Текст книги "Обитель Солнца (СИ)"

Автор книги: Наталия Московских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)

Аэлин заметила этот воинственный блеск в глазах Кары и изучающе склонила голову.

– Я это знаю. И я сказала Мальстену, что никуда не побегу, когда это случится.

– Да. Я понимаю. Я тоже. – Кара многозначительно кивнула. – Я прекрасно вижу, что ты всегда начеку, всегда готова отражать атаку, откуда бы она ни пришла. Ты выжила, сражаясь с иными на материке, а значит, ты опытный боец.

Аэлин понимала, куда она клонит.

– Хочешь, чтобы я тренировала тебя? – прищурилась она.

– Я вовсе не новичок, как может показаться! – воинственно воскликнула Кара. – Мне доводилось… держать в руках оружие и применять его, чтобы защищать себя. Но я прекрасно понимаю, что впереди нас ждут не простые уличные стычки. Для военных сражений я не подготовлена.

Аэлин передернула плечами.

– На Войне Королевств я тоже не сражалась, – напомнила она.

– Твои навыки отмечали даже кхалагари, которых Бэстифар отправлял на материк. – Кара буравила ее взглядом. – Аэлин, я не стану прибегать ни к угрозам, ни к мольбам. Ты знаешь, почему я об этом прошу. Спрашиваю один раз и без подвоха: ты поможешь, или нет?

Несколько мгновений охотница молчала, пораженная решимостью царской любовницы. А затем:

– Да, – кивнула она. – Да, помогу.

– Прекрасно! – встрепенулась Кара. – Когда начнем?

– Хоть бы и прямо сейчас, – улыбнулась Аэлин.

Кара напряглась, оглядевшись по сторонам, и когда она вновь перевела на охотницу глаза, в горло ей смотрело острие искусно спрятанного стилета, который Аэлин каким-то образом умудрялась не демонстрировать все это время, храня его в правом рукаве и маскируя одеждой.

– Урок первый, – кивнула она, – никогда не отворачивайся от потенциального противника. Тренируй боковое зрение и учись реагировать на опасность всем телом.

– Ты все это время была при оружии? – изумилась Кара.

– Урок второй: всегда рассчитывай на то, что противник вооружен. В случае с иными это почти всегда так.

Кара вздохнула, и Аэлин ловким движением убрала стилет обратно в рукав.

– Как его не обнаружили при обыске?

Охотница пожала плечами.

– Паранг отвлекал на себя внимание. Урок третий: женщин всегда досматривают менее тщательно. Более… гм… развязно, и от этого всегда гадко, но внимание досмотрщиков часто смещается. И в этом – большая ошибка.

– Всегда иметь при себе спрятанное оружие, которым можно легко воспользоваться, – хищно улыбнулась Кара.

– И которое будет максимально незаметно. Идеально, если это будет украшение, которое привлечет немного внимания своей ценностью. – Взгляд охотницы сделался холодным и серьезным. – Должна тебя предупредить: обучиться сражаться, как я, можно, только постоянно оставаясь бдительной. Если ты действительно хочешь учиться, с этой минуты нападения нужно будет ждать, откуда угодно, а реагировать на него придется тем, что окажется под рукой. Теперь скажи честно: ты готова променять спокойную дворцовую жизнь на такое обучение?

Кара опустила голову, но, вопреки ожиданиям Аэлин, на лице ее отразился не смиренный отказ от своей затеи, а печальная усмешка.

– Знаешь, моя жизнь во дворце никогда не была спокойной.

***

Грат, Малагория

Двенадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.

Хорошо. Тогда скоро приступим к твоему обучению. – Эти слова Мальстена Ормонта вот уже восемь дней не выходили у Дезмонда из головы. Спокойное, холодное обещание, от которого веяло чем-то недобрым. Похожие чувства у Дезмонда вызывали угрожающе хищные улыбки Бэстифара – за ними буквально читался какой-то план. Однако на недобром предчувствии сходство заканчивалось. За время короткого знакомства на арене цирка Дезмонд успел понять, что Мальстен Ормонт сделан из совершенно другого теста. Он не пытался специально устрашить или запутать противника, не строил многоступенчатых планов, не просчитывал на несколько шагов вперед те действия, которые его оппонент должен был совершить, но при этом от одной лишь мысли о будущем обучении у Дезмонда дрожали колени. Эта удивительная сдержанность, казавшаяся такой естественной, будто Мальстен вел себя так с детства… этот холодный колкий взгляд, пронизывающий до костей… этот спокойный голос, который делал любую угрозу в разы страшнее – все эти детали выдавали в Мальстене Ормонте существо жестокое и хладнокровное, и лишь отсутствие крутого нрава могло защитить тех, кто угодил к нему в немилость, от его гнева.

Каким может быть Мальстен Ормонт в гневе, Дезмонд боялся даже представить.

А ведь мне, скорее всего, придется это узнать, – сокрушенно думал он, вспоминая случай, когда Мальстен оборвал нити прямо на представлении. Дезмонд тогда едва не ускользнул в забвение от боли расплаты. Насильственный обрыв связи с марионетками, по его мнению, должен был быть запрещен на какой-нибудь тайной конвенции всех данталли Арреды.

Впрочем, Дезмонд не был уверен, что многим данталли под силу такой фокус.

Проклятье, кто же обучал его самого и как долго муштровал его, раз сейчас он проделывает это с такой легкостью? – скрипя зубами от злости, думал он уже после того, как явился Бэстифар и избавил его от мук расплаты.

По правде говоря, Дезмонд думал, что день того представления и станет первым днем муштры, и вместо Бэстифара к нему придет Мальстен и спокойно прикажет: «терпи». Однако этого не произошло в тот день. И даже на следующий. Хотя, казалось, это был самый благоприятный момент для начала обучения…

С первой встречи на арене Дезмонд проводил все время в напряженном ожидании, хотя каждый удар сердец подсказывал ему избегать встречи с Мальстеном. Первое время он даже радовался, что его не вызывают для обучения, но когда миновало четыре дня, тягучее ожидание начало становиться невыносимо тяжелым. После обрыва нитей во время представления Дезмонд решил, что еще немного, и у него не останется сил бояться.

Может, заявиться к нему самому? Может, этого он от меня и ждет? Инициативы в обучении? Может, он хочет, чтобы я показал, насколько сильно хочу остаться в цирке после того провала?

При мысли о том, чтобы воинственно заявиться к Мальстену и возмущенно заявить о своей готовности обучаться, Дезмонда скручивал приступ дурноты. С момента, как он поселился в гратском дворце, он не думал, что встретит существо, способное напугать его сильнее, чем Бэстифар, однако Мальстен нагонял на него почти животный ужас. Явиться к нему самостоятельно? Проще уж вытерпеть расплату в режиме прежних двух часов!

За восемь дней страх совершенно измотал Дезмонда, но так и не истощился настолько, чтобы перерасти в бессильное, почти скучающее безразличие. Желания сдвинуть тягучее ожидание с мертвой точки собственными силами у него так и не появилось, поэтому, когда утром на двенадцатый день Паззона к нему явился стражник и попросил его прийти на арену, Дезмонд искренне обрадовался и даже ощутил прилив сил, хотя волнение грозилось заставить его исторгнуть из желудка недавний завтрак.

До цирка Дезмонд бежал почти вприпрыжку, чуть не налетев на нескольких стражников в красном, которых он поначалу принял за часть длинных штор.

На арене его ожидал Бэстифар – как всегда, в алой рубахе, превращавшей его для Дезмонда в размытое пятно. Мальстен Ормонт тоже был здесь – в черном камзоле, сшитом на малагорский манер, вокруг которого оборачивался широкий синий тканевый пояс. Сорочка и штаны также были черными, как и высокие сапоги, доходившие до середины голени. Бледное лицо, чуть растрепанные каштановые волосы, легкая щетина и холодные сосредоточенные серо-голубые глаза – сам Жнец Душ, не иначе! Дезмонд ощутил волну дрожи при виде мрачного анкордского кукловода. Отчего-то сейчас он легко воображал себе этого данталли на поле боя при дэ’Вере, держащего сотню нитей одновременно.

– А! Дезмонд! – воскликнул Бэстифар, обернувшись к нему. – Мы тебя заждались.

Дезмонд уже научился различать его мимику по звучанию голоса, поэтому знал, что сейчас на лице малагорского царя играет широкая хищная улыбка.

– Не преувеличивай, – спокойно возразил Мальстен. – Мы пришли сюда совсем недавно, и ждать нам пришлось недолго.

Дезмонд едва не раскрыл рот от изумления. Он знал, что Бэстифара опасаются очень многие – даже среди его любимой цирковой труппы мало кто осмелился бы открыто перечить ему. Разве что, Ийсара? Но она всегда была слишком смелой, даже чересчур. Впрочем, и она настороженно следила за реакцией аркала и была готова ретироваться в случае чего.

От Мальстена же не исходило ни малейшей опаски. Он совершенно не боялся аркала со вспыльчивым нравом и говорил с ним так, будто это было самое безобидное существо на свете.

– Время – понятие относительное, – фыркнул Бэстифар, легко спустив анкордскому кукловоду его дерзость.

– Вот и отнесись к нему так, чтобы не нервировать мне ученика, – парировал Мальстен, оставшись совершенно бесстрастным. Взгляд его обратился к названному ученику, и он одарил его сдержанным приветливым кивком. – Доброго утра, Дезмонд.

– О… я… да… Доброго и вам. Я… очень рад наконец начать обучение. – Он осекся и округлил глаза, подумав, что слово «наконец» было лишним.

Мальстен едва заметно улыбнулся – если это легкое подергивание уголка губ вверх можно было принять за улыбку – и смиренно кивнул.

– Должен извиниться. Я и впрямь заставил тебя долго ждать, это было невежливо с моей стороны.

Бэстифар издал резкий смешок, наблюдая за тем, как постепенно округляются глаза Дезмонда.

– Ты полегче с ним, мой друг. Глядишь, он грохнется в обморок от твоей деликатности, и никакого обучения не получится, – скороговоркой произнес он, легко толкнув Мальстена в бок.

Дезмонд смущенно пожевал губу. Манера общения этих двоих выбивала его из колеи, и он чувствовал себя неуместно. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, лишь бы не стоять здесь под насмешливыми взглядами Бэстифара и обезоруживающими репликами Мальстена. К слову, последний не только умудрялся перечить малагорскому царю, но и совершенно безнаказанно его игнорировать. На последнюю реплику Бэстифара Мальстен ничего не ответил. Он просто кивнул и повернулся к арене.

– Друзья мои, ваш выход! – вдруг воскликнул он.

Дезмонд вновь изумился: ему казалось, что Мальстен Ормонт никогда не повышает голос. При этом торжественный призывный клич в его исполнении показался удивительно органичным. Дезмонд представил себе, как выглядел бы сам, позвав артистов с той же интонацией, и едва не поморщился – это выглядело бы слишком искусственно.

Тем временем на арене появилось пятеро цирковых. Дезмонд приметил, что среди них не было Ийсары. Зато он узнал силача Кирима, гимнастку Риа, акробатку Зарин, фокусника Данара и танцовщицу Юстиду.

Мальстен тем временем снова повернулся к Дезмонду.

– Эти артисты любезно согласились помочь нам в тренировках. Постепенно к ним будут добавляться музыканты и другие работники арены. Я заметил, что ты в своих представлениях контролируешь не всех. Тебе сложно сосредотачиваться на специфике разных номеров, и ты предпочитаешь просто не вмешиваться в некоторые. Боюсь, в этом цирке от тебя требуется нечто иное.

Дезмонд с трудом сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу. Он понимал, как непросто ему будет сконцентрироваться под пристальным взглядом Мальстена. Присутствие Бэстифара было и вовсе невыносимым.

– Ясно… – выдавил Дезмонд, и голос его прозвучал предательски надтреснуто.

– Мне прямо не терпится посмотреть, во что ты его превратишь под конец обучения, – осклабился Бэстифар.

– К слову об этом, – Мальстен внимательно посмотрел на аркала. – Смотреть ты не будешь. Покинь арену, будь так любезен.

Дезмонд не поверил своим ушам.

И, похоже, не он один.

– Что? – Бэстифар нахмурился. Голос его впервые за время этой встречи зазвучал серьезно и даже растерянно.

– Прости, Бэс, но если ты хочешь практической пользы от этого обучения, ты должен уйти, – покачал головой Мальстен. – Мы условились только о самом факте обучения, а не о том, что ты будешь за этим наблюдать.

– Хочешь сказать, мое присутствие сбивает ваш художественный настрой? – хмыкнул Бэстифар.

– Нет, просто Дезмонд с этого момента мой ученик, и я не смогу нормально с ним работать, пока ты будешь унижать его. Ответить тем же он тебе не может, ты это знаешь и пользуешься этим. Прости, но я не могу этого допустить. Во всяком случае, не во время занятий.

Бэстифар сложил руки на груди.

– Может, спросим у самого Дезмонда, что он об этом думает? – прищурился он.

Не впутывайте меня в это, – взмолился Дезмонд про себя.

– Прости, но меня не волнует, что он думает, – прикрыв глаза, ответил Мальстен. – Боюсь, что на других условиях я попросту откажусь его обучать.

Бэстифар хмыкнул.

– Ты всегда был чересчур принципиальным.

– Дело не в моих принципах, Бэс. Дело в том, что из этого просто не выйдет никакого толку, если ты останешься. Пожалуйста, пойми правильно. Как только тебе будет, на что посмотреть, я тебя непременно извещу. А теперь покинь арену, будь так добр.

Несколько мгновений угнетающая тишина звенела от напряжения, а затем аркал глубоко вздохнул и опустил голову.

– Хорошо, Мальстен. Будь по-твоему. Ты – художник.

Дезмонд, не веря собственным глазам, наблюдал, как Бэстифар покорно покидает арену. Как только он скрылся из виду, Мальстен обратил свой пронзительный взгляд на новоиспеченного ученика и кивнул.

– Начнем? – спросил он.

Дезмонд подошел к нему.

– И… что я должен делать? – неловко потупившись, спросил он. – У тебя есть какой-то… план, или что-то вроде того?

– Что-то вроде того, – хмыкнул Мальстен. – Когда-то давно я был на твоем месте, и Бэстифар сказал мне, чтобы я показал в представлениях то, что вижу сам. Это мне и будет интересно: твое видение. – Он посмотрел на собравшихся. – Начнем с простого. Перед тобой пять человек из цирковой труппы. У каждого из их номеров своя специфика. Покажи ее.

Дезмонд качнул головой.

– По очереди?

– Разумеется, нет, – строго ответил Мальстен. – Сделать так, чтобы люди двигались одинаково, легко. Но ведь арена цирка – сложный организм, в котором каждый артист или разнорабочий отвечает за свою функцию. К примеру, Данар хорошо знает, какие движения должен совершать, чтобы создавать иллюзии прямо на глазах у зрителей. Возможности тела Кирима позволяют ему поднимать вес, недоступный другим людям. Гибкость Риа творит чудеса на трапеции. Юстида завлекает зрителя танцем, а Зарин способна пройтись по канату под самым куполом, держа дополнительный груз, и не упасть. Твоя задача – управлять ими одновременно так, чтобы они были подстрахованы, чтобы из их движений был исключен любой огрех, а номер при этом не потерял своей изюминки.

Дезмонд нервно усмехнулся.

– Ты, вроде, говорил, начнем с простого…

Мальстен склонил голову набок.

– Дезмонд, ты данталли. Это и есть просто. – Заметив, что ученик смущенно потупился, он смягчил взгляд и понимающе кивнул. – Кто тебя обучал?

Дезмонд пожал плечами.

– Поначалу мать. Но она… больше учила скрываться и как можно меньше применять нити. В Аллозии Красный Культ не так страшен, как на материке, но моя мать все равно опасалась его… и людей. Того, что они могли нас выдать.

Мальстен кивнул.

– Мне это знакомо. И все же ты применял нити.

– Да. При матери редко, потом, когда она умерла, стал чаще. Но… меня никогда не обучали этому так, как тебя. То есть… я не знаю, каким было твое обучение, но слышал от Бэстифара, что у тебя был учитель. Со мной… было не так.

Мальстен кивнул.

– Ясно. – На его лице читался вопрос: «как же ты продержался столько времени в цирке, будучи таким неумехой?», но он его не задал. – Что ж, тогда придется упрощать задачу. Начнем с азов. Свяжись нитями с каждым из этих людей и не мешай им.

Дезмонд непонимающе прищурился.

– То есть… связаться и не влиять?

– Именно.

– Но какой в этом смысл?

– Ты должен рассеять внимание. Почувствовать, как движется каждый из артистов, и понять, почему именно так. Ты должен смотреть на это не только со стороны, но и изнутри. Тебе ведь знакомо ощущение, когда начинаешь видеть чужими глазами? Тебе нужно его развить, вплести в свое сознание. Научиться не влиять на людей, а чувствовать их.

Дезмонд покривился.

– То есть, мне нужно будет пережить расплату за то, что я просто… подержусь нитями за людей?

Мальстен приподнял бровь.

– За применение нитей всегда приходит расплата, это естественный процесс.

– Но я ведь ничего не сделаю…

– Дезмонд, иначе тебе не научиться работать в цирке постановщиком. Ты попросту угробишь артистов своими фантазиями, если не будешь чувствовать, как именно их страховать и что убирать. Артисты прекрасно знают, что им делать, и лишь когда натянется нить, ты почувствуешь, что нужна твоя помощь.

– Но если представление ставлю я, я ведь должен влиять…

Мальстен прищурился: ему явно не понравился капризный тон ученика.

– В цирке за нити не всегда нужно тянуть, а вот контролировать ситуацию нужно постоянно, чтобы представление было красивым, и при этом никто не пострадал. Мы не влияем ради самого влияния, Дезмонд. Эти люди – они ведь не игрушки тебе, нельзя же всерьез считать их марионетками! Не знаю, чему учила тебя мать, но если этому, она была в корне неправа. – Он покачал головой. – Что до расплаты… Находясь в связи с человеком, ты получаешь его жизненную энергию на то время, пока управляешь им. Разве за это не справедливо расплатиться?

Дезмонд поморщился, покосившись на артистов. Те стояли и смотрели в неопределенную точку пространства отсутствующим взглядом.

– Ты так откровенно говоришь об этом при них, – тихо заметил он.

– Перед занятием я с их разрешения проник в их сознание и заставил их не слушать наш с тобой разговор.

Дезмонд округлил глаза.

– Что?! Они нас… не слышат?

– Полагаю, им это без надобности, учитывая, что мы с тобой обсуждаем, – спокойно кивнул Мальстен.

– И когда они должны очнуться?

– Как только ты с ними свяжешься. Так что сделать это все равно придется.

– И они на это согласились?

– Они мне доверились. Да.

Дезмонд прерывисто вздохнул.

– Если ты хочешь, чтобы с тобой они были столь же открыты, ты должен научиться работать правильно. Другого способа нет.

Дезмонд сжал руки в кулаки.

– Послушай, – Мальстен подошел к нему и положил руку ему на плечо, – нам с тобой многому предстоит научиться, и я должен знать, что ты готов. Если ты действительно хочешь остаться в цирке, тебе придется пойти на мои условия и слушаться беспрекословно. Иначе, боюсь, Бэстифар решит, что это гиблая затея, и тебе придется покинуть цирк. Ты понимаешь?

Дезмонд нехотя кивнул.

– Тогда приступай.

Из рук Дезмонда протянулись пять черных нитей, разглядеть которые мог только он сам и Мальстен. Взгляд цирковых мигом прояснился.

– А теперь, дорогие друзья, можем начинать творить искусство, – улыбнулся Мальстен, и Дезмонд был готов поклясться, что в этой улыбке было нечто, напоминающее Бэстифара.

***

– Не пытайся влиять! – строго произнес Мальстен, замечая, как нить, ведущая от ладони Дезмонда к Зарин, начинает натягиваться. Движения акробатки, до этого грациозно шествующей по небольшой перекладине, которую установили на двух шестах на арене, стали чуть более резкими. Мальстен сразу понял, что Дезмонд пытается подчинить ее своей воле, но толком не понимает, как сохранить прежнюю плавность ее движений. Это знала сама Зарин, но у нее было недостаточно свободы действий.

Мальстен нахмурился, глядя на эту волевую борьбу.

Лицо Зарин было напряжено, глаза выдавали заметную опаску.

Дезмонд издал тихий стон. На лбу его выступали капельки пота, он то и дело закусывал нижнюю губу, стараясь не терять концентрацию на марионетках. Мальстен изучающе смотрел на него, изумляясь тому, каких усилий требует эта простая тренировка.

Боги, не может же быть, чтобы это было настолько сложно, – думал он, вспоминая уроки Сезара Линьи.

Связывайся с ними, но не управляй. Чувствуй людей, убеждай их в том, что все действия они совершили по собственной воле. Твое влияние должно быть для них не существеннее случайно подвернутой ноги или, наоборот, успешно пойманного упавшего яблока. Когда они не смогут даже подумать, что действовали по воле данталли, тогда твое воздействие станет искусством, которое поможет тебе обезопасить себя от Культа, – говорил когда-то учитель. И он был прав. Похоже, Дезмонда мать учила совершенно иначе, и сейчас это совсем не играло ему на пользу.

Но, надо отдать должное, он старался. Нить ослабилась, и движения Зарин снова сделались свободными.

– Тебя сильно выдают их выражения лиц, – осторожно заметил Мальстен. – Ты же чувствуешь, как они напрягаются, когда ты влияешь на них. Этот момент ты мог бы скорректировать.

Дезмонд скрипнул зубами.

– То ты говоришь не пытаться влиять, то оказывается, что что-то я могу корректировать! – обиженно буркнул он.

Похоже, он терял терпение. Они практиковались уже больше двух часов, и за это время у Дезмонда наметились некоторые успехи, хотя ему все еще было довольно сложно работать мягко и выборочно. Мальстен невольно вспоминал, что его художественное руководство нередко называли ювелирной работой. Дезмонд же больше походил на каменотеса. Он работал грубо, влиял слишком явно, воплощая собой все то, что приписывали демонам-кукольникам легенды, которыми селяне пугали своих детей по ночам. По правде говоря, Мальстен даже не думал, что данталли бывают такими. Впрочем, он понимал, что ему самому доводилось иметь дело только с Сезаром Линьи, а о своем родном отце он лишь слышал рассказы.

Много ли таких данталли, как Сезар?

Много ли таких, как Дезмонд?

У Мальстена не было ответов на эти вопросы, как и на те, которые возникали у него насчет себя самого.

Контроль тела и сознания одновременно… участие в собственных постановках… прорывы сквозь красное… умение зацепиться за новую марионетку, если ее видят глаза предыдущей… красная нить…

По всему выходило, что способности Мальстена уникальны – трудно было не убеждаться в этом, глядя на потуги Дезмонда. Однако Мальстену с трудом удавалось произнести «я уникален» даже мысленно. Он никогда так не считал.

Дезмонд тем временем, похоже, понемногу привык к осторожной работе с нитями. Контролировать выражения лиц своих марионеток он, правда, пока еще не мог. Мальстен подумал, что для первого раза этого вполне достаточно.

– Отпускай их, Дезмонд, – удовлетворенно кивнул он.

– Прямо сейчас?.. – Голос Дезмонда дрогнул. Похоже, едва успев забыть о грядущей расплате, он сейчас вспомнил о ней и тут же ощутил страх, из-за которого нити натянулись сильнее, сковав движения артистов.

– Прямо сейчас, – с легким нажимом повторил Мальстен.

Нити лишь напряглись сильнее, и шаг Зарин по перекладине при развороте мог стать роковым.

Мальстен шевельнул пальцами и выпустил пять черных нитей наперерез тем, что тянулись к руке Дезмонда. Обрыв связи с марионетками всегда был болезненным, этот урок Мальстен выучил хорошо, поэтому для него не стало сюрпризом то, что Дезмонд со стоном повалился на пол и сжался в комок от боли.

Зарин спустилась с перекладины, а Риа – с полотен. Остававшиеся на арене Юстида, Данар и Кирим замерли, глядя на развернувшуюся перед ними сцену.

Им не обязательно это видеть, – подумал Мальстен, и усилием воли заставил их покинуть арену на то время, пока не придет черед вернуть их и продемонстрировать Дезмонду то, как должна в идеале выглядеть его работа.

– Вставай, – строго сказал Мальстен.

– Ты оборвал нити, проклятый изверг! – в сердцах простонал Дезмонд. – Опять! Зачем ты это делаешь?!

– Обрыв нитей – это больно, но ты контролировал артистов всего пару часов, и ни на ком из них не было красного. – Голос Мальстена остался бесстрастным. – То, что ты переживаешь, не так страшно, как ты пытаешься показать. Поверь, я очень хорошо знаю, о чем говорю.

Дезмонд лишь сильнее сжался, лежа на полу. Мальстен поморщился, вспоминая, как к подобным проявлениям слабости относился Сезар Линьи. В Дезмонде, скрючившемся на полу цирка, он видел отражение себя самого – ребенка или подростка, который частенько падал, не выдерживая боли, перед лицом не ведающего пощады учителя.

Меня поднимали и начинали тренировку заново. Каждый день по несколько раз. Как только заканчивалась расплата, и я мог снова применять нити, все продолжалось. Я пережил это еще в детстве. Если мать учила Дезмонда работе с нитями, должна была учить и хоть какому-то мужеству перед лицом расплаты.

– Вставай, – повторил Мальстен. – Ты данталли. Сама твоя природа задумана так, чтобы ты мог пережить эту боль, и просить жалости здесь не за что.

Дезмонд прерывисто вздохнул. Он оперся на пол и попытался подняться, однако тут же рухнул обратно и застонал громче.

– Хватит, Дезмонд, поднимайся, – закатил глаза Мальстен.

– Не могу! – со злостью протянул Дезмонд.

– Можешь. Просто плохо пытаешься. Ты лелеешь свою слабость.

– Откуда… – Дезмонд сделал паузу, чтобы перевести дух. – Откуда в тебе столько жестокости к слабости? Почему она так неприемлема для тебя?

Вопрос отчего-то ударил Мальстена, как пощечина.

Вставай. Как только расплата схлынет, повторим попытку, – эхом зазвучал у него в ушах голос Сезара. Мальстен выдохнул.

– А откуда в тебе – столько нежности к ней? – презрительно спросил он. Голос зазвучал предательски глухо и чужеродно. – Можно подумать, в детстве твоя мать во время расплаты баюкала тебя и увещевала, что скоро все пройдет.

– А тебя – нет? – Голос Дезмонда вдруг дрогнул, словно от слез, и почему-то Мальстен ощутил неприятный удар изнутри. Как будто оба его сердца попытались пробить себе путь наружу через грудную клетку. Внутри него скользнула какая-то мысль, но он отмел ее так быстро, что даже не сумел толком осознать.

От того, чтобы применять нити, ты не удержишься. Ни один данталли не может навсегда отречься от своих сил. И если к тому моменту, когда ты их применишь, ты не будешь подготовлен к расплате, которая неминуемо придет, люди тут же поймут, кто ты. И знаешь, что будет потом? Тебя убьют, как убили твоего настоящего отца. Твоя мать умоляла меня, чтобы я избавил тебя от подобной участи. И я этим занимаюсь. Другого способа нет, Мальстен, только этот. Только учиться терпеть, и терпеть так, чтобы не привлекать людского внимания. Иначе – смерть, ты понимаешь?

– Меня – нет, – холодно ответил он.

Дезмонд сделал новую попытку встать, и на этот раз ему это удалось. Дрожа и пошатываясь, он ухватился за спинку ближайшего зрительского места и, бледный, как Жнец Душ, уставился на Мальстена. Глаза его и впрямь были влажными от слез.

Мальстен с трудом удержался, чтобы не отступить от него на шаг. Ему показалось, что Дезмонд и впрямь жаждет успокоения в родительских объятиях, а его слезы пронизаны жалостью к себе. Мальстен уже и не помнил, каково это – жалеть себя за боль расплаты. С самого начала обучения у Сезара он не получал за подобную жалость ничего, кроме презрения и наказания.

Я ведь должен понимать, почему Дезмонд испытывает эту жалость, никто не пытался выжечь ее из него. Я сам когда-то испытывал ее. Отчего же он так мне… противен? – недоумевал Мальстен.

Тело Дезмонда била дрожь. Он выглядел так, что вообразить более несчастное существо было почти невозможно. Еще немного, и по нему мог бы запросто зазвучать поминальный крик аггрефьера.

– Возьми себя в руки, – произнес Мальстен. Если прежде его голос казался просто спокойным, то теперь из него начисто исчезли любые чувства. Не осталось ничего, кроме безучастной, холодной сухости. Взгляд не выражал ничего и стал так мало походить на человеческий. – Если хочешь чему-то научиться, тебе не жалости надо искать, а мастерства и терпения. В жалости никакого толку, и неважно, будешь ты жалеть себя сам или это будет делать кто-то другой.

Понимая, что не найдет у Мальстена никакого сочувствия, Дезмонд дрожащей рукой отер лицо от слез и попытался восстановить дыхание, пережидая волну боли.

– Легко тебе говорить… ты держишь нити, – полушепотом выдавил он.

Мальстен с укоризной посмотрел на него.

– Считаешь, если я отпущу, я тут же признаю свою неправоту? – хмыкнул он.

– Считаю, что тебе будет сложнее указывать мне, что делать, как только ты ощутишь то же самое! – с жаром бросил он.

Мальстен закатил глаза.

– Собирать артистов, чтобы я потом мог продемонстрировать тебе, как нужно управлять нитями, ты сам будешь? – спросил он.

Дезмонд, несмотря на боль, сумел растянуть губы в презрительной ухмылке.

– Видишь, что ты делаешь? Ты боишься расплаты так же, как и я, и оттягиваешь ее наступление! Не надо отрицать этого.

Я переживал нечто похуже, чем ты можешь вообразить, – со злобой подумал Мальстен, но одернул себя. Дезмонд все-таки работал в цирке и поставил уже не одно представление. Каждый раз после них он пользовался помощью Бэстифара, а значит, его расплата каждый раз чуть усиливалась. Стало быть, он может вообразить уровень расплаты своего учителя, этого не стоило отрицать.

Мальстен со скучающим видом встретил отчаянный болезненный блеск, с которым его сверлили глаза новоиспеченного ученика. В следующий миг он отпустил нити.

Дезмонд уставился на Мальстена с жадным мстительным блеском в глазах. Он ждал, когда анкордский кукловод издаст стон, покачнется или хотя бы покривится, но этого не произошло. Лишь внимательный взгляд мог заметить, как плечи Мальстена слегка сгорбились, как будто на них надавила усталость, и держать их прямо стало тяжело. Лицо – и без того бледное – стало голубовато-белым, глаза будто запали, и под ними пролегла тень, однако ни выражение лица, ни поза, ни голос не изменились.

– Доволен? – спросил Мальстен.

Дезмонд, тяжело дыша, постарался выпрямиться, продолжая держаться за зрительское кресло. Он недоуменно уставился на Мальстена.

– Ты ничего не чувствуешь? – спросил он.

Если б Мальстен не был уверен, что улыбка сейчас выйдет похожей на мучительную гримасу, он бы улыбнулся. Мог ли Дезмонд знать, как далеко от истины его предположение? Жгучая боль прокатывалась волнами по телу Мальстена, и он утешал себя лишь тем, что бывало и хуже.

– От расплаты не уходят, – уклончиво ответил он Дезмонду. – Но ее можно научиться терпеть.

Дезмонд покривился. Несколько мгновений он переводил дух, пока его собственная расплата давала ему передышку. Она постепенно слабела, хотя до того, как она схлынет окончательно, оставалось еще много времени.

– Не терпеть… – с усталой улыбкой выдавил он, – а не выдавать. Вот, что ты делаешь. Ты не испытывать ее стыдишься, а показывать!

Дыхание Мальстена, до этого момента остававшееся ровным, прерывистым. По лицу пробежала тень.

Расплата – зрелище.

Зрители захотят еще.

Мальстен попытался сбросить с себя странное наваждение, тревогой взметнувшееся внутри.

– Если люди увидят расплату, они…

– Могут выдать, да! – закончил за него Дезмонд, сильно скривившись от боли и опустив голову. Он продолжил, лишь когда волна расплаты начала чуть отступать. – Но не здесь… – Из его голоса, казалось, ушли остатки сил, но он повторил: – Не здесь.