Текст книги "Лестница к звездам"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Доктор бесшумно прикрыл за собой дверь и сел в кресло возле напольной вазы из темно-синего с розовыми прожилками стекла, которую Вика купила в прошлом году в Генуе.

– Я сделал ей инъекцию. Она заснула. Вы не могли бы объяснить, что случилось?

– Внезапная любовь. Острое чувство вины. Моя кузина очень цельный и чистый человек.

– Я это знаю. Но у нее замечательный муж. От добра добра не ищут.

– Она и не искала. Ее нашли. Скажите, у нее что-то опасное?

– Боюсь, что да. У Виктории Викторовны слабое сердце. То есть я хочу сказать, у нее врожденный порок.

– Первый раз слышу. Мы вместе выросли.

– Она очень скрытный человек. К тому же болезнь проявила себя уже после родов.

Доктор достал портсигар и закурил. Я подумала о том, как абсурдно выглядит эта вещь в конце двадцатого столетия. Мне почему-то сделалось грустно.

– Примерно полгода назад у Виктории Викторовны был сильный сердечный приступ, сопровождавшийся резкими болями и тошнотой. Она наотрез отказалась от госпитализации, хотя мы с Вадимом Александровичем очень настаивали. Боюсь, она переоценила свои силы. – Доктор посмотрел на меня внимательно через свои супермодные очки. Они здорово уродовали его отнюдь не старое лицо. – А вы не смогли бы поговорить… с тем человеком? – неожиданно спросил он.

– И что я ему скажу?

– Чтобы он оставил Викторию Викторовну в покое. Если, конечно, он не какой-то там… вертопрах.

– Он никогда не оставит ее в покое, – с уверенностью сказала я.

– Тогда все может закончиться трагически. – Доктор встал и провел расческой по своим жиденьким волосам. Я отметила, что он уж слишком соответствует моему представлению о том, каким должен быть семейный доктор. – Вдобавок ко всему у Виктории Викторовны плохие сосуды. Ей противопоказано любое, даже самое легкое волнение.

– Я вам не верю, доктор, – отважно заявила я, поняв вдруг каким-то чутьем, что он сказал правду. Но стоит мне в это поверить, и на самом деле случится беда.

Он пожал плечами.

– Дай Бог, чтоб я ошибался. Так или иначе, Викторию Викторовну нельзя оставлять одну. Вадим Александрович дома?

– С ним можно связаться по телефону.

– Прошу вас, уведомите его об этом.

– О чем?

– О том, что ситуация вышла из-под контроля.

– Но ведь можно что-то сделать. В конце концов ее можно положить в больницу, – растерянно бормотала я.

Доктор улыбнулся сочувствующе и даже с сожалением по поводу моей серости.

– В настоящий момент это может лишь ускорить конец.

– О чем вы говорите? – Я поняла, что кричу, и в испуге оглянулась на дверь спальни. – Конец? Это чушь! Моя сестра здорова. Все пройдет… Обязательно пройдет, – завершила я вовсе не так уверенно, как начала.

– Дай-то Бог. Так или иначе, но я обязан позвонить Вадиму Александровичу.

Он набрал номер, которым, судя по всему, пользовался часто, а потому знал на память. Я отправилась в ванную – мне сделалось нехорошо.

Пока я блевала, согнувшись над раковиной в похожей на выставочный зал импортной сантехники ванной комнате, доктор ушел, оставив после себя запах каких-то экзотических сигарет и сладковатой туалетной воды. Я на цыпочках приблизилась к спальне и приоткрыла дверь. Вика лежала на спине, сложив на груди руки. Кто-то, очевидно, доктор, прикрыл ее до пояса краем покрывала.

Напрасно я уговаривала себя, что особых оснований для паники нет, что все доктора на свете шарлатаны и их диагнозы напоминают открытую наугад страницу из «Медицинской энциклопедии». Я заглотнула валокордин и прошлась раза три взад-вперед по просторной, роскошной по самым высоким стандартам современной столичной жизни квартире, подвергшейся два года тому назад разорению евроремонтом. Я, можно сказать, выросла в ней – большой коммуналке в тихом переулке возле Старого Арбата. Когда-то здесь было столько уютных закоулочков и чуланчиков. Они исчезли бесследно, уступив место утилитарному комфорту и безликой стильности.

Когда я снова заглянула в спальню, Вика лежала все в той же позе. Правда, мне показалось, будто ее комнатные туфли стоят не так, как до этого. Увы, это был всего лишь обман зрения.

– Приезжайте, – сказала я, едва Войтецкий снял трубку. – Доктор считает положение очень серьезным.

– Она прочитала мое письмо?

– Порвала его вместе с конвертом. На четыре части.

На другом конце провода послышался горький вздох.

– У меня предчувствие, что она не захочет меня видеть.

– Скорее всего. Но…

Я вдруг покрылась холодным потом, словно за моей спиной прошелестели складки балахона этой безносой нахалки.

– В чем дело? Лора, скажите, что случилось?

– Думаю, пока всего лишь сдали мои нервы. Так вы приедете?

– Это поставит ее в двусмысленное положение.

– Я могу сказать, что вы мой приятель.

– Спасибо. – Войтецкий грустно усмехнулся. – Был бы очень польщен, если б не был расстроен. Простите, у меня дела. Звоните немедленно, если что.

«Черт бы тебя побрал! – подумала я, услышав в трубке короткие гудки. – Похоже, и ты принадлежишь к той породе крыс, которые бегут с тонущего корабля». Я была разочарована. Войтецкий оказался не таким уж и стопроцентным самцом, по крайней мере в моем понимании. Впрочем, я вообще предъявляю к мужчинам непомерно высокие требования.

Я услышала, как щелкнул замок в прихожей. Вадим едва держался на ногах и был белее своей сорочки.

– Витька… С ней все в порядке? – пролепетал он и в страхе перед моим ответом закрыл глаза. – Я… я не знаю, что буду делать, если она… она…

Он вдруг уселся на пол и заплакал.

Я услыхала стон и стремглав бросилась в спальню.

– Это ты, Лорик? – прошептала Вика.

– Да, да. Ну как ты?

– Он здесь?

– Кто?

– Вадик. Мне нужно поговорить с ним. Очень срочно.

Она терла рукой грудь. Ей словно не хватало воздуха.

Вадька опустился на колени перед кроватью, потом сел на пятки и положил голову на покрывало. Он произнес несколько раз «прости». Мне кажется, Вика его не слышала.

– Вадик, умоляю тебя, не позволяй им измываться над моим телом. Лора, – она испуганно и удивленно смотрела на меня своими прекрасными синими глазами, – подойди ко мне.

Я машинально сделала несколько шагов. Мне показалось на мгновение, что я участвую в каком-то странном спектакле. Всего на мгновение.

– Вот тебе уже и полегчало, Витька. Этот доктор настоящий шарлатан. Тебе скоро станет…

– Я умираю, Лора.

Она сказала это просто и как бы даже с облегчением.

– Не говори глупости.

Она медленно покачала головой.

– Лора, он в полной отключке, а у тебя ясная голова. Так вот, запомни: никаких вскрытий. Обещаешь?

– Да, – сказала я, чувствуя, как погружаюсь в беспросветный транс. – Никаких вскрытий.

– Умница. – Она слабо улыбнулась и прошептала: – Я тебя люблю. Прости.

Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула.

Остальное я знаю с чужих слов.

Вадик рвал на себе волосы и долго не позволял увезти ее тело в морг. Он был невменяем. Ее мать, моя тетя Лена, только что вышла в очередной раз замуж и проводила медовую неделю в Турции в Белеке. Я лично вела переговоры с управляющим отеля, который отыскал ее на прогулке в открытом море. На мои плечи возложили также обязанность оповестить о скоропостижной кончине Вики родственников и знакомых. Войтецкий так и не появился. На какое-то время я забыла о его существовании.

Похороны были сказочно богатые. Их организовала чья-то очень щедрая рука. Только не Вадькина – он пребывал в полнейшей прострации. Что касается меня, то во всяких оргвопросах я круглый балбес.

Помню, как Вадька упал на гроб, не позволяя опустить его в могилу. Я рыдала дни напролет и выпрашивала у доктора, который всегда был рядом, успокоительные таблетки и капли. Казалось, запас медикаментов у него неиссякаем.

Войтецкий позвонил мне через восемнадцать дней. Я валялась в постели, пытаясь сосредоточить свое внимание на каком-то кино. У него был тусклый голос, но я узнала его с ходу.

– Наверное, ты меня проклинаешь.

– Много чести. Кстати, мы не пили на брудершафт.

– Прости. – Он и не подумал возвращаться к «вы». – Я не могу забыть ее. Это как наваждение. Вы так похожи.

– Ошибаетесь. Хотя, признаюсь, я поддалась на какое-то время вашим чарам. Правда, не настолько, чтоб сыграть в ящик.

– Я был на кладбище. С трудом удержался, чтоб не подойти к ней. У вас такая большая и дружная семья.

– Была. До вашего вторжения.

– Я не виноват. Это судьба. Она не рассказывала, как мы познакомились?

– Послушайте, уже далеко не детское время Я хочу спать.

– Неправда. Ты хочешь, чтоб я к тебе приехал. Я тоже этого хочу.

– Я не открою дверь.

– Я буду сидеть под ней и рассказывать о том, как мы познакомились, как любили друг друга, как я по ней тоскую. У тебя есть ее фотографии?

– Да. Очень много. Витька обожала сниматься.

– Витька… Знаешь, я никогда не смогу думать о ней в прошедшем времени. Я… – У него сорвался голос, и он прочистил горло. – Прости. Я… Но это уже никому не интересно. Лора, я приеду к тебе. В последний раз. О’кей?

– О’кей. – Мне было вовсе не жаль Войтецкого – мне было жаль себя накануне очередной бессонной ночи, полной безрадостных мыслей. Смерть Вики повергла меня в жуткую депрессию. Я даже не подозревала, что могу очутиться в подобной яме.

Я облачилась в драные джинсы и майку. Машинально побрызгала за ушами и на шею одним из последних творений божественного Келвина Кляйна – туалетной водой «Унисекс», примиряющей в своем названии два непримиримых пола. Поставила на плиту чайник.

Он появился, весь в мелких бисеринках дождя. Он осунулся и постарел за те дни, что я его не видела. Я сознавала, что этот человек был причиной смерти моей кузины, но не могла испытывать к нему ненависти. Я даже улыбнулась, когда Войтецкий поцеловал мне руку.

Мы разложили Викины фотографии на ковре под торшером. Оказалось, мы с ней на самом деле были похожи. Это меня удивило и взволновало.

– Вот и все. – Войтецкий сел в кресло и закурил. – Если бы я знал, что все закончится таким образом, я бы не подошел к ней в магазине. Хотя эти последние полгода были так ярки и насыщены впечатлениями, что мне грех о чем бы то ни было жалеть.

– Полгода? Вы так давно знакомы?

– Да. Но мы скрывали это ото всех. К тому же мы пытались сопротивляться нашей любви. Ведь я совсем недавно женился, и моя жена ждала ребенка, которого мы оба так хотели. Он родился мертвым.

– Дела… А я считала вас плейбоем.

– Я был им. – Он вздохнул и провел рукой по красиво тронутым сединой волосам. – Она выбирала туалетную воду для приятельницы. Она уронила кошелек и даже не заметила этого. Я поднял его. Банально, верно? Все остальное тоже может показаться банальным со стороны. Но только со стороны. Я уверен, мы открыли новую страницу в отношениях между мужчиной и женщиной.

– Вы вернетесь к жене. – Я презрительно скривила губы. – Хотя, вероятно, вы и не уходили от нее. Мужчины любят путешествовать из постели в постель.

– Я не живу с ней уже полгода. Мы разошлись по обоюдному согласию.

– Вы хотите сказать, у вас не было параллельной женщины, хотя, насколько мне известно, вы с Викой долго довольствовались исключительно духовной любовью.

– Это не так. Я не сразу сумел отказаться от старых привычек. Но мне пришлась по вкусу роль однолюба.

Я смотрела на Войтецкого и все больше проникалась к нему симпатией. И даже состраданием. Он был таким, каким был. Если он и желал понравиться мне, он пользовался нетрадиционными приемами. Против них у меня не было иммунитета. Я вдруг почувствовала, что вся расплываюсь, как кусок масла на раскаленной сковородке. Я уже представила, как сижу у него на коленях и… Я закрыла глаза и сжала пальцами виски. Я слышала, что он встал с кресла и шагнул в мою сторону. Я сжалась в комок и отдалась судьбе и собственному капризу.

– Спасибо. Мне пора. – Голос Войтецкого ласкал меня своими бархатными полутонами. Изысканность этой ласки мог оценить лишь человек с испорченным вкусом, вроде моего. Войтецкий был из тех неординарных мужчин, которые умеют управляться с женщиной не только в постели. – Очень жаль, что мы встретились для того, чтоб расстаться. Провожать меня не надо.

На короткое мгновение он прижался ко мне, уколов щетиной мое голое плечо. В следующее мгновение я осталась одна. Это повергло меня в еще большую депрессию.

Утром меня разбудила Вадькина мать. Я с трудом узнала ее по голосу, хоть мы с ней довольно часто общаемся при помощи услуг, предоставляемых городской телефонной связью.

– Лариса, ты не знаешь, Витуся не покупала себе в последнее время дорогие вещи или драгоценности? – с места в карьер понесло бывшую свекровь моей безвременно ушедшей из этого мира кузины.

– Понятия не имею. А в чем дело?

– Да так. У Вадьки пропало из сейфа двадцать пять тысяч долларов и что-то там в рублях.

– Когда? – тоном дотошного следователя поинтересовалась я.

– То-то и оно, что мой сын ничего не помнит: третью неделю из штопора не выходит. Но меня настораживает тот факт, что ключ от сейфа Вадик нашел в Витусиной сумке.

– В квартире последнее время проходной двор. До сейфа мог добраться кто угодно.

– Код знала только Витуся.

– Какое это теперь имеет значение! – не выдержала я. – Тем более там ей уже ничего не нужно.

– Это верно. Но Вадик говорит, что это были деньги его компаньона. Тот требует, чтоб их вернули.

Через полчаса позвонила мама. Она сообщила, что Вадик попросил взаймы у Игоря, ее мужа и моего отчима, десять тысяч долларов.

– Мне всегда казалось, у них денег куры не клюют, – рассуждала мама. – Или же это какая-то тонкая игра, рассчитанная на то, чтоб вызвать сострадание родственников и под это дело залезть к ним в карман.

– Что требуется от меня? – не слишком вежливо спросила я. Не выношу, когда мешают делать гимнастику.

– Ничего, кроме совета. Мне неловко брать с родственников расписку, хотя, с другой стороны, это большие деньги.

– Не советую советоваться со мной. Особенно по финансовым вопросам.

– Ты совсем одичала, Мурзик. – Мама сказала это с игривой укоризной. С той самой, с которой часто разговаривала с Игорем, который был моложе ее на пятнадцать лет. – У нас сегодня фуршет в стиле ностальжи. Только чур парой и в романтическом настроении.

– Тогда я пас. Если приглашу синьора А, обидится мистер Би, ну а мсье Си устроит скандал с битьем посуды.

– Мурзик, перестань хорохориться. Мы любим тебя такой, какая ты есть.

– Спасибо, муничка. Я заложу вашу любовь в ломбард и получу проценты. Не беспокойтесь: я дам вам расписку, что верну ее в целости и сохранности. О’кей?

Мама натужно рассмеялась и, пожелав мне удачного дня, первая прервала связь. Я жевала мюсли с орехами, обдумывая сказанное мамой, когда раздался следующий звонок.

– Последняя просьба, – услыхала я голос Войтецкого. – За твое «да» готов отдать то немногое, что у меня еще осталось.

Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам, и потянулась за сигаретой.

– Позвоню через пять минут в дверь, а ты ее откроешь. Дальше будем импровизировать.

Он положил трубку. Я поперхнулась дымом и кашляла до его прихода. По моим щекам текли слезы, когда я шла открывать ему дверь.

– Поехали к ней. Сегодня девятнадцатый день, как ее нет. Говорят, ее душа еще где-то поблизости. Правда, я не верю во всю эту ерунду, но все эти дни ощущаю ее близость и… – Он замолчал. Он смотрел на меня прищурившись и, как мне казалось, с насмешкой. Потом вздохнул и произнес эту фразу, которая сразила меня наповал: – Мне бы так хотелось верить в то, что любовь вечна.

Вика самодовольно улыбалась нам с большой черно-белой фотографии. На ней ей было двадцать один. Помню, ее отец, которого мы прозвали в детстве Старый Вик, сделал в день ее рождения несколько наших портретов. Мой валялся где-то на антресолях. Я не люблю это фото – девять лет назад я знала ответы на все без исключения вопросы.

Потом Войтецкий предложил пойти в ресторан и выпить за упокой Викиной души по рюмке водки. Я не смогла сказать «нет». Когда по моему телу разлилось приятное усыпляющее разум тепло, он накрыл ладонью мою руку и сказал:

– Ты мне очень нравишься. Я люблю Вику, но сегодняшний поход на кладбище был всего лишь предлогом побыть с тобой.

Я не без усилия над собой высвободила руку. Я боялась поднять от скатерти глаза.

– Понимаю: это неприлично. Не подозревал, что окажусь таким бессильным перед лицом…

– Замолчи, – прошептала я. – Это пошло.

– Согласен. Но я сказал чистейшую правду.

– Которой по счету женщине ты ее говоришь?

Я посмотрела ему в глаза. В них что-то дрогнуло и затрепетало.

– Не знаю. Мне кажется, тебе первой.

Мы здорово напились в тот день. Мы больше не говорили ни о чем подобном, но все это витало в воздухе и с каждой минутой сгущалось над нами. Я несколько раз приказывала себе встать и уйти. Увы, эти приказы были невыполнимыми.

Потом мы поехали к моей матери на фуршет. Не помню, как я представила Войтецкого, но все решили, что это мой любовник. Женщины были от Войтецкого без ума, мужчины смотрели на него с завистью и подозрением.

– Кто он? Такое знакомое лицо. Ужасно знакомое лицо. Где я могла его видеть? Ты давно с ним знакома? – спросила мама, когда мы оказались вдвоем на кухне.

– Всю жизнь, – сказала я. – Но встретила я его… Гм, об этом можно написать роман в стиле Джеки Коллинз.

– Не люблю эту писательницу. – Моя мама, воспитанная на глубоко-нравственном соцреализме шестидесятых, брезгливо поморщилась. – Где ты с ним познакомилась?

– В парфюмерном магазине. А что, галантерейный мужик, верно?

– Я думала, у вас серьезно. – Маму огорчило, что ее единственная дочь оказалась такой пошлячкой, и она поспешила по своему обыкновению сменить пластинку. – Знаешь, Вадик считает, что Виктория ему изменяла.

От неожиданности я чуть не выронила бокал с коктейлем.

– Глупости. Она не знала, как это делается.

– Ты недооцениваешь ее. Виктория была стопроцентной женщиной. Вадька сам виноват, что она наставила ему рога. Представляешь, он сказал сегодня утром Елене, что Виктория обобрала его до нитки.

Тут в кухню вошел Войтецкий, и мы пошли танцевать. Я думала, что в гробу видала все эти танго и фокстроты, но Войтецкий заставил меня поверить в то, что в объятиях партнера по танцу много романтики. Нам пытались подражать, но безуспешно. Дело в том, что тот фуршет, как и все мамины вечеринки, был мероприятием для семейных. А семейные люди, я уверена, на сто процентов лишены романтики.

– Но я не буду спать с тобой, – сказала я, когда Войтецкий особенно нежно прижал меня к себе. – Знаешь, почему?

Он не отрываясь смотрел на мои губы.

– Не знаешь. Между прочим, причина очень даже прозаическая. Я не люблю секс в пьяном виде. Я вообще последнее время не люблю секс. Это какой-то самообман. Мышеловка. Из-за крохотного кусочка сыра оказываешься в клетке. А я не хочу жить в клетке, ясно?

– Да. – Его дыхание опалило мне ухо. Настоящие мужчины знают, что ухо – одна из самых эрогенных зон у настоящей женщины. – Мы поступим так, как пожелаешь ты.

– Но вообще-то я не синий чулок. И уж конечно, не принадлежу к сексуальным меньшинствам, – несло меня по волнам пьяного словоблудия. – И комплексов у меня, можно сказать, нет. Просто не имею времени влюбляться серьезно. Я деловая женщина и живу на подножном корму. Любовь выбивает из колеи. Черт, но как же мне хочется вылететь из этой проклятой колеи унылого равновесия!

Я молола что-то еще, а Войтецкий мне поддакивал. Потом мы очутились в машине, которая мчалась сквозь ясную майскую ночь по пустынному Варшавскому шоссе.

– Я не хочу на дачу, – шептала я, чувствуя, как рука Войтецкого сжимает мое правое плечо. – Это… это банально. Ты и ее так же совращал? Господи, мы так слабы перед вашими штучками!

Он молча терся щекой о мою щеку и сладострастно целовал в ухо.

Я точно помню, что спала в ту ночь одна, – не умею напиваться до умопомрачения, хоть у меня и выносливая печенка. Я проснулась в широкой мягкой кровати. За окнами ласково шелестели деревья и кусты.

«Классический вариант: доверилась малознакомому человеку, напилась, расслабилась. – Я стояла босая на полу и рассматривала в зеркале свое припухшее лицо. – Хороша, мать, хороша. Недаром еще бабушка говорила: твоя доверчивость до добра не доведет».

Мои шелковые шаровары и блузка аккуратно висели на стуле.

Я торопливо оделась и подошла к окну. Рама открылась без натуги. В полутора метрах подо мной была мягкая зеленая трава. Я взобралась на подоконник, спустила наружу ноги.

В эту секунду в комнату вошел Войтецкий.

– Доброе утро.

Я закрыла глаза и прыгнула вниз. Я сделала это не из страха за свои драгоценные честь и жизнь – мне вдруг стало невыразимо стыдно.

Я продиралась сквозь заросли, не отдавая себе отчета в том, куда бегу и зачем. Минут через десять я выбилась из сил и поняла, что заблудилась.

Вокруг был лес – прозрачный, подсвеченный солнцем березняк, вдали темнел ельник. Я села на бугорок и расплакалась. Я давно не плакала, хотя жизнь последнее время вовсе не гладила меня по головке. Меня охватило вдруг полное бессилие. А главное – страх перед будущим.

Минут через двадцать я уже была в состоянии разложить все по полочкам. Да, Войтецкий обладал надо мной большой властью. Гораздо большей, чем можно было предположить поначалу Если он будет продолжать атаку, я, конечно же, сдамся. Мой здравый смысл наверняка взбунтуется, но это ни к чему хорошему не приведет – начнется полный разлад, который закончится, не исключено, психушкой. Этот Войтецкий умеет действовать на какие-то мои сокровенные места, то есть нервные окончания. Давненько они у меня отдыхают. Я даже решила, что они атрофировались.

А вообще этот тип смахивает на героя классической оперетты в исполнении обаятельного актера. Есть такие мужчины, которые затевают любовную игру, увлекаются ею не на шутку, но не забывают ни на секунду о том, что это всего лишь игра.

Да, Войтецкий всего лишь играет со мной. Я поняла: во что бы то ни стало мне нужно делать от него ноги. И лучше сейчас, пока я еще худо-бедно на них стою.

Начался дождь, и я побрела куда-то, чувствуя себя в лесу, как в большом вольере. Минут через пятнадцать набрела на высокую проволочную ограду, за которой оказались шикарные постройки в стиле просперити а-ля «новый русский». Я шла вдоль ограды, пока не увидела лазейку. Не знаю, что мне вдруг взбрело в голову ею воспользоваться, – обычно я уважаю право людей на частную собственность.

Вокруг не было ни души. Лес сменился цветником, окружавшем ухоженную лужайку. На нее выходили окна веранды большого дома из алого кирпича с красной крошкой. В качалке возле стола кто-то сидел, и я стала подниматься к дому по еще не достроенной лестнице.

– Прошу прощения, но я заблудилась. Вы не могли бы показать мне…

Сперва у меня отвисла челюсть, потом потемнело в глазах.

Передо мной была Вика! Это было очевидно. Как и то, что мы обе к этой очевидности не были готовы.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она и прижала к груди руки, словно хотела закрыться от меня.

– Сама не знаю. Ты… Господи, я только вчера была на твоей могиле!

– Черт бы побрал весь этот маскарад! Не представляешь, как это оказалось хлопотно! Да и накладно.

Я села в кресло, хоть она и не предлагала мне сесть, – мои ноги превратились в мягкий воск.

– Представляю. Это была идея Войтецкого?

– Послушай, я ни перед кем не обязана отчитываться. Я и так всю жизнь делала то, что заставляли меня делать другие. Надоело. До чертиков.

– А я почти влюбилась в Войтецкого. В его красивую немного старомодную скорбь. Последнее время у меня такая ностальгия по всему…

– Ты с ним много общалась?

– Разумеется. Думаю, так полагалось по разработанному вами обоюдно сценарию.

– Не знаю ни о каком сценарии – мне просто осточертела моя прежняя жизнь, вот и все.

Вика передернула плечами. Она явно нервничала.

– Восхищена. Развод, дележ имущества… Унизительно, хлопотно, стоит больших нервов. К тому же много нулей с трудом делятся на две части…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я в восторге. Думаю, это роковая ошибка, что я пишу книги, а не ты. Да что я – Дюма-отец в сравнении с тобой наивный враль. А Вадька твой просто лопух. Мне ничуть не жаль, если его пристрелят в собственном подъезде как мошенника.

– Прекрати. Я столько натерпелась за свою семейную жизнь. Ты представить себе не можешь, как он издевался надо мной. Мотался со своими шлюхами по заграницам, пил, гулял, а я сидела в четырех стенах и блюла себя, как настоящая монашка.

– Думаю, игра стоила свеч. – Я обвела глазами веранду. – То есть я хочу сказать, в твоем новом монастыре куда более гуманные порядки и его настоятель строго соблюдает посты. Поздравляю, милая кузина.

Она скривила губы, словно ей в рот попало что-то кислое.

– Войтецкий хотел тебя охмурить? – вдруг спросила она и внимательно посмотрела на меня.

– Да. И ему это, можно сказать, удалось.

– Так я и думала. Он разыгрывал из себя Тристана, пока я была я. Теперь же меня попросту нет.

– Но с какой целью Войтецкий тратил время на меня? Или ты наплела ему, будто я знаю, где хранятся сокровища царя Соломона?

Вика смотрела на меня, как бы оценивая, насколько мне можно доверять.

– Понимаешь, Лорик, ты самая близкая мне душа. Так уж повелось с пеленок. Тебе единственной я сообщила о том, что влюбилась в Станислава.

– Спасибо за честь.

– Не надо над этим смеяться. – Вика наморщила свой гладкий белый лоб. Судя по всему, разговор этот давался ей нелегко. – Мне больше не на кого рассчитывать в этом мире.

– А как же Войтецкий? – не удержалась я.

Она нахмурилась еще больше.

– Ни один мужчина не в состоянии понять до конца женщину. Даже если он ее очень любит. Ты сама говорила мне об этом.

– Я и не собираюсь отказываться от своих слов. Просто моя религия способна принести облегчение далеко не каждому.

– Но у меня не было другого выбора. Да, я любила Вадьку, но он вел себя как последний хамлюга и ублюдок. Я долго делала вид, что у меня все в порядке. Поверь, это мне стоило больших нервов. А потому я имею право на половину всего имущества. Чужого мне не надо, но половина квартиры и всего остального принадлежит мне.

– А Светка? Кто позаботится о ней?

– Об этом я тоже подумала. Вадька недолго будет вдовствовать, попомни мои слова. Мачеха оберет Светку до нитки. Я положу на ее счет кругленькую сумму. Она получит денежки к своему совершеннолетию. Но для этого я должна получить долю имущества. Лорик, ты обязана помочь мне.

– Каким образом? Ведь де-юре тебя больше нет.

– Но есть мое завещание. Оно хранится в надежных руках.

– Завещание? И кому, позволь спросить, ты все завещала?

– Тебе. Кому же еще? Только ты способна понять меня. Представляешь, какой вой подняла бы моя матушка, узнай она о Войтецком. Ты же знаешь, какая она подозрительная. Она бы наверняка сказала, что Станислав аферист и мошенник.

– Может, так оно и есть? – вырвалось у меня.

– Лорик, мне известны его слабости лучше, чем тебе, – ведь мы знакомы больше двух лет. Да, он гуляка, но ведь он замечательный мужчина, согласись. Особенно на фоне всех этих алкашей и педиков, которые нас окружают.

– Представляю, как я звоню Вадьке и говорю: завтра переселяюсь на твою жилплощадь. Баксы делим на две части. Послушай, но каким образом можно разделить будущий урожай, если ты обнесла забором ваш совместный сад еще до того, как поспели яблоки?

– Пускай он это докажет. Ничего не ведаю, ничего не знаю. К тому же меня больше нет в живых. А ты никому ничего не говори, и, уж конечно, Вадьке. За тебя все скажет нотариус. Тем более что Илья Петрович большой виртуоз по части ведения дел о наследстве. – Я резко обернулась и увидела Войтецкого. Он улыбался мне так, словно мы были самыми близкими друзьями. – Он позвонит тебе сегодня вечером. Если возникнут осложнения, дело будет передано в суд. На твоей стороне закон.

– Но я больше всего на свете ненавижу сутяжничество. А уж тем более с родственниками. Неужели вы не можете обойтись собственными силами?

– Мы тебе заплатим, – вмешалась Вика. – Скажи, сколько ты хочешь?

– А сколько может стоить удар ножом в спину ничего не подозревающему ближнему? – начала заводиться я. – Вадька звонит мне каждый день, и я пытаюсь утешить его всеми известными мне способами.

– Интересно, кто тебе доводится родственником: Вадька или я? – обиженным тоном спросила Вика.

– Погоди, Витуся. – Войтецкий больше не улыбался. Он вдруг сбросил с себя маску. Под ней оказалась совершенно незнакомая мне физиономия с хищным оскалом. – А тебе не кажется, что альтернативы у тебя не существует? Объясняю современным языком: делай, гнида, так, как тебе говорят, иначе залью керосином твой вшивый домик.

– Не понимаю по-польски. ПрОшу, пане, перевести.

Он ударил меня наотмашь. На блузку закапала кровь. Странно, но боли я не ощутила.

– Стасик, прекрати! Она сыграет по нашим нотам. Покочевряжится немножко и сыграет. Ее дражайшая бабушка лежит в Склифе с переломом. Не думаю, что возле ее палаты дежурит ОМОН.

– Возле тебя он тоже не дежурит. Тем более что на этот раз даже белые тапочки покупать не придется, – парировала я.

– Сучка! Шлюха! – Это были самые нежные слова из тех, которые бросал в мою сторону Войтецкий. По выражению лица Вики я видела, что и ее они напугали.

Я смотрела на пятна крови на моей новой шелковой блузке и думала о том, что выкинула восемьдесят пять баксов коту под хвост. Вернее, Войтецкому. Ведь это для него я вырядилась в свой самый лучший наряд. Мне хотелось плакать. Оттого, что отныне я уже никогда не смогу поверить в любовь мужчины.

Они вдвоем отвезли меня домой. Это было рискованное предприятие, но я поняла, что Вика ревнует меня к Войтецкому. Она, вероятно, права: некоторых мужчин вид крови приводит в состояние повышенной сексуальной готовности.

Я знала, что у меня на самом деле нет выбора. Я не принадлежу к безрассудно храброй породе правдоискателей: если вопрос заходит о жизни или смерти – моей либо моих близких, я готова согласиться с тем, что Земля стоит на четырех китах, а Волга впадает в пустыню Сахару. Вика соизволила подняться в мою квартиру. Я заметила, что она таращится на мою скудную, если не сказать нищенскую, обстановку полными слез умиления глазами. Конечно, после почти трех недель загробной жизни с этим неандертальцем я бы, наверное, пошла вприсядку по собственному потолку.

Едва они отбыли, раздался телефонный звонок.

«Начинается, – подумала я, не торопясь снимать трубку. – Прощай спокойная праведная жизнь».

Я оказалась более чем права.

С Вадькой была настоящая истерика. Из его слов я с трудом поняла, что в него только что стреляли возле собственного подъезда.

– Я боюсь ночевать дома… Я приеду к тебе… Я так и знал… Они требуют, чтоб я продал квартиру и дачу и расплатился с долгами… Они от меня не отстанут…

Вадька расплылся, как студень от солнца, и мне пришлось скормить ему целую горсть таблеток. Едва он затих, свернувшись калачиком на моей тахте, как позвонил тот самый Илья Петрович. Он мог бы и не представляться – никто из круга моих абонентов не изъяснялся такими рублеными фразами и так казенно.