Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Автор Неизвестен

– Доктор, умоляю, сделайте все, что только возможно, для спасения больной, – просил лекаря Симэнь. – Я вас щедро отблагодарю.

– Какой может быть разговор! – воскликнул Жэнь. – Мы друзья, и я, разумеется, сделаю все, что в моих силах.

После чаю Симэнь проводил лекаря за ворота, одарив куском ханчжоуского шелка и двумя лянами серебра. Циньтуна послали за лекарством под названием «отвар успокоения селезенки». Пинъэр приняла его в разогретом виде, но кровотечение не только не приостановилось, но даже усилилось.

Еще больше забеспокоился Симэнь и распорядился пригласить медицинское светило Ху с Большой улицы.

– Пневма проникла в кровеносные сосуды, жар вошел в обиталище крови – в матку, – заключил Ху и прописал снадобье, действие которого оказалось не большим, чем действие камушка, брошенного в пучину необъятного океана.

Симэнь вызвал врачей. Юэнян же оставила у себя барышню Шэнь. На другой день певица отбыла в паланкине. Хозяйка дала ей пять цяней серебра, узорную шелковую безрукавку и целую коробку головных украшений.

Хуа Цзыю, узнавший о недомогании Пинъэр еще на пиру по случаю открытия атласной лавки, велел жене купить подарки и навестить больную невестку. Та нашла Пинъэр сильно похудевшей, и обе женщины не удержались от слез. Юэнян пригласила гостью к себе и угостила чаем.

– Батюшка, вы пригласили бы к матушке Шестой медицинское светило Чжао, – советовал хозяину Хань Даого. – Он за Восточными воротами проживает. Крупный специалист по женским болезням. Вот знаток! В прошлом году, когда жена моего племянника страдала расстройством месячных, доктора Чжао звали. Он наверняка вылечит.

Симэнь отправил Дайаня с Ван Цзином на лошади за городские ворота к врачу Чжао, а сам позвал Ин Боцзюэ. Друзья советовались во флигеле.

– Шестая у меня совсем плоха, – говорил Симэнь. – Не знаю, что и делать.

– Что случилось? – воскликнул удивленный Боцзюэ. – Ведь говорили, моей невестушке лучше стало.

– Да вот как сына потеряла, так и тоскует изо дня в день, – объяснил Симэнь. – Опять недуг открылся. Я уж на праздник барышню Шэнь позвал. Думал, послушает, тоску, может, рассеет. Она и чарку только пригубила, а к себе пришла и упала без памяти на пол. Висок ссадила. Я лекаря Жэня звал. Состояние, говорит, сильно ухудшилось. От лечения кровотечение усилилось.

– Тебе, брат, не мешало бы пригласить медицинское светило Ху, – посоветовал Боцзюэ. – Что он скажет.

– Он говорит, пневма проникла в кровеносные сосуды, – пояснил Симэнь. – И его снадобье никакого улучшения не дало. Приказчик Хань предложил вызвать светило медицины Чжао Лунгана, специалиста по женским болезням. Он за городскими воротами живет. Я слуг к нему послал. Как я переживаю, глядя на ее страдания! Это она из-за сына убивается. Днем и ночью тоскует, вот и слегла. Бабы, они ведь себя сдержать не могут. Как ее ни уговаривай, она и слушать не хочет. Уж и не знаю, что делать.

Пока они беседовали, вошел Пинъань.

– Батюшка Цяо пожаловали, – объявил он.

Симэнь проводил свата Цяо в залу, где после приветствий они сели.

– Дошел до меня слух о недомогании нашей почтенной сватьюшки, – заговорил Цяо. – Вчера от племянника узнал, жена вот-вот должна прийти навестить больную.

– Болеет, – отвечал Симэнь. – С тех пор, как лишилась сына. Она и раньше страдала расстройствами, а тут еще переживания. Вот недуг и усилился. Благодарю вас, сватьюшка, за сочувствие.

– Был врач?

– Она всегда лечилась у Жэнь Хоуси, – объяснил Симэнь. – Вчера приглашал доктора Ху с Большой улицы. Дал лекарство, а ей еще хуже стало. Теперь за Чжао Лунганом послал, знатоком женских болезней.

– А почтенного врачевателя Хэ не звали? – спросил Цяо. – Он проживает как раз напротив уездной управы. Вот кто в пульсе-то разбирается! И сын у него, Хэ Цисюань, стал известным медиком. Почему бы не пригласить его к сватьюшке?

– Уж обождем Чжао Лунгана, – решил Симэнь. – Что он скажет. А там увидим.

– А я бы позвал того и другого, – посоветовал Цяо. – Пусть сначала почтенный Хэ даст заключение и посидит во флигеле, потом Чжао Лунган свое слово скажет. А затем можно будет попросить их посоветоваться между собой. Тогда они и лекарство найдут более действенное.

– А вы правы, сватушка, – согласился Симэнь и кликнул Дайаня: – Возьми мол визитную карточку и ступай вместе с Цяо Туном к почтенному врачевателю Хэ. Он живет против управы.

– Слушаюсь! – ответил Дайань и удалился.

Симэнь пригласил Боцзюэ в залу. Тот приветствовал Цяо, и они сели пить чай.

Немного погодя прибыл почтенный Хэ и поклоном приветствовал присутствующих. Симэнь предложил ему почетное место на возвышении.

– Давно мы с вами не виделись, почтенный сударь! – воскликнул, подняв руку, Симэнь. – А у вас и голова побелела, и бороду посеребрило.

– Как поживает ваш сын? Процветает? – спросил Цяо.

– Он занят ежедневной службой в управе, – отвечал Хэ. – У него совершенно не остается свободного времени. Так что посещать пациентов приходится вашему покорному слуге.

– У вас весьма бодрый вид, сударь, при ваших высоких годах, – заметил Боцзюэ.

– Мне вот исполнился восемьдесят один год.

Подали чай. Слуга пошел сообщить о прибытии врача. Немного погодя Хэ пригласили в спальню Пинъэр. Горничные тотчас же помогли больной приподняться и сесть на кровать. Ее ароматные волосы-тучи были туго завязаны. Она похудела до неузнаваемости.

Только взгляните на нее,

Лицо – как фольга золотая, тело – слиток серебра. Поблекло и пропало изящество, увяла, износилась чудо-красота. В груди дыхание сперло, и даже по утрам страшится отвару ложку поднести к губам. Пять внутренностей вздуты [12], и весь день нет сил принять пилюлю. А в тишине ночной в ушах удары гонгов раздаются. И стоит лишь забыться – во тьме перед глазами светляки. Шесть проявлений пульса [13]едва различимы, Восточной вершины судья [14]торопит уход ее жизни. И дух уже уносится неясный, зовет его с собой бодхисаттва Западного рая [15]. Посланец Погребальных Врат [16]пожаловал к ней в гости, и он уже у тела. Нет, будь тут сам Бяньцюэ, целитель луский [17], и тот не взялся бы лечить.

Обследовав пульс, почтенный Хэ вошел в залу.

– У сударыни семенная энергия прорвалась сквозь кровеносные сосуды [18], после чего привела в раздражение пневму и мозг. Пневма и кровь столкнулись друг с другом, и открылось маточное кровотечение. Хотя если посмотреть глубже, причина болезни не совсем ясна.

– Позвольте узнать, каким образом вы намереваетесь лечить больную? – спросил Симэнь.

Во время этого обсуждения доложили о прибытии доктора Чжао, которого привели Циньтун и Ван Цзин.

– Кто прибыл? – спросил Хэ.

– Слуги привели еще одного медика, – отвечал Симэнь. – Прошу вас, почтенный сударь, не придавать этому значения. Пусть и он обследует пульс. Тогда я попросил бы вас вдвоем обсудить состояние больной и решить, какое лекарство скорее облегчит недуг.

Вскоре появился доктор Чжао. Симэнь, а за ним и все остальные, приветствовали вошедшего. Почтенный Хэ сидел в центре. Доктору Чжао предложили место слева от него. Ин Боцзюэ расположился справа, а Симэнь занял место хозяина. Лайань подал чай. После чаепития посуду убрали.

– Позвольте узнать высокие имена почтенных господ, – обратился Чжао к сидевшим рядом с ним.

– Фамилия этого господина – Хэ, а моя – Цяо, – сказал сват Симэня.

– Ваш покорный слуга – Ин, – отрекомендовался Боцзюэ. – Позвольте узнать ваше почтенное имя, сударь. Где вы проживаете? Чью школу чтите?

– Ваш покорнейший слуга, – начал Чжао, – обитает за Восточными воротами, в Первом переулке, у храма Второго отрока [19], у моста Трех поворотов, у Четвертого колодца. Прозываюсь я Чжао Лунган по кличке Каверзник [20], живу врачеванием. Мой дед занимал пост старшего медика в Коллегии врачей Его Величества, отец был знаменитым врачом округа Жуфу [21]. Три поколения в нашем роду посвятили себя исцелению болящих. Изо дня в день я упорно изучаю труды Ван Шухэ [22], читаю «Трактат о свойствах лекарств» Утин-цзы, почтенного старца из Дунъюань [23], «Исконные вопросы Хуан-ди» [24], «Канон трудностей» [25], «Книгу исцеления» [26], «Главное из принадлежащего Даньси» [27], «Профессиональные тайны Даньси» [28], «Тайны пульса старца Цзегу» [29], «Тринадцать неизменных рецептов» [30], «Рецепты сильнодействующих составов ценой в тысячу золотых» [31], «Чудодейственные рецепты предельного долголетия» [32], «Священные рецепты с моря» [33]– Словом, нет книг, которые бы я не читал, нет книг, которые бы я не изучал. Мне открыты лекарственные способы излечения грудной полости, под пальцами моими проясняется тайная пружина пульса, понятны мне пометы различения сил тьмы и света по шести пневмам и четырем сезонам [34], всякие там внешние и внутренние признаки [35]. Я определяю глубинные и поверхностные колебания разъединяющего пульса [36]явления в теле ветра и недостаточности, холода и жара [37]. С первого взгляда постигаю струнный и наводняющий, лукообразный и окаменелый пульсы [38]. Но мое косноязычие не позволяет даже перечислить всего, что я знаю. Вот несколько поэтических строф. Они лучше раскроют вам суть моих достоинств. Внемлите:

 
Я – всем известный Чжао-врачеватель,
Талантов медицинских обладатель.
И у меня больных – невпроворот:
С утра так и толпятся у ворот!
Неведомы мне снадобья и травы,
Лекарств не отличаю от отравы.
Недужных я по-своему лечу –
При них в бубенчик весело бренчу [39]:
Наукою пренебрегая грубо,
Больному заговариваю зубы
И серебро раздобываю ловко…
Стяну больную голову веревкой,
Прижгу глаза настойкою полынной,
В ушах иглою ковыряю длинной,
На боли в сердце сетовать начнешь –
Уверенно берусь за острый нож.
Чем кончится болезнь – гадать не надо.
Моя забота – за труды награда.
Беда нередко в тот приходит дом,
Где практикуюсь в ремесле своем.
 

Да,

 
Он, подвиги свершая, не забудет,
что чрево ублажить необходимо.
Целителей пути, как и блаженных,
воистину же неисповедимы!
 

Все громко рассмеялись.

– Смею узнать, вы причисляете себя к прямым наследникам предков или же к побочным? – обратился к Чжао почтенный Хэ.

– Что это значит? – недоумевал Чжао.

– А то, что прямой наследник перенимает науку предков, – пояснил Хэ. – Побочный же лишь осведомляется о болезни и прописывает лекарство.

– Неужели нам, почтенный сударь, неведомо завещание древних?! – удивился Чжао. – Осмотри, принюхайся-прислушайся, расспроси, ощупай [40], и только тогда ты найдешь чудодейственное волшебное средство. Так говорили древние, и так поступаю я, потомственный медик в третьем поколении. Прежде всего расспрашиваю о болезни, а потом смотрю пульс. Еще нужно наблюдать за общим состоянием духа, подобно тому, как сам Цзыпин сопоставлял свои расчеты с пятью небесными телами [41]Также надо наблюдать отражение судьбы на руках и в лице, и только тогда можно увидеть истинную картину и наверняка не ошибиться.

– В таком случае прошу вас, почтенный сударь, осмотреть больную, – предложил Хэ.

Симэнь велел Циньтуну предупредить горничных и пригласил медика Чжао в спальню. Лекарь в сопровождении хозяина вошел туда. Пинъэр только что успокоилась и забылась, но ее снова подняли и посадили на постель среди подушек. Чжао ощупал пульс сперва на левой руке, потом на правой. Затем попросил ее поднять голову и стал всматриваться. Пинъэр едва подняла голову.

– Почтеннейший сударь! – обратился Чжао к Симэню. – Попрошу вас, спросите сударыню, знает ли она, кто я.

– Кто этот господин? – спросил Симэнь.

Пинъэр подняла голову и взглянула на сидевшего перед ней Чжао.

– Наверное, господин доктор, – наконец проговорила она тихо.

– Не беспокойтесь, сударь! – воскликнул Чжао. – Раз еще распознает людей, стало быть, не умрет.

– Осмотрите как можно внимательней, прошу вас, доктор! – говорил Симэнь, улыбаясь. – Щедро вас отблагодарю.

Чжао долго осматривал больную.

– Судя по цвету лица, биению пульса, – наконец заговорил лекарь, – у вашей почтенной супруги, только прошу, сударь, на меня не обижаться, если не поражение от холода, то разные внутренние болезни, если не после родов, то до зачатия.

– Да нет, совсем не это! – воскликнул Симэнь. – Еще раз повнимательнее исследуйте, сударь.

– Должно быть, сударыня переела, – гадал Чжао. – От обильной пищи страдает.

– Да она днями крошки в рот не берет.

– Значит, желтуха изводит.

– Да нет же.

– Нет?! Но отчего же так пожелтело лицо? – недоумевал Чжао. – Может понос от явления недостаточности в селезенке, а?

– Нет у нее никакого поноса, – говорил Симэнь.

– Ну тогда что за болезнь такая? – совсем недоумевал Чжао. – Прямо и ума не приложу.

Почтенный Чжао долго сидел молча.

– А! Вспомнил! – оживился он наконец. – У сударыни если не шанкр, то точно расстройство месячных.

– Откуда у замужней женщины может быть шанкр? – воскликнул Симэнь. – А насчет месячных вы близки к истине.

– Будда милостливый! – вскрикнул Чжао. – И как это меня осенило! Наконец-то попал в точку.

– Что же происходит при таких расстройствах? – спрашивал Симэнь.

– Месячные либо совсем прекращаются, либо начинается маточное кровотечение, – пояснил Чжао.

– Так вот! – не выдержал Симэнь. – У моей жены они хлещут, не переставая, поэтому она и похудела. Есть ли у вас для нее хороший препарат быстрого действия? Я очень щедро отблагодарю.

– Не беспокойтесь, сударь! – успокаивал его Чжао. – Я найду средство. Чудесное лекарство составлю. Когда выйдем в залу, я рецепт выпишу.

Симэнь проводил лекаря в залу, где все еще сидели сват Цяо и почтенный Хэ.

– Какой же недуг у сударыни? – спросили они Чжао.

– Обильные кровотечения, насколько я могу судить, – отвечал он.

– Чем же вы полагаете лечить больную? – поинтересовался Хэ.

– Есть у меня чудодейственный состав, – отвечал Чжао. – Исцеляет без промедления. А состоит он вот из чего. Слушайте:

 
Безвременник, кровохлебку, зверобой
С бузиною растереть и беленой,
Из крапивы, сонной одури простой
Приготовить с волчьей ягодой настой,
Заманиху, хрен, желтушник серый взять,
С луком, с медом, с миндалем перемешать,
Хмель добавить, подмешать мышьяк и мак,
Принимать по целой чашке натощак [42].
 

– Но таким зельем немудрено и отравить больную, – заметил почтенный Хэ.

– А что говорили в старину? – возражал лекарь Чжао. – Отрава горечь во рту оставляет, а хворь изгоняет. Чем лямку тянуть, страдать, лучше уж отмучиться раз и навсегда.

– Какую же чушь несет этот балбес! – воскликнул Симэнь и обернулся к слугам: – Гоните его вон!

– Раз его ваш приказчик рекомендовал, с пустыми руками неудобно отпускать, – заметил сват Цяо.

– Ладно! Отвесьте в лавке два цяня и пусть идет своей дорогой, – распорядился Симэнь.

Получив два цяня серебра, медицинское светило Чжао стрелой пустился восвояси.

– Это же самый настоящий неуч! – обернувшись к свату Цяо, сказал Симэнь, едва Чжао вышел из залы.

– Разве вы его не знали? – вставил почтенный Хэ. – Это же Чжао Каверзник. За Восточными воротами живет, в бубенчик бренчит, прохожим голову морочит. Я только сказать не решился, а ведь он в медицине полный профан. Я займусь составлением лекарства тотчас же по возвращении домой. Если прекратится кровотечение и полегчает в груди, значит, почтенная супруга ваша пойдет на поправку. Если же мне не удастся облегчить недуг и восстановить аппетит, тогда я бессилен чем-нибудь помочь.

Почтенный Хэ стал откланиваться. Симэнь вручил ему лян серебра и отправил с ним за лекарством Дайаня.

Под вечер Пинъэр приняла снадобье, но и оно не принесло ни малейшего улучшения.

– Нельзя ей давать столько лекарств! – предупреждала хозяина Юэнян. – Тем более на голодный желудок. К чему зря человека травить? Помнишь, еще У Бессмертный предсказывал ей обильное кровотечение на двадцать седьмом году жизни? А ведь ей как раз двадцать семь. Послать бы за Бессмертным. Он сказал бы, что ей на роду написано. Может, какая зловещая звезда ее судьбой правит? Тогда молебен заказали бы Бессмертному.

Симэнь тотчас же вручил слуге свою визитную карточку и направил его к командующему Чжоу, но там сказали, что Бессмертный У – странник, который не задерживается подолгу на одном месте, подобно плывущему облаку.

– Когда Бессмертный У появляется в здешних краях, – объяснили слуге, – он обыкновенно останавливается в храме Духа Земли на юге от города. Но в этом году он еще в четвертой луне отбыл в горы Удан [43]. Советуем вам обратиться к прорицателю Хуану. Он проживает в храме Истинного Воина [44]. Известный вещатель. И берет только три цяня серебра. Но по домам он не ходит. Будущее видит словно в зеркале.

Симэнь послал к прорицателю Чэнь Цзинцзи. Тот взял с собой три цяня и направился на север к храму Истинного Воина. На воротах Хуана висела надпись: «За три цяня предсказываю грядущих дней судьбу по начертаниям преднебесной схемы «Книги Перемен» [45].

Чэнь Цзинцзи отвесил прорицателю поклон.

– Не могли бы вы, учитель, сказать судьбу одной особы? – обратился он к Хуану, вручая серебро. – Двадцати семи лет от роду [46], родилась в полуденный час под седьмым знаком, пятнадцатого дня в первой луне.

Прорицатель углубился в расчеты.

– Жизнь этой женщины, – начал он, – связана с восьмым годом синь-вэй, двадцать седьмым месяцем гэн-инь, двадцать восьмым днем синь-мао и девятнадцатым часом жэнь-у, когда она появилась на свет, и нерасторжима с тем, кто носит пояс и печать [47]. Судьба ее определяется годами с четверкой. Ее четырехлетний возраст – под пятьдесят шестым знаком цзи-вэй, четырнадцатилетний – под пятьдесят пятым знаком моу-у, двадцатичетырехлетний – под пятьдесят четвертым знаком дин-сы, тридцатичетырехлетний – под пятьдесят третьим знаком бин-чэнь. Действие этих роковых лет [48]одновременно проявилось в текущем году, соответствующем тридцать четвертому знаку дин-ю, так как последний поражает знак небесного ствола в обозначении его рождения [49]. Ее судьба теперь зависит от звезды Кету [50]. Нарушен так же покой Пяти демонов Погребальных Врат, которые готовят страшное несчастье. Кету – звезда непроглядного мрака. Непостоянство и перемены, одна загадочней другой, – ее натура. Своим видом он напоминает спутавшийся шелк, где не найти конца. Когда же Кету вторгается в судьбу человека, его подстерегают таинственные испытания и недуги. Их роковой исход, равно разоренье, гибель детей, обыкновенно приходятся на месяцы первый, второй, третий, седьмой, девятый. Человека ничтожного, невоздержанного на язык, постигает разорение. Крайне опасно такое совпадение для особ женского пола. Из чего можно заключить:

 
На чью судьбу прольется свет
Звезды Кету, тот тянет след
В своей рассохшейся ладье
По суше, а не по воде.
Всем близким обреченного, увы,
Не приподнять с надеждой головы,
Скорбя душой, им не к кому воззвать,
Им остается молча горевать.
Коль женщина Кету озарена,
Судьба ее и вовсе не длинна,
Особенно когда родить должна
Или недавно родила она!..
 

Что же касается той, о чьей судьбе вы хотите узнать, то:

 
Она родителей своих так рано потеряла,
Вот отчего и счастье к ней намного опоздало,
Но чаровница что ни год, то становилась краше,
Взросла красавица – и вот жизнь стала полной чашей.
Потом у любящей четы на свет дракон родился [51],
Почетом упоен, супруг пред слабыми гордился.
Он, потонув в своих страстях, расстанется с любимой,
Она, как лист сухой, падет, попав в «чертог куриный» [52].
 

Записав судьбу, предсказатель Хуан запечатал конверт и вручил его Цзинцзи. Когда тот вернулся домой, Симэнь сидел с Ин Боцзюэ и сюцаем Вэнем. Хозяин взял конверт и пошел в дальние покои к Юэнян.

– Предсказание не предвещает ничего доброго, – сказал он.

Не узнай Симэнь дурных предвестий, все бы шло своим чередом, а тут у него на лбу три морщины залегли, и душу многопудовая печаль терзала.

Да,

 
И богачу в расцвете сил
грозит тяжелая утрата.
Так узнает он невзначай,
сколь беден он, – близка расплата.
Дни нашей жизни сочтены,
и как достатки ни обильны,
Переиначить срок нельзя –
перед судьбою мы бессильны.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ.

СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР.

Судьба и щедрой и лихой бывает.

Своим поступкам каждый цену знает.

Ты молод иль состариться успеешь –

За все тебе воздастся, что содеешь.

Заботы дня, всех дел твоих теченье

Продумывай в часы отдохновенья.

Будь сердцем вечно к правде устремлен –

Природы высший выполнишь закон.

Итак, Симэнь не знал, что и делать, когда увидел, что никакие снадобья не помогают Пинъэр, а врачи и прорицатели не предвещают ничего утешительного.

Первое время Пинъэр еще как-то боролась с недугом: сама причесывалась, умывалась и по надобности вставала с постели. Но потом у нее пропал аппетит. Изнурительные кровотечения подорвали силы. Еще совсем недавно она напоминала распустившийся цветок, теперь же, худая и непривлекательная, настолько ослабла, что была не в силах подняться с проложенной бумагой подстилки. А чтобы не пахло, она наказывала горничным жечь благовония. Руки ее исхудали и повисли, как серебряные нити. Симэнь через день бывал на службе, а все остальное время проводил около больной, плакал и рыдал.

– Шел бы ты, дорогой, в управу, – уговаривала его больная, – а то службу упустишь. А я уж как-нибудь. Только вот кровотечения покою не дают. Может, перестанут. Аппетит появится, тогда и поправлюсь. А ты ведь мужчина. Нельзя тебе как на привязи дома сидеть.

– Дорогая моя! – отвечал со слезами на глазах Симэнь. – Могу ли я оставлять тебя в таком состоянии?!

– Какой ты глупый! – говорила Пинъэр. – Если суждено мне умереть, все равно не удержишь. Давно собиралась тебе сказать, да все не решалась. Не знаю отчего, но когда рядом никого нет, меня охватывает страх. Кажется, встает передо мной какой-то человек, будто тень неясная с ребенком на руках. И во сне все время его вижу. Размахивает то ножом, то дубинкой и осыпает меня руганью, а как потянусь за ребенком, отпихивает. Сколько раз с собой звал, дом, говорит, купил. Только я тебе не говорила.

– Смерть человека – что угасание светильника, – успокаивал ее Симэнь. – Ну где он [1]теперь, через столько лет?! Это от долгой болезни у тебя нервы расшатались. Какие у нас в доме могут быть демоны и злые духи? Сама посуди. Но я велю съездить к отцу настоятелю У за амулетами. Повесим на дверях и увидим, посмеют ли они беспокоить тебя.

Симэнь направился в переднюю постройку и велел Дайаню седлать коня и ехать в монастырь Нефритового владыки за амулетами.

По дороге Дайань повстречал Ин Боцзюэ с Се Сида и спешился.

– Батюшка дома? – спросили они.

– Дома, – отвечал слуга.

– А ты далеко отправился?

– За амулетами в монастырь Нефритового владыки.

Боцзюэ и Сида пошли к Симэню.

– Се Цзычунь только что узнал, что невестка плоха, – говорил Боцзюэ. – Вот и пришли справиться о здоровье.

– Эти дни ей немного полегчало, – пояснил Симэнь. – Похудела, скажу я вам, до неузнаваемости. Я уж не знаю, что и делать. Раз ребенок умер, говорю, его не вернешь, а она ночи напролет плачет. С горя и заболела. Как я ее ни уговаривал, ничего не помогло. Ну что мне теперь делать, а?

– Брат, а зачем ты послал в монастырь Дайаня? – поинтересовался Боцзюэ.

Симэнь рассказал друзьям о страхе, который охватывает Пинъэр всякий раз, когда она остается одна, и продолжал:

– Не появилась ли в доме нечисть? Чтобы ее отогнать, думаю развесить на дверях амулеты. Вот и послал за ними к настоятелю У.

– Нечисть, брат, тут ни при чем, – заявил Се Сида. – Просто нервы у невестки расшатались.

– Брат, а нечисть отогнать не так трудно, – подхватил Боцзюэ. – За городскими воротами в обители Пяти священных гор [2]живет даос Пань. Гонителем нечисти зовется. Как он ловко ее изгоняет! Пять громов небес на них насылает [3]. Амулетами и наговорной водой несет спасение. Ты бы его, брат, пригласил. Ему достаточно заглянуть в спальню невестки. Сразу любую нечисть узрит. А как недуги лечит!

– Может, амулеты от настоятеля У подействуют, – сказал Симэнь. – А не помогут, тогда попрошу тебя со слугой поехать верхом и пригласить даоса Паня.

– Мне, брат, труда не составит, – заявил Боцзюэ. – Я сейчас же за ним пойду. Молю, чтобы Небо сжалилось и чтобы моей невестушке стало полегче. Я сейчас же отправлюсь.

Они поговорили еще немного, выпили чаю и откланялись.

Между тем Дайань привез амулеты, и их развесили на дверях. Однако к вечеру Пинъэр опять охватил страх.

– Покойник вновь приходил за мной, а с ним еще двое, – говорила она Симэню. – Они убежали, как только ты вошел.

– И ты всерьез веришь в эти наваждения?! – успокаивал ее Симэнь. – Не бойся! Брат Ин считает, что у тебя нервы не в порядке. Даос Пань, говорит, из обители Пяти священных гор наговоренной водой лечит и нечисть изгоняет. Завтра с утра попрошу брата Ина за ним сходить. Пусть дом осмотрит и от нечисти избавит, если она завелась.

– А нельзя ли пораньше позвать? – спрашивала Пинъэр. – Покойник ушел разгневанный. Завтра опять за мной придет. Скорей позови даоса.

– Если ты так боишься, может за У Иньэр паланкин послать? – советовал Симэнь. – Пусть у тебя побудет пока.

– Не надо, – покачала головой Пинъэр. – У нее своих забот хватает. Зачем ее отвлекать?

– А если тетушку Фэн? – предложил Симэнь.

Пинъэр кивнула в знак согласия, и хозяин велел Дайаню сходить за тетушкой Фэн, но той не оказалось дома.

– Как только она появится, – передавал слуга Шпильке, – вели ей в хозяйский дом зайти. Ее матушка Шестая зовет.

Тем временем Симэнь наказывал Дайаню:

– Завтра с утра отправишься с дядей Ином в обитель Пяти священных гор за даосом Панем.

Но не о том пойдет речь.

На другой день Пинъэр навестила мать Ван из монастыря милосердной Гуаньинь. Гостья держала в руках коробку с отборным рисом и двумя десятками больших творожных лепешек. В маленькой коробочке лежало с десяток ароматных маринованных баклажанов. Пинъэр велела Инчунь помочь ей сесть на постели и, когда монахиня поклонилась, пригласила ее присаживаться.

– Как мне тяжело, мать наставница! – жаловалась Пинъэр. – А ты и не навестишь. Как сутру напечатали, так и след простыл.

– Матушка, дорогая вы моя! – взмолилась Ван. – Я знать не знала, что вам нездоровится. Только вчера матушка Старшая за мной слугу прислала. А из-за этой сутры, знали бы вы, как я с сестрой Сюэ разругалась. Мы ведь вам печатали, а эта старая потаскуха Сюэ, себе на уме, от печатников целый лян серебра прикарманила, а мне ни гроша не дала. К вам, матушка, придет радость, а ей, распутнице, в ад дорога проложена. Я и сама-то от такого расстройства слегла. Даже к матушке Старшей на день рождения не попала, не поздравила благодетельницу.

– Каждый за свои дела ответит, – говорила Пинъэр. – Она сама знает, что творит. А ссориться вам не следует.

– А кто с ней ссорится! – прервала ее Ван.

– Старшая на тебя рассердилась, – продолжала Пинъэр. – Ты, говорит, не молилась за нее о ниспослании потомства.

– О моя бодхисаттва! – воскликнула Ван. – И больная, я не переставала читать священное писание. Ровно месяц молилась я о появлении у Старшей сына-наследника. Только вчера миновал месяц, и я вот пришла к вам. Я уж заходила во внутренние покои, виделась с хозяюшкой. Упрекнула она меня. Не знала, говорю, о недугах матушки Шестой и ничего с собой не захватила. Только вот, говорю, принесла немного рису, маринованных баклажанов да творожных лепешек вас угостить. Тогда матушка Старшая велела Сяоюй проводить меня к вам, дорогая вы моя матушка.

Сяоюй открыла коробки и показала содержимое Пинъэр.

– Спасибо за хлопоты, – проговорила больная.

– Инчунь! Подогрей-ка для матушки парочку творожников, – обратилась к горничной монахиня. – А я пока сама покормлю матушку риском.

– Угости чаем матушку наставницу, – распорядилась Пинъэр, когда Инчунь понесла коробки с подарками.

– Чаю я попила у матушки Старшей, – заметила Ван. – Подай рису. Я лучше погляжу, как матушка будет отвар кушать.

Инчунь тут же накрыла стол, расставила четырех сортов сладости и пригласила монахиню. Потом подала Пинъэр чашку рисового отвару, тарелочку ароматных маринованных баклажанов и желтых поджаренных творожников. Инчунь держала в руках пару небольших палочек из слоновой кости, а стоявшая рядом Жуи – чашку. Пинъэр пропустила глотка три отвару, разок откусила творожник и покачала головой.

– Унесите! – прошептала она.

– Пищей насущной жив человек, – говорила монахиня. – Какой вкусный отвар! Скушали бы еще немножко.

– Не невольте меня, – просила больная.

Инчунь убрала с чайного столика посуду. Мать Ван приподняла одеяло и взглянула на исхудавшую Пинъэр.

– До чего ж вы, родимая, похудели! – воскликнула она. – А ведь были здоровехоньки в прошлый раз. Что с вами, матушка?

– В том-то и дело, – подхватила Жуи. – Матушка от расстройства слегла. Батюшка лучших докторов звал. Каждый день лекарства принимала и уж было совсем поправляться стала, а тут в восьмой луне ее дитя, Гуаньгэ, испугали. Матушка дни и ночи напролет волновалась, все думала спасти наследника. Так-то уж себя утруждала, что и спать не ложилась. А когда его не стало, целыми днями рыдала. Горе про себя переживала. А ведь не каменная. Другие горем-то своим поделятся, им полегче делается, а матушка все про себя. Не спросишь – ничего не скажет. Как тут болезни не приключиться?!

– Но что может расстраивать матушку? – недоумевала монахиня. – Ведь ее так любит хозяин. О ней заботится хозяюшка. Ее окружают остальные хозяйки. Не представляю, кто ее расстраивает?

– Вы, мать наставница, ничего не знаете, – заговорила Жуи и велела Сючунь поглядеть, закрыта ли дверь, а то, как водится, путники душу изливают, а притаившийся в траве на ус наматывает. Кормилица продолжала: – Госпожа Пятая матушку со свету сживает. Это она напустила своего кота и перепугала Гуаньгэ. А батюшка как ни допытывался, матушка ни слова не проронила. Потом уж Старшая госпожа все рассказала. Кота батюшка прикончил, а Пятая так и не призналась. Теперь на нас зло срывает. После кончины Гуаньгэ в восьмой луне она сама не своя от радости. Язвит, ехидствует направо – налево, а все, чтобы наша матушка услыхала. Ну как же тут не расстраиваться, как не терзаться. Матушка все глаза выплакала. Вот и слегла. Только Небо знает, какая она добрая. Все про себя переживает. На нас, сестер, хоть бы раз голос повысила. Нравится нашей матушке, скажем, платье, так она его до тех пор не наденет, пока у других такого же не будет, вряд ли кто в доме не удостоверился в ее доброте. Только другая подарок возьмет, а за глаза про нее же наговаривает.

– Как же так можно?! – удивилась монахиня Ван.

– Так вот и делают, – продолжала Жуи. – Бывает, придет к Пятой почтенная Пань, а у нее хозяин на ночь останется. Она старую мать к нашей хозяюшке проводит. А матушка наша чего ей только не даст?! И обуться, и одеться, и серебра вручит. А госпожа Пятая все равно недовольна.