Текст книги "Там, где трава зеленее"
Автор книги: Наталия Терентьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Я смотрела на Ольгу другими глазами. Вот оно, значит, как!
– Но… это ведь не Женя примочки из капустного листа себе делал?
Ольга засмеялась:
– Нет, Женя был мой первый муж, а тот – третий. Это уж я с горя, когда Женька у меня Севу отобрал, за нарцисса такого зацепилась… Зато очень смешно было… Познакомилась с прогрессивными технологиями омоложения яиц и укрепления крайней плоти… Не подавись. Я тебя порадовала – сюжетом с нашим Женькой?
– Поразила, – честно ответила я. – А почему вы все не боитесь, что я возьму и напишу?..
Ольга весело посмотрела на меня:
– Так, может, мы тебя все подталкиваем: ну ты пиши, пиши, наконец, материал сам в руки идет, делай скандальное имя себе, делай деньги, представляешь, какой сенсационный материал можно наваять. Если хотя бы отношения нас троих вытащить, трусы разложить и дать всем полюбоваться. Ты, я да Женька во всей красе… Можешь про двух других моих уродов заодно написать. Мужья жены Жени Локтева…
Я вздохнула:
– Ну да. Это не мое.
К пяти часам вызвали почти всех, чьи фамилии были записаны на одиннадцать часов. Мы почему-то остались последними. А Игоря так и не было. Телефон у него был отключен, понятно почему – ведь он был занят на другом процессе.
Наконец, вызвали нас.
Как хорошо, что рядом была Ольга. Не знаю, как бы я это вынесла, если пришла бы одна. Там не было судьи Морозовой, но были три другие, простые русские бабы в мантиях. Мужеподобная председатель Федорова, а также хихикающая женщина с волосами заправленными за уши и третья, почти интеллигентного вида женщина, с аккуратной стрижкой, в очках, от которой мне больше всего и досталось, как только она открыла рот. А досталось мне за все.
За то, что я воспитываю Варю одна, – Морозова, видимо, хорошо постаралась, подготовила суд для своего подопечного. Досталось и за то, что я продажная журналистка, за то, что живу на иждивении банкиров, за то, что папа мой писал книжки про коммунистов, и за то, что адвокат мой Игорь Райнин-Савельев – еврей. Я записала на диктофон все, что они говорили, и надеялась, что мне это когда-нибудь пригодится. Когда я показала диктофон, председатель суда махнула на меня огромной ручищей и сказала:
– Вы же знаете, что это… – и все трое рассмеялись.
Смеялся и Савкин и его дамы.
«Это не суд, это фарс, отвратительное и бесстыжее лицедейство», – записала я на свой диктофон во время перерыва, чтобы хоть что-то сказать им в ответ. Ольга не пошла курить, чтобы не оставлять меня одну с Савкиным и его подругами.
Пока судьи хохотали за стенкой во время своего «совещания», мы с Ольгой никак не могли понять, неужели они не знают, что здесь, в зале суда, все слышно? Как звенят чашки, как лопнул и рассыпался пакет с сахаром, как одна из судей назвала пакет «долбаным», себя «косорукой», а меня… Ольга засмеялась и положила мне руку на плечо, когда все тот же бодрый голос, запинающийся на букве «с» и «ч», поинтересовался: «И тего ей надо, этой фтерве? Не зивется…»
Тем не менее, прохохотав минут десять, судьи, облизываясь и вытирая губы, вернулись со следующим заявлением: рассмотрение дела откладывается для выяснения некоторых обстоятельств, указанных в апелляционном заявлении адвоката Савельева. Игорь сумел-таки, даже заочно, хотя бы приостановить решение Морозовой.
– Может, надо их пока выселить, с милицией, через прокуратуру? – спросила в раздумье Ольга, когда мы сели в машину. – Ведь решение суда не вступило в силу, раз подали на апелляцию.
– Надо бы, Ольга, конечно. Если бы я была в силах… Я боюсь. Боюсь потерять ребенка.
– Хочешь, я этим займусь? – Она посмотрела на меня и не очень решительно положила мне руку на запястье.
– Спасибо, я подумаю…
Она не очень правильно поняла мою нерешительность.
– И знаешь, Лена… – Она развернулась ко мне. – Переезжайте в мою квартиру. Пока. Зачем вам жить в съемной комнате? Это просто невозможно, для такой женщины…
– Почему?
Я по-прежнему не хотела верить в то, что Ольга – не просто неожиданный подарок судьбы в виде хорошей, надежной подруги.
– У меня две свободные комнаты. Меня почти не бывает дома… – продолжала она, чем-то очень мешая мне поверить… Чем? Тоном, взглядом? Я привыкла доверять своей интуиции, если она посылает мне внятные, повторяющиеся сигналы.
– Спасибо, Ольга… Ничего страшного. Временно. У нас замечательная хозяйка. И вообще, яркие впечатления… И для избаловавшейся за последние два года Варьки это даже полезно…
– Ну ладно уж – полезно! Некоторых вещей в жизни можно и не знать. – Она, наконец, тронулась с места. – Давай пообедаем где-нибудь?
– Не сегодня, хорошо? Варя одна сидит, ждет меня. Там у нее в доме ни девочек знакомых, никого…
Я была уверена, что Любовь Анатольевна встретила Варю у метро, а забрала ее наша бывшая няня тетя Маша и проводила до «Водного стадиона». Но тратить тридцать – сорок долларов на ресторан или, еще хуже, – обедать на деньги Ольги…
– Ладно, я отвезу тебя. Ты с работой никак не определилась? Хочешь, я помогу? У меня есть хорошая знакомая, подруга…
– Бывшая… – не удержалась я.
Ольга быстро взглянула на меня.
– Нет, почему… Не бывшая… Просто не очень близкая мне… В журнале… Ты вообще сама-то чего хочешь?
– Знаешь, я тут сказку стала записывать, очень увлеклась…
– Дашь почитать?
Я пожала плечами:
– Почему нет. Вот у меня, кстати, в сумке осталась дискета, я ее хотела дать одному человеку…
– Женьке, что ли? – неожиданно спросила Ольга. – Ты ходила, кстати, на спектакль в воскресенье?
– Да… А откуда ты?..
– Знаю-знаю. – Ольга прищурилась и смотрела на дорогу. – Дай мне, конечно. Я очень люблю детские сказки. Заранее скажу – мне понравится. А любому художнику это важно. Чтобы читатель заранее был в восторге, еще не открывая книжки, правда? Или зритель хлопал бы уже в метро, представляя себе, как Женечка сделает носом вот так… – Ольга смешно сморщила нос. Но на Женьку похожа не стала.
«Ты ревнуешь, Ольга, ты просто ревнуешь», – могла бы сказать я. Но это была бы не я. Это была бы мудрая и дерзкая.
Глава 14
Вечером я написала еще главку, придумала то, чего не было в устном варианте, прочитала Варьке. Ей, конечно, очень понравилось, «очень-очень!». И вдруг она сказала:
– Мам, а вот здорово бы было посмотреть это по телевизору… Представляешь, такой мультик…
– Мультик… – Я задумалась.
– Или даже не мультик, а вот как «Альф», помнишь? Только он все в комнате сидит, а они бы ходили и в сказочный лес, и в пещеру… А Сонечка была бы настоящая девочка. Как я… – скромно потупилась Варька.
Я была уверена, что ни о каком кино она не мечтала. Просто действительно Сонечка – это плохая Варя. Про такую девочку, как Варя, писать не очень интересно – она умненькая, оригинальная, но уж слишком хорошая. У детей она бы не стала популярной. Лично моей Варе не хватает хулиганистости, которой хоть отбавляй в придуманной Сонечке.
– Да, может быть, Варюша… Только я не знаю, как это делается. Я имею в виду, как пишутся сценарии… Это же профессия… Этому учатся…
Но Варька заронила мне такую соблазнительную идею… Я изо всех сил старалась не уснуть вместе с ней, все-таки уснула, но утром проснулась около шести, заставила себя встать, умыться и усесться за компьютер с чашкой некрепкого чая. Я попыталась записать первые сцены в виде диалогов, потом перечитала их тихо вслух. Нет, конечно. Сценарий же это – не просто запись по ролям. Что-то пришлось менять, добавлять… Но в общем…
Утром я Варе ничего не сказала, а когда привела ее из школы, покормила и показала в компьютере файл:
– Вот, смотри, по твоему совету начала писать сценарий.
Варя с удовольствием прослушала в сотый раз любимые начальные сцены и попросила:
– Мам, но только ты им скажи, чтобы Гном был знаешь какой…
Я с интересом слушала, каким же должен быть гном, когда раздался звонок мобильного. «Olga» – сообщил мне определитель номера.
– Да, Ольга. Добрый вечер.
– Здравствуй, Лена, а почему ты все называешь меня Ольгой?
– А… как надо?
Она засмеялась:
– Почему «надо». Можно называть Олей… Ладно, не важно. Я позвонила, чтобы сказать – мне очень понравилась твоя сказка.
– Еще заранее, я помню.
– Нет, на самом деле понравилась. И я вот что тебе хотела предложить. Давай я нарисую иллюстрации, ну, знаешь, как Сутеев сам к своим сказкам рисовал…
– Ага, или Сент-Экзюпери, – усмехнулась я.
– Да, или как Сент-Экзюпери. Если не ставить себе больших целей…
Я знаю, что в Америке, где успех напрямую зависит от самоуверенности и саморекламы, меня не взяли бы даже пиццу разносить. Я бы споткнулась под первым же насмешливым взглядом. Я не горжусь этим, но и не пытаюсь это исправить.
– И ты скажешь, – настойчиво продолжила она, видя мое сомнение, – что это твои рисунки. И будет просто замечательно. Авторская сказка. И – сразу говорю – все гонорары твои.
– Да погоди, пожалуйста… какие гонорары… Во-первых, до этого еще далеко, надо, чтобы какое-то издательство взяло… А во-вторых, я представляю, сколько могут заплатить…
– Думаю, за рисунки – больше, чем за буквы.
– Ольга, спасибо, это прекрасно, наверно… Я могу предложить их только как твои иллюстрации к моим сказкам. И… я хотела бы посмотреть рисунки…
– Ох, как я хорошо знаю этих тихушниц… – вздохнула Ольга.
– Я не тихушница, Ольга. Я могу даже и… и по морде дать, если что… И сдачи получить…
– Надеюсь не дожить до этого. Хорошо. Хочешь, сейчас привезу тебе рисунки? Это, конечно, небольшая часть, но, если тебе понравится, я сделаю остальные. И могу сама позвонить в издательство, где раньше оформляла детские книжки. Это теперь из самых больших издательских монстров.
– Позвони, пожалуйста, почему нет.
Ольга привезла рисунки. Мне они показались несколько слащавыми, Варька тоже неуверенно сказала:
– Красиво… Соня на мою Барби похожа, которой я голову от Русалки приделала…
Ольгина Сонечка действительно несколько смахивала на Барби с розовыми кудрями, а Гном – на диснеевского Ворчуна из Белоснежки. Удивительно, как Варя сдержалась, чтобы не сказать при Ольге, она высказала это позже:
– Мам, но Гном совсем на Женю не похож!..
– А что, он должен быть похож на Женю? С чего это? Ты ведь совсем не так его описывала…
– Ну когда Женя делает вот так щеки, и оттопыривает уши, и хитро улыбается…
Наша художественная дискуссия затянулась до самого сна, я с удовольствием обсуждала с Варей сказку и картинки, понимая при этом, что иллюстрации могут быть совсем другие… Мне бы хотелось чего-то более оригинального… Чтобы не было, как в середине дискуссии высказалась мой соавтор и вдохновитель Варя: «Немножко на фантики похоже…» Хотя и в этом что-то есть – принцип, по крайней мере…
Ночью я опять проснулась, как будто меня толкнули. Я прислушалась – телефон не играл, Варя спала. Полежала, полежала и встала. Порой ночью у меня в голове начинают вертеться мысли, мешая мне спать. Тогда мне надо встать и просто записать их, чтобы они успокоились – что не потеряются. Так обычно и происходит. Но сейчас я села к столику, который служил нам одновременно и письменным, и туалетным, и чайно-кофейным, включила ноутбук, посмотрела минуты две на Варькину физиономию, служившую мне заставкой, и взяла листочек, лежавший среди ее тетрадок.
Я нарисовала Варьку, только хулиганистую, с веселыми, не удрученными мамиными любовными фиаско глазками, с растрепанными волосами, в длинной ночной рубашке. А рядом с ней – существо, похожее на дачного гнома, дарившего Варе подарки в нашей прошлой жизни, и с лицом Жени Локтева. Я не настолько хорошо рисую, чтобы он действительно стал похож на Женю… Но вот такой нос… чуть в сторону… и уши, если их еще оттопырить, и изогнутый в хитроватой улыбке тонкий, суть вдавленный рот… Так, а теперь если это все раскрасить, как это сделала бы Варя… Чуть неаккуратно, но очень стараясь, неумело смешивая краски… Так…
Я посмотрела на листочек, вырвала из ее тетрадки еще один и нарисовала растрепанную Соню-Варю среди кукол, когда Сонечка превратилась в крохотную, ростом с куклу… Вот они, все любимые дочкины красавицы с голубыми и фиолетовыми очами, крошечными носиками и бесконечными ногами. А вот и принц, любимец Вари и жених поочередно всех кукол… Такой вот монстроидальный американский фермер из Голливуда с чудовищными кулаками и маленькими глазками… и с улыбкой идиота… но доброго… на длинных мощных ногах, на которых можно примчаться на помощь в три прыжка… Вот так. Я раскрасила и их. Стала рисовать третью картинку и почувствовала себя нехорошо. Сказки сказками, но моему маленькому, крошечному ребенку надо, чтобы мама иногда давала ему покой. Я легла и сразу уснула.
Утром я проснулась от вопля:
– Мама! Мама! Ой, мама!
– Ты что, Варюша? Что? Что случилось? – Я подскочила на диване.
Варя стояла посреди комнаты, держа в обеих ручках мои раскрашенные листочки.
– Мама, это кто сделал? Это – он?
– Кто… Кто, Варюша? О ком ты?
– Это гном нам прислал, да? Почему ты не забрала его с дачи? А? – Варя заплакала и тут же заулыбалась. – Но ты посмотри, как здорово… Точно так я и представляла… Только платье неправильное… Надо, чтобы цвета морской волны было… и принц страшноватый какой-то… Но Гном какой получился! Мама, ты только посмотри!
– Тебе правда нравится, Варюша? – Я не знала, правильно ли поддерживать у семилетней девочки такую веру в чудеса. Или все-таки надо рационально объяснить появление рисунков.
Она еще поохала, поахала, рассматривая картинки, а за завтраком спросила:
– А мишку Тишку ты еще нарисуешь?
Я внимательно посмотрела на дочь.
– Не забудь, у него одно ухо клетчатое… А я могу раскрасить, хочешь?
– Конечно, малыш…
– Мам, мне кажется, когда ты меня называешь малышом на улице, всем так смешно… Ну какой я малыш…
Однажды, когда Варе было года три-четыре, я раскричалась на нее безо всякого весомого повода. Причина была у меня внутри, повод – тоже. Я даже толком не помню, из-за чего я кричала. Кажется, я ей читала, а она при этом поглядывала на включенный телевизор с новостями, куда поглядывала я… Варя тогда плакала, пыталась словами как-то меня остановить, чтобы я не орала, но чем больше она неумело, по-младенчески уговаривала меня («Неужели у меня никогда не будет доброй мамы?»), тем больше я распалялась. А потом вдруг она совсем расплакалась и стала приговаривать:
– И зачем я родилась? Не надо было мне родиться! Не надо было мне родиться!
Она произнесла эти слова несколько раз подряд, и с меня сошел этот ужасный морок – необъяснимое бешенство, в которое я иногда впадала, когда Варя была маленькой. Лучше бы я так кричала на Сашу Виноградова – тогда или сейчас, и он бы разрыдался, причитая: «И зачем я только родился?..»
Еще неделю я, точнее, мы с Варей увлеченно писали и раскрашивали картинки. Наконец, настал день, когда пора было показывать кому-то книжку.
Что касается сценария, я писала его очень быстро, рано утром, пока спала Варя. Странно, раньше я всегда знала, что для меня часы пробуждения – совершенно непродуктивны в творческом плане. Но сейчас я использовала каждую минуту. Писался сценарий быстро, и это меня очень пугало. Не может быть, что это так просто. Правда, я и со статьями особо никогда не сидела, но здесь…
Я увлеченно строчила и даже подрисовывала картинки там, где я их четко видела. Мы потратили триста рублей на такси, перевезли от Токмачева большой компьютер и принтер со сканером. Теперь работа вообще закипела. Все свои первые картинки я ввела в компьютер и с помощью несложной художественной программы сделала пробные иллюстрации.
Я все оттягивала день, когда надо было звонить в издательства. Сейчас начнут спрашивать: «А у вас есть публикации? А какие? Где? А вы раньше рисовали?» Редко случается, чтобы инженер-электрик рисовал лучше художника, а врач играл бы на гитаре лучше профессионального музыканта. Есть секреты профессии, достаточно нехитрые, которые проходят на первом-втором курсе института. А есть и хитрые, они открываются случайно, или с опытом, или не открываются вообще…
Два дня я обещала себе: «Вот сейчас, вот еще здесь подредактирую и – позвоню…» Причем я знала, что вряд ли мне скажут: «Привозите прямо сегодня!» Скорей всего, у меня еще будет время и перечитать, и подрисовать… Куда девать сценарий, раздувающийся не по дням, а по часам, я даже не представляла. Зато очень хорошо представляла себе горы отпечатанных на бумаге и мегабайты присланных по электронной почте чужих сценариев и книжек, с рисунками и без, совершенно никому не нужных, которыми завалены все редакторские шкафы и компьютерные архивы…
Раза два мне звонила Ольга с предложениями познакомить меня со своими «подругами» в издательствах. Похоже, у нее везде были хорошие знакомые, причем только женщины. Но я вспоминала Наталью Леонидовну с ее цепким взглядом и сильными руками, от которых крепко пахло жимолостью, и отказывалась.
Наконец, я созрела. Теперь мне приходилось два раза в день ездить с «Водного стадиона» на «Октябрьское поле» и обратно. Но не переводить же Варьку в другую школу! Хотя совершенно непонятно, как завершится эта ситуация… Утром, проводив Варю, я вернулась, выпила чашку зеленого чая. Налила себе еще одну… отставила ее и взяла телефонный справочник по Москве, который накануне специально купила. Можно было, конечно, позвонить по знакомым. Кто-то из моих однокурсников работал в издательствах… Но этот путь мне казался совсем сомнительным. «А вы знаете, что Воскобойникова теперь сказки пишет?» – «Да? Ну и как?» – «Да никак!»
Я выбрала три самых больших издательства и позвонила. В первом секретарь соединила меня с редактором, та, выслушав меня, спокойно и равнодушно ответила:
– Присылайте по электронной почте.
Я стала объяснять, что у меня рисунки, иллюстрации, она, не дослушав, повторила:
– Присылайте.
Под конец разговора я вспомнила: не сказала, что я – журналистка.
– Я забыла вам сказать, я раньше работала в ТАССе, закончила журфак МГУ…
– Да? Хорошо, – устало ответила редактор. – Если от этого ваши сказки больше понравятся детям…
– А вы будете давать их читать детям? – удивилась я.
– Всего доброго, позвоните через месяц, – ответила мне редактор.
«Надо же, какие идиоты только не звонят», – сказала она наверняка своим коллегам, положив трубку.
В двух других издательствах разговоры были еще короче. «Спасибо, да, присылайте, звоните через месяц-два». Я переслала свою книжку с картинками во все три издательства.
Теперь – самое страшное. Я открыла страницу с телефонами кинокомпаний. Невероятно, в Москве теперь не меньше ста различных кинокомпаний и киноконцернов. Я стала выбирать хоть как-то знакомые названия – те, что успевала замечать после фильмов, когда со страшной быстротой по черному экрану бегут крошечные белые титры.
На киностудиях мое предложение прислать сценарий детского многосерийного фильма мало кого обрадовало. «Неактуально… неформатно… неконцептуально…» В двух кинокомпаниях мне сказали: «Почему нет? Присылайте». А в двадцатой, куда позвонила, решив – эта на сегодня последняя, мне ответил очень знакомый голос:
– Кинокомпания «Фонд-А» слушает.
Я представилась и не успела начать свой обычный рассказ об идее сценария, как человек воскликнул:
– Ленка! Ну и дела! Ты взялась за наше дело… Ну давай, давай рассказывай.
Это был Ваня Караш, мы учились с ним в одной группе целых три курса. Как он попал в кино, я не стала спрашивать, тем более что Ваня оказался аж «генеральным продюсером» этой кинокомпании. Он с радостью предложил мне прислать сценарий целиком, хотя до этого мне советовали отсылать только краткое содержание с описанием концепции и пару серий.
– Ты будешь читать все сразу?
– Не я, нет! Редактор. Но я тоже… посмотрю… Ты вообще как? Хочешь, подъезжай, поболтаем… Ну, или потом. Когда приедешь по делу… А ты что, закончила какие-то сценарные курсы?
Я растерялась:
– Нет…
– А… Ясно… Решила, как все сейчас, да? Ладно. Посмотрим, почитаем… Сейчас все стараются в кино попасть…
– Когда мне перезвонить?
– Да я сам тебе позвоню… Мне даже интересно… Надо же, идейная Воскобойникова сказки пишет… Я думал, ты в политику ушла… Где-то встречал, кажется, твои статьи про либералов…
– Да я все больше про артистов и музыку пишу…
Наконец и сценарий был послан в кинокомпании, туда, где согласились прочитать и дали электронный адрес. Желающих оказалось немного, вместе с Ваней Карашем – четыре.
Теперь оставалось ждать. Побольше гулять. Поменьше плакать. Сходить сдать анализы – раз в месяц надо было проверять – все ли хорошо у малыша и у меня. Но вторая беременность, конечно, так остро не переживается, как первая. Тогда я была просто главным человеком во Вселенной – для самой себя, разумеется. Я и мой малыш. А сейчас главным человеком оставалась Варя. К новому я относилась пока ревниво – иногда я ловила себя на мысли, что, если бы не живот, я бы быстрее пробежала, опаздывая за Варей, или не ушла бы из-за духоты из кинотеатра, куда мы отправились, чтобы посмотреть мультик, получивший «Оскара». Или не рявкнула бы на нее, потому что мне тяжело долго ходить, долго сидеть, лежать на боку… В общем, пока будущий малыш кроме нежности вызывал у меня чувство вины по отношению к Варе.
Думать о том, что будет, если везде откажут, мне не хотелось. Но надо было. Я же должна была кормить Варю, должна отложить деньги, и немало, на то время, когда я вообще не смогу ничего делать. На Сашу Виноградова я рассчитывать не могла, как обычно. Он мог предложить нам с Варей полететь за границу летом – когда у меня будет уже срок шесть-семь месяцев… А мог вообще забыть что-либо предложить, даже денег. Это зависит от того, в какую игру он будет играть летом.
Я совсем этого не ожидала, но сказка меня не отпускала. Я ходила, маялась-маялась и стала писать дальше, параллельно сочиняя и сценарный вариант. У меня было два мощных стимула: я надеялась хоть как-то заработать на этом деньги и второе – может быть, и главное, – так радовалась Варя, так смеялась, хлопала в ладоши и так искренне переживала, когда герои попадали в непредвиденную беду, за то время, пока она утром была в школе… И мы вместе вечером решали, а как же им быть? Как выпутываться из совершенно безвыходного положения? Иногда Варька предлагала мне чудесные, наивные, неожиданные ходы, которые могли родиться только в светлом, чистом сознании семилетней девочки…
Почему Гном не понял, что ворона его обманывала? А Соня сразу поняла? Потому что у вороны глаза были разные: один глаз – честный, а второй – хитрый. К Гному она все время хорошим глазом поворачивалась, а к Соне – лживым. Вот Сонечка и поняла…
Я с радостью записывала, а Варька была счастлива.
Я сходила в консультацию, сдала анализы, взвесилась. Все было вполне в норме.
Мы перезванивались с Игорем, он всячески пытался подготовиться к будущему заседанию. Мне звонил Токмачев, рассказал, что к Савкину несколько раз уже наведывалась милиция, вызывали соседи, – так они там веселились и дрались. Игорь выяснил, что квартиру свою в Электростали они на самом деле продали. Скорей всего, Гарик проиграл ее в карты. Стоила она две копейки, по сравнению с моей, но все же – ближайшее Подмосковье. Игорь не терял надежды и обещал найти большую комнату в коммунальной квартире где-нибудь в Ногинске или Можайске, куда бы можно было их выселить. Эльвира, как мне и показалось, имела судимость – за кражу.
Я старалась не заглядывать далеко в будущее, не думать, а как же мы станем жить через полгода. В моей ситуации это было бы бессмысленное самоистязание. Я знала, мне придется что-то менять, делать, иначе мои дети будут страдать. Что – точно не знала. Я решила дождаться результатов с книжкой и со сценарием. Если ничего не получится, в конце концов, я могла бы преподавать английский.
Для начала я хотела удостовериться, что не забыла язык, на котором свободно изъяснялась и писала после университета. Я подумала, не настало ли время перевести одну изумительную статью, которую я когда-то прочитала в журнале «Comme Il Faut», издававшемся на английском языке. Журнал я взяла бесплатно в каком-то ресторане лет семь назад, пролистала его и статью прочитала тогда же, а помнила по сей день.
Статья называлась «The Grass Is Greener», дословно – «Трава зеленее». Мне сразу показалось – как интересно это было бы прочитать нашим женщинам, опубликовать бы ее на русском языке. В статье живо, с замечательным юмором и знанием предмета описывались впечатления автора от встреч с американскими и русскими мужчинами, слабости и неотразимые стороны тех и других. Самым прелестным в статье были философские обобщения, до которых я, например, еще не доходила, мне лично не хватило бы опыта и широты охвата предмета.
Автором была американская журналистка, писательница с французским именем Кристин Дюфаль, живущая в Москве. Я начала переводить статью, одновременно думая, как же мне найти саму Кристин, получить разрешение на перевод.
Я обзвонила своих знакомых, работающих в разных журналах, – по такому поводу звонить не стыдно. Мне же не приходилось объяснять, зачем, собственно, я ищу ее. Один мой бывший коллега из ТАССа, тоже ушедший «на вольные хлеба», не только дал мне ее электронный адрес, но заодно предложил помочь ему быстро закончить материал о новом музыкальном театре, за который он взялся исключительно из жадности и теперь не успевал сделать полноценную статью к сроку. Мне он пообещал двадцать пять процентов гонорара, что для меня было совсем неплохо.
Я с удовольствием взялась за дело, прочитала все, что он мне послал, созвонилась с режиссером этого театра, договорилась о встрече. Пришлось посмотреть два спектакля, остальное мне дали на кассетах. На спектакли мы ходили вместе с Варей, вместе зевали и вместе смеялись.
– Не забудь написать, что сначала было ужасно скучно, а потом ну просто очень смешно. И что толстый певец хорошо пел, у меня просто вот здесь что-то дрожало, и что было слышно, как он сморкался за кулисами, – посоветовала мне Варька.
С ее слов я и начала статью, тем более что жанр журнала позволял некоторую вольность интонации. Моему товарищу то, что я написала, не очень понравилось, а редактору журнала – очень, поэтому статья так и вышла, наполненная нашими с Варей смешками и восхищением.
Кристин Дюфаль ответила мне сразу. Она согласилась на перевод статьи и даже предложила журнал, где можно опубликовать наш совместный труд. Я сделала перевод за два дня, переслала ей, она дописала туда еще несколько абзацев на очень трогательном русском языке, заканчивавшиеся так:
«Похоже, что «Давай поговорим о нас с тобой» – это самые устрашающие слова в русском языке. Как только русский мужчина их слышит, он поворачивается хвостиком, и вы не успеваете договорить «о нас…» – как хлопает дверь лифта, и он уже в Твери».
Мы пытались с ней найти русский эквивалент названию, взятому из английской поговорки – «по другую сторону забора трава всегда зеленее». Мне пришла в голову хорошая фраза Аркадия Давидовича «В соседней камере всегда свободнее». Кристин смеялась, но не согласилась. Пришлось остановиться на поговорке «Чужой пирог всегда слаще», из которой мы сделали «А чужое – слаще», в таком виде и предложили журналу. Они, имея в виду специфику своего журнала, предназначенного для легкого чтения в коттедже после тяжелого обеда, тоже чуть переделали. Получилось «У твоего – слаще».
Кристин очень протестовала, видя в этом некоторую скабрезность, требовала сделать хотя бы «Твое – слаще», но название осталось таким. Я тоже протестовала, но, в конце концов, перевод – даже не соавторство. Договор мы ездили подписывать по отдельности и лишь после этого договорились поужинать и, наконец, познакомиться.
Я с ужасом шла на встречу с ней, опасаясь двух вещей. Во-первых, одно дело говорить по Интернету и даже по телефону, когда я могла сказать «Wait!» и судорожно рвануться к словарю. А вот лично… Окажусь ли я на высоте с устным английским? Сейчас как начнет сыпать американским сленгом и неологизмами… Я и в русском-то не всегда успеваю за новой жизнью. Когда Нелькин девятилетний сын недавно сказал пренебрежительно: «Да у них черепа такие невзрослые!» – я, честное слово, просто не поняла. А означало это, оказывается, – «У них родители не серьезные, легкомысленные, не страшные, не крутые».
Второе, чего я боялась, – понятно: потратить весь наш с Варей месячный бюджет. Но не познакомиться с ней я уже не могла. Варя пошла со мной, и я предупредила ее:
– Ничего лишнего в ресторане не заказывай, ясно? А то будем весь месяц есть макароны с хлебом.
– Ура! – ответила мне Варя, чье любимое блюдо, как известно, – вермишель и булка с маслом.
Когда я как-то в отчаянии предложила Варьке, с тоской ковырявшей в тарелке остывшую еду:
– Давай я тебе пирожков, что ли, испеку, а?
– Давай! – с радостью согласилась Варя.
– А с чем ты хочешь?
– С вермишелькой, – ответила, не задумываясь, Варя.
Теоретически можно было пойти в ресторан к Жене. Но он все это время не звонил. И мне самой звонить было неудобно. Этот его Гусев с букетом… И я звоню: «Можно мы к тебе придем, поедим бесплатно? А целоваться мы и сами в общем-то не хотим…»
С Кристин мы договорились встретиться на Тверской, возле бывшего магазина «Наташа». Я со всеми там встречаюсь всю свою жизнь, поскольку точно знаю – уж я-то приду на то место, не ошибусь.
– Какая у тебя машина? – спросила Кристин.
– Мы на метро, – ответила я.
Сейчас она спросит: «У тебя проблемы со зрением?» А какая еще может быть причина, по евростандартам, чтобы почти в сорок лет, всю жизнь работая, не иметь машины.
«Нет, у меня проблемы с головой», – отвечу я. Но Кристин, живущая не первый год в Москве, ничего не спросила.
– Ты нас узнаешь. Я – довольно высокая шатенка с длинными волосами, и у меня очень красивая дочка.
– Почему ты не сказала, что ты – красивая шатенка? И больше выглядишь как блондинка? – спросила по-русски, улыбаясь, очаровательная Кристин, подходя к нам.
Я пожала плечами и протянула ей руку. Вот потому я, наверно, и одна, что никогда так о себе не говорю и не думаю.
Варя последовала моему примеру, смело протянула ручку американке. Похоже, ей очень понравился воротник на короткой кожаной курточке Кристин – из меха неизвестного мне зверька, крашенного в самые разные цвета. Оранжевые, зеленые, ярко-голубые, розовые… Было такое ощущение, что Кристин выглядывает из разноцветной травки. И улыбается хорошей улыбкой женщины, у которой наверняка тоже все в жизни было – и свадьба, и развод, или хотя бы измены… Но она почему-то улыбается – так, словно счастлива нас видеть, а я…
Я тоже улыбнулась.
– Это моя дочь прислала мне из Калифорнии, она сама делает такие штуки… – Кристин погладила мех.
– Какой это зверь? – поинтересовалась я.
