Текст книги "Лестница к звездам"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Да. Приблизительно твоих лет.
– Если бы вы, женщины, захотели понять нас чуть поглубже, мы бы все от этого только выиграли.
– Полагаешь, жизнь сплошное казино?
Игорь тряхнул головой и встал. Он неплохой малый, но уж больно ограничен кругом собственных представлений о жизни. С такими чувствуешь себя спокойно, а иной раз даже появляется обманчивое ощущение надежности. С годами я все больше и больше понимаю маму, выбравшую себе в спутники жизни этого мальчика со старческой душой. Это была ее месть моему отцу, оставшемуся навсегда большим ребенком.
– Мне жаль этого малого, – изрек Игорь. – Судя по всему, он совсем еще желторотый.
– Как ты можешь судить о том, чего не знаешь?
– Я знаю тебя. Ну, хотя бы поверхностно, – поправился он, прочитав в моем взгляде сомнение. – Выздоравливай! Все будет о’кей.
Денис застал меня врасплох. Я была одна в палате – обе соседки отпросились на выходные домой. Полчаса назад мне сделали укол реланиума. Я дремала, просыпаясь только для того, чтобы подумать, какая я несчастная, опять проваливалась в не приносящий ни капли облегчения искусственный сон.
Открыв глаза в очередной раз, я увидела Дениса. Он сидел на стуле возле кровати и смотрел на меня с каким-то сожалением. Я поняла, что это настоящий Денис, а не персонаж из моего сна, – на тумбочке возле моего изголовья благоухали белые лилии.
– Нам было так хорошо в ту ночь. Почему ты это сделала?
Я улыбнулась. Реланиум все-таки притупил во мне обиду. Он действовал на меня, как водка, – сразу хорошо, а потом хуже, чем было. Мой лечащий врач признался впоследствии, что впервые в своей практике столкнулся с подобной аномалией.
– Почему? – повторил вопрос Денис. – Неужели ты думаешь, будто этим можно играть?
– Чем?
– Любовью, наслаждением, чувствами другого человека. Я бы никогда не поступил таким образом с женщиной, которую по-настоящему люблю.
– У нее сломался замок на цепочке, когда вы занимались любовью?
Его глаза потемнели от ярости.
– Ты… Ты злая! – Он хлопнул ладонями по своим ляжкам, вскочил, как пружина. – Я ни перед одной женщиной еще не унижался!
– Тогда зачем унижаешься передо мной? Я ведь тебя за это только презираю, – молол мой вдохновленный реланиумом язык.
– Хватит!
Его ноздри раздувались от едва сдерживаемой ярости. Он бросился к двери и выскочил в коридор.
– Ты забыл цветы! – крикнула я ему вдогонку. Потом опять провалилась в опустошающий душу и тело сон.
Потом на меня накатило такое, что я готова была слинять из больницы в тапочках и тренировочном костюме. Хорошо, что я этого не сделала, – ноги непременно привели бы меня к Денису, что было бы невыигрышно прежде всего с эстетической точки зрения. К счастью, в тот вечер дежурил мой лечащий врач. Без преувеличения, он спас мне жизнь. Правда, я сомневаюсь, что ее стоило спасать.
Я вышла из больницы с кучей рецептов и домашним телефоном моего спасителя. На следующий же день я уехала в Питер, оттуда совершила безумное с точки зрения нашей, в ту пору еще советской, логики путешествие автостопом по Прибалтийским республикам. Я словно сознательно подвергала себя риску, останавливая на ночном шоссе военный грузовик или легковое авто с подвыпившей или же накурившейся травки компанией. Меня, конечно, угощали, травкой тоже. Беда обошла стороной – окружающий мир словно пытался загладить свою вину передо мной.
Вдобавок ко всем прочим неприятностям меня мучили страхи по поводу моей предполагаемой беременности, которыми я почему-то не стала делиться даже со столь благоволившим ко мне доктором. Этот страх превратился в навязчивую идею. Он, похоже, спас меня от еще более жестоких страданий – из-за ссоры с Денисом.
Своими страхами я поделилась с первым встречным, белобрысым пареньком по имени Альгис, который подвозил меня на своем мотороллере. Он предложил мне перекусить в кафе, где главным поваром работала его мать. Помню, мы сидели в закутке пропахшей жареными курами и лавровым листом кухни, пили холодное пиво и с аппетитом поглощали все, что ставила перед нами Илзе, мать Альгиса.
– Ты студентка? – спросил он после того, как мы представились друг другу.
– Я учусь на журфаке МГУ.
Я вздохнула – университетские дела, казалось, остались на другой планете.
– А я медучилище заканчиваю. Знаешь, по какой специальности?
Я пожала плечами, стараясь при этом выглядеть не слишком безразличной.
– Никогда не догадаешься. – Альгис говорил по-русски с приятным акцентом европейца. В нем вообще было обыкновенное человеческое обаяние. На любое другое я в то время просто бы не обратила внимания. – Я буду акушером. Представляешь, я уже пятнадцать раз принимал роды в нашем поселке. Это совсем не страшно. Моя профессия сейчас самая нужная.
Я кивнула и вроде даже улыбнулась. Альгис говорил очень увлеченно. Я всегда симпатизировала увлеченным своим делом людям.
– У тебя тоже замечательная профессия, – сказал он, улыбнувшись мне в ответ. – Журналистика сейчас в большой моде.
Я снова вздохнула и опустила глаза в кружку с пивом.
– Можешь рассказать мне, что тебя так тревожит, – сказал вдруг Альгис. – Я очень люблю слушать всякие истории. Особенно романтические.
– Но здесь нет ничего романтического. Отвратительная проза жизни.
– Не может такого быть. У тебя вид совсем не прозаический. Если бы у меня не было невесты, я бы обязательно поухаживал за тобой. Ты очень привлекательная девушка.
– Понимаешь, я боюсь, что влипла. Уже семнадцать дней, как не начинаются месячные, – неожиданно легко призналась я. Хотя была в ту пору очень стеснительной.
Альгис отреагировал на мое откровение с заинтересованностью внимательного доктора и постепенно вытянул из меня почти все, касающееся последнего месяца моей жизни. Я призналась ему, что мы с Денисом никак не предохранялись, рассказала, как мы поссорились, как я грохнулась и ударилась затылком о журнальный столик, а потом на бульваре упала. Про то, что лежала в неврологии, тоже не стала скрывать.
– Все понятно. У тебя обыкновенная дисменоррея. Более точный ответ смогу дать после обследования.
– Нет. – Я густо покраснела. – Не хочу.
– Глупая. – Альгис весело рассмеялся. – Сдашь на анализ мочу и кровь. Пока их будут исследовать, поживешь у нас на хуторе. Сестренка тебе обрадуется.
Я прожила у них неделю. Мое ожидание результатов анализа было не таким уж и тревожным – Альгис то и дело высмеивал мои страхи, а его младшая сестра Инесса пыталась развлечь меня забавными трюками – девочка мечтала стать клоуном. Мы быстро нашли с ней общий язык, ведь когда-то я тоже бредила цирком. Семья держала лошадей, и мы с Инессой ездили верхом по лугу. Когда Альгис принес наконец подтвержденное печатью медицинского учреждения известие о том, что мои страхи оказались безосновательными, я сделала стойку на руках и прошлась колесом по веранде.
– У тебя бы родился очень красивый ребенок, – сказал Альгис, когда мы втроем пили на кухне кофе. – Послушай меня внимательно, Лариса, а заодно и ты, сестра: чтобы не мучиться страхами подобною рода, нужно употреблять противозачаточные ни ноли. Их сейчас очень много, и они почти безвредны. Я как будущий фельдшер и человек верующий не признаю абортов. Это опасно. Берегите себя. – Он протянул руку, погладил по голове меня, потом Инессу. – Ты не вернешься к этому парню, Лариса?
– Нет, – ответила за меня Инесса. – Как ты мог такое предположить?
– Я бы хотел, чтобы он сидел сейчас с нами за этим столом. – У Альгиса был торжественный голос. – Я бы сказал ему кое-что в твоем присутствии. Думаю, он бы прислушался к моим словам.
– И что бы ты сказал ему? – с любопытством спросила я.
– Если девушка достается тебе чистой и непорочной, ты должен вести себя с ней не так, как с другими девушками. Даже если ты не собираешься на ней жениться. У влюбленных девушек очень хрупкая и уязвимая психика. Особенно у таких неординарных, как ты.
На следующий день Альгис отвез меня на мотороллере в Каунас и посадил на поезд. Инесса искренне огорчилась, что я отказалась погостить у них еще хотя бы дня три. Но я никак не могла остаться – теперь, когда я знала, что не попалась в эту биологическую ловушку, во мне словно открылось второе дыхание. Только что мне с ним было делать – вот вопрос.
– Напиши мне, – сказал Альгис на прощание. – О чем хочешь. Своему парню можешь передать: он много потеряет, если потеряет тебя. О, я, кажется, неграмотно выразился.
– Что касается грамотности, с ней у тебя все в порядке. – Я улыбнулась и погладила Альгиса по плечу. – В остальном ты не прав: этот парень уже меня потерял.
Поезд тронулся. Альгис уплыл в прошлое вместе с вокзальной платформой. Я легла на свою полку и стала думать о будущем.
По мере приближения к Москве я чувствовала, как надо мной сгущаются беспросветные тучи тоски. И никакими лекарствами не под силу их разогнать.
Я забросила домой сумку и двинула на дачу, где мама с Игорем занимались заготовкой варений и компотов. Мне показалось, что мама помолодела, стала какой-то легкомысленной. Она бесконечно слушала кассеты с песнями «Битлз» и, делая что-либо по хозяйству, дергалась и вихляла бедрами в такт музыке. Ей это шло, Игорь был просто в восторге. Я поняла, что они переживают второй или какой-то там еще по счету медовый месяц.
– Он звонил, – сказал Игорь, когда мы шли к колодцу. – У него был очень мрачный голос.
Я молчала. Игорь сказал это по собственной инициативе – я дала клятву вычеркнуть Дениса из своей будущей жизни.
– Этот тип, что называется, оборвал нам телефон, – сказал Игорь, когда мы возвращались. – Они подолгу беседовали с Кирой. Похоже, он изливал ей душу. Он сделал что-то такое, за что нельзя простить?
– Не вижу в этом смысла.
Я чувствовала, как внутри меня начала подниматься темная волна, которую до сих пор мне удавалось подавить.
– Если бы Кира изменила мне, я бы ее простил. При том условии, разумеется, что она не влюблена в этого человека. Бывает, такое накатит, что человек в себе не волен.
– Все ясно. Во всем виновата я. Давай на этом закроем тему.
Игорь прикурил мою сигарету и стал насвистывать какой-то эстрадный мотивчик.
Вечером я сидела на крыльце и смотрела на звезды, думая о том, что никогда не смогу поверить, будто они мерцают сами по себе, а не для нашего удовольствия. Так же, как, очевидно, никогда не соглашусь с тем, что мир вертится не вокруг меня.
Подошла мама и села рядом. От нее пахло малиной и какими-то незнакомыми духами.
– Я очень тревожусь за него, Мурзик, – сказала она и положила голову мне на плечо. – Мне кажется, он способен на самое страшное.
– Ты бы лучше за меня тревожилась.
Она вздохнула и провела рукой по моим волосам.
– Ты любишь его, Мурзик. Он твоя первая любовь.
– Я не занимаюсь бухучетом.
– Не хорохорься, детка. Век себе не простишь, если с Денисом что-нибудь случится.
– Оставь меня в покое, – сказала я, чувствуя себе под надежной защитой ночи. – Ты зависишь от мужчин. Я смогу прожить без них.
– Нет, не сможешь. Они тебе не позволят это.
– Не знала, что ты можешь быть такой пошлой, мама.
– Оказывается, могу. Он очень любит тебя, Мурзик.
– Какое потрясающее открытие! – Мой голос дрогнул на последнем слове, но не сорвался. – Хотела бы я знать, что ему от меня надо.
– Ты сама. Да как ты не поймешь, что ты из той породы женщин, от которых трудно не потерять голову? Но и Денис какой-то особенный.
– Вы виделись? – удивилась я.
– Он очень просил меня об этом. Не говори Игорю, ладно?
– Что, клюнула на романтические чары? – не без сарказма поинтересовалась я.
– Если бы даже и клюнула, все бесполезно. – Я услышала ее кокетливый смех. – Он поглощен без остатка любовью к тебе.
– Ты правильно выразилась, мама, – он поглощен собой и своей любовью. Я тут ни при чем.
– Не будь такой жестокой, Мурзик. Этот мир не настолько плох, как нам иногда кажется. Если, конечно, не фиксировать внимание на отдельных мелочах.
Черная волна безысходности вдруг захлестнула меня. Я вскочила и начала ожесточенно топтать прекрасные благоухающие флоксы, ругаться матом. Я грозилась утопиться в колодце. Потом убежала в лес и билась головой о ствол березы. Игорь сел в машину и поспешил за доктором, который, к счастью, был дома и к тому же в отпуске.
Он прожил на даче шесть дней. Мы говорили с ним о многом, в том числе и о любви. Я успокоилась и обрела уверенность, что больше со мной не случится такое. Это был кризис. Началось выздоровление.
Ту зиму я пережила без особых взлетов и падений. Я редко включала телевизор и не читала газет, а потому не знала, что Денису присудили вторую премию на конкурсе в Токио. Быть может, я бы так никогда и не узнала об этом, если б не упала, переходя дорогу, на Гоголевском бульваре. Я не смотрю себе под ноги, а если и смотрю, то вижу опасность слишком поздно.
Серебристо-голубая иномарка затормозила в полуметре от меня, обдав бензиновой вонью. Я лежала на мостовой ничком, рядом валялась моя ушанка из рыси. Я чувствовала: что-то не в порядке с ногой, хотя боли не испытывала.
Кто-то наклонился надо мной, тронул за плечо.
– Жива! – услышала я знакомый голос.
Я сказала подоспевшему милиционеру, что виновата во всем сама – переходила дорогу на красный свет. Зеваки собраться не успели – Денис бережно поднял меня и уложил на заднее сиденье. В Склифе меня продержали часа полтора, после чего отпустили домой – у них все было забито, да и мой перелом оказался, как выразилась женщина-хирург, благоприятным. Денис с помощью санитара усадил меня в машину. Перед моими глазами все плыло – наверное, от новокаина и пережитых мучений. Мир казался обновленным, нереальным, почти волшебным. Мы ехали по Садовому. Я поглядывала на Дениса и вопреки тому, что следующие шесть недель мне предстояло вести жизнь инвалида, чувствовала себя на седьмом небе.
– Едем ко мне! – Денис произнес это тоном, не терпящим возражений. – Отпразднуем нашу встречу. Уж теперь ты точно никуда от меня не денешься.
Эти полтора месяца были самыми счастливыми в моей жизни. Мы жили, как настоящие отшельники. Нас было трое: Денис, музыка и я. Мы были без ума друг от друга. Мы не могли прожить друг без друга ни минуты. Мы словно забыли о прошлом, о нашем совместном прошлом. Казалось, мы все начинали заново.
– Я так и знала, – сказала по телефону мама.
– Что я сломаю ногу?
– Глупенький Мурзик. Это все пройдет. Поздравь от меня Дениса с победой на конкурсе. Я всегда в него верила.
– Спасибо тебе, мамочка, – искренне поблагодарила я.
– Ты будешь жить у Дениса?
– Наверное. Он так здорово ухаживает за мной. Подает в постель еду.
Мама многозначительно хмыкнула.
– Я завтра приеду и наготовлю вам впрок. Игорь шлет вам обоим привет. Чао, славные детки.
Мама приезжала два раза в неделю. Мы и в самом деле радовались ей, как дети, – она привозила вкусную еду и ощущение праздника. Мама всегда была красиво одета, накрашена, причесана. После нее в квартире еще долго пахло какими-нибудь экзотическими духами. Мама кокетничала напропалую с Денисом, даже глазки ему строила. Мы много смеялись. Чаще всего без повода.
– Кира удивительно легкий человек, – сказал Денис после ее очередного визита. И почему-то вздохнул. – Моя мать, наоборот, все усложняла и делала проблему из каждого пустяка.
– Моя тоже была раньше не подарочек, – заметила я. – С возрастом она как будто душой помолодела. Скажи, я похожа на твою любимую Кирочку?
Он посмотрел на меня внимательно и очень серьезно.
– Пока нет. Наверное, когда-нибудь будешь. Только я до этого не дотяну.
– То есть? Ты же знаешь, я тебя не переживу.
– Я тебя тоже. Но только в том случае, если с кем-то из нас случится беда в ближайшее время. Потом… – Он вдруг наморщил лоб и отвернулся. – Хотя какой смысл гадать, что с нами будет потом?
Он сел за рояль и заиграл «Обручение» Листа. Не помню, чтобы я когда-то испытывала столь волнующе возвышенное наслаждение, как в тот вечер.
Мне сняли гипс, и на следующий день я вернулась домой. Этому не предшествовали ни ссора, ни даже обыкновенный спор. Просто меня вдруг потянуло домой, захотелось спать одной, просыпаться одной, быть одной в течение дня – экстравагантное, конечно, желание для молодой, влюбленной, к тому же еще и любимой женщины. Я переехала, когда Денис был на занятиях. Помимо всего прочего, я поняла, что больше не в силах прислушиваться, когда же наконец хлопнет дверь лифта и щелкнет в прихожей замок. В записке я написала, что мне нужно много заниматься, чтобы наверстать упущенное, а все нужные книги остались дома. Ну и прочую ерунду.
Я плакала в тот вечер. Слезы были тихими и не приносили облегчения. Я никому не рассказывала про эти слезы. Думаю, я оплакивала свой глупый девичий идеализм.
– Я вас помирю, – сказала на следующий день мама. – Поручи это мне.
– Предложение исходит от Дениса?
Она замялась.
– Н-нет. Я сама вижу, что вы оба страдаете.
– Я буду страдать еще больше, если мы станем врагами, мама.
– О, до этого еще очень далеко. К тому же в наше время большинство людей расстаются полюбовно.
– Только не я, мама. Оставь все как есть.
– Что мне сказать Денису?
– Я написала все в записке.
– Ничего не хочешь добавить?
– Отстань! – Я вышла из себя. – Оставьте наконец меня в покое! Все!
Денис позвонил через неделю и пригласил на свой концерт. У него был невозмутимо дружелюбный голос. Словно мы расстались каких-то полчаса назад, крепко пожав друг другу руки.
Я пошла. Я не смогла не пойти. Я чувствовала себя неуютно среди его сокурсников, он это понимал, но не делал попытки хоть как-то помочь мне. Наоборот: казалось, его забавляла и даже радовала эта ситуация.
Когда мы все толклись после концерта в артистической, один «голубоватый» тип сказал нарочито громким и развязным тоном:
– Я представлял ее другой. А тут две ноги, две руки и смазливая мордашка. Всего-то! Неужели это из-за нее ты сказал мне свое «нет»?
Это был стопроцентный выпендреж – «голубые» обожают быть в центре внимания. Компания, в том числе и Денис, смеялась до слез. Я стояла в стороне и ждала, когда стихнет веселье. Я не умею притворяться, потому что не вижу в этом никакого смысла. Все эмоции написаны на моем лбу.
Мне хотелось плакать. Я вспомнила, как было все в первый раз в этой же самой артистической. Время казалось мне средневековым палачом. Нет ничего невыносимей пытки ожидания.
– Я рад, что ты пришла. – Денис стоял возле меня и, как мне показалось, злорадно улыбался. – Я знал, что ты обязательно придешь. – Он подмигнул кому-то сзади меня. – Сейчас отвезу тебя домой.
– Я доберусь сама.
– Нет. – Он взял меня под локоть и повел к выходу. – Я за тебя отвечаю. Перед своей совестью. – Он обернулся и снова кому-то подмигнул. – Ты была сегодня такая серьезная и строгая, и я подумал: неужели я когда-то занимался с этой девушкой любовью? Неужели она отдавалась мне? Неужели…
Я вырвала свой локоть из его цепких пальцев и побежала сломя голову вниз по лестнице. Он не побежал за мной следом. Он стоял на верхней ступени лестницы и улыбался Его улыбку я чувствовала спиной.
Дома я бросилась на кухню, открыла аптечку и одну за другой заглотнула штук двенадцать горошин тазепама. Никаких планов мести у меня не было – просто я не знала, как пережить эту ночь. Увы, я вдруг снова поверила в то, во что нельзя было верить. Всему виной была музыка Листа. Но меня быстро спустили на землю. После проведенных на небе полутора часов мне нечего было делать на земле.
Я налила в ванну горячей воды. Я сидела, тупо уставившись в стену, и ждала, когда же наконец наступит забвение.
Не знаю, сколько прошло времени, но жизнь уже не казалась мне такой беспросветной и невыносимой. Я даже хотела улыбнуться своему отражению в запотевшем зеркале, но губы не слушались. И тут я услыхала пронзительный звонок в дверь. Он нарушил мою зыбкую душевную гармонию, как нарушает спокойствие стоячей воды брошенный в нее камень. Я хотела встать, но не могла шевельнуть и пальцем. Кто-то – я знала каким-то чутьем, что это был Денис, – молотил в дверь ногами, потом попытался вышибить ее. К тому времени, как он это сделал, я заснула, положив голову на край ванны и окруженная айсбергами душистой пены. Мне снились безбрежные аквамариновые просторы. Я летела над ними, беззвучно махая большими белыми крыльями. Мне было жарко, я пыталась спуститься и нырнуть в прохладную умиротворяющую толщу безмятежно спокойной воды, но стоило моим ногам коснуться ее поверхности, как порыв ветра поднимал меня ввысь, к беспощадно палящему солнцу.
– Ты сошла с ума! – орал над моим ухом знакомый голос. – Отвечай: что ты выпила?
Денис хлестал меня по щекам, но мне было совсем не больно. Все-таки мне удалось разлепить веки, и я увидела его залитое слезами лицо. Его глаза были беспощадно злыми.
Я попыталась улыбнуться. Прошептала одними губами: люблю тебя. Конечно же, он не расслышал.
– Никогда тебе этого не прощу! Никогда! Ты испортила мне такой замечательный вечер!
Пока надо мной измывалась команда «скорой», Денис стоял у меня в ногах в знаменитой позе Наполеона и все больше и больше хмурился.
– Я отвезу тебя к матери, – сказал он, когда «скорая» наконец уехала и я сидела, облокотившись о подушки в своей растерзанной постели. – У меня нет времени возиться с тобой. Надо же было додуматься до такого! Мне словно подсказал кто-то: с тобой беда. Я ехал на красный свет.
– Люблю тебя, – прошептала я и протянула Денису обе руки. – Иди сюда.
– Нет! – Он испуганно отшатнулся. – Тебе нельзя.
– Кто тебе сказал эту глупость? Я хочу тебя…
Он ласкал меня одержимо, грубо. В ту ночь я поняла, что Денис и есть тот самый мужчина, которому я бы хотела принадлежать без остатка. И второго такого у меня не будет. Но он, похоже, был из той породы охотников, которые проявляют интерес к дичи лишь в том случае, когда она от них убегает. Я знала, что у меня не хватит сил играть с Денисом в эту бесконечную игру. Несмотря на тазепам и страстные ласки Дениса, мой разум работал на редкость четко. В конце концов я поклялась себе выбраться из этого лабиринта.
Я имею правило выполнять свои клятвы.
– Я выхожу замуж, – сообщила я через неделю маме, от которой, разумеется, скрыла свою глупую выходку с тазепамом.
– Поздравляю, родная. Я знала, что все кончится именно этим. Я так рада за вас обоих.
– Странно. Мне казалось, ты незнакома с Янезом.
– Это еще кто такой? – изумилась мама.
– Мой жених. Он словенец. Мы знаем друг друга уже почти два года.
– Ничего не понимаю. А как же Денис?
– Полагаю, он недолго останется в холостяках. Вокруг Дениса невесты хороводы водят, – не без сарказма сказала я.
– Постой… А кто он такой, этот твой Янез? Почему ты раньше не рассказывала мне о нем?
– Учится на филфаке. Собирается преподавать русскую литературу в университете города Любляна. Сын очень культурных и состоятельных родителей, – молола я.
– И когда вы собираетесь расписаться?
Мама говорила таким тоном, словно спрашивала, когда мне собираются отрубить голову.
– Завтра. Мы подали заявление еще в сентябре, но в связи с тем, что Янез иностранец, возникла масса сложностей и…
– А как же Денис? – перебила мое вдохновенное лганье мама. – Он знает об этом?
– Нет. Он на гастролях в Новосибирске. Приедет – узнает.
– Он будет страдать, Мурзик.
Мама тяжело вздохнула. Словно ей предстояло страдать вместе с Денисом.
– Он все поймет. Он современный парень.
– Ты хочешь сказать, это брак по расчету? – осторожно поинтересовалась мама.
– По разуму, если выражаться точнее. Но Янез меня очень любит.
– Понятно. – У мамы был упавший голос. – Может, ты все-таки найдешь время познакомить нас со своим будущим мужем?
– Нет проблем, – оживилась я, предвкушая забавный спектакль. – Завтра можно?
– Только не раньше семи. Я должна успеть в парикмахерскую. Да и стол собрать нынче не так уж и просто.
– Не надо пыжиться, мамочка. Янез вырос в деревне и обожает самую простую еду. Сделай винегрет.
– Ты с ума сошла.
– Я так давно не ела твой винегрет, мамочка.
– Ладно. Но только ты предупреди своего Янеза – это ради экзотики. Кстати, у нас есть бутылка бургундского – подарил тот француз, с которым я ездила в Ригу. А еще коробка финских конфет.
– Ура, мамочка! До завтра.
Я разъединилась и с места в карьер набрала номер своего сокурсника Сени Штаркмана, описала в трех словах ситуацию. Он с ходу согласился. Хотя потребовал объяснения.
– Я делаю это хохмы ради, – сказала я. – Ты же сам твердишь, что мечтаешь отдать мне должок за перевод той занудной статьи про эмбрионы и искусственное оплодотворение. Вот и расплачивайся.
– А почему бы нам не пожениться по-настоящему? – вдруг предложил Сеня.
– Я сказала, что ты словенец. Усек?
– Ну и что? Уедем на лето к бабушке в Одессу, а сами скажем, что посетили Братиславу.
– Возьми атлас Восточной Европы и запасись шпаргалками.
– А ты пустишь меня к себе в постельку? Должен же я знать, какой мне предлагают товар. Послушай, я каждый вечер мою уши и стригу в ноздрях волосы, чтоб не храпеть.
– У меня односпальная кровать.
– А как же тот, для кого этот небольшой водевильчик? Ты что, стелила ему на половике в прихожей?
В чем, в чем, а в сообразительности Сеньке не откажешь.
– Мы спали по очереди. Сейчас это очень модно.
– Тогда хотя бы устрой в мою честь званый обед. Обожаю фаршированного судака, сациви из рябчиков и «Бужоле» урожая одна тысяча девятьсот лохматого года.
– Надень костюм и галстук. И побрызгай под мышками дезодорантом. До завтра.
Я швырнула трубку и схватилась за пачку с сигаретами. Я почему-то вспомнила о том, что в роддоме, как неоднократно хвалилась мама, была самым крепким и голосистым младенцем. «Доктор сказал, что не встречал такого ребенка за всю свою многолетнюю практику, – с какой-то особенной гордостью рассказывала мама друзьям и знакомым. – Ей еще и недели не было, а она уже вертела во все стороны головой и ноги задирала как в канкане. А все потому, что, по словам доктора, в Лоре заложена огромная жажда жить, помноженная на данную природой кипучую энергию».
Мне на самом деле вдруг ужасно захотелось выжить. Сама не знаю, почему.
Премьера спектакля прошла на «ура». Пользуясь правами жениха, Сенька умудрился несколько раз меня поцеловать. У него оказался роскошный «словенский» акцент, густая светло-русая шевелюра – этот хохмач даже волосы ради такого случая осветлил, что, кстати, ему очень шло. Мама просто глаз не могла отвести от его волос. К тому же он обладал красноречием политического деятеля эпохи ранней перестройки, и Игорь был в полном отпаде – Сенька соглашался со всеми его доводами и то и дело почти искренне изумлялся «интеллектуальному менталитету» (именно так он и выражался) брата-славянина.
– Этот твой Янез очень даже милый парень и к тому же с ясной головой, – сказала на следующее утро мама. – Но как нам все-таки поступить с Денисом?
– Я познакомлю их. Увидишь, они понравятся друг другу.
– Ты серьезно, Мурзик?
– Не знаю. – В этот момент через открытую балконную дверь донеслись звуки Первого фортепьянного концерта Листа, и я съежилась от боли. – Янез очень любит классическую музыку. Мы обязательно сходим с ним на концерт Дениса.
– Нельзя быть такой жестокой, Мурзик. Тебе это не идет.
– А что мне идет, мама? Слезы и монашеское смирение? – вдруг прорвало меня.
– Я так и знала. Нет, Мурзик, не делай этого, слышишь? Я имею в виду твое скоропалительное замужество. Понимаю: ты хочешь сделать больно Денису, но на самом деле ты делаешь больно себе… Мурзик, родной, обдумай все хорошенько, – ныла мама. – Вы оба еще так молоды и наивны. Настоящие Ромео и Джульетта.
Это было слишком.
– Я опаздываю на лекцию, мама! – Я со всего маху ударила кулаком по рычагу. Я на самом деле через две минуты выскочила из дома, но спешила я не на лекцию.
Ноги сами принесли меня к консерватории. Из раскрытых окон слышалась музыка, наполнявшая весенний воздух сладкими грезами. Я и по сей день считаю музыку самым утонченным и искренним из всех видов искусства.
Я думала о том, что Денис был моим первым мужчиной и меня невольно увлекла чувственная сторона любви, то есть, выражаясь по-нынешнему, я оказалась сексуальной девочкой. Возможно, если бы на его месте оказался другой, тот же «Янез», я бы тоже смогла влюбиться в него только из-за того, что он подарил мне эти удивительные новые ощущения. Но как, как это проверить? Даже затылок свело от всех этих размышлений и вопросов. Главное было в том, что я и мысли не допускала, что смогу в ближайшем будущем лечь в постель с каким-то мужчиной.
Но тут я вдруг вспомнила про серебряную цепочку со сломанным замком, которую обнаружила под тахтой в комнате Дениса, и бросилась к автомату.
«Янез» упоил меня французским шампанским и стал раздевать. Мы стояли перед большим зеркалом в спальне его родителей – они где-то отдыхали, – на туалетном столике горели две толстые красные свечи. Мы были очень красивой парой – я усекла это даже моими насквозь прошампанированными мозгами. Потом, когда мы оба остались в одних трусиках, «Янез» стиснул меня за плечи и поцеловал, жадно и немного неуклюже. Я сама была виновата, что так вышло, – отстранилась в самый последний момент.
– Выпьем еще шампанского. – Он подтолкнул меня к кровати, наполнил бокалы, лег рядом, не касаясь меня, и поставил мне на грудь бокал. – Я думал, ты такая… современная.
– Разочарован? – Я с трудом ворочала отяжелевшим языком.
– И да, и нет.
– Объясни, пожалуйста.
Он вздохнул.
– У нас не может быть серьезно. А потому я скорее разочарован.
– Неужели ты хочешь, чтоб у нас было серьезно?
– Это зависит не от меня. И даже не от тебя, девочка.
«Янез» протянул руку и ласково погладил меня по щеке.
– Ты хороший.
Вместо того, чтоб улыбнуться ему, я всхлипнула.
– Я так и знал, что ты это скажешь. Одевайся, и я провожу тебя домой.
Он потянул меня за руку.
– Отстань. Я буду спать здесь. Я не хочу домой.
– Ты думаешь, я мумия Тутанхамона? Я не смогу лежать рядом с тобой и сохранять нормальное кровяное давление.
– Погаси свечи и дай мне руку, – сказала я.
Он так и сделал. Он лежал на боку лицом ко мне и прерывисто дышал. Я взяла его руку и прижала к своей груди. Я делала так в детстве с маминой рукой. Когда мне было очень плохо.
– Я бы с удовольствием сделал этому типу обрезание садовым ножом, – сказал «Янез» и придвинулся ко мне. – Ты такая… нездешняя. Если бы я не был старым гомиком, я бы изнасиловал тебя с особой изощренностью.
Я чувствовала, как бешено колотится его сердце.
Вдруг он протянул вторую руку и стал осторожно теребить золотую цепочку у меня на шее.
– Прости! – воскликнул он. – Я сломал замок. Я куплю тебе завтра новую.
– Иди сюда, – прошептала я и до крови прикусила губу.
– Денис разыскивал тебя повсюду. Ты где пропадала? – кричала в мое ухо мама. Я отодвинула трубку на несколько сантиметров – меня раздражают глупые вопросы, к тому же заданные, когда мой рот набит «пепсодентом».
