Текст книги "Журнал Наш Современник 2008 #9"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

ЗДОРОВО ДЕВКИ ПЛЯШУТ

Снова пролёт сквозь тёмное пространство. Вечер всё длился, но часов у меня не было, и я не знал, который час. Всё-таки после этого переезда я был доставлен куда надо, к окраине села. Дверь опять же автоматически раздвинулась, и я, тоже почти автоматически, вышел на дорогу. Снегоход сразу же, как призрак, исчез.

Что это было, думал я, скрипя валенками по улице. А зайду-ка к Иван Иванычу. Ведь я так понял, что его дом не оборудован шпионской аппаратурой. Посоветуюсь. Если что, отсижусь. И сбегу. Куда сбегу, спросил я себя. Не в своей ли ты стране, чтобы кого-то бояться? Не снится ли мне всё это, особенно зазаборная жизнь? Есть ли на свете Николай Иванович, этот, с усиками, другие? Было ли совещание? И не едет ли потихоньку моя "крыша"?

Что-то мешало подошве правой ноги в валенке. Остановился, достал. Оказалась сложенная вчетверо бумажка. Чуть не выбросил, но вспомнил, что не я же ее туда положил. Кто-то же другой. Света убывающего дня не хватало для прочтения, засунул бумажку в карман. Потом.

Иван Иваныч ничуть не удивился, будто и ждал. Он не простирался, к моему удивлению, на своем лежбище, не был окружен пивными емкостями, а сидел за столом, просматривая бумаги.

– Смело живешь, – сказал я здороваясь, пожимая его большую пухлую руку, – не закрываешь ни двор, ни крыльцо, ни избу.

– Кому я нужен, что у меня взять? Посуду выгребли Аркаша и Генат. Свадьбу готовят.

– Слушай, Иван, всё не просто. – Я не обратил внимания на слова о свадьбе. – Скажи только, а перед этим перекрестись, что всё здесь происходящее со мной происходит в реальном мире.

Иван Иванович, тяжело поворотясь к иконам, перекрестился и спросил:

– А в каком же ещё?

– Тогда слушай. Твой дом у них не засвечен, и аппаратурой для слежки не оборудован, ты это знаешь?

– Ну да. Да они давно на меня рукой махнули. Меня вывезли сюда ещё раньше всех, чтобы я вел направление: "Социальность и философия". Я для начала обосновал, что философия воспевает стихии мира, что она – это попытка заполнить интеллектом и знанием тоску души по Богу. Велели переобосновать, но я уперся. Какое-то время какой-то паёк давали, ещё чего-то заказывали, но я каждый раз для них (это Иван Иваныч подчеркнул) для них был то пьян, то с похмелья. Дня от ночи не отличал. Всегда спрашивал: а какое сегодня число, а какой сегодня день недели, а что сейчас: утро или вечер. Тебе б нужен был такой работник? Вот, – довольно сказал Иван Иванович. – Так что всяческие подслушки-подсмотрушки – это уже после. Когда их завезли. И видишь ли ты, брат во Христе, что чем честнее, чем выше по уму ученый, тем он ближе к Богу. Кто-то и доселе с дерева спрыгивает, противясь, например, преподаванию Закона Божия, но эти парни в твоём доме – первый сорт. Практически они заявили то же, что и я. И теперь они обречены. Если не сопьются и с голода не умрут, их просто пристрелят.

– Вань, ты серьёзно? – ужаснулся я.

– Милый мой, – Иван Иванович шарил по столу и дивану взглядом. Я понял, что он ищет очки. Он их нашёл в нагрудном кармане просторной рубашки, надел. – Читаю. Вообще-то это надо знать всем в России, но отсюда никакой сигнал, и сюда тоже, не проходит. Так, так… вот:

"Мы слишком долго уговаривали русских, что им надо принять общемировые законы, но они, даже притворно соглашаясь, всегда, во все века, продолжали жить по-своему. Сколько можно с ними экспериментировать? Ни войн, ни революций, ни большевиков, ни коммунистов, ни демократов, ни голода, ни лишений, ни бедности, ни болезней, ни коллективизации они не боятся. В массе своей к деньгам не привязаны. Спаивание их и развращение дает ничтожные результаты. Более удачными надо признать подкупы высокопоставленных чиновников и постановку их на службу нашим интересам.

Но для нас это убыточно, ибо аппетиты их растут быстрее наших процентов в их банках. Тем более их легко перекупить. Годы конца двадцатого и начала двадцать первого веков нас вразумили: Россией правят не поставленные нами правительства, а какая-то необъяснимая сила. Сломить ее невозможно, поэтому надо ее уничтожить. И если они ранее по планам Гиммлера-Далле-са-Бжезинского-Тэтчер нужны были как рабы для добывания сырья на своей территории, то теперь и это не надо. В рабы годятся и турки, и арабы, и азиаты, кто угодно, но не русские". – Иван Иванович кряхтя встал: – Ты давай пока осмысливай, я чай поставлю.

Я взял текст, слепенькую ксерокопию, прочитал уже глазами и прошел к нему.

– А кто это составил?

– Какая разница?

– Но это всё серьезно?

– Эх писатели, писатели. Прямо как дети, ей-Богу. Так легко вас прикормить деньгами, изданиями, пленумами, болтовней, премиями, известностью. Ведь как только вы начинаете болтать, с вами покончено. А как ты думал, конечно, серьезно. И более чем. Или ты думаешь, что пропадание детей и их разборка на запчасти – это выдумка? Снабжение домов терпимости детьми – это моя фантазия? Исчезновение сотен и сотен людей – бред? Тысячи убийств и почти полное о них забвение – не реальность? Ты спроси, где семьи этих твоих мыслителей?

– Где?

– А уже нигде.

Иван Иванович зашуршал коробкой с чаем. А я как-то заторможенно снял куртку и подцепил ее на гвоздь у дверей. Сел под красный абажур и вспомнил про записку в валенке. Развернул ее. Прочел крупный торопливый текст:

"Сразу сожгите. Меня готовят для засылки на Афон. По легенде я буду монахом (пол сменят), который едет на Афон. Его перехватят, до этого я должна войти в его биографию, у меня будет с ним полное сходство, вот и все. Что я должна там выполнить, мне скажут при засылке. Мне просто было некому сказать, но Вам я поверила. Такое ощущение, что из меня чуть ли не шахидку делают. Сожгите записку сразу же".

Иван Иваныч нес к столу два чайника, большой и заварной. Тут вдруг раздался какой-то сдвоенный звук, явно исходящий от электронной техники. Как-то дважды пискнуло. Иван Иваныч чуть чайники не выронил:

– Здорово девки пляшут! – Он брякнул чайники на стол и прямо вытолкал меня за дверь, закрыл ее за собой. – А я-то пред тобой выхваляюсь, что тут слежки нет. Это ж какой-то прибор.

– Давай искать, – предложил я.

Мы вернулись в избу. Молча шарили по углам, стенам, потолку, я даже на полати слазил. Безполезно. Пили чай молча. Я размышлял, что они могут обо мне сейчас предполагать. Вездеход вернулся, они с полчасика отстегнут мне на гулянье под луной, но дальше-то я где? Значит, надо вернуться в дом. Обязательно.

– Спички есть?

– Держи.

Мы простились. На ухо я ему сказал, что хотел всех собрать у него, но сейчас ничего пока не могу сообразить. Еще не выходя со двора, сжег записку. Многовато было событий для одних суток.

ОТДАЮ ПРИКАЗ

Тихонько шел я к себе (к себе ли?) домой. Тащил ставшие очень тяжелыми лыжи. От чая у Иван Иваныча я согрелся, но сейчас замерзал. Окна моей (опять же, моей ли?) избы сияли. Я тяжко вздохнул. И тут раздался именно тот самый звук, что и у Ивана Ивановича. Шел он от кармана в моей куртке. Я сунул руку – точно – сотовый телефон. Он и пискнул у Иван Иваныча. Гладенький как обмылок. Не как тот, ребристый, который выки-

нул в урну на Ярославском. На экранчике высветились два сообщения. "Смена охраны в ночь на понедельник". И второе точно такое же, но добавлено: "Вы пока без чипа". То есть я понял, что мне удобно бежать в ночь на понедельник. Хорошо хоть, подумал я, у этого мужчины не пищал. А, может, она знала, что я у него задержусь. Кто она? Думаю, Лора. А тот, кто меня допрашивал, конечно, Гусенич и, конечно, особа, отказавшаяся от острова – это Вика. А сейчас и третью увижу, Иулианию. Так сказать, гармоничная триада красивенькой, хорошенькой и заметной.

Может, вернуться к Иван Иванычу, успокоить его? Но никаких сил. Ладно, завтра. Я швырнул в сенях загремевшие лыжи, резко рванул дверь и гаркнул:

– Вам было сказано – не пить!

И опешил. Они и не пили. На столе, на белой, расшитой красными узорами скатерти, стоял самовар, на расписных тарелках лежали пироги и баранки, пряники и конфеты. Во главе стола восседала Юлия, вся в белом, и Генат, весь в черном. Остальные не сказать, чтоб были нарядны, но и следов запустения не было. Приличный народ. Многих и не узнавал.

– Хозяин, – поднялся оборонщик. Он был в зелёном кителе. – Вы скомандовали: встать на просушку, мы и встали.

– А вот я легла, – объявила пьяненькая Людмила. – Доченьку в замуж отдать, да не напиться!

– А я ещё сижу! – отчитался веселенький Аркаша. – Хотя, по себе чувствую, хорош.

– Загадка русского языка, – это выступил Ильич, я его, хоть и переодетого, узнал. – Аркаша пьян, но мы ему говорим: ну ты, Аркаша, хорош. А завтра ему скажем: ну, Аркаша, ты вчера был в полном порядке. Хотя он, как можно лицезреть, в полном беспорядке.

– А нам что пожелаете? – поднялась невеста. – Я надеялась на тебя, так надеялась! Завилась, борщ стряпала. Борщ не ел, на завивку ноль внимания, а мне что? Так и молодость пролетит золотой пчелкой. А ты всё седеешь и седеешь. А Гената стало жалко, тоже ведь человек, тоже подлежит сохранению, так ведь, Гена?

Генат, не вставая, серьезно на меня посмотрел и кивнул головой:

– Тут зарыдать способна и корова, на фиг. – И, объясняя происшедшее добавил: – Устал, я, блин, греться, на фиг, у чужого огня.

– Совет да любовь, что ещё говорят в таких случаях, – пожелал я и скомандовал: – Ближайшие родственники и Аркаша остаются на месте, остальные – на выход!

Сам встал за порогом и когда они, выходя, проходили возле меня, негромко говорил:

– К Иван Иванычу.

Я старался читать Иисусову молитву, но получалось плохо. Вспомнил краткое правило преподобного Серафима Саровского. Но и оно не говорилось. Думалось почему-то, что тут и на берёзах, и на крышах – всюду телекамеры. Неужели начинаю бояться?

ВОЕННЫЙ ПОЛНОЧНЫЙ СОВЕТ

Шагали молча.

– То есть со вчерашнего дня не пили? – спросил я рядом шагавшего.

– Вы ж приказали. Мы и рады стараться. И курить заодно бросили.

– Такая сила воли?

– Дело ж до петли доходит.

Казалось, Иван Иваныч даже и не удивился. Я сразу объяснил ему, что источник таинственного электронного писка был у меня в кармане.

– Мы у тебя позаседаем?

– Да ради Бога. Все ж свои.

– А Лёва где? – спросил кто-то. – Лёву потеряли. Или потерялся?

– Если он стукач, – стал я размышлять вслух, – то пока ему нечего

сказать. Он тогда бы тем более стремился на совет. Ладно. Алёша, читай "Царю Небесный". А лучше споём.

Пропели дружно молитву, расселись. У Иван Иваныча было довольно свежо, поэтому сидели в пальто и шубах.

– Итак, братья без сестёр, – начал я, – вы не оправдали надежд тех, кто вас сюда завез. Докладываю вам, что я тоже не оправдал, поэтому… поэтому, вы понимаете что. Вы все обречены. Не спились, будете отравлены, не отравят, значит, утопят или просто выведут в лес и пристрелят. Это вы знаете и без меня. Или, скорее всего, просто будете чем-то заражены, усыплены и так далее. Меня, например, когда повезли сюда, усыпили, чтоб я не видел, куда везут.

– Да ведь и мы понятия не имеем, где мы.

– Как? – потрясенно спросил я. – А местные?

– Тут нет местных.

– А Аркаша, а продавщица, а Генат? Людмила?

– Если они и местные, то у них отбили непонятным образом память.

– Не будем терять времени. Речь о жизни. Коротко, по кругу, сообщите, какие выводы вы делали по своим направлениям. Вы? – Ближе ко мне сидел агроном Вася.

– Выводы у всех у нас были одни – без Бога ни до порога. Так, братья?

– Ты короче, тебе велено про свои опыты доложить.

– Опыт был в том, что засаживались и засеивались сразу по два участка каждой сельхозкультуры. Рядом. Уход один и тот же, одни и те же погодные условия. Но все до единой культуры дали поразительный результат: те, которые сажались с молитвой, те, над которыми свершался молебен, не были подвержены ни вредителям, ни сорнякам. Более того, когда я, для опыта, напускал вредителей, они сжирали всё, кроме окропленных участков. Все видели – насекомые прямо будто натыкались на препятствие и огибали плантацию.

– Священника приглашали? Откуда? – Я почему-то вспомнил "старца".

– Нет, Алёша окроплял. Смущённый Алёша поднялся:

– Может, это самочиние у меня, самоуправство, ревность не по разуму? Но результаты подтверждаю.

– Молодец. Садитесь. Следующий по кругу. – Встал музыкант Георгий. Я удивился. – Что, и музыка без Бога ни до порога?

– Она-то как раз за порогом. Она у меня в увлечениях, – разъяснил Георгий. – Мы, кроме основных, делали ещё сообщения по своему выбору. Я и выбрал музыку. А так моя тема – исследование традиционных форм правления в России, сопоставление монархии и демократии. Вот квинтэссенции: выборная власть людей разоряет, ссорит, притупляет чувство ответственности за страну. Курс на благосостояние ведет к деньгам, от них к гордыне. Президентская власть держится угождением толпе, монархическая сильна исполнением заповедей Божиих. Власть не от Бога связана с силами зла и, в конце концов, неизбежно падает вместе с ними. Президент – временщик, царь – отец. Монархия сплачивает людей. И она не идеальна, по большому счёту. Время судей было для Израиля более благоденственно, нежели время царей. Но они сами просили царя.

– Гера, это ликбез, – перебили его. Встал и следущий.

– Социальные вопросы. Да ведь и у меня ликбез, потому что ни семьи, ни школы, ни заботы о стариках без веры в Бога быть не может. То есть может, но и школа будет растить англоязычных "фурсированных" егэробо-тов, и семьи будут распадаться, и старики будут несчастны. Болезни превращаются в средство наживы недобросовестных врачей. А недобросовестны те, кто живет без голоса Божьего в душе. Понимание того, что болезнь – это следствие греха, должно войти в сознание людей. Перенесение болезни без ропота – начало выработки терпения… Так что и я ничего нового сказать не могу. Но они ждали, что я буду оправдывать аборты, эвтаназию, телегонию, прости, Господи.

Он сел. Лысый Ильич сообщал о катаклизмах, как о наказании Божием за грехи.

– Более того, я писал в выводах, что как Аттила для Европы в первом тысячелетии, так и масоны со своими воспитанниками-большевиками для России были не случайно, а были бичом Божиим за вероотступничество. Но что эти же события высвечивали и величие Божие. Православную веру не смогло убить даже время Синодального правления. Иначе откуда бы явилось миру такое созвездие новомучеников начала двадцатого века? На одном Бутовском полигоне упокоилось более трехсот страдальцев, причисленных к лику Святых.

Все перекрестились. Ильич продолжил:

– А для сообщения по интересам я готовил исследование обезбоженно-го сожительства супругов. Коротко: я брал для простоты сравнения кошку и собаку и использовал народное замечание: кошку год корми – за день забудет, а собаку день корми – год будет помнить. Кошка в доме, собака во дворе. И идущее из глубины веков выражение о женщине: ребро Адама – кость упряма. Как мой знакомый охотник говорил своему кобелю: "Хоть ты и кобель, но ты хуже суки".

– Это интересно? – спросил я высокое собрание. – Вы тут, на этих пьянках, небось, сто раз всё переговорили. Это не здесь я слышал: главное дело жены – загнать мужа в гроб, а потом говорить, что он был всех лучше?

– А вот это, может, вы не слышали как подтверждение тезиса о пользе тиранства жены над мужем: если мужа жена не лелеяла, то открыл он закон Менделеева.

– Некогда уже комиковать. Да и не закон – систему.

– Систему сам Менделеев открыл.

– Садись, Ильич.

Ильич вытащил из кармана брюк блокнот, сверился:

– Еще же о торговле при демократии. Понимаю – надоело, поэтому только резюме: товары и продукты питания становятся всё хуже и хуже и всё дороже и дороже.

В тишине было слышно, как прогудела досрочно проснувшаяся муха.

– Шеф, – заговорил Иван Иваныч, – надо снять из твоего дома всю, к хренам собачьим, электронику.

– Так-то оно бы и так, – я стал рассуждать вслух. – Но ведь это тут же заметят. Это бунт, неповиновение. Сделают выводы. А вот вы все, вы что, уже меченые? Вы не можете выйти за пределы круга? Почему Аркашу отбрасывало, когда он за мной устремился?

– Ну? – сурово вопросил Иван Иваныч. – Вас спрашивают, отвечайте! Меченые? Думаю, да, – сказал он. – Пить надо меньше. Вас подловили на пьянке и прочипили. Сделали с вами, как со всеми будут делать: вначале прикормили как цыплят: цып-цып-цып, потом: чип-чип-чип. Точно так же будет. Прикормят, особенно молодежь, она сама побежит за печатью. Но вас немного утешу – это пока не печать антихриста, ибо ее принимать надо добровольно. А вы до этого не пали.

– Да если так, я эту печать с мясом вырежу! – взревел оборонщик. – Эх, повязали нас сонных.

– Будем рассуждать далее, – продолжил я. – Вас надо отсюда вывести и вывезти. Соберите мне паспорта. – Я вдруг заметил, что все они как-то виновато сникли. – Что, и паспортов нет? Ой-ё-ёй. Передо мной безпа-спортные яйцеголовые бомжи с залежами ума и глыбами интеллекта. И куда вас? Георгий, Василий, Георгий – старший, сейчас же в избу Аркаши, пока он на свадьбе. Обыскать. Думаю, именно он ваши паспорта выкрал. Догадка. Но надо ее проверить.

Мужчины, на ходу застегиваясь, вышли. Встал скульптор.

– Позвольте? У меня выводы по борьбе с врагами России. Два слова: они не уйдут от пословицы: жадность фраера сгубила, укусят себя за хвост. Деньги для них выше нравственности и религии. Пример: евреи и палестинцы враждуют, а туристическая еврейская мафия и туристическая палестин-

ская мафии слились в экстазе. Демократы-силовики говорили: дайте нам денег – справимся с преступностью. Дали денег – преступность увеличилась.

– Хорошо, хорошо, – прервал я, – и это ясно. Как говорится в анекдоте про арабо-израильский конфликт: "Они уже здесь". Главный вывод: Россия, как сейчас и мы с вами, взята за горло и извне и изнутри. Чему удивляться – плоть противится духу, мир противится Православию. А у евреев, кстати, надо учиться, они раньше нашего были богоизбраны. Но не надо повторять их ошибки – рваться к деньгам и к власти. Рвутся столько веков, а каков результат? Постоянно несчастны. Вы видели хоть одного счастливого еврея? Два народа в мире: мы и евреи, остальные – прикладное. Евреи показали, как не надо жить, нам надо жить, как надо.

– Только два народа? Услышали бы тебя китайцы.

– А что китайцы? Тоже жить хотят. Гениальные копиисты. Ну, дойдут до Крещатика и сразу в Днепр.

– Сеющий в плоть пожнёт от нее тление, а сеющий в дух пожнёт жизнь вечную. – Это, встав, торопливо произнёс Алёша.

– Это утешает, – поблагодарил я. – Но вечную жизнь надо заслужить в жизни земной. – Я вздохнул, обвёл всех взглядом, посмотрел на передний угол. – Наша задача – донести до людей простейшую мысль: если Россия не омоется слезами смирения, ей придётся омываться кровью. И это не страшно, но лучше до этого не доводить. А смирение – это сила, сильнее всех сил.

Глядели на меня мои новые братья по-разному, кто даже и глаза отводил, кто глядел виновато, кто смело и открыто, кто понурился. Но, подумал я, других пока не будет, вот это наше нынешнее воинство. Это же люди, русские люди, овцы стада Христова. Душу Господь положил за своих овец. Я выпрямился и объявил:

– Заканчиваем военный совет. Живём спокойно, без паники, с молитвой. В трезвости. Готовимся к прорыву блокады, к выходу на Большую землю. Сухари, хлеб, теплую одежду. Час на сборы.

– Постойте, – напряженно и порывисто сказал Алёша, – мне надо сказать. Обязательно. Как-то вдохновить. Вот… – Видно было, он волнуется. – Мы обречены.

– Почему это? – вскинулся оборонщик. – Прорвемся! Я танковое кончал.

– Обречены на смерть. Раз мы живые, значит, умрем. И если не за Христа, не за Россию, то попадём в пламя сжигающей совести, в угрызение мук душевных. Адское пламя – это же не выдумка. Подержите ладонь над свечой – больно, а там страшнее, там не руку, а всего себя не отдёрнешь. Мы – русские, у нас нет выхода, и мы – самые счастливые. Живём всех тяжелее, самый тяжелый Крест несём, именно нам доверил его Господь. И надо так его нести, будто мы сами этого хотели. Верит в нас Господь. Дано нам мужество и мудрость, любовь и смирение. Вот такие мы: гонимые, непонимаемые, всех жалеющие, всех спасающие, непобеждённые и непо-беждаемые.

– Слеза, слеза, чувствую – пробило. Да, непобеждаемые! – воскликнул оборонщик. – С детства не плакал. И не стыжусь, и рад. Ну, умрем, но ведь не зря.

– Говори, Алёшка, – одобрил Георгий.

– Да, да! – подтвердил агроном Вася.

– Говори, запомню! – сказал социолог Ахрипов.

– Это хорошие слёзы, дядя Серёжа, хорошие. – Голос Алёши окреп, стал уверенным. – Это знак и внутреннего Креста. Пора пробудиться нам! – чеканил Алёша. – Ночь прошла, а день приближается. Отвергнем дела тьмы, облечемся в оружие света. Ныне спасение ближе к нам, чем когда-либо.

– А?! – Я восторженно ткнул оборонщика в бок. – Есть, брат, на кого Россию оставить. Значит, ты раб Божий Сергий?

– Так получается.

– А у Ильича как имя?

– Самое русское – Николай. Да у всех тут нормальные.

– Час на сборы! – повторил я.

Пошел и сам собираться. А что было собирать? Если ещё после приезда и сумка моя была не разобрана. Да я уже и забыл, что в ней. Взять? Нет. Брысь под лавку. Может, ещё меня дождешься.