Текст книги "Виктор Авилов"

Автор книги: Наталья Старосельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

«Человек-топор»… Нет, пожалуй, Юнгвальду-Хилькевичу это лишь привиделось в Гамлете – слишком, вероятно, был режиссер в тот момент уже подчинен собственному замыслу. Мысль Беляковича и Авилова двигалась, как представляется, по иному руслу. А вот в «Узнике замка Иф» эта черта становилась действительно определяющей – Эдмон Дантес, переродившийся в графа Монте-Кристо, увидел и ощутил себя орудием Господа Бога, карающим мечом, и подчинил всю свою жизнь мести и торжеству справедливости, как он ее понимал. И хотя все наши симпатии и оправдания с подросткового возраста, с самого первого прочтения принадлежат именно этому герою, с годами приходит понимание того, насколько относительно понятие справедливости и насколько запоздалой может оказаться месть.

Впрочем, в фильме Г. Юнгвальда-Хилькевича есть некоторое лукавство – закольцованность композиции (в начале и финале мы видим графа Монте-Кристо в опере, где он встречается со всеми, кому считает себя должным отомстить) дает возможность представить себе, что все происшедшее перед нами не более чем греза, сон, невоплотившаяся мечта. Эдмон Дантес вспоминает наказ аббата Фариа: «Не вздумайте мстить этим жалким людям… Вершить приговор разрушительно для души», – и осуществляет задуманное лишь в своих мечтах. Но в их пространстве он безудержен и абсолютно раскован…

Есть поговорка: «Месть – блюдо, которое надо подавать холодным». Но ведь остывшая месть, как правило, обращена на тех, кто не виноват в страданиях мстителя. На таких же, в сущности, жертв, на детей и близких тех, кто совершил некогда подлость и предательство… Виктор Авилов не мог не задумываться над этим, создавая образ своего романтического героя – героя, которого мы восприняли и приняли в том возрасте, когда складываются, формируются идеалы, выковывающие в конечном счете характер и мироощущение на многие годы и десятилетия последующей жизни. А потому он сумел внести в бытие своего персонажа ту ноту двойственности и тоски по невозможности осуществления идеала, которая делала графа Монте-Кристо еще более притягательным для нас, давно переживших юные годы.

В самом начале фильма аббат Фариа говорит: «Мне нравится ваша улыбка…» – в ней, слабо скользнувшей по лицу узника, мудрый аббат сумел разглядеть незаурядную личность человека, пострадавшего безвинно и жестоко. И понял, что человек этот – пока не более чем глина, из которой можно вылепить подлинную личность. «Вы – чистый лист, – говорит аббат. – Нарисуем на нем портрет мудрого человека, аристократа духа… Быть истинным аристократом духа – удел немногих…»

Виктор Авилов умудрился каким-то непостижимым образом сыграть в фильме «Узник замка Иф» не только конкретную историю молодого, добродушного, влюбленного и удачливого парня Эдмона Дантеса, превратившегося по воле судьбы и недобрых людей в одержимого местью, холодного графа Монте-Кристо (в этом немало помогло то, что юного Дантеса сыграл Евгений Дворжецкий, история же, воплощенная на экране Авиловым, начиналась с замка Иф), но и тот непростой процесс, который пережили мы вместе со своим временем, восприняв идею восстановления справедливости любой ценой более многомерно и объемно…

И потому Монте-Кристо Виктора Авилова был не только «человеком-топором» и даже, быть может, совсем не им – он был страдающим бывшим (что представляется принципиально важным!) романтическим героем, сердце которого навсегда утратило теплоту и сочувствие, но мысль которого часто останавливалась перед им же самим задуманной и осуществляемой жестокостью. Останавливалась ненадолго, на время, чтобы все-таки победить… Это представляется особенно важным, если вспомнить «ход» Юнгвальда-Хилькевича с «раздвоением» единого образа между Евгением Дворжецким и Виктором Авиловым. Авилову с самого начала уготована была роль сначала узника, мучительно познающего себя в замке Иф, в общении с аббатом Фариа, а затем – холодного, неумолимого мстителя, рассчитывающегося со своими врагами за несостоявшуюся жизнь. Этот прием значительно упрощал работу артиста, но Виктор Авилов сам усложнил роль тем внутренним ощущением бывшего романтического героя, о котором уже было сказано. На протяжении всего фильма он как будто одержим двойственностью, душа жива одним, а разум – другим. Для того чтобы убедительно сыграть это, нужно немалое мастерство. И оно у Виктора оказалось. Скорее всего, не на уровне осмысленно освоенной профессии, а на уровне интуитивном, который дается человеку думающему, погруженному в предложенный материал. Человеку, по природе своей одержимому теми самыми идеалами благородства, честности, о которых Авилов говорил в связи с ролью Ланцелота. Ему важнее прочего было обнаружить в своем графе Монте-Кристо рыцарственные черты и, ухватившись за них, интуитивно выстраивать роль…

Вот это постоянное раздвоение мысли и чувства и составило особое обаяние его графа Монте-Кристо, который должен был пройти определенный путь, пройти его твердо и убежденно, чтобы в самом конце понять: важно совсем иное. Не случайно последними словами фильма стали слова графа Монте-Кристо: «Господи, спасибо, что Ты мне оставил возможность любить!» К этому ощущению, к этому признанию вел мстителя его праведный и неправедный путь – чтобы в финале вновь испытать любовь и поблагодарить за нее Бога… А это было возможно лишь в том случае, если вся история мести была пережита лишь в грезах. «Я никому не мщу, – говорит граф Монте-Кристо, – я лишь помогаю Провидению восстановить справедливость». В этих словах – самообман человека, пытающегося встать над Добром и Злом. Только самообман…

Думается, для Виктора Авилова это и стало главным в роли: счастье понять, что освободившаяся от трагических пут душа способна вновь полюбить, счастье пережить все самое страшное в грезах, оставшись в жизни высоким и чистым. Оставшись подлинным рыцарем…

Этим во многом оправдано несовершенство фильма «Узник замка Иф».

Первые в жизни Виктора Авилова съемки проходили для него невероятно увлекательно – он постигал новое искусство, к которому артиста давно уже тянуло; он впервые работал с другим режиссером и по совершенно иным «схемам». Он постигал специфику кино, потому что уже тогда знал: рано или поздно наступит время, когда он обязательно будет снимать сам.

Он учился репетировать не так, как в театре, существовать не так, как в театре. Овладевал новой профессией, но чувство ответственности оставалось неизменным так же, как неизменными оставались всепоглощающая страсть к работе и стремление делать все лучше других.

Галина Галкина вспоминает: «…Уйдя в кино, он стал для меня другим человеком. Поездки, знакомства с новыми людьми, другие впечатления. Это не могло не повлиять на Витю. Понимаю, что он попал в новый интересный мир. В нашем театре – одна школа, один мир. А в кино – другой. Естественно, открываешь для себя что-то совершенно новое. Неожиданное. Но наш театральный мирок разрушился. Порвался, как мешок».

Новые впечатления захватывали, в чем-то меняли его представление о жизни, о профессии, но только в чем-то. С дистанции изменившегося, раздвинувшегося горизонта театр приобретал четкие черты единственного, по-настоящему необходимого Дома. Ощущения жены артиста связаны, скорее всего, с тем, что они перестали быть постоянно вместе – в театре и дома, и его мысли о творчестве были связаны уже не только с тем или иным конкретным спектаклем, в котором, как правило, заняты были они оба. «Театральный мирок» не разрушился, он стал в каком-то смысле еще дороже, а вот семейный «мирок» начал давать первые трещины…

Виктор встретил на съемках в Одессе молодую женщину, которой суждено было стать его третьей женой, – Ларису. Об их знакомстве Лариса вспоминает: «Я работала на Одесской киностудии помрежем. Пошла работать к нашему общему, как оказалось, знакомому Андрею Борцову. Он был начинающим режиссером. Делал свой первый короткометражный малобюджетный художественный фильм. И там у него играли Света Смирнова – питерская актриса, Витя и маленький мальчик. А поскольку денег было мало, я пошла туда и костюмером, и ассистентом по площадке, и „хлопушкой“… Кем только можно было. Я тогда не знала, что есть такой актер. Увидела просто человека… Я уже год была замужем. Витя ухаживал очень красиво – однажды прихожу, а у меня на столе стоит огромный букет роз. И девчонки шушукаются. Я говорю: „Кто?“ Они улыбаются: „Актер, актер тебя заметил…“ Через несколько дней я привезла свой альбом со свадебными фотографиями. Положила и начала заниматься делами. Витя посреди съемочного дня куда-то исчез. Мне режиссер говорит: „Найди его срочно! У нас тут все готово, свет выставлен, а актера нет“. Я пошла искать его по закоулкам. И вижу: полумрак, сидит Авилов – на полу, под картинами – и листает мой свадебный альбом. Кричу: „Виктор Васильевич! Вас режиссер просит на площадку“. А он так серьезно: „Сядь. Это что? Твое?“ Я: „Ну… да… год назад вышла“. – „Куда ж ты так поторопилась?“ А он для меня тогда был дедушкой. Мне было восемнадцать лет, а Вите – тридцать семь».

Виктор все серьезнее думал о том, чтобы переменить свою жизнь, связать ее с Ларисой. Хотя и отчаянно мучился – Галину с двумя дочками оставить было очень трудно: они работали в одном театре, их связывали долгие и по-настоящему теплые отношения, человеческие и творческие, но вот пришла любовь…

Друзьям запомнились такие веселые жанровые картинки: мама Ларисы гналась за ним с веником по лестнице, а он, не дожидаясь лифта, бежал с девятого этажа на первый. «Артист!.. Свататься пришел!!! Ты сначала разведись!!!» – кричала на весь подъезд будущая теща и, периодически догоняя Виктора, лупила его веником. Или – другая. Лариса, сидя в комнате, спорит с матерью, отстаивая свое право на самостоятельность: «Я уже взрослая. Замужем была…» – «Сиди, взрослая…» – сердито отвечает мать, а Авилов внизу гуляет под окнами с букетом гладиолусов и зовет: «Ларчик!» Мать набирает полное ведро воды и выливает его на голову Виктору…

Так весело, но и непросто начинался этот роман.

На Одесской киностудии Лариса иногда подрабатывала каскадером. И однажды Виктор увидел, как на съемках с борта корабля выбрасывают в море лошадь с сидящим на ней всадником, – когда узнал, что всадником этим была Лариса, устроил грандиозный скандал. И потом уже, когда Лариса переехала в Москву, не давал ей работать, хотел, чтобы жена всегда была дома и ждала его…

Они прожили совсем недолго…

Нельзя сказать, чтобы этот брак был безоблачным – Виктор страдал из-за того, что оставил семью. Он был очень привязан к Галине и к дочкам и, конечно, не мог не знать о том, что для Галкиной он – единственная в жизни любовь. В интервью через год после его смерти Галина говорит об этом совершенно открыто, как никогда прежде: «Для меня его уход из семьи был настоящим шоком, ведь это была наша жизнь, наша с ним жизнь, и вдруг весь наш мир рухнул. Для меня это было неожиданно, я понимала, что у него кто-то есть, но я думала, что это нормально. Для таких людей, как он, это нормально. Но когда он совсем ушел, и я поняла, что он больше не вернется, это был шок. Мне показалось, что я умерла. Я даже не понимала, что происходит. Я не чувствовала собственных рук, я слышала, что так бывает, но не могла понять, что со мной. При всем при этом нам приходилось вместе работать. И рядом дети.

Отношения не выясняли, все было понятно, чего выяснять… У него в тот момент было раздражение, что приходится меня видеть, он все же чувствовал свою вину. Но потом тоже как-то привык, там другая жизнь, другие глаза напротив, привык и к тому, что остались вместе работать. Да очень просто. Пришла моложе, просто моложе, интереснее, красивее. Не думаю, что он когда-то считал меня красавицей. С уважением относился, как к матери своих детей, но красота-то всегда привлекает мужчин. Нет ничего странного, что он ушел в поисках этой красоты… Это настоящая любовь, а как по-другому? Я не вижу ничего, что могло бы рядом стоять. Смешно говорить, замена какая-то… Это такая вершина… любая женщина после общения с таким человеком не сможет найти ничего другого, потому что это все просто смешно… такого растворения уже не будет. Не бывает. Он ушел – и отнял ВСЕ. А потом вообще ушел. Перестал быть чьим-то, стал принадлежать всем. Все, кто его любил, продолжают его любить. Он очень часто мне снится…»

А ему при жизни снилось – особенно в последний год, – что он возвращается к себе домой, к своим дочкам, Ане и Оле, так похожим на него…

В интервью 2001 года, отвечая на вопрос корреспондента газеты «Труд» Елены Федоренко: «А как складывается ваша семейная жизнь?» – Виктор отвечал с неподдельной горечью: «Вы задали самый больной вопрос. Бросил я свою семью. Настоящую семью: актрису нашего театра Галю Галкину, двух наших девчонок. Иногда являются такие грезы, что я возвращаюсь к ним. Со своими девочками я, конечно, вижусь. Старшая работает на фирме. Младшая перешла в последний школьный класс и с увлечением занимается театральной самодеятельностью. Режиссер оценивает ее успехи высоко… С бывшей женой играем спектакли, постоянно видимся в театре, и каждая встреча – отзывается болью. Так ноет старая рана».

Авилов многого еще не умел – в отличие от других артистов, занятых в фильме «Узник замка Иф», он не имел ни специального образования, ни опыта работы в кино, ни вообще достаточного «багажа» для главной роли в экранизации популярнейшего романа Александра Дюма. Но здесь приходила на помощь интуиция – та невероятная, поистине «звериная» интуиция, что отличала Виктора Авилова всегда, но с годами и десятилетиями начала приобретать характер почти мистический. Он нередко и сам не мог объяснить, почему в той или иной сцене приходило твердое ощущение: делать надо именно так! И оно не обманывало, вело именно туда, куда шла общая концепция режиссера, «видевшего» фильм в целостности и гармоничности замысла и воплощения.

Нет, он не был податливой глиной в руках Беляковича ли, Юнгвальда-Хилькевича ли – он был достаточно «сопротивляющимся материалом», но интуиция Авилова была поистине магической.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич вспоминает: «Никогда не спорил. Не перебивал. Не самовыражался своими режиссерскими решениями. Никогда! Зато потом со всем багажом, который впитал, он просто жил. Ведь у каждого актера видно, какими своими приспособлениями он пользуется, на что опирается для того, чтобы сделать тот или иной образ, откуда он вытягивает себя. У Вити я этого не увидел. Я не мог понять, на что он опирается… Авилов играл не мастерством, которое, конечно, в театре уже было нажито. Он не им в кино пользовался. Какими-то тайными своими путями, которые переделывали его в кадре в Монте-Кристо…»

Когда фильм вышел на широкий экран, он вызвал самые разноречивые суждения. Многие зрители были недовольны киноверсией любимого с детства романа, а кое-кто упрекал Юнгвальда-Хилькевича в том, что тот пригласил на главную роль Виктора Авилова. «Почему вы взяли такого некрасивого актера?» – спрашивали режиссера на встрече со зрителями. После Жана Маре всем хотелось увидеть на экране первого красавца СССР, но Юнгвальд-Хилькевич терпеливо объяснял, что не может человек выйти из тюрьмы спустя 14 лет еще красивее, чем вошел в нее. «Человек вошел в тюрьму утонченным красавцем, каким был изумительный внешне актер Евгений Дворжецкий, а вышел „человек-топор“. Он потерял все человеческое».

А вот актриса Надира Мирзаева, сыгравшая в фильме роль Гайде, наложницы графа Монте-Кристо, рассказывала: «В Авилова на съемках „Узника замка Иф“ все женщины поголовно повлюблялись. Он был великолепен! Во фраке. В цилиндре. Красавец! Просто невероятной красоты! Все костюмеры. Все ассистенты. Я, когда приехала в первый съемочный день… увидела его сразу в таком виде. И ахнула…» И Галина Галкина говорила о том же в не раз цитированном интервью: «Какой он был красивый граф Монте-Кристо – в костюме с булавкой жемчужной… до чего красивый, невозможно! При его худобе все фраки на нем сидели изумительно. Умел ценить красоту…»

Действительно, внешность Виктора Авилова была в этом смысле поразительной – он мог казаться едва ли не уродом, а мог – ослепительным красавцем, от которого трудно оторвать взгляд. Эти метаморфозы происходили не только в кино (к слову сказать, на экране – в значительно меньшей степени), они поражали на сцене: вот видишь перед собою удивительно некрасивое, но притягивающее внимание лицо, а вглядываешься в него повнимательнее – боже, до чего ж красив мужественной, яркой красотой!..

Он и в этом был феноменален, зная, как никто другой, «тайны» своего лица…

Ольга Ненашева писала в газете «Советская культура»: «Есть у меня подозрения, что Авилов и отменный мистификатор, ибо он сумел вконец запутать искусствоведов, тщетно пытающихся прийти к единому мнению о его внешности. Одни восхищаются его широкоплечей статью, другие отмечают долговязость и сутулость. Кому-то видится „лицо сатира с ниспадающими соломенными волосами“, иные же ассоциируют его облик „с деревянной скульптурой ранней готики“ или „с полотнами фламандских живописцев“. Пожалуй, все сходятся лишь в одном: переменчиво лицо актера, где страсти, пороки и добродетели человеческие подчас проступают с пугающей ясностью, обобщая в конкретных образах присущее всему роду людскому. Счастлив, должно быть, тот актер, чья индивидуальность дает столько пищи для зрительской фантазии. Это и позволяет Авилову никогда не менять свой облик и вместе с тем не впадать в противоречие с играемыми образами.

Его трудно, просто невозможно с кем-то спутать. Авилов не из славной когорты социальных типажей, личностных качеств которых едва хватает на одну главную роль. Этот актер обладает своим имиджем. Но! Имидж этот – не искусственно придуманные стиль и облик, призванные импонировать зрителю, его интриговать. Он складывается из естественных природных черт и отражает его внутреннее представление о самом себе.

Кинематограф соблазнился, не мог не соблазниться неразгаданной тайной этого актера. Но не смог, на мой взгляд, пока и расшифровать ее, выигрышно использовав».

Статья Ольги Ненашевой написана в 1989 году, когда Виктор Авилов снялся всего в нескольких фильмах. Но сегодня, спустя годы после его ухода, мы с горечью можем констатировать, что кинематограф, охотно использовавший Авилова, так и не прикоснулся к его тайне. Пожалуй, только молодому режиссеру Олегу Тепцову удалось в «Господине оформителе» раскрыть то, что критик назвала «имиджем» Авилова – сочетание «естественных природных черт» и «внутреннего представления о самом себе» артиста начинающего, только еще овладевающего загадками кинопроизводства, но очень хорошо знающего как свою внешность, так и свой внутренний мир…

И здесь, в связи со статьей Ольги Ненашевой, уместно вспомнить и о других критических откликах. Какие-то из них были для Виктора Авилова оскорбительными, как нередко случается и со многими другими его коллегами, – сегодняшние театральная и кинокритика отличаются, к сожалению, не только недобросовестностью и откровенной недоброжелательностью, но и стремлением обидеть, унизить артиста и режиссера. В цитированном уже неопубликованном интервью Виктор Авилов рассказывал: «Мне очень понравилось, как про критиков сказал Жванецкий: „Давайте сделаем так. В одном зале буду я выступать, а в другом критик будет говорить, почему я плохо это делаю. И посмотрим, кто больше соберет народу. Вот и все“… Беда в том, что, если говорить о критике вообще, она страшно необъективна. Вот вышла в „Московском комсомольце“ статейка Аронова… Я несколько раз читал некоторые абзацы – я даже въехать не могу: что он хочет сказать?.. Он посмел про меня написать: „Авилов в роли графа… Этот Авилов с Юго-Запада – Гамлет районного масштаба“. Что это такое? Он оскорбить меня, что ли, хотел? Но неужели он не понимает, что сам себя подставил в самом начале этой статьи. Он пишет: „Я, конечно, честно говоря, первых двух серий не видел, я посмотрел только третью серию и то местами…“ А что же ты тогда пишешь-то? О том, чего не видел? О чем ты пишешь?.. И почему он меня так оскорбил? Я ему могу возразить: „А ты знаешь, что этого ‘Гамлета районного масштаба’ в Японии из девяти ‘Гамлетов’ признали лучшим?“ Он об этом не знает. А вообще он „Гамлета“ видел?»

Виктор хотел связаться с Юрием Гейко из «Комсомольской правды», давно уже задумавшим большой материал об Авилове, чтобы ответить своему обидчику, кипятился, переживал, но потом раздумал: «Нет, не буду этого делать. Ну его…»

Четырехсерийный фильм «Узник замка Иф» снимался почти целый год. В это время Виктор Авилов меньше играл в театре – Валерий Белякович соблюдал договоренность с Юнгвальдом-Хилькевичем. Конечно, ему было сложно обойтись без артиста, ставшего к тому времени «лицом Театра на Юго-Западе», но он поставил несколько спектаклей без Авилова, дожидаясь его возвращения в родные пенаты. А Виктором всерьез заинтересовалось кино – еще не успели завершиться съемки «Узника замка Иф», как артиста пригласили в следующую картину. Выпускник Высших режиссерских курсов Олег Тепцов снимал дипломную работу – мистический триллер «Господин оформитель» по рассказу Александра Грина «Серый автомобиль» и не видел для роли Платона Андреевича артиста более органичного и интересного, чем Виктор Авилов. Воспользовавшись тем, что в театре в это время были отпуска, Виктор Авилов, не получив специального разрешения, фактически тайком снялся у Тепцова.

В одном из интервью Виктор Авилов рассказывал: «Режиссер фильма Олег Тепцов учился тогда на режиссерских курсах, и ему надо было сделать короткометражку. Юрий Арабов предложил ему свой сценарий по рассказу Александра Грина „Серый автомобиль“. Причем Арабов его так перелопатил, что от Грина там ничего не осталось, только имена героев. Потом Тепцов стал искать актеров. А сценаристка Надя Кожушанная, к сожалению, безвременно скончавшаяся, привела его к нам в театр. Олег меня увидел и решил снимать… Как раз тогда Валерий Белякович нам категорически запретил сниматься: „Ребята, вы еще не доросли“. Он боялся звездной болезни. Так что я даже отпроситься у него бы не смог. Но тут как раз подошел мой отпуск, и мы за это время все быстренько отсняли. Причем на те деньги, которые Тепцову дали на короткометражку, пятьдесят тысяч, мы, как настоящие камикадзе, сняли почти полный „метр“. Показали этот вариант Армену Медведеву, в то время – главному редактору Госкино. Фильм ему понравился, и он сказал: „В прокат!“ Тепцов говорил: „Не дай бог, там двух-трех связок не хватает“. Армен ему: „Доводи до ума“ и на это дал уже двести пятьдесят тысяч. Но тут-то фильм и испортился – наснимали много лишнего…»

Надо отдать должное молодому режиссеру – в середине 1980-х годов выбрать прозу полузабытого Александра Грина да еще и мистическую, насыщенную совершенно определенным культурным контекстом, было не просто смелостью, но и вызовом общественному мнению. Даже несмотря на те изменения, которые позволил себе сценарист. Он насытил рассказ Грина той эстетикой ужасов, что становилась все более популярной. Тепцов, конечно, тоже в каком-то смысле был захвачен идеями и интересами этого времени, потому и построил киноповествование по законам ставшего модным жанра триллера, но мысль режиссера и та необычная, волнующая форма, которую выбрал он для воплощения своего замысла, вызывала не только трепет ужаса (недаром «Господина оформителя» почти сразу по выходе на экран в 1988 году окрестили «первым советским фильмом ужасов»), но и – серьезный интерес. Потому что отнюдь не ужасы сами по себе были важны для молодого режиссера и еще только начинающего свою карьеру в кино артиста, а воссоздание терпкой и изысканной атмосферы эпохи, вошедшей в историю под названием «модерн». Черты этой эпохи были явлены в ленте крупно и абсолютно достоверно. И Виктор Авилов не мог этого не чувствовать и не мог не увлечься именно этим – иначе вряд ли он стал бы тратить свой отпуск на съемки. Артиста давно уже влекла к себе мистика – возможность в роли Платона Андреевича так близко соприкоснуться с ней не могла не соблазнить…

Когда фильм «Господин оформитель» только появился, он действительно производил впечатление «первого советского фильма ужасов», и это виделось в нем едва ли не самым главным. Виктор Авилов казался просто созданным для этой роли – с его поистине завораживающим лицом, с его еще неопытностью, вернее, полным незнанием специфики кино, и оттого – совершенно естественной растерянностью в некоторых кадрах. Но и с его очень богатым к тому времени театральным опытом.

Впрочем, все это отчетливо видится сегодня, спустя 20 лет после выхода фильма, когда смотришь его на диске и поражаешься многому, что было упущено, не замечено тогда.

Рассказ Александра Грина «Серый автомобиль», по которому написал сценарий Юрий Арабов, никогда не входил даже у ценителей творчества писателя в тот «первый ряд», в котором, безусловно, находятся «Алые паруса», «Бегущая по волнам», пленительные новеллы о вымышленных городах Лиссе и Зурбагане. Но это – Грин, несомненный Грин, по тем мотивам, которые Ю. Арабов сохранил, существенным образом переработав ткань повествования. И эти мотивы связаны в первую очередь именно с Платоном Андреевичем, каким воплотил его на экране Виктор Авилов.

Человек эпохи модерна, он принадлежит ей безраздельно не только своими эстетическими принципами, пристрастием к наркотикам, но и – что самое главное! – богоборческой идеей. «Ваша цель – усовершенствовать то, что сделал Создатель?» – с долей иронии спрашивает Грильо (Михаил Козаков), приехавший к Платону Андреевичу нанять его для отделки дома. «Мы с ним соперники, – спокойно и уверенно отвечает „господин оформитель“. – Он сделает, а я доделываю. Этот, с нимбом, все время меня обыгрывает. Пока он сильнее…» В этом «пока» – не просто надежда, а твердая уверенность, что наступит его время. И оно действительно наступает, когда, подобно Пигмалиону, он создает страшную куклу, которой суждено будет уничтожить своего создателя.

Все эпизоды фильма, связанные с Авиловым, хочется смотреть еще и еще раз, чтобы не упустить ни одного из быстро сменяющихся выражений его лица, ни одного изменения в пластике, ибо именно с этими переменами связано движение мысли Александра Грина.

Начинающий кинорежиссер Олег Тепцов сделал ставку на совсем неопытного в искусстве кинематографии артиста Виктора Авилова и выиграл, показывая его лицо почти все время крупным планом, дав Виктору возможность столкновений и с грубой реальностью, и с мистикой, и с миром грез…

Очень сильными моментами ленты «Господин оформитель» стали звучащий голос Александра Блока и – промелькнувшая в самом начале фильма фотография, на которой изображены реальный великий поэт и вымышленный великий «господин оформитель». Эта деталь удивительным образом придала объем происходящему; строки: «Донна Анна, сладко ль спать в могиле?..» и «Выходи на битву, старый Рок…» своеобразно и действительно страшно «зарифмовались» с историей умершей от чахотки в одном из петербургских подвалов девочки Анны Белецкой, обратившейся силой искусства Платона Андреевича в обольстительную и жестокую живую куклу Анну… Она не способна на любовь, сострадание, милосердие, это усовершенствованное творение Создателя, но она способна нести смерть всем, кто окружает ее. А именно этот «дар» – разрушительный, смертоносный – был одним из идеалов эпохи модерна…

Так в самом начале своего пути в кино Виктор Авилов столкнулся с необходимостью глубокого погружения в сложнейшую эпоху, в изломанную психологию, в тайную сладость порока и богоборчества. Не все получилось в этой ленте Олега Тепцова, но сегодня, с дистанции в два десятилетия, отчетливо видно, что она была явно недооценена. А для Виктора Авилова «Господин оформитель» стал поистине бесценным опытом – не только для дальнейшего творчества в кино: актерская «копилка» пополнилась мотивами высокой мистики и прикосновением к одному из загадочных и влекущих периодов русской культуры – модерну.

Считаю уместным напомнить здесь слова Натальи Кайдаловой: «Ему были присущи и стройность, и асимметрия, грациозные кошачьи движения, изломы и пируэты, легкие и красивые падения и такие же легкие и красивые выходы из них – он воскрешал в памяти образы Серебряного века, эстетику изысканной клоунады. Каким-то чудом (кровью, нервами, интуицией) он преодолевал громадное расстояние, отделявшее его от роли, от исторического лица или эпохи, от „характеров“ и даже „типов“, преодолевал рывком весь громадный путь к роли, заключающийся в „знаниях“, „умениях“, „школе“, „философии“ и т. п. И Пьеро, и Арлекин в одном лице, он в совершенстве владел пластическим языком театра. И предлагал зрителю себя самого, как воплощенную душу этого театра. Он заставлял мечтать, видеть прекрасные сны и упиваться иллюзией».

Если в «Узнике замка Иф» придирчивое критическое внимание еще могло «уличить» Виктора Авилова (в отдельных эпизодах) в том, что он впервые работает на съемочной площадке, то в «Господине оформителе» перед нами предстал опытный артист – с глубоким и очень личным пониманием «зерна» роли, с собственным, очень интересным восприятием мистических «волн», исходящих от сюжета. Казалось, что Авилов очень точно чувствует и пропускает через себя те нюансы, которые как раз сложнее всего было воплотить, проясняя их не только для себя самого, но в первую очередь для зрителя с помощью тонкого и точного ощущения самого этого понятия – модерн, а также – судьбы и творчества Александра Блока. Это было невероятно интересно!..

И особенно интересным (и загадочным) было то, что в какие-то моменты Виктор Авилов в этой ленте становился поразительно похожим на Александра Блока – при всем отличии, при, казалось бы, невозможности каких бы то ни было внешних сопоставлений. И тогда голос поэта, глухо, почти без интонаций звучащий в финале фильма, звучал словно голос Виктора Авилова, сливаясь, вызывая в зрителе самые причудливые ассоциации…

Вторая встреча Авилова с Тепцовым так и не состоялась. В 1989 году вышел второй фильм Олега Тепцова «Посвященный», в прессе заранее сообщалось, что главную роль в нем сыграет Виктор Авилов. Вот как рассказывал об этом артист в неопубликованном интервью: «Там такая история произошла… Мальчишка он еще, обиделся на меня… Но этот „Посвященный“ – Юра Орлов на меня же написал сценарий. Даже разговора быть не могло. А я тогда на „Золотом Дюке“ в Одессе посмотрел „Господина оформителя“, и меня многое не устроило. Я считал, что местами там о-о-очень затянуто, ну невозможно уже… Ритма чуть поддать бы! По-моему, так не принято, но там просили выступить, а сидит жюри там: Эльдар Рязанов, еще кто-то… Я высказался честно, и Тепцов на меня обиделся. Решил снимать без меня…»