Текст книги "Обитель Солнца (СИ)"

Автор книги: Наталия Московских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

– Сколько лет прошло, а ты все о том же, – вздохнул он. – Ты пришел поговорить о расплате? И не просто о слабости, а о том, что я не прощал тебе твою? Все просто: эта слабость могла тебя убить, а моей целью было научить тебя выживать. Я не добился бы этого, если б был с тобой мягкотелым. – Заметив обиду в глазах ученика, Сезар вздохнул. – Поверь, Мальстен, было бы куда больше проку, если б ты перестал придавать этому столько поэтической значимости, а научился бы просто терпеть боль. Ты данталли, ты обязан уметь ее выносить.

Мальстен втянул в грудь побольше воздуха, чтобы возразить, но голос снова не послушался его. С губ не сорвалось ни звука.

– Я… – вновь попытался он, и на одно это слово ушло слишком много сил.

Мальстен покачнулся.

– Не трудись. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что выносил боль, которая мне и не снилась? – Сезар усмехнулся и покачал головой. – Это ты о расплате, которая стала твоим кошмаром после воздействия аркала? Кто же вынуждал тебя принимать его помощь? Ты знал, какой будет цена.

Мальстен почувствовал себя так, будто резко уменьшился в росте. Сезар стал казаться ему намного выше, голос его звучал все строже.

Сколько так еще будет продолжаться? Эти насмешки и издевки преследовали его непрестанно, пока он жил в Хоттмаре. Пора положить им конец.

– Сезар, хватит! – выпалил Мальстен, гневно посмотрев на учителя.

Тот сложил руки на груди и взглянул на него, как на капризного ребенка.

– Что именно, ты хочешь, чтобы я прекратил? – спросил он. – Учить тебя? Но я давно тебя не учу, Мальстен. Я передал тебе все свои знания и умения, и ты добился удивительных – небывалых! – успехов. Анкордский кукловод, великий данталли, искусный художник, способный прорываться сквозь красное. Ты достиг того, что мне было недоступно, но все равно приходишь ко мне, чтобы я сделал… что? Пожалел тебя? – Он едва заметно поморщился. – Как в одном данталли может сочетаться такая мощь и такая отвратительная жалость к себе?

Мальстену захотелось броситься бежать как можно дальше отсюда. Он ненавидел себя за то, что вновь опозорился перед учителем, предстал перед ним в таком убогом амплуа.

– Сезар, ты учил меня, когда я был ребенком. – На этот раз слова полились сами, хотя Мальстен не был уверен, что хотел этого. – И уже тогда началась твоя хваленая военная муштра. Я не могу понять, ты был так строг, потому что любил меня, или потому что ненавидел?

Казалось, после этих слов провалиться сквозь землю от стыда захотелось обоим. Мальстен отступил еще на шаг, а Сезар устало потер переносицу, словно услышанная глупость вызвала у него головную боль.

– Любил? Ненавидел? – с усмешкой повторил он. – Да что же тебе так неймется заклеймить меня одной из этих нелепых печатей? Я выполнял свой долг перед твоей матерью, вот, что я делал. И выполнял его до самого конца. Я умер за тебя, если ты еще не забыл!

Мальстен потупился.

– Но, видимо, мои старания для тебя ничего не значат, потому что от меня тебе нужна была только жалость и забота, которой я не мог дать и не должен был давать.

– Это неправда! – с жаром воскликнул Мальстен.

– О, нет, – протянул Сезар с обличительной злорадной улыбкой. – Это чистая правда! Иначе стал бы ты так ненавидеть своего нынешнего ученика за то, что у него эта жалость была.

– Все не так… – бессильно выдохнул Мальстен, прикладывая руку к груди и ощущая, как бешено колотятся оба его сердца.

– Да неужели? – хмыкнул Сезар. – Если б все было не так, задели бы тебя мои слова о Дезмонде? Задевает только правда, Мальстен, и ты знаешь ее. Знаешь и всю жизнь прячешь. Выставляешь напоказ свою выдержку, а сам только и делаешь, что скулишь, как побитый пес от каждого неосторожного слова или укола боли.

– Теперь ты упрекаешь меня за это? За то, что я не стал ломать Дезмонда, как… – Голос снова пропал, будто Сезар обладал властью обрубить его, не желая слышать неугодных упреков.

– Как что? – с насмешкой переспросил он. – Как я – ломал тебя? Что же ты пытаешься мне сказать, Мальстен? Что ты был несчастен? Так меня нанимали не ради того, чтобы ты был счастливым, а для того, чтоб ты выжил. Хочешь сказать, с этой задачей я не справился? – Усмешка не сходила с бледного лица Сезара. На миг оно вдруг превратилось в заплывшую синей кровью предсмертную маску, и Мальстен невольно отшатнулся от жуткого видения. – Боюсь только, что от глупостей тебя это не спасло. Ты всю жизнь пытался кого-то впечатлить и прикрыть свою слабость, и сколько людей из-за этого погибло? И сколько еще должно погибнуть?

Словно из ниоткуда в руке Сезара появилась отрезанная голова со светлыми волосами. Он неспешно развернул ее в руке, показав ученику изувеченное побоями мертвое лицо Аэлин Дэвери.

– Нет! – прошептал Мальстен. От увиденного ему перехватило дыхание, он вновь коснулся своего горла, предчувствуя что вот-вот потеряет почву под ногами.

Отрезанная голова Аэлин исчезла, как жестокий морок – Мальстен не успел отследить, куда она пропала.

– Тебе даже не больно! Так какого беса твои ноги подкашиваются сейчас, проклятый слабак?! – В руках Сезара вдруг появился кнут, которым укрощают диких животных. Он замахнулся им и ударил. Боли Мальстен не ощутил, но услышал, как вскрикивает, и возненавидел себя за это. Ему показалось, что он снова уменьшился в росте, словно брусчатка призрачного Фрэнлина поглощала его, намереваясь похоронить под собой.

– Нет… пожалуйста…

– Вставай!

***

Грат, Малагория

Девятнадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.

Мальстен дернулся с резким вздохом.

Вокруг царила приятная темнота покоев гратского дворца, в воздухе витал легкий аромат благовоний. Сердца данталли бешено колотились в груди и отдавались гулом в висках, кулак судорожно сжимал чуть влажную простынь.

Мальстен осторожно приподнялся, осознавая, где находится.

Комната Аэлин во дворце. Грат, Малагория, ночь с восемнадцатого на девятнадцатый день Паззона.

Мальстен осторожно повернул голову набок. Аэлин отвернулась от него во сне, легкое одеяло едва прикрывало прекрасные изгибы ее нагого тела. Светлые волосы с играющими в них черными прядями разметались по подушке. Прислушавшись, можно было уловить ее тихое размеренное дыхание. Аэлин спала и видела спокойные сны.

Это был всего лишь кошмар, – напомнил себе Мальстен, отерев тыльной стороной ладони взмокший лоб. Дыхание оставалось неровным и судорожным. – Я должен взять себя в руки.

Тихо, стараясь не потревожить сон Аэлин, он сел на кровати, наскоро оделся, не успев лишь набросить камзол и обуться, когда услышал тихий голос:

– Серьезно? Просто уйдешь?

Он обернулся. Аэлин повернулась к нему не сразу – лишь через пару мгновений она, ловко укутавшись в одеяло, села на колени и пронзительно посмотрела в глаза данталли.

– Прости, – покачал головой Мальстен. – Не хотел тебя будить.

– Но ты разбудил. И все равно уйдешь?

Мальстен ощутил дрожь в руках и невольно сжал кулаки, чтобы унять ее.

– Прости, я… скоро вернусь, хорошо? Постарайся уснуть.

– Боюсь, тебе придется меня заставить, если ты настолько хочешь от меня отделаться, – холодно произнесла она.

Мальстен недоуменно приподнял брови.

– Отделаться? – переспросил он. – Аэлин, я надеюсь, ты не думаешь, что я…

– Нет, – перебила она. – Я не думаю, что ты уходишь посреди ночи, чтобы пригреться в другой постели, если ты об этом. – Взгляд ее остался пронзительным, словно она могла просмотреть насквозь его душу. – Ты уходишь, потому что не хочешь возвращаться в кошмар, который тебя разбудил.

Мальстен задержал дыхание, старательно отгоняя неприятные образы, все еще маячившие в памяти.

– Аэлин, со мной все в порядке, – попытавшись натянуть улыбку, заверил он.

А главное, что все в порядке с тобой…

– Когда ты встревожен, лжец из тебя посредственный, – хмыкнула Аэлин, перебираясь на его сторону кровати. Рука ее легла на пропитавшуюся холодным потом простынь, брови сдвинулись к переносице. – Не отпирайся, – кивнула она. – Ты спишь не так тихо, как думаешь.

Проклятье! – прошипел про себя Мальстен.

– Это всего лишь дурной сон, – успокаивающе произнес он, заставляя себя присесть рядом с Аэлин, хотя сейчас больше всего мечтал оказаться в одиночестве. – Прошу, не тревожься за меня. В этом нет нужды.

– Я думаю, нам стоит поговорить о нем, – покачала головой Аэлин.

– О ком?

– О Сезаре Линьи. Это ведь он навещал тебя в кошмаре?

Мальстен невольно опустил плечи. В который раз он задумался, не было ли среди предков Аэлин аггрефьеров – слишком уж часто и безошибочно она угадывала его мысли.

– Я… что-то говорил во сне?

– Да.

– Бесы! – прошипел он.

Аэлин приподняла бровь.

– Я не сказала, что говорил.

– И что же?

– Ничего, – беззлобно усмехнулась она. Глаза Мальстена округлились.

– Ты солгала? Зачем?

– Чтобы ты перестал увиливать, – пожала плечами Аэлин. – Тоже метод. И нечего смотреть на меня таким осуждающим взглядом, Мальстен Ормонт. Уж не тебе после того, как ты не раз управлял мною без моего ведома, говорить о честности.

Мальстен нахмурился, однако возразить ничего не смог.

Аэлин вздохнула, положив ему руку на плечо.

– Может, теперь, когда прятаться нет смысла, просто расскажешь мне все? Станет легче, – нежно произнесла она.

Но, видимо, мои старания для тебя ничего не значат, потому что от меня тебе нужна была только жалость и забота, которой я не мог дать и не должен был давать, – эхом зазвучали в его голове слова из сна. Мальстен резко отстранился от Аэлин.

Расплата – зрелище.

Зрители захотят еще…

– Нет, – выдохнул он.

– Мальстен…

– Аэлин, пожалуйста, – сквозь зубы процедил он, с трудом заставляя себя успокоиться. – Я… я не хочу об этом говорить. Мне… – Голос предательски отказался повиноваться, в точности как во сне.

– Тяжело? – осторожно подтолкнула Аэлин.

Тебе даже не больно! Так какого беса твои ноги подкашиваются сейчас, проклятый слабак?!

– Нет! – выкрикнул он, тут же осекшись. – Просто это… не стоит внимания.

Несколько мгновений Аэлин испытующе смотрела на него, затем опустила взгляд и покачала головой.

– Боги, – тихо произнесла она, – какой же властью он до сих пор обладает над тобой? А ведь прошло уже столько лет.

Мальстен поморщился и упрямо покачал головой, ощутив, как в горле образуется тугой комок.

– Перестань… – прошептал он.

– Перестать что? Любить тебя? Проявлять участие?

– Аэлин…

– Тебе он может запретить что угодно, но надо мной у него власти нет, – со злостью перебила она. – Мальстен, он ведь тебя искалечил, а ты продолжаешь его защищать и оправдывать!

– Аэлин, не надо…

– Сезар Линьи мертв, слышишь? – Она коснулась его лица и нашла его затравленный взгляд. – Он уже не может тебя осудить и наказать! Он и тогда не должен был этого делать. Выдержку и силу не обязательно воспитывать, ломая своего ученика. И ты делаешь правильно, что не поступаешь так с Дезмондом.

Мальстен вздрогнул.

– Ты знаешь о… сложностях на наших тренировках? – поморщился он.

– Я знаю, что Бэстифар хотел бы, чтоб ты муштровал Дезмонда. Сделал его копией тебя, потому что он слишком дорожит тобой, чтобы обрекать тебя на страдания, а вкус этих страданий ему слишком нравится, чтобы совсем от них отказаться. – Аэлин усмехнулась. – Поэтому он хочет получить мало-мальски достойную замену в лице Дезмонда. Но я знаю тебя. И знаю, что ломать его, как когда-то Сезар ломал тебя, ты не будешь.

Мальстен опустил взгляд в пол. От слов Аэлин веяло теплом, в них не было ни толики осуждения. Она говорила с нежностью, которой было так тяжело открыться.

– Поговори со мной, – прошептала она, перемещаясь к нему за спину и целуя его в волосы. – Не закрывайся, умоляю. Не вини себя за недостаток хладнокровия, это не слабость, слышишь? Сезар был фанатиком пострашнее Бенедикта Колера…

– Не говори так, – скривился Мальстен.

– Но это правда! – упорствовала Аэлин. – Он измывался над тобой, когда ты был ребенком. Добивался уважения и послушания сломом. Был нетерпим к тебе. Он причинил тебе столько…

Тебе даже не больно!

– Хватит! – оборвал Мальстен, порываясь встать.

Аэлин потребовалось немало усилий, чтобы заставить его остаться на месте. Некоторое время они молчали. Аэлин обнимала его, сидя у него за спиной, чувствуя, как бешено колотятся в груди оба его сердца под ее ладонями.

– Ты ведь даже сказать этого не можешь, – шепотом произнесла она. – Он заставил тебя стыдиться этих слов. Я ведь не просто так говорю: он тебя искалечил.

Мальстен сжал ее руку.

– Искалечил? – горько усмехнулся он. – Но при этом ты говоришь, что я не слаб. Мне кажется, ты преувеличиваешь либо мои сильные стороны, либо степень его… гм… влияния.

Аэлин тихо вздохнула.

– Тогда скажи то, что не смог произнести несколько минут назад. Когда заявил, что не хочешь об этом говорить. Скажи, что чувствуешь, когда мы говорим о Сезаре Линьи, и я поверю, что была неправа.

Так просто? Сказать, и больше этих расспросов не будет? Для этого я лишь должен признаться вслух, что мне…

Мальстену показалось, что кто-то ударил его в грудь изннутри, выбив из легких весь воздух. Он знал, что она хочет от него услышать, и был уверен, что голос ему не повинуется. Горло вновь словно сдавила чья-то невидимая рука. Захотелось убежать как можно дальше от этой комнаты, от проницательной Аэлин Дэвери.

– Я… мне… – попытался он, но действительно не сумел продолжить. Тело его невольно качнулось вперед в попытке встать. Аэлин удержала его на месте. Мальстен зажмурился, стараясь избавиться от ощущения, что что-то разрывает его на части изнутри. Слова! Это просто слова! Они не должны были даваться так тяжело! Не должны!

Он проклинал себя в это мгновение, но понимал, что выдержал бы расплату тысячу раз, лишь бы не произносить то, что от него сейчас требовалось. Выдержать расплату было бы намного проще. Выдержать молча, как его учили, чтобы рядом не было никого, кто желал бы посочувствовать этому зрелищу. Сочувствие было невыносимым, оно вызывало стыд. Будило в глубине души то, что Мальстен Ормонт так усиленно прятал всю жизнь.

– Мне…

Хватит скулить, проклятый слабак! – зазвучал в голове голос Сезара.

Мальстен не сразу понял, что слышит собственный стон и сжимает виски, стараясь изгнать голос учителя из своих мыслей. Казалось, он утратил контроль над собственными движениями, как если бы более опытный и могущественный данталли сумел сделать из него марионетку.

Один данталли и так уже сделал из меня свою марионетку. Много лет назад. Иначе я смог бы произнести это с той же легкостью, с какой это делает Дезмонд.

Дыхание снова сбилось, сердца заколотились еще быстрее.

Два слова! Всего два слова, но преграда между Мальстеном и этими словами была слишком велика. Из него выжгли саму возможность говорить об этом. Он обходил этот капкан, как мог, но попадал в него каждую расплату и стискивал зубы, чтобы не позволить ему сомкнуться. Он – он, а не муки расплаты – мог утянуть самого могущественного данталли Арреды на теневую сторону мира! Последний раз Мальстен произносил эти слова, когда был ребенком. Что он услышал в ответ?

Если ты будешь стонать, как раненый, какой толк от того, что ты умеешь? Тебя убьют, бездарь, слышишь меня? Вычислят и убьют! Вставай!

Но сейчас никто не отчитает его. Никто не обожжет презрением. Здесь нет Сезара. Здесь только Аэлин.

Просто скажи!

– Мне…

Горло сдавливали тиски, мешающие сделать вдох. Пытки Культа, костер Колера, расплата за целый город – все проще, чем сказать это вслух. Это бесполезно.

– Я не могу… – едва слышно произнес Мальстен.

Аэлин молчала, хотя он ждал ее слов «я же говорила». Вместо того она крепко держала его в объятьях, и, казалось, только это помогло ему не развалиться на куски. Как ему хотелось сейчас скрыться! А ведь он всю жизнь пытался это сделать. Затеряться в толпе обычных людей.

Сезар Линьи умудрялся каждый день напоминать ему о его ненавистной уникальности, из-за которой он лишился возможности заводить друзей, играть с ними, как всякий крестьянский ребенок. У него не было шанса пожаловаться на свое одиночество, свои страдания или свои обиды. Лишь заплаканная подушка была свидетелем его чувств. В шестнадцать лет Мальстен сжег ее на заднем дворе дома, ненавидя ее обоими своими сердцами. А при этом на уроках Сезара он чувствовал себя пушечным мясом без права на ошибку, и именно таким пушечным мясом и стремился стать после. Разве не ради этого он выучился управлять нитями так, чтобы быть участником своего представления наравне с простыми солдатами? Но нет! Он всегда был особенным.

Герцог.

Командир.

Анкордский кукловод.

Легенда.

Уникальный цирковой постановщик.

Самый могущественный данталли на Арреде.

Единственный провал Бенедикта Колера.

Мальстен ненавидел это, но не мог сделать ничего, чтобы это исправить, затеряться и стать невидимкой, на боль которой никто не обращал бы внимания, как этого и хотел Сезар. Потому что, видят боги, сколько бы Мальстен ни пытался, сам он не мог полностью игнорировать ее. Не мог оставаться к ней бесстрастным. Не мог вечно терпеть…

– Проклятье, я не могу! – скривившись, выдавил он.

– Ох, Мальстен, – вздохнула Аэлин, прижимаясь к нему. Что слышалось в ее голосе? Что-то похожее на разочарование? Она всего лишь попросила его произнести два слова, и даже здесь он подвел ее.

Почему она терпит эту мерзость? Зачем ей это все?

Из груди вырвался судорожный вздох, похожий на вздох утопленника, цеплявшегося за последние крохи жизни. Мальстен боялся, что вот-вот лишится чувств.

– Тссс. – Аэлин поцеловала его в волосы, успокаивающе погладила по напряженным, как струны, плечам и зашептала ему на ухо: – Ничего. Ничего, Мальстен. Я знала, что не скажешь. Но когда-нибудь мы сумеем это преодолеть. Ты молодец. Ты попытался.

Слушать это было невыносимо. Слишком…

Слишком что? – снова зазвучал в его голове издевательский голос Сезара.

– Боги, – мучительно простонал Мальстен, невольно сгибаясь, словно пытался сжаться в тугой комок.

Отпусти меня, прошу, отпусти, я больше не могу!

– Я… зачем это тебе? Это отвратительно! – воскликнул он.

Аэлин глубоко вздохнула, в голосе ее зазвучала печаль:

– Когда-нибудь я заставлю тебя поверить, что просто люблю тебя, и ты никогда не будешь мне отвратителен. Если бы у меня были нити, я вшила бы эту мысль в твое сознание даже против твоей воли, но у меня нет таких сил.

– Прошу тебя, прекрати…

– Разве эти слова должны мучить, Мальстен? – продолжала шептать Аэлин. – Разве должны они причинять боль?

Он вздрогнул.

– Нет, – произнес он почти неслышно.

– Тогда почему ты хочешь, чтобы я этого не говорила? Почему тебе стыдно это слышать?

– Мне не… я просто… не могу…

– Почему?

Потому что я привык слышать совершенно другие вещи в ответ на свою слабость. Сезар бы уже… – Он не сумел продолжить мысль, и тело его вновь напряглось, точно боясь рассыпаться на куски. Аэлин обняла его крепче.

– Тише, тише, Мальстен. Все хорошо. Мы победим это вместе. Однажды.

– Пожалуйста, – он покачал головой, – не будь со мной такой неоправданно доброй, я этого не заслуживаю.

– Тебе было бы проще, если б я осудила тебя? – спросила она. – Если бы презирала?

– Да. – В ее молчании он услышал недоверие, поэтому исправился: – Наверное. По крайней мере, к этому я привык. – Он на миг задумался, каково ему было бы услышать холодное презрение в голосе этой женщины. Когда она узнала, что он данталли, ее первым желанием было убить его, и к такой реакции Мальстен оказался не готов даже тогда, хотя был знаком с Аэлин Дэвери всего несколько дней. Ее холод резал без ножа, и Мальстен был готов даже принять смерть от ее руки, лишь бы не испытывать на себе ее отвращения. – Нет, – покачал головой он. – Нет, мне бы однозначно не было от этого проще.

Аэлин облегченно выдохнула. Даже сидя к ней спиной, Мальстен услышал в ее вздохе улыбку.

– Хвала богам, – сказала она. – Потому что этого я бы точно не сумела. Но, если б это был единственный метод, которым тебя можно вырвать с тренировки Сезара, пришлось бы обучиться. – Аэлин невесело усмехнулась. – Даже если бы после этого ты бы меня возненавидел.

Мальстен снова вздрогнул. Его собственные слова в устах Аэлин почему-то обладали куда большей силой. Никто никогда не говорил ему ничего подобного. Он не верил, что был этого достоин.

– Ты… – Он помедлил, заставляя предательский голос вновь послушаться его. – Ты сказала, «вытащить меня с тренировки Сезара»?

– Разве ты сам не видишь? Ты до сих пор там. Тот маленький мальчик, которым ты когда-то был, до сих пор боится его наказания и его осуждения. Ты запер этого мальчика глубоко внутри, Мальстен. – Ее руки вновь переместились ему на грудь и прижались к ней, чтобы ощутить неровный перестук двух сердец. – И боишься выпустить его, потому что окажешься беззащитным. Ты не будешь великим анкордским кукловодом, когда скажешь, что чувствуешь на этих тренировках. Ты будешь ребенком, которого наказывали за то, что у него было детство.

Дыхание Мальстена остановилось. Он был не в силах сделать вдох. Призрачное чувство, сдавливающее ему грудь, отчего-то оказалось гораздо сильнее расплаты.

– Что бы сказал тот мальчик? – тихо спросила Аэлин. – Мне, а не Сезару. Что бы он сказал? Ты ведь помнишь?

Он представил себе тренировку, которую помнил. Именно тогда он впервые ощутил горячий стыд, именно тогда этот треклятый барьер между ним и этим признанием стал непреодолимым.

– Мне… – попытался он. Голос его прозвучал хрипло, как у древнего старца, и стих, однако что-то внутри, казалось, затрепетало, готовое вот-вот разорваться. Старые путы начинали перетираться, собираясь выпустить наружу нечто, которого Мальстен боялся куда больше смерти. – Мне… мне больно.

Казалось, в груди что-то лопнуло. Стена, которой он так долго отгораживался от этих слов, разлетелась на куски, а за нею притаилась огромная волна, накрывающая с головой. Настоящей боли, к которой Мальстен так привык во время расплаты, не было, но почему-то именно это ноющее, почти неощутимое чувство заставило его согнуться и застонать. Он будто забыл, как дышать, и теперь пытался жадно ловить ртом жалкие глотки воздуха. Оно нарастало. Разрывало изнутри и затапливало сознание. Невидимые тиски на горле сжимались, пока у них были силы, но после тоже лопнули от напряжения, выпустив то, что сдерживали.

Мальстен услышал всхлип вперемешку со стоном, и не сразу понял, что этот звук вырывается из его собственной груди. Тело, будто обезумевшее, сжалось в тугой комок и принялось раскачиваться. Он обхватил себя за плечи в попытке собраться. Слезы обожгли глаза и заструились по щекам так, как будто Мальстен и впрямь стал ребенком, не стыдящимся плакать.

А ведь он все еще был здесь не один.

Позор, от которого не скрыться… который никому нельзя было видеть…

– Нет… – простонал он, упрямо качая головой, опаленный чужой, такой далекой и незнакомой болью. – Нет…

Помогите… я не могу! – пронеслось в его разуме, после чего строгий контролирующий голос напомнил: – Ты не должен!

– Нет! – протянул он.

Он не сразу сумел различить среди ворвавшихся в его сознание беспорядочных ощущений руки Аэлин, обнимавшие его. Не сразу расслышал ее нежный голос.

– Все хорошо, милый. Мне так жаль, что я не могу унять это быстрее. Но я буду с тобой, ты не останешься с этим один. Все хорошо. Ты все сделал правильно.

– Не надо… прошу тебя… – Он не сумел произнести ничего более связного, из горла вновь вырвался судорожный всхлип.

– Дыши, Мальстен, – тихо прошептала Аэлин ему на ухо. – Не бойся. Оно пройдет, я обещаю тебе. Станет легче. Все правильно. Так надо.

Он дрожал и плакал, а она продолжала обнимать и успокаивать его. Ей не была противна его слабость, но и удовольствия от нее она не получала. Аэлин делала что-то совершенно иное, чего Мальстену никогда не доводилось переживать, и, видят боги, она умела этим управлять.

– Ты не должна… – вновь попытался он, но призрачная боль в груди не дала ему продолжить. Он чувствовал себя жалким и ничтожным. Если бы он проявил такое на детских тренировках, его, возможно, зарыли бы в землю, как дохлого пса и плюнули бы на пригорок могилы. По крайней мере, именно этого он опасался. – Я так… жалок…

– Ты не жалок, Мальстен. Ты устал, – мягко возразила она. – И тебе больно. Но в этом нет ничего постыдного. Веришь ты мне или нет, для меня ты прекрасен. Всегда.

Его тело задрожало крупной дрожью, он ощутил озноб и стиснул челюсти, чтобы не застучали зубы. Дыхание было прерывистым, голова кружилась. Казалось, еще мгновение, и он действительно потеряет сознание. Словно почувствовав это, Аэлин потянула его за плечи и заставила лечь, направив его, как беспомощную куклу.

– Приляг, – сказала она. – Закрой глаза и постарайся просто дышать, ладно? – Она начала гладить его по голове с удивительной нежностью, которая лишь распаляла в груди это чувство, теперь напоминавшее зияющую рану. – Все будет хорошо.

Мальстен не знал, зачем она это повторяла, но от этого, казалось, и впрямь становилось чуть легче. Он не помнил, в какой момент покровитель сна Заретт смилостивился над ним и утянул его в свое царство. На этот раз он спал без сновидений.

***

Проснувшись, Мальстен сразу вспомнил позор, свидетелем которого стала Аэлин, и побоялся открывать глаза. Как мог, он оттягивал встречу с явью, словно таким образом от нее действительно можно было сбежать.

И что ты собрался делать? Ты же не будешь вечно бегать, – отругал он себя. – Ты проявил уже достаточно малодушия, имей совесть и хотя бы теперь поведи себя достойно.

На этот раз голос совести ничем не напоминал ему Сезара Линьи. Что ж, если в сложившейся ситуации хоть что-то можно было счесть хорошим знаком, пожалуй, стоило остановиться именно на этом.

Мальстен открыл глаза и понял, что находится в комнате один. Как Аэлин сумела так тихо одеться и уйти?

Бесы, из-за меня ей пришлось находить способ тихо сбежать из собственной комнаты? – Мальстен недовольно скривился, почувствовав себя неуместным. О том, что Аэлин попыталась выскользнуть из комнаты, не разбудив его, потому что ей было противно на него смотреть, он старался не думать.

Он потер чуть саднящие глаза и поднялся с кровати. По всему телу разлилась едва заметная, но тягучая ломота, как будто перед сном пришлось оббежать весь Грат по периметру. В последний раз Мальстен чувствовал себя таким разбитым, когда после ранения на Рыночной площади ему в воду добавляли снотворные травы.

Но сейчас он не был ранен или отравлен, поэтому слабость казалась ему беспричинной. Мальстен оделся, оправил костюм, как мог, и направился к Дезмонду. Сегодня предстояла новая тренировка, а после нее нужно будет пережить реакцию ученика на расплату. Теперь, после ночного разговора с Аэлин, Мальстен был уверен, что расплата Дезмонда – его новое испытание. То, как он переживает расплату, идет вразрез со всем, что говорил Сезар Линьи, и, возможно, это сможет помочь Мальстену вырваться из-под контроля его приказов. Аэлин была права, Сезар до сих пор имел огромное влияние на то, как Мальстен воспринимает расплату, и от этого нужно было уйти. Хотя от одной мысли снова сидеть рядом с Дезмондом, пока тот будет картинно страдать и заявлять о своей боли, Мальстену делалось дурно, он не позволял себе отступиться от своего решения.

***

– Не пойму, с чего я должна опять с ним сидеть? – недовольно приподняла бровь Кара. – Бэстифар прежде поручал мне это, но после того, как он отменил его «два часа терпения», это больше не требуется.

Аэлин улыбнулась и покачала головой.

– Сидеть, по сути, нужно не с Дезмондом, а со мной, – сказала она. – Понимаешь, я ведь его толком не знаю. И знакомство наше началось с того, что он обманом заманил меня в клетку. Так что, боюсь, все может пройти не очень гладко.

Аэлин и Кара неспешно шли по коридору дворца. Охотница то и дело выглядывала в попадавшиеся на пути окна, всматриваясь в дорогу к цирку.

– Можно сначала? – нахмурилась Кара. – Ты хочешь посидеть с Дезмондом вместо Мальстена, пока он будет расплачиваться за тренировку?

– Именно.

– Но… Мальстен тебя об этом не просил, и он может сделать это сам? Или не делать вовсе?

Аэлин закатила глаза.

– «Не делать вовсе» можешь вычеркнуть. Это Мальстен, он не отступается, если что-то решил. – Она вздохнула. – Послушай, это сложно. И вряд ли я могу рассказать тебе все подобности, почему я так хочу избавить Мальстена от необходимости сидеть с Дезмондом…

– Необходимости? Речь о его собственном упрямстве…

– Хорошо. Оградить Мальстена от его собственного упрямства, – согласилась Аэлин. – Но, Кара, поверь, это важно. Ему нельзя на это смотреть, ему будет очень плохо. А он ведь ни за что на это не пожалуется!

Кара понимающе кивнула.

– С этим соглашусь. Не пожалуется.

– Кара, прошу, побудь там со мной! – протянула Аэлин. – Это мало чем будет отличаться от наших обычных разговоров, просто они пройдут… гм… в комнате Дезмонда.

Кара прыснула со смеху.

– А тебя не будут смущать болезненные стоны? Он будет мучиться от расплаты, а не играть на арфе.

Аэлин пожала плечами.

– Ну… придется разговаривать чуть громче обычного, – неловко улыбнулась она. Кара остановилась и заливисто рассмеялась.

– Бесы, после такого заявления я не могу тебе отказать! Этого я не пропущу. По-моему, это еще более жестокая реакция, чем просто безучастное присутствие одного человека. Дезмонд будет… не в восторге.

– Зато, возможно, отстанет от Мальстена, – прищурилась Аэлин. – Потому что, видят боги, я собираюсь заменять его каждый раз. Просто для первого мне нужна твоя помощь.

– Издеваешься? – усмехнулась Кара. – С такой постановкой вопроса я сама готова каждый раз заменять Мальстена. Уговорила, Аэлин. Я тебя поддержу.

Охотница удивленно приподняла брови.

– Кстати, а почему тебе так не нравится Дезмонд?

– Как-то раз он решил, что я в него влюбилась, потому что проводила с ним время расплаты, – поморщилась она, – и пришел ко мне целоваться.

Аэлин ахнула и рассмеялась.

– Серьезно?

– Я похожа на шутницу?

– Пожалуй, внезапная суровость удается тебе лучше, чем шутки, – передернула плечами Аэлин. – Вот ведь идиот! Как он только мог подумать, что…

Ее прервали чьи-то спешные шаги, донесшиеся из-за поворота, и перед ними появился Бэстифар.

– Дамы, – широко улыбнулся он, картинно поклонившись. – Мальстена не видели?

Кара сложила руки на груди.

– Да он сегодня нарасхват, – протянула она. С момента их ссоры еще в Аллозии Бэстифар так и не начал общаться с ней по-прежнему. Пусть он слегка потеплел к ней после приезда Мальстена, он до сих пор таил обиду на ее скрытность. Вот и сейчас аркал посмотрел на нее обжигающе холодно. Кара склонила голову. – Ты разве не помнишь, что сам просил его тренировать Дезмонда? Этим он сейчас и занят.

– А зачем он тебе понадобился? – спросила Аэлин.