Текст книги "Офисный роман, или Миссия невыполнима (СИ)"
Автор книги: Наталья Колесова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– Думаете справиться там, где другие рукой махнули?
– Должна! – говорю я с уверенностью, которой вовсе не ощущаю. – Легких заданий стажерам не дают, а мне обязательно нужно показать мою энергию и способности…
– Сонбэ так хочется работать в «Ильгруп»?
Удивляюсь глупому вопросу:
– Конечно! Ты что, не знаешь, какая удача попасть в корпорацию из первой десятки страны, еще и человеку с моим образованием и без связей? Если меня возьмут в штат, я отсюда точно никуда не уйду, вгрызусь зубами, вцеплюсь когтями! – Оскаливаюсь, скрючивая пальцы, как злая ведьма – Ючон отшатывается в притворном испуге. А может, и в непритворном. – Ногами врасту! Нет, ты только представь: стабильная заработная плата, страховка, соцбонусы, премии, пенсия! Считай, жизнь удалась!
– Так вот, оказывается, что надо для счастья! – протягивает хубэ. Гляжу на него со снисходительным раздражением: что бы ты понимал, со своим престижным заграничным образованием, богатенькой семьей и устройством на работу по протекции! Но я же не попугай без конца повторять то, что уже сказала Ючону после собеседования, все равно не дойдет. Бросаю коротко:
– Да, вот это мне и надо!
Парень задает неожиданный вопрос:
– А почему сонбэ столько времени училась в университете? Целых… восемь лет, кажется?
С чего бы Ким Ючону что-то обо мне узнавать? Или это добрые коллеги насплетничали? Огрызаюсь:
– Не потому что такая тупая! Были обстоятельства.
Словно почуяв, что говорят о них, в этот момент звонит обстоятельство номер два. Или даже номер один, как посмотреть. Проходит он у меня под ником «Кровопийца». Сбрасываю, но звонят еще и еще, пока я раздраженно не выключаю звук и не запихиваю телефон поглубже в сумку. С любопытством наблюдающий за мной хубэ раскрывает рот для вопроса, но я поднимаюсь и передергиваю плечами.
– Устала сидеть! И прохладно уже.
И правда, тут, наверху, становится слишком свежо, а я в юбке и в тонкой блузке. Вставший следом Ючон со стоном выпрямляется и потирает зад. Свой. Сообщает непринужденно:
– Если это намек, чтобы я отдал вам свой пиджак, то бесполезно! Я с детства очень слаб здоровьем, так что…
Вот это куда больше похоже на моего хубэ, чем попытки помочь с упрямым стариком или поговорить по душам о жизни! Насмешливо меряю его взглядом и сочувствую:
– А я-то думаю, почему ты такой задохлик? Оказывается, у тебя было тяжелое детство! Бедненький!
– Детство у меня и правда… – Ючон прерывается и продолжает привычно беспечно: – Я к тому, что рабочий день закончился пару часов назад, может, пойдем уже? Или сонбэ и впрямь собралась здесь заночевать?
Неохотно признаю, что хубэ сейчас прав: надо побольше разузнать об этом конфликтном Чхве Мансике и выработать какую-то разумную стратегию, а не разбивать палатку рядом с его домом. Киваю:
– Может, и придется, но не сегодня. Пошли.
Спускаемся осторожно: путь освещают только звезды, с фонарями в этом районе не очень. В какой-то момент споткнувшийся хубэ хватается за мой локоть, и на мое раздраженное отпихивание жалобно просит:
– Можно, я буду держаться за сонбэ? Боюсь шею свернуть!
– Ладно. – Стараюсь не замечать, что это скорее меня поддерживают. Спуск и впрямь проблемный: асфальт с выбоинами, выщербленные ступеньки еще и разной высоты…
Я останавливаюсь, не дойдя до дома Чхве Мансика: перед воротами громоздится что-то большое: фургончик? нагруженная тележка? Сам хозяин копошится рядом, пытаясь втолкнуть это во двор.
– Вам помочь? – предлагаю я осторожно, но на безлюдной тихой улочке мой голос звучит неожиданно громко. Старик вздрагивает, оборачивается и замирает, глядя на меня: в полумраке светлеет его запрокинутое лицо. Слышу странный звук, который он издает: то ли сипение, то ли протяжный выдох-стон… Так устал? Испугался?
– Это я… – начинаю, шагая вниз, но Чхве Мансик произносит слабым дрожащим голосом:
– Ын Соль, ты?! Ты пришла… наконец пришла за мной?
И столько страха и одновременно надежды в его голосе, что я замираю, балансируя на краю ступеньки. Что… что происходит? Хрупкую тишину нарушает вышедший вперед Ючон:
– Харабоджи[3], это же мы, днем заходили, помните? Вам помочь?
Хозяин отмирает, опускает голову и, открыв трясущимися руками калитку, уходит во двор, бросив на прощание:
– Да… помню… Никогда не приходите больше! – Но вместо давешней дневной ярости в его голосе растерянность и… разочарование? Принял меня за кого-то? Хубэ меж тем разглядывает забытую стариком двухколесную нагруженную тележку.
– Что это?
– Картон.
– Зачем ему столько? – Парень фыркает, явно стараясь разрядить обстановку. – Будет строить из него дом, как поросенок из сказки?
– Нищие старики часто собирают картон и бутылки, – отвечаю холодно. – Потом сдают за небольшие деньги, не знал? Давай все-таки затащим во двор, полдня же собирал, еще уведет кто-нибудь…
Хорошо, что хозяин забыл запереться. Вдвоем – и как тщедушный старик умудряется таскать такую тяжесть по всем этим горкам? – вталкиваем тележку во двор и прикрываем створки ворот. Стоим, отряхивая руки и одежду, глядим на немой темный дом.
– Собирает утиль – и отказывается от компенсации? – задумчиво говорит Ючон. – Может, дело не в стариковском упрямстве…
Возвращаемся усталые и молчаливые. Я рассеянно гляжу на свое слабое отражение в темном окне метро: бледное лицо, распущенные прямые волосы, белая блузка, выпущенная из-за пояса юбки – отряхивалась от соли, а заправить забыла.
На прощание хубэ еще пытается что-то обсудить, но я отмахиваюсь и запрыгиваю в свой автобус: полдня, проведенного вместе, предостаточно, а строить пустые версии насчет Чхве Мансика бессмысленно, завтра выясню побольше…
***
[1] Квисин – дух, призрак. Отпугивают их, в том числе, и солью.
[2] Ханган – река Хан.
[3] Харабоджи – дедушка.
Глава 8
Завтра начинается со скандала. Первым делом, я, естественно, прихожу с отчетом к начальнице и узнаю о себе много нового. То есть, конечно, уже старого: насколько я безответственная, безынициативная, безвольная. Сплошные «без», да еще и «не»! Когда пытаюсь выспросить подробности, объявляют, что больше ничего мне знать не нужно, только выполнить поручение.
Старшие коллеги, слышавшие все доносящееся из-за стеклянной перегородки, встречают меня кто насмешливыми, кто сочувственными взглядами. От моих вопросов тоже отмахиваются: мол, знать особо ничего знают, но дело точно гиблое! Передающееся не только из рук в руки, но и даже из подразделения в подразделение – поначалу им занимались юристы, потом спихнули все на отделение управления персоналом. Вспоминаю о своем бывшем: он же из юридической службы, может, разузнает для меня… И морщусь, будто уксуса невзначай хлебнула: ох, нет, никаких контактов, даже по работе, и так в прошлый раз распереживалась, навспоминала то, чего вспоминать не следует! Как-нибудь справлюсь сама.
Очень на это надеюсь.
Чтобы поднять дух и уровень глюкозы в крови, после ухода начальницы на совещание иду в комнату отдыха хлебнуть кофе и чем-нибудь перекусить – а то сама кого-нибудь покусаю. Например, хубэ, беззаботно болтающего все утро с Сорой. С чего я взяла, что Ким Ючон может стать ответственным и серьезным, как вчера казалось? Что вообще может измениться?
Тут меня настигает звонок «кровопийцы». Закатываю глаза: да-да, давайте, все ко мне и всё в один день! Откладываю надкушенное печенье и злобно шиплю, прикрывая трубку ладонью:
– Какого… ты мне сейчас названиваешь? Ты же знаешь, нам запрещено разговаривать во время работы на личные темы!
– Да потому что после работы ты не отвечаешь! – огрызается «кровопийца». – Вчера весь вечер звонил, и толку?
Да, правда, я же так и не включила звук и обнаружила множество пропущенных вызовов только сегодня утром.
– Ну и что тебе надо? – хмуро интересуюсь я, хотя и без того знаю – что. Собеседник не разочаровывает:
– Вышли мне деньги!
– И откуда я тебе их возьму? Я воны не печатаю, а зарплата у нас только в конце месяца.
– Ну не знаю, займи там у кого-нибудь! Ты же у нас теперь в крупной компании! Деньги-то мне нужны сейчас, а не в конце месяца. Подработай, например.
– Ну ты совсем обнаглел! – распаляюсь я. – А сам не хочешь подработать? Оставь меня в покое, не дергай лишний раз! А то вообще больше ни воны не получишь! Никогда!
Пустая угроза, и «кровопийца» это знает. Ехидный смешок в трубке:
– Ну-ну, попробуй, поглядим, что тогда будет!..
С неприличным ругательством жму кнопку отбоя. Засунув в рот печенье целиком, запив залпом остывшим кофе, тут же давлюсь от спешки и нервов. Жестоко закашлявшись, стучу себя кулаком по груди – и не сразу понимаю, что к ним присоединяются чувствительные хлопки по спине. Все еще перхая, оборачиваюсь и оказываюсь нос к носу с Ючоном. Заглядывающий мне в лицо парень участливо интересуется:
– Вы как, сонбэ? Не надо так торопиться. Налить вам водички?
Отмахиваюсь. Сипло выдыхаю:
– Лучше яду!
Хубэ демонстративно охлопывает карманы и огорченно докладывает:
– Сегодня мышьяк дома оставил!
– Ну значит, не судьба! – вздыхаю я. – Продолжу жить и мучиться.
И трудиться. Командую:
– Так, давай быстренько перекусывай и за работу! И так все утро только болтаешь!
Ючон обиженно вытаращивает глаза.
– Так все же ради вас!
– Заигрываешь с Шин Сорой ради меня? Это как понимать? А ты вообще знаешь, что она помолвлена?
– Знаю, – парень улыбается. – Поэтому и заигрываю!
Какой хитрый… жук! Старается не рисковать – а то вдруг коллега увлечется им слишком серьезно? Предупреждаю:
– Смотри не доиграйся! Не рассчитаешь, случится большой скандал, а то и увольнение. Хотя увольнению ты как раз обрадуешься…
– Я пока еще не сильно тороплюсь на выход! А с менеджером Шин так долго сегодня разговаривал, потому что хотел разузнать о нашем буйном дедушке.
Чуть на автомате не продолжаю занудничать: и не только сегодня, и не только с Шин Сорой… Но вовремя себя останавливаю.
– И что узнал?
Парень непринужденно усаживается на угол стола. Глаза блестят, как у завзятой сплетницы: все обожают секреты!
– Господин Чхве обвинил компанию в доведении до смерти работающей там дочери и потребовал прокурорского и судебного разбирательства.
Задумчиво встав, наливаю кофе – себе и хубэ. Заслужил!
– Она покончила жизнь самоубийством? Из-за того, что с ней как-то… неподобающе обращались?
– Если бы! Слышали про смерти-«кароси»?
– Это что-то японское?
– Да, японский термин – внезапная смерть на рабочем месте. От переутомления.
– Переутомления?
– Ну знаете, от переработок. Инсульты, инфаркты, гипертонические кризы…
– Но она же явно еще молодая, какие там кризы?
Хубэ пристально смотрит на меня. Произносит раздельно, словно подчеркивая каждое слово:
– Переработки. По сотне с лишним часов в месяц. Без выходных. Без отпусков. Еще и ночи прихватывала, чтобы выполнить все, что на нее навесили. Вам же это тоже знакомо, сонбэ?
– Да при чем тут я? – огрызаюсь я. – Речь сейчас не обо мне!
– При чем? Да потому что вы точно такая же! И тоже еще молодая! – Ючон неожиданно разворачивается и уходит. И чего разозлился? Ну ладно, пусть перепсихует, успокоится…
Обдумываю новую информацию. «Кароси», значит? И старик убежден, что в смерти дочери виновато руководство фирмы. Этот его иск – не с целью получить побольше, а чтобы наказать...
И что тут может придумать стажер, когда не справились опытные юристы и менеджеры по персоналу?
По мне, есть всего два решения. Первое – увеличить сумму, ведь большие деньги ломают любую человеческую волю и самый железный характер. Второе: уговорить несчастного отца если не простить владельцев фирмы, то хотя бы наказать их все теми же деньгами, забрать компенсацию... С паршивой овцы пусть шерсти клок. На компанию я никак повлиять не смогу, хоть и предложу госпоже Ли такой выход… ох, представляю, чего от нее наслушаюсь! И ведь наверняка снова отправит меня за подписью…
Вернувшись, хубэ на рабочем месте я не обнаруживаю. Сотрудники пожимают плечами: мол, только и сказал, ему «надо», сгреб вещички и был таков! Думали, он отпросился у наставницы или госпожи Ли… Вот паразит! Я же хотела сбагрить ему часть своей работы, а самой съездить в Ёнсан. Теперь придется тащиться вечером. Трусливо решаю сегодня к начальнице больше не подходить – а то получу не только за предложение увеличить компенсацию, а еще и за вольного подопечного!
В перерывах между выполнением заданий, которыми меня заваливают коллеги (отыскать информацию, свести информацию, распечатать документы, скопировать миллион экземпляров, разослать приказы и распоряжения, приготовить презентацию и тому подобное), изучаю в интернете кароси. Оказывается, смерть на рабочем месте от переутомления не такой уж редкий случай не только в Японии, но и у нас. И родственники тоже подают иски о денежной компенсации. Вот только больше половины ничего не получают – компании и государство всячески увиливают от выплат. Так что господину Чхве еще повезло! Хотя, конечно, он это везением не считает: деньги за смерть дочери, возможно, единственной…
Снова допоздна торчу у ворот его дома: внутри темно и тихо, наверное, старик опять где-то утиль собирает. Ну не ночевать же здесь, в самом-то деле? Уж очень неуютно в этом районе без рослого и бойкого хубэ …
Назавтра получаю ожидаемый нагоняй от руководительницы за вариант с повышением компенсации. Если уложить ее получасовую пламенную речь в три предложения, то, первое: люди поумнее меня сочли эту сумму приемлемой; второе: я должна заботиться о благе компании, а не об интересах сторонних лиц; третье: иди работай, Ким Минхва!
Я, соответственно, отрываюсь на прогульщике. Вот этому всё как с гуся вода! Выслушивает стоя, как положено, сложив на животе руки, понурив голову. В конце смиренно со всем соглашается и тут же сообщает, что в ближайшие дни будет уходить после обеда, руководитель Ли уже дала свое разрешение. И лучезарно улыбается. Наверняка знает, как действует его улыбка на женщин! Но меня ни искрящиеся глаза, ни белые ровные зубы, ни даже ямочка на левой щеке не впечатляют и не смягчают. Махнув рукой на хубэ – в прямом и переносном смысле – сажусь разгребать дневное задание, одновременно размышляя над проблемой с Чхве Мансиком.
Сегодняшний вечер, как и следующий, безрезультатно провожу в дежурстве перед его домом. Зато знакомлюсь с хозяйкой древнего кафе на три столика, в котором мы обедали с Ючоном. Старушка любит поговорить, так что, в конце концов, после аккуратных наводящих вопросов добирается и до Чхве Мансика. Да, дочка у него была единственная, умненькая, и из себя симпатичная, отца слушалась. Он же ее сам растил, как жена померла-то… училась хорошо, на работу хорошую устроилась, постоянную, старик от гордости чуть не лопался, все хвастал… Да вот беда – здоровье плохое у девочки оказалось, сердце прихватило прямо на рабочем месте. Вот горюшко-то, старик Чхве прямо почернел весь, все по своей Ынсоль убивался…
– Как-как? – невольно переспрашиваю я.
– Ынсоль, говорю, дочка его! Как жалко девочку… – Старушка умолкает и оглядывает меня блеклыми глазами. Говорит наставительно: – И ты тоже кушай лучше, сил набирайся, вон какая бледная! Сейчас еще токкпоки[1] принесу!
Лучше бы не поесть, а от души выпить. Потому что я вспоминаю, как старик назвал это имя: видимо, меня, с распущенными волосами, в белой, выпростанной из-за пояса блузке, принял в темноте за призрак своей дочери, которая – наконец-то! – пришла его забрать…
***
[1] Токкпоки – рисовые клецки.
Глава 9
В пятницу уже привычно, без раздражения, «обнаруживаю отсутствие» Ким Ючона: может, он вообще уже работает на два отдела – наш и юридический? Подготавливает переход? Хорошо бы!
Опять бреду по знакомой горбатой улочке в Ёнсане, с тоской представляя новый бесконечный вечер в бесплодном ожидании. Я уже оставляла записки, лепила их на ворота, под низ подсовывала; даже просила передать словоохотливую хозяйку кафе просьбу позвонить «соленой» девушке – я просто хочу поговорить, помочь господину Чхве!
Подхожу к знакомому домишке, устало поднимаю глаза и… Неужели? Из-за приоткрытых ворот пробивается тусклый свет. Осторожно стучу, нажимаю на скрипящую створку.
– Господин Чхве Мансик! Я могу войти? Это снова я! Мы можем поговорить? Просто поговорить и всё?
Открывается такая же скрипучая дверь дома. Старик молча смотрит на меня. Не зная, чего сейчас ожидать – брани, следующего килограмма соли или вовсе гневных пинков – я низко кланяюсь, прижимая к груди, как пропуск, купленную для него упаковку с соками.
– Добрый вечер, харабоджи! Как ваши дела? Вы меня узнаете? Мы приходили в понедельник с моим младшим. Можно с вами поговорить?
Хозяин отзывается – безо всякой приветливости, но хотя бы не кричит:
– Входи уж…
Тороплюсь за стариком, пока он не передумал. Скинув туфли, прохожу в маленькую темную комнатку. Оглядываюсь, переминаясь, пока Чхве Мансик не машет мне:
– Чего там застряла, сюда иди!
Выставляю на низкий старенький столик свое подношение, сажусь напротив хозяина, но все кручу головой по сторонам. Углы дома завалены какими-то тряпками, бумагой, помытыми и грязными бутылками. На старенькой кухне – остатки еды, в проеме соседней комнаты видна неубранная постель.
Здесь пахнет бедностью, затхлостью, старостью.
Безнадежностью.
– Чего разглядываешь?
Спохватившись, опускаю глаза, бормочу:
– Простите, харабоджи, я просто…
Что «просто» и сама не знаю, к счастью Чхве Мансик продолжает:
– Домом всегда дочка занималась, все намывала, мне-то сейчас зачем…
По его кивку замечаю стоящий на старом телевизоре снимок с траурной лентой. Поднимаюсь, подхожу ближе. Фотография Чхве Ынсоль, видимо, сделана на выпуске из колледжа: черная магистерская шапочка, мантия, букет в руках, ослепительная улыбка… Машинально кланяюсь и ее портрету.
– Какая красивая! – Девушка, снятая, наверное, в один из самых своих радостных дней, и впрямь хорошенькая. Вся в сиянии счастья. Трудно поверить, что всего через несколько лет ее не станет.
– Да, – соглашается старик. – Вся в меня!
Я гляжу на его иссохшее обезьянье лицо: и ведь не шутит! Откашливаюсь, усаживаюсь попрямее, складываю руки на коленях.
– Господин Чхве Мансик, соболезную вам в вашем горе. Знаю, что нельзя ничем и никак возместить такую тяжелую утрату, но я все же хотела бы помочь вам… – произношу затверженную наизусть речь, хотя постепенно понимаю, что меня не слушают. Хозяин просто глядит сквозь блеклыми старческими глазами, равномерно и медленно кивая.
Даже когда я умолкаю, так и продолжает кивать.
– Господин Чхве? – осторожно окликаю я. Старик как будто просыпается, сосредотачивает взгляд на мне. – Как вы думаете, могли бы мы с вами прийти к кому-нибудь соглашению?
– Знаешь, что они мне сказали? – спрашивает хозяин неожиданно.
– «Они» – это?..
– Начальство дочкино, – он вновь мотает головой в сторону снимка.
Могу себе представить!
– Нет.
– Сказали, никто ее вовсе не заставлял задерживаться еще по пять часов каждый день и в выходные работать! Просто Ынсоль слишком медленная, ничего не успевала, вот и наверстывала в свободное время…
Крепко сжав губы, чтобы не сказать лишнего, киваю: знакомая песня! Приходи на работу раньше всех, уходи позже своих сонбэ, и уж тем более, начальства! А что то самое начальство до ночи просто в своем кабинете газетку почитывает, потому как он, допустим, «гусиный отец[1]», и дома его никто не ждет – это неважно!
– Вот как…
Старик глядит в лицо своей смеющейся дочери.
– Она ведь мне говорила… Жаловалась, как ей тяжело. Всё на нее грузили, свою работу спихивали, еще и ругали постоянно… Ынсоль плакала то и дело. Знаешь, что я ей всегда отвечал?
У меня сжимается сердце. Знаю.
– Нет…
– Всем тяжело, говорил. Ты молодая, здоровая, втянешься… Терпи, работай, что ты сопли распускаешь! Разве я так тебя воспитывал? Думаешь, нам в жизни легче было? Последнюю неделю она и не спала совсем: мол, папа, большой проект у нас, пре-зен-та-цию готовлю, – произносит он по слогам. – И ела мало, только кофе пила. А я ей всё: «старайся да старайся»! Покажи себя, заслужишь уважение!
– Мама тоже всегда так говорит! – неожиданно вырывается у меня. – Я уже и жаловаться перестала… Знаю, вы, взрослые… хотите, как лучше, чтобы ваши дети не были слабыми, никогда не сдавались… боролись… Но…
…Но так хочется, чтобы кто-то просто тебя обнял, пожалел, утешил, по голове погладил, как в детстве. Успокоил: все будет хорошо, ты молодец, ты справишься! А если нет, тоже ничего страшного, в следующий раз получится… А не твердили бесконечно: значит, мало стараешься, ленишься, плохо работаешь!
Старик вновь переводит взгляд с портрета дочери на меня. Всматривается, словно силясь что-то увидеть. Или кого-то?
– Твой малец сказал, ты в той проклятой компании стажер.
– Малец?
– Ну тот парнишка, с которым ты прошлый раз приходила!
– А-а-а… когда вы его видели?
– Да пятый день здесь ошивается, вот, считай, только перед тобой был.
Не верю своим ушам:
– Ким Ючон?! Он к вам приходит?
Старик кивает даже с проблеском веселья на морщинистом лице:
– Так и шастает! Упертый какой, страсть! Гостинцев мне таскает, выпивку! Даже картон со мной собирал. И бутылки! Гнал его, ругался, затрещину от раздражения влепил разок. Не отстает, все смеется, да дай, говорит, помогу тебе, дедушка!
Выдаю нечленораздельный звук, не в силах представить белоручку Ючона, копающегося в мусоре. Еще и подзатыльники получающего. То есть все то время, когда я думала, он гуляет и бездельничает, парень ездил сюда, в Ёнсан-гу, как на работу!
– Говорит, тебе тоже несладко там приходится, а?
Повожу плечами:
– Ну, наверное, не так… да, конечно, не так, как вашей дочери! Новичку везде нелегко. Я сама этого мальца… то есть Ким Ючона, постоянно ругаю. Правда, его-то как раз есть за что!
– Хара́ктерный, а? – подмигивает старик.
Невольно улыбаюсь:
– Да. Но и я тоже… с характером!
Хозяин бесцельно двигает туда-сюда принесенный сок, зачем-то сосредоточенно совмещая угол коробки с углом стола. Произносит, не поднимая глаз:
– Скажу тебе то, чего никогда не говорил моей Ынсоль, и зря не говорил. Не ходи ты на эту самую работу, как на смерть!
Немо смотрю на него. Чхве Мансик продолжает бормотать, уставившись на коробку, словно зачитывает состав сока:
– Коли сильно устала – отдохни. Кровит из носа – отдохни. Болит голова или сердце – отдохни. Не забывай кушать. Высыпайся. А уж когда станет совсем невмоготу – бросай всё, никакая, даже самая хорошая работа не стоит твоей жизни!
Вскидываю голову, чтобы скрыть внезапно подступившие слезы. Хоть бы раз услышать такое от мамы! Мои стиснутые пальцы неожиданно похлопывает сухая старческая рука, и слезы наконец прорываются наружу, катятся по щекам градом.
И я говорю:
– А можно я вам, дедушка, немного обо мне… моей семье расскажу?
…Говорю, с трудом выдавливая слова, по-прежнему глядя в потолок, но к концу голос перестает дрожать, и я подытоживаю почти деловито:
– Вот так… Ну а сейчас я работаю в очень большой компании и, может, даже смогу попасть в штат в конце года. – Шмыгаю носом и решительно поднимаюсь. – Ну что ж, господин Чхве Мансик, больше не буду вам надоедать с этой подписью. Пусть у вас получится их наказать, может, тогда всем нам будет в этом мире чуточку легче! Файтинг… то есть, удачи!
– Погоди, ты…
– А можно я к вам буду иногда заглядывать? Просто, без дела? А то мои бабушка с дедушкой уже давно умерли, так что…
Хозяин с трудом поднимается.
– Тебя же начальники опять заругают, как вернешься ни с чем! Тот малец говорит…
Храбро отмахиваюсь, уже обувая туфли:
– Первый раз, что ли? Меня всегда ругают. До свидания, харабоджи, будьте здоровы назло всем!
И что я так разнюнилась? Здесь настоящее горе, а я тут со своими семейными неприятностями… Еще и прошлыми!
– Да стой же ты, торопыга! – прикрикивает Чхве Мансик. – Давай сюда эту свою бумажонку!
Я вытаращиваюсь на него.
– Вы что, хотите?..
– Давай, я сказал! Мне что, еще и уговаривать тебя, девчонка?!
Не веря, смотрю, как старик долго примеривается и аккуратно ставит свою личную печать[2] на довольно потрепанных страницах соглашения (в скольких руках оно побывало?).
Кланяюсь не переставая:
– Спасибо, спасибо вам, харабоджи! Но почему вы вдруг передумали?
– Потому что она, – старик кивает на снимок Ынсоль, – захотела бы тебе помочь…
Я отвешиваю низкий поклон и его мертвой дочери. Еще миллион раз поблагодарив, выхожу и натыкаюсь на какие-то коробки и забитые пакеты. Доставка? Вряд ли дедушка ею пользуется… Вспомнив слова хозяина про Ючоновские «гостинцы», негромко окликаю:
– Ким Ючон? Ты здесь?
Ворошу пакеты: фрукты, упаковки с готовой едой, макколи, соки, даже коробка с женьшенем: точно, не сам старик это покупал!
– Харабоджи, вам тут «малец» еще немного принес! – сообщаю, перегружая «доставку» в дверь. Слышу изнутри ворчливое, но бодрое:
– Айгу, кто его просил? Пусть войдет!
Я спешу отыскать хубэ. Выскакиваю на улицу: пусто. К тому же пока я была у Чхве Мансика, окончательно стемнело, буквально на расстоянии вытянутой руки никого и ничего не видно.
– Ючо-он! Ким Ючон, ты где? Отзовись!
Тишина. Лишь где-то играет музыка и тарахтит мопед. Пожимаю плечами: странно, судя по оставленным покупкам, парень здесь был, отчего же не зашел? Торопился? Мог бы просто заглянуть: «Привет, это я, малец! А вот мои гостинцы!»
Иду вниз по улочке, бережно прижимая к груди папку с соглашением: не стала класть его в сумку, если все-таки ограбят напоследок, пусть забирают что угодно, только не драгоценную подпись самого Чхве Мансика! Мои одинокие шаги далеко разносятся по пустой темной улице; лишь где-то внизу, возле очередной лестницы, горит мигающий фонарь. Вытягивая шею, как черепаха, осторожно заглядываю во встречные темные проулки, пугливо оборачиваюсь – все кажется, что за спиной не эхо от стука моих каблуков, а кто-то неспешно идет следом, подстраиваясь под мою походку. Да, Чхве Ынсоль, как же неуютно тебе было возвращаться поздним вечером! Зато… Вновь оборачиваюсь, чтобы найти взглядом старый маленький дом на самом верху. Тут тебя всегда ждали.
И замечаю метнувшуюся в проулок большую тень – а вот теперь мне точно не кажется!
Я пускаюсь бежать: главное, не споткнуться, не покатиться кубарем вниз, а то и костей потом не соберешь, не то что ценных бумаг! Жили бы вокруг люди, я бы еще и вопила во все горло. Буквально в мгновение ока добираюсь до мигающего фонаря – а вон впереди уже неспешно проезжает такси, а вот рабочие возвращаются со смены, устало переговариваясь и прощаясь до завтра… Так что накоси-выкуси, кто бы ты там ни был! Оглядываюсь – спускающаяся за мной улочка совершенно пустая.
В автобусе прислоняюсь горячим виском к холодному стеклу окна.
Ну что сказать… Конечно, неприятно это признавать, но я – такая умная и опытная – очень в своем хубэ ошибалась. Да, конечно, он избалованный, и ведет себя нахально, и ленивец знатный, но… Может, Ючон и правда проникся печальной историей старика, а, может, старался помочь именно мне – причем тайно. Ездил в Ёнсан изо дня в день, собирал по городу этот несчастный картон, дедушку кормил-поил, пытался разжалобить ожидающим меня наказанием, если вернусь без подписи… Еще и при этом мою ругань терпел! Все-таки верна старая пословица: «Не рожает Небо людей, которые ни на что не годны». У Кима Ючона доброе сердце, хотя он его старательно – и успешно – скрывает.
Ну что ж, завтра обязательно поблагодарю хубэ, угощу-накормлю и извинюсь за то, что зря бранила его всю неделю!
***
Стоя в надежной тени очередного захламленного проулка он провожал взглядом Минхву-сонбэ. Как-то так получается, что она все время от него удирает! Не хочется, чтобы это вошло у нее в привычку…
Ючон набрал сегодня еды и напитков побольше: в выходные к старику не выбраться. Сначала семейное торжество, день рождения бабушки, потом в клуб с Лим Хани. Хорошо бы всё – и вечеринка и свидание – не затянулось, и он смог выспаться… Ючон даже ухмыльнулся, поймав себя на том, что рассуждает как ответственный аджосси, привычно готовящийся к рабочей неделе. Этак скоро начнет подсчитывать, сколько акций прикупить с новогодней премии, и какая у него будет пенсия, если он прослужит в «Ильгруп» до самой старости. Брр! Не хотелось бы. Ни того. Ни другого.
Своими глазами на примере сонбэ увидел, как обращаются с беззащитными новичками, и снова убедился, что нечего ему делать в этом Адском Чосоне! Но Жевательной резинкой уже даже начал невольно восхищаться: со всех сторон дергают, грузят, погоняют, ругают, а она знай только извиняется, улыбается, отшучивается и бодро кидается выполнять новые приказы! Только на нем ее терпение отчего-то быстро заканчивается. Хотя да, он же сам постоянно и сознательно Минхву провоцирует! Правда, в последнее время реже, чем раньше. Жалко ее стало, что ли?
Ну да, и жалко, и злость берет: для чего все это терпеть, бесконечно переступать через свою гордость, «держать лицо», не показывать возмущение, обиду? Так и лопнуть недолго от скопившегося, задавленного внутри напряжения!
Или заболеть, как несчастная Чхве Ынсоль.
Ворота оказались открытыми, и он вошел без стука. Из неплотно притворенной двери доносились два голоса: старика и сонбэ. Возвращаясь поздними вечерами с Чхве Мансиком и его тележкой, Ючон постоянно находил записки, приклеенные или подсунутые под ворота: хозяин комкал их, не глядя, а он подбирал, расправлял и громко зачитывал вслух. С выражением. Одна и та же просьба в разных вариациях: разрешите с вами поговорить, позвоните, я приеду сразу, постараюсь вам помочь… Себе бы помогла для начала! Сколько времени можно продержаться на надеждах, вере в счастливое будущее, в сказку о Золушке! Совсем глупая, что ли? Вот же перед твоими глазами судьба такой же надеявшейся на лучшее!
Ючон собирался войти: может, уговорят старика на пару. Но Жевательная резинка вдруг начала рассказывать о себе, и он решил повременить… А потом и вовсе присел на старые доски крыльца, слушая с открытым ртом.
Когда – уже с подписью хозяина – девушка начала прощаться, Ючон вдруг понял: вряд ли получится убедительно изобразить, что он только-только пришел. А Минхва вряд ли желает, чтобы хубэ знал лишнее, она не рассказывает о себе всем подряд, как другие – в надежде, что их пожалеют и посочувствуют! Ючон метнулся по двору, отыскивая, где спрятаться, потом выскочил на улицу, поднялся повыше, отступил в тень… На фоне далекого фонаря был виден силуэт окликавшей его девушки. Сонбэ постояла, оглядываясь, пожала плечами и бодро пошагала вниз – чуть не подпрыгивая от радости, как маленькая девочка, получившая долгожданную игрушку. Хмыкнув, Ючон отправился следом – проводить до остановки, а то мало ли… В какой-то момент его заметили, потому что сонбэ вдруг пустилась наутек. Быстрая какая! Был бы натуральным маньяком, и то бы не догнал!
