Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Автор Неизвестен

Немного погодя прибыл шурин. Симэнь проводил его в переднюю залу и угостил вином.

– Завтра будешь с Лайчжао торговать на Львиной, – сказал ему Симэнь, вручая ключи от лавки.

Однако не о том пойдет речь. Расскажем пока о сюцае Вэне.

Когда Хуатун не пришел ночевать, Вэнь Куйсюань забеспокоился не на шутку.

На другой день к учителю явился Пинъань.

– Батюшка свидетельствует вам свое почтение, учитель, – обратился он к сюцаю. – И просит предупредить, что это помещение отводится под склад, так что вам придется подыскать себе другое место.

Вэнь Куйсюань от неожиданности побелел как полотно. Ему стало ясно, что его выдал Хуатун. Учитель приоделся и в парадной шапке направился повидаться с Симэнем.

– Батюшка в управе, – заявил Пинъань. – Еще не вернулись.

Немного погодя опять появился Вэнь Куйсюань с письмом, которое хотел передать хозяину через Циньтуна.

– Батюшка только что вернулся из управы, – не решаясь принять письмо, сказал Циньтун. – Батюшка утомлены. Удалились на отдых. Я не могу беспокоить.

Сюцай Вэнь понял, что от него хотят отделаться и пошел за советом к сюцаю Ни. Вскоре он с женой перебрался жить на прежнее место.

Да,

 
Пожалуй, всей реки Янцзы вода
Позор не смоет, не зальет стыда.
О том же говорят стихи:
«Родится с благодатью человек,
Но мало кто несет ее весь век» [11].
Когда на чувство нет тебе ответа,
Мельчает, пропадает чувство это.
Не вечно счастью с нами по пути,
Цветам прекрасным долго не цвести.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз [12].

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ИДЕТ ПО СНЕГУ НА СВИДАНИЕ С АЙЮЭ

ЖЕНА БЭНЬ ДИЧУАНЯ, СТОЯ У ОКНА, ОЖИДАЕТ ЖЕЛАННОЙ ВСТРЕЧИ.

Зимней стуже наперекор

слива нежный дала побег,

На раскрывшиеся цветы

мягко падает липкий снег.

Ветру раннему сливу жаль –

аромата с цветов не сдул;

Чтоб видна была их краса,

месяц ласковый проглянул.

Над Лоянским дворцом цветут –

это, знайте, счастливый знак,

Если в Циских чертогах – тут

ожидайте удачный брак.

Но умножат печаль души

лепестки на быстрой воде,

И задумается поэт

о своей нелегкой судьбе.

Итак, когда сюцаю Вэню не удалось повидаться с Симэнем, он от стыда забрал жену и переселился на прежнее место. Симэнь же велел прибрать кабинет и устроил в нем гостиную, но не о том пойдет речь.

Как-то хозяину нанес визит ученый-цзюйжэнь [1]Шан. Он собирался на экзамены в столицу и пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение и просить об одолжении.

Ему требовалась теплая одежда и кожаный дорожный сундук. Симэнь угостил его чаем и поднес подарки. Потом зашел разговор о свате Цяо и Юнь Лишоу.

– Один получил почетный чин, другой титул наследовал, – пояснил Симэнь. – Надо будет свитки с поздравлениями подносить. Может, у вас, сударь, найдется знакомый, кто сделал бы надписи? Порекомендуйте, будьте так добры. Я бы щедро вознаградил.

– Не стоит говорить о вознаграждении, сударь, – улыбаясь проговорил Шан. – Я охотно поговорю с моим однокашником Не Лянху. Учился в военной академии. Моего сына обучает. Высокообразованный человек. Если вас не затруднит, сударь, велите доставить ко мне свитки.

Симэнь не замедлил поблагодарить Шана, и тот после чая откланялся. Хозяин тот же час распорядился приготовить два платка и пять цяней серебра, которые вместе со свитками, теплой одеждой и кожаным сундуком были доставлены ученому-цзюйжэню слугой Циньтуном. А дня через два посыльный вручил Симэню готовые свитки. На темном узорчатом атласе сверкали золотом начертанные поздравления, отличающиеся безупречным слогом. Довольный Симэнь повесил их на стену.

– Господину Цяо и брату Юню свитки готовы? – спросил пожаловавший вскоре Ин Боцзюэ. – А что я почтенного Вэня не вижу?

– Да, почтенный … – протянул Симэнь. – Кобель-ерник – вот кто он.

– А что я тебе говорил, брат?! – подхватил Боцзюэ, выслушав рассказ Симэня. – За что только его расхваливали? Пустой человек – ветер в голове. Ты скажи, хорошо его вовремя распознал, а то бы он тебе всех слуг растлил. Ну а кто теперь поздравительные подписи сделает?

– Был у меня с визитом Шан Сяотан, – объяснял Симэнь. – Своего друга, Не Лянху, порекомендовал. Словесных, говорит, красот большой мастер. Не Лянху и заказал. Надписи уже готовы. Пойдем поглядишь.

Хозяин провел гостя в залу, где висели свитки. Боцзюэ принялся на все лады превозносить надписи.

– Так в чем же дело?! – недоумевал он. – Раз все готово, посылай скорее, и пусть угощения готовят.

– Завтра будет счастливый день, завтра и пошлю барана, вина и сладостей в красных коробках …

– Сын его сиятельства Ся с визитом, – неожиданно прервал их беседу слуга. – Завтра утром отбывают. Я сказал, батюшки, мол, нет дома. Просили послать слугу от господина Хэ, чтобы дом не оставлять без присмотра.

Симэнь развернул визитную карточку и прочитал:

«С нижайшим поклоном и благодарностью ваш покорный слуга Ся Чэнъэнь».

– Они, значит, в один день с Шаном выезжают. Надо будет тому и другому подарки отправить, – заметил Симэнь и обернулся к Циньтуну: – Ступай купи, а зятюшке вели упаковывать и написать визитные карточки.

Хозяин пригласил Ин Боцзюэ в кабинет пообедать.

Тут вбежал запыхавшийся Пинъань и протянул три визитных карточки.

– Их сиятельства советник Ван, командующий охранными войсками Лэй и начальник ведомства Ань прибыли с визитом, – доложил он.

«Ван Боянь, Лэй Циюань и Ань Чэнь с поклоном»

, – прочитал Симэнь и стал поспешно одевать парадное облачение.

– Ты, брат, я вижу, занят, – сказал Боцзюэ. – Я поел и пойду.

– Ты завтра ко мне приди, – наказал хозяин и, поправив халат, вышел навстречу прибывшим.

Сопровождаемые многочисленной свитой сановные гости, – квадратные нашивки на халате одного украшал серебристый фазан, другого – летящая в облаках цапля, а третьего – олень-единорог, – уступая друг другу дорогу, проследовали в парадную залу, где обменялись с хозяином приветствиями. Извинившись за причиненные в прошлый раз хлопоты, гости сели за чай, во время которого завязался разговор.

– Лэй Дунгу, Ван Шаохуа и ваш покорный слуга вынуждены снова просить вас об одолжении, – начал Ань Чэнь. – Дело в том, что господин Чжао, правитель Чжэцзяна, удостоился повышения. По случаю назначения его начальником Высшей кассационной палаты мы хотели бы устроить в его честь пир и уже разослали приглашения на девятое число. Потребуется накрыть пять столов. Актеров мы пригласим сами. Вы возражать не будете?

– Милости прошу, господа! – заверил их Симэнь. – Только прикажите! Мой дом всегда к вашим услугам.

Ань Чэнь велел сопровождающему подать свой пай серебра в сумме трех лянов и вручил их хозяину. Симэнь распорядился убрать деньги. Гости стали откланиваться.

– Цянь Лунъе уведомил меня в письме, что Сунь Вэньсян [2]служит у вас в приказчиках, – по дороге к воротам обратился к Симэню Лэй Дунгу. – Я его отпустил. Вам сообщили об этом, сударь?

– Да, – подтвердил Симэнь. – Премного вам благодарен за содействие. Разрешите в подходящее время нанести вашей милости визит.

– Не извольте утруждать себя! – воскликнул Лэй. – Мы же свои люди.

С этими словами посетители откланялись и, разместившись в паланкинах, отбыли.

Надобно сказать, что Пань Цзиньлянь, взяв в свои руки денежное хозяйство дома, первым делом завела новые весы. Слуги обязаны были всякий раз показывать ей купленные овощи и съестное. Расчеты производились только после ее личного осмотра. Расчетами собственно занималась Чуньмэй. Это она, горничная, взвешивала серебро, осыпала слуг нещадной бранью и стращала, что пожалуется хозяину, а это грозило побоями. Слуги выходили от нее ни живы ни мертвы. Среди них пошел ропот.

– При матушке Третьей как хорошо было! – говорили они друг другу. – А матушка Пятая только и знает побоями грозить.

На другой день рано утром Симэнь отбыл в управу.

– Семья Ся Лунси отбыла в столицу, – обратился он к тысяцкому Хэ после заседания. – Вы еще не послали сторожа?

– Мне как раз вчера сообщили, отвечал Хэ. – Слуга послан.

– Мне бы хотелось с вами вместе осмотреть дом, – проговорил Симэнь.

Они вместе вышли из управы и, оседлав коней, направились к дому Ся Лунси. Хозяева выехали. Только у ворот стоял сторож. Они спешились и проследовали в залу. Будущего хозяина водил Симэнь. Осмотрев помещения передней половины, они приблизились к Беседке цветов. Царило запустение. Цветов не было и в помине.

– По переезде вам придется привести в порядок места для развлечений, сударь, – заметил Симэнь. – Цветы рассадить. И эту беседку поправить.

– Да, непременно, – поддержал Хэ. – К весне все переделаю. И новые постройки возведу. Крытую галерею построю. Тогда и вас скуку развеять приглашу, сударь.

– А велико ли ваше драгоценное семейство, сударь? – поинтересовался Симэнь.

– Нет, всего несколько домочадцев. С челядью и прислугой десять с лишним человек наберется.

– Ну, в доме добрых полсотни комнат, так что вам вполне хватит.

После осмотра Хэ распорядился прибрать в доме и запереть помещения.

– Надо будет на этих днях написать дядюшке в столицу, – заключил он. – Чтобы к новому году семья приезжала.

Симэнь простился с сослуживцем и направился домой, а Хэ продолжил осмотр, после чего вернулся в управу. На другой день он распорядился, чтобы перенесли вещи, но не о том пойдет речь.

Когда Симэнь подъехал к дому и спешился, он заметил Хэ Девятого. Тот в знак благодарности поднес ему кусок шелку, четыре блюда из курятины и гусятины и жбан вина. Посыльный от дворцового евнуха-смотрителя Лю доставил короб с подарками. В нем были ярко-красные и желтые восковые свечи, два десятка столовых скатертей, восемьдесят пачек казенных благовонных палочек, коробка алойного аромата, а также жбан вина домашнего изготовления и свиная туша.

Симэнь вошел в ворота. Посыльный от Лю отвесил ему земной поклон.

– Мой батюшка свидетельствует вам глубокое почтение, сударь, – заговорил он. – Простите за скромные подношения. Может, пригодятся для награды слугам.

– В прошлый раз я скромно угостил твоего господина, а его сиятельство изволили прислать столь щедрые дары. – Симэнь распорядился убрать принесенное и продолжал. – А ты обожди немного.

Вскоре Хуатун подал посыльному чай, потом накормили. Симэнь вручил ему пять цяней серебра наградных и с ответной визитной карточкой отпустил.

Пригласили Хэ Девятого. Перед ним предстал хозяин уже не в обычной шапке, а в парадной из белого фетра. Он протянул Хэ руку и провел его в залу. Хэ Девятый поспешил отвесить хозяину земные поклоны.

– Вы проявили величайшую милость, какую только могли, батюшка, – начал он. – Вам и только вам обязан мой младший брат своим спасением. Брат тронут вашим сочувствием и благодарит вас от всей души. Примите же мои земные поклоны, батюшка.

Однако Симэнь не дал ему земно кланяться и, приподнимая его, сказал:

– Брат Девятый, мы ведь с тобой старинные друзья, так что обойдемся и без церемоний. Встань, прошу тебя!

– То было когда-то, – не унимался Хэ. – Теперь совсем другое дело. Я – человек ничтожный, вам не ровня.

И он встал сбоку. Симэнь угостил его чашкой чая.

– И зачем ты, брат, хлопотал, на подарки тратился? – говорил Симэнь. – Не могу я их от тебя принять. А кто будет тебя обижать, приди и скажи мне. Я тебя в обиду не дам. С управой нелады будут – правителю Ли напишу в твою поддержку.

– Мне прекрасно известна великая доброта вашей милости, – благодарил его Хэ, но я стал стар и передаю службу свою сыну Хэ Циню.

– И правильно делаешь! Пора и на отдых. Раз уж ты так настаиваешь, вино приму, а шелк забирай. Я тебя не задерживаю.

Хэ Девятый на все лады благодарил хозяина и, откланявшись, удалился.

Симэнь же сел в зале, чтобы посмотреть, как слуги будут готовить поздравительные свитки, упаковывать в коробы цветы, бараньи туши, вино и другие подарки. Первым он отправил Дайаня к свату Цяо, потом Ван Цзина к Юнь Лишоу.

– Меня пятью цянями серебра наградили, – вернувшись от Цяо, доложил Дайань.

Ван Цзина у Юнь Лишоу угостили чаем со сладостями, одарили куском широкого темного полотна и парою туфель. В визитной карточке Юнь Лишоу называл себя «недостойным подопечным и учеником».

– Просили низко кланяться батюшке, – докладывал Ван Цзин. – На днях пришлет приглашение на пир.

Довольный Симэнь пошел обедать в покои Юэнян.

– С отъездом Бэня Четвертого на Львиной младший шурин торгует, – начал обращаясь к хозяйке, Симэнь. – Надо будет в лавку заглянуть, благо время есть.

– Загляни – в чем дело, – поддержала его Юэнян. – А нужно будет вина или закусок, слугу пришли.

– Ладно, – отозвался Симэнь и велел готовить коня.

В парадной фетровой шапке с отороченными соболем наушниками, в парадной куртке из зеленого бархата с квадратными нашивками и в черных сапогах с белой подошвой, сопровождаемый Циньтуном и Дайанем, Симэнь направился на Львиную улицу.

Когда он подъехал к лавке, шурин У Второй и Лайчжао уже повесили у входа корзину с цветами [3]. Шла бойкая торговля шелками, тафтой и бархатом, шелком для вышивания и ватой. В лавке толпилось столько покупателей, что трудно было пройти.

Симэнь спешился, поглядел, как кипит торговля, и проследовал в расположенную сзади теплую постройку. Появился шурин и сложенными руками приветствовал хозяина.

– До двадцати лянов серебра за день выручаем, – докладывал он.

– Чтобы шурину без промедления и чай подавать и стол накрывать, как и прежде, – обращаясь к жене Лайчжао, Шпильке, наказывал Симэнь.

– И вино и стол – все сама готовлю, батюшка, – отозвалась Шпилька.

Хмурилось. Сгущались тучи.

Только взгляните:

 
Багряные тучи – сплошной пеленой.
Пронзает прохожих мороз ледяной.
 

Похоже было, собирался снег. Симэнь вдруг вспомнил, что он должен поехать к Чжэн Айюэ, и велел Циньтуну скакать домой.

– Мне меховую шубу привезешь, – наказывал он. – У матушки Старшей спроси, чтобы прислала шурину вина и закусок.

– Слушаюсь! – отозвался слуга и ускакал домой.

Немного погодя он привез Симэню длинную шубу на собольем меху. За ним следовали с коробом солдаты. Они принесли вина и закусок. В коробе стояли четыре блюда соленой курятины, жареные на масле голуби, четыре блюда из морских деликатесов к вину, блюдо луку и кувшин вина.

Симэнь выпил за компанию с шурином три чарки вина и наказал ему:

– Ты и на ночь тут оставайся, шурин. Располагайся как дома. А я поехал.

Симэнь прикрыл глаза пылезащитным флером, сел на коня и отправился к Чжэн Айюэ в квартал «кривых террас». Его сопровождали Дайань и Циньтун. Когда свернули на Восточную улицу, запорошил снег и ветер заслонил все небо благодатными хлопьями [4].

Да,

 
Плясали хлопья в воздухе величиной с кулак,
И сетовали путники на холод и на мрак.
 

Только взгляните:

 
Суровая стужа сковала просторы,
И все ж снегопаду мы искренне рады:
Начесаны хлопка пушистого горы,
Настелены ваты сугробы-громады.
Алмазов сверкают огромные груды –
Иди, собирай их корзинами всюду!
Вот стебли бамбука, дрожа от озноба,
Пригнулись под толстой циновкою снежной.
Мечтательно смотрит богач на сугробы,
Пристроясь к жаровне с углем безмятежно.
Ведь он пребывает под крышей надежной,
О бедном народе ему не тревожно.
Расшитая куртка на нем или шуба,
Цветущей он веткою сливы играет.
«Обилие снега, – твердят его губы, –
Отечеству знак благовещий являет».
А также беспечен отшельник в горах,
Живущий заботою лишь о стихах.
 

Симэнь держал путь по щедро рассыпанному нефриту и осколкам яшмы. Соболью шубу его облепили сверкавшие белые бабочки. Конь топтал серебряные цветы. Вот и «кривые террасы». У ворот Чжэн Айюэ он спешился. Его сразу заметила служанка.

– Батюшка пожаловали, – тотчас же доложила она.

Навстречу гостю вышла мамаша Чжэн и проводила его в приемную.

– Премного благодарна вам, батюшка, за щедрые дары, – после приветствий обратилась хозяйка. – Опять вам моя дочка доставила беспокойства. А матушку Старшую и матушку Третью от меня за цветы и платки поблагодарите.

– Плохо я ее прошлый раз угостил, – вежливо ответил Симэнь и сел. Дайаню было велено ввести коня и поставить во дворе.

– Прошу вас, батюшка, – снова обратилась к гостю хозяйка. – Пройдите в гостиную. Айюэ только что с постели. Причесывается. Она вас вчера целый день прождала. Нынче ей что-то нездоровиться, вот и пролежала.

Симэнь прошел через внутренние покои в гостиную. Утопающее в зелени окно было чуть-чуть приоткрыто, низко свисали теплые пологи. На полу в начищенной до блеску большой медной жаровне горел уголь. Симэнь спустился в стоявшее посреди комнаты кресло.

Первой появилась Чжэн Айсян. Поклонившись гостю, она подала чай. За ней вошла и Айюэ. Ее волосы держали отороченный каланом ободок в виде спящего кролика, украшенная ханчжоуской бирюзою и цветами зимней сливы шелковая сетка, а также золотые и серебряные шпильки. Прическа ее напоминала окутанную туманною дымкой черную тучу. Напудренные ланиты нежно розовели. Она казалась хрупким изваянием, благоуханным, как цветок. На ней были белая шелковая накидка, зеленая парчовая безрукавка и широкая в крапинку юбка, из-под которой выглядывали малюсенькие лотосовые лепестки-ножки. Ее тонкие брови походили на серпик едва родившегося молодого месяца, так изящно они были изогнуты. Это была спустившаяся в мир смертных фея с вершин Лофу, оказавшаяся среди людей богиня с Уских гор [5].

Айюэ с улыбкой приблизилась к Симэню и поклонилась.

– В тот раз я так поздно вернулась, – проговорила она. – Гости задержались, потом матушка Старшая угощала. Никак не хотела отпускать. Только в третью ночную стражу до дому добралась.

– Ишь ты говорунья какая! А вы с Ли Гуйцзе здорово тогда Попрошайку Ина в оборот взяли! Под орех разделали.

– А он, урод, чего из себя строит?! – оправдывалась певица. – Еще на пиру с поганым языком вылезает. Думал нас унизить? Рябой Чжу в тот раз тоже лишнего хватил. Подговаривался меня провожать. Что, говорю, у батюшки фонаря, что ли, не найдется? Куда напрашивается! Лучше, говорю, вон в помойную яму садись, а то оттуда вони что-то не слышно.

– А Хун Четвертая говорила, будто Рябой Вана Третьего подговорил пригласить Жун Цзяоэр [6]с Большой улицы.

– Да, у Жун Цзяоэр переночевал ночку, «воскурил благовонную свечу» и тю-тю – к Цинь Юйчжи вернулся. – Айюэ помолчала немного и продолжала: – Вам не холодно, батюшка? Пройдем в спальню.

Симэнь проследовал в спальню, где снял соболью шубу и подсел рядом с Айюэ к горящей жаровне. Расстилавшийся по спальне аромат так и бил в нос.

Вошла служанка и принялась собирать на стол. Появились четыре блюда тонко приготовленных закусок и три блюдца с имбирем. Немного погодя она внесла три чашки пирожков, начиненных мясом с молодой капустой и душистым луком, и с вершок величиною пельмени.

За компанию с Симэнем сели обе сестры. Перед каждой стояло блюдце с едой. Айюэ хотела было подложить гостю из своего блюдца, но он остановил ее.

– Нет, нет, мне хватит, – говорил он. – Я только что из шелковой лавки. С шурином закусили немного. Тебя повидать захотелось, вот и надумал заехать, а тут снег пошел, пришлось слугу за шубой посылать.

– Вы, батюшка, вчера обещали, я целый день прождала, – говорила Айюэ. – Не думала, что вы нынче пожалуете.

– Не мог я вчера, – пояснял Симэнь, – Гостей принимал.

– Я вас вот о чем хотела попросить, батюшка, – начала Айюэ. – Не могли бы вы купить мне соболью шкурку, а? Мне горжетку хочется сделать.

– Почему ж не могу? – отозвался Симэнь. – У меня приказчик только что привез из Ляодуна десяток отличных собольих шкурок. У матушек тоже нет горжеток. Буду им заказывать, тогда и тебе сделаю.

– Вы одну Айюэ признаете, а мне не поднесете? – спросила Айсян.

– Обеим подарю.

Сестры тотчас же поднялись с места и поклонами благодарили гостя.

– Только Гуйцзе с Иньэр чтоб ни слова! – наказал Симэнь.

– Ясное дело, – сказала Айюэ. – А Ли Гуйцзе, как узнала, что вы Иньэр звали, интересовалась, когда я домой воротилась. Я скрывать не стала. Батюшка, говорю, господина Чжоу приглашал, и мы вчетвером целый день пели. А тебя, говорю, батюшка оттого звать не решился, что среди гостей был и Ван Третий. Нынче же родных и друзей приглашает, потому и тебя позвал. Она ни слова мне в ответ.

– Ты ей верно объяснила, – заметил Симэнь. – Я ведь и Ли Мина не звал. Дядя Ин меня упросил. А когда день рождения матушки Третьей справляли, Гуйцзе с подарками пришла, прощения у меня просила. Не заступись за нее матушки, я бы с ней не стал мириться. И все-таки я оставил Иньэр одну. Это чтобы знала.

– Матушка Третья рождение справляла? – спросила удивленная певица. – А я и не знала. Ничего не послала.

– Вот погоди, батюшка Юнь будет пир устраивать, тогда с Иньэр приходите.

– Обязательно придем, только скажите, – отозвалась Айюэ.

Немного погодя служанка убрала со стола. Айюэ достала полированную деревянную шкатулку и высыпала из нее тридцать две фишки слоновой кости. Симэнь и Айюэ расположились на разостланном на кане ковре. За их игрою наблюдала подсевшая сбоку Айсян.

А на дворе носимые ветром кружились, словно в пляске, грушевые лепестки-снежинки и опускались стаями на землю.

Только взгляните :

Во мгле порхая, на коньке резном заблудшие покой, наконец, обретали. Мгновение ока – и опять запорошили «осиные усы» [7]. В воздухе кружатся – точно нефритового дракона чешуя. Белого аиста пух нежно на землю садится. Похоже, крабы по песку едва ползут. Кажется, нарочно разбросали у крыльца рукою щедрою целые груды нефрита.

Да,

 
Снег – значит, урожай плодов и злаков.
Кому ж сулит богатство этот год?
В Чанъани не для всех он одинаков,
Обилие немногим он пошлет…
 

Они немного поиграли в кости, и на столе появилось вино. На блюдах горою лежали фрукты и редкостные яства. Из чашек исходил аромат плиточного чая с драконовой печатью [8], в янтарных кубках пенилось вино. Лились песни и романсы, смеялись алые уста. Айсян и Айюэ по очереди угощали гостя. Потом, как и полагается, подтянули вереницу колков, перекинули через плечо шелковый шнур инструментов и, ударив по струнам в лад, запели из цикла на мотив «Синяя куртка»:

 
По тебе, мой нежный тоскую,
Ты – любовник лучше иных!
По тебе, мой нежный тоскую,
Сколько было дней золотых?!
Мы шутили вместе, гуляли,
Нараспев читали стихи,
А теперь – увижу едва ли,
Даже к письмам ты стал глухим.
В деве – нежность, чудо-краса,
В парне – всех талантов букет.
Рыба – в море, гусь – в небеса [9]…
Затерялся милого след.
 

На мотив «Милого браню»:

 
Затерялся любезного след.
С ним мы были едины, а ныне и весточки нет.
Был он нежен, как будто цветок,
Красотою своею затмить всех бы молодцев смог.
Был он гибок, как тонкая ива,
Не забыть, как мы вместе ветвями сплеталась стыдливо.
 

На мотив «Встречали барабанным боем»:

 
Как изыскан и изящен,
Как умен и горделив.
Ни поэта слог блестящий,
Ни свирели звук летящий
Взор его, любовь сулящий,
Передать бы не могли!
 

На мотив «Тронута милостью царской»:

 
Ах, как ты жесток!
На страданья обрек!
Погибаю от черной тоски!
Лю, Ханя и Ду [10]
Я читать не иду –
Взято сердце в стальные тиски.
Разлука гнетет –
Одиночества лед
Исхудала, осунулась я.
Мы радость любви
Утеряли в дали.
Ах, унылая участь моя!
 

На мотив «Песенки Восточного Оу»:

 
Похож ты на Паня,
Твой стан, как у Шэня [11].
Но радость свиданий прошла.
Огонь уничтожил
Святую обитель,
Лишь черная кружит зола.
Любви ненадежной
Мосты голубые
Навеки укрыла волна [12].
 

На мотив «Собираем чайный лист»:

 
Тоска – Южных гор тяжелей.
И горе бездонней Восточного моря.
Ты был всех на свете милей.
Добился любви – и насытился вскоре.
 

Добавочный романс:

 
Что с нами, циничными стало?!
Ученый замерз за столом.
Не слышен души его стон.
Смешны и скучны идеалы!
 

На мотив «Ночной крик ворона»:

 
Бывало пировал среди красавиц юных,
Как резвый конь, носился по лугам
И радовали встречи ночью лунной,
И ласточек весенний гам.
А летом на пруду цветущие кубышки,
И астры осенью на пустыре,
И благодатный снег, такой пушистый,
На зимнем вымерзшем дворе.
В хоромах мчались месяца в пирушках дружных,
Дымились блюда, прямо из печи…
Скитаюсь ныне бобылем недужным,
И скорбь не вылечат врачи.
Разлука – нет иных кручин,
А сердце рвется и кричит.
 

На мотив «Вздымается все выше»:

 
В тоске день и ночь, на яву и во сне,
О нежной подруге своей вспоминая,
Что феей небесной являлась ко мне,
Красою луну и цветы затмевая.
На флейте играла и пела она,
Походкою легкой, как феникс, парила,
Была проницательна ты и умна,
И счастье жемчужной улыбкой дарила.
 

На мотив «Тетеревов»:

 
Гляди, как легка, грациозна она,
Хоть ей не к лицу эта грубая роба,
Помада на нежных губах чуть видна,
Но с ней бесконечно мы счастливы оба.
Пусть пенится в кубках, искрится вино,
Высокие свечи сияют особо,
Пусть жить нам в супружестве век суждено
И будем любить мы друг друга до гроба.
 

Заключительный романс:

 
Открыт тебе путь –
утолишь все желанья.
Закрыт он судьбою –
напрасны старанья.
Но помни:
ты сам назначал мне свиданья…
 

Певицы спели цикл романсов и принялись играть с Симэнем в кости. Опять вздымались кубки, ходили чарки. Царили оживление и улыбки.

Симэнь заметил висевшую на ширме у кровати картину «Красавица любуется луной» [13]. Его внимание привлекли начертанные на свитке стихи:

 
«Чаровница, чудо-краса,
Ослепительные глаза.
Юбку чуть колыхнул ветерок,
Распустился весенний цветок,
Что в долине растет Золотой [14]
И соперничать может с луной.
А душою чиста, как Цай Янь [15],
Грациозней, чем горная лань,
И ее поэтический слог
Превзойти Чжо Вэньцзюнь превзойти даже смог [16].
С вожделеньем смотрю и люблю…
Саньцюань писал во хмелю.»
 

– Саньцюань, по-моему, прозвание Вана Третьего? – прочитав стихи, спросил удивленный Симэнь.

– Это он давно писал, – после замешательства солгала Айюэ. – Он теперь и прозвание изменил. Боится, батюшка разгневается. Как я, говорит, буду Саньцюанем, когда батюшка прозывается Сыцюань [17]? Он принял поэтому прозвание Сяосюань – Домик [18].

С этими словами Айюэ взяла кисть и, подойдя к свитку, зачеркнула прозвание.

– Не знал я, что он его изменил, – заметил весьма польщенный Симэнь.

– Я слыхала, как он другу объяснял, – продолжала певица. – Покойный родитель мой, говорит, прозывался Исюань – Уединенная Мансарда, вот я и взял прозвание Сяосюань.

Тут Чжэн Айсян удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем. Они, плотно прижавшись друг к дружке, продолжали пить вино и играть в кости. Речь зашла о госпоже Линь.

– Вот кто в любви понимает толк! – воскликнул Симэнь. Тут как-то меня Ван Третий угощал. Она меня сама пригласила в свои покои, где я выразил ей почтение. Упросила меня стать приемным отцом ее сыну и принять подарки. Очень хочет, чтобы я был его наставником и вывел в люди.

– А кто вам, батюшка, к ней дорожку указал, а? – хлопнув в ладоши и смеясь от восторга, подхватила Айюэ. – Мне спасибо говорите. Погодите немного, и жена Вана вашей станет.

– Сперва уж я хозяюшке «воскурю благовонную свечу», – говорил Симэнь. – На Новый год думаю пригласить ее с сыном и невесткой к себе. Пир устрою, пусть на фонари полюбуются. Интересно, придет она или нет.

– Видели бы вы, батюшка, ее невестку! – продолжала свое певица. – Писаных красавиц затмит. Сколько игривости и очарования! А всего девятнадцать. И сидит дома одна-одинешенька, словно вдовушка. Ван ведь и домой не заявляется. Стоит вам, батюшка, чуть-чуть постараться, и она будет принадлежать вам.

Они сидели, припав друг к другу, когда служанка внесла тарелочки с деликатесами. На столе появились орехи, водяные каштаны, ненюфаровые зерна, свежие померанцы, белые, словно снег, груши, яблоки, апельсины и другие фрукты. Айюэ протянула Симэню блюдце, предлагая закусить яствами. Потом из собственных уст остроконечным язычком сунула ему прямо в рот кусочек благоухающей медовой лепешки. А немного погодя, обнажив из-под рукава нежные пальчики, приподняла полы его светло-коричневой атласной куртки и бросила взор на белые шелковые штаны. Симэнь распустил пояс, чтобы показать ей воителя и велел женщине поиграть с ним. Сдерживаемый серебряной подпругой, багровый от напряжения, с подъятой главой он являл вид грозный и устрашающий. Симэнь предложил Айюэ попробовать его на вкус. Склонилась накрашенная головка, изогнулась напудренная шея, приоткрылись алые уста, которые стали звучно засасывать и выталкивать, двигая взад и вперед, после чего обоих любовников охватила огненная страсть. Симэнь уже жаждал утех, но красавица удалилась во внутренние комнаты. Симэнь тоже вышел.

Снег валил пуще прежнего. Когда Симэнь воротился в спальню, служанка уже повесила парчовый полог, положила на постель расшитые неразлучной парой уточек подушки, опустила газовый занавес и, воскурив ароматы, постелила помягче постель. После того как она помогла Симэню раздеться, он забрался на отделанную слоновой костью кровать. Вскоре, завершив омовение, вернулась и Айюэ. Она заперла дверь, и они легли под парчовым пологом.

Да,

 
Немало нужно нежной лести,
Чтоб с мотыльком кружиться вместе.
Тому свидетельством стихи:
Быть вместе или врозь —
в том случай – господин.
Уже пора вставать —
зарделся газ гардин.
Возлюбленные все
как тучи Чуских гор.
Вонзится ли утёс
в надоблачный простор? [19]
 

Они наслаждались игрою дождя и тучки вплоть до первой ночной стражи. Потом встали, поправили платье и прическу. Служанка внесла светильник, поставила им доброго вина и закусок.

– Зонт и фонари принесли? – спросил хозяин Дайаня, осушив несколько чарок.

– Циньтун принес, – отвечал слуга.

Симэнь стал откланиваться. Айюэ с мамашей проводили гостя за ворота.

– Батюшка! – крикнула Айюэ, когда гость сел на коня. – Если будете звать, заранее предупредите.

– Хорошо, – ответил Симэнь и под зонтом по снегу отбыл из заведения.

Юэнян он сказал, что выпивал с шурином У Вторым на Львиной, но не о том пойдет речь.

Настало восьмое число. Хэ Юншоу перенес вещи в дом Ся Лунси. Симэнь отправил ему по случаю новоселья четыре коробки чая со сладостями и на пять цяней платков.

Прибыл Ин Боцзюэ. Поскольку небо прояснилось, подул ветер и сильно похолодало, Симэнь оставил его в переднем кабинете погреться у жаровни. Слуге было велено накрывать стол.

За столом разговорились.

– Свату Цяо и брату Юню подарки я отправил, – говорил Симэнь. – И от тебя два цяня серебра послал. Так что не беспокойся. Жди приглашения.

Боцзюэ из благодарности всплеснул руками.

– Господин Хэ переехал, – продолжал Симэнь. – Чаю ему на новоселье послал. А ты не посылал?

– А он, думаешь, пригласит? – спросил Боцзюэ. – Да! Зачем это к тебе тогда начальник ведомств Ань приезжал? А с ним были что за господа?

– Это командующий Лэй и советник Ван, – объяснял Симэнь. – Они в прошлый раз у меня прием устраивали и теперь просили. Ханчжоуский правитель Чжао Тин повышения удостоился – помощником начальника Высшей кассационной палаты назначается. Они сами чжэцзянцы, а он у них в свое время правителем служил. Ну как же не угостить! Как не почтить! Актеры от них будут. Просили гостевой стол накрыть, остальные обыкновенные, а вручили всего три ляна. Придется, наверно, хоть певцов позвать.