Текст книги "Ностальгия"
Автор книги: Мюррей Бейл
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Хм-хм. Так вот. А теперь посмотрим, как этот металл, удивительное произведение рук человеческих, направлял и обуздывал исторические силы своего времени.
– Боже, – вклинилась миссис Каткарт, не большая любительница новомодных идей, – о чем это он?
Благодаря рифленому железу все почувствовали себя раскованнее, более того – испытали своеобразное чувство превосходства. Юный Уэйн вынужден был «закрутить гайки».
– Я, разумеется, имею в виду Вторую мировую войну, – громко, едва ли не срываясь на крик, объявил гид и указал на стол. – Как благодаря железу фашизм не захлестнул всего мира?
Хороший вопрос. На то, чтобы осмыслить представленный на столе экспонат, потребовалась от силы секунда.
– Рифленое железо сыграло ключевую роль в обороне Австралии. Тысячи квадратных ярдов кровельного железа были раскрашены в маскировочные тона – вот так, – расписаны ведущими художниками того времени. Многие крыши – даже с автографами. Вот такой лист, – гид ткнул пальцем в угол гигантского оливково-зеленого и бурого произведения абстрактного искусства, – сам по себе стоит бешеных денег. Все они, разумеется, составляют часть искусственного пейзажа. Коллекционеры и беспринципные дельцы посрывали крыши со старинных зданий – главным образом, в окрестностях Дарвина – и оправили их в золоченые рамы. Вот на этом – инициалы «Р. Д., 1943». Хранитель музея считает, что это либо Драйсдейл, либо Рой Далгарно. [63]63
Рой Далгарно (1910–2001) – австралийский художник-соцреалист. Сэр Джордж Рассел Драйсдейл (1912–1981) – австралийский художник-пейзажист, знаменитый своими изображениями австралийского буша и пустынных внутренних регионов.
[Закрыть]
– Не знаю никакого Далгарно, – заинтересованно вклинился Хофманн. – Драйсдейл – это тот, который написал «Жену гуртовщика».
– Именно, – улыбнулся молоденький гид.
Внезапно он подался вперед – и выругался.
– Ради всего святого! Кто это сделал? Здесь побывал какой-то вандал.
– На нас не смотрите! – Гэрри поднял вверх руки.
– Причем сегодня, – объявил Уэйн, проводя пальцами по оскверненному фрагменту. – Я уж вижу.
В глаза туристам бросилась свежая надпись: теперь, когда гид привлек к ней внимание. По левому краю кто-то процарапал заглавными буквами: «ВНР [64]64
ВНР (Broken Hill Proprietary Ltd) – крупнейшая австралийская компания по производству цинка и свинца, созданная в 1885 году; обладает монополией на рынке стали и проката.
[Закрыть]– НАДЕЖНЫ КАК ГВОЗДИ!»
Борелли расхохотался.
Когда Гвен зачитала надпись мужу, тот не задержался с комментарием:
– Ах да, это наша компания по производству стали, третья по значимости в Южном полушарии. Они и рифленое железо производят.
– Я брал их акции, когда они шли ниже пяти долларов, – сообщил Каткарт Норту, поддергивая шорты. И коротко, самодовольно поджал губы, демонстрируя два ряда зубов. Норт не произнес ни слова.
– Я так скажу: компания чертовски классная, – вмешался Гэрри. – По всем стандартам.
Хофманн, задержавшись напротив раскрашенного листа, серьезно толковал о чем-то с Луизой: верно, решал, а не приобрести ли им этакую диковинку.
Гид продолжил рассказ – не сводя глаз с нескольких посетителей, переместившихся в самый конец зала. Целое семейство в одинаковых рыже-коричневых полупальто оккупировало повозку из рифленого железа: лазили туда-сюда – англичане, что с них взять! Любопытный факт (гнул свое гид): в ходе войны листы железа сбрасывали с самолетов, чтобы сбить с толку вражеские радары. Смертельный трюк, если не над водой. Еще один любопытный факт (менее известный): по приблизительным подсчетам, у антиподов наберется больше листов рифленого железа, чем – вы представляете! – чем баранов-мериносов! А есть ли на свете другая такая нация – гид указал на стеклянную витрину, – на чьих банкнотах гордо красуются строения из рифленого железа? Исследования показали: нет!
Дальше обнаружился лист, весь покоробившийся, перекрученный, изодранный, скомканный – ни дать ни взять носовой платок невротика: кровельный лист, обнаруженный на окраине северного городишки после разрушительного циклона.
– Вот вам еще одна иллюстрация беспрецедентной гибкости металла – если иллюстрации тут вообще нужны.
И гид заторопился к следующему столику.
– А вот здесь – прелюбопытный экспонат, хм, довольно-таки зловещий.
Те, кто оказался в передних рядах, вытянули шеи, разглядывая горизонтально лежащий лист. Некоторые склонили головы набок, пытаясь понять, что с ним не так. Если не считать нескольких вмятин вдоль передней кромки, казалось, лист и в употреблении-то не был.
Все вопросительно обернулись к гиду.
Тот указал пальцем.
– Вот здесь, снизу, вдоль края. Засохшая кровь, видите? И волосы прилипли. Лист сорвало с крыши – и погиб велосипедист, тасманийский почтальон.
Гэрри тихо присвистнул.
Все завороженно уставились на экспонат.
– Честный трудяга, отец пятерых детей. Ему отрубило голову. Ветреный день выдался в Хобарте, – добавил гид.
– Эх, бедняга!
Иные удрученно поцокали языками.
Склонившись над табличкой, гид зачитал пояснение, сразу после подписи: «ЛИСТ-УБИЙЦА!»
– «Несчастный случай. Мистер Клем Эмери ехал на своем красном велосипеде – и был убит на месте. Смерть настигла его нежданно-негаданно, как гром среди ясного неба. Не застрахован. Не воцерковлен. Тридцать первое марта тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года».
– Похоже, рифленое железо еще далеко от совершенства, – прошептал Норт Джеральду.
С немалым облегчением все переместились к некрашеному водосборнику с его цилиндрической поверхностью, бороздчатой, холодной на ощупь. Традиционный конусообразный верх, тугой медный кран. Чтобы определить уровень воды, достаточно простучать сбоку.
Дуг поднял эмалированную кружку.
– Старая, добрая дождевая водица – с ней ничего в сравнение не идет. У нас дома тоже такой водосборник стоит.
– Правда? – полюбопытствовал англичанин, отводя взгляд.
– А вы все молчите, – обратилась Луиза к Борелли. Кен, заложив руки за спину, куда-то отошел.
– Я глубоко потрясен. Не знаю почему. Пройдет со временем.
– Помню, дома у нас был водосборник, – рассказывала Вайолет Шейле. Прежде они едва ли двумя словами перемолвились. – Он стоял под шпалерой, и из крана, помнится, все пауки-серебрянки выползали.
А Саша присоединилась к Норту с Джеральдом Уайтхедом и искоса поглядывала то на одного, то на другого. Впервые Джеральд зашелся хохотом: аж лицо и уши покраснели. «Вот теперь нам только рыжих муравьев да пары-тройки тысяч мух не хватало!» – пошутил незадолго до того Норт.
– Нет!
Позади водосборника внезапно раздался грохот – а затем жестяное дребезжание, словно кто-то брал ноты на расстроенном ксилофоне. Кэддок стоял на четвереньках – турист неуклюжий! Камера болталась на ремне.
– Да ради всего святого! Отчего за ним никто не присмотрит?
Оставив Гвен поднимать Кэддока на ноги, гид собрал рассыпавшиеся по бетонному полу ножи и вилки из рифленого железа, вновь установил разборный столик на козлах. Выпрямился, с раскрасневшимся лицом, заново «накрыл» стол.
– Ну-с, продолжим. Я в любом случае как раз собирался сюда перейти. С пострадавшим все в порядке? Вдали от цивилизации нужно было обходиться тем, что есть. Комфортные бытовые мелочи требуют изобретательности. Австралийцы – народ упрямый, прочно стоящий на земле. Мы видели, как это отражено в вашей архитектуре. Один рудокоп, хм, своими руками смастерил столовый набор из рифленого железа – в подарок жене на серебряную свадьбу.
Норт повертел в руках одну из вилок.
– Вот теперь мы знаем, что имел в виду Оскар Уайльд в пьесе «Как важно быть серьезным». Замечательное произведение! Ха-ха! Помните, Сесил и говорит Алджернону: «Вам едва ли понадобятся галстуки. Ведь дядя Джек отправляет вас в Австралию». [65]65
Цитируется по пер. И. Кашкина.
[Закрыть]
– Честное слово, мы там не в лесной глуши живем, – негромко проговорил Гэрри.
Туристы неловко затоптались на месте. Повисло молчание.
– Вот именно, – надулся Дуг.
– Не знаю, не знаю, – протянул Борелли. – Как насчет галстука из рифленого железа?
Гэрри отложил нож и резко развернулся.
– Вы никак хаять родину вздумали? Ну и чем вам плоха Австралия-то?
Шейла внезапно жарко вспыхнула: к столику подошел высокий, статный мужчина.
– Посмотрите, кто здесь! – закричал Дуг. – Привет! Вы как раз вовремя.
– Что стряслось? – Завидев Шейлу, Хэммерсли картинно хлопнул по лбу ладонью. Ответил что-то Дугу – и поспешил к ней. – Духовно растем никак? Тебя ведь Шейлой кличут, верно? Ух, придержи-ка эту улыбку! Вот так, молодчина. Я бы тебя за милю узнал. Просто с именами у меня туго, вот и все.
Молоденький гид-англичанин вынужден был хлопнуть в ладоши и откашляться. Группа рассредоточилась. Распалась на фракции: заинтересованные и не слишком. Нахмурившись, гид словно бы размышлял: может, плохой из него рассказчик? Вновь перехватив инициативу, он громко, непринужденно осведомился:
– Есть тут музыкально одаренные?
Ответа не последовало. Все взгляды обратились на него. Пробормотав что-то себе под нос, он потянулся за следующим экспонатом. Экспонат этот был прикован к столу цепочкой; пришлось отпирать замок. Юнец долго бряцал ключом – и наконец торжественно продемонстрировал собравшимся серую самодельную скрипку.
– Мистер Лэнг привез ее с собой. Это – его первое приобретение. Вы, возможно, скажете, что до класса Страдивари она не дотягивает, однако тон, хм, весьма недурственный.
Уперев скрипку в плечо, он поднял руку.
– Тишина, пожалуйста.
И сыграл несколько нот.
– Замечательно! – зааплодировали все.
– Весьма любопытная конструкция, – отметил Норт, подавшись вперед.
Саша рассмеялась беспричинным смехом.
Остальные сдержанно поулыбались и покивали – из уважения либо пытаясь сгладить неловкость.
Следующим номером прозвучало «Боже, храни королеву», и Кэддок непроизвольно встал по стойке «смирно».
Вид у скрипки был настолько упрямый и решительный, что некоторые с трудом сдерживали смех: возможно, следствие нервозного восхищения.
А вот Дугу было явно не по себе. Краем глаза приглядывая за гидом, он шепнул Хэммерсли, не разжимая губ:
– Как вам это место?
– По мне, так стыд и срам. С землей бы его сровнять.
– Вот и я о том же, – буркнул Дуг, обводя взглядом стены.
К ним присоединились Гэрри Атлас с Вайолет. Осталось еще каких-то два-три столика.
– Сюда, – поманил Уэйн, вытягивая шею: ни дать ни взять страус эму. На подмышках проступили влажные пятна, словно лакмусовая реакция. Он тараторил все быстрее и сбивчивее, явно разволновавшись не на шутку.
– Дворовый сортир смотреть будем? – расхохотался Гэрри. – Я так сразу и подумал: он, родимый!
Отчего-то мысль о дворовом сортире разом привела его в хорошее настроение. Он широко усмехался и переглядывался с прочими. Те понимающе улыбались в ответ – из уважительной симпатии.
– А зачем он здесь? – осведомилась миссис Каткарт.
Гид нахмурился. Указал на жестяную крышу, расшатавшуюся под ветром, на иззубренные рифленые стены в зеленых и тусклых кирпично-красных разводах. Краска местами облупилась. Деревянная дверца закрывалась с помощью наброшенной на гвоздь проволочной петли.
– Когда его доставили, мы думали, это будка для сторожа… – молоденький англичанин даже икнул при этой мысли, – пока дверь не открыли. Мы никогда в жизни, хм, ваших уборных не видели. Разумеется, все пришли в полный восторг.
Господи, да он еще и в нос говорит!
– Так что теперь мы знаем, откуда взялось выражение «холодный дом».
– X… в железо, пока горячо, – подсказал Гэрри.
– Ха-ха-ха! Ей-ей, отлично сказано! Надо бы записать. – Гид потряс головой, приоткрыл рот – как если бы ему что-то в глаз попало – и вытащил блокнот. – «X… в железо…»
– Вот такой мы грубый народ, – подвел итог Норт. – Мужланы неотесанные.
Кэддок то и дело отбивался от группы, совершая вылазки – то туда, то сюда, то вбок, а то и вперед. Вот он нащупал фотовспышку – и направился прямиком в будку.
– Таков уж наш удел, – пожала плечами Вайолет. – Хотя есть и свои преимущества.
– У чего именно?
– У нашего провинциального обаяния. Весь мир над нами смеется – а это куда как непросто.
– Если греческую цивилизацию оценивать по руинам ионических колонн, то наша измеряется рифленым железом, – встрял Джеральд Уайтхед.
– Эй, охолоньте! К чему это вы клоните?
– По крайней мере, мы нос не задираем. В отличие от других стран, – подала голос миссис Каткарт.
– Вот именно, – кивнул Хэммерсли бок о бок с Гэрри. – Послушайте, нам стыдиться нечего. Эти ваши россказни по большей части – бред сивой кобылы. По крайней мере, мы – дело делаем.
– Так весь музей – он ровно про это, – вклинился Джеральд. – Мы дело делаем – и будь что будет.
– И что тут не так?
– Мы не дураки. Мы пустяками не занимаемся, – сообщил Борелли Луизе с таким непробиваемо-серьезным лицом, что она не сдержала смеха.
Но гид не слушал. Он как раз обнаружил на стенке уборной нацарапанную надпись:
АВСТР. – ВЕЛИЧАЙШИЕ В МИРЕ ЗАПАСЫ ЖЕЛЕЗНОЙ РУДЫ.
– Паразиты! Хулиганы! Типичные австралийцы!
И гид, увлекая за собою группу, поспешно прошел мимо массивной деревенской Библии под «защитной» обложкой из рифленого железа и с медным замком; мимо подборки охряных фотографий – продуваемые всеми ветрами железные листы, громоздящиеся на первом плане сногсшибательных пустынных ландшафтов; мимо примечательной фигуры – вырезанный из железа и выкрашенный в синий цвет силуэт полицейского – поставленный, чтобы обдурить автомобилистов, в каком-то занюханном городишке за Большим Водоразделом.
У последнего экспоната гид, прежде чем заговорить, глянул на часы. Все подняли глаза – и, как по команде, нахмурились. Десять огромных черно-белых снимков: листы рифленого железа крупным планом? Поставленные горизонтально, все – одного размера; неотличимые друг от друга.
– Достойное завершение. Именно то, что нужно, – объявил гид. – Вы думаете, это – фотографии рифленого листового железа? На самом деле, – гид улыбнулся краем губ и обернулся к группе, – это лбы австралийцев, заснятые крупным планом – абсолютно произвольно. Должно быть, это все одиночество и ваш суровый климат, слепящий свет и мухи и удаленность от всего прочего мира, от подмоги и поддержки, – вот откуда у мужчин – и, Господи милосердный, у женщин тоже: вот это – машинистка из Дарвина, двадцати двух лет, – вечно нахмуренный вид. Изборожденный морщинами лоб. Вернувшись спустя каких-то семь лет, Сесил Лэнг выглядел точно так же. А теперь, верно, это выражение лица закрепилось у антиподов в генах. Таким образом, рифленое железо соответствует австралийской психике. Вот оно как.
Гид коротко кивнул. Обсуждать это утверждение было уже некогда.
Хмуря брови, толкаясь, все выбрались наружу – навстречу железному небу цвета старой кровли, навстречу падающим каплям. Одни завопили, другие зашикали. Опять эта английская погода! В этой части Англии морось, похоже, вообще никогда не прекращается.
– Хочу мир посмотреть. Вот и все.
– Господи, да чего в том дурного-то?
– А как насчет вас?
– На месте не сидится; в прошлом году на Бали скатались. И скажу вам, оно того стоило.
Эти гребаные живописные пляжи, как же, как же!
– Захотелось поразвеяться, отдохнуть как следует.
– Нам про Англию и разные такие места все уши прожужжали. Ну, мы и подумали: да гори оно все синим пламенем, съездим да посмотрим. Все знакомые здесь уже побывали. Поглядим, из-за чего все на ушах стоят.
– Отпуск за длительную службу. [67]67
Дополнительный оплачиваемый отпуск, предоставляемый работникам, проработавшим на данном предприятии дольше определенного времени; в Австралии такой отпуск нередко предоставляется в размере 8–9 недель после 10 лет службы у одного и того же работодателя.
[Закрыть]
– Дети выросли. Гленис, старшенькая, в июне замуж вышла.
– А у меня в загашнике деньжат поднакопилось.
Дело понятное.
Джеральд обернулся к Борелли.
– Должно быть, это невыносимо – чувствовать, что никогда не сможешь никуда выбраться, даже если захочешь. Я бы, наверное, с ума сошел. Вот меня всегда тянуло уехать. А в последнее время кошмары мучают: снится, будто я умер и меня хоронят под камнем в чужой стране. Не понимаю, к чему бы это!
– После всего, что мы видели, осознаешь, как нам чертовски повезло, – объявил Дуг, отставляя стакан.
– Я уже побывала в большинстве стран, везде, кроме Тибета. Но, как выяснилось, всегда находится что-то новенькое; что-то, что я в прошлый раз упустила.
Да, это верно.
– Перпетуум-мобиле, а, Шейлочка?
Некоторым людям доверять нельзя. Мужчинам, в частности.
Рано или поздно тебя непременно предадут. Этак непринужденно, легко, как нечего делать – раз, и ударят.
– Эйфелева башня была закончена в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, – рассказывал Кэддок. – Тот же самый конструктор работал над статуей Свободы.
– Может, и на них посмотреть доведется…
Именно.
– А я бы предпочла Ниагарский водопад. Говорят, это нечто потрясающее.
– Спасибо Леону. – Все обернулись к Гвен. – Ему хотелось всласть пофотографировать. Ну, как видите. И сама идея группы нам пришлась по душе. Мы считаем, группа у нас подобралась очень приятная.
– Я вам вот что скажу: в Сингапур ни за что не ездите, – встрял Гэрри. – Меня там просто наизнанку выворачиваю.
– Я слышал, это идеально чистый город.
– А в моем путеводителе написано иначе.
– Не могу не отметить, что в самых экзотических местах грязь обычно царит жуткая. Помните эту смердящую Африку?
– Вот уж куда ездить вообще не стоило. Мне там было ужас до чего неуютно.
Гэрри рыгнул.
– А ну, не лапай!
– Одно скажу, – продолжал Гэрри, наполняя очередной стакан. Не рассчитал: пиво перелилось через край. – Ихнее пиво – не мой кусок радости. Вы такую водянистую дрянь пили когда-нибудь? Я слыхал, что все так, да только не верил.
Вайолет скорчила гримаску.
– Ой-ой! Вечно ты жалуешься.
– Да иди ты!..
Луиза улыбнулась широкой улыбкой балерины.
– Больше всего на свете я люблю путешествовать. Теряешь ощущение времени. Знакомишься с самыми разными людьми.
– А у вас не складывается впечатления, что вдалеке от родных мест, в огромном городе вроде этого, можно делать много всего такого, на что обычно не отважишься? – предположил Борелли. – Мы – анонимны, мы – обособлены. Порой мне кажется, что со мной просто не может случиться ничего дурного; я волен поступать так, как вздумается.
Луиза наблюдала за ним поверх стакана.
– То есть я хочу сказать…
– Где бы я ни находилась, я везде остаюсь самой собой, – твердо отчеканила миссис Каткарт. Она всегда подозревала худшее.
Они утратили ощущение времени. Они и смотрелись, и чувствовали себя отъединенными от основной части населения – как бы на отшибе. Их стулья образовывали замкнутый круг, регулярно разрываемый резвым официантом, который припадал на одну ногу – и мог в синих пальцах одной руки унести целых шесть стаканов.
– Сто лет не была в хорошем театре! – объясняла Вайолет.
Рядом с нею Кен Хофманн созерцал пятнышко на потолке, барабаня пальцами по губам. Однако ж с ответом он не замедлил:
– За меня сборщик налогов платит.
– Кен! Тебе же так хотелось посмотреть на картины и музеи!
– Да, но были и другие причины, если потрудишься вспомнить. – И пояснил остальным: – Моя жена страдает провалами в памяти. А может, притворяется. Есть и другие причины поехать за тридевять земель, в частности налоги; ну да не буду смущать Луизу. Уж я такой; верно, жена?
– А вот и профессор! Присаживайтесь, присаживайтесь. Мы как раз о вас говорили. Мы про вас все знаем.
Ха-ха.
– Ничего подобного, – поспешила успокоить его Саша. – Где вас носило? Я вам и место заняла.
Согласно документации по безопасности, броская южноамериканская авиакомпания P*** N*** («Только без имен, пожалуйста!») снова возглавила список в градации количества катастроф на километр. Цифры выглядели просто устрашающе. Седьмой год подряд! P*** N*** попыталась замолчать информацию. Не преуспев, стала ссылаться на особые погодные условия над Андами, великолепный полуденный свет, на область распространения кондоров и низкое качество москитной сетки в некоторых городах промежуточной посадки. Возможно, все они и впрямь внесли свой вклад, но повсеместно признавалось, что картину искажают иные факторы – в отрасли именуемые «невидимыми».
Компания Р*** N*** начинала как мелкий перевозчик: камни для столичных музеев, тропические рыбки, малость кокаина – когда инверсионного следа никто в глаза не видел, а сама мысль о реактивном двигателе и звуковом барьере вызывала разве что смех. Примерно тогда Р*** N*** рано добилась устойчивой рентабельности благодаря чартерным услугам в поисках пропавшего исследователя полковника Фосетта. [68]68
Перси Харрисон Фосетт (1867 – предположительно 1925) – британский археолог и исследователь; при невыясненных обстоятельствах пропал без вести во время экспедиции, целью которой были заявлены поиски некоего древнего затерянного города в джунглях Бразилии.
[Закрыть]Сегодня деловые связи компании куда более загадочны. Главных держателей акций выявить непросто. Как это ни странно для коммерческой авиакомпании, ее маршруты насквозь прагматичны и могут меняться от часа к часу по прихоти дирекции любо пилотов. Те столкновения в воздухе, что форсировали годовые показатели, приключились, когда «Дуглас», принадлежащий P*** N*** вышел на линию полета другой компании. А те, кто питает нездоровый интерес к делам Центрального разведовательного управления, ссылаются на зашкаливающее количество воздушных взрывов. Согласно диким, до сих пор неподтвержденным слухам, среди обломков крушения близ боливийской границы обнаружен корпус самолета, битком набитый пристегнутыми солдатами. Американскими солдатами.
Пилоты, работающие на такую авиакомпанию, отчего-то пользуются бешеным успехом у женщин. Они щеголяют в шелковых шарфах, поляроидных солнцезащитных очках и выработали этакую особую, самодовольно-небрежную походку, под стать героям «Битвы за Англию». [69]69
«Битва за Англию» – воздушные бои над территорией Великобритании в 1940–1941 гг., особенно в районе Лондона.
[Закрыть]Эта надменная элита трудовых ресурсов компании заклеймила пассажирские страхи как «буржуазный пережиток». Но статистика катастроф выглядела и впрямь серьезно; куда как серьезно! Последующее уменьшение доли рынка и неуклонное падение рентабельности компании заставили вмешаться отдел по связям с общественностью. Главной «золотой жилой» оставался трансатлантический перелет.
За завтраком Гвен Кэддок промолвила (своим размеренным, «вегетарианским» голосом – все уж и позабыли, как он звучит):
– Прежде чем вы уйдете… – Она сочла, что, возможно, всем будет небезынтересно. – Нынче утром здесь, в гостинице, состоится одно мероприятие…
В этом-то и состоит прелесть путешествий: можно, повинуясь внезапному порыву, свернуть налево, а не направо, либо затормозить на месте и вызвать затор, либо с разгону налететь на местных, что торопятся мимо – туда, куда им действительно надо. При этом осознании лица туристов разгладились, обрели некую спокойную невозмутимость. Фланеры, путешественники, дилетанты…
– Кроме того, звезды рекомендуют мне сегодня оставаться дома, – задумчиво, без улыбки, протянула Гвен. Скрестив руки на груди, она кончиками пальцев натянула на плечи шаль.
– А вы тоже понимаете в звездах? – Вайолет подалась вперед. – А вы кто по гороскопу?
– Вы, я вижу, Скорпион, – отозвалась Гвен. – Я права?
И пересказала спутникам то, что узнала от портье: из горной деревушки Эквадора самолетом доставили стопятидесятилетнего старика. Идея состоит в том, что аура его фантастического долголетия, возможно, перейдет и на Р*** N***, нейтрализовав ее репутацию авиакомпании-«смертника»: смелый, изобретательный ход со стороны отдела по связям с общественностью. Пресс-конференция начнется ровно в одиннадцать. Ожидаются представители от «Бритиш медикал джорнал» и других печатных изданий, а также радио и телевидение.
– Мне всегда казалось, что проблема долгожительства нас всех касается, – проговорила Гвен, никогда не отличавшаяся оригинальностью. – Мы все не прочь продлить себе жизнь.
– Как вы правы!
– «Долгожительство»? – переспросила Шейла, нахмурив брови.
Мясо и сахар – долой! Да здравствует грубая пища – отруби и крупы! Холодные ванны и эзотерические упражнения, масла и мази; убить годы и годы на то, чтобы прожить лишний день.
– Сто пятьдесят лет? Невероятно! Да правда ли это?
– Весьма любопытно, – кивнул Дуг. – С удовольствием засмотрю старикана.
Так что все вернулись в столовую к одиннадцати. Перед возвышением в двадцать – тридцать рядов выстроились стулья, точно на лекции Фабианского общества или на собрании противников вивисекции.
На возвышении стояли два стула, карточный столик, на нем – традиционный графин с водой. Группа заняла первые два ряда по обе стороны от Гвен Кэддок. Та чинно сложила руки на коленях.
Прочие долготерпением не отличались.
– Уже двадцать минут двенадцатого, – прошептал Джеральд.
Туристы заерзали на месте, оглянулись назад. Стулья позади были пусты.
– Жутковатая она дама. – Саша кивком указала на Гвен Кэддок. – Вы не согласны? Молчит целыми днями, ни словечка от нее не добьешься.
– Что? – вздрогнул Норт. Он находился… за много миль отсюда.
Но тут с левой стороны, с трудом волоча ноги, вышел древний старец. Директор по связям с общественностью поддерживал его под руку. Все притихли. Поднимаясь на возвышение, старик приподнял трясущуюся ногу в два раза выше, чем надо. Осознав ошибку, остановился, попробовал снова – на сей раз успешнее. Все завороженно разглядывали его голову. Сплошь темные вмятины и прожилки – обломок древней скалы, – и кое-где жидкие волосенки пучками топорщатся. На нем была рубашка из джутовой ткани и веревочные сандалии. Спокойный человек, невозмутимый; отсюда и медлительность. Он, похоже, не замечал ни зрителей, ни окружающей обстановки. Опустившись наконец на стул, он издал старческий вздох – вот так жизнь уходит понемногу из лопнувшей воздушной подушки.
– Ух ты! – во всеуслышание охнула Гвен.
Представитель авиакомпании остался на ногах.
– Леди и джентльмены, представители прессы… – и он просиял улыбкой.
Превосходные зубы! Тонкие, точно прорисованные, усики, измятый кремовый костюм, галстук в цветочек.
– Мы немного запоздали…
Он оглянулся на старика и покачал головой.
– В лифте Хосе Руис Карпио решил было, что снова находится на борту нашего реактивного «Дугласа». Мне пришлось его разубедить. За всю свою жизнь он ни разу не покидал родной деревни. Он смотрит по сторонам – и глазам своим не верит. Впрочем, если задуматься, поездка в лифте – тот же трансконтинентальный перелет в миниатюре: разгон, плавное движение, мягкая посадка. Я говорю исключительно о нашей компании. Вы как полагаете?.. А все остальное… да черт бы с ним. Но вам, наверное, хочется послушать Хосе Руиса. Эй, сеньор! Вам понравился перелет?
Старик опустил голову на грудь.
– Наш гость устал. Извините.
Из внутреннего кармана директор извлек маленький шприц. Шейла отвернулась; он приподнял руку старика и сделал укол.
Директор заговорил об «астрономическом» возрасте Хосе Руиса, о его деревне в провинции Лоха в Эквадоре; о тамошних туманных долинах и ровных температурах. Средняя продолжительность жизни там – 114,6 года. И ведь она продолжает расти! Одна из теорий объясняет это полным отсутствием наручных и настенных часов. Предполагается, что организм воспринимает и осмысливает тиканье; наш обмен веществ как бы «встраивается» в это механическое, искусственное время. В деревне Хосе Руиса звуки времени подменяются неумолчным рокотом горных вод – вод, что увлекают за собою душу из тела, по мере того как сердце гонит по жилам кровь.
В целом чертовски интересная оказалась речь!
Зрители оглянулись на фигуру рядом. Старик постепенно пробуждался к жизни.
– А откуда нам знать, что ему действительно сто пятьдесят? – полюбопытствовал доктор Норт.
Хороший вопрос. (С тем же успехом ему может быть девяносто или сто.)
– Ах, какое упущение! Вот, пожалуйста.
Директор раздал ксерокопии свидетельства о рождении.
– Как вы наверняка заметили, сегодня у нашего гостя день рождения. На сегодня у нас запланирована небольшая вечеринка: хотим показать ему, что такое настоящая жизнь. Прожил он, безусловно, долго, но как много всего упустил! А потом мы доставим его обратно домой. Верно, друг Хосе Руис?
Старик вскинул руки и издал хриплый крик. Это Кэддок заполз на четвереньках под стол и, медленно приподняв голову, нацелил фотокамеру.
Успокоив старика взмахом руки и шипящей фразой на испанском, пиарщик повернулся к зрителям и покачал головой.
– С ним все в порядке. Он решил, это пулемет. Он со средствами массовой информации в жизни не сталкивался.
Директор задержал улыбку на пять-шесть секунд. Кэддок сделал еще один снимок. Превосходные зубы!
Старик забормотал что-то себе под нос.
– Амиго! Сколько, говоришь, тебе лет? – воззвал Гэрри Атлас, проникаясь духом происходящего.
Пиарщик перевел вопрос.
Голос у старика оказался на удивление глубоким и звучным:
– Сто сорок девять лет и семь раз по две недели.
– А что говорит об этом современная наука? – поинтересовался Джеральд у Норта. – А?
Директор по связям с общественностью объяснял что-то, а может, извинялся:
– У него в деревне никто не понимает английского, и электричества там тоже нет…
Он улыбнулся, приглашая аудиторию задавать еще вопросы, а «свидетель» между тем дорвался до его сигарет: одну засунул за ухо и еще горсть – в карман рубашки.
– На какие-нибудь болезни жалуется? – выкрикнул Каткарт, прожженный журнал юга.
Старик нахмурился – преобразившись до неузнаваемости – и приставил ладонь к уху.
– Болезни! Le duele algo? [70]70
У вас болит что-нибудь? (исп.)
[Закрыть]– прокричат директор по связям с общественностью прямо в лабиринт пресловутого уха.
Старик пожат плечами и что-то прокашлял. Выпустил струйку дыма, внимательно изучил сигарету со всех сторон.
– Он говорит, нет. Говорит, чувствует себя, как новорожденный младенец. Это неправда. У него проблемы со слухом и ноги подгибаются. Вы же видели его ноги! Не хотите ли сделать снимок-другой? А еще у него одышка. Бедолага на ладан дышит. В терминах воздушных грузоперевозок он – то же самое, что какая-нибудь хрупкая фамильная ценность: старинный портрет маслом на осыпающемся холсте в расшатавшейся раме за разбитым стеклом.
Гвен, записывающая что-то в блокнотике, подняла глаза.
– Как вам удалось дожить до таких лет?
Но это же вопрос без отве… Тут вновь зазвучал звучный, низкий голос:
– Каждое утро, просыпаясь, я вынужден вспоминать, кто я такой и все, что произошло, прежде чем браться за что-то новое. Иначе я не могу быть уверен, кто я есть. Понимаете? Я бы просто потерялся.
Все уважительно покивали. Повисло долгое молчание. Первым нарушил тишину Борелли.
– Чему вы научились в общем и целом?
– Истины не существует, – последовал ответ. – Видимость обманчива. Католики живут дольше язычников. А я вот без табачка не могу жить. Гуси зимой улетают. Умирать труднее, чем вы думаете…
Приступ ужасного кашля, глубинного, основательного, оборвал его на полуслове. Невидимая прежде рука вынырнула из рукава рубашки и смачно похлопала по груди. Представитель авиакомпании внимательно наблюдал за стариком; развитием событий пиарщик был явно доволен.
– Следующий вопрос, пожалуйста.
На сей раз голос подала Луиза:
– Спросите у него, что его особенно заинтересовало в Европе.
Слово «Европа» старик уловил. Утирая глаза, он обернулся к распорядителю.
– Место, где вы сейчас, – объяснил пиарщик, – Ев-ро-па.
Старик обвел взглядом зал и кивнул. Представитель авиакомпании пожал плечами, начал переводить:
– О, наш гость говорит, ночное небо здесь другое. Звезд не так много. Говорит, воздух здесь как бы мельче. А луна теплее, чем солнце. – Он переспросил что-то по-испански и вновь обернулся к аудитории. – Ночи здесь теплые.
