Текст книги "Ностальгия"
Автор книги: Мюррей Бейл
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Все заулыбались, закивали.
Старик, не обращая на зрителей ни малейшего внимания, прикурил следующую сигарету и продолжил:
– А еще вода в ванне. Там, где я живу, вода уходит прямиком в дырку.
Гэрри Атлас расхохотался.
– Похоже, он точнехонько на экваторе живет, – пробормотал Норт.
Напоследок пиарщик задал вопрос-другой о перелете: как кормили, достаточно ли пространства для ног, вежливы ли стюардессы. Но Хосе Руис уже устал. На глазах у зрителей взгляд его утратил осмысленность. Он словно растерялся. Улыбаясь аудитории, пиарщик продолжал разглагольствовать. Внезапно старик перегнулся через столик – как если бы только что заметил чинно скрещенные ноги Гвен. В лице его отразилось удивление – и замешательство; они проступали все ярче, все отчетливее. Старик попытался заговорить – пока пиарщик упоенно жонглировал статистическими данными, – изо рта его вывалился толстый язык. Саша пронзительно вскрикнула; остальные указали пальцами. Руки старика словно дирижировали далекими оркестрами, сшибая по пути и графин, и стаканы. Голова глухо ударилась о стол.
Представитель авиакомпании нагнулся, оттянул стопятидесятилетнему патриарху веко. Пощупал пульс.
– Черт! – выругался он, туша сигарету.
3
Подремывая, листая журналы, перешептываясь, они пересекли океан, точно альбатрос или ворона, удерживаемые в воздухе благодаря третьему закону, действию/ противодействию, бойлевскому [71]71
Роберт Бойль (1627–1691) – английский физик, химик и богослов; открыл, в частности, физический закон сжатия газов, названный его именем (закон Бойля – Мариотта).
[Закрыть]расширению газов, Маховым [72]72
Эрнст Мах (1838–1915) – австрийский физик и философ-позитивист; изучал аэродинамические процессы, сопровождающие сверхзвуковой полет тел.
[Закрыть]испытаниям в аэродинамической трубе поверхностей Харгрейва, [73]73
Лоренс Харгрейв (1850–1915) – австралийский инженер, изобретатель, конструктор, первый в Австралии воздухоплаватель. В 1892 году первым в мире обнаружил, что изогнутая поверхность крыла вдвое увеличивает его подъемную силу, а вертикальный руль делает летательный аппарат более устойчивым.
[Закрыть]точно выверенному поперечному углу крыла (на дворе – век усовершенствований!), радиолокации, импульсным шумам, а также известным прочности и сопротивлению титана и магния. Древние мореплаватели со скрипом пролагали путь через безбрежные просторы на деревянных судах, след их смывала следующая же волна – она же порою его и обрывала. Океан – это самоочевидно огромная глубина, осязаемая плотность и протяженность, взбаламученный сплав олова со свинцом, и тут и там – гребень волны, да грузовой пароход тяжело тащится своим курсом, процарапывая поверхность. Устроившись в удобных креслах среди латиноамериканских пастелей, туристы ощущали безысходность необъятности: они сделались рассеянны (как это утомительно!) и погрузились в грезы. Они отводили взгляды, смотрели куда-то в сторону. Кое-кто налегал на алкоголь, отпускал дурацкие шутки. Наглядно отследить продвижение можно было только по супрематической [74]74
Супрематизм (от лат.supremus – высший, первейший) – направление авангардного искусства первой трети XX века, создателем, главным представителем и теоретиком которого был русский художник Казимир Малевич.
[Закрыть]тени внизу, что, вобрав в себя их всех, катилась по водным просторам со скоростью 650 миль в час (и выше). И даже так – сравнивать было не с чем. Пассажиры задремывали, просыпались, глядели вниз – и видели все ту же маринистскую серую гладь – бескрайнюю, почти не меняющуюся. Удивлялись про себя и – отворачивались.
Бездонные каньоны внизу, водорослевые кущи, течения, и мигрирующие против течения стаи рыб, и незримые киты; и, глубоко на дне, остовы затонувших кораблей, и скользкие, склизкие «улицы» Атлантики. Самолет пролетел над так называемой котловиной Зеленого Мыса – над хребтами и зонами разлома. Пересек пунктирный тропик Рака. Краски посветлели: ближе к вечеру все сделалось зеленым, а вдали, на северо-востоке, показалось несколько белых островков. Тут все бросились к окнам и принялись возбужденно указывать пальцем. Журналы «Тайм» и «Экономист» и единственный номер «Стерна» (замечен Луизой, присвоен Хофманном) в твердом переплете авиакомпании были тут же забыты; Филип Норт захлопнул триллер под названием «Двойная спираль» и положил книгу на соседнее сиденье. На протяжении всего полета в креслах напротив Гэрри и Вайолет Хоппер просидели две стюардессы. Гэрри громко требовал выпивку и был пару-тройку раз выдворен за порог кухни. Теперь они глядели в одно и то же окно, едва не соприкасаясь головами. Завидев землю, Вайолет скабрезно, по-мужски, присвистнула. Не стоило ей столько пить. Миссис Каткарт подтолкнула локтем Дуга. Тот посмотрел вниз, туда, куда она указывала, и расплылся в ухмылке. Заулыбались почти все – и Шейла, и Гвен Кэддок.
Подводная лодка, приписанная к флоту одной из маленьких, со всех сторон окруженных сушей латиноамериканских стран, поднялась на поверхность после учений и теперь лежала на воде, длинная, смертоносная, черно-матовая. Белокожие ныряльщики прыгали вниз прямо с боевой рубки, вспенивая морскую гладь. Остальные вальяжно загорали на носу. Ну да, до экватора-то уже рукой подать. Вода небось теплющая.
Самолет заложил вираж и пошел вниз; те, кто сидел у окна, со смехом обернулись друг к другу.
– Тили-тили, трали-вали! – завопила Вайолет.
Это была авиакомпания Р*** N***, рейс 2213. По подсказке Гвен Кэддок пересел к правому борту, нацелил телеобъектив – и замер в ожидании.
– Пожалуй, вам не стоит этого видеть, – прошептал Борелли Луизе. – Зажмурьтесь, быстро!
Гэрри хрипло расхохотался.
Да вы только посмотрите на это! Вот туда, вниз!
Купальщики замахали из воды; один дал «задний ход». Одни мулаты, куда ни глянь. На сигарообразной палубе они либо перекатились с одного боку на другой, либо поднялись на ноги, затеняя глаза рукой. Самолет пролетел совсем низко, захлестнув их своей тенью. Какой-то ушлый морячок затанцевал на месте, задрав вверх член. Должно быть, самолет резко взвыл: матросы, как по команде, заткнули уши, а рыжий боцман, балансирующий на краю боевой рубки, прыгнул – и смачно ударился животом о воду. Тела – хе-хе-хекс! – разлетелись во всех направлениях.
– Помереть со смеху можно! – завопил Гэрри, утирая глаза. И обернулся к остальным. – Черт, чудом ведь не врезались!
Пассажирам удалось разглядеть часы-браслет, личные знаки, блестящие белые зубы, бледные полукружия ягодиц, болтающиеся яйца (авиакомпания Р*** N***, рейс 2213).
Они все еще обсуждали недавнее происшествие, уже расцвечивая его новыми подробностями, когда впереди показалась земля: самолет медленно спланировал над явственно непроходимыми джунглями, порождением Амазонки в той же мере, что и языки, и рак, и природные мифы, и анаконды там, внизу. Тут и там к небу поднимались одинокие струйки дыма. Уже под вечер самолет совершил посадку в Кито – с опозданием, разумеется.
– Кито, – повторила Луиза. – Какое прелестное название.
– Угу, блин, – отозвалась Вайолет, слегка пошатываясь и закатывая глаза. – Кито. – Она попыталась раскурить сигарету «Benson & Hedges» – и уронила одолженную у Гэрри зажигалку.
Индеец-уборщик, подметавший пол в терминале, нагнулся подобрать зажигалку. У него были маленькие глазки и широкие скулы.
– Дай сюда! – закричала Вайолет. – Сейчас же! Спасибо.
Она прикурила; индеец не сводил с нее глаз. Вайолет затянулась – и процитировала какой-то свой рекламный ролик:
– Вкус что надо… длина что надо… да-да, дружо-ок!
И – актриса до мозга костей! – она поцокала языком, ни дать ни взять лошадь на галопе.
А затем обвела глазами зал ожидания.
– Стало быть, это и есть Кито?
Норт откашлялся.
– Вайолет, – негромко предостерегла Саша.
Таможенники прекратили работу – и не спускали с нее глаз.
Гэрри ухватил ее под локоть.
– Да ладно тебе, ладно. Пойдем-ка.
– Отвали! – Она резко высвободилась.
– Ради всего святого, что за муха ее укусила?
– Это все ты виноват, черт тебя дери! – прошипела Саша. И взяла подругу под руку. – Ты ее не знаешь. Ты вообщеничего не знаешь. Извините, – обратилась она к таможеннику, воинственно вздернув подбородок. – У вас тут дамская комната есть?
Он пожал плечами. Таможенники кушали бананы.
– Donde están los retretes? [75]75
Где здесь туалеты? (исп.)
[Закрыть]– подоспел на помощь Джеральд.
Капитан жестом указал на дверь – и вытряхнул все содержимое из сумки Борелли.
Гэрри – растерянный, с красными глазами – мыкался неподалеку, не зная, куда себя деть. Он повернулся было к Филипу Норту, но тот беседовал с Хофманном и Джеральдом Уайтхедом.
У стойки Луиза заметила Борелли.
– Прохладно тут как-то для экватора…
– Мы находимся на высоте девяти тысяч футов, – не задержался с разъяснением Кэддок, стоявший сзади. – Это вторая по высоте над уровнем моря столица мира.
Луиза вскинула глаза на Борелли.
Как всегда, в гладком лице его ощущалась некая отстраненность – словно он только что проснулся или недавно оправился от болезни. Не обращая внимания на свои вещи, разбросанные по стойке, он кивнул.
– Вы совершенно верно подметили. Quito – «Кито», или «Квито», – очень благозвучное название. Должно быть, все дело в букве «Q». Я всегда считал ее форму самой соблазнительной во всем алфавите. Есть в ней нечто женственное. Вам так не кажется? Когда мы произносим «Q» – «квинтет», «кворум», губы сами собою складываются для поцелуя. Сдается мне, буква «Q» способна украсить любое слово – и на вид, и на слух.
– Квазар, квартсекстаккорд, – подхватил Дуг.
– Какой-какой сексаккорд? – ухмыльнулся Хофманн.
Луиза притихла. Ей так хотелось поговорить с Борелли один на один.
Ее муж и Борелли меряли друг друга взглядами. Хофманн улыбался.
– Вам виднее, – отозвался Борелли. – Квалифицировать не берусь.
– А ты что скажешь? – не отступался от жены Хофманн. – Мы тут опять про секс.
Луиза завороженно наблюдала за губами Борелли. Когда он обдумывал какую-либо гипотезу, обычно вслух, он поджимал губы. Иногда закрывал один глаз. Как если бы непрестанно размышлял о букве «Q».
– А, секс, – откликнулась Луиза. – Не то чтобы я стала употреблять это слово в повседневной речи. Но ничего дурного в нем нет. Слово как слово, даже не ругательное. Как бы то ни было, специалист у нас тут ты, – мстительно сощурилась она.
Борелли прижмурил один глаз.
– Q – это зачатие, оплодотворенное лоно. Вот такая у меня ассоциация. Я бы сказал, квинтэссенция вечной женственности.
– До чего же он милый! – воскликнула Луиза, оборачиваясь к мужу. – Ну почему ты не такой?
Борелли поспешно вернулся к стойке. Таможенники уже запихивали его вещи обратно в сумку.
Топонимов, начинающихся на Q-U, в Латинской Америке наберется, пожалуй, больше, чем в целом мире, вместе взятом. Следующими по счету идут арабские страны – включая мусульманский Афганистан. Но арабские топонимы букву «U» зачастую не используют. Так что карта пестрит названиями вроде: Qishn, Qom, Qasr Amij, Qafor: о, эти окутанные тайной топонимы! Встречаются среди них и четырехугольные. И конечно, Коран (пишется – Qu'ran), как же без него! А еще поразительное количество Q-топонимов содержится в телефонной книге острова Мэн.
– Очень интересно. – Борелли отвернулся от стойки. – Возможно, именно поэтому в Латинской Америке так часты землетрясения – вся проблема в квазиустойчивости! Что первично – слово или явление?
– Ха-ха-ха, ну да! Вопрос всех времен и народов: курица или яйцо? – закивал сзади Кэддок.
Повисло неловкое молчание. Борелли-то имел в виду нечто совсем другое.
– Леон столько всего знает, – встревоженно заверила Гвен, переводя взгляд с четы Хофманн на Борелли.
Знал он и впрямь много; ну так и полет был длинным. В настоящий момент он объяснял, как именно Эквадор получил свое название от экватора, местной достопримечательности, а слушатели разглядывали терминал. Эти здания абсолютно одинаковы по всему миру – своего рода архитектурное эсперанто, как если бы проектировал их один и тот же зацикленный на рентабельности дизайнер (завидный контракт!); впрочем, в Кито терминал характерно благоухал жареным кофе и серой. Новоприбывшим, что дожидались рядом с багажом, очень скоро осточертели настенные плакаты с изображениями ягуара, тапира, цепкохвостого медведя-кинкажу (обитателя древесных крон), разнообразных попугаев ара и коллажа из кухонных горшков. Гринго, приезжайте в Эквадор! Но сумеет ли здешняя инфраструктура выдержать наплыв туристов, тем паче сварливых старикашек с Севера, эту высшую касту, оснащенную слуховыми аппаратами и очками в причудливых оправах? Страна-то нищая. Население: каких-то шесть миллионов. Изрядный процент приходится на квартеронов и самбо. Футбол, коррида, скачки.
– Послушайте, чего там застряли-то? – подал голос Джеральд.
Сельскохозяйственная экономика: кофе, бананы. Обширные плантации, владеют которыми метисы, городские жители, расположены в часовом поясе лениво-медлительном, упадочном, где техники почитай что и в заводе нет – ни звуков, ни силуэтов. Столица застыла в сонной неподвижности – или затаилась? Там растет карлюдовика; волокна этого дерева идут на панамы – целые леса панам, теней и сумрака. Индеец, опершийся на метлу, уже собрал в совок с полдюжины банановых шкурок.
Что есть сравнение?
– Мне казалось, после Лондона про очереди можно будет позабыть.
Гэрри, положив локти на стойку, встревоженно оглядывался на дверь, за которой исчезла Вайолет. Таможенник, не сводя с него глаз, попробовал пальцем его лосьон после бритья. Все – при пистолетах. Один, в замызганном воротничке и со скорбными глазами, поддел линейкой пару кружевных трусиков. Сдвинув солнцезащитные очки на лоб, Гэрри ухмыльнулся было – этак заговорщицки, дескать: ну, ты ж мужик или где. Но таможенник разом пресек такие вольности.
– Мы тут люди приличные! – рыкнул он. – Понятно?
Еще бы не понять! Всем своим видом демонстрируя негодование – нельзя ж иначе! – Гэрри уставился в пол и медленно покачал головой. Взросшие в рамках иной системы, таможенники посчитали это свидетельством раскаяния. И просияли.
Остальные уже заметили на стене огромные часы. Давно сломанные. Чтобы не вводить в заблуждение путешественников, что пересекли несколько часовых поясов, стрелки были изничтожены – замотаны тряпками и клейкой лентой, так что время словно обнищало или, по словам Борелли, сделалось недужным калекой, – время, известный мастер «переводить стрелки».
– А ведь я не помню, какое сегодня число, – осознала Шейла.
Все разом заулыбались: они тоже потеряли счет дням.
– Боже, ну и помойка, – буркнул Гэрри, присоединяясь к группе вместе с Вайолет.
Руки у него тряслись, отчего ощущение неуравновешенности еще более усиливалось. Он засунул руки в карманы, но тотчас же вытащил и поскреб шею. Таможенники в своей кричаще-яркой униформе изрядно смахивали на генералов.
Столица Эквадора лежит словно в горсти – частично поднимаясь вверх по склону; ярусы глинобитных домишек чудом удерживаются на месте и не соскальзывают только благодаря церквям: словно плотина, подпирают их церкви, и развалины церковных стен, и площади тут и там – горизонтальные свободные пространства, есть где дух перевести. Кито – размером с Аделаиду, такой Аделаида была когда-то; и, сродни этому набожному городу, улицы его прочерчены на манер бумаги-миллиметровки. Порядок, везде порядок! В Кито улицы решительно вклинивались в ландшафт, изрезанный оврагами и обрывистыми quebradas. [76]76
Ущельями (исп.).
[Закрыть]Как если бы испанцы твердо вознамерились навязать свою волю изменчивым стихиям, невзирая ни на что, точно иезуиты, вколачивающие Откровение в уши обкуренных индейцев. Склон, застроенный домишками и исчерченный ущельями, примыкал к вулкану Пичинча. Извержение вулкана пришлось на 1666 год, тогда же, когда случился Великий лондонский пожар, а Ньютон обосновал теорию цвета. Но были там и другие вулканы – приманка для туристов. Кито ими со всех сторон окружен. Настоящий вулканический амфитеатр! Белые башни церквей обозначились силуэтами на фоне их темных конусов и дымовых туч: как напоминание об огне и кипятке, на кои неизменно указывала задрапированная в стихарь рука с городских амвонов. Даже на площадях пальмы с ананасоподобными стволами извергали из себя пучки зубчатых листьев, затем поникали висячими полукружиями, издалека – ни дать ни взять брызги темного металла, своего рода декоративные фонтаны.
А еще было замечено, что архитектура католиков по сути своей – вулканообразна (ее еще называют торжеством барокко). Она изливалась безумствующим потоком – тут и скопления резных деревянных дверей и портиков, и многоярусные цоколи для множества (бессчетного множества!) оптимистичных крылатых статуй и семисторонних фонтанов, и площадь Независимости, и газоны в четверть круга, и четырехугольные дворы, заросшие чернокорнем, Господи милосердный, зеленые купола и звонницы, увенчанные замысловатыми флюгерами, а дворцов сколько, а монастырей сколько, и стены, выложенные гипнотическими комбинациями кирпичей, ключи свода и знаменитые колокола, все – заказано и форсировано сумасшедшими иезуитами, с учетом погоды (то есть вулканов). Здания и колонны мельтешили, мелькали перед глазами; а жители оставались невозмутимо-спокойны.
Каково это – спать и совокупляться у подножия и в окружении вулканов? Неудивительно, что в Эквадоре утешаются печальной музыкой.
Допотопные американские авто – «хадсоны» и «де сото», брошенные давно сбежавшими эмигрантами, шипели, свистели, время от времени выпускали пар. Эти седаны наводили на мысль о сороковых годах и о «Сэтердей ивнинг пост», как если бы недавнее прошлое все еще лежало впереди. Дома в испанском стиле похвалялись железными узорчатыми решетками в дверях и укромными садиками.
Поселились туристы в гостинице «Атауальпа», у самой реки. Регистратор за стойкой сперва воззрился на лацканы Хофманна, припорошенные сигаретным пеплом, а затем – на темный пиджак Кэддока со следами перхоти. А потом украдкой оглянулся на Пичинчу.
После чая миссис Каткарт отписала домой:
«Кто бы мог подумать! Мы с вашим папой на экваторе – и в свитерах! Как мне рассказывали, это потому, что гостиница расположена выше, чем Косцюшко, [77]77
Косцюшко – самая высокая горная вершина Австралии, расположенная в Австралийских Альпах.
[Закрыть]– просто не верится! Виды здесь потрясающие. Специфически острая пища. Мостовые – булыжные».
Должно быть, перелет через несколько часовых поясов дал-таки о себе знать. Дуг пошел спать и даже зубы не почистил…
Вайолет к чаю не спустилась, зато с утра первым делом заняла место на переднем сиденье автобуса. На эту первую экскурсию она надела солнцезащитные очки и шубку из кенгуриного меха. Гэрри угрюмо устроился за несколько рядов от нее, затем пересел еще дальше, к Шейле. У нее на коленях лежал путеводитель, оставшийся с прошлой поездки.
– Вам не холодно? – воскликнула Луиза. – Вы на него только гляньте!
По проходу шел Борелли – в своей неизменной хлопчатобумажной экс-армейской куртке.
– Разве мы не в тропиках?
– И да и нет, – отозвался Норт. Как всегда, выезжая на прогулку, группа пребывала в прекрасном расположении духа.
В силу неведомых причин Норт уселся рядом с Дугом Каткартом. Автобус стронулся – и оба вцепились в опору переднего сиденья.
– Хорошо выспались? – полюбопытствовал Дуг. Ему досталось место у окна.
– Не жалуюсь.
Он несколько раз просыпался и смотрел на часы. Шторы не были задернуты; он различал в окне на фоне светлеющего неба темный силуэт Пичинчи – и думал об умершей жене.
Видавший виды «пегасо», набирая скорость, катил по булыжной мостовой, распугивая пешеходов громадой корпуса и могучим гудком. Женщины поспешно оттаскивали в сторону детей и тяжелые корзины: здесь, как и в Африке, люди предпочитали ходить не по тротуарам.
Перед глазами, проносясь мимо, мелькали странные слова – слова, никак не связанные с образами:
Фрагменты, фрагменты… Среди безучастных лиц, что задерживались, отвлекшись от дел насущных, в нескольких футах за окнами. Чей-то плевок растекался коричневым соком вниз по стеклу рядом с Сашей. Никто и внимания не обратил. К тому времени автобус внезапно вырвался на белый простор одной из площадей; водитель, сгорбившись и растопырив локти, отпустил сцепление, взревели цилиндры, народ на остановке синхронно приподнялся было с каменной скамьи – и медленно осел снова: это они туристический автобус с муниципальным перепутали. Смотрите-ка, женщины на реке стирают – прямо как в «National Geographic». Окна, вибрируя, самопроизвольно опускались вниз, смеша пассажиров. Две-три пепельницы вывалились из спинок кресел: туда им и дорога!
На окраине города замаячили лачуги скваттеров – живописные оползни из жести, картона и дерюги. Миссис Каткарт характерно прищелкнула языком. Индейцев-то, индейцев сколько! Саша обернулась и одарила спутников широкой улыбкой: видали, вон индианка пошла – в шляпе-котелке! И еще одна, и еще!
Вайолет Хоппер закурила.
– Глядите в оба, тут мартышки водятся, – посоветовал доктор Норт.
Туристы завертели головами на манер игуаны, высматривая, не мелькнет ли где серая тень.
За следующим поворотом показалась бальсовая [78]78
Бальса – дерево из рода охрома с чрезвычайно мягкой и легкой древесиной, которая используется для изготовления поплавков и бакенов, декораций и макетов, тепло-, звуко– и виброизоляции.
[Закрыть]рощица. Вереница индейцев орудовала мотыгами под стать рабам-илотам. Вот, значит, откуда берется бальса? А сейчас для чего она используется? Автобус повернул снова, и еще раз, и еще. Легкое, шелковистое марево струилось в оврагах сквозь колосящуюся траву, растекалось по дороге, точно пары над сухим льдом либо туманные скульптуры. Водитель выругался, сбавил скорость, громко засигналил. Кто-то указал пальцем вверх, в ясный солнечный свет: шотландские сосны и разнообразные зерновые стеганым одеялом одевали вершины гор. Зазвучали подобающие случаю эпитеты: «потрясающе», «умопомрачительно», «великолепно».
– Мы едем кружным путем, – сообщил Джеральд. – От города до экватора всего-то пятнадцать миль.
– Да здесь прямо музей деревьев и посевов, – откликнулся Норт. – Можно откинуться в кресле и наслаждаться видами.
– Угу, – отозвался Дуг с той же интонацией, с какой разговаривал по телефону. – Угу, такое непременно надо своими глазами увидеть!
Вообще-то смотрел он не «своими глазами», а в бинокль. Кэддок перебрался назад – заснять тающий вдалеке вид.
Филип Норт указал Каткарту на очередную плантацию:
– Думается мне, ваши таблетки ровнехонько отсюда!
– Что? Где?
– Это хинные деревья.
– А, добрый старый хинин! И кто бы мог подумать!
Согруппники уже попривыкли друг к другу, однако, по существу, не сблизились: разговаривали отрывочными «выплесками», ограничивались главным образом комментариями – роняли их, точно карты на стол. Слушая краем уха, собеседник обычно кивал в ответ – и дрейфовал по касательной, делился познаниями, рассказывал какой-нибудь только что пришедший в голову анекдот, совершенно неуместный, зато – из собственного опыта; своего рода заготовка-противовес. Так беседуют промеж себя кочевники.
Что-то навело Дуга на мысль о гвоздике.
Да, конечно; он на днях по телевизору видел документашку про гвоздику. Крайне интересно. Гвоздика растет в Занзибаре. Минуточку… или в Танзании? Ну, не суть важно; где-то в Африке. Такое странноватое дерево. Гвоздику собирают вручную и высушивают прямо на дорожках. Вроде бы это целая индустрия с мультимиллионным оборотом.
До Норта со всех сторон доносились комментарии. Краткие, обрывочные замечания:
– Да это же…
– Гляньте-ка на…
И снова Дуг, болтает себе по-эквадорски:
– Один мой хороший приятель в Мельбурне…
Норт кивнул.
Автобус сбавил скорость и притормозил у шлагбаума, раскрашенного на манер стойки ворот. Карабинер в шинели заглянул в автобус, заговорил с водителем. И остался ждать у двери, веточкой ковыряя в зубах и строя рожи одна другой краше.
Не оборачиваясь, водитель прокричал пассажирам что-то по-испански.
Джеральд прошел к нему и, театрально жестикулируя, обрушил на водителя лавину вопросов. Тот лишь пожал плечами.
Сдвинув очки обратно на нос, Джеральд перевел:
– Бакшиша требует. Не водитель, нет, а вон тот его очаровательный друг. Я практически уверен, никакого права у него нет.
– Ну разумеется, нет!
– Какая разница! Мы ж не обеднеем, – промолвил Борелли, обращаясь к задним рядам.
Автобус захлестнуло раздражение. Все равно как усталость на пустой желудок.
– Не в том дело. Это вопрос принципа!
– Вот из-за таких, как вы, улицы кишмя кишат нищими и такого рода негодяями, – обрушилась на него Гвен с неожиданной озлобленностью. – Вы их поощряете!
– Терпеть не могу вымогательства!
– Точно! Ничего ему не дадим!
– Скажите ему: нет!
– Тогда я очень сомневаюсь, что мы проедем дальше, – напрямую сообщил Борелли. – Здесь это, я так понимаю, неоспоримая данность, местный обычай.
Водитель оперся локтями о руль, обсуждение полностью игнорируя. Джеральд задал еще вопрос.
– Он говорит, двадцать сукре. [79]79
Сукре – денежная единица Эквадора.
[Закрыть]Это сколько ж получается? По два с носа. Идет?
– Похоже, выбора у нас нет.
– Точно так же и в прошлый мой приезд было. – Шейла улыбнулась Гэрри. – У меня есть мелочь, если вам нужно.
Но Гэрри все возмущался.
– Все они тут – вор на воре, мошенник на мошеннике. Неудивительно, что страна летит в тартарары!
Через несколько ярдов автобус остановился.
Дуг потер руки и огляделся.
– До чего приятно ноги размять!
Каменные скамейки, киоски… Целые семьи расселись на земле на хлопчатобумажных ковриках. Излюбленное место для пикника!
– А зачем тогда ограда из колючей проволоки и все такое? – спросила Саша.
– Потому что это наша главная статья дохода, – пояснил какой-то эквадорец. Он стоял рядом и не спускал с туристов глаз. Темные, расчесанные волосы; неплохой английский.
Проигнорировав незнакомца, группа зашагала к экватору.
Металлическая перекладина, поднятая примерно на фут над землей, тянулась относительно по прямой над голой землей долины и вверх по холму, насколько хватаю глаз, – она-то и обозначала собою четкую границу полушарий. Перекладина, по всей видимости, была из нержавеющей стали – либо это бессчетные желающие прикоснуться к «экватору» отполировали ее до блеска.
– Два пива, пожалуйста, – возгласил Гэрри, поставив на перекладину ногу.
Кое-кто засмеялся. Однако ж все скорее задумались о форме Земли. Ощущение было такое, что Земля начинается именно здесь – и расходится массивными, тяжеловесными изгибами в обе стороны. А вот вам и наглядная иллюстрация: бетонные сиденья стоят в нескольких дюймах друг от друга, муж и жена передают друг другу термос с какао; муж, естественно, в Северном полушарии, со шляпой-панамой на коленях, а супруга – в Южном.
Стояли там и детские горки. За пару секунд дети и даже взрослые лихо скатывались из Северного полушария в Южное.
Кэддок споткнулся об экватор.
Он маневрировал, выбирая ракурс поудачнее – поснимать на цветные слайды, и теперь, представив себя со стороны – ногой застрял в экваторе! – закричал, чтобы кто-нибудь его по-быстрому сфоткал. В подтверждение того, что он своими глазами видел экватор: неопровержимое доказательство, что и говорить!
– Небольшая справка. В полдень здесь не бывает тени. – Эквадорец увязался за ними по пятам. – Без тени выжить невозможно. Сюда приезжают на пикник, но все попытки заселить эту область потерпели крах.
На столбе крепилось зеркальце. Луиза Хофманн машинально поправила прическу. И улыбнулась, когда Борелли отметил, что ее лицо отражается в обоих полушариях.
– Остановись, мгновенье! – Вайолет, стоявшая рядом с ней, хрипло и вместе с тем понимающе рассмеялась.
По другую сторону стоял специальный почтовый ящик. Если у туристов имелись при себе письма, можно было отправить их отсюда, смеха ради. (Круглая марка, разделенная горизонтальной пунктирной линией: ЭКВАТОР, ЭКВАДОР.)
– Леди и джентльмены, прошу вас, сюда, – позвал Борелли.
Местный согласно закивал.
– Сюда всякий день съезжаются ученые – со всех концов света. Наблюдают. Подтверждают гипотезу.
Луиза подошла к Борелли.
– Вы нам это и хотели показать?
Он кивнул и отвернулся.
– Филип, полюбуйтесь-ка.
Высокая пластиковая ширма образовывала что-то вроде светонепроницаемой будки поперек экватора. Борелли раздвинул створки. Там обнаружилась самая что ни на есть стандартная белая ванна на чугунных ножках. Ванна с решетчатой мыльницей и кирпичного цвета пробкой на цепочке. Здесь, под открытым небом, поставленная в направлении длины экватора, ванна выглядела на диво неуместно – и даже нелепо. При ближайшем рассмотрении оказалось, что громоздкая ванна крепится на двух коротеньких трамвайных рельсах, установленных под прямым углом к экватору. Одним легким движением руки ванну можно было сдвинуть в Северное полушарие либо в Южное (где она и находилась в данный момент) – либо выкатить прямо на экватор.
– Прошу прощения, прошу прощения.
Навязчивый местный протолкался в первый ряд, окатив соседей густым запахом масла для волос.
– Это еще откуда? Ай-ай-ай! – поцокал он языком.
Он покрутил в руках маску и трубку. Наружу вывалился прямоугольный, надписанный от руки ярлык на веревочке.
– Niños, [80]80
Дети (исп).
[Закрыть]– пробурчал он, оглядываясь по сторонам.
Должно быть, бедняга страдал дальнозоркостью: сощурившись, он рассматривал ярлык и так и этак, держа его на расстоянии вытянутой руки. Даже те, кто стоял сзади, без труда разобрали надпись:
Гвен шепотом зачитала ее мужу.
– А что это значит? – полюбопытствовал эквадорский надоеда. Его брезгливая гримаса путешественникам с самого начала не понравилась.
– Самый протяженный коралловый риф мира, одно из чудес света, – объяснил ему Кэддок. – Его длина – тысяча двести пятьдесят миль.
– Все равно не понимаю.
Он отшвырнул резиновые причиндалы в сторону.
– Прошу прощения, продолжаем демонстрацию. Por aquí. Por allá. [82]82
Туда-сюда (исп.).
[Закрыть]
– Отлично. Давайте-ка посмотрим, – пригласил Борелли.
Да это настоящая лаборатория под открытым небом! По всей видимости, сюда толпами стекались Фомы неверующие, эмпирики, последние приверженцы вортицизма. В Южном полушарии вода вытекает из ванны, закручиваясь вихрем по часовой стрелке, под стать времени. Видите?
– Прям как дома, – согласилась Саша.
Вновь наполнив ванну, Борелли передвинул ее в Северное полушарие. А здесь вода вытекала… против часовой стрелки.
Группа разразилась восторженными криками. А ведь тот старикан в Лондоне чистую правду сказал!
– Здорово!
– Еще, пожалуйста! – рассмеялась Саша.
– Ага-а! – протянул Борелли. – Теперь мы переходим к самому важному эксперименту. Я прав, доктор?
Норт скрестил руки на груди.
– Ближе к делу!
Установив ванну точно по линии экватора, Борелли выдернул затычку резким рывком – так заводят газонокосилку – и для вящего эффекта изобразил фанфары. Обнимая друг друга за плечи, туристы ждали… Вода уходила прямиком в дырку. Никакого водоворота.
Борелли поклонился.
– Еще! – потребовала Саша.
– Американо? – спросил местный.
Все его проигнорировали, а когда снова обернулись – он уже исчез.
– Да приглядите за ним! – Это Кэддок едва не полетел вверх тормашками, нацеливая свой «Pentax» на фокусничающее отверстие.
– Прелюбопытно, прелюбопытно. Весьма необычно.
Даже Шейла, которая видела это не в первый раз, глядела сосредоточенно-задумчиво.
– Если задуматься, так все логично, – отметил Хофманн.
– Уже ради одного только этого стоило ехать, – возгласил Дуг, похлопывая себя по животу и отворачиваясь. – Такие штуки здорово расширяют кругозор.
Они прошлись вдоль экватора, заложив руки за спину. За ними следом увязалось с полдюжины торговцев в пончо, предлагая сувенирные открывалки и спиралевидные броши. А еще – пресс-папье из местного горного хрусталя: легкое движение запястья – и над достопримечательностью, как ни парадоксально, поднималась настоящая снежная буря. Вайолет принялась торговаться за брелок с очаровательной миниатюрной затычкой для ванны на спиральной пружине, чистое серебро, сеньора; остальные наблюдали, забавляясь от души, или, как миссис Каткарт, рванули прямиком к киоску. Миссис Каткарт отоварилась – накупила целый ворох открыток, в цвете изображавших пресловутый феномен: вода утекает в отверстие, не создавая воронки.
