Текст книги "Лестница к звездам"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Оно у меня есть, бамбина, но ты завтра не поедешь в Больцано.
– Шутишь. Меня ждут друзья.
– Послезавтра мы поедем с тобой в Феррару.
– Зачем? – не сразу поняла я.
– Твой друг дает концерт в Академии изящных искусств. Кроме тебя, у меня нет друзей, с кем бы я мог пойти на концерт фортепьянной музыки.
– Ты что, хочешь нас помирить? Но зачем?
Винченцо снял очки и долго протирал платком стекла.
– Я не хочу, чтобы ты уехала завтра в Больцано, – сказал наконец он.
«Не надо было пить столько вина, – думала я, лежа на спине и глядя в потолок, по которому через определенные промежутки времени пробегали отсветы рекламы отеля напротив. – Конечно, в Больцано я завтра не поеду – сейчас уже поздно звонить Элине и Марко. Завтра съезжу в торговый центр и куплю подарки родственникам, пока не просадила все деньги. Но с утра обязательно позвоню Элине и Марко».
Я услыхала чьи-то осторожные шаги за окном, но не придала этому никакого значения: кроме Винченцо и членов его семьи, которые тоже работали в отеле, на его территорию вряд ли кто-то мог проникнуть ночью – у этих ротвейлеров только что дым из ноздрей не шел, а в остальном настоящие исчадья.
Шаги приближались. Я повернула голову в сторону балконной двери и затаила дыхание. В отблесках вспыхнувшего в очередной раз неона увидела, как кто-то перемахнул через перила. Потом раздался едва слышный стук – словно бросили в стекло горстку вишневых косточек.
Я завернулась в халат и замерла посредине комнаты. Неужели под влиянием выпитого в Винченцо все-таки возобладал дремучий инстинкт самца?
– Открой, – услыхала я шепот. – Это я.
Я подскочила к балкону и щелкнула замком. От Дениса пахло как из винной бочки. Он схватил меня в охапку, пошатнулся, и мы оба завалились на кровать.
– Пусти! – Я сделала попытку высвободиться. – Ты совсем пьяный.
– Ты же бросила меня. Что мне оставалось делать? Скажи, почему ты не пошла с нами?
Денис держал меня за обе руки. У него были очень цепкие пальцы, и я больше не трепыхалась.
– Ты же знаешь, я не выношу Сантини.
– Ну и зря. С ним очень легко. Мне надоело жить сложно, понимаешь? Я устал.
– А кто тебя заставляет жить сложно? Как хочешь, так и живи.
– Ты. – Он наконец выпустил мои руки, но я не сразу это заметила. Я продолжала лежать рядом с ним.
– Я тоже от тебя устала.
– Нам было так хорошо. Неужели больше никогда не будет?
Я вскочила и еще плотнее запахнула халат.
– Не будет. Я не позволю.
– Ты выйдешь замуж за этого шимпанзе. Еще родишь ему шимпанзят.
– Уходи. Меня тошнит от твоих оскорблений.
– Прости. – Он сел и протянул ко мне руки. – Забудь обо всем дурном и иди сюда. Нам будет очень хорошо.
Я сделала шаг назад и обхватила себя руками. Странно, но сейчас мне его совсем не хотелось. А на концерте я изнемогала от желания.
– Иди же, моя любимая, моя… Это все слова. Я так хочу чувствовать тебя, целовать.
Я пятилась, пока не уперлась в туалетный столик. Мне казалось, стоит Денису дотронуться до меня и я закричу на всю улицу. Сама не знаю, что вдруг со мной случилось.
– Ты хочешь меня завести! У меня послезавтра концерт! Ты думаешь только о себе!
– Уйди, пожалуйста, – едва слышно проговорила я. – Ради того, что было между нами.
– Но мне некуда идти. – У него был очень расстроенный, упавший голос. – Такси здесь не поймать, а пешком далеко.
– Я сейчас попрошу Винченцо, чтоб он дал тебе на ночь комнату.
Я сделала движение в сторону телефонного аппарата.
– Постой. Не надо. Лучше я пойду погуляю у моря. – Денис медленно встал и направился к балкону. – Там такая нежная ночь.
– Там собаки. Они разорвут тебя в клочки.
– Собаки? Там никаких собак нет. Они тебе приснились.
Я вышла следом за ним на балкон и посмотрела в палисадник. Луна высвечивала каждый уголок этого пятачка с прямоугольным бассейном посередине. Никаких собак на самом деле не было.
– Я пойду с тобой, – сказала я, накидывая на плечи шаль. – Мне не спится.
Он молча подал мне руку. Я словно видела со стороны: русский мужчина в черном парадном костюме и шляпе и его соотечественница в пестрой шелковой пижаме и шлепанцах на босу ногу идут аллеей из пиний под желтой как лимон итальянской луной.
Ветер стих. Я будто впервые увидела спокойное, озаренное лунным сиянием Адриатическое море. Мне представлялось почему-то, что над ним всегда должен царить холодный мрак и гулять свободный ветер.
– Твоя взяла. – Денис встал передо мной, загородив собой луну, наклонился, взял мое лицо в руки. – Я снова покорный. Ты этого добивалась? Признайся, ведь ты именно этого добивалась?
– Я добивалась тебя. Но ты… Как бы это сказать поточней… Ты не способен быть мужчиной для одной-единственной женщины. А я не умею прощать.
– Я стану таким. Поверь. Я не могу без тебя. А ты флиртуешь с этим жирным итальянцем!
– Он мой друг. Мы понимаем друг друга.
– Еще бы. У тебя очень быстро устанавливается взаимопонимание с мужчинами на почве секса.
Мне нужно было ударить его по щеке – любая другая женщина поступила бы на моем месте именно так. Нам обоим от этого стало бы только легче. Я не смогла так поступить.
– Ладно. Только оставь меня наконец в покое.
– Нет! Ты сама не хочешь этого. Ты все еще любишь меня.
Я повернулась и зашагала назад. Впереди меня бесшумно скользила моя бледная тень. Я завидовала ей – она была бесчувственной.
– Постой! Я докажу тебе, что не могу без тебя жить! Постой минуту!
Он схватил меня и чуть ли не волоком потащил к пляжу.
Я не успела удержать его – я просто представить не могла, что он сделает в следующую секунду.
Он бросился в воду. Я видела на лунной глади темную шляпу – она словно застыла на одном месте.
Я кинулась за ним. Я что-то кричала ему…
Потом мы стиснули друг друга в объятии и слились в поцелуе. Мы никогда так не целовались раньше. Мы впились друг в друга мертвой хваткой, и я ощутила во рту привкус крови.
Если у меня когда-нибудь родится дочка, я скажу ей, что низменные инстинкты необходимо подавлять в себе всеми силами, иначе можно незаметно превратиться в настоящее животное. Нет, наверное, я все-таки не стану говорить ей это – разум не всегда в состоянии подавить инстинкты. Больше того, он может просто покинуть тебя.
Я встала на ноги, ощущая на зубах песок. Я не чувствовала холода – я вообще ничего не чувствовала. Внутри была пустота, словно кто-то высосал мою начинку, оставив одну скорлупу.
– Я простужусь и слягу, – сказал Денис, громко стуча зубами. – У меня еще концерт в Ферраре и Флоренции. Я должен принять горячую ванну. А где моя шляпа? Я отвалил за нее двести тысяч этих проклятых лир.
Шляпа валялась на берегу. Она намокла и стала тяжелой. Я прижала ее к груди. «Нас словно накрыло тайфуном», – пронеслось в голове.
Собаки злобно ощерились на нас, когда мы попытались вернуться в мою комнату той же дорогой.
– Он нарочно выпустил их. Этот шимпанзе следит за тобой днем и ночью! – негодовал Денис. – Эй! – Он подошел к воротам и стал их трясти. – Открывай немедленно, старый козел!
– Не надо, прошу тебя. Сейчас я поймаю такси, и ты поедешь в свой отель.
– Ты что, сошла с ума? Чтоб я предстал там в подобном виде? Эй, старый козел, открывай!
– Там есть звонок. – Я нажала на кнопку. – Винченцо решит, что нас с тобой сбросили с дамбы.
– Мне плевать, что он решит! Ты спишь, что ли, обезьяна?
– Кто это? – раздался совсем рядом отнюдь не сонный голос Винченцо.
– Открывайте! Это мы. – В голосе Дениса я уловила просительные нотки. – Пожалуйста. Мы свалились с дамбы и промокли до нитки.
В полутемном холле наши с Винченцо взгляды на секунду встретились. Я опустила голову и прошла мимо.
– Ты собралась уезжать, бамбина?
– Да. Спасибо тебе за все, Винченцо. И, если можешь, прости.
– За что? – с искренним удивлением спросил он.
– Сам знаешь. Мне нечего тебе сказать.
– Может, останешься?
– Нет. Элина с Марко ждут меня. Кстати, я должна тебе за телефон – я говорила ночью с Москвой.
– Ты ничего мне не должна, бамбина.
Он подмигнул мне хитро и дружелюбно.
– Я позвоню тебе из Больцано.
Я наклонилась, чтобы взять сумку с вещами, но Винченцо меня опередил. Он подхватил ее и направился к бару.
– Давай выпьем кофе. У меня сегодня тоже нелегкий день.
Я безропотно подчинилась. Хотя мне было очень стыдно смотреть Винченцо в глаза.
– Не вешай нос. – Он налил большую чашку душистого эспрессо[13], разрезал вдоль булку, намазал ее маслом и протянул мне. – После стресса нужно употреблять много калорий, бамбина.
– Зачем ты загнал с вечера собак? – спросила я и заставила себя посмотреть Винченцо в глаза.
Мне показалось, он смутился.
– Я знал, что твой друг захочет тебя увидеть.
Он виновато улыбнулся.
– Ты зря сделал это, Винченцо.
– Прости. Но я думал… ты тоже хочешь его увидеть.
– Ну и что из того, что хочу? Я не должна была его видеть, Винченцо.
– Не будь такой серьезной, бамбина. Нарывы нужно вскрывать. Иначе гной заразит кровь.
Винченцо, похоже, был готов оправдать любой мой поступок. В отличие от Дениса, который всегда пытался уличить меня в несуществующих грехах.
– Он был пьяный, а потому вел себя грубо. Извини его, Винченцо.
– Твой друг очень ревнивый. Я его понимаю. Я бы тоже ревновал тебя ко всем без исключения.
– Но ты не ревнуешь. Почему?
– Ты меня не любишь, бамбина. Значит, я не имею права тебя ревновать.
– Ты думаешь, я все еще люблю его? Винченцо, скажи: разве любовь бывает такой?
– Она бывает всякой. Но, мне кажется, ты его не любишь. Просто он возбуждает тебя физически.
– Я не хотела, чтоб это случилось. Я чувствую себя так, будто валялась в грязи.
– Это пройдет, бамбина. И очень скоро. Поверь мне.
– Но в самый последний момент я поняла, что на самом деле хочу его. Сейчас я… мне просто невозможно в это поверить.
Я отвернулась к окну. День был солнечный и теплый. Аньезе со своим женихом мыли бассейн.
Винченцо дотронулся до моей руки. Я вздрогнула.
– Останься, бамбина. Очень тебя прошу. Всего на один день. Завтра я сам отвезу тебя на поезд.
– Что от этого изменится, Винченцо?
– Я не хочу, чтоб твой друг решил, будто ты его боишься. Ты не боишься его, бамбина.
– Боюсь. Ты даже не представляешь себе, как я его боюсь.
Неожиданно для себя я расплакалась. Чашка с кофе оказалась в подоле моей юбки. Винченцо подскочил ко мне, стал говорить что-то утешительное.
Он помог мне дойти до моей комнаты, уложил в постель. Я все время рыдала и кричала, что хочу в Больцано. Потом появился доктор и сделал мне укол.
Я почти мгновенно погрузилась в сон.
Первое, что я увидела, когда открыла глаза, был накрытый темным платком торшер, возле которого сидел Винченцо и читал книгу. У него был до смешного серьезный вид. Комната, в которой я лежала, была похожа на мою, но все-таки не моя: вся мебель в ней располагалась в зеркальном порядке.
– Почему? – произнесла я вслух, углядев в этом какой-то мистический смысл.
– Добрый вечер, бамбина. – Винченцо отложил книгу и снял очки. – Как ты себя чувствуешь?
– Где я?
– О, ты очень наблюдательна. Я перевел тебя в люкс на третий этаж. Окно выходит на персиковую плантацию.
– Спасибо, – прошептала я и протянула Винченцо руку. Он схватил ее и крепко пожал.
– Хочешь кушать?
– Пить хочу. – Винченцо встал и направился к двери. – Нет! Останься! Не бросай меня! – крикнула я.
– Ты очень капризная, бамбина. – Он расплылся в довольной улыбке. – Я позвоню Аньезе, чтоб принесла нам пива и креветок. Идет?
– Да. Я сейчас встану.
– Ты будешь лежать, бамбина.
– Но я совсем здорова. – Я все-таки попыталась встать, но почувствовала головокружение. – Это от укола? – спросила я.
– Наверное. Это пройдет. Но тебе придется полежать. Доставь мне удовольствие поухаживать за тобой, бамбина.
Он ловко чистил креветки и клал мне на тарелку. Мои руки стали слабыми и непослушными – я с трудом удерживала в обеих стакан с пивом.
– Я позвонил Элине с Марко и сказал, что ты немного заболела и приедешь к ним дня через два. Я правильно поступил?
– Да. Но мне кажется, я могла бы уехать завтра.
Он покачал головой.
– Нет. Даже думать об этом запрещаю.
– Скажи, Винченцо, а ты очень страдал, когда произошла эта история с Антонеллой? – неожиданно спросила я.
– Я ждал от тебя этого вопроса, Лора. – Он смотрел мимо меня. Там, чуть повыше моей головы, висела картина. Я видела ее отражение в зеркале напротив. Сквозь бурые водоросли пытались проглянуть на Божий свет странные серо-голубые, формой похожие на орхидеи цветы. Я невольно прониклась душевным состоянием художника. Я не поклонница модернового искусства, однако мне показалось, будто я слышу стоны чьей-то раненой души.
– Это я написал, – сказал Винченцо, не спуская взгляда с картины. – В юности я брал уроки рисования. Потом у меня был большой перерыв. Когда мне стало известно, что у Антонеллы есть тайная жизнь, я закрылся в своем кабинете и не выходил оттуда три дня. За это время я и написал эти цветы. Может быть, было бы лучше, если бы я пил эти три дня. Увы, моя печень устроена так, что я не могу позволить себе этого. Ты удовлетворена моим ответом?
– Я считала тебя обычным мужчиной, Винченцо.
– Я такой и есть. Ты думаешь, обычный мужчина не умеет страдать? Твой друг тоже страдает, бамбина. Знаешь, почему?
– Догадываюсь. Но мне интересно знать, какими словами выразишь это ты.
Винченцо поерзал в кресле, надел очки, снова снял их, наконец заговорил:
– Совсем недавно я читал «Евгения Онегина» Пушкина. Целый месяц читал. Это была большая работа, поверь мне. – Он грустно усмехнулся. – Я положил слева итальянский перевод – у Пушкина такой богатый и интересный язык, а я знаю далеко не все русские слова. Мне кажется, бамбина, история любви Татьяны и Евгения похожа на вашу. По крайней мере ты мне очень напоминаешь Татьяну Ларину.
– Особенно после того, что я сделала прошлой ночью.
– Этим своим поступком ты мне еще больше напомнила Татьяну. Как бы тебе это объяснить?.. Понимаешь, если человек каждую минуту своей жизни может владеть собой, он уже не человек, а почти робот. Татьяна хочет доказать себе, что она умеет владеть собой. Тем более что этому ее пытался учить несколько лет назад Евгений. Но если бы она оказалась на твоем месте, ей бы никогда это не удалось. – Он лукаво улыбнулся. – Я думаю, недаром все поэты называют Италию родиной любви и бурной страсти. Твой друг ужасно оскорблен. Ты единственная из женщин, которая может сказать ему «нет». К тому же, мне кажется, первой всегда бросаешь его ты.
– Знал бы он, чего мне это стоит.
– Подозреваю, бамбина. Но ты хочешь быть собой, а не женщиной, вся жизнь которой вертится вокруг мужчины. Такие женщины всегда вызывают у меня жалость.
– Но ведь это здорово – посвятить свою жизнь одному человеку. Разве нет? Увы, это невозможно.
– Я бы мог посвятить ее тебе, бамбина. Только ты не захочешь этого. Если бы я был молодой и красивый…
– Тогда ты бы не был таким чутким, Винченцо.
– И все равно тогда бы у меня было больше шансов завоевать твое сердце, бамбина.
В ту ночь я спала как никогда крепко, хотя обычно в полнолуние страдаю бессонницей. Несмотря ни на что, у меня вдруг появилось чувство защищенности.
«Неужели это из-за Винченцо? – думала я, проснувшись поздно утром отдохнувшей и вполне здоровой. – Может, на самом деле наступила пора угомониться и создать семью?..»
Я нежилась в постели, вдыхая аромат расцветающих персиковых деревьев. Семь лет назад, помню, мне казалось, будто в этом запахе есть что-то зовущее к звездам – я так и сказала однажды Денису. Сейчас их аромат казался мне спокойным, уютным, домашним.
Винченцо, как выяснилось, уехал по делам в город. Он оставил мне записку и букетик фиалок на столике возле окна, за которым я обычно завтракала. Всего несколько слов, от которых у меня на душе стало почти празднично.
«Я буду по тебе скучать. Береги себя, бамбина. Твой навязчивый поклонник».
Аньезе улыбалась мне из-за кофейной машины. Мне показалось, она уже считает меня родственницей.
Я облачилась в легкое платье в талию и с широкой юбкой – день был почти летним – и пошла по направлению к центру. Я очутилась на той улице, где был «итальянский теремок». Я смотрела на него другими глазами. Это был обычный дом, в архитектуре которого смешалось несколько стилей. Я удивлялась, чем он когда-то мог так привлечь мое внимание.
Потом я повернула к железнодорожному вокзалу, Это был неблизкий путь, но я проделала его с легкостью. Я остановилась возле расписания поездов, пробежала по нему глазами, почему-то задержав взгляд на Ферраре.
«Нет, так не пойдет, – одернула я себя. – Тебе нечего делать на этом концерте. Все в прошлом. И Лист со своими несбыточными мечта ми тоже».
Я услыхала сзади себя итальянскую речь и обернулась. Я не поняла, что спросил высокий парень в ярко-красной ветровке, но он явно обращался ко мне и при этом улыбался.
Я улыбнулась ему в ответ.
– Non parlo l’Italiano[14], – сказала я. Это была одна из тех немногих фраз, которые хранила моя память.
– Inglese[15]? – поинтересовался парень.
Я молча кивнула.
– Куда вы едете, синьорина? – спросил он на довольно приличном английском, если не считать этот неистребимый певучий акцент коренного итальянца.
– Не знаю, – честно призналась я.
– Я тоже. Может, куда-нибудь вместе поедем?
Не в моих правилах завязывать уличные знакомства, но этот парень мне кого-то напомнил. Я не сразу сообразила – кого.
– Может быть. Куда?
В его глазах вспыхнул задорный огонек. Я поняла, что он совсем мальчишка – лет двадцати. Еще я поняла, что он принял меня за свою сверстницу.
– Эудженио, – представился он.
– Лора.
– Вы немка? – Он был слегка разочарован. – Но вы совсем не похожи…
– Нет, не похожа. Потому что я русская.
Его брови взлетели вверх. Этим ответом он, кажется, остался доволен.
– Я предлагаю выпить за это. Тут напротив есть уютный бар.
Я кивнула, и он галантно взял меня под руку, открывая передо мной все двери. Я почувствовала себя женщиной. Здесь, в Италии, это чувство окрыляло.
Нам принесли бутылку «Ламбруско»[16]. Я давно не пила этого вина.
– Как хорошо, что я не пошел сегодня на занятия! Весной так не хочется учиться. Правда, Лора?
– Наверное. Если бы я жила в Италии, я бы никогда не хотела учиться.
Эудженио рассмеялся. Весело и совсем по-детски.
– А что бы ты делала, Лора?
– Угадай.
– Мне что-то будет, если я угадаю?
– Я поеду с тобой, куда ты захочешь.
– О! – Он притворно наморщил лоб и стал вращать глазами, делая вид, будто усиленно соображает. – Ты бы ходила со мной из бара в бар и пила вино, – сказал он и снова рассмеялся.
– Да.
Я тоже рассмеялась, давая тем самым понять, что оценила его находчивость.
– Куда мы едем, Лора? – спросил он, протягивая мне пачку сигарет.
– Сам решай. Ты ведь выиграл.
– Так-так… – Он глянул на свои часы. – Через восемь минут отходит поезд в Феррару. Мы едем с тобой в Феррару.
– Почему бы и нет? – Я затянулась сигаретой, чувствуя, что «Ламбруско» не такое уж и слабое вино, каким принято его считать. – Значит, через восемь минут мы с тобой едем в Феррару.
Мы выпили в поезде еще по маленькой бутылочке «Ламбруско». Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу. Народу в вагоне было необычно много.
– Что мы будем делать в Ферраре? – спросил Эудженио и потерся своей щекой о мою.
– Пойдем в бар. Теперь моя очередь покупать вино.
– Нет, Лора, так не пойдет. У меня еще целых пятьдесят тысяч лир. Этих денег нам хватит до самого вечера.
– А что мы будем делать вечером? – спросила я.
– Можем сходить в театр или на концерт. Или будем гулять в парке.
– Будем гулять в парке, – сказала я и отвернулась к окну.
– Разве ты не любишь музыку, Лора? – удивился Эуджинио. – Я думал, все красивые девушки любят музыку.
– У меня неважный слух.
– Не расстраивайся. – Он обнял меня за плечи и притянул к себе. – У меня он тоже не слишком хороший, хоть я и учился играть на рояле целых восемь лет.
– А сейчас ты играешь?
– Я люблю импровизировать. На тему всех мелодий, которые у меня в голове. Мне нравятся все красивые мелодии независимо от того, кто их написал и когда.
– Ты любишь Листа? – спросила я.
Эудженио смешно наморщил нос и неуверенно кивнул.
– Этот парень умел писать красивые мелодии. Но он не умел их обрабатывать. Он был очень старомодным.
– Я так не считаю.
– Тогда почему он стал аббатом?
– Он занимался поисками смысла бытия. Сперва он искал его в любви к женщине и не нашел. Тогда он обратился к Богу.
– Вот-вот. Он был слишком серьезным. И это чувствуется в его музыке.
– Он не всегда был таким, – горячо возразила я. – В молодости он был большим ловеласом.
Эудженио снова прижался своей щекой к моей, поцеловал меня в нос.
– Ко многим женщинам он относился слишком уж серьезно. Даже музыку им посвящал. Разве ты этого не знала?
– Но ведь это такое счастье – влюбиться серьезно и по-настоящему.
Я смутилась.
– Сколько тебе лет, Лора? Нет, не отвечай – я и так знаю, что ты моложе меня.
Мне стало ужасно весело.
– Угадал. Видишь, какой я умный? – Эудженио оживленно жестикулировал, привлекая к нам внимание. Северные итальянцы, как я успела заметить еще в первую свою поездку в Италию, гораздо более сдержанны в проявлении своих чувств, чем те, кто родился южнее Рима. Эудженио был неаполитанцем, о чем сообщил мне с гордостью еще в баре. – Знаешь, Лора, я никогда не смогу влюбиться серьезно и по-настоящему. Потому что это скучно. Как музыка Листа в его собственной обработке. Когда я сыграю тебе мои аранжировки его музыки, ты сама все поймешь.
– Возможно. – Я ему кокетливо подмигнула. – Тем более что я, наверное, тоже не могу любить серьезно и по-настоящему.
– Это здорово. Выходит, я недаром обратил на тебя внимание на вокзале в Римини. Ты не похожа на других. Такое впечатление, словно тебе на все в жизни наплевать, кроме того, что происходит в данный момент. Я сам такой, Лора. Скажи, а у тебя сегодня случайно не день рождения?
– В некотором роде да. Спасибо, что ты напомнил мне об этом.
Когда мы вышли из здания вокзала в Ферраре, накрапывал дождик. Мне казалось, от него пахло всеми земными радостями жизни, и я удивилась, почему до сих пор пренебрегала ими, усложняя свою и без того сложную жизнь. Это «Ламбруско» еще и очень легкомысленное вино. Я обхватила Эудженио за пояс и крепко к себе прижала.
– Поцелуй меня, – потребовала я. – По-настоящему.
В тот момент мы переходили через дорогу, задержавшись посередине на стоп-сигнал. Эудженио обнял меня за плечи, посмотрел в глаза, потом провел кончиком языка по моим губам и нежно к ним прижался. Он целовал меня с полной отдачей. Мне стало удивительно легко и хорошо.
Нам что-то кричали из проносящихся мимо машин. И сигналили – долго, настойчиво, одобрительно. Кто-то швырнул букет белых нарциссов, которые рассыпались возле наших ног. Кончив меня целовать, Эудженио собрал их, встал на одно колено и протянул мне.
– Как здорово, что я встретил тебя, Лора! – сказал он и лизнул меня в ухо. – Интересно, откуда ты взялась такая?
– Какая? – притворилась я полной дурочкой.
– Забыл, как это называется по-английски.
– Crazy, – помогла ему я.
– Да, но… Нет, не то, что ненормальная. Совсем не то. Такого слова нет ни в английском, ни в итальянском. Интересно, а в твоем языке оно есть?
– Понятия не имею. Оно мне до сих пор не было нужно. Это ты сделал меня такой.
Потом мы пили пиво, сидя на стене, откуда открывался очень романтичный вид на этот удивительно светлый – волнующе светлый – город. Когда мне становилось нестерпимо хорошо, я высовывала язык. Эудженио делал то же самое, и мы облизывали друг друга, как два котенка. Странно, но он не делал попыток к более тесному сближению. Если бы не тот поцелуй посреди улицы, я бы, вероятно, решила, что Эудженио «голубой».
Стало смеркаться, и снова пошел дождь. Мы завернули в какое-то кафе. Парень, который принес нам капуччино[17], сказал что-то Эудженио. Оба рассмеялись. Я заметила, что парень посмотрел на меня с любопытством.
– В чем дело? – спросила я, уплетая сэндвич с тонким ломтиком грудинки и листиками молодого салата. Я вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась.
– Он спросил, не брат ли мы с сестрой, сказал, мы похожи, как близнецы. Угадай, что я ему ответил?
– Что я – твоя мама.
– Откуда ты знаешь? Ты понимаешь по-итальянски?
– Нет, но… Хотя, наверное, понимаю, но сама не догадываюсь об этом. – Я рассмеялась. – Знаешь, а я ведь подумала еще в Римини, что ты мне очень кого-то напоминаешь, а потом про это забыла. Потому что забыла и про то, кто и что я. – Эудженио слушал меня, неуверенно кивая. Дело в том, что я вдруг заговорила по-русски. – Прости. Ты ведь не понимаешь по-русски. – Я вспомнила о Винченцо и почувствовала, что он очень волнуется за меня. Выражение моего лица, наверное, изменилось, потому что Эудженио озабоченно спросил:
– В чем дело? Ты будто привидение увидела.
– Я должна позвонить. Я уехала так внезапно. Меня наверняка хватились.
Трубку взяла Аньезе. Из ее многословного объяснения я поняла, что Винченцо уехал в Феррару.
Разумеется, на концерт… Мне вдруг так захотелось послушать Листа!.. Мы расплатились и помчались на концерт.
Я первая увидела в толпе Винченцо. Он ходил по фойе большими шагами, заложив за спину руки, и вертел головой по сторонам. Я подошла к нему сзади и положила руку на плечо. Он обернулся так стремительно, словно его ударили.
– Прости, Винченцо.
Я приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
– За что, бамбина?
У него был очень растерянный – смешной – вид.
– Я должна была тебя предупредить.
– Но я знал, что ты придешь сюда.
– Я решила это в последнюю минуту.
– И правильно сделала. Это твой друг?
Он пожал Эудженио руку.
Потом мы ходили по фойе втроем. Винченцо и Эудженио о чем-то увлеченно болтали, а я погрузилась в свои думы. Я думала о Денисе. И музыке Листа, из-за которой мы вдруг оказались вместе. И почему-то решили, что любим друг друга.
Когда Эудженио отлучился в туалет, Винченцо наклонился ко мне и сказал:
– Хороший парень. Ты весело провела этот день, бамбина?
– И очень легкомысленно, Винченцо.
– О, это хорошо. Это очень хорошо.
Я неуверенно кивнула.
– Скажи, а что все-таки произошло между тобой и твоим другом тогда, семь лет назад? Прости за любопытство, но мне очень хочется это знать. Я помню, вы поехали в Венецию.
– Совершенно верно. Мы поехали в Венецию.
– Там очень нездоровый климат. Многие люди ведут себя там… как это сказать… ненатурально.
– Ошибаешься, Винченцо. Как раз он вел себя там очень натурально. Он сказал, что получил большое удовольствие от общения с проститутками. Только не надо убеждать меня в том, что он сказал это из мстительности. Он все равно пошел бы в бордель с этим Сантини. Даже если бы я не запятнала свою репутацию изменой.
– Слишком много сослагательного наклонения, бамбина. – Винченцо поморщился. – Прости, но я не очень силен в русской грамматике.
– Не притворяйся. Ты понял все. Подумай, когда будешь слушать Листа. Эудженио утверждает, что он очень старомодный композитор. А как думаешь ты, Винченцо? Нет-нет, не отвечай – скажешь после концерта, – без остановки молола я. – А вот и Эудженио. Не возражаете, если я сяду отдельно от вас? Мне захотелось побыть совсем одной…
– Нет, я не хочу в отель. Только не сейчас.
– Но мы же договорились…
Я энергично замотала головой.
– Мы ни о чем не договаривались – просто сели в поезд и поехали. К тому же в отеле наверняка холодно. А здесь так здорово припекает солнце…
Мы сидели за столиком возле перил. Метрах в полутора от моих ног плескалась серо-зеленая пахнущая болотом вода. Сваи, на которых держался тротуар, были облеплены ракушками и бурой ряской. У меня стремительно падало настроение. За каких-нибудь две минуты я успела пожалеть, что поддалась на уговоры приехать в Венецию, что поперлась в Италию и, как неизбежность, о том, что вообще родилась на этот свет.
– …Но нам пора. Отсюда до отеля полчаса, если не больше, – услышала я словно из неведомого далека голос Дениса. – Серджио обычно очень точен и…
– Я никуда не поеду. И вообще у меня такое впечатление, будто этот Сантини купил тебя на невольничьем рынке.
– Он организовал мне концерт здесь, оплатил наш отель, дорогу. Он…
– Да, он настоящий благодетель. По крайней мере для меня. Вот и отваливай к нему. Я остаюсь.
– Пожалуйста, не глупи. – Денис разговаривал со мной тоном терпеливого родителя, и это выводило меня из себя больше, чем если бы он на меня орал. – Сейчас я поймаю вапоретто[18].
Он вскочил так резко, что со стола упали мои темные очки и свалились в канал. Меня это развеселило.
– Сядь. Я все равно никуда не поеду.
– А что ты будешь здесь делать?
Я неопределенно пожала плечами и посмотрела на голубевшее над моей головой голое безоблачное небо.
– Наверное, пройдусь по магазинам и накуплю стекляшек для родственников и друзей. Послезавтра я уже буду в Москве.
– Ты же обещала поехать со мной. – Его лицо помрачнело. – Мне здесь нечего делать без тебя.
Я хмыкнула и отвернулась На другой стороне узкого канала, там, где были знаменитые мастерские венецианских стеклодувов, на краю тротуара, свесив ноги, сидел какой-то парень и ел пиццу. Возле него стояла бутылочка с вином, к которой он то и дело прикладывался. Заметив, что я на него смотрю, парень улыбнулся и сделал жест рукой, приглашая меня разделить с ним трапезу. При этом он кивнул в сторону мостика, соединяющего берега канала. Я улыбнулась ему в ответ. Судя по одежде, парень был из мастеровых.
– Это неприлично, – снова услышала я голос Дениса. – Как ты не понимаешь, что вы принадлежите к разным слоям общества?
Я с удивлением посмотрела на Дениса. Он говорил вполне серьезно.
– Совершенно верно. Я приехала сюда в качестве содержанки гастролирующего музыканта, а он покупает вино и пиццу за свои кровные.
– Глупышка. Мы же любим друг друга. Я понял в последние дни, что не смогу без тебя. Пожалуйста, поедем в отель. Обещаю тебе: разговор с Сантини займет каких-нибудь десять минут. Ты даже не успеешь выпить в баре свой любимый сухой мартини. Потом мы закажем в номер обед и отключим телефон. Я так хочу тебя, любимая.
– Почему бы нам с Сантини не поехать сегодня в бордель? Я слышала, здешние путаны умеют удовлетворять мужчину по высшему разряду. Думаю, это обойдется не дороже, чем ужин с французским шампанским в номере.
– Послушай, я понимаю, эти проклятые воспоминания.
Я его не слышала. Я смотрела на парня на противоположном берегу канала. Он уже управился со своим нехитрым обедом, засунул в бумажный пакет пустую бутылку и салфетки. Прежде чем вернуться туда, где его ждала огнедышащая печь, он послал мне воздушный поцелуй. Я была очень благодарна ему за это – сквозь тяжелые свинцовые тучи мне в душу проник луч солнца.
– Ты очень изменилась за то время, что мы не виделись, – сказал Денис. – Ты стала какой-то легкомысленной. Тебе это идет, но, мне кажется, ты не умеешь отличить настоящее глубокое чувство от обычной похоти и…
