Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Автор Неизвестен

– Прошу вас, матушка, – Симэнь засмеялся, – присядьте и скажите, что это за подвиг такой. И я свершу его по вашему совету.

– Наш Патриарх Будда, – начала монахиня Сюэ, – оставил нам «Сутру заклинаний-дхарани», священный канон в одном свитке, где содержатся наставления верующим, стремящимся попасть в Чистую землю на Западе [27]. Ведь сказал Будда, что нелегко попасть ни на третье или четвертое небо созерцанья, ни на небо Трайястримшас или Тушита, ни на небо Великой Сети или Бучжоу [28]. Только в Западной Обители Высшего блаженства, откуда видел сам Будда Амида, не бывает ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы, не дует холодный ветер и не палит удушливый зной. Там стоит круглый год приятная теплая весна, и нет там ни мужчин, ни женщин, ни мужей, ни жен. Живут люди на золотом лотосе среди Озера Семи сокровищ [29].

– Так какой же величины этот лотос, раз люди на нем живут? – перебил ее Симэнь. – А как ветер подует, тогда что? Поскользнулись и – бултых! – прямо в воду?

– Вам, батюшка, должно быть известно, как в писании сказано, – разъясняла Сюэ. – Во Царствии Буддовом каждые пятьсот ли за одну йоджану [30]считаются. А лотос тот вырос превеликий, преогромный – целых пятьсот йоджан в окружности. Там дорогие одежды являются по одному желанию, яства небом даруются, не смолкает пенье райских птиц – дивное, как стройный хор свирелей. Словом, прелестный, чудный мир. Правда, людям смертным путь туда неведом, посему они относятся к нему без особой веры и благоговения. Вот и завещал Патриарх сей канон, наставляя верующих молиться с усердием, дабы уготовили себе рай на западе и лицезрели самого Будду Амиду. С тех пор миллионы веков из поколения в поколение не перестает вращаться колесо перерождений [31]. Вот что изрек Патриарх: всякий, кто будет либо читать, либо печатать или переписывать от руки сей канон и распространит его среди десятков тысяч, обретет блаженство безмерное. А в него входят и молитвы о спасении младенцев. Одним словом, каждому, кто растит детей и желает им счастья, как раз на этом благородном поприще и надобно проявить свое усердие. И доски с текстом канона [32], на счастье, уцелели. Нужно только найти благодетеля, который взял бы на себя печатание. Прошу вас, батюшка, не откажите в милости. Сей же час напечатали бы и переплели как полагается. И тогда разошлась бы священная книга по всему свету в тысячах копий, и был бы зачтен вам, как жертвователю, подвиг поистине великий и беспримерный.

– Дело это не ахти какое трудное, – заметил Симэнь. – Надо только наперед знать, сколько пойдет на каждый канон бумаги, во сколько обойдется работа печатников с переплетчиками и какое количество копий будет выпущено. Как будет смета, так можно и к делу приступить.

– Вы меня не поняли, милостивый благодетель, – продолжала свое монахиня. – Какие там могут быть еще сметы и расчеты?! С вас сейчас требуется всего-навсего девять лянов печатникам. И пусть себе трудятся. А как напечатают тысячи или десятки тысяч копий, переплетут по всем правилам, тогда заодно и рассчитают, сколько стоит работа, сколько бумага. К чему сейчас голову ломать. Тогда и доплатите остальное.

Пока шел этот оживленный разговор, Симэня повсюду разыскивал Чэнь Цзинцзи. Дайань сказал ему, что хозяин в покоях Юэнян. Цзинцзи вошел в крытую галерею, где весьма кстати обнаружил Цзиньлянь, одиноко стоявшую у перил, мрачную и сердитую. Она вдруг, сразу встрепенувшись, подняла голову и, заметив Цзинцзи, так и кинулась к нему, словно кошка, завидевшая свежую рыбу. Унынье сразу как рукой сняло. Будто весна вдохнула в нее нежность и тепло. Оказавшись наедине, они взялись за руки и, прильнув друг к дружке, слились в страстном поцелуе, после которого, словно опьяненные, порезвились еще немного. Опасаясь появления Симэня, они и не помышляли о большем, то и дело озирались по сторонам, как мыши, подстерегаемые котом, и вскоре разошлись.

Симэнь же, выслушав монахиню Сюэ, был задет за живое и велел Дайаню принести коробку с подношениями. Хозяин извлек из платка ключ, открыл им коробку и, вынув оттуда узелок, содержащий ровно тридцать лянов высокопробного сунцзянского серебра [33], вручил его монахине.

Мать Сюэ и мать Ван сразу же стали откланиваться.

– Печатникам скажите, пусть выпускают пять тысяч штук, – наказал Симэнь. – А я сам потом с ними рассчитаюсь.

Тут вбежал Шутун.

– Гости прибыли, – доложил он.

Среди прибывших были шурин У Старший, шурин Хуа Старший, Се Сида и Чан Шицзе. Симэнь поспешил переодеться и вышел к гостям. Слугам было велено готовить стол. Когда расставили закуски, Симэнь пригласил шурина У Старшего занять почетное место. Остальные расположились по старшинству. Когда гости расселись, подали жаркое и копчености. Были тут и вареная рыба, и огромные блюда мяса, жареные куры и утки, свежие фрукты и плоды. Симэнь распорядился откупорить вино бессмертной Магу. За столом собрались закадычные друзья, потому царила полная непринужденность.

Одни играли на пальцах, другие под барабанный бой спешили передать соседу цветок, третьи, оживленно жестикулируя, балагурили. Кто-то пел, а ценители поэзии читали на память стихи Ду Фу и Хэ Чжичжана о любовании весной, декламировали строки из Хуан Тинцзяня и Су Дунпо о прогулке к Красной стене [34]. Те, кто развлекался метаньем в вазу, старались либо непременно попасть сразу обеими стрелами, либо отбить обе стрелы партнера или «переправить через океан восемь бессмертных». Те, кто играл в кости, хотели во что бы то ни стало либо атаковать головным конем, либо овладеть конем противника, или «загнать в нору угря», и каждый получал по заслугам, без скидок. Проигравшего заставляли осушать штрафную чарку до последней капли, и никого не беспокоило, если тот рухнет, как яшмовая гора. Победителям же прикалывали красный цветок. Не было конца хитроумным проказам молодых, нет возможности описать все забавы в обители хмельных.

Да,

 
Осенний месяц светит всюду,
весной цветы повсюду свежи.
Всегда душевные забавы
и радости – одни и те же.
Кто жил, вседневные заботы
пирушками не чередуя,
Тот просто-напросто бедняга,
он жизнь свою провел впустую.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

ЦЗИНЬЛЯНЬ ИЗ ЗАВИСТИ ИЗБИВАЕТ ЦЮЦЗЮЙ.

СТАРЫЙ ЗЕРКАЛЬЩИК, ВЫПРАШИВАЯ ОКОРОК, ЖАЛУЕТСЯ НА СВОЮ СУДЬБУ.

За пологом тихо. Тоска на душе у меня.

Сильнее печаль, безысходнее день ото дня.

Гусь к стае прибился. Осенней поры тишина.

Сверчок верещит. У стрехи повисает луна.

Возлюбленный за Голубым заблудился мостом [1].

За шторой зеленой горюю в чертоге пустом.

С пятнистым бамбуком так схож мой заплаканный вид.

Все крапинки-слезы бамбук и поныне хранит [2].

Итак, в тот день на пиру с друзьями Симэнь, порядком захмелев, направился в дальние покои к Сунь Сюээ. Сюээ тем временем присматривала на кухне за посудой. С приходом Симэня она поспешила к себе. У нее, было, устроилась на ночлег барышня Юй, и Сюээ попросила ее пойти переночевать вместе с хозяйкиными горничными Юйсяо и Сясюй.

Сунь Сюээ, надобно сказать, жила в задних комнатах. Ей принадлежали гостиная и две небольшие комнатки. В одной размещалась спальня с кроватью, а в другой – лежанка-кан. Больше года не заглядывал к ней Симэнь. Она бросилась ему навстречу, помогла раздеться и усадила в гостиной, а сама торопливо убрала постель, покрыв ее летней циновкой, потом совершила омовение ароматной водой и подала мужу чай. После чашки чаю Симэнь кое-как добрался до спальни, снял с себя одежды, и они легли, но об этом речи не будет.

На другой день, двадцать восьмого числа, было рождение Симэня. Сразу после сожжения жертвенных бумаг к воротам прискакал малый по имени Ху Сю, посланный Хань Даого. Спешившись, он попросил привратников доложить хозяину. Симэнь велел просить. Ху Сю прошел в залу и отвесил земной поклон.

– Где корабль с товарами? – спросил Симэнь.

Ху Сю протянул письмо и счета.

– Дядя Хань закупил в Ханчжоу парчи и шелков на десять тысяч лянов, – объяснил Ху Сю. – Весь товар доставлен на таможню в Линьцин. Требуют уплатить пошлину. Только тогда можно будет везти сюда.

Симэнь прочитал письмо, просмотрел счета и на радостях велел покормить Ху Сю.

– Потом сходи к моему свату, батюшке Цяо, ему все расскажи, – наказал юнцу Симэнь.

Ху Сю после обеда отправился к Цяо, а Симэнь поспешил к Юэнян.

– Видишь ли, приказчик Хань с товарами едет, – сообщал он жене. В Линьцине остановился. Слугу с письмом и счетами только что прислал. Надо будет в доме напротив убраться. Суда шелка сложим. Да и приказчика пора подыскивать. Пусть пока товары разберет и торговлю открывает.

– Так скорей подыскивай! – подтвердила Юэнян. – Об этом давно пора бы позаботиться. Не знаю, чего ты до сих пор думал.

– Погожу до брата Ина, – говорил Симэнь. – С ним посоветуюсь. Он мне подыщет человека.

Ин Боцзюэ не заставил себя долго ждать. Симэнь усадил его в зале, сам подсел рядом.

– Приказчик Хань приезжает из Ханчжоу, – начал Симэнь. – Мне нужен приказчик.

– Поздравляю тебя, брат! – воскликнул Боцзюэ. – Корабль прибыл как раз в радостный день твоего рождения. Это к счастью и большим прибылям. К одной радости другая прибавилась. А насчет приказчика не волнуйся. Есть у меня знакомый. Еще наши отцы дружили. В атласных рядах торговал. Не повезло ему, правда, пока без дела сидит. Ему за сорок. Мужчина в самом расцвете сил. Конечно, разбирается в серебре. А как счета ловко подводит! Большой мастак торговать. Фамилия его Гань, зовут Жунь-Гладкий, по прозванию Чушэнь-Выскочка. Он в переулке Каменного моста живет. В собственном доме.

– Вот и прекрасно! – сказал Симэнь. – Вели ему завтра зайти.

Пока они говорили, вошли певцы Ли Мин, У Хуэй и Чжэн Фэн. После земных поклонов они встали сбоку. Немного погодя явились музыканты и потешники. Во флигеле был накрыт стол, где их покормили вместе с певцами.

В дверях показался солдат-посыльный с приказом в руке.

– Певицы доставлены, – докладывал он. – Одна Чжэн Айюэ не явилась. Хозяйка говорит, придет, как только соберется. В богатом доме, говорит, задержалась. Ци Сян, Дун Цзяоэр и Хун Четвертая переодеваются.

– Это еще что за новости! – возмутился Симэнь, узнав о неявке Чжэн Айюэ. – Почему это она не идет?

Он кликнул Чжэн Фэна.

– Почему твоя сестра не является, когда ее зовут, а? – спросил он певца. – Это правда, ее у Ванов задержали?

Чжэн Фэн преклонил колени.

– Мы живем отдельно, – говорил он. – Я не знаю, где она.

– Если ты к Ванам петь ушла, – говорил Симэнь, – думаешь, оттуда тебя никто и вызволить не посмеет, да?

Симэнь вызвал Дайаня.

– Забери двоих солдат и с моей визитной карточкой ступай к императорской родне Ванам, – наказывал он. – Увидишь господина Вана, скажи: у хозяина, мол, гости собрались, и Чжэн Айюэ обещала прийти. Хозяин, скажи, просит ее отпустить. Если же она откажется, арестуйте ее хозяйку и заприте в сторожку. Они у меня узнают, как от приглашения отказываться, проклятые! – Он обернулся и Чжэн Фэну. – А ты с ним ступай!

Певец не посмел ослушаться и вышел вместе с Дайанем.

– Брат! – обратился Чжэн Фэн к Дайаню. – Ты иди в дом, а я на улице обожду. Наверно, ее господин Ван пригласил. Должно быть, там еще. Прошу тебя, брат! Если ж она дома, уговори, чтобы сейчас же шла, ладно?

– Если у Ванов, я визитную карточку подам, – говорил Дайань. – Ну, а если дома отсиживается, тогда сам ступай и с мамашей своей поговори. Скажи, чтоб сейчас же одевалась. Вместе пойдем, а я перед батюшкой за нее замолвлю слово. Все обойдется. Вы еще не знаете, какой у нашего хозяина характер. Ведь он тогда у господина Ся с ней договорился. Теперь его, конечно, зло взяло.

Чжэн Фэн пошел в дом. Дайань с обоими солдатами и посыльным проследовали за ним.

Между тем Симэнь, отправив Дайаня с Чжэн Фэном, подсел к Боцзюэ.

– Вот до чего дошла эта негодяйка, потаскуха!–возмущался Симэнь.– Она, видите ли, там где-то поет, а я зову, и ухом не ведет.

– Мозглявка! Ничтожество! – поддакивал Боцзюэ. – Пустая голова! Ей, брат, и невдомек, кому она перечит.

– А мне показалось, она смышленая, – заметил Симэнь. – Так с гостями тогда болтала. Ну и решил позвать, посмотреть. Так она, пожалуйте, выкинула номер.

– Но сегодня ты собрал певиц высшего ранга, – заверил его Боцзюэ. – Сливки, можно сказать. Лучше и не найти.

– А вы Айюэ не видали? – спросил Ли Мин.

– Мы у нее с батюшкой как-то пировали, – объяснял Боцзюэ. – Тогда она была совсем еще молода. А потом не видал. Не знаю, какая стала.

– Она недурна собой, – продолжал Ли Мин. – Только чересчур красится. Поет неплохо, но до Гуйцзе ей далеко. Ей бы надо судьбу благодарить, что позвали, а она…

Появился Ху Сю.

– Господину Цяо все рассказал, – доложил он. – Жду ваших распоряжений, батюшка.

Симэнь велел Чэнь Цзинцзи принести из дальних покоев пятьдесят лянов серебра, а Шутуну – писать письмо. Запечатав пакет, он наказал посыльному завтра с утра отправляться в путь.

– Вместе на таможню пойдете, – распорядился он. – Господина Цяня попросите как следует, чтобы поснисходительнее был.

Цзинцзи передал серебро Ху Сю.

– Я у дяди Ханя переночую, – сказал он и забрал с собой пакет.

На другой день рано утром они отправились вместе на таможню, но не о том пойдет речь.

Вдруг послышались голоса отгоняющих с дороги зевак.

– Их сиятельства господин Лю и господин Сюэ пожаловали, – объявил Пинъань.

Симэнь поспешно оделся в парадное платье и вышел им навстречу в большую залу. После взаимных приветствий гостей провели в крытую галерею и предложили снять расшитые драконами халаты. Они сели в большие кресла для почетных гостей. Пониже расположился Боцзюэ, подсевший рядом с Симэнем.

– А кто этот господин? – спросил придворный смотритель Сюэ.

– Вы встречались у меня в прошлом году, – отвечал Симэнь. Это мой старый друг, брат Ин Второй.

– А! Почтенный господин Ин, который так славно потешал нас тогда? – припомнил Сюэ.

– Он самый, ваше сиятельство! – подтвердил, кланяясь, Боцзюэ. – У вас превосходная память.

Подали чай. После чаю появился Пинъань.

– От начальника гарнизона господина Чжоу прибыл посыльный, – объявил он. – Говорит, у них пир, поэтому задерживаются. Извиняются и просят не ждать. Вот визитная карточка.

– Знаю, – сказал Симэнь, пробежав глазами карточку.

– Кто это задерживается, позвольте вас спросить, почтенный господин Симэнь? – поинтересовался Сюэ.

– Чжоу Наньсюань, – отвечал Симэнь. – У них тоже пир. Не будем его ждать, господа. Он прибудет попозже.

– Мы ему место оставим, – предложил Сюэ.

Сзади кресел Лю и Сюэ появились слуги с опахалами.

Вошел Ван Цзин и протянул две визитные карточки.

– Господа сюцаи прибыли, – доложил он.

Симэнь взял карточки. На одной значилось: «Ваш ученик Ни Пэн», на другой –Ваш ученик Вэнь Бигу». Это сюцай Ни пришел рекомендовать своего однокашника. Симэнь поспешил их встретить. Одеты они были как ученые. Симэнь обратил внимание прежде всего на Вэнь Бигу. Было ему не больше сорока. Ясный взгляд, белые зубы, тремя клинышками свисавшая бородка. Словом, приятной наружностью, приветливым и общительным характером он сразу как будто располагал к себе. Оставалось неясным, что таится за этой внешностью.

Вот строки, так метко его характеризующие:

 
Талантов у него, конечно, куча.
Он непотребных мест поклонник жгучий,
О почестях, о славе не мечтает,
Возвышенных стремлений не питает.
Похоронив тщеславные мечтанья,
Он жалкое влачит существованье.
Ученость для него весьма приятна:
Спихнул ее – Конфуцию обратно!
А что до просвещения народа
Иль процветанья собственного рода –
Все эти устремленья и другие
Намеренья, не менее благие,
Он, искренний противник всякой фальши,
Раз навсегда забросил – и подальше!
Он тянется к невеждам да гулякам,
Раб удовольствий, до красоток лаком,
Охоч до кругляков с дырой – до денег,
И честь и совесть позабыл, мошенник.
В высокой шапке, препоясан чинно, –
Ни дать ни взять порядочный мужчина, –
Людей не замечая, восседает,
Он на пирах охотно рассуждает
О том о сем, касаясь тем высоких,
Понятиям его весьма далеких.
Он каждые три года неотступно
Пытается экзамен сдать, но тщетно [3]!
Все не везет ученому – и крупно:
У, так его невежество приметно!
Ему не сочинения писать бы,
А чарку из руки не выпускать бы,
Готов оставить свет и суету,
Но отставным министром жить в скиту.
 

Симэнь провел обоих ученых в большую залу, где каждый из них вручил хозяину скромные подарки и пожелал долголетия. После взаимных приветствий гости и хозяин заняли свои места.

– Давно был наслышан о ваших высоких талантах, глубокоуважаемый господин Вэнь, – обратился к нему Симэнь. – Позвольте узнать ваше почтенное прозвание.

– Вашего ученика зовут Бигу – Понуждаемый древностью, – отвечал Вэнь, – второе имя Жисинь – Ежедневно обновляющийся, по прозванию Куйсюань – Стремящийся вверх.

– Почтенный господин Куйсюань, – продолжал хозяин, – разрешите вас спросить, где вы учились и каков предмет ваших изысканий.

– Ваш бесталанный ученик состоит в штате областного училища, – объяснял Вэнь. – Начал исследование–Книги перемен» [4]. Давно слышал о вас, ваше сиятельство, но никак не решался засвидетельствовать свое почтение. Только после того, как мой друг со школьных лет Ни Гуйянь поведал мне о вашей милости, я, наконец, осмелился нанести вам визит и счастлив поздравить вас с днем рождения.

– Мне очень пред вами неловко, почтеннейший сударь, – говорил Симэнь. – Мне бы первому следовало выразить вам свою признательность, но я человек военный, потому груб и несведущ в тонкостях словесности и этикета. У меня некому писать письма и послания. На свое счастье, я повстречался у сослуживца с почтенным господином Гуйянем, который очень высоко отзывался о вашей милости. Я имел намерение обратиться к вам, но вы, почтеннейший сударь, изволили явиться собственной персоной. Я бесконечно обязан вам за такое внимание и не нахожу слов для выражения благодарности.

– Помилуйте, милостивый государь! – отвечал Вэнь. – Вы преувеличиваете мои способности, уверяю вас.

После чаю Симэнь проводил их в крытую галерею, где расположились придворные смотрители Лю и Сюэ.

– Господа! – обратился к ученым Сюэ. – Прошу вас, снимите ваши халаты!

К гостю присоединился и хозяин, предложивший им занять места. После долгой церемонии ученые, раскланиваясь, наконец, сели – один по одну, другой по другую сторону стола.

Когда завязалась беседа, прибыли шурин У Старший и тысяцкий Фань. После приветствий они заняли свои места. Немного погодя появились Дайань и Чжэн Фэн с посыльным.

– Певицы пожаловали, – объявили они.

– А ее у Ванов нашли? – поинтересовался Симэнь.

– Приглашали, но она не успела отбыть, – пояснял Дайань. Хотел было мамашу ее связать, но она перепугалась и сразу к паланкину пошла. Всех четырех доставили.

Симэнь вышел и встал на ступенях залы. Появились певицы и, грациозно изгибая осиные талии, склонились в поклоне перед хозяином. Они напоминали усыпанные цветами ветки, которые колыхали порывы ветра. Их расшитые пояса развевались. На Чжэн Айюэ была лиловая газовая кофта и белая с бахромою юбка. Ее прическу украшали торчавшие сбоку шпильки-фениксы и нежно позванивавшие подвески. Тонкий стан ее был гибок, как ивовая ветка, своей внешностью она напоминала лотос.

Да,

 
Другой такой не сыщешь чаровницы,
Не хватит золота любовью насладиться.
 

– Почему не идешь, когда тебя зовут? – спрашивал ее Симэнь. – Что это за выходки! Думаешь, от меня увильнуть сумеешь, да?

Айюэ отвесила земной поклон, не проронив ни слова, только улыбалась. Потом, примкнув к остальным, ушла в дальние покои. Певицы земными поклонами приветствовали Юэнян и остальных хозяек, среди которых заметили Ли Гуйцзе и У Иньэр.

– А вы уж тут? – удивились вошедшие.

– Мы уж два дня дома не были, – отвечала Гуйцзе. – А вы где до сих пор были?

– Мы-то давно бы собрались, если б не Айюэ, – заметила Дун Цзяоэр. – Она нас задержала. Все ломалась.

Айюэ, прикрыв личико веером, только улыбалась.

– А это барышня чья? – спросила Юэнян, указывая на Айюэ.

– Младшая сестра Чжэн Айсян, – пояснила Дун Цзяоэр. – Разве вы ее не знаете, матушка? Она всего с полгода как с девичеством распрощалась. Ее зовут Чжэн Айюэ.

– Какая стройная! – заметила Юэнян.

Вынесли чай. Накрыли стол, и певицы сели за чай. Цзиньлянь приподняла у Чжэн Айюэ юбку и посмотрела ножки.

– У вас, певиц, почему-то очень острые носки, – говорила Цзиньлянь. – Не как у нас. У нас нога соразмерная, а у вас слишком большие пятки.

– И чего она придирается? – обратилась Юэнян к супруге У Старшего. – Только бы себя выставить. Других красотою своей затмить.

Немного погодя Цзиньлянь вынула из прически Айюэ шпильку.

– Где такую делали? – спрашивала Цзиньлянь, разглядывая золотую шпильку, отлитую в форме рыбки.

– Это я у нашего домашнего ювелира заказывала, – ответила певица.

Юэнян позвала Гуйцзе и Иньэр.

– Присаживайтесь, выпейте чайку, – пригласила их хозяйка.

Гуйцзе с Иньэр присоединились к остальным певицам.

– Может, пройдемся по саду? – предложила им Гуйцзе.

– Обождите, мы сейчас придем, – сказала Дун Цзяоэр.

Гуйцзе и Иньэр, сопровождая Цзиньлянь с Юйлоу, миновали внутренние ворота и направились в сад. К крытой галерее они не пошли, потому что там пировал хозяин с гостями, а, полюбовавшись немного цветами, завернули к Пинъэр навестить Гуаньгэ. Мальчику опять нездоровилось. Он то и дело просыпался в испуге, плакал и не сосал молоко. Пинъэр, не отходя ни на шаг, смотрела за сыном. Она поспешно встретила вошедших и предложила присаживаться.

– А сынок спит? – спросила Гуйцзе.

– Целый день проплакал, – отвечала Пинъэр. – Уложила лицом к стене, спит пока.

– Старшая говорит, надо бабку Лю позвать, – заметила Юйлоу.

– Что ж ты слугу не послала?

– Сегодня у хозяина торжественный день, – отвечала Пинъэр. – Завтра позову.

Пока они говорили, в комнату вошли певицы, дочь Симэня и Сяоюй.

– Вот вы где, оказывается! – воскликнула дочь Симэня. – А мы весь сад обыскали.

– Там неудобно, гости пируют, – сказала Юйлоу. – Мы немного постояли и сюда пошли.

– А вы что там до сих пор делали? – поинтересовалась Гуйцзе у Хун Четвертой.

– Мы у матушки Четвертой [5]чай пили, – отвечала певица.

Цзиньлянь обернулась к Юйлоу и Пинъэр.

– Матушка Четвертая?! – Цзиньлянь засмеялась. – Кто это тебе сказал, а?

– Она нас стала чаем угощать, – говорила Дун Цзяоэр, – и мы не знали, как ее называть, и спросили. Называйте, говорит, матушкой Четвертой.

– Вот бессовестная негодница! – продолжала Цзиньлянь. – Одно дело – когда другие назовут, а то сама себя величает. Кто тебя здесь возвышает, кто в расчет берет, кто матушкой называет?! Муж как-то раз заглянул на ночь, и уж расцвела, разукрасила – целую красильню развела. В тот вечер у матушки Старшей невестка ночевала, у Второй – Гуйцзе, у тебя – золовка Ян, у сестрицы Ли – Иньэр, а у меня – мать-старуха. Вот он к тебе и пошел, а то тебе бы и не дождаться никогда!

– А поглядела бы ты на нее нынче утром! – вставила Юйлоу. – Как батюшку отправила, сама во двор вышла – одного зовет, другого кличет. Уж так-то из себя воображала.

– Не потворствуй, говорят, служанке и не балуй дитя, что верно, то верно, – заметила Цзиньлянь и обернулась к Сяоюй. – Слыхала, батюшка матушке говорил, будто хочет ей служанку покупать. Он вроде к ней пришел, а она знай себе убирается. Когда он ее спросил, она, потаскуха, не упустила случая. Я, говорит, день-деньской покою не знаю. А вечером еще убираться в спальне приходится. А батюшка ей: не беспокойся, мол. Я с хозяйкой потолкую. Пусть подыщет тебе служанку. Правда был такой разговор?

– Я не знаю, – отвечала Сяоюй. – Может, Юйсяо слыхала.

– У нас у всех гости были, вот батюшке и пришлось к ней идти, обратившись к Гуйцзе, – продолжала Цзиньлянь. – А то б он разве пошел к ней! У меня нет обыкновения человека за глаза оговаривать. Но вы себе не представляете, какой у нее язык. Ей только попадись! Ей так своего добиться не удается, вот она и наговаривает, яму человеку роет. Я с ней по возможности вообще не разговариваю.

Сючунь внесла чай, заваренный с орехами. Все сели.

Вдруг спереди донеслась музыка и барабанный бой. Прибыл военный комендант Цзин. Ему наполнили чару. Дайань пошел звать певиц. Свата Цяо в тот день не было. Первыми ублажали гостей забавники и шутники, разыгравшие сценку-фарс, потом музыканты, танцоры и акробаты.

Начали подавать кушанья. Когда принесли суп, пожаловал лекарь Жэнь в парадном платье. Симэнь проводил его в залу, где после обмена приветствиями Жэнь велел слугам достать платок с пожеланиями долголетия и два цяня серебра.

– Только вчера мне стало известно от Хань Минчуаня о вашем дне рождения, почтеннейший сударь, – говорил он, протягивая подношения. – Прошу прощения за опоздание.

– Разве я посмел бы утруждать вас, сударь! – отвечал Симэнь. – Ваш визит делает мне большую честь. Премного вам благодарен за щедрые подношения и чудодейственное средство, которое вы изволили прописать в прошлый раз.

После положенных церемоний лекарь Жэнь хотел было поднести Симэню заздравную чарку.

– Не извольте беспокоиться, – вежливо отказался хозяин. – Я вам крайне признателен за подношения.

Лекарь Жэнь снял халат и занял четвертое место слева, как раз за шурином У Старшим. Подали суп с рисом, слуге Жэня передали коробку со съестным.

– Премного вам благодарен, сударь, – проговорил Жэнь и велел слуге унести коробку.

Когда все уселись, певицы заиграли на инструментах и спели заздравные куплеты. Симэнь попросил их обнести гостей вином. Появились актеры. Они протянули придворным смотрителям Лю и Сюэ свой репертуар, и те выбрали сцены из драмы–Хань Сянцзы провожает богача Чэня на пир бессмертных» [6].

Только они исполнили сцену, с улицы донеслись окрики сопровождающих.

– Его сиятельство столичный воевода Чжоу прибыли, – доложил Пинъань.

Симэнь в парадном одеянии вышел ему навстречу. Не успели они обменяться приветствиями, как хозяин предложил гостю раздеться.

– Я прибыл исключительно для того, чтобы поднести брату заздравную чарку, – говорил Чжоу.

– Не утруждайте себя, почтеннейший! – заявил вышедший к нему навстречу смотритель Сюэ. – Достаточно и обыкновенных приветствий.

Оба отвесили друг другу поклоны.

– Прошу покорнейше меня простить за опоздание, – говорил Чжоу, и, сняв парадное платье, поприветствовал остальных собравшихся.

Воевода Чжоу занял третье место слева. Ему принесли прибор и все подававшиеся до того блюда, а также суп с рисом. Ниже угощали его слуг. Им поставили два блюда сладостей, два блюда мяса и два жбана вина.

– О, для меня слишком много! – воскликнул Чжоу и, позвав своих слуг, велел им забрать яства себе.

Когда он сел на место, смотрители Лю и Сюэ поднесли ему по чарке вина.

Роскошный пир, сопровождаемый пением, плясками и музыкой, был в самом разгаре.

Да,

 
Месяц повис, смотрит ласково,
Тополь любуется пляскою,
Ветер таится на веере,
Песня звучит в красном тереме.
 

Пир продолжался до самого заката. Первым стал откланиваться лекарь Жэнь. Симэнь вышел его проводить.

– Как драгоценное здоровье вашей почтенной супруги? – спросил лекарь.– Стало лучше?

– Да, ей сразу полегчало после приема вашего чудесного лекарства, – отвечал Симэнь. – Но эти дни ей опять нездоровится, и мне приходится беспокоить вас еще раз. Будьте добры, если можете, придите завтра.

Жэнь простился с хозяином и отбыл верхом на коне. За ним поднялись сюцай Ни и сюцай Вэнь. Симэнь упрашивал их остаться, а потом вышел проводить до ворот.

– Как-нибудь на днях я засвидетельствую вам свое почтение, – говорил, обращаясь к Вэню, Симэнь. – А пока я распоряжусь приготовить вам кабинет напротив. И вы переберетесь ко мне с вашим драгоценным семейством. Так будет удобнее. Я вам положу месячное вознаграждение.

– Я очень и очень вам признателен, благодетельнейший сударь! – рассыпался Вэнь. – До глубины души тронут вашим милосердием.

– Столь возвышенный строй мыслей может родиться в душе только такого одаренного и глубокообразованного человека, каким являетесь вы, почтеннейший сударь! – воскликнул сюцай Ни.

Проводив ученых, Симэнь присоединился к пирующим. Просидели до окончания первой вечерней стражи. Потом певицы пошли к Юэнян, чтобы усладить пением ее, жену У Старшего, золовку Ян и всех остальных. Симэнь же оставил шурина У Старшего и Боцзюэ и распорядился, чтобы угостили актеров и музыкантов, после чего те ушли. Посуду со стола убрали, а фрукты и недоеденные деликатесы отдали слугам. Немного погодя было велено принести фрукты на десерт. Певцов Ли Мина, У Хуэя и Чжэн Фэна вызвали спеть и каждого угостили большим кубком вина.

– Брат, как довольны остались гости нынешним обильным угощением! – заметил Боцзюэ.

– А сколько их сиятельства Сюэ и Лю чаевых раздали! – говорил Ли Мин. – Когда Гуйцзе с Иньэр появились, они им узелок вручили. А господин Сюэ помоложе Лю. Такой живой и шутник, оказывается.

Хуатун принес десерт. На столе появились медовые пряники, орехи, красные каштаны, белые ненюфарные коренья, зерна лотоса, водяные каштаны, жареные в масле витые крендельки, засахаренные сливы и печенье-розочки.

Боцзюэ сразу набросился на белые и розоватые, будто обсыпанные золотым порошком, витые крендельки. Они так и таяли во рту, освежая душу, как сладкая роса.

– Какая прелесть! – восклицал он.

– Да, аппетиту тебе, сынок, не занимать! – шутливо заметил Симэнь. – Их матушка Шестая своими руками готовила.

– Знает моя дочка, чем батюшку своего побаловать, – приговаривал Боцзюэ и обернулся к У Старшему: – Шурин, дорогой, отведай, прошу тебя.

Боцзюэ взял кренделек и сунул его прямо в рот шурину, потом подозвал Ли Мина, У Хуэя и Чжэн Фэна и дал каждому по одному.

Пир продолжался.

– Ступай-ка певиц-негодниц позови! – обратился Боцзюэ к Дайаню. – Мне-то и без них хорошо. Пусть батюшке шурину споют, тогда и отпустить можно. А то одной песенкой думают отделаться. Нечего давать поблажки!

Дайань и с места не двинулся.

– Я только что из дальних покоев, – говорил он. – Они там тетушкам с матушками поют.

– Ишь ты, какой речистый! – заругался Боцзюэ. – Врешь, никуда ты не ходил.

Боцзюэ обернулся к Ван Цзину и велел ему позвать певиц, но и Ван Цзин не пошевельнулся.

– Раз вы не хотите, я сам пойду, – проговорил Боцзюэ и направился было в дальние покои.

– Не ходите туда, почтеннейший, – уговаривал его Дайань. – Там злая собака. Еще чего доброго, схватит за ногу.

– А укусит, я прямо к твоей матушке на кровать лягу, – сказал Боцзюэ.

Дайань направился в дальние покои. Немного погодя вдруг повеяло благоуханьем, донесся смех. Появились повязанные платками четыре певицы.

– Кто ж это, дочки вы мои, вас такими строптивыми вырастил? – обратился к певицам Боцзюэ. – Покрылись? Домой собрались, да? А кто же нам споет? Ишь какие вы прыткие? До чего ж ловкие! За одни ваши носилки четыре цяня серебра платить надо, а на них чуть не два даня [7]рису купишь. Всей вашей ораве с мамашей во главе на целый месяц хватит.