Текст книги "Лестница к звездам"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Будем считать, что да. Хотя я про нее давно забыла.

– Она на самом деле никудышная актриса. Просто ты тогда вела себя надменно и неприступно. Однако разлука пошла нам на пользу и…

– А это правда, что юбилейную статью о Ерасове взялся написать ты? – спросила я, чтобы прекратить этот не совсем приятный для меня разговор.

– Правда. И я даже рад, что Сережка дал отбой. Осуждаешь, мисс Правильность? Или снисходительно прощаешь?

Он обнял меня и поцеловал мне руку. Он сделал это в присутствии Саши Березовского. Антон тоже здорово изменился в последнее время.

Дом на Бездорожной показался мне меньше. Он словно нахохлился и осел на один бок.

– А вот и мы! – Антон обхватил Зинаиду Никитичну за плечи и поцеловал. – Какой стол! – воскликнул он, жадно шевеля ноздрями. – Давненько мы не собирались по-семейному. Все дела, дела…

Меня усадили на прежнее место, на месте Тамары сидела тетя Маша, старшая сестра Зинаиды Никитичны. Первый бокал – за здоровье именинницы – пришлось выпить до дна. Не дожидаясь, пока скажется действие шампанского, я смело глянула Сергею в глаза.

«Ты здесь, и мне больше ничего не надо», – сказал мне его ответный взгляд.

«Не сердись на меня за то, что я сделала».

«Я тоже перед тобой виноват».

«Мы все рабы чего-то».

«Мы просто люди, а не боги»…

Я опустила глаза в тарелку. Мне хотелось смеяться и плакать. Это было странное чувство. С ним было невозможно жить так, как живут обычно. Оно должно было найти какой-то выход, иначе… иначе со мной могло случиться что-то непредвиденное.

Я выпила еще полбокала. Постаралась вникнуть в то, что происходило вокруг меня. Увы, мне это не удалось. Я снова посмотрела на Сергея.

«Я тебя люблю», – сказал его взгляд.

«И что мы будем делать?» – спросил мой обреченно.

«Не знаю. Решай сама. Но я без тебя не могу».

– Ты прости меня, Антоша, я уже старая совсем и наверняка от жизни отстала, но все равно скажу то, что думаю, – пробил завесу наших с Сергеем чувств голос Зинаиды Никитичны. – А думаю я, что вы с Ларой не по-людски живете.

– Опять ты за старое! – раздраженно бросил Антон. – Хоть бы сегодня помолчала ради собственного праздника.

– Была бы мне Лара чужой, а я ведь ее как дочку полюбила. Да и все мы. Правда, Сережа?

Он согласно закивал головой и подмигнул мне. Кажется, этого никто не заметил.

– Почему ты не потребуешь у Ирины развода? – гнула свое Зинаида Никитична.

– Объяснял я тебе сто пятьдесят раз. Повторю еще. Первое: Якова Михайловича в нашем городе уважают и даже любят, и пока я формально числюсь его зятем… – Антон посмотрел на меня, потом перевел взгляд на мать. – Словом, мне это здорово облегчает жизнь. Второе: Ирина в моей квартире не прописана, а потому на этот счет никаких осложнений быть не может.

– При чем тут квартира и прописка? – не унималась Зинаида Никитична. – У Лары вся жизнь впереди, а ты ее на птичьих правах держишь. Устроим вам пышную свадьбу. Помнишь, Сережа, какая у вас с Томочкой свадьба была?

– Люблю я свадьбы, ой как люблю! – подала голос Поля. – Жених с невестой такие серьезные и нарядные сидят. Им при всех можно в губы целоваться. А то другие украдкой целуются, как воры. Не люблю я воров. Ой, не люблю!

Ее никто не слушал. Я посмотрела на Антона и подумала: «А что, если он на самом деле захочет на мне жениться? Как и чем я объясню свой отказ?»

– Мы с Антоном не раз обсуждали эту тему, – себе на удивление заговорила я. – Развод наверняка испортит ему карьеру, а ведь это куда важней какой-то печати в паспорте.

– А как же свадьба? – ныла Поля. – Хочу, чтоб жених с невестой в губы целовались. И чтоб на них все смотрели и радовались.

– Помолчи ты, Поля! – в сердцах прикрикнула на сестру Зинаида Никитична. – Не понимаю я вас, дети, не понимаю. Глядите, сами себя не обманите.

«Ты молодец!» – кричал взгляд Сергея.

Вдруг он выскочил из-за стола и бросился к лестнице. Быстро вернулся, держа в руке листок бумаги.

– Антоша и все остальные, послушайте, какое удивительное письмо написал Блок Любе Менделеевой, когда она была его невестой.

«…Мне так хорошо и спокойно, – читал он взволнованным голосом. – Хочу только, чтобы Ты совсем не боялась и помнила, как мы прочно, неразрывно и несомненно связаны. Мы бесстрашны и свободны, и вчера я говорил то, что Тебе не нравилось, не от страха и не от рабства. Будь спокойна и тиха, я с Тобой все время. Ничего дурного мы не сделали и не можем сделать. Если бы ты знала, с какой уверенностью я это пишу и как я близок к Тебе, Ты минуты не боялась бы и не сомневалась. С Тобой, моя Белая Невеста, я думаю, дышу и живу».

Сергей опустил листок и обвел глазами всех, скользнув поверх моей головы.

– Ты неисправим, Сережка. – Антон вдруг прищурил глаза и посмотрел на меня внимательно и чуть удивленно. – Твой Блок в некоторых делах плохой советчик – сам дров наломал порядочно.

Мы засиделись допоздна за чаем и разговорами. Наш с Сергеем мысленный диалог больше не возобновился, хоть мы и часто поглядывали друг на друга. Однажды он улыбнулся мне совсем так, как когда-то в Дюрсо, – я даже точно помнила, когда: он читал начало из «Песни о Гайавате» в бунинском переводе, вдруг забыл строчку и виновато улыбнулся. Мы сидели вдвоем на берегу. Тамара с Антоном катались на водном велосипеде.

«Все началось еще тогда, – осенило меня. – Не только у него, а и у меня тоже. Но я не отдавала себе в этом отчета. Я боялась в это поверить. Но больше я не смогу. Да, я не смогу заниматься любовью с Антоном, спать с ним в одной постели… Но что же делать? Что делать?»

– Томочка сказала мне вчера, что, если бы не Сергей, она давно бы наглоталась снотворных или вены бы вскрыла, – долетел до меня обрывок разговора Зинаиды Никитичны с сестрой. – Он так заботится о ней…

– Что, пора на боковую? – услыхала я голос Антона. Я видела, как внимательно глянул на Антона Сергей и тут же отвел глаза. У него был виноватый и растерянный вид.

– Я не хочу еще. Подышу воздухом, покурю с Сергеем. – Я смотрела Антону в глаза. В них что-то блеснуло, погасло, снова блеснуло. – Мне нужно время… Я так сразу не могу, – бормотала я.

– Как хочешь. А я – на боковую. – Антон направился в мою бывшую комнату, где, как я знала. Зинаида Никитична уже приготовила постель.

Я бродила одна по темному саду, лишь изредка поднимая голову и глядя на окно кабинета Сергея, в котором горела настольная лампа под зеленым абажуром.

«Спасибо тебе, – посылала я Сергею свои мысленные токи. – За то, что поднялся к себе и не позволил превратить это в дешевую мелодраму. Я не забуду тебя. Прощай».

Поезд мчался сквозь ночь, рассекая надвое предвесеннюю степь. Притворно-сердито рокотал в вышине первый в этом году гром.

«Утром я буду в Москве, – думала я. – Книжка прочитана и закрыта. Продолжения не будет».

«Не будет, не будет», – громким стуком отзывались колеса подо мной.

«Он знает мой адрес и телефон. Но он не позвонит мне и не напишет. По крайней мере в ближайшем будущем. Потом боль утихнет, и мы будем вспоминать о том, что было, без горечи. Сейчас мне плохо, зато потом…»

Я лежала в кромешной тьме и думала, вспоминала, анализировала.

Я знала, что поступила так, как должна была поступить.

Еще я знала, что буду ждать от Сергея письма. И вздрагивать от каждого телефонного звонка.

Я точно это знала.

4

Мне всегда казалось, что моя кузина Вика молча осуждает мой ненавязчиво красноречивый девиз: «Свобода, свобода и еще раз свобода». Мне казалось, она осуждает меня за то, что я к своим тридцати так и не стала серьезной, то есть замужней женщиной, мне казалось, она иной раз даже смотрит на меня с состраданием, смешанным с брезгливостью. Дескать, не знаешь ты, милочка-голубушка, прелестей спокойной семейной любви, хоть ты в этом и не виновата – не всем же так везет в жизни, как, скажем, мне. Ну и в том же духе. Вообще мне много чего казалось, пока однажды поздно вечером, уже после «Династии», не раздался телефонный звонок.

– Лорик, мне нужно поговорить с тобой. Неотложно.

– Валяй, – сказала я, с облегчением захлопывая надоевший до тошноты очередной «шедевр» Даниэлы Стил.

– Понимаешь, это сложно сделать по телефону. Это очень интимно.

– Мне кажется, телефон как раз таки и придумали для интима.

– Думаешь? – Вика вздохнула. – Нет, все-таки я хотела бы с глазу на глаз. Может, махнем ко мне на дачу?

– Послезавтра я должна сдать перевод. Я и так слишком затянула удовольствие.

– Да?..

В голосе Вики было такое разочарование, что я поспешила ее утешить:

– Но мне осталось страниц двадцать, а потому я вполне могу уделить тебе две с половиной минуты.

– Сейчас приеду. И… можно я останусь у тебя?

– Можно, – машинально брякнула я и, уже положив трубку, поняла, что случилось нечто вроде космической катастрофы – Вика была домоседка и примерная семьянинка. С тех пор, как она вышла замуж, даже тетя Лена, ее мать, и та не могла заставить Вику остаться у нее заночевать – она всегда сломя голову спешила к своему драгоценному Вадику.

Вика прибыла минут через двадцать. Я не видела ее месяца три с половиной. Она похорошела за это время. Я бы даже сказала, очень похорошела.

– Прости за позднее вторжение. – Вика кинула свой роскошный жакет из каракульчи с норкой на диван и плюхнулась в кресло. Я обратила внимание, что она подстриглась и сделала супермодную прическу. – У тебя не найдется сигареты?

Я сунула ей пачку «Мальборо лайтс». Судя по всему, катастрофа имела вселенские масштабы – Вика, сколько я помню, не уставала клеймить позором курящих женщин.

– Только не смотри на меня так сурово, ладно?

Вика ловко справилась с зажигалкой, и я поняла, что это далеко не первая в ее жизни сигарета.

Я растянулась на диване и прикрылась полой ее жакета. На меня пахнуло «Эскейп»^[4].

– И Вадика, как назло, нет дома. Все против меня. Ты веришь в роковое стечение обстоятельств?

– Почему бы и нет?

– Умница. Знаешь, а плыть по течению так здорово. Тем более что в определенных случаях сопротивление бывает бесполезно.

Все мои родственники уверены, что я плыву по течению. И в мыслях не имею убеждать их в обратном.

– Вадька за бугром? – спросила я не из любопытства, а лишь для поддержания видимости диалога.

– В Буэнос-Айресе. Знаешь, на этот раз он так настаивал, чтоб я поехала с ним. Словно чувствовал… – Вика скрипнула пружинами моего продавленного кресла. – Слушай, как у тебя уютно и стильно! Сразу видно, что это обиталище свободного художника.

– Спасибо.

Я невольно подняла глаза на стену, с которой на меня смотрели Кевин Костнер и Джеймс Белуши. Мне давно пора сменить обои, но я упорно продолжаю делать вид, что эту проблему можно решить не только безболезненно, а даже красиво. Оказывается, я не столь уж далека от истины.

– Вадька только что звонил. Я уже была в дверях. Мне кажется, он что-то чувствует. Бедняжка…

Я придерживалась мнения, что муж Вики скорей Казанова, нежели Франциск Ассизский, но Вика, я знаю, незыблемо верила в его святость. Каждому, как говорится, свое.

– Послушай, у тебя сейчас есть кто-нибудь? – вдруг спросила она.

– В смысле?

– В смысле мужского пола.

– Сама не знаю. Сперва нужно сдать перевод.

– Брось притворяться. Одно другому не мешает, – сказала Вика безапелляционным тоном человека, незыблемо верующего в то, что деньги, как и дети, появляются на свет без заметных усилий с нашей стороны.

– Меня недавно бросил любовник. Забрал последние сто баксов и…

– Я серьезно, а ты меня за дуру держишь. – Вика обиделась. Я и не думала убеждать ее в том, что сказала чистую правду. – Ладно, мне не нужно чужих секретов – от своих голова кругом идет. Представляешь, Лорик, я, кажется, влюбилась.

Она ждала от меня реакции на свое признание. Я подняла ноги и завела их за голову. В этой позе мои мозги обычно работали в высшей степени образно и ярко.

– Счастливая. – Вика вздохнула. – Все тебе по фигу, если не сказать больше. Хотя ты, наверное, права. До недавних пор мне тоже окружающая жизнь казалась сплошным телесериалом. Слушай, он так похож на Джеффа Колби.

– Кто?

– Ну… Его фамилия Войтецкий. Станислав Войтецкий. В нем есть польская кровь. Представляешь? Я еще в юности мечтала влюбиться в человека своей крови.

Вика считает себя полькой. Почему-то тетя Лена, ее мать, родная сестра моей матери, так не считает.

– Ты не удивлена? Только честно.

Я уловила в тоне Вики нотки обиды.

– Рада за тебя. От души.

– Серьезно? Я так и знала. Только ты способна понять меня как нужно. Представляешь, он художник по интерьеру. Ужасно образованный и начитанный. За последнее время я так опустилась среди этих «новых русских». Все-таки существуют вещи, которые невозможно приобрести за деньги.

– Например?

– Врожденный аристократизм и интеллект. Обаяние. Тактичность. Особое отношение к женщине. Чуткость, предупредительность, способность угадать…

– Ты с ним уже переспала? – нарочито грубо спросила я, желая спустить ее на землю.

– Еще нет. Понимаешь, мне так трудно переступить через себя. Ты ведь знаешь: у меня не было никого, кроме Вадика. Я такая старомодная, такая… – Вика снова щелкнула зажигалкой. – Но это неизбежно. Без этого любовь неполноценна. Я понимаю это разумом. Господи, неужели все это случилось со мной?

В ее голосе я уловила восхищение. Похоже, она была не на шутку увлечена этим Станиславом Войтецким.

Я опустила ноги и закрыла глаза. Я вдруг вспомнила: «Эскейпом» пахло от меня в тот вечер, когда я познакомилась с Денисом.

– Он совсем не такой, как остальные. Ему достаточно того, что он со мной, держит меня за руку, смотрит мне в глаза, – говорила Вика. – Но я-то понимаю: так не может продолжаться до бесконечности. Мужчине нужна женщина. Это неоспоримо. Я не хочу, чтоб ею стала другая. Ты ведь знаешь, я вовсе не придерживаюсь мнения, что секс способен заменить все остальные ощущения, но то, что он занимает…

Я уже не слушала Вику. Я больше не могла терпеть пытку «Эскейпом». Я вскочила с дивана и уселась на ковре в позе лотоса. О, это обманчивое чувство самообладания…

– Я не могу пригласить Станислава к себе – это некрасиво и, честно говоря, небезопасно, – продолжала Вика. – Он может Бог знает что обо мне подумать. Он и так не поверил, когда я сказала, что ни разу не изменила мужу. Но ведь это так и есть, Лорик, и ты тому свидетель. Слушай, а что, если нам устроить ужин втроем? – внезапно осенило мою кузину. – Само собой, все хлопоты и расходы беру на себя. Лорик, солнышко, это было бы так здорово! А то Станислав наверняка думает, что я из самой что ни на есть кондовой среды. А ведь я и музыке училась, и даже, как ты помнишь, ходила в балетный кружок. Лорик, ну что же ты молчишь? Ты ведь не возражаешь, да?

Вика присела на корточки и попыталась заглянуть мне в глаза. Я их тут же закрыла.

– Я позвоню ему сию минуту. Он, как и ты, ночная птица. Вчера он позвонил мне в половине второго, можешь себе представить? У меня потом так колотилось сердце, что пришлось принять тазепам. У него потрясающий голос. Лорик, лапочка моя, вот увидишь: ты будешь в восторге от Станислава. У вас с ним найдется столько общих тем.

Вика сняла телефонную трубку.

– Но ведь ты собиралась поехать на дачу, – попыталась возразить я: не люблю заводить новые знакомства.

– Что ты! Это так пошло – принимать любовника на собственной даче. Да и соседи у нас ужасно любопытные. Эти Кулешовы даже в окна подглядывают. – Вика уже набирала номер.

Я легла на спину и попыталась расслабиться. Но мне ужасно мешал запах, исходящий от Викиного жакета. Я зажала нос пальцами. От них тоже пахло «Эскейпом».

«От себя не убежишь, – пронеслось в голове. – Да и зачем?..»

Этот Станислав на самом деле оказался великолепным мужчиной – я поняла это, едва он переступил порог моей квартиры. Его глаза ощупали меня со всех сторон, но сделали это очень бережно, даже, можно сказать, нежно. Я понимающе улыбнулась, и между нами мгновенно установилось доверие. По крайней мере мне так в тот момент показалось.

Мы болтали, как давние приятели, и пили сухое вино, которое принес Войтецкий. Вика вырядилась, как на светский раут, и выставила на наше обозрение чуть ли не половину своих бриллиантов, я неплохо смотрелась в трикотажном платье в обтяжку, которое привезла мне из Италии Вика. Я давно убедила себя, что мне не идет грим – я ленива, что касается забот о собственной внешности, – и лишь слегка подкрасила губы и провела серебристо-сиреневым карандашом по краю век. Вика выглядела слишком роскошно для моей кухни. Правда, свечи здорово все ретушировали, заполняя пространство пугливо вздрагивающими тенями. Я не хотела признаваться себе в том, что мне было хорошо. Я давно не чувствовала себя таким образом.

– Он говорит, ты замечательная, – шепнула мне Вика, когда Войтецкий отлучился на минутку в ванную. – Ну, а ты что скажешь? – потребовала она взамен.

– Неплохо. Очень даже неплохо, – задумчиво сказала я и потянулась за своим бокалом. – По крайней мере вкус и такт у этого человека есть. А это в наше время уже немало.

Вика, довольная, рассмеялась, приняв комплимент на свой счет. Она тоже была сегодня на высоте. Она наклонилась к моему уху, явно намереваясь что-то сказать, но в этот момент Войтецкий появился в дверях, и она сделала вид, что поправляет прическу. О, это был изящный, хорошо продуманный жест врожденной соблазнительницы. А я и не подозревала, что за моей кузиной водились такие таланты.

Он ушел на рассвете, и Вика сказала, заваливаясь в постель во всем своем великолепии:

– Получилось очень даже аристократично, хоть мне ужасно хотелось секса. Лорик, ты представить себе не можешь, как меня возбуждает этот мужчина. Хорошо, что ты была рядом, иначе бы я натворила глупостей и наверняка бы потеряла его. Господи, как мне хочется, чтобы наш роман длился вечно!

Через два дня у них было свидание в моей квартире. Я притворилась, что приглашена в ресторан, а сама болталась по улицам и даже сходила в кино. Честно говоря, мне было неприятно отдавать свою квартиру на растерзание бульварным страстям (так мой отец называет внесемейные связи), но я не видела возможности сказать Вике, а уж тем более Войтецкому «нет». Это так не вязалось с моим имиджем свободного художника и раскованно мыслящей женщины, который сама не знаю кто мне навязал.

– Он был ужасно чуткий и внимательный, – доложила мне по телефону Вика. – Каждую секунду спрашивал, что я чувствую, и старался делать мне приятное. Вадьке и в голову не приходит, что я тоже могу что-то чувствовать в постели, хоть он и здорово меня заводит. Представляешь, у Стасика совсем не большой член, но он так умело ведет себя…

– Нас могут подслушать. – Я не выносила откровения подобного рода.

– Да брось ты! Кому это нужно?

– Может позвонить Вадик. Иногда междугородные звонки вклиниваются в местную линию.

– Ой, ты права! Какая же ты все-таки умница! У меня было так один раз, когда я разговаривала с мамой. Вадька как раз позвонил из Самары и услышал, что я подарила маме моющий пылесос. Закатил такой скандал… Все-таки он жмот, как ни верти. Послушай, Лорик, у тебя завтра свободный вечер? – Разумеется, я и рта раскрыть не успела. – Вот и чудненько. Идем в «Савой». Заметано? Поняла, от кого инициатива исходит? – Она залилась счастливым смехом. – Кажется, он наконец прочувствовал, что во мне тоже не плебейская кровь течет. До завтра. Целую.

Когда Вадька вернулся из-за бугра, у них начались скандалы. Дело в том, что кузина отказалась выполнять супружеские обязанности (а я и не подозревала, что в этой дурехе дремала романтическая героиня). Она ссылалась на какие-то таинственные женские болезни и, как я поняла, сыпала терминами из медицинской энциклопедии. Вадька в это не поверил: он что-то просек. Вика отправила Светку к матери и заперлась в спальне. Она проревела два дня, не поддаваясь на уговоры успокоиться. Вадька и Стасик попеременно обрывали мой телефон.

– Я готов ей все простить. Я тоже не святой, как ты догадываешься, но для меня семья превыше всего, – баритонила возле моего уха трубка с голосом Вадика. – Сам виноват: жена не вещь, на антресоль не засунешь. Ты не знаешь случайно, что Витька натворила в мое отсутствие?

– Понятия не имею. По-моему, кто-то доложил ей про твои развлечения, – блефанула я не без злорадства убежденной феминистки.

– Брось. Это тайна за семью печатями. Как чемодан с ядерной кнопкой. Да и последнее время я по уши погряз в делах, так что все это, можно сказать, принадлежит истории. Ты бы поговорила с ней, что ли.

– О чем?

– Ну, скажи, к примеру, что я люблю ее больше всех. Это, как тебе известно, так и есть. Представить себе не могу, что мы с Витькой можем когда-нибудь стать чужими друг другу.

– Сам скажи.

– Она не желает меня слушать. Как ты думаешь, она ничего не натворит?

Я поняла, что Вадька встревожен не на шутку.

«Какие же вы все самоуверенные! Так и думаете, что весь мир вокруг вас вертится, – размышляла я. – Хотя, может, это так и есть…»

– Не думаю. Оставь ее на какое-то время в покое. – Я постаралась придать своему голосу рассудительно-убедительную окраску. – Все образуется.

– Я бы всадил этой сволочи в затылок обойму. – Мне показалось, эту фразу произнес не Вадька, а совсем чужой жесткий человек. – Думаешь, она меня простит? – прозвучало уже на тех же баритонально-бархатных тонах.

– Не исключено. Хотя я бы ни за что не простила.

Я бросила трубку. Я знала: вот-вот позвонит Войтецкий и будет просить у меня аудиенции. Еще я знала, что не смогу ему отказать.

Я сунула ноги в туфли, выскочила на лестницу и вызвала лифт. Податливость не самая привлекательная черта в женщине, хоть мужчины и утверждают обратное. Я предпочитаю жить своим умом.

– Она отказывается встречаться со мной, не хочет говорить по телефону. Признаться, я в полной растерянности, если не сказать – в панике.

Войтецкий положил на стол свои красивые руки. Концы его пальцев едва заметно подрагивали.

Солнце освещало мраморную поверхность разделявшего нас столика, игриво золотилось в высоких стаканах с «Хольстеном»^[5]. Я поймала себя на том, что далека от мыслей и беспокойства о душевном и физическом состоянии моей кузины. За окнами вовсю проявляла себя весна, напротив меня сидел красивый, весьма неглупый мужчина. Я заставила себя встряхнуться и вести подобающим ситуации образом, то есть проникнуться волнением и тревогой Войтецкого.

– Я тоже. – Я улыбнулась ему если не с состраданием, то по крайней мере с пониманием. Он коснулся моего плеча. У него оказались горячие руки. Я ощутила это сквозь трикотаж свитера.

– Вы похожи. Очень. Но я не сразу уловил это сходство. – Он с явной неохотой убрал свою руку и виновато опустил глаза. – Прошу прощения. Я плохо спал эту ночь. Да и предыдущую тоже. Мне кажется, во всем виноват я.

– Это так и есть. Вика из тех, кто создан для семейных радостей. Она от природы склонна к моногамии.

– Я, как выяснилось, тоже. По крайней мере стал таким в последнее время. Но ведь я как раз и хочу предложить ей эти семейные радости. Мне казалось, мы оба сильно увлечены друг другом, если не сказать больше. – Он вздохнул и сделал большой глоток из стакана. – Как вы думаете, мы были бы счастливы вместе?

– Думаю, что нет.

– Почему? – недоуменно спросил он.

Я не сразу решилась сказать то, что в конце концов сказала. Этот красивый и гордый самец, сидевший на расстоянии вытянутой руки от меня в залитом весенним солнцем зале бара, был абсолютно чужим человеком, а Вика – моей кузиной. Сама не знаю почему, я все-таки сказала это ему:

– Она слишком примитивна и простодушна для вас. Вы очень скоро в ней разочаруетесь. Для Вики это будет настоящей трагедией.

– Вот как. – Войтецкий растерялся на какое-то мгновение. – Но я с юности мечтал о такой женщине, как Вика. Она не примитивна – она органична. И очень современна. Гораздо больше, чем мы с вами.

Он оказался проницательным мужчиной, но я не собиралась говорить ему об этом.

– Помимо прочего, она чиста и наивна, и мне до сих пор не верится, что вы смогли уговорить ее изменить мужу, – сказала я, почувствовав себя предательницей. – Мне кажется, она еще пожалеет об этом.

– Нет! Она никогда об этом не пожалеет! – Бледные щеки Войтецкого вспыхнули румянцем. – Прошу вас, передайте ей вот это.

Передо мной на столе лежал белый конверт.

– Она лишила меня возможности поговорить с ней. Но она должна все знать. Вы сможете передать ей это сегодня?

– Думаю, да, – сказала я, засовывая конверт в сумку. – Правда, если ее муж догадается, что я выполняю роль почтового голубя, он спустит меня с лестницы.

– А, пошел бы он к… – Войтецкий грубо выругался. Это было неожиданно. – Извините, – спохватился он и больно стиснул мои пальцы. – Мне нужно идти. Позвоню вам вечером.

Я допивала в одиночестве свое пиво и размышляла о том, что моей кузине, этой красивой фарфоровой кукле с телячьими мозгами, кажется, здорово повезло. До меня вдруг дошло, что я завидую ей. И это уже не лезло ни в какие ворота.

Дверь открыл Вадик.

– Наконец, – произнес он так, словно я была по меньшей мере Иоанном Предтечей. – Тебя она наверняка пустит. Ну что я должен сделать для того, чтобы Витька меня простила?

Его страдания меня не трогали – я поклонница формулировки «в человеке должно быть все прекрасно». Вадим не умел красиво страдать – он был выскочкой и плебеем. Да, за деньги можно купить девяносто девять и девять десятых удовольствий мира. Неужели та, одна десятая, дается за просто так?..

– Временно исчезни из ее поля зрения. Напейся со своим коммерческим директором. Сходите в баню либо к бабам. Можно и то, и другое.

Он смотрел на меня так, будто я только что вышла из мужского туалета. Я с трудом удержалась от улыбки. Войтецкий по крайней мере не играл в прятки с самим собой.

– Я купил ей аметистовый кулон и букет роз. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я знаю, кто это сделал. – Глаза Вадима грозно блеснули. – Мои люди превратят этого урода в кровавый бифштекс.

– Не горячись. И пообещай мне ничего подобного не предпринимать.

– Ты поговоришь с ней, да? Лоренция, за мной ведь не завянет и не засохнет, будь спок. – Он полез в карман и вытащил несколько стодолларовых бумажек. – Купи себе что-нибудь на день рождения. От меня.

Я оттолкнула его руку и направилась в сторону спальни. Краем глаза я видела, как он рассеянно засунул свои доллары обратно в карман.

– Если что, звони мне по сотовому. Немедленно.

Он стал надевать туфли.

Я удивилась, что дверь в спальню оказалась не запертой. Вика лежала поперек широкой супружеской кровати. Она подняла на секунду голову и, увидев меня, всхлипнула.

Я присела на край кровати и сказала:

– Жизнь на этом не заканчивается. Тем более что Вадька комплексует и готов выполнить любое твое самое несбыточное желание.

Она что-то пробормотала.

– Если хочешь, чтоб я услышала, прибавь немного децибел.

– Я больше так не могу. Я не знаю, что мне делать.

– У тебя есть два выхода. Я буду в любом случае на твоей стороне.

– Спасибо – Вика улыбнулась, жалко сморщив свое распухшее от слез лицо. – Я не могу без него.

Я раскрыла сумку и, оглянувшись на дверь, протянула Викс конверт. Она взяла его нерешительно, с опаской, потом прижала к груди и замерла. Я встала, чтобы уйти, но она схватила меня за руку.

– Пожалуйста, останься. Я так благодарна тебе за все. Прости, прости меня.

Это прозвучало несколько театрально, тем не менее мне было жаль Вику.

– За что я должна тебя простить?

– Я осуждала тебя когда-то. Я считала тебя легкомысленной и поверхностной. Я очень раскаиваюсь.

– Но я такая и есть.

– Ты хорошая. Ты очень хорошая.

– Допустим. В таком случае послушайся меня и кончай со сплином. Вадька говорит, что подарил тебе аметистовый кулон. И розы. Если ты захочешь, я думаю, он свозит тебя на Гавайи…

Вика резким движением села в кровати и обхватила руками колени. Она смотрела в одну точку – на их с Вадькой свадебную фотографию в рамке из настоящего красного дерева. Потом замотала головой и замычала. Мне показалось, у нее поехала крыша.

– Прекрати. Если не хочешь на Гавайи с Вадькой, поезжай на Сейшелы со своим польским Казановой. Только не превращай обыкновенную мелодраму в шекспировскую трагедию.

– Не хочу. Не хочу, – прошептала Вика и закрыла лицо руками.

– Не хочешь – не надо. Чего ты не хочешь?

– Жить.

– Ну и дура, – искренне возмутилась я. – Тебя любят два мужика один другого лучше. Меня, между прочим, в настоящий момент никто не любит.

– Счастливая.

– Представь себе, что да. Хотя, честно, я бы не отказалась провести недельку на Гавайях. Да и против интрижки с этим шляхтичем не возражала бы.

– Он не мужик, а настоящий дьявол. Нет, я не в силах все это вынести.

– Какая же ты хлипкая! Ломаешься от первого порыва. Лучше прочитай письмо и выскажи свои соображения. Твой Вертер будет мне вечером звонить.

– Нет!

Вика схватила конверт и разорвала его на четыре части.

– Так и сказать?

– Да. Я… я больше не могу.

– Тогда слетай в Париж и привези мне платочек от Диора и туалетную воду «Капризы моей кузины».

– Мне сейчас не до шуток.

– А я и не собираюсь шутить. Кстати, можешь взять меня с собой. В качестве компаньонки или секретаря по любовной переписке. Конечно, я буду ломаться какое-то время – сама понимаешь, нужно набить себе цену. Но в конце концов соглашусь…

– Лариса, у тебя нет знакомого батюшки? – таинственным шепотом спросила Вика.

– Только отец Василий. Ты должна его помнить. Когда-то писал слова к песням и обожал смородиновую наливку нашей бабушки Тани. Я слыхала, ряса очень даже идет ему.

– Ты не могла бы пригласить его ко мне?

– Разумеется. Отец Василий обожает красивых женщин. Тем более если они в детстве ходили под стол, за которым он ел кулебяку с грибами.

– Лариса, прошу тебя, будь серьезной. Неужели ты не видишь, что я… умираю?

– Нет, – сказала я, хотя на самом деле встревожилась. – Ты не похожа на потенциальную покойницу. Но в случае чего прикажи Вадику, чтоб ни в коем случае не хоронил тебя рядом с… Витька, что с тобой? Ты чего-то нажралась?

У нее закатывались глаза и дрожали руки. Я схватила ее за плечи и сильно встряхнула.

– Оставь меня, – едва слышно прошептала она. – Я… я ничего не пила.

– Но что с тобой? Что-то болит? Где? Я сейчас вызову «скорую».

– Не надо. – Она улыбнулась мне ободряюще. – Там, возле телефона, визитка. Наш домашний доктор. Позвони ему.

Доктор приехал минут через пятнадцать. Я оставила их наедине. Я рассматривала развешанные по стенам фотографии в стильных рамках и думала о том, как непредсказуема судьба. Кто бы мог подумать, что пышущая физическим и духовным здоровьем настоящая русская красавица Вика окажется такой слабой перед лицом банальных жизненных неурядиц.

Мы с кузиной ходили в один класс и были, что называется, неразлучны. Вику мне всегда ставила в пример мама: собранная, организованная, все по часам и по правилам. Вика спасла меня от самоубийства – мне было шестнадцать, и я была безнадежно влюблена в мужа ее старшей сестры, моей другой кузины Жени. Потом наши дороги разошлись: разные институты, интересы, знакомые. Но мы никогда не теряли друг друга из виду. Мы любили друг друга – теперь я знала это точно. У меня было тревожно и муторно на душе.