Текст книги "Лестница к звездам"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Я ыла ы Янеа, – сказала я, стараясь, чтоб зубная паста не проникла мне в горло – иначе меня вывернет наизнанку.
– Значит, это все-таки правда. – Мама была расстроена. – А что у тебя с голосом?
Я уже успела прополоскать рот – у меня очень длинный шнур, и я могу разговаривать по телефону даже с лестничной площадки, – а потому мой ответ отличался великолепной дикцией:
– Карл у Клары украл кораллы. И наоборот. Словом, они квиты. Мамочка, ты не знаешь, где можно починить замок на цепочке?
– Золото или серебро?
Я нервно хихикнула.
– Вообще-то не ломай себе голову – Янез купит мне новую. Знаешь, эти словенцы замечательные любовники.
– Я рада за тебя, Мурзик. – По ее голосу этого совсем не чувствовалось. – Денис сказал, что оба концерта прошли с большим успехом. Он играл Листа и…
– Мамуля, а тебе нравится ламбада? – спросила я и стала насвистывать нехитрую похотливую мелодию. – Янез обалденно танцует. Мы вчера тащились в дискотеке.
– Мурзик, следи за своей лексикой. Ты как-никак филолог.
– А на фига мне это? – продолжала выпендриваться я. – Сегодня празднуем в «Интерконтинентале». Ты там когда-нибудь была?
Мама вздохнула. Не потому, что она никогда не была в самом фешенебельном по тем временам ресторане гостиницы «Международная» – моя мама не из тех, кто может завидовать, уж тем более собственной дочери, – она поняла каким-то чутьем, что происходит со мной на самом деле.
– Я скажу Денису, что ты уехала… ммм… предположим, в Тбилиси к подружке.
– Скажи ему все как есть, мама.
– Мурзик, вам так или иначе не избежать объяснения.
– Мне нечего объяснять. Тем более ему. Разлюбила – и все. Просто, как этот мир.
– Все не так уж и просто, деточка.
– В таком случае не будем еще больше усложнять. Пока, мамочка. Я еще не красилась, а Янез через полчаса будет здесь. Целую.
Я положила трубку и спрятала лицо в ладонях. Меня словно несло куда-то помимо собственной воли. На бешеной скорости, по ухабам и бездорожью. Увы, я уже не смогла бы остановиться.
Я отключила телефон и погасила во всей квартире свет. Легла на ковер. Закрыла глаза. Пусть думают, что меня нет. Меня ведь на самом деле нет. А где же я?..
Мне вдруг ужасно захотелось очутиться возле Дениса. Чтоб он отругал меня, даже побил. Я страдала физически от того, что не могла очутиться с ним рядом. Мне так не доставало его прикосновений – каких угодно. Я корчилась от боли, которая все глубже и глубже проникала в меня. Но я не имела права позволять этой боли взять над собой верх. Я вскочила, включила телефон и набрала номер «Янеза». Это оказалось так просто. Я почувствовала опустошительное облегчение.
– Нужно поговорить, Мурзик.
– Валяй, мамочка.
– Ты одна?
– Пока да. У тебя минут пятнадцать – Янез бреется.
– Послушай, Мурзик, все это слишком серьезно. Он просит, чтоб ты уделила ему хотя бы полчаса. Он несколько раз звонил нам среди ночи. Как бы это не кончилось бедой, Мурзик.
– Не сгущай краски, мама.
Я вдруг ощутила, что у меня внутри все онемело от страха. Я представить себе не могла, что этот мир может существовать без Дениса.
– Ни в коем случае, Мурзик. Но ты ведь тоже этого не хочешь, правда?
– Но что я могу сделать? – в отчаянии спрашивала я себя, хоть и обращалась к маме.
– Он подъедет к нам через час-полтора. Ты не могла бы… найти какой-нибудь предлог?
– Ты толкаешь меня на преступление, мама Как-никак у нас медовый месяц. – Это вышло ненатурально, и я скривилась от презрения к себе. – Я не хочу выглядеть…
– Не беспокойся. Я сказала Денису, что ты заедешь ко мне за кое-какими вещами. Ты ничего не знаешь.
– Мама, я…
– Поверь мне, так будет лучше для вас обоих.
– Но мне кажется…
– Я жду тебя, Мурзик. И очень люблю.
Мама повесила трубку.
Я рассматривала себя в зеркале. Я осунулась и заметно похудела за последние дни. В глазах появилось что-то лихорадочное. Где-то в подсознании промелькнуло: «Что я наделала!» Я вдруг бросилась к шкафу, выгребла с полок все вещи и стала выбирать, что надеть, отвергая одну шмотку за другой. Наконец остановилась на скромном черном «мини». Ведь я же заехала к маме с занятий…
Я вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Мама поспешила в прихожую. Я метнулась к бару, налила полстакана «Чинзано», выпила залпом. Я едва успела дойти до дивана, как Денис влетел в комнату. Небритый, неряшливый… Но черт возьми, это ему ужасно шло.
– О, привет. – Я встала ему навстречу. – Вот уж не ожидала. Хочешь выпить? – молола я с бессмысленностью автомата.
– Я за рулем, – буркнул он. – Что ты еще отмочила? Отвечай!
– Я тебя не понимаю.
– Не прикидывайся! – Он схватил меня за руку и потащил к двери. – Поговорим в машине.
– Я не могу. За мной должны заехать. – Я послушно шла за Денисом. Мама делала мне какие-то знаки с порога кухни.
Денис зажал меня в угол лифта и больно впился мне в губы. Я вскрикнула – я чуть не потеряла сознание от восторга. Он меня не понял.
– Ага, больно? Думаешь, мне не больно?
Он со всего маху захлопнул дверцы – сначала мою, потом свою, со злостью воткнул ключи и с ходу дал высокие обороты. Машина мчалась на сумасшедшей скорости. С заляпанным грязью из луж ветровым стеклом не успевали справиться работавшие со скоростью взбесившегося маятника «дворники».
– Дура! Идиотка! Ну что ты наделала? – Он ругался матом, стучал кулаками по рулю, я пребывала в каком-то коматозном отупении. Наконец «Тойота» выскочила на Университетский и понеслась, подхваченная зеленой волной светофоров. В мгновение ока мы очутились на Киевском шоссе. Впереди один за другим рвались в небо самолеты. Денис вдруг, почти не тормозя, свернул вправо, съехал с насыпи. Потом резко рванул ручной тормоз, и мотор заглох. Нас окружал прозрачный березовый лес.
– Ну. – Он повернулся всем корпусом ко мне. – Говори, что будем делать?
– Не знаю, – сказала я и опустила глаза.
– Стыдно?
– Очень.
Мне в лицо бросилась кровь.
– Ты сделала это мне назло? – допытывался он.
– Нет. Я люблю Янеза.
– Глупости. Ну, трахнул он тебя пару раз, так неужели стоит ради этого надевать на себя цепи?
– Не надо меня оскорблять. У тебя нет такого права.
– Есть. Я сам хотел на тебе жениться. Просто я думал, мы еще молодые и нам рано связывать себя какими бы то ни было узами. Брак – могила любви. А я хотел… Черт, какая теперь разница, чего я хотел!
– Я тоже хотела, чтоб наша любовь длилась вечно. Но это оказалось невозможным.
– Почему? – Он смотрел на меня удивленно и растерянно. – Я ни на секунду не переставал тебя любить.
– Ты любил меня даже тогда, когда ласкал ту женщину, у которой сломался замок на цепочке.
– Я забыл об этом напрочь. О тебе я не смогу забыть. Никогда.
Денис потянулся ко мне губами, и я послушно подставила свои. Потом мы, естественно, занимались любовью. Неподалеку шумело шоссе, сквозь голые березовые ветки тревожно поблескивало голубое небо.
– Улетим на пару дней в Сочи?
Он взял в ладони мое лицо, заглянул в глаза.
– Да, – загипнотизированно ответила я. – Только у меня нет ни паспорта, ни денег.
– Пустяки. У меня дядька работает в аэропорту. Большой начальник. Машину поставит на личную стоянку.
Через каких-то два часа мы уже сидели в самолете, который выруливал на взлетную полосу. Разумеется, я не успела предупредить маму – мы просто не отлипали друг от друга и все время целовались.
– Ну вот, я наставил твоему Янезу рога. – У Дениса было по-детски самодовольное выражение лица. – Интересно, и где это ты откопала хмыря с таким шершавым именем?
– Я знаю его дольше, чем тебя.
– Почему ты никогда не рассказывала мне о нем?
Казалось, Денис был готов вцепиться мне в горло. Его глаза снова метали громы и молнии.
– А что было рассказывать?
– Ну да, он такое ничтожество, что нечего рассказывать. Почему ты не спала с ним раньше?
Я пожала плечами. Я сама не знала ответа на этот вопрос. Сеня был любимцем женщин и всегда благоволил ко мне. Наверное, мне просто не пришло в голову с ним переспать.
– Ты стала похотливой и развратной. Ты не можешь обходиться без мужчины. Я прав? Отвечай!
На нас смотрели. Но Дениса это только раззадоривало.
– Я не могу без тебя, – вдруг сказала я. – А ты… ты…
Я разрыдалась у него на груди.
Эти два дня и две ночи были для меня сплошным праздником. Море лениво ворчало под нашим балконом, все вокруг цвело, благоухало. Мы заказывали еду и вино в номер. За эти два дня мы вышли из нашей комнаты всего на двадцать минут – купить в ларьке внизу пасту и зубные щетки.
– Интересно, что ты скажешь своему Янезу? – спросил Денис, подавая мне бокал с «Хванчкарой». – Уж, наверное, не правду.
– Он ничего не спросит.
– То есть как?
Денис глянул на меня так, словно от моего ответа зависело, встанет ли завтра солнце.
– Я тебе наврала. Я не выходила замуж.
Он готов был меня задушить. «Хванчкара» расплескалась по подушкам и простыне. Он сдавил обеими руками мое горло. И очень больно.
– Решила подергать меня за веревочку? Не выйдет! Не выйдет!
Он толкнул меня со всей силы в грудь и выскочил на балкон в чем мама родила. На улице было прохладно и шел дождь.
Я терла шею – наверняка будут синяки. И это называется любовью.
– Мы сию минуту летим в Москву.
Он бросился к шкафу, сдернул с вешалки джинсы и рубашку.
– Как хочешь.
Я медленно вылезла из постели.
– Ты решила привязать меня к себе на всю жизнь.
– Только этого мне не хватало, – огрызнулась я.
– Ты настоящая эгоцентристка. Ты отрываешь меня от занятий. Ты ревнуешь меня к музыке. Согласись, ты ведь ревнуешь меня к музыке?
Я улыбнулась. Все это напоминало пошлую семейную ссору. Я насмотрелась их в детстве.
– А мне вовсе не смешно. У меня через неделю концерт в Доме ученых, я же вместо того, чтобы учить сонату Прокофьева, провожу время в постели с капризной себялюбивой девицей. Ты не представляешь, сколько я потратил на тебя энергии.
– Представляю. Но это была твоя идея сорваться в Сочи.
– Я думал, ты на самом деле вышла замуж.
– Не вижу разницы. Я все равно тебе изменила. Так что мы теперь квиты, – зло выпалила я и стала натягивать колготки.
Он стоял надо мной босой и в джинсах. Казалось, он потерял дар речи от какого-то нахлынувшего на него сильного чувства. Его взгляд жег мне затылок.
– Шлюха, вот ты кто! Получай!
Он ударил меня наотмашь. Я упала на ковер и осталась там лежать. Я просто не представляла, как вести себя в подобной ситуации.
Не прошло и секунды, как Денис очутился рядом. Он покрывал мое тело поцелуями. Самое ужасное было в том, что они меня возбуждали как никогда. Я не могла себе представить, что не просто стерплю побои от любимого человека, а еще и заведусь от этого. Словом, в душе русской бабы царит настоящая темь.
– Ну почему ты не вышла замуж за своего пианиста? – допытывался за утренним кофе Винченцо. В баре были только мы и пара пожилых немцев, которые с жадностью поглощали теплые булочки с маслом и ветчиной. – Ты его очень любила, бамбина. И он тебя тоже. У вас была такая… пасьоне[9]. Очень большая пасьоне. Странные вы, русские.
– Наверное, этой твоей пасьоне мало для того, чтобы прожить вместе всю жизнь.
– Это ты права. – Винченцо вздохнул. – Я тоже так считаю: брак – это на всю жизнь. Общие дети, внуки, интересы. Скука и та общая. Я не знал, что Антонелла окажется такой порочной. Как ты думаешь, бамбина, почему одни люди порочные, а другие нет?
– Понятия не имею. Может, мы становимся порочными тогда, когда не находим удовлетворения в любви?
Винченцо задумался.
– Наверное, ты права, бамбина. Только одни от любовных страданий становятся святыми, а другие грешными. Почему ты не стала порочной, бамбина?
– Мне это не понравилось, Винченцо. Очень однообразное занятие.
Он хлопнул ладонью по столу и весело рассмеялся. Немцы повернули в нашу сторону головы, женщина что-то сказала мужчине. Оба неодобрительно поджали губы.
– Они нам позавидовали, бамбина. Они решили, мы порочные. Старые люди почему-то завидуют тем, кто любит порок.
– Откуда ты знаешь?
– Так говорил мой дедушка. Он был очень искренним человеком.
– Ты замечательно говоришь по-русски, Винченцо. Зачем тебе это? Для твоего бизнеса вполне бы хватило трех-четырех десятков слов.
Лицо итальянца приняло таинственное и вместе с тем торжественное выражение. Он пригладил выбившуюся прядку своих отнюдь не густых рыжевато-коричневых волос (если Винченцо их красил, то неизменно в один и тот же цвет) и изрек, глядя мне в глаза:
– Я полюбил русскую литературу. В ней очень много пасьоне. В вас, русских, вообще много пасьоне. Только она почему-то приносит вам горе и разочарование. Я очень интересуюсь Россией. Я бы хотел жениться на русской женщине. Такой умной и красивой, как ты, бамбина.
– Думаю, тебе будет не так уж трудно это осуществить. Многие русские девушки мечтают выйти замуж за итальянца.
– О, те девушки мне не нужны. – Он брезгливо поморщился. – Они путанки. Мои дети будут смеяться надо мной, если я женюсь на одной из этих девушек. К тому же я успел построить некоторые планы и даже позволил себе помечтать. Как ты думаешь, бамбина, в моем возрасте можно мечтать?
– Это опасно в любом возрасте, Винченцо. Особенно когда ты начинаешь путать мечты с реальностью.
– Я этого не боюсь, бамбина. Ты можешь делать из меня все что хочешь. Как говорят в России, можешь свить из меня веревки. Это серьезно, бамбина. И навсегда.
– Спасибо, Винченцо. – Я дотронулась до его руки и поспешила закурить. Его слова разбередили мне душу. – Только я, наверное, уже никого не смогу полюбить.
– Ты ошибаешься, Лора. Ты еще очень молодая. Но если ты не сможешь меня полюбить, это тоже неплохо – мы с тобой будем большими друзьями.
– Нет, Винченцо. Это несправедливо.
– Что ты имеешь в виду, бамбина?
– Когда один отдает, а другой только берет.
– Когда берут оба, это еще хуже. Откуда они будут брать?
– Ты философ, Винченцо. Почему ты занялся бизнесом?
– Так получилось. Если бы я стал магистром философии, я бы не встретил тебя. А я одно время очень хотел стать магистром философии. Давай выпьем по стаканчику «Вальполичеллы»[10]? – предложил он и, не дожидаясь моего ответа, взял с полки над стойкой бара темную бутыль. Она была вся в пыли и, похоже, стояла там со дня основания гостиницы. – Это вино делал мой дедушка. Они с бабушкой жили в Абруцци. Это такая область в центральной Италии, где растет замечательный виноград и благоухают миндальные рощи. Они оба умерли вскоре после войны. А вино осталось. Совсем немного. – Винченцо опорожнил бутыль до дна, получилось почти по полному маленькому стаканчику из толстого хрусталя. – Последний раз я пил его, когда поминал маму в день ее похорон. Думал, выпью остатки вина на свадьбе Аньезе, да только эта дурочка, наверное, останется в девках. Ей уже двадцать пять, а она все еще не замужем. Про таких говорят в Италии: перезрела, как персик, у которого нет хозяина.
– А мне уже тридцать, Винченцо.
– Э, хитрая ты какая, бамбина. – Он подморгнул мне и поднял свой стакан. – За тебя, русская лисичка. Чтоб ты и в пятьдесят осталась молодой. Ты и будешь всегда молодой.
Вино оказалось густым и очень крепким. Оно ударило прежде всего в голову, сделав ее легкой. Я вдруг подумала о том, что, наверное, не зря приехала в Италию – меня с детства притягивала эта страна. Оказалось, у меня здесь есть настоящие друзья. Такие, как Винченцо, например. Увы, я тут же вспомнила, что где-то совсем рядом, возможно, еще ближе, чем было в Москве, – Денис. По мне прокатилась волна дрожи. Воистину судьба любит, мягко выражаясь, подтрунивать над нами.
– А тебе не кажется, бамбина, что этот дружок-пианист – твоя судьба? – неожиданно спросил Винченцо и пристально посмотрел на меня.
– Нет, не кажется. Между прочим, тебе нет никакого смысла убеждать меня в этом.
– Хорошо, больше не буду. И на его концерт не стану тебя приглашать. А сам пойду. Обязательно.
– Возьми меня с собой.
– С удовольствием. – На лице итальянца расплылась довольная улыбка. – Ты давно не была на его концерте?
– Семь лет. Последний раз я слушала его в Ферраре. Пятнадцатого апреля. Завтра будет ровно семь лет.
Брови Винченцо стремительно взлетели вверх.
– Это судьба, бамбина. После того как вы расстались семь лет назад в Италии, вы вдруг встретились в самолете, который летит в эту страну. О, на такой сюжет можно сделать романтический фильм.
– Мне не до романтики, Винченцо.
Подъехал фургон с продуктами, и Винченцо, извинившись передо мной, занялся работой. Я встала, накинула на плечи шаль.
– У моря холодно, бамбина, – предупредил Винченцо, подняв голову от конторки. – Нас в этом году не балует хорошая погода.
– Ну и пускай.
Я решительно направилась к двери. Слишком уж много знал обо мне этот странный итальянец.
Ту улочку я отыскала без труда. На ней располагались виллы состоятельных людей. Сейчас, как и семь лет назад, почти все они пустовали. Улочка эта вела к морю. В самом конце ее стоял трехэтажный дом, похожий на теремок, каким я представляла его себе в детстве. Дом был типичным для современной итальянской архитектуры – с застекленными балконами, мансардой с большими окнами, плоской крышей, на которой так здорово загорать. Нетипичными были мои детские представления: царевич из русской сказки жил на итальянской вилле. Я постояла несколько минут возле дома, стараясь не переносить в настоящее то, что имело место семь лет назад. Мне это почти удалось, и я, довольная собой, направилась было в сторону пляжа, как вдруг из моего итальянского теремка полились звуки рояля. Это было слишком. Винченцо наверняка бы сказал, что вмешалась судьба.
Спрошу у него, кто здесь живет, подумала я, вслушиваясь в музыку. Это было современное сочинение, но в Италии даже искусство модерн ухитряется казаться романтичным.
Я заставила себя сделать несколько шагов в сторону моря. Потом побежала. Навстречу мне влажно дышала Адриатика.
На прошлое нужно смотреть как на прочитанную книгу. Сюжетная линия завершена, все продолжения, как правило, бывают банальны и пошлы, убеждала себя я, вглядываясь в морские дали. Гете выдумал Вертера, я – Дениса. Вполне возможно, что у Вертера был прототип, но он часто вел себя не так, как хотелось Гете. Тогда он, взяв за основу реального человека, создал своего любимого героя. То же самое сделала я. И почему-то очень разочаровалась, когда поняла, что люблю не Дениса, а человека с его внешностью, обаянием, талантами и так далее, но совершенно непонятного мне, а в чем-то даже чуждого. Во всем виновата только я. Я не умею любить. В представлениях о любви у меня сплошные штампы из литературы и кино.
На пляже не было ни души. До открытия сезона было минимум полтора месяца – на севере Италии лето наступает поздно, почти как в Подмосковье, хотя здесь, конечно же, иные критерии и требования к погоде. Вряд ли кто-то влезет в воду, температура которой ниже двадцати – двадцати двух градусов. Теплым по европейским стандартам море становится лишь к концу июня.
Я вспомнила, как мы с Денисом купались здесь семь лет назад. Я даже точно помнила дату – десятое апреля. Море вот так же штормило, на горизонте синело и хмурилось.
Вернее сказать, купались не мы, а я, но это уже детали. Так сказать, мелочи жизни.
Конкурс еще не закончился – дело в том, что Денис играл в третьем туре в самый первый день. Он выступил блестяще, но почему-то не был уверен в победе. Результаты должны были огласить через два дня.
У нас оставалось двадцать долларов. К счастью, за гостиницу мы уплатили вперед. В тот день мы купили бутылку дешевого аперитива, бананов, сыра. В нашей комнате был жуткая холодина – Винченцо экономил на отоплении, да и комната была угловой, подвластной всем ветрам.
Мы оделись под одеялом и жадно набросились на еду – это должно было стать нашим обедом и ужином. Аперитив горчил, но оказался достаточно крепким для того, чтобы мы опьянели после первого захода. Обрушившийся на угол дома порыв ветра громыхнул щитом неоновой вывески, застонал, запутавшись в колючих ветках пиний.
– Мы плечо к плечу у мачты против тысячи вдвоем, – процитировала я слова старой пиратской песни и добавила: – Море зовет меня на подвиги. Загадай желание.
– Есть.
– Тогда вперед.
Я сунула ноги в туфли и потянула на себя ручку двери.
– Ты сошла с ума.
– Нет. Если хочешь изображать болельщиков, надень свитер.
– Я не позволю тебе…
– Интересно, кто тебя спросит? – Я обернулась с порога и помахала Денису рукой. – Чао, мальчиша.
Он сдернул с едва теплой батареи полотенце, сунул в карман джинсов недопитую бутылку. Мы сбежали по лестнице в холл. Я направилась прямо к двери, Денис задержался возле автомата с сигаретами.
В лицо ударил пропахший морем ветер. Я шла, рассекая его грудью, и думала о том, что мир принадлежит нам двоим. Денис скоро станет знаменитым. Славу он разделит со мной. Нет, он положит ее к моим ногам. Ведь он повторял все время, что стал амбициозным с тех пор, как встретил меня. А как-то под рюмку сказал: «Я делаю все это только ради тебя». Итак, я шла навстречу морю, раздувая ноздри. Мне казалось, я вот-вот взлечу. Я оглянулась и протянула руку Денису – уж если взлетать, так вдвоем.
Мы быстро разделись и, держась за руки, вошли в воду. Она показалась мне совсем не холодной, хотя все тело и покрылось мурашками.
– Возвращаемся, – сказал Денис, когда мы были по колено в воде.
– Без меня.
Я отпустила его руку, сделала рывок вперед и нырнула под набегавший вал. До сих пор помню это ощущение – словно скольжу животом по гладкому льду на космической скорости. Денис остался далеко позади, а потом мы и вовсе разминулись, очутившись в разных измерениях. Этот сумбур пронесся в моем мозгу за какие-то секунды. Я развернулась под водой и вынырнула лицом к берегу. Денис был в двух метрах от меня. Он стоял по щиколотку в воде, обхватив руками плечи. Меня огорчило, что он не нырнул за мной, хотя поначалу я и не думала об этом. Я бросилась на берег, вдруг ощутив стыд от того, что я голая, поспешила закутаться в полотенце. Денис решил, что мне очень холодно.
– Все-таки это настоящее безрассудство. Но я все равно тобой горжусь. – Он закутался в полотенце и стучал зубами. – Если мы не заболеем, буду гордиться еще больше.
Денис взял с лавки бутылку, глотнул прямо из горлышка аперитива, потом протянул ее мне.
…Я повернулась на сто восемьдесят градусов пошла в сторону отеля Воспоминания причинили мне чуть ли не физическую боль. Я пожалела, что приехала в Италию, хотя, как мне до сих пор казалось, мной и руководили не ностальгические мотивы. Тогда какие, спрашивается?
«Завтра уеду в Больцано к Элине и Марко, – решила я. – В Римини больше никогда в жизни не вернусь».
– Звонил твой дружок, бамбина, – сказал Винченцо, едва я переступила порог. – Просил передать, что оставит для тебя билет у капельдинера. Возьмешь меня с собой?
– Да, – сказала я и юркнула в коридор. Сердце радостно забилось.
«Успокойся, – уговаривала я себя. – Ты знаешь наперед, что будет. И даже в какой последовательности: вспышка страсти, охлаждение, измена, снова вспышка… Выдержишь ли?»
Раздался телефонный звонок. Я не спешила снять трубку – я была уверена, что звонит Винченцо.
– Где ты была? – услыхала я совсем рядом голос Дениса. – Этот шимпанзе тебе передал?
– Он понимает по-русски.
– Знаю. Пускай не подслушивает. Придешь?
– С Винченцо.
– С чего это вдруг?
– Он пригласил меня на твой концерт еще вчера.
– Надо же, какой меломан. – Он помолчал. Потом спросил совершенно другим – потеплевшим – голосом: – Ты где была?
– На пляже. Ты ведь знаешь: я обожаю море.
Он усмехнулся.
– Купалась?
Я усмехнулась ему в тон.
– Забыла взять полотенце.
Я смотрела на палас, которым быт застлан пол в комнате. Темно-серые, серые и бежевые ромбы чередовались с упрямой последовательностью в каждом новом ряду. Это было так похоже на наши с Денисом отношения, что впору было кричать от накатившей безысходности.
– В чем дело? Все не можешь простить?
– Могу. Но это не имеет никакого значения.
– Я тебя не понял. – В трубке что-то щелкнуло. Очевидно, Винченцо на самом деле нас подслушивал. – Повтори, что ты сказала.
– Я уезжаю завтра утром в Больцано.
– А… Хорошо. До вечера.
Он первый положил трубку.
– На тебя все смотрят, – сказал Винченцо, когда мы сели на свои места в амфитеатре. – В зале есть мои знакомые. Будут мне завидовать. – Он улыбнулся и похлопал меня по руке. – Поняла, почему я так хотел, чтобы ты пошла со мной на концерт? А?
– Спасибо, Винченцо, – пробормотала я, проникнувшись к нему благодарностью. – Ты настоящий друг.
Я представила, как мне было бы одиноко и плохо, если бы я пришла на этот концерт без Винченцо. А ведь я бы обязательно пришла.
– Я очень корыстный человек, Лора.
– В таком случае объясни, пожалуйста, почему ты так упорно пытался затащить меня именно на этот концерт? Мы с таким же успехом могли пойти в театр или куда-то еще.
Винченцо снова похлопал меня по руке, потом вдруг взял ее и прижал к губам. При этом обвел взглядом зал.
– Сама скоро поймешь, бамбина Лора. Ты умная и очень душевная. Я правильно употребил это прилагательное?
– Не знаю, что ты имел в виду.
– Я хотел сказать, что ты можешь все понять и не станешь осуждать ближнего. Потому что твой ближний тоже всего лишь обыкновенный человек. Мне так хочется посидеть с тобой вдвоем и кое-что тебе рассказать. И ты, если захочешь, мне расскажешь. Мне очень нужен друг, бамбина. Женщина-друг. Наверное, ты думаешь, что я помешан на сексе? Признайся, ты думаешь так?
Я вздохнула.
– Я тоже помешана на нем, Винченцо. Только об этом почему-то никто не догадывается. Наверное, я это слишком хорошо скрываю.
– Кажется, я понял тебя. – Он смотрел на меня растроганно. – Уверен, тебе очень непросто живется в этом мире.
Сантини подошел ко мне во время перерыва. Это был высокий мужчина неопределенного среднего возраста. Итальянского в нем было еще меньше, чем во мне, – на севере Италии очень распространен этот усредненно европейский тип.
– После концерта едем в «Касабланку», – сказал он, обменявшись со мной формальными любезностями. – Приходи в артистическую.
– Кто едет? – поинтересовалась я.
– Деннис, я и мои сестры. Ужин даю я.
– Меня пригласил Винченцо. Я дала согласие.
Сантини смерил Винченцо оценивающим взглядом.
– Деннис сказал, ты будешь свободна вечером.
– Он не понял меня. Передай ему спасибо.
– Скажешь все сама после концерта. Приходи в артистическую.
Он приложился к моей руке и растворился в толпе.
– Приду. Куда я денусь? – задумчиво проговорила я, обращаясь к самой себе, и взяла Винченцо под руку. – Нам пора.
– Что хотел от тебя этот человек? – спросил он, когда мы снова сидели на своих местах. Дело в том, что мы с Сантини разговаривали на английском.
– Пригласил в ресторан.
– Он импрессарио твоего друга. Почему ты не любишь его, бамбина?
Я прилежно изучала программку. Но отвязаться от Винченцо оказалось совсем не просто.
– Почему ты не согласилась пойти в ресторан со своим другом и этим человеком? – допытывался Винченцо.
– Я думала, ты не понимаешь по-английски.
– Я на самом деле не понимаю, бамбина. Но я хорошо знаю твое лицо. На нем все было написано.
– Я сказала, ты пригласил меня еще раньше. Если я не ошибаюсь, ты хотел посидеть со мной вдвоем за тихим домашним ужином и поговорить по душам. Так ведь?
Он смотрел на меня недоверчиво. Он хотел что-то сказать и наклонился в мою сторону, но в этот момент в зале погас свет и на сцену вышел Денис.
Я закрыла глаза. Если бы я могла еще и уши заткнуть.
Я не слышала «Обручение» с тех самых пор, как мы расстались. Эта музыка принадлежит Италии. В Италии она и звучит по-особенному пронзительно.
– Твой друг очень талантливый музыкант, – шепнул Винченцо, когда зал зааплодировал. – Но чего-то ему не хватает.
– Чего?
– Наверное, теплоты. Он никогда не был женат?
– Не знаю. Сам у него спроси.
Винченцо посмотрел на меня внимательно и, как мне показалось, осуждающе покачал головой.
– Ты не жалеешь, что не поехала в «Касабланку»? – спросил Винченцо, наливая в мой бокал почти бесцветное «Гави»[11].
– Хочешь сказать, там лучше кухня, чем у тебя? Что-то мне в это не верится, Винченцо.
– О, бамбина, ты уже шутишь. Это так хорошо. Это очень хорошо. Но твой друг выглядел расстроенным. Он наверняка рассчитывал на твое общество.
– Сантини сумеет его утешить. У него в каждом городе живут кузины и прочие путаны.
Я сказала это с неожиданной злостью. И выдала себя с головой.
– Каждый молодой мужчина думает, что новая женщина покажет ему что-то особенное, чего он не знает. Я тоже когда-то думал так, бамбина.
– А если ты любишь какую-то женщину и она отвечает тебе тем же, неужели ты пойдешь в бордель?
– Мужчина понимает любовь не совсем так, как женщина.
Стараясь не расплескать вино, он поставил свой бокал на подставку.
– Ты не ответил на мой вопрос, Винченцо.
Он снова взял бокал, сделал из него глоток, посмаковал во рту.
– Хорошее вино, но немного пресное. Я ходил в бордель, когда мы с Антонеллой только поженились.
– Теперь я понимаю, почему она связалась с лесбиянками. У женщин душа гораздо тоньше.
– Нет, бамбина, сегодня мы будем пить «Дольчетто»[12]. – Он откупорил бутылку, налил мне полбокала и улыбнулся. – Попробуй, бамбина. Думаю, тебе понравится. Мне кажется, оно чем-то похоже на тебя. По крайней мере у этого вина какой-то особенный аромат. После него не захочется другого. Я ответил на твой вопрос, бамбина?
– Да.
– А теперь твоя очередь отвечать на мой вопрос. Ты сделаешь это, бамбина?
– Постараюсь. Если буду знать, как ответить.
– Ты знаешь. – Он выпил свой бокал медленно, наслаждаясь каждым глотком. – Ты тоже выпей. У меня к тебе очень смелый вопрос. Готова? – Он щелкнул зажигалкой, зажег от нее две свечи на столе и погасил настольную лампу на подоконнике. – Когда твой друг изменил тебе в первый раз, ты отплатила ему тем же?
Я молча кивнула и опустила глаза. Я поняла вдруг, что совершила тогда непростительную глупость.
– То-то же.
В голосе Винченцо не было торжества.
– Но почему я должна прощать? – все-таки спросила я.
– Потому что ты его любишь.
– А он? Он бы меня простил?
– Вряд ли. Это очень трудно, почти невозможно. Но его ты бы смогла простить, бамбина.
– Но я бы наверняка не смогла сделать это во второй раз.
– Его могло бы не быть.
– Я поняла тебя, Винченцо. Ты, вероятно, прав. Но я, как ты знаешь, так не сделала.
– Есть женщины, от которых мужчины не уходят никогда, – рассуждал Винченцо. – Наоборот, с годами они привязываются к ним все больше и больше.
– Я не из той породы.
– Как знать. – Винченцо смотрел на меня с какой-то укоризной. – Мне кажется, ты недооцениваешь себя, бамбина.
– Завтра утром уеду в Больцано, – сказала я и почему-то вздохнула. – У тебя есть расписание поездов?
