Текст книги "Месть женщины"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
– Здесь нельзя курить. У… Екатерины Викторовны саднит от дыма горло.
– Понятно. – Я достала из кармана пиджака свои сигареты и щелкнула (очень громко) зажигалкой. – А чего здесь нельзя делать еще? Вернее, что можно делать?
Он сел в кресло напротив, уставившись в какую-то точку левее моего уха.
– Она сделала для меня так много, – изрек он, все так же глядя в эту точку. – Я жил в конуре, меня не брали ни в один театр из-за анкеты, в кино снимали только в массовках. Все из-за той же проклятой анкеты. Она…
– Добрая фея из сказки, – сказала я, пуская струю дыма в высокий потолок с лепниной вдоль карниза и вокруг роскошной – как в дорогом борделе – люстры со множеством хрустальных висюлек. – Взмахнула палочкой – квартира в одном из самых престижных районов столицы, еще раз – главная роль в кино, в третий раз взмахнула – загранпоездка, ради которой простой советский актер готов неделю жрать из-под себя дерьмо и строчить паскудные анонимки на коллег. Но ты нашел более достойный выход. – Я повернула голову и посмотрела в открытую дверь другой комнаты. Там возвышалось ложе: широкое, застланное похожим на шкуру тигра покрывалом из пушистой синтетики и с длинной подушкой-валиком цвета осенней листвы возле обитой белой кожей спинки. – Более того, ты скрашиваешь одинокую старость существу, достойному…
– Прекрати. – А-2 вскочил с кресла и подошел к окну. – Тебе этого не понять. Тебе принесли все на блюдце с голубой каемкой.
– Ты уверен?
Он обернулся и окинул меня растерянным взглядом.
– Интересно, как у вас происходит это, – спросила я по возможности равнодушней. – Может, занимаясь с ней так называемым сексом, ты воображаешь меня или кого-нибудь еще из своих юных партнерш? Или же твоей старушенции достаточно, чтоб ее пощекотали под мышками и почесали ей спину?
Я видела его профиль. Или А-2 играл, или наш разговор на самом деле давался ему нелегко.
– Это случилось не сразу… Она увидела меня в современной пьесе – уже не помню названия. У меня там было две фразы, а потом я волок в кусты какую-то девицу – мне нужна была ее одежда. Она пришла за кулисы и пригласила меня поужинать в «Балалайке»[11]… Я был голодней волка и сожрал рублей на пятьдесят, если не больше. Она показалась мне красивой, хоть и полноватой и чересчур накрашенной. Разумеется, я слышал ее по радио, но я плохо разбираюсь в вокале. На следующий день она пела в «Травиате». Мне понравилось, ее завалили цветами, вокруг вились молодые поклонники. Она была похожа на королеву, и я сказал ей об этом… Через неделю мне дали роль Треплева, потом позвонили с «Мосфильма» и пригласили на пробы. В ту пору была только дружба. Нас часто видели вместе. Разумеется, поползли слушки и сплетни. Она искренне смеялась, но как-то у нее вырвалось вроде бы в шутку, что она ревновала бы меня, если бы я всерьез в кого-то влюбился. Покраснев, она тут же добавила, что все без исключения матери ревнуют своих сыновей к их возлюбленным. Особенно матери-одиночки. – А-2 открыл форточку, прикрыл дверь в холл и взял у меня сигарету. – Потом она предложила мне переехать сюда. Сказала, что вечерами ей бывает одиноко, что у нее нет никого на всем белом свете, кроме троюродного брата, который живет в Ленинграде и с которым она виделась всего два раза. Я с удовольствием принял ее приглашение. Да и как было не принять? Она вручила мне ключи от входной двери и сказала, что я волен уходить и приходить в любое удобное для меня время. В моей комнате когда-то жила домработница, но все равно эта комната показалась мне роскошными апартаментами: вид на улицу Горького, чистая удобная постель, маленький телевизор на тумбочке. Потом Екатерина Викторовна взяла меня на дачу и попросила сесть за руль своей «волги».
Я обратила внимание, как блеснули при этом глаза А-2 – он, видимо, вспомнил ощущение, какое испытал, оказавшись за рулем новенькой «волги».
– Разумеется, ты еще не догадывался, какую с тебя потребуют плату, – предположила я, закуривая новую сигарету.
– Нет, я думал об этом. В особенности после того, как Е.В. рассказала мне историю своей несчастной любви с тенором М. и о том, что она сделала от него поздний аборт. Она по сей день жалеет, что пошла на это – мальчику сейчас было бы столько же, сколько мне.
– Скажите, какое роковое совпадение, – изрекла я, красиво потягиваясь и соблазнительно выставляя свои острые, обтянутые тонким свитером грудки.
– Я хочу тебя, – вдруг сказал А-2 хриплым утробным голосом. – Пошли ко мне – ее на самом деле долго не будет.
– Нет, погоди, я сперва хочу дослушать историю вашей трогательной любви, – сказала я, обеими руками ероша свои волосы – я знаю, многие мужчины с ума сходят от этого жеста.
– Я на самом деле ее люблю и не хочу делать ей больно, – тихо и с выражением сказал А-2 (кажется, это исходило от сердца, впрочем, могу и ошибиться). – Я рано лишился матери, отец женился на другой…
– Старина Фрейд умилился бы, узнав, что его теории срабатывают даже за «железным занавесом», – не преминула заметить я.
– Ты ничего не понимаешь. Ты была благополучным ребенком, а я…
– Два дня назад меня, как ты знаешь, изнасиловал отчим. Представляешь, мама его даже словом не попрекнула.
– Ты очень цинична, – сказал А-2. – Существует такое, о чем не принято говорить вслух.
– Это называется здоровым советским ханжеством. А я больше всего ценю в людях искренность и открытость, хотя ненавижу самобичевание в стиле Достоевского. Продолжай же, – потребовала я, закуривая новую сигарету.
Я только сейчас обратила внимание, что у меня дрожат пальцы. Мне это не понравилось.
– Мы затопили на даче камин, за окном шуршали осенние листья и накрапывал мелкий дождик. Е.В. поставила пластинку, где она поет романсы Чайковского и Рахманинова. Мне показалось, будто я нахожусь в русской усадьбе девятнадцатого века. Она была без грима, волосы заплела в толстую косу. В старинном канделябре на рояле горели свечи… Это случилось помимо моей и ее воли, и потом нам обоим стало стыдно.
– Как это случилось? – потребовала я. – Кто из вас сделал первый шаг?
– Я, – тихо сказал А-2. – Я был в восторге от ее исполнения романса «День ли царит» Чайковского, вскочил, опустился перед ней на колени и поцеловал ей руку. Она крепко прижала меня к себе и стала тереться щекой о мою макушку. Дальше на пластинке был романс «Уноси мое сердце в звенящую даль» на слова Фета. Этот романс и стал… Мы одновременно испытал и желание.
– Она была тогда такая же жирная? – поинтересовалась я.
– Да… То есть нет, конечно. Она носила корсет или грацию – не знаю, как это называется. Ну а в постели она всегда в ночной рубашке.
– И вы занимаетесь сексом в темноте?
– Да.
– Вижу отчетливо, как это происходит: она берет в рот твой член, щекочет его своими фарфоровыми зубами, а ты в это время задираешь ее рубашку и…
– Прекрати.
– Но ты сперва скажи: это на самом деле так бывает?
– Да.
– Чудесно. – Я снова потянулась, но теперь моя голова очутилась за спинкой дивана, свитер задрался, обнажив голый живот. Я почувствовала, как горячий влажный язык Саши проник глубоко в мой пупок, и в мгновение ока очутилась у него на руках.
– С ума можно сойти, – бормотал он, пытаясь заглянуть в мои полузакрытые глаза. – Еще ни одна женщина не делала со мной того, что делаешь ты. Но ты не женщина, ты – вечная Джульетта, девственная распутница…
Он потащил меня в сторону своей каморки, но я стала брыкаться.
– Хочу на тигровую кровать, – капризным тоном сказала я. – Отдамся тебе только на тигровой кровати.
– Ее потом очень трудно приводить в порядок, – пробормотал А-2. – Это обычно делает Даша.
– Она знает о вашей связи?
– Возможно. Господи, да замолчи ты наконец!
И он попытался протиснуться в дверь своей каморки.
Я схватилась обеими руками за притолоку.
– Нет, только на тигровой кровати, – упорствовала я. – Прямо сверху. И я придумала как подложишь мне под попку этот валик, на котором спит Старуха, чтоб у нее не было морщин на шее.
– Но я…
– Ты это сделаешь, иначе я сию минуту уйду.
– Я могу тебя изнасиловать, – сказал А-2, и я поняла, что он не шутит.
– Давай. Но сперва разобьем парочку ваз, зеркало в спальне и ту фотографию Старухи на рояле – она похожа там на Калягина в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя».
– Какая же ты… испорченная. – Он больно ущипнул меня за ягодицу и с размаху швырнул на тигровую кровать. – Сейчас только накину цепочку.
Он метнулся в холл.
Я слышала, как звякнул металл.
– Ты прав, любовью нужно дорожить, – сказала я, когда он вернулся, запыхавшийся и возбуждающе возбужденный. – Только не нужно рвать колготки – я их только сегодня надела. Господи, ты напоминаешь мне сексуального маньяка. Счастливая Старуха…
Наше занятие любовью больше напоминало борьбу, в которой каждый из противников стремился сделать другому как можно больней, то есть доставить больше наслаждения. Такого я еще не испытывала. А-2, похоже, тоже. Он взмок с головы до пят и, достигнув наконец оргазма, упал на меня с громким стоном. Мне показалось, что его вот-вот хватит кондрашка.
– Ты невозможная девчонка, – сказал он, слегка отдышавшись. – Мне казалось, будто вас несколько.
– Но ты сумел управиться со всеми. Интересно, кто из нас забеременеет? Я, кажется, нахожусь в весьма благоприятном для этого периоде.
– Было бы здорово, если б ты забеременела, – неожиданно отмочил Саша. – Она… мы бы взяли ребенка себе.
– Скорее брошусь со шпиля МГУ, чем соглашусь доставить Старухе такую радость, – сказала я и поспешила под душ. Саша присоединился ко мне минуты через две, и мы резвились в Старухиной ванной комнате, похожей на заставленный цветами склеп из серо-розового мрамора, как парочка дельфинов.
Вдруг раздался звонок в дверь. Дельфин по имени Саша, выпрыгнув из пены, открыл рот, потом глаза и застыл в такой позе, словно его паралич разбил.
– Нужно открыть, – сказала я. – Если Старуха не сможет попасть в собственную квартиру, она обратится в милицию.
Я выскочила из воды, сорвала с вешалки махровый халат такого же серо-розового цвета, как и облицовка комнаты, обернувшись им раза три, отважно шагнула в прихожую.
– Постой! – крикнул мне вслед Саша. – Это, наверное, почтальон.
Но я была уже возле двери, которую распахнула, даже не поглядев в глазок.
Почтальонша измерила меня хитрющим взглядом исподлобья.
– Чтой-то я тебя никогда здесь не видела. Ты кто такая?
– Она моет у нас окна, – раздался из-за спины Сашин голос. Я невольно обернулась и чуть не упала – он был в костюме и даже при галстуке.
(Лицо как гипсовая маска, но это я заметила уже потом.)
Он расписался в положенной графе и взял из рук почтальонши сложенный вчетверо запечатанный листок.
– Не первый раз, да? – поинтересовалась я, когда за почтальоном захлопнулась дверь. – Вторая космическая скорость.
Он промолчал и дрожащими руками распечатал телеграмму.
Старуху зовут в Мариинку петь Тоску. Отбудет через неделю.
Позднее утро какого-то дня. И ни-ку-да не нужно идти! И ОН рядом!!
Чувствую себя настоящей принцессой и так вошла в роль, что расхаживаю по квартире в длинных нарядах. Никто, даже мама, не знает, где я, – сказала всем, что укатила на съемки, благо Фантик с театром смылся на неделю в Уфу. (Хвала Господу, мы с А-2 не заняты ни в «Утиной охоте», ни в «Гамлете».) Дашу Старуха отправила в Кисловодск лечить язву. (Саша сказал, что прекрасно обойдется без горячих завтраков, а носки и рубашки постирает сам.) Можно не выходить на улицу, что мы и делаем, – огромный финский рефрижератор набит напитками-наедками из «Березки». К телефону не подходим, да он и не звонит почти – Старуха приучила своих абонентов щадить ее покой.
– Хотел бы жить так всегда? – спросила как-то я у Саши – мы лежали голенькие под тигровым покрывалом и курили одну сигарету.
– Пожалуй, да, – не сразу ответил он. – Но я бы хотел, чтоб у нас были дети. И, прости за откровенность, но я бы категорически запретил тебе появляться на сцене и на экране.
– Понятно. Твой идеал – кухонная женщина. Как и у любого Дон Жуана. – (Черт побери, почему у меня вдруг защипало глаза?!) – Но я не гожусь на роль Долли Облонской, хотя из тебя получился бы отличный Стива.
– Дуреха ты моя, – сказал А-2 и слишком нежно, совсем по-телячьи, поцеловал меня в щеку. – Я бы не смог изменить матери моих детей. Я помню, как ненавидел отца за то, что он пропадал где-то по ночам, а мы с сестренкой видели, как мама ждет его в кресле с книгой в руках и не переворачивает страницы. Ненавижу мужчин, которые изменяют своим женам, а потом обнимают их и собственных детей теми же руками, которыми только что тискали своих шлюх. Я и к Е.В. привязался еще из-за того, что здесь хотя бы видимость семьи, какие-то условности, которые приходится так или иначе соблюдать…
– И которые так заманчиво нарушать тайком, – подхватила я. – Говорят, прелесть адюльтера состоит в том, что все время ходишь по лезвию бритвы. Один неверный шаг – и все летит к чертовой матери. Это возбуждает, верно?
А-2 вздохнул и слегка от меня отодвинулся.
– Ты меня не любишь, – театральным шепотом произнес он.
– А разве тебе нужна моя любовь? Это что-то новое в наших отношениях.
Он промолчал. Мы спали спиной друг к другу. Я слышала, как он вздыхал. Мне очень его хотелось, но я выдержала характер.
Ночь. Дома. Принцесса снова превратилась в простолюдинку.
А-2 как ищейка ходил по квартире, высматривая, как он выразился, «вещественные доказательства». Старуха прибывает утром, о чем сообщила еще вчера. (Слышала из сортира, как А-2 ворковал с ней по телефону голосом блудливого великовозрастного сыночка.) В тазу в ванной уже лежит громадный букет темно-красных роз. Я долго соображала, не оставить ли смеха ради под этим валиком-подушкой осеннего цвета свои нейлоновые трусики 42-го размера. Или, на худой конец, неиспользованный презерватив. (Оказывается, я ненавижу заниматься любовью с этой гадостью, хотя до А-2 ничего против не имела.)
Перед расставанием сцена ревности. Угрозы, что убьет, если застукает, и т. д. Похоже, это не театр.
– Но ведь ты будешь трахать свою Старуху, – сказала я, с невинным видом подпиливая ногти.
– Я же не ревную тебя к Алешке. Он твой законный муж и…
Я от души расхохоталась.
– О да, милое мое педрило. А что, меня к нему, без шуток, тянет. И против его ласк я ничего не имею – это какие-то родственные ласки. Знаешь, я вовсе не жалею, что вышла за него замуж. (Что это я разоткровенничалась вдруг, а?) Меня к нему с детства тянуло, и я по своей наивности приняла это притяжение души к душе за любовь женщины к мужчине. Пожалуй, я прозрела благодаря тебе. Но зачем, спрашивается? Страдать лучше на сцене.
А-2 вдруг опустился на колени возле дивана, обнял меня таким образом, что мои согнутые в коленях ноги оказались между нами, заглянул снизу вверх в глаза. Это была почти что мизансцена из «Ромео и Джульетты», которую Фантик считал своей гениальной находкой.
– Значит, ты тоже любишь меня? И ты сделала это, чтобы мне отомстить? – страстным шепотом говорил он. – Я так и думал: Л.К. настоящий слизняк.
– На съемках у меня был романчик с М., – будничным голосом сообщила я. – У тебя хронически не отвечал телефон. (О, чертов день исповедей!)
– Мы были на даче… – Он слишком картинно схватился за голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. – Проклятая жизнь. В ней всего четыре угла. Хоть в доску расшибись, а пятого так и не найдешь.
– А зачем его искать? Я все равно не собираюсь ни при каких обстоятельствах становиться твоей женой. Мужчины полагают по своей жестокой наивности, что мы должны жить только для вас и ради вас. Я так не считаю. Возможно, потому, что ненавижу рутину под названием советский быт. – Я оживилась, потому что хотелось плакать. – Интересно, а ты сумеешь трахнуть Старуху завтра же? Неужели встанет? Или он у тебя тоже актер? – ехидно поинтересовалась я.
Он медленно встал с пола и отошел к окну, по пути нагнулся и подобрал с пола мой волос, который машинально засунул в карман своих джинсов.
– Ты поймешь когда-нибудь, как ты жестока, – тихо изрек он.
За окном серо и дождливо. Я пьяная вусмерть.
Расхаживаю по квартире в костюме пажа. В фехтовании я, оказывается, непобедима в нашем театре. Видела свою пленку – настоящий балет. Приятели А-1 утверждают, что все голубенькие с улицы сходят по мне с ума. (Ну да, большинство из них не догадывается, какого я пола.) Проклятье, а какого я на самом деле пола? Наши знакомые уже при мне не стесняются. Мне даже кажется иногда, что мой вид их здорово заводит. И вовсе нет ничего мерзкого и гадкого в любви двух мужских тел. Земля бы давным-давно скатилась со своей орбиты, если бы не было голубых – эта страсть людей к заселению пространства себе подобными меня просто угнетает.
Видела А-2 на дневной репетиции. Из него Манфред как из говна пуля. Но бабы наши московские будут писать от восторга. Черт, зачем я все это пишу? Ко мне-то это какое имеет отношение? Только то, что я очень жалею, что не родилась мальчишкой. Ненавижу бабье и себя в том числе. Хотят не меня, а мое тело. Самцам на чувства женщины наплевать. У моих мальчиков страсть рождается из сплава духа, чувства, интеллекта. Они не станут трахаться просто так, скуки ради, как это делают самцы и самки.
Но я очень хочу А-2. Сейчас! Сию минуту!! Что делать???
Ночь. Луна. «Она меня за муки полюбила».
Тьфу, наоборот. Но разницы нет никакой.
Для меня.
Старуха собирает у себя на квартире творческо-артистическую молодежь и почему-то пригласила меня. Приглашение передано через А-2.
Сегодня играли «Ромео и Джульетту». Успех, успех. Это был дневной спектакль. Старуха спешила на прием к Кухарскому или еще какой-то шишке из минкульта и бросила нас в объятья друг друга. Мы устроились в кабинете Фантика – терпеть не было больше никакой мочи (о мерзкая, мерзкая плоть!), и он запер нас снаружи на ключ. (Боится Старухи еще больше, чем А-2.) Я спросила потом у А-2: что будет, если она нас застукает?
– Она пыталась покончить с собой, когда…
– Когда застала тебя с моей мамой, да?
– Увы. Прости меня.
– За что? – искренне удивилась я. – Мама еще вполне сексапильная женщина. Одобряю твой вкус.
– Ты без комплексов.
Я заметила, как тщательно вытирает он свой член салфеткой.
– Она нюхает твое нижнее белье? – поинтересовалась я.
– Не будем об этом, ладно? Третьего приезжай к шести. Ты ей очень понравилась.
– Вот уж не чаяла. – Я достала из Фантикового сейфа початую бутылку коньяка (код замка, думаю, знает даже уборщица, но поскольку там обычно нет ничего, кроме пустых стаканов и нескольких капель какой-нибудь «табуретовки», Фантика это не колышет.) – А как она пыталась с собой покончить?
– Мне бы не хотелось об этом вспоминать, – сказал А-2, натягивая джинсы.
– Если ты не расскажешь мне все сейчас же и в подробностях, я постараюсь, чтобы ей донесли о нашем с тобой романчике. Подробно и в сочных тонах.
А-2 посмотрел на меня так, как смотрит на хозяина собака, которая его очень боится и очень любит, но в данный момент с удовольствием бы тяпнула за руку.
– Она… выпила нембутал. Даша заподозрила неладное и вызвала…
– Я просила в подробностях, если ты помнишь, – перебила я, надела трусики и уселась на Фантиковы бумажки. – Выпьем?
Я протянула ему полстакана какой-то бурой дряни. Он дернул одним махом.
– Она заперлась в спальне. Я стучал, она не впустила. Я слышал, что там играет музыка – она поставила свой любимый диск: «Реквием» Верди с Ренатой Тибальди. Через неделю она должна была петь «Реквием» в Осло. Я решил отложить объяснение до утра. Выпил пол бутылки водки и…
– Ты страдал? – уточнила я.
– Мне было гадко. Словно я обманул родную мать. Даже, наверное, еще похуже.
А-2 жадно затянулся сигаретой.
– И ты дал себе слово или даже торжественную клятву никогда не изменять Старухе.
– Что-то вроде этого.
– Но, будучи реалистом до мозга костей, ты знал, что сие неосуществимо, а потому в дальнейшем научился умело заметать следы.
Он сверкнул колючим взглядом.
– Я заснул. В два с чем-то меня разбудила Даша, – рассказывал А-2, не глядя в мою сторону. – К счастью, она не поехала в тот вечер домой, потому что было очень скользко.
– Почему к счастью? Разве Старуха еще не составила завещание? – поинтересовалась я, не то почувствовав на самом деле, не то слишком умело сымитировав изумление.
– Черт, а ведь мысль о завещании мелькнула у меня в ту ночь, но где-то в подсознании. Я… Я гнал ее. Как же мерзко устроен человек. Ведь она мне так дорога.
– Но не дороже собственного «я», правда? Ладно, валяй дальше.
Я пригубила стакан с «табуретовкой» и засмотрелась на себя в зеркало напротив.
– Даша сказала, что в комнате Е.В. горит свет, что она стучалась в дверь, но ей никто не ответил.
– А эта Даша разве не знает про то, что вы иногда совершаете некое подобие полового акта?
– Черт, при чем тут это? Е.В. в одиннадцать уже обычно спит, если, разумеется, нет спектакля или концерта. У нее строгий режим.
– От этой твоей Даши пахнет парным молоком, и она напоминает только что вынутую из печи булку. Угадала? – сказала я и приняла свою любимую позу прозорливости: пятки возле ягодиц, носки в первой балетной позиции, подбородок на коленках. А-2 было видно в зеркало мое лоно, полураскрытое, обтянутое легкой паутинкой нейлона, и я, чувствуя, что он снова меня хочет, погладила лоно ладошкой. – Попробовал с ней?
– Нет. Ненавижу деревенских. Сам вырос в деревне.
– А как же мама с книгой в кресле? – вспомнила я. – Что-то этот образ не очень вписывается в интерьер русской избы.
– Я придумал и про отца, и про мать. Я вырос в колонии. Они у меня оба алкоголики. Когда мне было двенадцать, я пырнул перочинным ножиком материного любовника. Я никому об этом не рассказывал, даже ей. Хотя она способна понять все-все. Она… так сострадательна и…
– Ты уходишь в сторону, – сказала я и, опершись локтями о Фантиков стол, развела в стороны коленки. – Ну и вы с этой Дашей…
– Мы взломали дверь. Она лежала поперек кровати совершенно нагая…
– Неразделанная свиная туша.
– …И сжимала в правой руке пузырек из-под нембутала, – продолжал А-2, то ли на самом деле не слыша меня, то ли не желая выходить из трагического образа.
– Нужно уметь красиво умереть, – заметила я. – «Положите меня среди лилий и роз, положите меня среди лилий…» Тебя, случаем, не стошнило?
– Вывернуло наизнанку, – все на той же трагедийной ноте изрек Саша. – «Скорая» приехала моментально, и это спасло ей жизнь. В Осло, разумеется, она не полетела. – А-2 смотрел на меня в зеркало так, как смотрит тигр из нашего зоопарка на кусок теплого мяса с кровью. Вдруг он одним прыжком очутился возле меня, я крепко – намертво – обхватила его ногами за пояс.
– Ты еще не закончил свой рассказ, – напомнила я, прижав к лону обе ладони. – Не отдамся, пока не услышу монолог из финальной сцены примирения.
– Я рыдал у ее постели и сказал, что если она умрет, я последую за ней.
– И ты не врал?
– В тот момент я был уверен, что если с ней что-то случится, выброшусь из окна. Жизнь без нее показалась серой, бессмысленной и… – Он вдруг схватил меня за запястья и с силой развел их в стороны. – Мне кажется, я смогу сойти из-за тебя с ума. В театре думают, что я стал импотентом.
Я собрала всю силу воли и, еще крепче стиснув вокруг его пояса ноги, спросила:
– А ты не опасаешься, что она найдет себе другую игрушку, на которую перепишет все свои богатства?
Он громко скрипнул зубами и, повалив меня на стол, сказал, дыша как паровоз:
– Матери сыновьям не изменяют. Обычно происходит наоборот. Но я всегда останусь ей верным душой.
Ночь близится к рассвету. Шум за стеной.
Я, кажется, под впечатлением Старухи.
Она мне напомнила Екатерину Великую. Царственна в своем пышном увядании. Студентки ее обожают. Глядят с вожделением на А-2, а он играет роль оскопленного Дон Жуана. Забавно… Он их обнимает и целует на виду у Старухи, она это даже, кажется, поощряет, но дураку и то понятно, что это сугубо театральные ласки. Впрочем, вокалистки народ специфический – сиськи, живот, жопа и деревенские манеры. Словом, не у каждого встанет.
Поет она грандиозно. Примадонна с партбилетом. Кстати, он и помешал ей стать русской Марией Каллас или хотя бы Мирелой Френи – пришлось отказаться от многих и многих зарубежных контрактов. Это уж как пить дать пришлось. Что ее здесь держало?.. Ни детей, ни плетей, как говорится, ну а трахаля можно прикупить и там. Гонорары забирал и забирает Госконцерт, швыряя мизерные подачки. Русские романсы поет так, что даже меня чуть было слеза не прошибла.
Я вырядилась а-ля юный альф. (Ей-богу, получилось это как-то случайно – от тоски, что ли.) Концертмейстер взирал на меня изумленно и почти с вожделением. А-2 был предупредителен, ласков, но ни одного лишнего взгляда. Скучища…
При расставании Старуха настоятельно просила ее не забывать. Хитрожопая баба. Этот педик подвез меня в своем раздолбанном «москвиче». Всю дорогу ныл, что нет ему здесь ходу. Тоже мне Рихтер засратый.
Дома пир горой.
Впрочем, никакого дома у меня нет…
Ночь. Петрарка и я. Не знала, что во мне еще жива романтика.
Прага накрылась. Ну и черт с ней. Фантик уверен: это козни Пиковой дамы. Запил по-черному. Мне поступило предложение – лично от Екатерины Великой – выступить вместе с ней в концерте в ЦДРИ. Уже есть сценарий и даже режиссура. Она поет песни Листа, «Рихтер» играет его музыку для ф-но, я в костюме юноши эпохи Возрождения читаю сонеты Петрарки. Согласилась. Тут же раскрыла книжку и наткнулась:
Я мыслям говорю: как ни прелестна
Любовь, но от нее, о сумасброды,
Плоть, словно снег от солнечной погоды,
Истает, сгинет, пропадет безвестно
[12]
.
А-1 надулся и почти не разговаривает со мной. Он сказал, что с тех пор, как я «спуталась» с А-2, у меня выросла грудь и «безобразно округлилась задница». Враки – рассматривала себя в зеркало чуть ли не в микроскоп. Хороша! Совершенно новый тип красоты. Аналогов что-то не припомню. Думаю, не пропала бы и в Голливуде. Вместо него – ЦДРИ по протекции Е.В.
А-2 сторонится меня. Никаких контактов. Но я вижу, как он меня хочет.
Фантик ввел в наш спектакль студента из «Щуки». Не Ромео, а какой-то Тарзан. У меня на руках и плечах синяки. На репетиции я посоветовала перенести место действия в джунгли, а балкон заменить пальмой. Все ржали до упаду, но Фантик изображает из себя утес. Придется что-то отмочить на спектакле.
Утренние раздумья. Философствования.
Перечитала свой дневник… Мюссе бы точно позавидовал. Интересно, почему мужчины всегда кривляются в своих писаниях? Это называется два пишем, три в уме. Но ведь тогда в уме столько всего накопится, что шарики за ролики зайдут. «Мир свидетель, что красота и чистота – едино». Я откопала у моего милого Франческо столько перлов. Черт побери, всем мужчинам кажется, будто они только и делают, что изрекают вечные истины. Зачем им это?..
Е.В. попала в точку, выбрав меня.
Господи, да ведь она согласна любым способом сохранить свой очаг!!!
Разговор по душам с А-1.
Сегодня за утренним кофе А-1 сказал вдруг:
– Чего бы ты ни отмочила, я всегда буду с тобой. Ты единственная женщина, которая мне нужна. Я презираю этих дур, поступками которых руководит их п…
(Впервые слышу от него матерное слово.)
– А что, ты думаешь, руководит моими? – спросила я с самым наивным видом.
– В первую очередь жажда поступать именно так, как лучше для тебя. Ну и интеллект, разумеется.
– Помню, в тебя я влюбилась очертя голову…
– Ты уже тогда понимала интуитивно, что лучшего мужа тебе не сыскать. – А-1 протянул руку и взъерошил мне волосы. – Как здорово, что мы встретились. И я очень рад, что наши интересы лежат в разных плоскостях. Я бы не хотел иметь такого умного и обаятельного врага, как ты.
– Спасибо.
– Он этого не понимает. Поймет, когда будет поздно. Черт с ним. Надеюсь, ваши отношения зиждятся на сугубо сексуальной основе?
– Мне пока трудно сказать. Иногда ревную его к Старухе.
А-1 рассмеялся.
– Это какое-то извращение. Ты и ревность – такие несовместимые понятия. И все равно будь осторожна, малышка, и почаще обращайся за советом к своему серому веществу под светло-платиновыми волосами. Искренне надеюсь, что тебя минуют грязные житейские катаклизмы. От этого портится кожа и блекнут глаза. Адью, маленький эльф.
Он прав, тысячу раз прав. Но…
Страсти театральные. Но это моя жизнь, правда?
Тарзан схватил меня так, что рубашка очутилась возле моих ног. Зал ахнул и затаился. Но я и не подумала выходить из образа. На мне были дивные кружевные трусики а-ля короткие панталончики (непременное условие нашего перестраховщика Фантика – а вдруг кому-то из ЦК придет в голову проверить наличие нижнего белья у главной героини?) и больше ничего. Я по-птичьи широко раскрыла руки, показывая всем своим видом, что отдаюсь этому Тарзану. Чертов студент чуть не провалил сцену – он готов был трахнуть меня на глазах у публики. (Вот был бы кайф!) Сдержался все-таки. (Кажется, бедолага комсорг факультета, ха-ха!) Я медленно и красиво закрыла груди крест-накрест руками и тут как раз выключили правые софиты. Наш поцелуй при «луне» оказался чуть дольше обычного, и это спасло сцену – Борька, звукооператор, видимо, был в шоке и забыл включить вовремя фонограмму. Фантик наскочил на Лизу, орал, что ему теперь наверняка предложат выложить партбилет. Я (все в тех же панталончиках, но с махровым полотенцем на шее) сказала с самым невинным видом, что Лиза тут ни при чем, что я зацепилась за какой-то гвоздь перед выходом на балкон и уже было поздно поправлять тесемку. (Рубашка Джульетты держится вокруг шеи на тесемке – этот фасон я увидела в каком-то журнале и загорелась желанием показать во всей красе свои хрупкие беззащитные плечи.) Разумеется, все обошлось, и Фантик остался при своем партбилете. Нас вызывали семнадцать раз. У подъезда стояла молодежь. Меня подхватили на руки и подбросили в воздух. Кто-то крикнул: «Да здравствует сексуальная революция!»
Бедные вы мои.
Вечер. Пусто на душе. Поэтому думаю о самых низменных житейских страстях.
Тарзан (его зовут Володя) не дает мне прохода. Мы уже несколько раз тискались и целовались, но до остального дело пока не дошло. Мне не до того: Петрарка, раскисшая мама. Л.К. слинял по-подлому, прихватив Алешины меховые ботинки. А-2 сидит возле захандрившей Старухи.
Боюсь, как бы мама не отмочила чего-нибудь. Твердит все время, что ей стыдно перед нами, что она старая шлюха и прочие глупости. К тому же у нее появилась навязчивая идея нянчить внуков. (Я считала, ей все-таки не свойственны низменные страсти.) Черт, зачем было тогда делать год назад аборт?..
Ласки Старухи. В чем дело, а?..
Маму пришлось положить в неврологию.
