковал он ему меч наполовину из хоросанской, наполовину из местной чистейшей стали. Заплатив с лихвой и за этот и за все сломанные мечи, Кюрдоглу встал, привесил меч к поясу, сел на коня, приехал к матери и попросил ее: