Текст книги "Журнал Наш Современник 2008 #9"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВНЫЙ РАЗГОВОР

– Николай Иванович, – сказал я, – благодарю за откровенность и надеюсь на ее продолжение.

– К вашим услугам.

– Итак, зачем я вам? Я не обладаю никакими секретами, мне даже их и не выдумать.

Он на ходу поправил какое-то экзотическое растение в огромной керамической бочке, потыкал указательным пальцем в землю цветка, покачал головой.

– Секрет один: говорили вы, говоря о России, что у неё нет никаких секретов.

– Ну да.

– Но согласитесь, это и есть секрет.

– То есть чего это она всё никак не помрет?

– Хотя бы так спросим.

– Тут я и думать долго не буду, тут одно: Россию хранил Удерживающий, царь православный. А нет его, кто хранит? Россия же жива. Хранит Сам Господь Бог, Дух Святой. И это такая же реальность, как то, что южные растения растут здесь в горшках, а высаженные в русскую почву пропадут. То есть никому не надо с нами связываться. А всё неймется. А вся надежда на золото да на оружие. Какой был великанище Голиаф? А как вооружен! А Давид? И что это у него за оружие – праща? Несерьезно же. Но победил. То есть дело не в оружии, в духе. Бомбить стариков и детей ума много не надо, но ведь это же до поры, до времени. Цивилизация Америки – путь в бездну с оплаченным питанием и проездом. Хорошо бы наших побольше с собой захватили.

– А вы кровожадны.

– Ничуть. Мораль демократии заглушает страх Божий, отсюда рост числа развратников. О них говорю. Их жалеть?

– Что вам, не всё равно, какая у кого ориентация? Вы об этом? Свобода.

– Ну вот, пусть свободно и гибнут. Это же Россия – страна целомудрия. Помните картину – пирамиды черепов?

– "Апофеоз войны"?

– Это не апофеоз войны, а черепа педерастов Ближнего Востока, уничтоженных по приказу Тамерлана. А от России ему велела повернуть Божия Матерь: ибо в России такой заразы не водилось.

– Всегда узнаёшь что-то новое, – Николай Иванович остановился, слегка повернул около цветка лампочку обогрева и освещения и поинтересовался: – Революция возможна сейчас в России?

– Нет. Революционеры банкирами стали. – Хотя… хотя в России всё возможно. Рецепты революции прежние и надёжные: три дня населению хлеба не давать, ворьё и шпану из тюрем выпустить, винные подвалы сами разграбят. Как Ленин учил – телеграфы и банки взять. Телеграф уже и необязательно, связи хватает, а банков, на радость шпане, стало побольше. Охранники тоже оживятся, и они не дураки гибнуть за буржуев. А для молодёжи, нашей и не нашей, очень сладостна музыка водопадов осколков стекла разбитых витрин. Из мелочей – электростанции и водопровод взорвать, газом побаловаться. Бомбы с удовольствием будут бросать бомжи. Запасов взрывчатки – тонны. Но думаю, пока будет тихо. Помойки сейчас сытные, в Москве собаки хлеба не едят.

Николай Иванович неопределенно посжимал и поразжимал пальцы правой руки.

– Вообще, Николай Иванович, при разговоре о России надо всё время держать в уме, что она не сравнима ни с кем и ни с чем, ей нет аналогий. Глупость наших правителей в том, что они насильно тащат Россию в мировое сообщество. Да, мы на одной планете, но мы другие. И единственные. Мы – даже не Византия, от хлеба и зрелищ не погибнем. На шее у нас всегда все сидели, всякие захребетники. Но где они? Вопят из ада, завидуя нищему Лазарю. – Я подумал вдруг: а зачем я всё это ему говорю, такому умному? И замолчал.

– Вы спросили, зачем вы здесь? – заговорил Николай Иванович. – Отвечаю. Хотя мы и разочарованы трудом сей когорты ученых, недовольны результатами их корпоративного труда, но решили ещё попробовать. Знания у них, не в пример зашоренным западным ученым, прочны и разнообразны, не бросать же на ветер такое национальное богатство. Не вам напоминать школы демагогов в античности, не вам сообщать, что система демократии была создана искусственно. Но вот, по прошествии веков, начала давать сбои, разболталась в пути. Вопрос: подлежит демократия ремонту или безполезно ею заниматься и надо изобретать что-то другое? – Николай Иванович сделал паузу. – Вот за это мы и хотели их посадить под вашим чутким руководством. Наша установка – всё-таки не торопиться со свержением демократии, а выработать рекомендации по ее укреплению, обеспечить ее жизнеспособность для начала лет на двести. Ведь уже было двести лет вместе. Возьмётесь?

– И это мне, написавшему ещё в девяносто первом о демократах статью "До чего, христопродавцы, вы Россию довели?".

– Кто это помнит? Кому она помогла? Не будьте наивны. Есть реальная Россия, ей надо помогать, вам для этого даются все возможности. Много ли в прошлые годы было воплощено в жизнь проектов ваших друзей? Вы жалели деревни – их сносили, кричали о сбережении леса – его вырубали, были против показа западных развратных фильмов – их крутили день и ночь. Что касается монархии, это, простите, такая утопия, что и обсуждению не подлежит. Ну и дадим вам конституционного монарха, жалко, что ли? Взят, взят ваш помазанник Божьей волей, молитесь, да и достаточно.

Мы вышли в просторный вестибюль, в который выходили коридоры.

– Слишком по-разному смотрим мы на будущее России, – только это я и смог ответить.

– Ничего, ничего, – успокоил Николай Иванович. – Переодевайтесь, и на заседание. Вас никто не торопит.

Появилась Лора и молча проводила меня до дверей номера. На окнах в нём были тяжёлые бордовые портьеры. Когда я отвёл их в сторону, то за окном со стороны улицы были ещё одни, уже чёрные.

ЗАСЕДАНИЕ. СТРАХИ И НАДЕЖДЫ

Комната была овальной. Стол в центре, пользуясь выражением Николая Ивановича, с ней корреспондировался, то есть тоже был овальным. По стенам, скрытые полумраком, пейзажи разных широт и долгот, на столе перед каждым откинутая крышка компьютера, микрофон. Было это всё и предо мной. Я уже был переодетый и освеженный душем. Настойчиво пахло каким-то дезодорантом. Ни мне никого, ни меня никому Николай Иванович не представил. Он тут явно был «центровым».

– Докладывайте, – пригласил Николай Иванович мужчину, сидевшего напротив меня, но не назвал его. Мужчина, взглядывая на свой экранчик, говорил долго. По тому, как его слушали, я понял, что ничего нового для присутствующих он не сказал. Но слушали вежливо.

Доклад был общемировым, говорил о судьбах не просто народов, а цивилизаций. Я кое-что помечал для себя на листках бумаги, тоже предусмотренных, предусмотренной богатой авторучкой. В докладе, как я понял, рассматривались варианты гибели планеты Земля. Все государства как-то дружно, не от одного, так от другого, погибали, только вот Россия не лезла ни в какие рамки. Не получалось её сравнить ни с одной страной, она даже и не страной представлялась, а целым миром, своеобразной цивилизацией со своей религией, культурой, будто она и не земная была, а пришедшая извне. Её в докладе исследовали больше других. Докладчик сообщал:

– Надежды, что с крушением влияния компартии и с разрушением Союза Россия погибнет, не оправдались. Не было учтено, что Россия за века выживания привыкла к минимуму потребностей. Тогда было изобретено и внедрено в Россию через агентов влияния понимание, что все народы развиваются и идут по одному пути. И если ты не идёшь по этому пути, ты не цивилизован, ты дикарь, твоё место в обслуге золотого миллиарда.

Про золотой миллиард мне давно надоело слушать, но тут была такая уверенность, что это дело решенное, данное, и тех, кто ставит сие под сомнение, ждет судьба подчинённых доллару стран. Глобальный рынок создаст всеобщее счастье сокращенных народов. В рынке счастье. Вот что надо вдолбить в непонятливые лбы.

Свет так падал на стол, что лица заседающих были плохо видны. Из-за их спин на освещенную поверхность стола чьи-то, может, Лорины, может, Викины, обнаженные руки ставили чашки с чаем и кофе, приносили всякие печенья, сладости. Передо мной, хоть я и не просил, возникла розетка с желтым медом.

– Только не надо о демократии рынка, – безстрастно вещал докладчик, – оставим это для дураков. Кто когда видел, чтобы рынок управлялся демократически? – Никто не возразил. Докладчик поехал дальше: – Всего успешнее убивает Россию именно рынок и внедренная в неё финансовая банковская система. Вместе с тем правящие миром триста семейств недовольны темпами гибели России и требуют их ускорить. Почему? Россия – единственное препятствие на пути к мировому господству. Она – тот полюс, к которому интуитивно стремится погибающий мир. Переубедить Россию, и это надо признать, не удаётся, она упряма до непонятно какой степени, поэтому её решено уничтожить. Для начала…

– Затопить Москву? – подал я голос, вспомнив застолье в своём доме. Я всё не мог поверить, что всё происходит всерьёз, и с помощью возгласа хотел выяснить: спектакль это или сходка сумасшедших?

– Это одна из версий, рассматривается и она, – спокойно отреагировал докладчик и продолжал: – Уничтожить решено потому, что всегда легче по-

строить новое здание, нежели восстанавливать старое. Если бы Советский Союз не был уничтожен, Америка не имела бы столь блестящих успехов в бывших республиках. В мире уже нет евангельского Удерживающего, и Запад боится, что Он может появиться в России. Именно поэтому начинается спешка по ликвидации России. К ней тем более подстёгивают исчезающие запасы нефти. Это вранье, что у Америки нефти много, её всего лет на пять, а жить Америка хочет всегда, посему ей не нравится, что в России нефти много, что Господь и в этом был щедрее к России.

Конечно, докладчик говорил гораздо подробнее, нежели я запомнил, но суть уловил.

– Есть сценарий, по которому намечено стравить Индию с Пакистаном. За Пакистан, естественно, вступится Китай, а так как у всех ядерное оружие, то число едоков в мире уменьшится. Пока стравить не удаётся, но удаётся внедрять всё новые и новые военные американские базы в Средней Азии и у границ России. Уже не только запасы нефти на Ближнем Востоке контролируются, но и кладовые Каспия. Главная надежда Соединенных Штатов на то, что Китай захватит Россию, но при этом будет дружить с Америкой. Надежда эта напрасна, ибо Китай уже начал захват России ползучей миграцией, но Америке будущего захваченного пространства он и понюхать не даст. Он и Америку покрывает сетью своих агентов, покупая им билеты в одну сторону. Сибирь, на которую все облизываются и которая, при скором глобальном потеплении, превратится в цветущий земной рай, остаётся русской. Это препятствие Америка будет преодолевать, и она торопится, ибо Китай вот-вот станет ядерной сверхдержавой. Спешку стимулирует и Южная Америка, которая от своих карнавалов и футбола скоро перейдёт к игре мышцами на чужой, естественно северной, территории.

Но нельзя было понять оценки докладчика, то есть, к чему был направлен анализ происходящего в мире: то ли радость по поводу несчастий в России, то ли к призыву о ее спасении. Докладчик вещал безадресно. Я покосился вправо-влево, но видел только черный стол, матовые экраны компьютеров. Иногда белые кисти рук возникали из темноты, пальцы на них свершали некие пианистические нажатия клавиш и опять растворялись в темноте.

Далее в докладе говорилось, что вскоре Голландия, Калифорния, да и вообще многие другие пространства затопятся растаявшими ледниками, а в Европе все выгорит от жары. Вскоре, в добавление ко всем этим погодным катаклизмам ("Божьим карам", – сказал я про себя), приплюсуется ещё и то, что тёплое течение Гольфстрим отвернётся от побережья, начнутся холода, всюду будет неурожай и только богоспасаемая Россия будет процветать. Как такое позволить? Обидно же, что грядущий новый потоп, новые провалы новых Атлантид обойдут Россию. Репетиция потопа прошла в Индийском океане, когда за минуту было уничтожено двести тысяч человек, разве это неповторимо?

– Хорошо ещё, – откомментировал эту трагедию докладчик, – что миру не пришлось кормить эту ораву. – Меня передёрнуло. Докладчик вещал далее: – Имеющие вскоре быть затопления прибрежий ожидаемы, хотя в них пока не верят, но неизбежны. Людям придётся потерять всё и стать голодными на уцелевшей суше. Их надо будет кормить за счет остальных. Это вызовет милосердие у малого числа, а у основной массы злобу.

Все это я слушал, но по-прежнему не мог понять позицию выступающего. За кого он? За нас, за Россию? Или тут так принято – говорить без позиции, объективно? Может быть. Послушаем еще.

– То есть землей обетованной ближайшего будущего будет именно Россия. И народ прежней обетованной земли её займет. Может, он после взятия Иерусалима для того и был рассеян, чтобы узнать, где можно спастись в грядущем? Грядущее наступило, он узнал. Племя торговцев и финансистов владеет миром. Иначе и быть не могло. Крестьянин кормит людей, машинист возит, врач лечит, учитель учит, воин защищает, шахтер добывает топливо, портной обшивает, повар стряпает, то есть любой труженик думает о других, только финансисты, торговцы, купцы думают о личной выгоде. Если они так думают два тысячелетия, до чего-то же они должны были додуматься.

ПРОСЯТ ВЫСТУПИТЬ

Николай Иванович аккуратно положил передо мной полоску бумаги. На ней четко: «Вас попросят выступить. Два-три слова о России, о начале обретения ею места в мире, хорошо? О попытке улучшения демократии».

– У нас среди приглашенных, – тут же сказал из общей темноты председатель, – специалист по вопросам современного состояния России в мире. Сам он – выходец из низов, мнение его о настроении народной массы, полагаю, небезынтересно.

На экране предо мною крупно замигало: "Вам слово".

– Состояние? – Начав, я подумал, что надо же было как-то к ним обратиться: коллеги? господа? друзья? братья? Ничего не подходило. Ладно, обойдутся. – Состояние у России такое же, как и всегда, во все века – тяжелое.

– Но почему? – спросили из темноты.

– Россия – светильник, зажженный Богом перед лицом всего мира. Светильник же не скрывают, а ставят на высоком месте. И очень многим это не нравится. Он их освещает.

– Но это же хорошо, – усмехнулся кто-то, – на электричество не тратиться.

– Освещает не местность, – я решил быть спокойным, – а всю мерзость остального обезбоженного мира.

– Мм-да, – это, по голосу, председатель. – И почему же в ваших работах настойчиво проводится мысль о невозможности введения демократии в Россию?

– Жадны и циничны демократы, поэтому. Жадны, видимо, от природы, а циничны от безнаказанности. Демократия позволяет им воровать, она не будит совесть. Врать для демократов – всё равно что с горы катиться.

– А пример такого вранья можете привести?

– Говорят, что жизнь в России становится всё лучше, а на самом деле всё хуже и тревожнее. Частные интересы демократов не есть интересы общества. Может, в этом ключ. Они не любят Россию, смотрят на нее как на территорию проживания и наживы. Чтобы их не сковырнули, внедряют в людей желание им подражать. Ну и так далее. Простите, я совсем не понимаю ни вас, ни моей роли здесь, в этом, очень похожем на масонскую ложу, месте.

– Мм-да, – снова уронил председатель.

А что мне было терять? Если бы я неправду говорил. В конце концов, я же понимаю, что полностью в их руках. Ещё подумал: успеть бы написать послание своим, а как передать? А что я в нём напишу?

– Вопросы есть к докладчику?

– Ну уж, – я не мог не улыбнуться, – какой я докладчик? Автор двух реплик. Можно и третью: в России смертность уже давно и постоянно опережает рождаемость, развращение молодежи усиливается, пьянство, хулиганство, проституция, сиротство увеличиваются, и вот всё это называется демократией.

– То есть, по вашему мнению, надо свергать это правительство?

– А что толку?

– То есть?

– То есть лучше не будет.

– Но как же вы не учитываете регулятор общественных отношений – рынок? – Это из темноты какой-то новый, незнакомый голос.

– Какой рынок? Только что в докладе сказали, что демократия в рынке и не ночевала. Рынок в России позволяет сжирать конкурентов, травить людей некачественными продуктами, ширпотребом подпольных фабрик. Рынок – место действия жадности и корысти. Рынок – родильный дом хамства и подлости. Бедность в России растет, но тут есть и хорошее – бедность освобождает от страха. А что такое рынок для культуры? Выставки похабщины, издевательство над всем святым? Порнография кино и театра.

А что такое рынок для религии? – Я помолчал. – Думаю, что ничего нового я вам не сказал, и поэтому сердечно прошу прощения и возможности откланяться. С вашего позволения?

Я встал. Никто меня не удерживал. Дверь предо мной распахнулась. За дверью стояли Лора и Вика. Дверь за мной закрылась.

– О-о-ой! – громко и горестно воскликнул я, да так, что они испугались.

– Что, что с вами?

– Главный итог двадцатого века то, что Россия безсмертна. Вот это предложение забыл сказать. Может, раз в жизни дали серьезную трибуну, а я забыл. Вернуться уже неудобно. А?

– Да уж, – посочувствовали сестры. – Тут главное – не подумать, а вслух сказать: тут же везде аппаратура, запись. Россия безсмертна?

– Как иначе? Она – Дом Пресвятой Богородицы, подножие Престола Царя Небесного.

– Так как же тогда Судный день? Всё же провалится, всё же сгорит. Или я не так поняла, мне книжку старец давал про Страшный суд? – это спросила умная Лора.

– Да-да, суд-то Страшный будет же, так ведь же? – это добавила Вика.

– Куда денешься, будет. Но вот Россия как раз его и пройдёт.

– Тогда перед Судом вся сволота сюда и приползет.

– Правильно Лорка догадалась? – спросила Вика.

– А откуда сволота узнает про Суд? – резонно спросил я. – Ну, что, красны девицы, отпустят меня ваши хозяева?

– Даже на вездеходе, – сказали они.

На ходу я стал сдирать с себя пиджак, не стесняясь девушек, снял дорогие брюки, попросил свои прежние наряды. Мне вынесли всё мое, и куртку, и лыжи, и валенки.

МЕНЯ НЕ ДЕРЖАТ, НО И ДОМОЙ НЕ ВЕЗУТ

У крыльца стоял новёхонький сверкающий снегоход. Дверца в выпуклом боку откатилась, обнаружив тоже новенькие внутренноссти. Я торопливо, даже не подумав, что уезжаю не простясь ни с кем, вошел в кабину, отделённую от водителя матовым стеклом, и меня лихо повлекли через тёмное пространство леса и сугробов. И везли довольно долго. Что ж это? Я и на лыжах добрался бы быстрее.

Но вот снегоход тормознул, потом опять немного проехал, снова остановился и замолчал. Дверца кабины отошла в сторону. Два человека в униформе, но уже в другой, в более дорогой, меня пригласили выйти.

– Лыжи оставьте.

Приходилось покоряться. Невысокое серое здание без окон напоминало какое-то хранилище. Молча вошли в открытые двери, ввели в лифт, нажали кнопку. Лифт ощутимо провалился и долго, мне показалось, падал. Мягко приземлились и оказались в просторном вестибюле. Мне вежливо указали на дверь, за которую уже не сопровождали. Дверь открылась сама.

Человек с лёгкой сединой в чёрных волосах, с небольшими усиками, в домашнем шерстяном костюме, протянул мне руку. Просил снять куртку и пригласил сесть.

– Даже и кофе не предлагаю. Задержу ненадолго. И дела никакого нет. Даже и не представляюсь.

– Что же тогда за встреча? – спросил я. – Положение неравное: вы знаете обо мне всё или многое, я о вас ничего.

– Хорошо, представлюсь. Я – ваш союзник в деле спасения России.

– Слушаю. – Я сел, но не в указанное кресло, а на стул, объяснив это: – Легче вставать. В кресле можно утонуть или уснуть.

– Речь о Церкви. Мы не отрицаем Бога, но отрицаем теперешний российский путь к Нему. Понравится ли вам утверждение, что Церковь в России уже как частная лавочка, да и не только в России? Но в России помно-

гочисленней и поживее. Но это временное оживление после тысячелетия Крещения и прихода свободы. Уже идёт отпадение, сокращение числа верующих.

– А мне кажется, наоборот, – возразил я.

– Не обольщайтесь. Соединение с Зарубежной Церковью результатов не дало.

– Каких?

– Ждали усиления религиозного чувства. А оно падает.

– Тут я опять не согласен.

– Воля ваша. В любом случае Церковь обречена.

– Почему обречена?

– Сужает свободу.

– Какую? Свободу воли никто не отменял, она была всегда, а свободу вседозволенности и надо сужать. Это показала демократия: в её свободе растёт всё, кроме нравственности. Церковь противостоит, например, разврату, а демократам это не нравится. Вывод – они развратны сами.

– Не торопитесь. Допустим, наполовину согласен. Только вы имеете в виду свободу, ещё не взятую в рамки закона. Поправим. Дело времени.

– Демократия неисправима. Она жадна, а жадность – наркотик. А наркомания – болезнь. А больные, не хотящие лечиться, сходят на нет.

Он немного прошел по кабинету.

– Но что-то же надо делать. Ну, согласитесь: наивно верить в спасение, ждать его двадцать веков, не пора ли задуматься: а чего это мы, ребята, ждем двадцать веков? Никто вам не мешал верить, и чего вы дождались?…

Тут я сразу перебил:

– Да как это не мешали? Во все века только и было пролитие крови: кто за Христа, кто против Христа. С востока, с запада, с юга! Как это не мешали?

– Но это войны за территории, рынки сбыта, сырье, нефть, невольники, передел мира.

– Вообще, позвольте я скажу выстраданную истину. – Я даже встал: – В мире нет никакой истории, есть единственное во все времена: или мир становится ближе ко Христу, или отдаляется от Него. Никакой другой мировой истории нет.

Он тоже встал. Помолчал.

– Я бы согласился, если бы вы слово Христос заменили словом Бог.

– А Христос и есть Бог.

– Пророк, предсказания Которого не сбылись.

– Нет, сбылись. И всё время продолжают сбываться. Разве не идем мы к Его Второму пришествию? Нет, Он не пророк, Он Бог. Второе Лицо Троицы.

– Почему же тогда не Первое, если Бог? – Он сделал паузу: – Молчите? Поймите, мы же не пугаем антихристом, мы, так сказать, не шесте-рочники, мы как раз исполняем Писание: "Едино стадо, един Пастырь… Отрет всякую слезу, будет водить на источники вод… ягненок возляжет со львом… несть ни эллина, ни иудея"… Неточно цитирую?

– Так же и перед антихристом будут цитировать.

– То есть мы с вами не договоримся?

– О чем? – спросил я. – Иисус Христос – не Моисей, не Илия, ни Иоанн, ни Исайя, ни Даниил, ни Самуил, ни другие. Вот они пророки. И все они говорили именно о приходе Христа как Бога.

– Тогда давайте очистим Его учение. Верить в сына еврейки?

– Какой Он еврей? Он галилеянин, как и остальные апостолы, кроме Иуды. Иуда – еврей. Да и вообще, какая может быть национальность у Сына Божия? И что за дело будет до национальности в грядущем огне? "Кая польза в крови моей, внегда сходить мне в истление?" Но вообще, прости, Господи, мы очень вольно рассуждаем о Господе. Без страха. Господь непостижим. В Нем постижимо только одно, то, что Он непостижим.

Он, никак не прореагировав, вернулся к своему вопросу:

– Но что же тогда, если учение такое хорошее, что ж тогда мир во зле лежит? И почему Господь, зная о склонности человека ко греху, не лишил

его такой склонности? Нет, надо брать дело спасения в свои руки. И Господь, думаю, нас одобрит.

– Кого вас?

– Меня. Вас, если поймете необходимость действия. – Он щелкнул пальцами. – Есть силы, есть средства. В наших возможностях много чего. Ваша помощь нужна, чтобы вы, ваши друзья внедряли в общество мысль о спасении России в новых обстоятельствах времени демократии. Чтобы полюбовно. Без насилия.

– Мысль, лишающую Россию Христа, в Россию не внедрить никогда. Россия, это понятно из её пути, живет вечности, а Христос – это и есть вечность. Идем к Нему. Для России религия не часть мировой культуры, как хотели бы масоны, а образ жизни по вере. Веру для русских не заменит религиозное чувство. Сто раз внедряли иное понимание России, всё без толку. Неужели ещё кто-то не отступился? Смотрите, в России не получилось даже перевода времени Церкви на новый стиль. Большевики добивались. Патриарх Тихон ответил: "Перейти-то можем, но люди в церкви придут по старому стилю, то есть по Божескому".

– А Вас не унижает зависимость от неграмотных бабок? Они упёртые в своей вере, им легче ничего не менять. Но жизнь-то не стоит на месте.

– Нет. И жизнь не меняется, и Христос неизменен. Это и есть скала, на которой стоим. Пока же наши правители квакают, что главное направление их деятельности – это повышение материального благополучия, дело плохо.

– А какое же должно быть главное направление?

– Это азбука: Спасение души. Нравственность. Любовь друг к другу. То, что принес Христос. Когда мировая общественность вещает, что человек – это высшая ценность, сатана пляшет от счастья.

Он поднял брови, взялся за ус и выразил лицом недоумение.

– Разве не так? Кто же тогда во главе угла, если не человек?

– Как кто? Создатель человека.

– И обезьяны? – Он отпустил ус и усмехнулся.

– И обезьяны. Но отдельно, не то и ее придется во главу угла. Он снова усмехнулся:

– Может быть, поужинаем?

– Нет, спасибо большое, если можно, я бы до дому.

– Что ж. – Мы пошли к лифту. – Но нужно же материальное благополучие?

– Так если в Бога верить, куда оно денется?

– Что ж это Россия такая безстрашная-то, а? – Мужчина коротко покосился. – И умирать русские не боятся, а?

– Смерти нет для русских.

Пришел лифт, я думал, что мы тут простимся, нет, мужчина не оставил меня. Поехали вместе.

– То есть для русских нет смерти? – он смотрел под ноги и спросил как будто себя самого.

– Вообще-то душа у всех безсмертна, – сказал я, – но мы особенно это знаем, больше всех перестрадали. Нас Господь любит. Кого любит, того наказывает. Россия – это любимый ребенок Господа. Он доверчив, увлекается иногда игрушками, но он чист душой. Он свободнее других в поступках. Когда он ощущает, что удалился от Бога, то в страхе бежит обратно к Нему, надеясь на прощение.

У снегохода мы остановились. Он задержал мою руку и с улыбкой произнёс:

– Едешь сюда – одни планы, а встречаешь юную особу, которая не то, что от острова, от замка, даже от перстенька отказывается, да ещё и на все предупреждения о гибели ее Родины рукой машет. Ерунда всё это, говорит. И ты, говорит, дурью не мучайся. Каково?

– Вы озябнете, холодно, – сказал я. Мы простились.