Текст книги "Лестница к звездам"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

В его голосе я уловила искренние нотки.

Взвизгнул телефон. Я сняла трубку и услыхала голос Антона:

– Где ты пропадала? Поднимайся ко мне. Тут один интересный человек заехал. Из тех, на ком наша земля держится.

В голосе Антона мне почудилась ирония.

У гендиректора АО «Красный луч» Прокопенко была типичная внешность руководителя крупного предприятия, которых любили изображать в советских фильмах. Представив нас друг другу, Антон сказал, обращаясь ко мне:

– Сделаешь интервью. Форма беседы непринужденная. Главный упор на человеческий фактор. Виктор Петрович личность в нашем городе уважаемая. Что касается его взглядов, они вполне современны. Ну, с Богом. – Он глянул на свои часы. – Вам хватит два с половиной часа на экскурсию по фабрике и все остальное? – спросил он у Прокопенко.

– Надеюсь. А как думаете вы, Лариса Николаевна?

Потом мы надрались втроем в ресторане. Угощал Прокопенко. Как выяснилось, они с Антоном были на «ты», и все равно этот банкет здорово смахивал на взятку. Натурой. Поначалу мне было не по себе, но чувство неловкости притупилось после первого бокала шампанского. Потом и вовсе улетучилось.

Мы долго ехали по сонному городу. Антон нащупал в темноте мою руку и до самого дома не выпускал из своей.

– Я следил за тобой весь вечер, – сказал он. – Этот Прокопенко явно на тебя клюнул. Тоже мне, Ланселот из Жмеринки.

– Просто мы все трое перебрали.

– Объяснение не принято. Ты выглядела совершенно трезвой.

– Ревнуешь? – в шутку спросила я.

– Представь себе. Тем более что этот мужик мне не больно по нутру.

– А мне показалось, вы друзья.

Антон обнял меня за плечи, прижал к себе.

– Не верю в дружбу в конце двадцатого века. Зато верю в любовь.

Он засунул руку мне под свитер. Я напряглась изо всех сил, стараясь не поддаться на его ласки. «Но почему? – спросила я себя. – Ведь он мне нравится как мужчина. Я даже хочу его… Нет, только не сейчас».

Антон уловил мое состояние и, кажется, не обиделся. Проводил до калитки, поцеловал. Бросил уже от машины:

– Завтра можешь не приходить в редакцию. В четверг с утра положишь мне на стол ваш тет-а-тет. Не забудь, о чем я тебе говорил. Доброй ночи.

Я взошла на крыльцо и потянулась к дверной ручке, когда дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Сергей. Он был в расстегнутой рубашке. Увидев меня, вышел на крыльцо и бесшумно прикрыл за собой дверь.

– Аэлите наскучил Марс, и она спустилась на Землю. Но она здесь не задержится – космолет остался на околоземной орбите и готов подхватить ее в любой момент и умчать в таинственные глубины космоса. Не слушай меня – я сегодня напился с горя или от радости, уже не помню. Он тебя целовал, да? Теперь давай я поцелую!

Сергей схватил меня за плечи. Я вывернулась и попыталась открыть дверь, но он загородил ее спиной.

– Не бойся – силой не стану. Значит, ты меня не любишь, а я-то напридумал!.. Прости. Я, наверное, принял тебя за другую. – Он взял меня за руку, перевернул ее ладонью кверху и стал изучать ее, лаская своими мягкими пальцами. Перед моими глазами были его длинные золотистые волосы. Мне вдруг захотелось прижаться к ним щекой.

– У тебя сильная рука, значит, характер тоже не из слабых. Только борьба с самой собой может закончиться полным фиаско. Какое неприличное слово, верно?

Он смотрел на меня совершенно трезвыми глазами и улыбался.

– Хватит ломать комедию. Пусти, я замерзла.

– Не смею удерживать. – Он толкнул ногой дверь. – А я, как ты догадалась, не такой уж и пьяный. Только жене ни слова.

Он зажег сигарету и спустился в сад.

Тамара, сгорбившись, сидела за столом. Она попыталась мне улыбнуться, но ничего из этой затеи не вышло. Зинаида Никитична спросила:

– Сережа во дворе?

– Он… курит в саду.

Я потянулась к вешалке, чтоб повесить куртку.

– Никуда он не денется, – слышала я словно издалека голос Зинаиды Никитичны. – Ну, выпил. С кем не случается? Он пьет гораздо реже, чем другие.

– А раньше он вообще не пил! – сказала Тамара зло. – После отпуска он уже в пятый раз напивается. И орать на меня стал. Ты ведь слышала.

– Сама виновата: не надо к пьяному человеку цепляться. А тем более по всяким мелочам. Сережа тихий, когда выпьет, а ты кидаешься на него, как цепная собака.

Я почувствовала себя лишней при этом разговоре и хотела было удалиться к себе, но Тамара подскочила ко мне и схватила за рукав свитера.

– Не уходи! Мне так тяжело. – Она упала мне на грудь и зарыдала. – Разве ему такая жена, как я, нужна? Он мечтает о молодой и здоровой. О тебе мечтает, Ларочка.

– Перестань ерунду молоть! – рассердилась Зинаида Никитична. – Спятила совсем. Нужно взять себя в руки, иначе…

Хлопнула входная дверь. Сергей ввалился в комнату, постоял на пороге, привалившись к дверному косяку, и, шатаясь, направился в нашу сторону.

«Господи, кажется, он на самом деле того…» – подумала было я и тут же встретилась глазами с ясным незатуманенным взглядом Сергея. Он заключил нас в объятия, положил голову на мое, потом на Тамарино плечо.

– Не серчайте на меня, девочки. – Он чмокнул нас по очереди в щеку. – Я ваш до кончиков ушей. Ваш, ваш… – Он закружил нас по комнате. – Тамарочка, сыграй вальс Шопена. Тот самый, который по радио передавали, когда мы жарили в Дюрсо шашлыки, а Лара наступила на ужа. Иди же. – Он подтолкнул Тамару к роялю. – А мы с Ларой потанцуем.

Тамара крикнула, открывая крышку рояля:

– Смотри, подружка, не урони моего драгоценного дружка!

Сергей схватил меня обеими руками за талию и увлек на середину комнаты. «Ни в одном глазу», – подумала я. Мы приблизились к дивану. Он вдруг швырнул меня на сиденье, а сам упал на колени и уткнулся головой мне в живот.

Зинаида Никитична покачала головой и скрылась за своей дверью. Я вдруг почувствовала, как горячая рука Сергея сомкнулась на секунду на моем запястье.

– Ларочка, милая, прости его! А еще называется джентльмен… Ой, не могу! Чуть не угробил барышню.

Тамара истерично расхохоталась.

Едва проснувшись, я уселась за пишущую машинку. В окно заглядывали унизанные коралловыми бусинами ягод ветки шиповника, из столовой доносились звуки рояля – Тамара занималась с учениками.

Писалось легко, и слова вроде бы находились искренние, не избитые. К обеду беседа была вчерне готова. Я накинула куртку и вышла в сени покурить. Усевшись на старый обитый дерматином диван, стала ломать голову над заголовком. Перебрав в уме с десяток, ни на одном так и не остановилась. Незаметно мои мысли переключились на другое.

Уходя утром на работу, Сергей поцеловал Тамару в губы, прижался к ней на секунду и что-то прошептал на ухо. Тамара раскраснелась, ее грудь высоко вздымалась от волнения.

«Надо думать о заголовке, – одернула себя я. – Завтра беседа должна быть на столе у Антона. Это мое первое серьезное задание, и я должна…»

Внушение не подействовало – перед моими глазами стояло виноватое лицо Сергея, его растерянный и словно молящий о помощи взгляд, обращенный в мою сторону, и полные счастливых слез глаза Тамары.

Я погасила сигарету о ножку дивана и встала. Заголовок нашелся сам собой, словно все это время мое подсознание продолжало работать в нужном направлении.

Антон позвонил около семи и сказал, что дежурит по номеру, а потому не может провести сегодняшний вечер со мной. Тамара, догадавшись по моим ответным репликам, о чем речь, отреагировала несколько странно:

– Ну и дурак. Нам без него даже лучше – вольные каменщики в тесном кругу. Люблю общаться с единомышленниками.

– Что она говорит? – раздраженно спросил Антон. – Она думает, я бездельничаю. Ей не понять, что… – Я услышала женский смех. – Потише, пожалуйста, – бросил он в сторону, потом, как я догадалась, прикрыл рукой микрофон трубки. – Тут уборщица пришла. Ну, я убегаю в типографию. Спокойной ночи.

– Не обращай внимания, – сказала Тамара. – Лучше почитай нам свою беседу с этим подпольным миллионером. Серый, мама, идите сюда. Ларка будет читать свое творение.

Поначалу я волновалась, но потом увлеклась, по ходу дела меняя кое-какие слова и даже целые фразы. Когда я отложила в сторону последнюю страницу, Сергей вскочил из-за стола и стал ходить по комнате.

– Здорово. А главное – честно. Я Витьку знаю как облупленного – когда-то вместе в школу бегали. Мужик оборотистый и хваткий, но не интриган. Власти его не жалуют. – Он остановился посреди комнаты и стал раскачиваться с носка на пятку, засунув руки в карманы джинсов. – Ума не приложу, что это вдруг Антон взялся его рекламировать?

– Его дочка от первого брака занимается у меня в кружке, – сказала Тамара. – Прокопенко полгода назад ушел из семьи. В прежние времена за такие вещи ему бы пришлось выложить партбилет.

Она вздохнула и стала собирать со стола грязную посуду.

– Я не уверена, что Антон напечатает это в таком вот виде. Дело в том, что ты слишком ясно выражаешь свои мысли и не боишься обозначить пристрастия.

– Нас так учили. Да я иначе и не могу.

– Антошка говорит, главное достоинство настоящего журналиста в умении выразиться таким образом, чтобы назавтра можно было истолковать его слова в соответствии с изменившейся обстановкой. – Тамара лукаво мне подмигнула. – Если захочешь, вмиг научишься. Ты талантливая.

Беседу не напечатали. Антон клялся, что ставит ее в каждый номер, но она вылетает из-за того, что в последний момент, как он выразился, «идет официоз».

Потянулись мои рабочие будни – беготня по редакции, недвусмысленные намеки со стороны мужской половины коллектива по поводу моих личных связей с «верхним этажом» (на нем располагались кабинеты начальства) и молчаливая недоброжелательность и даже враждебность редакционных женщин.

– Плевать ты хотела на это дело, – наставляла меня Тамара, когда мы с ней возвращались домой с концерта местного симфонического оркестра. – Как говорил мой бывший сокурсник, болонка тявкает, а самолет летит. Я сама здесь задыхаюсь. Воздух просто-таки смрадный. Но в Москву я не хочу. Да, мы – провинциалы, мы отстали от жизни, но зато мы сохраняем для потомков что-то такое, о чем вы, москвичи, уже и думать забыли. – Она помолчала, глядя куда-то в сторону, и добавила: – Вы называете это предрассудками и косностью, а мы – нравственными устоями.

Наши отношения с Антоном вошли в фазу отчужденности. Я никак не могла ответить на вопрос, люблю ли я его, а потому и вела себя с ним, по его выражению, как сытая кошка с мышью. Антон пребывал в уверенности, что я свожу с ним счеты из-за неопубликованного очерка.

Как-то мы сидели в его квартире, потягивая сухое вино и вяло обсуждая редакционные дела. Антон стал рассказывать мне, какие сложные отношения сложились у него с ответственным секретарем, который метит на его место и потому стучит на него главному, а тот…

Я потеряла нить его рассказа. Я представила себе Сергея, который, устроившись в старом кресле у камина, слушает, как Тамара играет Баха или Моцарта. Она почти каждый день играет по вечерам Баха или Моцарта – их музыка, утверждает она, созвучна гармонии мира. Потом Сергей поднимется в свой кабинет в мансарде готовиться к лекции, а Тамара будет ждать его внизу, зевая над вязанием и изредка перебрасываясь ленивыми фразами с уткнувшейся в экран телевизора Зинаидой Никитичной.

– Лора, может, сегодня ты останешься? – прервал мои мысли Антон и взял меня за руки, пытаясь заглянуть в глаза. – Мы с тобой, кажется, вполне современные люди. Поверь мне, я страдаю. Неужели ты этого не видишь?

Если честно, я не хотела видеть. Мужчины устроены несколько иначе, чем наша сестра. К тому же в тот вечер я никак не могла сосредоточить мысли на Антоне, на наших с ним отношениях.

– Мне пора. – Я встала и резко высвободилась. – Последние дни я зверски не высыпаюсь, и все остальные мои ощущения притупились.

Он молча подал мне куртку, распахнул входную дверь. Когда мы вышли в сырой ветреный мрак рано спустившейся на город ночи, Антон сказал, нервно запахивая плащ:

– Ты правильно вычислила мое слабое место. Но знаешь, это ведь не бокс. Мне иногда кажется, что жизнь для тебя что-то вроде спорта.

Когда я вошла в столовую, исхлестанная дождем и с раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками, Тамара подняла голову от вязания и сказала:

– Счастливая. У вас с Антошей все только начинается. А у нас уже все-все позади…

– С моей работы придут два педагога – скрипач и виолончелистка. Отличные ребята, вовсе не провинциалы, да и по возрасту к тебе ближе, чем к нам: им еще тридцати нет, – говорила Тамара, когда мы готовили праздничные салаты. – Из Сережкиного педа пожалует доцентская пара. Почти мои ровесники. Тоже в доску свои, хоть Мишка и с идеологической заумью. Антошка своих сослуживцев сюда не зовет, зато в его берлоге самые разные звери бывают, вплоть до драных кошек с местной помойки. Ой, не слушай меня, Ларка, – я с утра всяких наливок напробовалась.

Я ее и не слушала. То, что Антон водил к себе девиц, не было для меня секретом, – уж насчет этого меня в редакции просветили с удовольствием. Я не слушала Тамару, потому что думала в тот момент о нашем разговоре с Сергеем на диване в сенях, куда мы выходили покурить полчаса назад. С недавних пор, говоря со мной, Сергей всегда смотрел мне в глаза, словно хотел увидеть в них то, чего я недоговаривала.

Мы сидели на противоположных концах громоздкого дореволюционного дивана, на двух его полюсах, как выразилась бы Тамара. В неясном свете ранних сумерек лицо Сергея казалось нездешним и печальным.

– Ты у нас уже без двух дней месяц живешь, – сказал он и разогнал рукой разделявший нас голубой дым.

– Надоела?

Он словно не слышал моего вопроса.

– Я часто спрашиваю себя, что было бы со всеми нами, если бы Антон не выудил тебя на анапском автовокзале. Наверное, продолжали бы прозябать в своем углу. Ты внесла в нашу жизнь какой-то аромат, запахло чем-то свежим и… беспокойно опасным.

– А я и не знала, что во мне есть что-то зловещее. Интересно, и чьему же покою я угрожаю?

– Не покою, а я бы сказал – жизни.

– Поясни для тупых.

– Антоши, Тамары. Моей в первую очередь.

– Тогда, может, мне лучше уехать?

– Только не это, нет! – Он замотал головой. – Тогда лучше вообще не рождаться на этот свет. Пойми ты, невинными остаются только те, кто не сталкивался с настоящими соблазнами.

– Ты вещаешь, как Иоанн Предтеча.

– Я, быть может, он и есть. – Сергей невесело усмехнулся. – Помнишь притчу об Ироде, его падчерице Саломее и Иоанне? Сей муж сумел побороть в себе соблазн плоти – он ведь был святым, – и тогда ему отрубили голову и поднесли на блюде танцующей Саломее, которая, как гласит легенда, жадно впилась губами в его уже стынущие губы и…

– Эй вы, хватит сачковать! – крикнула в приоткрытую дверь Тамара. – Серый, иди колоть орехи, а то я ноготь пришибла. Ларка, мне скучно без тебя, и вообще ты могла бы уделять мне больше времени. Я это оценю, а они… Если мужики и ценят в нас интеллект, то лишь в одном-единственном случае: это когда у нас хватает его, чтоб смотреть сквозь пальцы на их, пардон, блядки.

Я нехотя встала с дивана и вернулась в дом.

– Вы говорили обо мне? – спросила Тамара, перестав тереть свеклу.

– Нет. Мы говорили о Саломее и Иоанне Предтече.

– Надо же, как у вас далеко дело зашло. – Я обратила внимание, как вздрогнул Сергей. – А я-то думала, вы еще даже не поцеловались.

Я открыла было рот, чтоб ответить ей, как вдруг заметила, что по ее щекам текут слезы.

– Что это ты? – Сердце мое сжалось.

– Лук ужасно злой. Черт, тушь, кажется, потекла. – Она всхлипнула и утерла нос рукой. – И как это актрисы ухитряются плакать, не размазывая тушь?.. Мамочка, ты погладила мою шифоновую кофточку? С минуты на минуту гости придут, а я вся растрепанная, как гнилая капуста.

Гости Максимовых на самом деле оказались хорошими свойскими ребятами. Они не заводили цеховых разговоров, не травили пошлые прошлогодние анекдоты, а просто шутили, смеялись, умно острили. Я с ходу нашла с ними общий язык. Особенной симпатией я прониклась к Вере Ржановой – она училась в Москве, в Гнесинке, с удовольствием вспоминала свои походы на концерты и выставки.

Опустошив стол, мы задвинули его в угол. Тамара зажгла свечи, расставила их по разным углам комнаты, щелкнула выключателем и провозгласила:

– Танцы при свечах! Чур не образовывать семейных пар. Начинается оргия. Слабонервных прошу покинуть помещение.

Она заковыляла к радиоле, путаясь в длинной бархатной юбке.

Я отошла к окну. За ним стояла темная беззвездная ночь. Ветер теребил ветви старой акации, они царапали мокрое стекло. Днем я видела по телевизору одетую пушистым снегом Москву. «Наши, наверное, празднуют у Таськи, – подумала я. – Спорят о том, кто лучше из телеведущих, орут полублатные песни, образовывают пары на один вечер. Правда, на этот раз, возможно, и не собрались – теперь мы каждый сам по себе…»

Я вздохнула. Как выяснилось, я скучала по Москве.

В темном стекле отражалось все происходившее в комнате. Я видела, как Сергей, лавируя между танцующими парами, приближался ко мне.

«Не надо, – пронеслось в голове. – Пожалуйста, не надо…»

Я вздрогнула, почувствовав, как мне на плечо легла горячая ладонь.

– Испугал? – Антон смотрел с какой-то странной, больше похожей на гримасу улыбкой. – Ты думала, это… не я.

Я увидела, как Сергей схватил со стола бокал с вином и залпом выпил.

– Я не успела ничего подумать. Ты ведь сказал, что не придешь.

– Мне на самом деле не хотелось. Планировал заехать завтра с цветами и шампанским и посидеть семейно – ведь у Тамары завтра день рождения. Но я… Да что говорить! Сама все знаешь.

Он вздохнул и отвернулся.

– Пошли потанцуем, – предложила я.

– Не хочу. Мне надоело притворяться.

– Мне тоже.

– Объяснись.

Его брови удивленно поползли вверх.

– Думаешь, я не замечаю, что ты видишь во мне прежде всего женщину, с которой хочешь переспать?

– Ну и глупенькая ты у меня! – Антон неестественно рассмеялся. – Вот уж не ожидал подобного перла от тебя. Тебе печать в паспорте нужна, да? Я всегда пожалуйста, да вот моя первая жена пока не торопится с разводом. Ее устраивает статус замужней женщины и всякая такая ерунда. А я оформляюсь сейчас в загранку, и мне не до судов и прочих сутяжных дел. Неужели для тебя так важно…

Я расхохоталась. Все лица повернулись в нашу сторону.

– Прекрати, слышишь? – прошипел Антон. У него было не просто злое, а свирепое лицо.

– Господи, замуж… – Я чувствовала, что по моим щекам текут слезы. – Если б ты только знал, как я хочу замуж!.. И чтоб свадьба была еще богаче, чем у Лиз Тейлор… Ха-ха-ха!..

Антон больно схватил меня за руку. Я вырвалась и бросилась к столу. Кажется, в той бутылке было крепленое вино – минут через пять у меня перед глазами завертелась карусель.

Моя юбка вздымалась большим синим колоколом, ноги сами выделывали замысловатые па, руки извивались в горячем, пахнущем воском воздухе.

– Вот это танец! Такое можно за большие деньги показывать! – восхищенно воскликнула какая-то женщина.

– Ларка у нас жутко одаренная! – Тамара громче всех хлопала в ладоши. – Отдохни. – Она усадила меня на диван, пригладила растрепавшиеся волосы. – Вы бы видели, как у них красиво с Серым выходит. Я сейчас Штрауса сыграю. Эй, Серый, приглашай даму!

«Как легко, как мне хорошо!» – думала я, кружась с Сергеем по комнате.

– Я очень пьяная? – спросила его я.

– Ты замечательно трезвая, Саломея.

Он вдруг подхватил меня на руки. Музыка смолкла. Мы были в самом центре внимания.

– Браво! – послышалось из темноты.

– А я вам что говорила? А сейчас вернемся к реальности и будем танцевать старый добрый рок! – возбужденно крикнула Тамара.

Она кинулась к радиоле и врубила на полную катушку «Леди Мадонну» «Битлз».

– Ты ведешь себя неприлично, – сказал Антон, когда я расчесывала возле зеркала волосы. – Это тебе не вечеринка в общаге, где все свободны и жаждут лишь плотских удовольствий.

– А ты жаждешь духовных, да? – спросила я, не оборачиваясь.

– Сама знаешь: Тамара больной человек. А ты напилась и трясешь подолом перед Сергеем.

– Могу и перед тобой потрясти.

Я ухватила Антона за шею и повисла на нем.

– Серый, а ты так и не поблагодарил свою леди Мадонну за чудесный вальс, – услышала я срывающийся голос Тамары. – Быстро исправь ошибку, пока тебя кто-нибудь не опередил.

Антон грубо оттолкнул меня и отошел. Я закачалась, чувствуя, что теряю равновесие, но меня подхватил Сергей и крепко, по-настоящему поцеловал.

– Пускай теперь катится с плеч моя голова, – сказал он, нехотя отрывая губы.

– Настоящий Голливуд! – вопила Тамара. – Мишель, поцелуй меня так же страстно и красиво. Ну же, я жду.

– Какие же вы все… ущербные! – бросил Антон и изо всей силы хлопнул входной дверью.

Было за полдень. Оранжевое декабрьское солнце, оставив мою комнату, переместилось на другую половину дома, откуда давно доносились шаги и голоса. Я никак не могла заставить себя встать с постели. Повадившийся спать со мной серый кот Прошка уже несколько раз выпрыгивал в форточку и возвращался, оставляя на подоконнике бурые отпечатки.

Беда была не только в том, что у меня раскалывалась голова, а во рту стоял отвратительный горький привкус, – еще горше было на душе. Я ругала себя за то, что так вольно вела себя с Сергеем.

«Но ведь это были самые что ни на есть невинные шалости, да к тому же на глазах у всех и у Тамары тоже, – пыталась убедить себя я. – И секретов у нас с ним нет никаких…»

Я опять повернулась в своей всклокоченной постели, и Прошка недовольно поднял голову.

– Хорошо тебе, серый, – сказала я. – В твоем мире все просто, ясно, однозначно. Сыт – песню поешь, голодный – идешь к своей миске или в подпол за мышами. А нам, людям, еще душевная гармония нужна, согласие с окружающим миром. Тебе ведь на него наплевать, правда?..

Шаги в доме наконец стихли, и я решила встать. Кот тоже спрыгнул с кровати и теперь ждал, когда я облачусь в джинсы и свитер.

Зинаида Никитична перемывала посуду, которую мы вчера побросали на столе. Она ночевала у своей сестры, к которой ездила чуть ли не каждый выходной.

– Ну, и как вчерашний праздник? – спросила она, ставя передо мной тарелку с овсяной кашей.

– Одна ваша знакомая здорово перебрала. Все плясала и ноги задирала, – пробормотала я, уткнувшись в тарелку.

– Ничего страшного. Томочка говорит, очень весело было. Только Антошу ни с того ни с сего псих накрыл. Тамара с Сережей пошли погулять.

«Вообще-то Антона тоже можно понять, – думала я. – И зачем я так напилась?..»

Я вдруг вспомнила губы Сергея и покраснела. К счастью, Зинаида Никитична ничего не заметила.

– А я забрала от Маши Полю. Тебе Томочка рассказывала про нашу Полю, мою младшую сестру? – спросила Зинаида Никитична, расставляя в буфете рюмки. – Они у нас с Машей по очереди живут. Уж так повелось. Странная она немного, а в общем-то добрая. Ты ее, Ларочка, не бойся – она мухи не обидит.

У дальнего от стола окна сидела сухонькая маленькая женщина и смотрела в сад.

– Поля, поди сюда, познакомься с нашей Ларой, – окликнула ее Зинаида Никитична.

Женщина послушно встала и подошла к столу.

– Лара – невеста Антоши, – не без гордости сказала Зинаида Никитична. – Она приехала из Москвы работать в Антошиной газете.

Поля понимающе закивала маленькой птичьей головкой.

«У нее выражение лица, как у Тамары, когда она в хорошем настроении, – подумалось мне. – В молодости, наверное, была красивая. Вот только раскрытый рот придает лицу какое-то странное выражение».

– Американский президент войну новую готовит, но мы обязательно мир отстоим, – неожиданно низким и густым для ее тщедушного тела голосом сказала Поля.

– Отстоим, отстоим, – поспешила заверить ее Зинаида Никитична. – Иди, Поля, к окошку. – И пояснила мне, когда та отошла: – У нее жениха бандиты зарезали. Из-за пыжиковой шапки. Ей тогда семнадцать было. С тех пор она… немного не в себе.

Я собиралась в командировку по области. Укладывая сумку, обнаружила в ее боковом отделении толстые носки из желтоватой овечьей шерсти. На душе сделалось тепло и одновременно тревожно.

Антон давал мне наставления в присутствии главного редактора, который беззастенчиво разглядывал меня сквозь толстые линзы очков. Я чувствовала себя, как школьница у доски, Антон втолковывал мне самые что ни на есть прописные истины в присутствии постороннего человека, тем самым давая мне понять, что в редакции его власть надо мной безгранична Разумеется, он сводил со мной счеты Где-то в глубине души я его жалела – уж так я устроена.

Меня не было в городе три дня. Когда я сошла с пригородного поезда в субботу днем, первым делом купила в киоске на вокзале нашу газету. Мне бросился в глаза набранный жирным шрифтом на первой полосе заголовок: «ПРОКОПЕНКО ОЗАБОЧЕН ПОГОНЕЙ ЗА ДЛИННЫМ РУБЛЕМ». Это была фраза из моего интервью с Прокопенко. Выхваченная из контекста, она производила негативное впечатление. Дальше – хуже. Я внимательно прочла все до последней строчки. Кто-то прошелся по тексту с безжалостной правкой, вывернув все наизнанку. Создавалось впечатление, что Прокопенко был акулой угрожающего нашему будущему капитализма. К тому же беспринципным человеком.

Под этой мерзостью стояла моя фамилия.

Я глянула на часы. Половина пятого. Антон должен быть на месте – обычно он сидит в редакции до упора. Я решила добиваться опровержения. Как я теперь посмотрю в глаза Прокопенко? Сергею с Тамарой?..

У входа в редакцию я столкнулась с Сашей Березовским.

– Лариса Николаевна, счастлив приложиться к вашей ручке. – Он прикоснулся губами к моему запястью. – Вы у нас сегодня герой дня – висите на доске редакционного почета. Чудненько сработал ваш нюх. Или же полезные связи.

Он еще раз приложился к моей руке.

«Полезные связи? Похоже, Прокопенко погнали, – догадалась я. – Получается, что я пинаю ногами лежачего…»

От этой мысли мне стало нехорошо. Я вошла без стука в кабинет Антона и села в кресло возле стола, дожидаясь, когда он закончит говорить по телефону.

Наконец он положил трубку и протянул мне обе руки.

– Кто это сделал, Антон?

– А, ты об интервью? Ну конечно же, это целиком твоя работа. Я лишь внес кое-какие коррективы, которые были невозможны месяц с лишним назад. Позавчера состоялось решение облисполкома об отстранении Прокопенко от занимаемой должности.

– Мы должны дать опровержение. Это так мерзко! Что подумают обо мне Прокопенко, ребята из отдела?..

– Прокопенко теперь ноль с минусом, и его мнение никого не интересует. Что касается мнения редакции, то твой материал заслужил одобрение главного. Мы даже собираемся премировать тебя за оперативность. Почему ты такая бледная? – участливо спросил он. – Устала с дороги? – Он открыл дверцу стенного шкафа, налил нам по маленькой стопке коньяка. – За твой успех! Да простят нас генсек и наш главный за то, что мы употребляем алкоголь, да еще в служебное время!

Он протянул мне рюмку, и я машинально ее взяла. Сейчас передо мной был прежний Антон – спокойный, заботливый, самоуверенный. Тот Антон, который мне так нравился в Дюрсо.

– Значит, это сделал ты. Господи, но ведь Прокопенко твой друг. Вы с ним даже на «ты» были.

– Увы, я не мог знать всего. За голову схватился, когда всплыло, что он бросил жену и двоих детей и спутался с какой-то авантюристкой. Ты у меня умница, Лора, – умеешь предугадать на несколько ходов вперед.

– Мы будем давать опровержение или нет? – спросила я, чувствуя, что все мои усилия восстановить истину бесполезны.

Антон обошел вокруг стола и положил руки мне на плечи.

– Лариса, прошу тебя, не делай глупостей. Иначе навсегда закроешь себе дорогу в журналистику. Наша газета опровержений никогда не давала и не будет давать. Ясно? Здесь работают серьезные люди, привыкшие отвечать за каждое свое слово. Понимаю, ты вконец измоталась. Сейчас я скажу Феде, чтобы подбросил тебя домой.

Садясь в редакционную «Волгу», я ненавидела себя – слабую, малодушную, не умеющую постоять за правду.

Я тащилась от калитки до крыльца с минуту. Прежде чем открыть дверь, потопталась на пороге. Потом, собравшись с силами, шагнула в столовую.

– Наконец! Ларочка, дорогая!.. – бросилась мне на шею Тамара. – Как же я по тебе тосковала! Раздевайся, ты, наверное, устала. – Она резко, почти грубо отпихнула меня. – Только не смотри на меня так. Я вся зареванная и растрепанная.

Я повесила куртку на вешалку, стащила провонявший бензином свитер и пошла умываться. Тамара следовала за мной по пятам.

– Ненавижу! Господи, как же я ее ненавижу! – сказала она.

– Кого?

Я изумленно обернулась от раковины.

– Ее!

Она тыкала пальцем в сторону сидевшей возле окна Поли.

– Почему?

– Она молчит и изучает нас исподтишка. Бог ты мой, какая же я злая! Не слушай меня, Ларка. Это все из-за Серого. Пошли ко мне. – Она потянула меня за рукав. – Не могу их всех видеть, не могу!

В мансарде было жарко. Я сняла джинсы и с наслаждением растянулась на покрытой мягким ворсистым покрывалом широкой супружеской кровати. Тамара не стала зажигать света. Ее фигурка мельтешила на фоне большого окна, в которое заглядывало звездное небо.

– Серый уехал, представляешь? Я не переживу эти две ночи… Спи со мной, ладно? Я не буду тебя разговорами мучить. И плакать не буду. Только не уходи от меня.

Она рухнула на колени, уперлась лбом в подоконник и зарыдала. Я молчала, зная: в подобной ситуации слова утешения бессмысленны.

– Не буду, не буду… – Тамара высморкалась в платок. – Серый ко мне всю неделю по пустякам придирался. То вроде бы я играю неискренно, то с мамой грубо разговариваю. Позавчера ночью сказал, что от меня потом разит, и ушел спать к себе в кабинет. Скажи: от меня на самом деле потом воняет? Это от нервов – я несколько раз на дню мою под мышками и спреем брызгаю. – Она с усилием поднялась с колен. – А Полька следит за мной исподтишка и улыбается. Серый сказал вчера, что я лет через пять буду вылитая Поля и что у нас и сейчас с ней много общего. Нет, ты можешь себе представить? Сравнил меня с этой идиоткой. – Она снова забегала по комнате, обдавая меня тяжелым запахом «Черной магии». – Я так разозлилась, что потеряла над собой всякий контроль. Обозвала его кретином и дегенератом. А он смотрел на меня и улыбался. И так – словно в первый раз увидел. Потом он поднялся наверх. Я крикнула ему какую-то мерзость. Он словно не слышал. Спустился в костюме и с сумкой. Сказал матери, что едет на выходные к родителям.

– Он к своим поехал, что же тут особенного? – попыталась я хоть как-то успокоить Тамару.

– Раньше он никогда один не ездил – всегда меня с собой брал. Знал же, знал, что у меня эти дни тоже свободные… В Александровку мы только вместе ездили. Знаешь, там мы в первый раз стали близки… Что он мне тогда говорил! Будто я сошла с картины Боттичелли. Что у меня живот и грудь, как у той женщины, с которой Боттичелли написал свою Весну. Помнишь?.. И еще что любит в женщинах нежную, неброскую красоту… Ларка, а вдруг Серый влюбился?