Текст книги "Месть женщины"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Луна взошла поздно. Ее перекошенный лик то и дело затягивался похожими на драные половики тучками. Но Ваня твердо знал: Инга обязательно появится. Это было необъяснимо, но ему казалось, что он отныне руководит ее поступками, а она безропотно подчиняется его воле.
На крыше резвились куницы. Они кувыркались по черной поверхности рубероида, подпрыгивали, плавно паря в воздухе, становились на задние лапки и заглядывали в окно. Одна подошла совсем близко, и Ваня, приподнявшись на локтях, заглянул в ее светящиеся холодным хищным светом зеленоватые глаза. Куница первая отвела взгляд и, пронзительно пискнув, нырнула в темноту под ветку тополя. На лунный лик набежала тучка. Прошелестела листва под внезапно налетевшим порывом ветра. И тут же все стихло.
Ваня услышал тихий ритмичный плеск воды, напомнивший о существовании иного мира. До недавних пор этот мир умещался в привычном с детства окружении, сливаясь с его формой, окраской и всем остальным. Быть может, Ваня никогда бы и не узнал об этом ином мире, если бы не Инга. Его плоть затрепетала, вспомнив те ни с чем не сравнимые мгновения, которые… Но он велел ей замолчать, и она почти сразу повиновалась. Это придало Ване уверенность в собственных силах.
Хрустнула сухая ветка под балконом. Тучка убежала, обнажив ехидную гримасу ущербной луны. Она напомнила Ване бессмысленно злобный оскал черепа. Снова прошелестел тополь. Это был грустный шелест-напоминание о невозвратном. Ваня был слишком молод, чтобы отдаться грусти без остатка, но все равно больно щемило в груди. Он набрал в легкие воздуха, словно собирался глубоко нырнуть, и тряхнул головой. Боль сжалась в маленькую точку где-то возле солнечного сплетения и, беспокойно ворохнувшись, покинула его тело.
Инга сидела на перилах балкона к нему спиной и, задрав голову, смотрела на луну. «Она не будет сегодня танцевать, – подумал Ваня. – Луна потускнела, и у нее нет сил…»
Он пополз к двери, прихватив по пути заранее приготовленную нейлоновую сеть – местные рыбаки ловили такими возле берега мальков для наживки. Инга не слыхала, как раскрылась дверь на балкон. Говоря себе: «Спокойно, спокойно, спокойно…», Ваня рывком поднялся с пола и накинул ей на голову сетку и резко дернул вниз. Она упала на пол и, побарахтавшись секунды две, затихла.
Луна гнусно осклабилась и вдруг стала гаснуть. Ваня отчетливо видел, как на ее кривобокий шар быстро наплывал какой-то темный диск.
«Затмение, – подумал он. – Древние славяне считали затмение дурным предзнаменованием».
Он нагнулся, пытаясь разглядеть свой улов. Какая жуткая темень – словно конец света наступил. Он протянул руку, но, еще не коснувшись того, что лежало недвижно на полу, отдернул ее, потом снова протянул. Пальцы дрожали. Он сжимал их в кулак и разжимал, пытаясь таким образом унять дрожь. Наконец пальцы коснулись колючего нейлона сетки. В ней угадывалось что-то твердое и шершавое. Ваней вдруг овладело жгучее любопытство. Он накрыл обеими ладонями сетку и то, что было под нею… «Нет, не может быть – это похоже на ствол дерева. А у нее… нежная бархатистая кожа».
Тьма стала блекнуть, нехотя проявляя окружающие предметы. Луна наконец вырвалась на волю. Справа тускло блеснул кусочек речной спины. Ваня боялся опустить глаза, но усилием воли заставил себя это сделать.
Он отшатнулся и вскрикнул: перед ним лежал обрубок древесного ствола, опутанный зеленой нейлоновой сеткой.
– Бабушка умерла, – без всякого выражения сказала Нонна. – Я зашла к ней прежде чем на работу уйти, а она холодная уже. Ты ничего не слышал ночью?
– Я крепко спал, – сказал Ваня, зевая. – Бабушка умерла? – наконец дошло до него. – Вы… ты должна была меня разбудить.
Он вдруг обхватил ее руками и положил голову на плечо. Им овладело чувство неутешной скорби – когда-то в детстве он испытывал подобное в сумерках.
Сейчас вовсю светило солнце.
– Ну, ну, успокойся. Отмучилась она – второй год пластом лежала, – шептала Нонна, гладя его по спине. – Хоронить поскорей нужно – жара, а морга в поселке нету. Я уже насчет гроба договорилась, автобус дадут с турбазы.
– Можно посмотреть на нее? – спросил Ваня, оторвав голову от уютного плеча Нонны.
– Иди, коль не боишься. Ты видел когда-нибудь мертвых?
– Только по телевизору. Она…
– Мы отнесли ее в низы, – сказала Нонна совсем будничным тоном, словно речь шла о мешке с мукой или картошкой. – Там прохладней и мух нету. С ней моя мать сидит. Иди, иди, а после в летнюю кухню приходи – завтраком покормлю…
Это была длинная мрачная комната с низким, обшитым некрашеными досками потолком и серым цементным полом. Из нее вынесли все: ларь с мукой и крупами, ящики с луком и чесноком, с полок вдоль стен убрали банки с огурцами и вареньем. Комната напомнила Ване склеп, хотя он никогда в жизни не был в склепе.
Таисия Никитична лежала на узком выкрашенном белой краской столе. Приблизившись к нему, Ваня ощутил знакомый – сладковато-гнилостный запах. Руки бабушки были связаны белой ленточкой и покоились на груди, на глазах лежало по пятаку. В изголовье сидела грузная пожилая женщина в очках и читала газету. Обыденность ее лица и позы потрясли Ваню до глубины души.
– Бабушка… Прости, – срывающимся голосом сказал он. Захотелось опуститься на колени, но он постеснялся проявлять свою скорбь в присутствии этой женщины. – А чем здесь так пахнет? – спросил он, повернувшись к ней всем корпусом.
– Обыкновенно пахнет – мертвым телом, – сказала женщина, невозмутимо глядя на Ваню поверх своих неуклюжих очков в черной оправе. – Татьяна обещалась роз принести. У нас как назло все до одной погорели – такая сушь все лето стояла.
– Священника нужно позвать, – машинально сказал Ваня. – Ведь к умершим зовут священника.
– Не пойдет он в такую даль – тридцать пять километров по пеклу. Я ей на шею нательный крест повесила. Так дочка велела – я в эти глупости не верю.
Она снова уткнулась в газету.
Ваня огляделся по сторонам. На широком подоконнике завешанного куском синей материи окна что-то лежало. Ветер колыхнул материю, его обдало волной гнилостно-сладкого запаха. С трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту, Ваня шагнул к окну.
На подоконнике лежала охапка свежих, влажных бледно-розовых цветов-зонтиков. Такие росли на другом берегу реки в заливных лугах. На мгновение ему привиделась Инга – мокрая, ослепительно красивая, в лучах полуденного солнца. Она протягивала ему букет из этих цветов и дерзко улыбалась.
Усилием воли Ваня отогнал видение, схватил цветы и вышвырнул в окно.
– Я сейчас принесу еловых веток, – сказал он, обращаясь не к женщине с газетой, а к лежавшей на столе бабушке. – Тебе станет легче… дышать.
Лючия слышала, как тихо открылась дверь. Она протянула руку и включила лампочку в изголовье кровати. Фарух спрятал лицо в ладони.
– Что тебе нужно? – бесцеремонно спросила она. – Я же сказала, что денег не дам.
– Деньги мне не нужно. Мне никакие деньги не нужно, – бормотал Фарух на ломаном английском. – Мне ты нужна. У тебя такое тело. Ты королева, а не женщина. Такое тело.
Он сделал робкий шаг по направлению к кровати.
– Ладно, иди сюда, – смилостивилась Лючия, освобождая место рядом с собой. – У тебя никаких нет болезней?
– Нету, нету, – поспешно заверил ее Фарух, стащил штаны и проворно юркнул под одеяло. У него были холодные ноги и большой твердый фаллос. Он тыкался им Лючии в живот.
– У меня все болит. Ты мой первый мужчина, понимаешь?
– Да, да. – Он схватился за ее груди и больно их стиснул. Лючия чувствовала, что заводится.
– Ложись сверху, – скомандовала она. – Ну же, поживей.
Фарух повиновался. Он был легок, как перышко, зато его фаллос, вошедший в ее вагину, показался огромным. Лючия долго ерзала и, наконец, отыскав удобную позицию, затихла, отдавшись блаженству. Фарух работал до полного изнеможения. Наконец он выплеснул семя ей на живот и затих, уткнувшись носом в ее грудь.
Лючия благодарно гладила шершавые мускулистые ягодицы парня. Потом взяла в ладони его узкое, обросшее колючей двухдневной щетиной лицо и со вкусом поцеловала в губы. Он больно укусил ее за язык, а когда брызнула кровь, стал жадно ее высасывать. Лючии этот фокус очень понравился.
Они еще несколько раз занимались любовью. Уходя на рассвете, Фарух сказал:
– Я напишу родителям, что хочу жениться. Мне давно пора жениться. У всех моих друзей уже есть жены. Мне все завидовать будут – ты замечательная девушка, хоть и не турчанка. Я таких девушек в Париже не встречал.
Лючия провалилась в сладкую дрему и время от времени возвращалась к реальности, думала о том, какая она все-таки счастливая. «Никто не знает, где найдет свое счастье. – Она блаженно улыбалась. – Разве могла я вообразить, что найду его в этом городе».
Она поделилась с Фарухом своими подозрениями по поводу занятий брата, и он пообещал ей помочь. Сказал, что у него есть хорошие связи, – Фарух жил в Париже два с половиной года.
…Лючия видела из бара, который сделала своим наблюдательным пунктом, как Франко вышел из отеля в сопровождении вертлявого коротышки с золотой цепью на шее. Коротышка соответствовал ее представлению о мафиози, почерпнутому из кино, тем более что он явно был итальянцем. Лючия быстро расплатилась с девушкой за стойкой за кружку пива и, выждав несколько секунд, вышла на улицу.
Она видела, как брат с коротышкой сели в такси. Лючия запомнила номер машины – так делали детективы в кино и книгах. На улице было оживленное движение, и такси застряло в пробке. За это время Лючии удалось подхватить машину, и она велела шоферу следовать за синим «ситроеном», номер которого заканчивается на две пятерки, добавив при этом, что в нем сидит ее муж, которого она подозревает в неверности. (Точно такие слова говорила в подобной ситуации женщина-сыщик из какого-то фильма.)
Такси с Франко и коротышкой остановилось возле клиники. Брат вошел вовнутрь, коротышка остался в машине.
Он вернулся минут через десять, которые показались Лючии вечностью, под руку с Марией. Коротышка выскочил из машины и поцеловал ей руку. Потом все сели в такси и укатили.
Машина с Лючией следовала по пятам синего «ситроена». Он притормозил на бульваре Сен-Мишель возле дорогого ресторана. Все трое вошли в него. Расплатившись с водителем, Лючия последовала за ними. Это было рискованно, но другого выхода она не видела. Впрочем, женщина-сыщик из того же фильма поступила точно так же.
Лючия села в углу возле окна. В ресторане почти не было посетителей, и столик, за который сели интересующие ее люди, был как на ладони. Возле него засуетился официант. Жесты коротышки, листавшего меню и делавшего заказ, были небрежны и слегка брезгливы. По тому подобострастию, с которым склонился над ним официант, Лючия поняла, что коротышка числится в уважаемых клиентах, и это лишь укрепило в ней уверенность в том, что брат связался с мафией.
Она велела принести пива, которое здесь стоило в три раза дороже, чем в баре напротив отеля. Увы, из ее угла не было слышно, о чем говорят за тем столом, однако, судя по лицу Марии, этот разговор не интересовал ее.
«Если спросить у нее, о чем они говорили, наверняка не вспомнит – последнее время ей на все наплевать, – размышляла Лючия, потягивая пиво. – К тому же у нее нет тайн от Франко, так что спрашивать опасно – выболтает. Дуреха… Но мне во что бы то ни стало нужно знать, о чем они там говорят. Хотя бы услышать несколько слов…»
Лючия обратила внимание на картину на стене. Это было нечто абстрактное, в розово-желтых тонах. Лючия терпеть не могла абстрактную живопись, но сейчас сделала вид, будто заинтересовалась картиной, встала из-за стола и, слегка покачивая бедрами, – так делали парижанки, – направилась к картине. Она была уверена на все сто, что останется неузнанной.
От картины в розово-желтых тонах она перешла к другой, в серо-зеленых, висевшей поближе к интересующему ее статику. Сюда уже долетал голос коротышки – он говорил по-итальянски, но слов было невозможно разобрать. Следующая картина – красно-белая мазня – висела по соседству со столиком. Лючия колебалась совсем недолго. Она поправила парик и очки и смело шагнула к ней.
– …Всего на два дня… Босс питает слабость к семейным парам… В Рио сейчас не жарко, – услышала она.
– Я не могу, – сказала Мария. – Моя сестра… я должна быть с ней.
Лючия почувствовала, как засвербило в носу, и сделала глубокий вдох – еще не хватало сейчас чихнуть. Она смотрела на картину, расплывающуюся перед глазами красными кругами.
– Это имеет большое значение для вашего мужа… Большие деньги… Ваша сестра все поймет, – слышала она обрывки фраз коротышки.
– Потом… сразу уедем… Лиззи… музыкальное образование, – говорил Франко.
– Я никуда не поеду, пока Сью не станет лучше, – решительно заявила Мария. – Франческо может лететь в Рио один.
Лючия громко чихнула.
За столиком воцарилось молчание.
Лючия стояла, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя на себе взгляды трех пар глаз.
– Мария, прошу тебя, – сказал Франко.
Лючия не слышала, что ответила брату невестка, – она направилась к своему столику, по пути задержавшись на полминуты возле розово-желтой мазни – как-никак она все еще оставалась любительницей абстрактной живописи. Потом залпом допила пиво, положила деньги в пустую пепельницу и вышла на улицу.
Ей необходимо было переварить услышанное.
– Это очень нехороший человек. Очень. Мой старший брат работает на кухне в «Габриэле». Я спрашивал у него. Он говорит, этот человек убил другого плохого человека. Об этом даже в газетах писали, но его так и не посадили в тюрьму. Это очень плохой человек, Лулу.
– Не называй меня так, – сказала Лючия и игриво шлепнула Фаруха по костлявой спине. – Я честная девушка, а не какая-то там певичка из кабаре. – Они лежали нагие в постели. Лючия на спине в позе мыслителя, подложив под голову руки и устремив взгляд в низко нависающий потолок, Фарух на левом боку, держа голову на весу и не в силах оторвать взгляда от изобилия прелестей своей подруги. Последнее время он потерял сон, аппетит и даже какой бы то ни было интерес к жизни. Все время хотелось одного: смотреть на Лючию, заниматься с ней сексом, снова смотреть. Подобного с ним еще не случалось.
– Прости, госпожа. – Он провел ладонью по ее мягкому большому животу, долго ласкал указательным пальцем роскошный глубокий пупок.
– Ты мешаешь мне думать, – сказала она, тем не менее наслаждаясь его ласками. – Франко все-таки мой родной брат, хоть последнее время я его почти возненавидела, ну а Марию я люблю больше, чем сестру. – Лючия беспокойно заерзала, и Фарух нехотя убрал руку, решив, что ей надоели его ласки. – Мария сказала, что должна быть с сестрой. Какой еще сестрой? Она никогда не говорила мне ни о какой сестре. Кто такая эта Сью? – недоумевала Лючия.
– Это все козни того плохого человека. Он морочит мозги твоим родственникам. У него много денег. Али сказал, у него очень много денег.
– А что еще сказал твой Али? – Лючия повернула голову и тут же отметила, что фаллос Фаруха снова заметно увеличился в размере. А ведь они закончили заниматься любовью минут пятнадцать назад, не больше. Она ощутила приятное жжение внизу живота, но попыталась сосредоточиться на своих мыслях Сейчас очень важно принять решение.
– Али говорит, мы должны держаться подальше от этого человека. У него очень длинные руки. Его приятели убили другого плохого человека аж в Бразилии. Лу… Госпожа, я боюсь за тебя. Если с тобой что-то случится, я… я повешусь.
– Скажите на милость, какой примитивный способ ухода из жизни выбрал мой возлюбленный, – сказала Лючия, изо всех сил пытаясь скрыть, что ее растрогали слова Фаруха. Повлажневшие глаза выдали ее состояние, и обрадованный Фарух с проворностью дикой кошки очутился сверху и в мгновение ока овладел ею.
– Мы поженимся, и я увезу тебя в Анталию, – шептал он, отдыхая на ее широкой мягкой груди. – У моих родителей есть свой дом. Они будут очень рады. Когда они увидят тебя, они поймут, что я не мог поступить иначе. У нас родится много детей, – бормотал Фарух.
– Ненавижу детей. Орут не переставая и какают в пеленки. Вот Лиззи была замечательной малышкой. Представляешь, начинала кряхтеть, когда ей хотелось какать. И была такая тихоня, что мы, помню, боялись, не больная ли она, – с удовольствием вспоминала Лючия. – А твои родители… они не будут против нашего брака? Ведь я американка и католичка, а ты…
– Нет, что ты. Отец будет очень рад. Ну а мама всегда и во всем с ним согласна. У нас совсем не религиозная семья, хоть мы и чтим Аллаха и его пророка на Земле Магомета. Но мы никакие не фанатики, как некоторые. У нас в городе тоже есть католический храм. И даже синагога. – Он вздохнул. – Правда, в Париже мы, наверное, не сможем пожениться – у меня давно просрочена виза. Но это не беда. Я куплю билеты на самолет до Стамбула, и там мы с тобой…
– Погоди, – прервала его мечты Лючия. – Сперва я должна разобраться как следует во всей этой грязной истории, в которую влипли мой брат и невестка. Я не могу бросить их в беде, понимаешь?
– Да, – Фарух горько вздохнул. – Я знал, что ты так скажешь. Ну да, я бы на твоем месте сделал точно так же. Если бы Али вдруг попал в дурную компанию…
– Помолчи-ка, – беззлобно сказала Лючия, и Фарух мгновенно повиновался. – Отец Марии был женат на миллионерше, которая родила ему близнецов. Потом она свихнулась и загудела в психушку. Я прочитала об этом в газетах, когда вспыхнул скандал вокруг связи Марии с этим красавчиком Конуэем. Ну да, во всем был виноват отец Марии – он надеялся опубликовать свою книжку и выступил по телевидению с каким-то дурацким рассказом про свое прошлое, стал каяться в каких-то грехах, – вспоминала Лючия. – Мы, американцы, не любим, когда человек рвет на себе рубашку, бьет кулаком в грудь и говорит, что он плохой и грешный. Постой, постой, этой Сью сейчас должно быть года двадцать три или что-то в этом роде. Она лежит в той самой клинике, откуда позвонили Франко. Но почему тогда в Париж первым вылетел он, а не Мария? Какое он может иметь отношение к этой Сью, как ее… Тэлбот, что ли? – гадала Лючия.
– Это очень плохой человек, – бормотал Фарух, то и дело проваливаясь в сладкую дрему. – В Анталии всегда тепло… У нас на крыше большая веранда… Там стоят пальмы в кадках и растет большое инжировое дерево. Прямо из стены дома растет. Я люблю инжир с дерева. Давай скорее уедем из этого проклятого города…
Лючия бережно переложила голову засыпающего Фаруха со своей груди на подушку рядом, встала и подошла к окну. Она вдруг поняла, что эта. Сью, которая лежит теперь в клинике, тоже была любовницей ее братца, что на ее лечение требуется много денег и потому Франко связался с каким-то подонком из мафии. Ну а Мария по своей глупой доброте во всем потакает мужу.
«Но что же делать? – размышляла она. – Если их посадят в тюрьму, а рано или поздно это обязательно случится; Франко глуп, а Мария жутко наивная, – родители не переживут такого удара, ну а на карьере Лиззи можно поставить крест. Нет, нужно обязательно что-то предпринять…»
Она решительным шагом направилась к кровати, на которой сладко посапывал измученный несколькими бессонными ночами любви Фарух. Встряхнув его за плечи, прижала к своей груди и сказала:
– Ты должен помочь мне. И тогда я обязательно выйду за тебя замуж. Даже, может быть, уеду в твою Анталию. Лючия Грамито-Риччи умеет держать слово.
– Мне не нравится этот Стефано, – сказала Маша Франческо. – Он что-то от нас скрывает. Я в этом почти уверена.
Они сидели в летнем кафе на улице Альфреда де Мюссе. В Париже было пасмурно, но очень жарко. Лето было на исходе, душное и тяжелое для людей лето.
– Ты не права, Мария. Я знаю Стефано уже много лет. Отличный моряк, хороший друг, – возразил Франческо. – Я ему полностью доверяю. Он из той породы людей, на которых можно положиться в беде.
– Но мне кажется очень странным, что он платит тебе такие деньги только за то, что ты привозишь из другого полушария экзотических рыбок и прочую живность, – заметила Маша.
– У каждого свой бизнес. Стефано посчастливилось найти золотую жилу, и он разбогател. Я, наверное, так и умру неудачником.
Маша слегка коснулась руки мужа, но тут же отдернула и виновато улыбнулась.
– Не говори так, Франческо. Это… очень жестоко.
– Знаю. – Он вздохнул и помешал ложкой остывший кофе. – Так или иначе, но у меня есть семья, и я обязан обеспечивать ее всем необходимым.
– Мы ни в чем не испытываем нужды. Ты всегда был очень хорошим мужем, – сказала Маша и опустила глаза в свою чашку.
– Был?
– Прости. Я оговорилась. Идем отсюда – кажется, собирается дождь. – Маша быстро встала и повесила через плечо сумку. – Ты на самом деле хочешь, чтобы я полетела с тобой в Рио? – спросила она.
– Да. В этом городе я встретил тебя. Помню, я еще тогда понял, что это навсегда. Если хочешь, можем остановиться в том отеле, где ты тогда жила.
– Нет, Франческо, – Маша вздохнула. – Прошлое должно остаться прошлым. Я не хочу, чтобы ему мешало настоящее. Знаешь, я, наверное, полечу с тобой. Думаю, Сью не обидится.
– Любимая! – вырвалось у Франческо. В его глазах вспыхнули огоньки, но тут же погасли: у Марии было такое печальное лицо. – Спасибо тебе, – сказал он шепотом и взял ее под локоть. – Сейчас я позвоню Стефано и сообщу ему, что ты согласна.
– Ах, bellissima, я так рад, что ты смилостивилась и разрешила своему мужу сопровождать тебя, – быстро тараторил Стефано, успевай еще и давать необходимые указания sommelier[34]. – Поверь мне, это будет восхитительная прогулка. Настоящие медовые денечки. Я свяжусь с Артуром и велю поселить вас в бунгало на берегу океана. Волны прибоя, Южный Крест над головой, любовь… Тебе приходилось бывать в Рио, bellissima?
– Да, – кивнула Маша. – Но я совсем не видела города. Я тогда участвовала в вокальном конкурсе.
– Fantastico[35]! – воскликнул Стефано и жестом руки отпустил sommelier. – Я сам когда-то пел и даже брал уроки у одного старикашки, который говорил, что из меня выйдет второй Маттиа Баттистини. Представляете, друзья, у меня когда-то был великолепный бархатный баритон.
Стефано рассмеялся, откинувшись на спинку стула, потом сощурил глаза и внимательно посмотрел на Машу.
Она чувствовала себя неуютно под взглядом его маслянисто-каштановых глаз.
– У меня будет к тебе одно очень тонкое и очень личное поручение, – заговорил он, подавшись вперед и облокотившись о стол. – Дело в том, что один мой близкий друг, между прочим, человек в высшей степени талантливый и предельно скромный, хотел бы передать невесте в Рио свои последние работы. – Стефано кивнул на большой кожаный планшет, который лежал на свободном стуле слева от него. – Сейчас я покажу их вам. – Это все пейзажи – трава, реки, дома и так далее. Я, собственно говоря, в живописи разбираюсь плохо, но специалисты твердят в один голос, что у парня большой талант. – Стефано открыл планшет и продемонстрировал несколько прикрепленных скотчем к листам картона холстов. – Здорово, правда?
– Мне нравится. – Маша даже слегка оживилась. – Правда, напоминает Сислея…
– Сислея? А кто это такой? Он из этих… как их называют, импрессионистов, да? – Стефано нахмурил брови и поерзал на стуле. – Ну нет, мой друг самобытный художник и всех этих старых маляров не признает. Смотри, bellissima, какие у него свежие краски. В этом углу еще даже чуть-чуть липнет.
– Вы правы, – сказала Маша. – Но все равно он много взял у Сислея.
– Ну и черт с ним, с Сислеем, – буркнул Стефано, засовывая холсты в планшет. – Это еще нужно доказать. Ты повесишь планшет на свое прелестное плечо, твой муж понесет мольберт, короб с красками и прочей оснасткой – и никакая dogana[36] не посмеет придраться к очаровательной женщине, решившей провести уик-энд в Рио и запечатлеть его восхитительные пейзажи на своих полотнах.
– Я все поняла. Я это сделаю.
– Умница. – Он хлопнул Франческо по плечу и широко улыбнулся. – Я всегда знал, что твоя жена настоящее сокровище. Назад, как обычно, поедет аквариум с рыбками. Эта чертова старуха купила замок в Руане и теперь хочет, чтобы в каждой комнате – а их там штук двести, если не больше, – стояло по аквариуму с золотыми рыбками…
В тот вечер Маша выпила много марсалы. Это было крепкое вино. Оно притупило все ее чувства, кроме тоски.
Тоску не брало никакое вино.
– Проклятье, на этой развалине мы вряд ли за ними поспеем. Ты что, угнал этот драндулет из музея?
Фарух сидел за рулем старенького обшарпанного «фиата», который на несколько часов позаимствовал у старшего брата. Лючия, в малиновом шарфе вокруг головы и атласном жакете ядовито-бирюзового цвета, восседала рядом. Они старались не упустить из вида синий «мерседес», за рулем которого был сам Стефано.
– Shit[37]! Они, судя по всему, едут в аэропорт, но почему этот тип выбрал такую длинную дорогу? – недоумевал Фарух. – Правда, здесь меньше светофоров. Ага, кажется, они собрались сделать остановку. Я был как-то в этом квартале – там жила одна дама, которая…
Фарух вдруг зажал рот ладонью и с опаской покосился на свою подругу. Однако Лючия сохраняла непроницаемо торжественное выражение лица.
«Мерседес» остановился возле дома, цокольный этаж которого был отделан розовым пористым камнем. Это был богатый дом, и едва открылась дверца машины, как появился швейцар в ливрее.
– Кажется, они собираются войти туда втроем, – комментировала Лючия. – Правда, Марии, по-моему, не хочется вылезать из машины.
Она следила за происходящим в небольшой бинокль с инфракрасными стеклами, который приобрела по дешевке в каком-то маленьком магазине, забитом всяким хламом. Их «фиат» стоял под раскидистым деревом и, поскольку на Париж уже опустился вечер, почти сливался с густой тенью от его роскошной кроны.
– В этом районе живут очень богатые люди. Муж той дамы заработал деньги на поставках оружия в одну африканскую страну. Об этом писали в газетах – она сама мне показывала, – снова заговорил Фарух.
– Ты можешь помолчать? – не выдержала Лючия. – Что, все турки такие болтливые?
– Нет, не все. Просто я очень счастливый турок, – сказал Фарух, нисколько не обидевшись. – Думаешь, они нас не заметили? Потому что если они нас заметили…
– Боишься за свою шкуру? – язвительно поинтересовалась Лючия. – Если будут стрелять, скорее попадут в меня – тебя примут за мою тень.
– Но я боюсь за тебя, а не за себя, – возразил Фарух. – Понимаешь, ты уже наверняка успела забеременеть от меня – мы ведь совсем не предохранялись. А значит, я могу спокойно умереть. Ведь долг каждого человека оставить на Земле свое семя, из которого потом произрастет…
– Черт, этого мне еще не хватало. Что я скажу родителям? Еще на самом деле накаркаешь. Смотри, кто-то вылез из кустов и крадется к их машине. Собака, что ли?.. Нет, это не собака. Святая Мадонна, зачем он щупает дно машины?!
Фарух выхватил из рук Лючии бинокль и внимательно вгляделся в темноту, слабо разбавленную светом двух фонарей возле подъезда. Человек уже отошел от машины и теперь на четвереньках пятился к кустам.
– Пора сматываться, – заявил вдруг Фарух, возвращая Лючии бинокль. – Он прикрепил взрывное устройство. Когда оно сработает, полиция оцепит весь район и начнет проверять документы. У меня просрочена виза, и они…
– Мы обязаны их предупредить, – прервала Фаруха Лючия. – Я сейчас вылезу из этого проклятого драндулета. Эй, выходи – с моей стороны испорчен замок.
Она толкнула Фаруха так, что он очутился на земле.
В это время открылась дверь подъезда, и все трое в сопровождении швейцара вышли на улицу. С плеча Марии свисал большой планшет, Франко нес мольберт и ящик с красками, в руках у коротышки был букет роз.
– Arrivederci[38], – бросил коротышка швейцару. – Надеюсь, в следующий раз ты не станешь требовать у меня документы. Иначе я пожалуюсь твоему хозяину, и он вышвырнет тебя на помойку. Ясно?
Швейцар замер возле распахнутой двери и взял под козырек.
Лючия застряла между рулем и сиденьем. Проклятый «фиат»! Не больше ящика из-под апельсинов. Но ей во что бы то ни стало нужно успеть предупредить невестку и брата об опасности.
Она видела в лобовое стекло, как Франко, открыв заднюю дверцу «мерседеса», усадил Марию, потом сел сам.
– Нет! Нет! – кричала Лючия, барахтаясь в машине. – Bomba, esplosione, morte[39]! – твердила она, вдруг начисто забыв английские слова. Наконец ее правая нога коснулась земли. Фарух схватил девушку за талию и попытался пригнуть к земле, но она оттолкнула его и кинулась к «мерседесу».
– Франко! Мария! – кричала она, размахивая руками. – Я – Лючия! Там бомба!
Раздались два приглушенных хлопка – словно треснула где-то ветка. Лючия почувствовала жгучую боль в правой ноге. Но ее это не остановило. Она видела, что коротышка уже уселся за руль и вот-вот включит зажигание.
– Франко! – завопила она изо всей мочи и почувствовала, как под ней подкосились ноги. – Береги Марию!
Пламя ослепило ее, взрывная волна отбросила на клумбу с резко пахнущими цветами. Кто-то громко вскрикнул. Потом стало тихо, но ненадолго. Вой сирен болью отозвался во всем ее теле. «Значит, я жива, – думала Лючия. – Святая Мадонна, если я жива, Лиззи не останется сиротой…»
Франко узнал Лючию мгновенно. И сразу же вспомнил, что уже несколько раз видел ее в Париже, но не узнавал. Она смешно махала руками и что-то кричала.
– А это еще что за пугало? – удивился Стефано. – Похоже, она желает нам смерти.
Франко видел, как Лючия оседает, и вдруг отчетливо услышал ее последние слова. Это был приказ, и он вмиг на него отреагировал – прижал Марию к сиденью, закрыл ее спиной.
Боль была нестерпимой. Он закричал и захлебнулся собственной кровью.
Амалия Альбертовна очень изменилась за последние годы. Она разъехалась вширь, стала одеваться неряшливо и безвкусно, подолгу валялась в постели, глядя в потолок и непрестанно что-либо жуя.
С тех пор, как она вернулась к мужу, между ними установились нестерпимые отношения. Ее угнетали его постоянная ирония ко всему без исключения и сарказм. Словно жизнь была для него лишь поводом для насмешек. А ведь это была и ее жизнь тоже.
Амалия Альбертовна знала, что у мужа кто-то есть, хоть он об этом открыто не говорил. Поначалу он вроде обрадовался ее возвращению, однако в первую же ночь лег спать на диване в гостиной, предоставив Амалии Альбертовне спальню. Со временем она почувствовала облегчение. Но поначалу было одиноко.
Теперь ей было никак.
Лемешев работал в администрации Балтийского пароходства и в плаванье больше не ходил. У него был нормированный рабочий день обычного советского служащего, но раньше одиннадцати-двенадцати домой он не являлся. Готовить для себя Амалии Альбертовне было лень, да и ни к чему. Она покупала сладости и деликатесы. И целыми днями пила чай, в которой добавляла коньяк или ликер. День проходил незаметно. Ночь тянулась нескончаемо долго.
