Текст книги "Лестница к звездам"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– Но он же был ее сыном. Неужели из-за каких-то побрякушек она могла убить родного сына?
– Вспомни: из-за этих самых побрякушек мы с тобой чуть было не заключили фиктивный брак, решили за Юрасика, что он откажется от своей доли наследства. Мы бы еще не такого натворили, окажись эти бриллианты настоящими. – Я вспомнила вдруг про колечко и цепочку, которые подарила мне Лидия. – А вот они наверняка настоящие, – размышляла вслух я, вертя на безымянном пальце колечко. – Это подарок моего дедушки. Лидия держала все в одной шкатулке. Она не подозревала, что остальные побрякушки фальшивые. – Я улыбнулась. – Представляешь, в этой куче стекляшек были всего две настоящие вещицы – и обе достались мне!
Всю ночь мы думали над тем, как вывести на чистую воду Анжелику Петровну. В конце концов пришли к выводу, что ее следует припугнуть.
– Эта сучка давно прокручивает наши деньги, – выступал Димка. – Если бы они с самого начала попали ко мне, моя фирма стала бы самой крутой на юге. Чертовы родственнички были в сговоре против меня. Представляешь, всю жизнь прожил во вражеском стане. Проклятый город! Уедешь в Москву, и я останусь один, как пень среди поганок.
– Слушай, давай позвоним твоему отцу, – осенило меня. – Ведь это он заварил кашу с бриллиантами.
Миша Орлов, казалось, сидел у телефона и ждал нашего звонка – он мгновенно снял трубку. Димка смешался и весь потек, услышав голос родного папани, и мне самой пришлось объяснять что к чему.
Я еще не завершила свой рассказ, когда услышала его смех. Я оборвала себя на полуслове и удивленно уставилась на сидевшую напротив меня Лидию.
– Настоящих бриллиантов в природе не существовало никогда, – отхохотавшись, сказал он.
– То есть как?
– А вот так. Если бы они были, уж я бы сумел их вывезти. Неужели бы я подарил их за просто так этому проклятому городишке?
– Ваш сын в беде. В этом виновата ваша племянница. Ему срочно нужны деньги.
И снова на другом конце провода раздался смех.
– Всем нужны деньги. За свою жизнь я передал Измайловым десятки тысяч. Ваш дом построен на мои деньги. Пускай Дмитрий продаст дом и расплатится с долгами.
– А где будет жить Лидия?
– Она должна приехать ко мне. Я всегда хотел, чтобы Лидия приехала ко мне. Два одиноких немолодых человека всегда поймут и простят друг друга.
В трубке пискнуло. Связь прекратилась.
– Только не это. – Лидия встала. – Я его с детства боюсь. С тех пор, как он сажал меня на колени и… – Она залилась краской и спрятала лицо в руках. – Он такой… развратный. Не знаю, как мать могла его терпеть.
– В тебе говорит старая дева, – изрек Димка. – Чего думать? Езжай к нему. Там сказочная жизнь.
– Но я боюсь. Он пишет мне в письмах такие сальности.
– И правильно делает. Значит, он настоящий мужчина. Я сам люблю, когда говорят сальности – это возбуждает.
Я задремала под их тихую грызню. Я проснулась на диване, заботливо укутанная пледом. В столовой никого не было.
Через два месяца мы с Димкой провожали Лидию во Франкфурт. Вылет задерживался, и мы коротали время в кафе на верхнем этаже за пивом и солеными орешками.
Лидию было не узнать: похудела, стала краситься, оделась с ног до головы в заграничные тряпки, а главное – начала курить.
– Все будет о’кей, старушенция. – Димка хлопнул Лидию по плечу, и она вздрогнула от неожиданности. – Встретимся где-нибудь на Канарах или в Италии. Правда, Лорка? – Он подмигнул мне.
– В палисаднике желтые хризантемы. Их мать посадила. Скажи Анжелике, чтобы она их не трогала.
– Сколько тебе раз говорить: Анжелика не собирается жить в твоей хибаре. Она сделает там европейский ремонт и продаст кому-нибудь из наших.
– Может, ты купишь, Димочка? – Лидия умоляюще смотрела на него. – Когда поправишь свои дела. Как-никак ты там вырос.
– Я не занимаюсь спекуляциями с недвижимостью. Это специализация Анжелики. Она говорит, по нашей улице скоро будут вести трассу на Воронеж. Ей мэр об этом шепнул. Но она надеется продать дом до того, как пойдут слухи. Кому-нибудь из кавказцев. У них бешеные деньги.
– Под какой процент она дала тебе кредит? – поинтересовалась я.
– Пять с половиной в месяц. Очень даже по-Божески по сравнению с тем, как дерут другие. К тому же она уступила мне одну выгодную аферу. Конечно, у этой бабы большие претензии, но ладить с ней можно. Как-никак она мне двоюродная сестра.
Объявили регистрацию на рейс во Франкфурт, и Лидия вскочила. Порывисто обняв меня возле стойки таможенника, шепнула в самое ухо:
– Обязательно позвоню тебе. Жди.
Димка молчал всю дорогу из Шереметьево. В Москве было вьюжно и ветрено. Я с удовольствием думала о горячей ванне с ароматической солью и чае с малиновой наливкой. Сегодняшний вечер мой, а завтра… Увы, на столе ждет графоманская рукопись, из которой я непременно должна сделать бестселлер.
– Сейчас самое время махнуть на моря-окияны, – вывел меня из задумчивости Димкин голос, когда мы вошли в мой подъезд. – Эх, Юрасик, а ведь ты наверняка знал, что бриллианты фальшивые. Почему ты нас не предупредил? Я так верил тебе. – Димка обнял меня за плечи и притянул к себе. – С тобой я чувствую себя, как в детстве, когда мир большой до необъятности, таинственный, уютный и весь твой. Только все это самообман. Чужой он и злой. А ты в нем, как марихуана, – сулишь то, чего не бывает на свете. – Он толкнул плечом дверь, пропустил меня в прихожую, где мы оставили гореть фонарь. – А что, если мне сегодня же во Внуково податься? Последний рейс через два с половиной часа, ночевать буду в собственной постельке. Под окном «Ауди», в холодильнике пиво и икорка, в шкафу итальянская дубленка, пыжиковая шапка и так далее. Еще я люблю смотреть в постели видик – убийства, погони, парочки трахаются в разных позах. Потягиваешь себе спокойно пивко и наблюдаешь за всей этой кутерьмой. – Димка нерешительно топтался в прихожей. – Как ты думаешь, а что, если нам с Иркой еще разок попробовать? Ну, я вовсе не собираюсь запереть ее дома и надеть пояс целомудрия. Пускай себе мужика заведет, но только чтобы я не знал. И чтобы в городе не сплетничали. Не люблю, когда мое честное имя треплют на каждом углу. Пускай у нас хотя бы видимость семьи сохранится. Я поехал, ладно? – Димка смотрел на меня виновато. – Дай поцелую тебя на прощание.
Его губы были вялыми и холодными. Но пахло от него волнующе знакомо. Я закрыла глаза и очутилась в детстве, вернее, в том лете пятнадцатилетней давности. Я увидела Юрасика. Он улыбался и кивал мне одобрительно головой.
6
– Эту встречу устроил сам Бог!
Я обернулась на звук знакомого голоса. Денис смотрел, как всегда, – чуть прищурившись и с улыбкой. Эту его закодированную в улыбке мечту сделать жизнь такой, как ему хочется, мне не забыть никогда.
Вокруг нас толпились озабоченные люди. Только что объявили посадку, и терминал походил на растревоженный улей. Денис взял у меня из рук куртку, по-мужски неловко зажал под мышкой, потом перекинул через правое плечо. Прижался на какое-то мгновение к пахнущему мной воротнику из белого искусственного меха. Конечно, мне это могло показаться.
– На гастроли?
Я украдкой огляделась по сторонам. Я так боялась увидеть возле него жену или просто женщину.
– Болонья, Феррара, Падуя, Римини. – Денис тронул меня за локоть. – Те же залы. Синьор Сантини обещал хорошие отели и машину. Совсем как тогда. Ты будешь жить в Римини?
– Брошу вещи у Винченцо. Может, проеду в Больцано.
Он вопросительно поднял брови и отпустил мой локоть. Я тряхнула головой и приказала себе вернуться в настоящее.
– Ясно.
Судя по тону, которым он сказал это «ясно», все обстояло как раз наоборот, но я не собиралась ничего прояснять. Мы сели рядом, хоть у нас и были места в разных салонах. Старенький «Боинг» был набит челноками – шумной пестрой толпой щедро накрашенных женщин и подвыпивших мужчин. Среди них выделялось несколько отменно красивых, нарядных с точки зрения русского человека девиц, твердо намеревавшихся бросить якорь в солнечной Италии.
– Ты поддерживаешь отношения с нашим хозяином? – спросил Денис, положив руку на подлокотник моего кресла.
– Виделись несколько раз – он бывает в Москве. Передавал тебе привет.
– Старый шимпанзе, – неожиданно зло сказал Денис. – Никогда не забуду, какими похотливыми глазами он на тебя смотрел.
О, эти воспоминания! Выходит, ему тоже трудно поставить на прошлом крест.
– Что, синьор Сантини ведет все тот же образ жизни? – не без подковырки поинтересовалась я.
– В смысле?
Он поспешно убрал руку, словно стало горячо.
– Казино, кабаре, ночные красавицы.
– Понятия не имею. – Денис отвернулся к окну, за которым тянулся земной пейзаж из островков грязного снега и беспредела серого бетона. – Нас связывают сугубо деловые отношения, – добавил он, обращаясь в пространство между креслами.
Мы молчали, разделенные нашим прошлым. Я искоса поглядывала на красивый, слегка хищный профиль Дениса, испытывая одновременно ностальгию и презрение к себе за это. Думаю, он чувствовал примерно то же. Увы, мы слишком похожи.
– Тебе очень идет короткая стрижка, хоть я и обожал твои волосы.
Я вздрогнула, ощутив, как где-то внутри забил теплый фонтанчик. Я сделала все от меня зависящее, чтобы он не превратился в гейзер.
– Ты везешь новую программу? – наконец осмелилась я дать волю своему любопытству.
– Все те же «Годы странствий»[7]. В Италии любят романтику. Это мы стали прагматичной нацией.
В моей голове зазвучали переливы колокольного звона из «Обручения»… Как хорошо, что в эту минуту стюардесса подала ленч, куда входила бутылочка красного вина.
Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками под медленно угасавшую во мне музыку. Вино подействовало сразу. Я чувствовала, что, несмотря на самозапреты, хочу Дениса во всех смыслах. И покраснела.
Он улыбнулся мне. Я хорошо помнила эту откровенно обольщающую и в то же время отрешенную улыбку.
– Я так хочу тебя, – сказал он. – Ничего не могу понять.
Он все испортил этой последней фразой – забыл, видимо, что я обладаю телепатическими способностями. Увы, я тут же мысленно завершила ее: «Я могу иметь любую женщину, но меня почему-то влечет к тебе. Что в тебе такого?..» Мне стоило усилий не произнести этого вслух.
– Думай о своих концертах. Занятия любовью сжигают массу энергии. Дело прежде всего.
Я процитировала его высказывание без купюр. И поразилась своей злопамятности.
– Да. Разумеется. – Он вздохнул. – Потом я хочу поехать отдохнуть.
– Куда? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать о том, что выдаю себя с головой.
– Пока не решил. Ты долго пробудешь в Италии?
– Недели две. Я люблю эту страну.
Еще одна оплошность. Правда, ему неизвестно, что я с тех пор в Италии не была.
Он посмотрел на меня внимательно и с сочувствием. Похоже, он тоже научился читать мысли.
– А что, если… я приглашу тебя на свой концерт? Приедешь?
«Конечно», – подумала я, но вслух сказала:
– Как сложится. Я еще не знаю своего расписания.
– Больцано – это север. Там еще не чувствуется весны. Вообще этот город не произвел на меня никакого впечатления. Унылый и какой-то чужой.
– У меня там друзья. В отелях всегда уныло.
– Всегда? – растерянно переспросил он. – Пожалуй, ты права. Ни на минуту не покидает ощущение, что ты в пути.
Продолжать пикировку показалось мне бессмысленным занятием. Моя душа и без того была как подушка, в которую втыкают иголки. Я прикрыла глаза и притворилась, что задремала. Денис сделал то же самое.
– Чао, – сказал он мне, сдаваясь этому Сантини, который, к счастью, меня не узнал. – Вон идет твой старый шимпанзе. Совсем облез и вылинял. Можешь осчастливить его приветом от меня.
Винченцо устроил в мою честь обед при свечах. Мы сидели на выходящей на море веранде – помимо нас двоих, его брат Марко и какой-то Лука, – ели салаты и рыбные блюда по поводу Страстной недели, пили кислое шампанское. Море переливалось всеми оттенками серого, совсем как бетонное покрытие в Шереметьево. Зеленели пинии. Нам прислуживали младшая дочка Винченцо и ее жених. Если мне не изменяет память, семь лет назад у Паолы был другой жених. Девушка была лупоглазой и пухлой, и Денис прозвал ее Пупсом. Она улыбалась и строила ему глазки, решив, очевидно, что по-русски это означает что-то вроде «cara»[8]. Она мне искренне обрадовалась и все время порывалась что-то спросить, но Винченцо каждый раз велел ей молчать. Я до сих пор не видела его жену Антонеллу, которую Денис очень метко окрестил Гермафродитой. Когда я собралась справиться вежливости ради о ее здоровье, Винченцо вдруг сказал:
– Полгода назад я выгнал жену. После того как застал в спальне с Флориной, барменшей из «Сиракуз». Это случилось за неделю до ее свадьбы с Марко. Представляешь, какие у нас испорченные женщины?
Марко и Лука согласно закивали, хотя, уверена, не поняли ни слова – мы с Винченцо общались по-русски.
Я оценила ситуацию. Последние полгода Винченцо, что называется, обрывал мой телефон. Он пригласил меня в гости, выбрав для этой цели межсезонье, когда его отель практически пустовал. Я клюнула на халявную удочку, забыв, что европейским мужчинам свойственно обдумывать свои поступки на несколько ходов вперед. Быстро оценив свое финансовое положение, сказала:
– Извини, но я не могу жить у тебя бесплатно. Надеюсь, та угловая комната не занята?
Это была каморка с довольно узкой кроватью, за которую мы с Денисом семь лет назад платили тридцать пять долларов за сутки.
Винченцо с ухмылкой погрозил мне пальцем.
– Я сделал из нее… комнату, где гладят белье. Ты будешь жить в одиннадцатом номере. Это самая лучшая комната в моем отеле.
– Я не смогу платить сто долларов, Винченцо.
– Кто сказал, что ты должна платить мне долларами? – Он протянул руку и великодушно похлопал меня по плечу. Потом сказал что-то по-итальянски, обращаясь к Луке и Марко, изображавшим, как до меня дошло, местную аристократию. Оба как по команде согласно закивали головами. – Ты будешь платить мне рублями. Сто рублей за сутки. Мне нужны русские деньги.
Он перевел свою остроту на итальянский, и все трое дружно загоготали.
Я выдавила из себя улыбку, хоть мне было вовсе не весело.
– А ты зря не захотела выйти замуж за того музыканта, – вдруг сказал Винченцо, внимательно глядя на меня своими блекло-зелеными глазами. – Я видел его афиши. Я собираюсь поехать на его концерт. – Он лукаво мне подмигнул. – Думаю, это совпадение, что вы с ним очутились в одном самолете. Я угадал?
– Какой ты умный, Винценцо!
– Да-да. А ты очень серьезная девушка. Не такая, как другие. Я видел здесь много русских девушек. – Он брезгливо поморщился, перешел на итальянский, и компания снова дружно расхохоталась. – Ты даже слишком серьезная. А мужчине нравится, когда девушка чуть-чуть шалунья, плейгел. Русскому мужчине это тоже нравится, бамбина.
Оказывается, Винченцо изучил не только русский язык, но и русскую душу тоже. Признаться, мне от этого легче не стало.
– Почему ты такая грустная, бамбина? – не унимался он. – Ты приехала отдыхать на море, к своему другу. Ты должна спать, кушать, наслаждаться красотами Италии. Пускай твой бывший друг терзается угрызениями и сожалениями, что потерял такую серьезную и умную женщину. Он больше не встретит такую, я точно знаю.
– Может, хватит об этом, Винченцо? – запротестовала я. – Тем более из меня бы вышла никудышная жена.
Он снова рассмеялся, и общество с удовольствием его поддержало.
– Скромность только украшает женщину. У тебя, бамбина, и так очень много достоинств. Слишком даже много.
Во взгляде Винченцо была похоть. Я подумала о том, что он не зря отвел мне комнату на первом этаже – балкон выходит во дворик, который охраняют два ротвейлера. Кстати, Винченцо приобрел щенят в России, где они стоили тогда значительно дешевле, чем в Италии. Я решила проверить замок на балконной двери и не пить снотворное. Он угадал ход моих мыслей.
– Ты можешь спать спокойно, бамбина. Итальянские мужчины уважают честь женщины. Русские мужчины не такие. О, я знаю, русские мужчины любят брать женщину силой, а потом хвалятся об этом друзьям. – Он перевел сей перл для Марко и Луки, и оба неодобрительно покачали головами. Винченцо встал. – Пошли, бамбина, я провожу тебя в твою комнату. Ты утомилась с дороги. – Он взял со стола вазу с бананами и грушами, положил мне на плечо руку. – У меня сегодня тоже был полный волнений день. От волнений устаешь больше, чем от работы, бамбина.
Я лежала в зыбком сыром полумраке, озаряемом через каждые полминуты пульсирующей на крыше отеля неоновой рекламой, и думала о Денисе, который был где-то рядом, в курортном местечке на берегу Адриатики. Я приказывала себе не думать о Денисе, но он был магнитом, которому не в состоянии были противостоять мои мысли.
…Я пошла на концерт в Малый зал консерватории потому, что не сдала зачет по политэкономии. Классическая музыка раньше успокаивала меня, обращая в свою веру, в которой не было места для таких суетных глупостей, как зачеты, экзамены, дипломы и тому подобное. Какой-то неизвестный мне совсем молодой пианист, студент по классу Льва Власенко, играл мою любимую си-минорную сонату Листа и фортепьянные обработки песен Шуберта. Народу в зале было немного. Я села с краю, чтоб можно было бесшумно упорхнуть, если вдруг станет тягомотно.
Помню, Денис показался мне совсем юным и необыкновенно красивым. Я следила за его серьезным сосредоточенным лицом, мне нравился жест, каким он смахивал со лба густую темно-пепельную прядь прямых шелковистых волос – он был словно частью пронзительно романтичной музыки Листа. Я обратила внимание, что в первых рядах сидят смазливые девчонки с букетами. Это придавало атмосфере концерта праздничность.
Не знаю, почему я вдруг решила пойти после концерта в артистическую – никогда раньше не делала этого. Денис стоял в окружении этих девиц с охапкой цветов в руках и улыбался, словно перед кинокамерой. Я подошла к нему и протянула руку, говоря какие-то банальные слова поздравления. Его улыбка вдруг погасла. Лицо стало сосредоточенно серьезным, словно он снова сел за рояль. Я вдруг почувствовала, как по моим плечам рассыпались волосы, заколотые одной-единственной шпилькой в пучок на затылке. Денис крепко сжал мою руку и что-то сказал. Я не поняла ни слова – в голове стоял какой-то странный шум, похожий на морской прибой. Девицы захихикали и нехотя потянулись к выходу.
– Я тебя никогда не видел, – сказал Денис, когда мы остались вдвоем. – Почему?
Он держал меня за обе руки и смотрел мне в глаза.
– Просто я не знала, что ты так хорошо играешь Листа. Иначе бы давно пришла на твой концерт.
– Серьезно? – Когда Денис улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Я решила, что ему лет восемнадцать. Мысль эта почему-то меня обожгла. – Ты его тоже понимаешь? Как?
– По-своему. Мне кажется, он писал музыку только для меня.
Впервые в жизни я высказывалась столь откровенно о том, что люблю по-настоящему. Тот день вообще был днем откровений.
– Тогда идем ко мне. Я тут рядом живу. Послушаем Листа, поболтаем.
Я согласилась, даже не поломавшись приличия ради. Разумеется, я вела себя непристойно. Но это в том случае, если смотреть на все с точки зрения привитой мне женской частью нашей семьи морали о так называемой девичьей чести.
Денис жил один в двухкомнатной квартире, где давненько не наводила порядок женская рука. Он сказал, едва мы переступили порог прихожей:
– Я зверски проголодался. Пожарь картошки, а? За это я сыграю тебе Листа.
Мы пили водку с томатным соком и ели картошку. Денис рассказал мне, что недавно потерял мать.
– Она наглоталась снотворных. Из-за того, что ее бросил любовник. Этот Евгений, видимо, значил для нее в жизни больше, чем я. Как она могла это сделать! Я остался совсем один.
Он чуть не плакал. Я не удержалась и погладила его по руке.
В постели он был куда опытней меня. Он показался мне даже развращенным, но все это, разумеется, относительно. Тем более что его темперамент был совсем не показным. Я испытывала оргазм от одного его прикосновения. Ясное дело, я влюбилась в Дениса и в своих мыслях уже считала его собственностью. Увы, мы так деспотичны и требовательны в нашей любви.
Для меня началась полоса мучений, романтизированных музыкой Листа. Дни напролет я просиживала у телефона в ожидании звонка Дениса. Не знаю, какому чуду я обязана тем, что успешно сдала все экзамены в университете. Каждую минуту мне хотелось быть с Денисом, и я не противилась этому желанию. Потом, уже поздним умом, я поняла, что не имела никаких навыков ведения любовной игры.
Денис хандрил все лето. Как-то в приступе ярости изорвал в клочки все до одной фотографии матери, о чем после пожалел. Я достала обрывки из помойного ведра и попыталась их склеить.
С одной из фотографий на меня смотрела печальная темноволосая женщина с узким лицом и плотно сжатыми губами. В ее облике было что-то обреченное.
– Мать воспринимала жизнь как сплошную череду страданий, – сказал однажды Денис. – Я не могу с этим согласиться. И не хочу.
Он со всего маху ударил кулаком по крышке рояля, струны жалобно пропели.
– Ты похожа чем-то на нее. Ты тоже очень серьезно относишься к жизни. – Он сказал это как-то, когда мы лежали обнявшись в постели. – Ты убеждена, что любовь – вечное и неизменное чувство.
Я молча кивнула и поцеловала его руку.
– Не надо, а то я тоже в это поверю. И тогда наша с тобой жизнь превратится в настоящий ад.
– Наоборот. Среди всего нынешнего обмана и непостоянства наша верность будет тем спасательным кругом, за который мы уцепимся и останемся на плаву.
Фраза получилась напыщенной. Но в ту пору мне был двадцать один год, и все мне виделось в романтическом ореоле.
– Господи, как же ты похожа на маму! – Денис отвернулся к стенке и вздохнул. – Она тоже жила в придуманном ею самой мире. Она поплатилась за это жизнью.
– Но все остальные мужчины перестали для меня существовать, понимаешь? Разве это не естественно?
– Нет. Наша жизнь разнообразна. Она похожа на путешествие. Я люблю, когда за окном меняется пейзаж. К тому же ощущение свободы для меня дороже любви.
– Я вовсе не собираюсь держать тебя силой. – Из моих глаз готовы были брызнуть слезы. – Я… я сама привыкла быть свободной.
Денис вдруг резко повернулся, больно стиснул мою шею и очутился на мне верхом. У него были широкие плечи и по-мальчишески костлявая грудь. Это сочетание детскости и мужественной зрелости сводило меня с ума.
– Вот. Пускай так будет всегда, – прошептал он, падая в изнеможении рядом со мной. – Чтоб мы набрасывались друг на друга, как голодные хищники, а не совокуплялись с ленивой похотью сытых.
– Я всегда буду тебя хотеть. Все больше и больше.
Он промолчал, но я почувствовала, что ему хочется мне возразить.
Думаю, если бы мама не попала в аварию, наши с Денисом отношения развивались бы совсем по иному сценарию и мы бы, вероятно, уже стали лютыми врагами.
Мама пролежала в реанимации трое суток, и я все это время находилась в больнице. Несколько раз я звонила из Склифа Денису, но его телефон упрямо молчал.
Когда врачи сказали, что маминой жизни уже ничего не угрожает, я помчалась сломя голову на Маяковку. У меня был усталый вид и помятая одежда. Это теперь я знаю, что пред очи мужчины, даже самого любящего, нужно всегда представать в полной красе и великолепии. Таковы уж правила игры, нарушая их, превращаешься в запасного игрока, наблюдающего за ходом матча в ожидании своего выхода на поле.
– Мне было плохо без тебя, – первое, что произнес Денис, открыв мне дверь. – Ты похожа на собственное привидение, – не без иронии добавил он.
– С мамой несчастье. Я боялась отлучиться даже на минуту.
– Знаю. – Он брезгливо поморщился. – Я отключил телефон, когда узнал, что случилось с твоей мамой. Боялся, что окончательно выбьюсь из колеи, а до конкурса осталось полтора месяца.
– Я думала, с тобой что-то случилось. Я так переживала.
Я рухнула в изнеможении на диван и только сейчас обратила внимание на траурные каемки под моими ногтями – будни мои были наполнены далеко не интеллектуальными занятиями.
– Случилось? И ты могла бы сидеть спокойно, если бы со мной что-то случилось?
– Но ведь мама…
Внезапно меня охватила апатия. Захотелось спрятаться от всех, закрыть глаза, заткнуть уши. Я поняла, что плачу, когда увидела, что мне на руку что-то капнуло.
– Все вы одинаковые. Думаете в первую очередь о себе. Мне было так плохо, что я даже плакать не мог. Я все время думал о самоубийстве. Сам не знаю, почему я это не осуществил.
Наша «разборка» завершилась в постели, куда Денис принес меня на руках из ванной. Он был очень требователен и дерзок Я чувствовала себя виноватой и исполняла все его капризы. Правда, разум говорил мне, что я ни в чем не виновата.
Убирая на следующий день его квартиру, я нашла под тахтой серебряную цепочку со сломанным замком. Я смотрела на нее недоуменно и со страхом, когда в комнату вошел Денис.
– Дай сюда. – Он выхватил у меня из рук цепочку и засунул в карман джинсов. – Это совсем не то, что ты подумала.
– Но я… я ничего не успела подумать, – промямлила я.
– Умница. – В голосе его сквозило раздражение. – Хочешь узнать правду? – спросил он и быстро отвернулся к окну.
– Хочу. – Я сказала это неуверенно, чувствуя, как подо мной проваливается паркет.
– Мне было одиноко. Особенно ночью. Я позвонил ей. Эта женщина для меня ничего не значит. Просто она была моей первой женщиной. Я… мне хотелось тепла. Ночи длинные и полны кошмаров.
Я пришла в себя на полу. Ужасно болел затылок. Наверное, стукнулась обо что-то, когда падала.
Денис поддерживал мне рукой голову, другой бил по щекам. У него было бледное испуганное лицо.
– Наконец! Ты что, на самом деле потеряла сознание или притворилась?
– Я уйду сейчас.
Я попыталась встать, но перед глазами поплыло. Я закрыла глаза, с трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту.
– Я тебя никуда не пущу, – слышала я голос Дениса. – Прости. Меня обманывали женщины. Одна даже сделала вид, что хочет вскрыть себе вены. Ты не такая, правда?
Я стиснула зубы и зажмурилась, чтоб не расплакаться.
Денис уложил меня на тахту, заботливо накрыл пледом. Хотел напоить горячим чаем, но я еще крепче стиснула зубы и замотала головой. Я чувствовала: стоит мне открыть рот, и начнется истерика.
– Ну, прости, прости меня. Между нами ничего особенного не было. Открой глаза, слышишь? Ну, пожалуйста. Я не смог, понимаешь? Потому, что думал о тебе. Я заснул у нее на груди – вот и все. И мне не снились кошмары. Открой глаза – я хочу знать, что ты простила меня.
Он потряс меня за плечи.
Я громко простонала и открыла глаза. Боль в затылке была нестерпимой.
– Простила! Простила! – Он бесцеремонно схватил меня за плечи и крепко прижал к себе. – Я люблю тебя, слышишь? Ты такая, какой я всегда представлял свою любимую. Только ты слишком серьезная. – Он целовал мне плечи, грудь. – Почему ты плачешь?
– Мне больно, – прошептала я, имея в виду душевные муки.
– Да, я и забыл – ты ударилась о край журнального столика. – Он осторожно разобрал волосы у меня на затылке, несколько раз поцеловал в больное место. – Бедняжка! Там такая большая шишка! И все из-за этой дурацкой цепочки. – Он сунул руку в карман, вытащил цепочку и зло швырнул на пол. – Если бы не эта дурацкая цепочка, ты бы не ударилась затылком, моя любимая.
Я залилась слезами отчаяния. Я поняла в тот момент, что никогда не сумею объяснить Денису, что в любви, как и в дружбе, верность для меня стоит на самом первом месте. И дело было вовсе не в том, что эта цепочка попалась мне на глаза.
– Ах, Бог ты мой! – Денис вдруг вскочил и бросился из комнаты. Я услышала, как хлопнула входная дверь. Он вернулся минуты через две. В его руках была бутылка водки и стакан, который он сунул мне.
– Выпей. Это поможет. Ты сейчас в таком состоянии, что говорить с тобой бесполезно. Алкоголь сближает. Пей, моя хорошая.
Я послушно выпила почти полстакана. Мне еще никогда не приходилось пить водку в таком количестве. Ясное дело, меня развезло так, что я не могла встать с тахты. Но я помню хорошо, что мы вытворяли в постели – в трезвом виде я бы ни за что не стала это делать. Нам было очень здорово. Все отступило куда-то за горизонт моего восприятия. Остался только Денис и мое желание сделать ему как можно приятней. Я испытывала оргазм только через его наслаждение.
Я проснулась среди ночи с совершенно трезвой головой. Денис спал, положив голову мне на грудь. Я невольно представила, как ночь или две назад он спал в той же позе на груди у женщины, которая носила серебряную цепочку. Возможно, замок на ней сломался от того, что они с Денисом занимались такими же безумствами, какими только что занимались мы.
Я переложила его голову на подушку, спустила на пол ноги. Он пробормотал что-то во сне, натянул на голову одеяло. Я быстро оделась и выскочила в душную московскую ночь.
Я шла домой пешком: у меня не было денег – истратила накануне все до копейки на продукты. У Дениса в холодильнике всегда было пусто.
«Уеду, – думала я. – Никому не скажу, куда. А куда я уеду?..»
Я вспомнила, что мать лежит в больнице. Она наверняка пробудет там еще минимум две недели. Тетя Лена на даче, Игорь вряд ли сможет уделять маме достаточно внимания – работы у него сейчас невпроворот, да и на мужчин в таких случаях надежда плохая. Увы, мне придется остаться.
Я села на лавку посреди пустынного бульвара, откинулась на спинку. Снова закружилась голова и затошнило. Я поняла, что у меня не просто шишка на затылке, а что-то посерьезней.
«Неужели я влипла? – мелькнуло в голове. – Это будет настоящей катастрофой. Этого мне только не хватало».
Я встала, держась за лавку, сделала несколько шагов и рухнула на траву. Последнее, что я помнила, это постепенно гаснущие, совсем как свет перед началом киносеанса, фонари надо мной.
Я провалялась в больнице двенадцать дней. Маме сказали правду, опустив, разумеется, кое-какие нюансы. Каждый раз, когда у меня появлялся Игорь, я спрашивала: кто-нибудь мной интересовался?
Он отрицательно качал головой. Потом, спохватившись, говорил:
– Но меня целыми днями нет дома. А ночью я сплю как сурок.
– Если позвонит мужчина, скажи, что я уехала. В Питер или в Париж – это неважно. Без разницы, понимаешь? – в который раз наставляла я Игоря.
– Понятно. Этот чувак решил, ты сделала от него ноги.
– Ты что, нанялся к нему в адвокаты?
– Молодые девочки вроде тебя готовы любую мелочь превратить в трагедию. Зачем, спрашивается? Кому от этого легче? Ради собственного спокойствия на какие-то вещи нужно смотреть сквозь пальцы, ну а какие-то и вовсе не замечать.
– Ты говоришь, как мой лечащий врач.
К слову, я лежала в неврологии.
– Уверен, он тоже мужчина.
