Текст книги "Лестница к звездам"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Ева снова очутилась в кишащем чудовищами мраке…

Утро было на редкость безмятежным и тихим. Как будто ей все приснилось… Она нежилась в постели на веранде, откуда ей был виден кусочек голубого неба сквозь виноградные листья, и прокручивала в памяти свой «сон». Муж с дочкой ушли на пляж. «Спать, спать, – велела себе Ева. – Может, все снова приснится…» Она погружалась в безмятежное состояние, фоном которого был солнечный свет сквозь листья винограда и затихающий шум морского прибоя.

– Тс-сс… – Адам стоял над ней, приложив к губам палец. – Я хочу к тебе.

Она инстинктивно подвинулась. Ее тело было сухим и горячим и пахло сеном – резко, жарко, дурманно.

– Я люблю тебя, Ева. Я люблю тебя… Люблю тебя… люблю…

Шепот окутывал ее со всех сторон. Потом настал миг, когда ей показалось, что она умрет, если этот восторг продлится еще хотя бы мгновение. Кажется, она на самом деле умерла. Чтобы сразу же воскреснуть для наслаждения под поцелуями Адама.

– Прости. Прости меня. Я даже не спросил твоего согласия. Все получилось словно помимо моей воли. Ты изумительная, Ева.

Адам как одержимый целовал ее грудь.

– Это было так… волшебно. – У нее не было сил говорить. Она судорожно глотнула воздуха. – Что ты сделал со мной, Адам?

– Мне кажется, я только что вышел отсюда. – Адам накрыл своей горячей лодонью ее трепещущее лоно. – Это… это так чудесно – быть рожденным Евой.

Она крепко зажала ногами его руку и подтянула пятки к ягодицам.

– Адам, мы согрешили, да?

– Нет. То есть да. Но если это называется грехом, мне очень жаль праведников.

Она тихо рассмеялась.

– А если нас застанут? За этим грехом? Что с нами сделают?

– Не знаю. У меня плохо работает фантазия. Думаю, свяжут вместе и бросят на съедение акулам. Или побьют камнями и выгонят из дома. Я хочу сказать, из человеческого общества.

– И мы будем жить в пещере, Адам. Я буду ждать тебя у очага с охоты.

Адам приподнялся, встал на колени и, упершись ладонями в коленки Евы, с силой развел их в разные стороны. Он скользнул по ней взглядом и замер, поразившись красоте ее затаившегося в ожидании лона.

– Возьми же меня, Адам, – низким хриплым голосом произнесла Ева. – Всю, без остатка.

К вечеру того дня Адам появился на пляже. Он уже привык к затаенно восхищенным взглядам, которые бросали на него представительницы женского пола, особенно его сверстницы. Для них Адам был суперменом. Они были готовы откликнуться на первый его зов. Но Адам никого не собирался никуда звать – он пришел на пляж из-за Евы. Увы, он даже представить себе не мог, какому испытанию себя подвергает.

Ева сидела на клетчатом покрывале рядом с мужем. Его физиономия выражала неколебимую уверенность в том, что все принадлежит ему, лишь ему одному: жена, дочь, этот вечер, море – все настоящее, прошлое и будущее.

Ева скользнула по Адаму наигранно равнодушным взглядом. Потом еще раз и еще. Она замечательно играла свою роль. Ему было бы не так муторно, играй она чуть хуже.

Когда Адам вылез из воды, Ева сидела одна. В той самой позе – подбородок на коленях, – с которой, как он считал, между ними все началось. Она не смотрела в его сторону, хотя он знал, что она замечает каждое его движение. Зато стоявшая от нее в двух шагах девочка смотрела на Адама во все глаза. И не собиралась скрывать своего интереса к нему. Адам, конечно же, понял, что это дочка Евы, хотя она едва ли была похожа на мать. У девочки было капризное выражение лица. Адаму вдруг показалось, что сейчас она подойдет к матери и скажет, указывая пальцем на него: «Купи мне эту игрушку!» И даже топнет ногой.

Когда Адам обернулся, уходя с пляжа, девочка на самом деле что-то говорила Еве. Теперь они обе смотрели в его сторону. Они показались ему в тот момент слишком похожими друг на Друга.

Адам уединился в своей зеленой резиденции с «Портретом Дориана Грея». Он любил читать Уайлда в оригинале, хотя говорил по-английски неважно – лень было насиловать память из-за такого пустячного занятия, как подыскивание слов. Он не понял ничего из прочитанного, кинул книжку под кровать и уставился в свой провисший от дождя потолок.

Вокруг него ошалело стрекотали цикады. В небе светили далекие звезды. Мир остался таким же невежественным и равнодушным к человеку, каким был всегда. Теперь Адама выводило из себя его равнодушие. Еще вчера утром мир казался ему объемным и осмысленным. Теперь он был плосок и примитивен. Как площадка для игры в теннис. И ему еще целый месяц томиться здесь. А потом?.. Это «потом» казалось ему листом грязной оберточной бумаги на мокрой мостовой.

Незаметно для себя он задремал. Проснулся от пустоты во всем теле. Нудно подташнивало. «Лечу в самолете, попавшем в болтанку», – подумал он и снова заснул.

…Раздался какой-то звук, и Адам встрепенулся. Где-то поблизости хрустнула ветка. Адам приподнялся на локтях и огляделся. Там, за шатром ореховых веток, все было блекло подсвечено бледным лунным светом. Снова раздался хруст. Адам вскочил и, повинуясь неосознанному инстинкту, бросился в ту сторону.

Ева стояла возле персикового деревца. Она была в чем-то белом и длинном. Адаму показалось, что он свихнулся. Но тут Ева протянула к нему руки и сказала:

– Слава Богу! Я попала туда, куда хотела попасть.

Он подхватил ее на руки и понес в свой шатер.

Она вся дрожала.

– Одежда в комнате. Я ведь не собиралась к тебе, Адам, – говорила она, свернувшись калачиком у него на груди. – Вечером я дала себе слово выкинуть все из головы. Но это какое-то колдовство. Ты не Адам, а Мефистофель.

Адам пребывал в приятном опьянении, разлившемся по его телу. Ему не хотелось ни говорить, ни шевелиться, ни что-либо чувствовать.

– Ты ведь не осуждаешь меня, правда? Я сама себя не узнаю. Еще вчера утром я бы не поверила, что на свете существует такое.

– Я тоже.

– Это от Бога.

– Наверное.

– Он добрый. Он щедрый. Только потом…

– Что потом?

– Он заставит расплатиться за все.

– Пускай. За это можно заплатить. Ева… Может, это любовь?

– Может…

Он расстегнул пуговицы на ее рубашке, достал упругую душистую грудь и жадно впился в нее губами, зубами, всем ртом.

– Ты для меня все на свете, Ева. Все, чем может быть женщина, – прошептал он, оторвавшись на короткий миг от ее груди.

– Я только сейчас поняла, что не была настоящей матерью. Ты слышишь меня? Я играла в нее. Адам, я хочу быть твоей матерью. Только тогда все это будет называться кровосмесительством. Но ведь мы и так чего только не натворили… Грехом больше, грехом меньше – какая разница?

Он вдруг крепко стиснул ее бедра и заставил вытянуть ноги. Потом стал поднимать рубашку. Когда ее прохладные груди соприкоснулись с его телом, он испустил стон. Ему показалось, кожа на его собственной груди истончилась и соски Евы теперь касались каких-то нервов. Сладкая судорога распространялась во все без исключения части тела. Даже в кончики мизинцев на ногах.

– Адам, – прошептала Ева, – мне стыдно, но я… я хотела бы попробовать с тобой по-всякому. Я испорченная, да?

– Ты очень чистая, Ева.

– Правда?

Он лишь улыбнулся ей в ответ. Он просунул руки между их телами и взял в ладони груди Евы. И снова ее соски прожгли ему кожу и, коснувшись оголившегося нерва, передали по нему наслаждение каждой клеточке его существа. Он замер на несколько секунд. Потом рывком оттолкнул от себя Еву и приподнялся над ней на вытянутых руках.

– Мне страшно, Адам.

– Мне тоже.

– Ты все понял. Но ведь потом можно умереть. Лучше умереть, чем возвращаться туда.

– Лучше.

– Но ты еще совсем не жил, Адам.

– Без тебя не жизнь, Ева.

– Ну, а если нам придется… Нет, я этого не переживу.

– Нас никто не сможет разлучить.

– Ты уверен в этом?

Он не ответил, медленно входя в нее…

«Если бы можно было остаться там навсегда», – промелькнуло в подсознании у Адама.

Он проспал до полудня. Проснувшись и почувствовав голодные спазмы в животе, пошел на кухню и поел прямо из кастрюль и сковородок.

Все, кроме тетки, ушли на пляж. Тетка сидела на веранде у самовара и что-то вязала. Адам заставил себя поговорить с ней о погоде и еще о чем-то совершенно отвлеченном, но привычном. Он чувствовал, ему просто необходимо зацепиться за какой-нибудь бугорок реальности. Тетка отметила, что Адам похудел. Правда, она и раньше неоднократно говорила ему об этом. Обойдя два раза вокруг большого обеденного стола, Адам подошел к распахнутому окну. Бывало, усевшись на подоконник этого обращенного в сторону гор окна и впитывая в себя все краски, запахи и прочие ощущения, Адам думал о том, как бы хорошо продлить каждую минуту здешнего времени в три или, еще лучше, в пять раз. Но и тогда вряд ли бы он успел получить полное наслаждение от лета. Теперь каждая прожитая минута была для него вроде серой без начала и конца веревки, вдоль которой он все шел и шел…

Адам присел к пианино. Взял аккорд в ля-миноре и почему-то вспомнил свернувшуюся у него на груди калачиком Еву. Потом начал играть до-минорную фантазию Моцарта. Сегодня она звучала особенно трагично и безысходно…

«Пойду на пляж – может, ее увижу». Он не выразил это свое желание словами, но именно таков был его смысл. Провел рукой по щекам – колется. Бриться не стал, отложив это занятие на вечер. Неведомо откуда всплыла надежда на то, что сегодня ночью к нему снова придет Ева.

На пляже было солнечно, обилие тел навевало скуку. Адам прочесал взглядом каждый уголок. Евы нигде не было. На клетчатом покрывале, лежа на животе, загорала Ася. Она вдруг подняла голову и нашла глазами Адама. Адам быстро отвел свои, но успел заметить во взгляде девочки удивление и укор. Евин муж играл в карты с мужчиной и женщиной на соседнем покрывале.

Адам разбежался и кинулся в воду.

Ее голова в белой шапочке покачивалась на волнах около буйков. Поблизости было еще несколько голов, и Адам решил, что риск выдать себя не так уж и велик. Он поплыл под водой, изредка выныривая. Он уже видел впереди себя плавно колыхающиеся в прозрачной бирюзе ноги Евы, нижнюю часть ее туловища. Евино тело было ослепительно золотистого цвета. Оно преломляло солнечные лучи и посылало их в глубину. Набрав побольше воздуха, он опустился метра на два с половиной и, сделав рывок вверх, перевернулся на спину…

Ему казалось, что сквозь его уши продели острый шампур. Он открыл глаза. Вместе с резкой болью появилось видение лица Евы. «Наверное, я утонул, – промелькнуло в голове. – Это уже в другом мире…»

– Ты жив, жив, – услышал он над собой. – Боже мой, ты жив!

Он понял, что лежит на дне шлюпки, а голова его – на коленях Евы.

– Нельзя, чтоб они…

– Да-да. Но сейчас это не имеет значения.

Лицо Евы было залито слезами. Он пересилил боль и сел.

В тот же момент шлюпка ткнулась носом в берег. Тут уже собралась толпа людей. Адам попытался встать. «Только бы меня не вырвало у нее на глазах», – подумал он. И потерял сознание.

Прошло два дня, прежде чем Адам поправился окончательно и перебрался из дома в свою зеленую резиденцию. Ему сказали, что его спасла какая-то девушка, но она куда-то пропала, едва спасательная шлюпка с Адамом пристала к берегу, и до сих пор никак себя не обнаружила.

Адам молча выслушивал слова восторженной благодарности в адрес Евы. Адам знал, что Ева навещала его каждую ночь. У него не было никаких иных доказательств их ночных свиданий, кроме того, что под утро ему становилось необыкновенно хорошо и радостно. Ему казалось, он летает, обнявшись с Евой. Им даже не приходится махать руками-крыльями – они прижимаются все тесней и тесней друг к другу и, невидимые снизу, совершают облет цветущих полей и лугов. Адам чувствовал присутствие Евы, ее прикосновения были так волшебно легки, что он боялся дышать, чтобы не спугнуть счастье. Он стремился продлить это наслаждение, и в то же время ему казалось, у них с Евой пропасть времени впереди – и на реальность, и на мечты. Болезнь, а главное – процесс выздоровления обострили в нем жажду к самым изощренным наслаждениям. А что может быть тоньше и изощреннее реальности, переработанной фантазией страстного душой и телом молодого человека в некую близкую к божественной субстанцию?

Наутро второго дня болезни Адам почувствовал такую тоску по Еве, что его еще слабые ноги понесли его к дому Евы. Он увидел через забор Еву, ее дочь и мужа за столом в саду. Ева тоже его увидела. Эгоистичное желание сейчас, сию секунду прикоснуться к Еве одержало верх над всем остальным. Он перемахнул через забор, упал перед Евой на колени, схватил ее руку и впился в нее губами.

Ева застенчиво улыбалась ему. Евин муж смотрел на него, как на родного брата. Евина дочь изо всех сил старалась привлечь к себе его внимание.

«Какой-то испокон века знакомый сюжет наизнанку, – подумал Адам. – Сколько раз в мечтах я спасал хорошеньких девчонок».

«Это так банально», – услышал он чей-то голос.

«Но все равно я куда естественней чувствовал бы себя в роли спасителя, чем спасенного, – возразил Адам. – Все-таки я мужчина».

Он поднял глаза на Еву и понял, что она страдает.

Он встал с колен, виновато улыбнулся и учтиво попрощался, пообещав зайти еще.

– Вы не обманете? – серьезно спросила дочь Евы. – Вы правда придете?

Упав с облаков грез на затоптанную лужайку бытия, Адам потащился домой и заполз в свой зеленый шатер зализывать раны.

«Почему так больно? – спрашивал он себя. – Ведь я же знал с самого начала, что у нее есть…»

Он не хотел даже мысленно произносить это отвратительное слово – «муж». Он вдруг почувствовал, что ему не хочется видеть Еву сегодня ночью. «Неужели она может быть с кем-то вот так же, как со мной?»

Он задохнулся от этой мысли. Ему захотелось вскочить, бежать… Куда? Некуда ему было бежать!..

Он вышел к столу для того, чтобы наговорить родственникам кучу гадостей и тем самым разрядиться. Разумеется, он не планировал это заранее – все случилось само собой.

Сестра, в адрес которой был сделан выпад на больную для нее тему волосатых ног, показала ему язык, нос и сказала:

– А я знаю, кто эта твоя русалка. Думаешь, какая-нибудь пикантная мадемуазель со стрижкой «гаврош» и в американском бикини? А вот и нет! Обыкновенная советская женщина. При муже и ребеночке. Муж у нее лы-сый. Ой, мама, он дерется!

Адам запустил в сестру арбузной скибкой, хотя раньше никогда не позволял себе подобного хамства по отношению к кому бы то ни было, а тем более к женщине, и выскочил из-за стола.

Выйдя за калитку, он направился куда глаза глядят. Неподалеку от дома он столкнулся с Асей.

– А я иду к вам, – сообщила она, глядя Адаму в глаза. – Только я не знаю, хорошо это или плохо.

– Здравствуйте.

Адам с трудом нашел подходящее для данного случая слово.

– Так вы думаете, это хорошо? Я только хотела отдать вам письмо и уйти. Но сейчас мне вдруг захотелось побыть с вами хотя бы пять минут. Можно?

– Можно, – буркнул Адам. – А где письмо?

– Вот.

Ася извлекла откуда-то из-под оборок сарафана белый квадратик.

– Оно…

– Нет, мама тут ни при чем. – Ася с ехидным пониманием поджала губы. – Письмо от меня.

Адам стал машинально разворачивать его, но Ася сказала:

– Прочитаете через пять минут. Когда я уйду.

– Хорошо.

Адам сунул письмо в нагрудный карман сорочки.

Он шел рядом с девочкой, стараясь не прикасаться к ней. Он чувствовал интуитивно, что девочки пятнадцати лет все случайное возводят в ранг предопределенного неведомой высшей силой.

– Быть может, вы проклянете меня, когда прочитаете письмо, – заговорила Ася. – Что ж, я к этому готова.

Адам хотел было сказать ей что-то вежливо-безликое, как Ася вдруг схватила его за локоть и потащила в сторону скамейки в кустах.

– Вон моя мама, – прошептала она. – Она не должна видеть нас вместе.

Они сели на скамейку и оказались в завидном положении тех, кто все видит, оставаясь при этом невидимым.

На Еве была широкополая шляпа и открытый сарафан из той же самой материи, что и Асин, но такого волнующего фасона, что у Адама дух захватило. Рядом с Евой шел молодой человек спортивного телосложения и нес ее соломенную сумку.

– Кто это? – громко вырвалось у Адама.

– Тс-с. Это Вольдемар. Папин кузен. Я была чуточку влюблена в него прошлым летом.

– А твоя мама? – спросил Адам, не глядя на девочку.

– Мама ни о чем не догадалась А, вы хотели узнать, как относится к Вольдемару моя мама? – дошло до Аси. – Думаю, он ей тоже немножко нравится. Он очень тонкий ценитель женщин. Так говорит мама. Но пустой как мячик.

– Это тоже ее слова?

Ася мельком посмотрела на него и промолчала.

Ева о чем-то увлеченно беседовала с Вольдемаром. Вдруг она глянула в сторону кустов, за которыми стояла их скамейка. Адам мог поклясться, что их глаза встретились. Ева испуганно отвела свои.

– Куда они идут? – Адам едва удержался от того, чтобы выскочить из своего убежища и преградить им дорогу.

– Обыкновенный светский променад. Убивают курортное время. Но мне совсем неинтересно говорить про них. – Ася капризно наморщила нос. – Никогда не поверю, что вас может интересовать, чем живет пожилая женщина.

– А уж тем более то, чем живут девчонки. До свидания.

Адам резко встал.

– Постойте! – Ася повисла на его руке. – Вы многого лишитесь, потеряв мою любовь. К тому же я умею мстить.

– Забавно.

Адам впервые посмотрел девочке в глаза. В них сверкали золотые искорки.

– Думаю, до этого у нас дело не дойдет. Но вы сперва прочитайте мое письмо. Вы поймете, что так, как я, вас никто никогда любить не будет. Прощайте!

На набережной Евы не было. Расстроенный Адам зашел в кафе-террасу. Здесь, как всегда, было многолюдно. Он взял двести граммов коньяка и сел в угол. Ему не хотелось читать Асино письмо, но перед ним зияла пустота времени. Он сделал глоток коньяка и развернул бумажку.

«Я увидела вас и сразу поняла, что дни моего никчемного существования кончились. Что в этой жизни все-таки есть смысл, только его почти невозможно найти. Но я нашла, нашла…» – читал Адам строчки, написанные совсем не детским почерком.

Дочитав письмо, которое оказалось длинным и перенасыщенным идеальной, выдуманной любовью, Адам поднял глаза и увидел сидевшую через столик от него Еву. Она потягивала из бокала вино и оживленно болтала с Вольдемаром, а он время от времени касался рукой ее плеча.

«И никто, никогда не посмеет прикоснуться ко мне живой и мертвой тоже, поскольку мое чувство к вам создает вокруг меня силовое поле такой необычайной мощи, что убьет насмерть любого другого, посмевшего войти в него», – вспомнились Адаму строчки из Асиного письма.

Неожиданно Ева повернула голову и помахала ему рукой. Адам в мгновение ока очутился за их столиком.

– Я испытываю необычайную нежность к этому мальчику, – сказала она и улыбнулась. – Как ты считаешь, Вольдемар, это противоестественно?

– Ни Боже мой, – покровительственным тоном сказал Вольдемар. – А как его зовут?

– Понятия не имею, – беспечно ответила Ева.

– Пойду принесу еще вина.

Вольдемар встал.

– Завтра мы должны уехать куда-нибудь. Иначе я больше не выдержу. Куда угодно, – быстро говорила Ева, сохраняя игривое выражение лица. – Приходи в девять тридцать на причал.

– А как же наше… инкогнито?

– Будь что будет. Тем более что все стихии на нашей стороне. И в первую очередь морская. Поплывем куда-нибудь морем. Оно укроет нас. Подскажет, что нам делать.

К столику приближался Вольдемар с бутылкой вина и шоколадкой. Адам опустил голову – он боялся, что его глаза все выдадут.

– Будь я хотя бы на десять лет моложе, я бы влюбилась в тебя по уши, – говорила Ева слегка заплетающимся от напряжения языком. – Преследовала бы тебя на каждом шагу, писала бы тебе любовные письма…

– Лучше в меня влюбись, – сказал Вольдемар. – Я с удовольствием разделю все твои причуды.

– Знаешь, дитя, в тебе есть что-то такое, что влечет меня к тебе со страшной силой. Ты ведь не обижаешься, что я называю тебя «дитя»? – Она едва заметно подмигнула ему. – Я пока сопротивляюсь, упираюсь изо всех сил, но они вот-вот иссякнут. Что тогда? Ха-ха, Вольдемар, как ты думаешь, что случится тогда?

– Ты упадешь в мои объятия. И чем скорей это случится, тем лучше.

Адам узнавал и не узнавал свою Еву. Перед ним была красивая, уверенная в себе и очень раскованная женщина. Но под этой производящей потрясающий внешний эффект оболочкой угадывалась другая Ева, затаившаяся в ожидании своего часа. Их часа.

– А что, если нам с тобой, дитя, на самом деле куда-нибудь смотаться? Ну, не на край света, а хотя бы в Ялту… Поведешь меня в ресторан. Все вокруг будут гадать, какие отношения нас связывают. Как ты думаешь, мой хороший, какие нас с тобой связывают отношения?

– Трогательные, – сказал Адам и залпом допил свой коньяк.

– Браво! – воскликнула Ева. – Вот видишь, кузен, я не зря отняла его у русалок. Он еще может мне пригодиться.

– Дома можешь сказать, что поехала в Ялту со мной, – великодушно разрешил Вольдемар. – Мне будет даже приятно.

– Ты позовешь меня в Ялту? – капризно спросила Ева. – Или ты, как и все мужчины, назначишь свидание и сам же на него опоздаешь, будешь клясться в вечной любви, а спать с другой, захочешь разлучить с мужем, но в последний момент скажешь: «Тебе с ним будет лучше, чем со мной»? Отвечай: ты сделаешь так, как делают в этом мире все?

– Я должен ответить на этот вопрос немедленно? – Адам смотрел Еве в глаза и удивлялся: в них не было теперь даже тени кокетства или игры. – Может, сперва позволишь заглянуть мне в книгу судеб на букву «А»?

– Почему именно на «А»? – удивился Вольдемар.

– Потому что придется начать с азов, – ответил Адам. – Аз есмь первый мужчина на Земле, не способный предать женщину. Даже под страхом кары Господней…

– Это ты здорово сказал. Очень! – Щеки Евы вспыхнули, и она сжала их ладонями. – А теперь загляни еще раз в эту книгу – теперь на букву «О».

Она смутилась и опустила глаза.

– Она была очень красивой и умной женщиной. Она любила его любовью, готовой на любые жертвы, кроме связанных с продолжением человеческого рода, – изрек Вольдемар и захлопал в ладоши.

– Она должна быть только его женщиной. Он будет ее единственным мужчиной. Он будет верен ей до гроба, – сказал Адам и, кивнув Еве, поспешно встал.

Асины размышления выплеснулись на страницы дневника.

«Любовь – самое святое на свете. Зачем же так опошлять ее?.. Женщина после двадцати пяти должна сидеть дома и вязать носки или вышивать. Любовь – это для юных, не искушенных телом и душой. Разве можно любить женщину, у которой уже кто-то был, которую кто-то уже целовал в губы, касался ее тела? Как Он мог предпочесть ее мне? У нее ведь уже был мужчина. Может, даже не один…

А вдруг Он связался с ней только для того, чтобы быть поближе ко мне? Ведь я еще не созрела для любви. Так все считают, кроме меня. Как же я ненавижу себя за то, что родилась так непростительно поздно! Будь мне сейчас хотя бы шестнадцать, и Он бы влюбился в меня, как безумный. Мы бы с ним скрылись от всего мира и жили бы только любовью. Но я Ему так или иначе все прощу – без Него жизнь кажется совсем пустой.

А может, отомстить им обоим? Рассказать про все отцу?.. Но тогда Он возненавидит меня навсегда. Господи, как же мне вынести эти страдания?»

– Я боюсь за Асю, – сказала как-то Ева, отдыхая на плече Адама после особенно бурных и продолжительных занятий любовью.

– Почему? – едва шевеля языком, спросил Адам.

– Мне кажется, она влюбилась.

– Это так и должно быть. Без любви жить тоскливо.

Он прижал Еву к себе и снова ощутил желание. Но решил накопить силы.

– Но дело в том, что она, мне кажется, влюбилась в тебя.

Адам тихо рассмеялся.

– Не веришь? Когда я прихожу от тебя, она меня обнюхивает, начинает целовать, потом отталкивает. Один раз она ударила меня по лицу. В ее глазах было столько ненависти.

– Но ведь я не могу…

Ева накрыла его рот ладошкой.

– Она моя дочь, понимаешь?

– И у тебя болит душа.

– Не в том дело. Хотя и в этом тоже. Ты знаешь, мне кажется… – Она замолчала и отстранилась.

– Что тебе кажется?

– Что вы рано или поздно станете… Нет, я не могу произнести этого слова. Все-таки она моя дочь.

– И что тогда?

– Тогда меня не станет, – решительно заявила Ева. – Я… я просто не переживу этого.

– Но это все фантазии. Мне кажется, Ася в конце концов поймет, что мы слишком мною значим друг для друга.

– Как раз это, мне кажется, и возбудило в ней любовь. Это… это словно неизлечимая заразная болезнь. – Ева вздохнула. – Бедная моя девочка.

– Я могу поговорить с ней.

Адам понял, что сказал самую настоящую глупость.

– Поговори… Адам!

Она смотрела на него испуганно и с мольбой.

– Что?

– Я очень боюсь той минуты, когда узнаю, что ты и Ася… – Она вскочила и стала с поспешностью одеваться. – Я… я не хочу знать об этом, понимаешь?

Когда такси остановилось возле дома Евы, Адам сказал:

– Этого никогда не случится. Но если…

– Что тогда?

– Я… я стану самым несчастным человеком на свете.

Однажды Ева позвонила в дверь квартиры Адама в первом часу ночи. Спали все, кроме матери Адама, которая и открыла ей дверь. Всего несколько слов, и она, до сего дня видевшая «ту женщину» мельком, была сражена ее очарованием и прониклась ее бедой. Она разбудила сына, и через пять минут Адам и Ева уже сидели в ожидавшем возле подъезда такси.

– Прости, что так. Ужасно захотелось увидеть тебя, – шептала Ева, прижимая к своей щеке его руку.

– Значит, Ася здорова?

– Да-да, с ней все в порядке. Спит как сурок. Мы пройдем в мою комнату босиком.

– А…

– Алексей наглотался снотворных. Последнее время его замучила бессонница. Завтра воскресенье, и раньше десяти никто не встанет. У нас с тобой целых девять часов.

Адам крепко прижал ее к себе. Он был восхищен и возбужден до крайности ее дерзостью: принимать любовника (как ни избегай этого слова, другого в данной ситуации подобрать трудно) в присутствии мужа!.. Когда они, пробравшись в комнату Евы, посрывали с себя одежду, им показалось, что вместе с ней на полу оказалась их старая кожа.

– Твоя мать прелесть. Она не только поверила в то, что Ася зовет тебя в бреду, она восприняла это как собственную беду, – шептала Ева, увлекая Адама за собой на ковер. – Ааа, я и не знала, как сладко, когда ты кусаешь мне живот. Еще, еще… Нет, я хочу так, как мы никогда не делали. На корточках… Так занимались любовью наши пращуры… – Она внезапно отстранилась от него.

– В чем дело, Ева?

– Я подумала о том, что…

Она прикусила язык. Она поняла вдруг, что ее Ася на самом деле заболеет. Да, она совершила колдовство, заложницей которого была ее собственная дочь, задействовала какие-то древние таинственные силы, сейчас разжигающие их экстаз заоблачного восторга. Завтра эти силы согласно все тому же неумолимому закону сохранения и превращения энергии потребуют расплаты.

Но мысль промелькнула и ушла. Сейчас Ева не боялась этих сил и ни о чем не жалела.

Когда сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату заползло неуютное московское утро, в его неверном свете лицо спящего Адама показалось ей почти чужим. Она со страхом подумала, что на самом деле никакими узами, кроме быстротечного восторга, они не связаны. И почувствовала странный упадок сил.

«Ведьма после Вальпургиевой ночи, – прошептала она. – Треклятый рассвет».

В день своего рождения Ася упросила Адама пойти с ней на каток. Ева не находила себе места от ревности. И от того, что она всеми силами пыталась подавить в себе эту ревность, та становилась лишь сильней.

«Глупо, мерзко, пошло, – твердила Ева. – Ася еще совсем девчонка. Мужчины его возраста девчонок не замечают. У них не может быть с ними никаких точек соприкосновения. Все появляется лишь с возрастом… Дрянь! Тоже мне, нашла предмет для поклонения. Это она мне назло… О Господи, какие глупости! Опомнись же, опомнись, Ева!..»

Эти призывы, ясное дело, были обращены к абсолютно глухому существу. Ева пекла, жарила, резала, сбивала. Усмехалась, всхлипывала, хлюпала носом, причесывалась, красила глаза…

За праздничным столом царило истерически шумное веселье. Захмелевший Алексей бросал недвусмысленные взгляды в сторону дочки и высокого красивого парня – они, как ему казалось, были замечательной парой. Однажды он даже поднялся, чтоб произнести за них тост, но, встретившись с Асиным взглядом, молча выпил свою рюмку и сел.

Между тем на катке между Адамом и Асей произошло своего рода объяснение, которое, разумеется, затеяла она.

– …Каждую минуту, секунду, мгновение принадлежу тебе. Это сильней, в тысячу раз сильней того, что у вас с мамой… Я уведу тебя… Я знаю одно колдовство… Можешь смеяться сколько душе угодно. Вы все такие материалисты.

– Я тоже? Тогда за что ты любишь меня?

– За будущее. Наше с тобой будущее.

– У нас не будет общего будущего. Я этого не хочу.

– Я уверена – будет. Главное – не твоя воля, а моя. Мои желания, мои мечты. Ни с одной из женщин у тебя никогда ничего не получится.

– Я и не хочу. Я люблю только Еву.

– Я всегда буду напоминать ее тебе. Я буду рядом для того, чтоб ты никогда не забыл свою Еву. Я похожа на нее.

– Это верно….

– Тогда поцелуй меня. Как брат сестру. Сводную. Как все просто стало, да? Еще, еще… Тебе тоже стало легко и просто. Ведь это обычный братский поцелуй. Ты не изменяешь своей Еве. Потому что… да, потому что здесь нет ничего плотского. Еще раз, пожалуйста!.. – Ася как-то странно улыбнулась и бросилась от него, быстро набирая скорость. Она ждала его за поворотом аллеи. – Я получила твою душу. Она моя. Я всегда буду там, в твоей душе. А плоть… – Она на мгновение прижалась щекой к его руке в шерстяной перчатке. – Твоя плоть тоже будет принадлежать мне. Но это теперь не так важно…

Когда через некоторое время Ася неожиданно слегла в жару и доктор стал настаивать на больнице, именно Адам самым решительным образом этому воспротивился.

– Глядите, папаша, как бы не пришлось раскаяться, – сказал доктор, моя в ванной руки.

Едва за доктором закрылась дверь, Ева крепко обхватила руками шею Адама и благодарно поцеловала. Потом, когда они пили на кухне кофе, сказала:

– Папаша… Как все было бы… просто и нелепо. Нет, я не стану давать телеграмму Алексею.

Она посмотрела на Адама, умоляя поддержать ее в этом решении. Он уже протянул через стол руку, чтобы дотронуться до ее руки, когда до них донесся Асин стон. Оба разом вскочили.

Ева чувствовала себя виноватой в болезни дочери. Воздух был пропитан острой тревогой.

«Она поправится, поправится, и я… Конечно же, она поправится, и тогда…»

Ева так ни разу и не домыслила эту фразу до конца – у нее не хватало на это сил. К вечеру первого дня Асиной болезни она сказала:

– Адам, мы с тобой…

Она не завершила фразу, но он все понял и выразил свое согласие в долгом взгляде. Он спал на тахте в гостиной, откуда ему был виден край кровати Евы и целиком Асина кровать. Каждую ночь ему снились сны, очень похожие на то, что случалось с ним наяву, только с противоположной развязкой.