Текст книги "Произвол"

Автор книги: Мухаммед Ибрагим Аль-Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– А где сейчас Камель?

– Жнет на поле Халиля.

– Обижать женщин жнецов – позор, Абу-Омар! – гневно произнес бек.

– Спаси нас аллах, мой господин! В этом году не было никаких происшествий. В деревне женились лишь трое, но все было по шариату, как велел аллах и его пророки, – сказал Абу-Омар.

– По шариату, говоришь?! – заорал бек. – Какой же здесь шариат, я спрашиваю, если все прокрутили за десять дней?!

Абу-Омар ощутил, как в его душе шевельнулась неведомая сила, о существовании которой он и не подозревал.

– Клянусь аллахом, мой господин, – громко прозвучал голос Абу-Омара, – я могу поклясться всеми святыми, что Салюм и Хамда женились по закону аллаха.

– Замолчи, негодяй! Ты просто осел!.. Что ты можешь знать о законе аллаха? Скотина!.. Долой с глаз моих! Проклятый пес Салюм нападает на бедную девушку, а ты спокойно спишь и ничего не знаешь! Убирайся отсюда поскорее, пока я не затоптал тебя копытами моей лошади!

– Как прикажете, мой господин, – испуганно ответил Абу-Омар и отошел от бека, бормоча: – О аллах, не допусти, чтобы позор пал на головы людей. Ты же знаешь, что все было по закону.

Бек с управляющим поскакали дальше. Но вдруг бек на ходу обернулся и крикнул вдогонку Абу-Омару:

– Не забудь подкинуть жнецам на ужин килограмм фиников!.. Понял?

– Слушаюсь, мой господин, – ответил тот и, не оборачиваясь, медленно побрел прочь.

Бек в ярости вернулся домой. Такая девушка ускользнула из рук! Ну ничего, никуда она от него не денется. И София тоже. Обе в его власти. Он из-под земли их достанет.

На душе у него еще долго оставался неприятный осадок. Бек принял душ, пообедал жареными голубями. Выпил арака и лег спать. Разбудила его свирель Хам-дана, который шел к дому Ибрагима.

Бек приказал управляющему созвать крестьян. Сторож, услышав о сборе, побежал готовить кофе, затем принес три стула и побрызгал водой площадь, на которую уже постепенно стекались крестьяне. Жнецам было интересно узнать, где бек будет рассчитываться с ними. Здесь, в деревне, или в городе, у хаджи? Тяжелая страдная пора давала себя знать. Это особенно заметно было по серым, изможденным непосильным трудом лицам людей. Рабочий день казался им вечностью. Не все успели переодеться – так и пришли в рабочей одежде. Хусейн с начала уборки ни разу не брился и весь оброс. Борода его была покрыта густым слоем красной пыли, точно он выкрасил ее хной. Платок, прикрывавший голову, который еще утром сверкал белизной, теперь тоже был красным от пыли. Абу-Омар пришел в желтой галябии, подпоясанной красным ремнем. Он и остальные крестьяне так же, как и Хусейн, сильно обросли. Цирюльник обычно во время страды в деревню не приходил. Абу-Омар едва держался на ногах от усталости.

– О аллах! Дай силы! – сказал он, привалившись к своему другу Юсефу.

– Аллах поможет, – ответил Юсеф. – После мучений непременно приходит радость.

– Так-то оно так, и шейх Абдеррахман то и дело твердит об этом. Но я уже успел состариться, а радости так и не испытал.

– Жнецы требуют, – сказал Ибрагим, – чтобы им заплатили здесь, в деревне. Мы должны поддержать их и не спасовать перед беком.

– Что верно, то верно, – проговорил Хусейн, – нечего брать грех на душу и срамиться перед жнецами.

– Работали они добросовестно. Мы теперь всегда будем звать только их. К тому же и люди они хорошие, – сказал крестьянин, стоявший рядом с Хусейном.

В это время распахнулись ворота и появился бек с кнутом в руке. За ним семенил управляющий. Бек без всяких приветствий сел на приготовленный для него стул… Лицо его, чисто выбритое, было красным от выпитого арака. Усы лихо закручены. Ворот рубахи расстегнут, брюки для верховой езды заправлены в черные сапоги. Он откинулся на спинку стула и сидел, медленно похлопывая кнутом по левой ладони. Крестьяне притихли. Было что-то необычно настораживающее в поведении бека. Раньше он никогда не обходился без приветствия. Первым заговорил староста. С виду он ничем не отличался от крестьян, разве что чистым платком на голове.

– Клянусь аллахом, мой господин, уборка в этом году прошла на редкость успешно, – начал староста. – Ни один колосок не пропал. Жнецы работали старательно, не жалея сил. Конфликтов никаких не было.

Бек с презрительной миной на лице молчал. Потом, даже не взглянув на старосту, спросил:

– Кто привел этих жнецов?

– Вы же знаете, мы посылали Ибрагима. Он молодец, привел хороших, трудолюбивых людей.

Снова воцарилась тишина, а тем временем наступил вечер. Молодой месяц поблескивал в чистом небе. Слабо мерцали далекие звезды. Легкий ветерок не приносил прохлады. В воздухе стояла изнуряющая духота. Сердца крестьян сжимались от страха. Почему гневается бек? Стояла гнетущая тишина. Лишь издалека доносился лай собак.

– Как же ты, Ибрагим, выбираешь жнецов, если не знаешь, кто из них хороший, а кто плохой? – мрачно проговорил бек.

Никто не понял, что он имеет в виду.

– Разве вы не знаете, какой позор лег на всю нашу деревню? – продолжал бек, цедя слова. – Расскажи-ка мне, да погромче, чтобы все слышали, как Салюм изнасиловал Хамду.

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Все разом повернулись к Халилю.

– А потом вы его насильно женили на ней, – продолжал бек. – Но разве я, Рашад-бек, кому-нибудь позволю насиловать девушек?

Голос его становился все громче. Казалось, все приросли к месту, никто не смел шевельнуться. Бек незаметно наблюдал, какое воздействие оказывают его слова на крестьян.

– Слышишь, Халиль, живо приведи сюда сына. Пусть расскажет людям, как было дело. Вы спите, а ваши сыновья бесчестят женщин, которых мы нанимаем на работу. И где? В деревнях Рашад-бека! Ах вы, подлые собаки!

Бек вздохнул и повернулся к старосте.

– А ты где был? Почему не рассказал, что происходит в деревне? Почему скрыл от меня, что Салюм погубил девушку, прекрасную, как цветок? Бедный ее отец…

Староста пытался что-то сказать. Но бек, грубо прервав его, крикнул:

– Молчи, осел! Только и знаешь, что пить кофе и дрыхнуть. Вода уже из-под тебя течет, а ты все не видишь.

– Но, господин, ваши слова так неожиданно упали на нашу голову, – растерянно промолвил староста.

Сторожа схватили Салюма, который еще никак не мог понять, что же наконец случилось, и привели на площадь.

– Бек сделает твою сегодняшнюю ночь черной, – услышал он чей-то голос.

Чего только не передумал Салюм за те минуты, пока его вели! Крестьяне с ужасом смотрели на парня, не зная, какое ждет его наказание.

Салюм подошел к беку и склонил голову.

Бек несколько минут молча смотрел на парня. Было так тихо, как бывает перед грозой.

– Эх, Салюм, ты опозорил всех крестьян, – осуждающе произнес бек. – Замарал честь деревни, соблазнил бедную девушку. А сейчас сам обо всем расскажи, пусть люди узнают правду.

Салюм замер. На лбу выступили капельки пота. Он обвел глазами собравшихся, ища поддержки, но страх перед беком был сильнее их, и они молчали.

Он попытался было что-то возразить беку, но тот не пожелал даже выслушать, размахнулся кнутом, и на спину Салюма посыпались удары, один больнее другого.

– Собачий сын, будешь знать, как позорить деревню! – орал в исступлении бек. – Вот тебе! Вот тебе! Убирайся с глаз моих!

Отец Хамды обратился было к беку, но в ответ услышал лишь его исступленный крик:

– Замолчи, скотина! Не видишь, что делается у тебя под носом! Твою дочь сначала испортили, а потом замуж взяли. Вы хотели это скрыть от меня. Не выйдет! Что теперь будут о нас говорить шейхи других племен? Бедные люди приехали на заработки в деревню Рашад-бека, а его крестьяне насилуют их женщин. Пусть аллах заклеймит вас позором!

– Клянусь аллахом, мой господин, – вскричал шейх Абдеррахман, – мы ничего об этом не знали! Нам сказали, что вы согласны на эту женитьбу, иначе меня бы там не было. Пусть аллах заклеймит Салюма позором! Он всех обманул. А сейчас, как ваша милость прикажет, так и будет.

– Надо было ждать до конца уборки, – сказал бек. – Завтра пусть управляющий и староста поедут к хаджи, посчитают, сколько причитается жнецам за работу, и привезут все деньги сюда.

Когда все разошлись, бек приказал управляющему:

– Передай цыганам, что я хочу устроить представление для жнецов. Для меня очень важно, чтобы жнецы остались довольны. Они расскажут об этом своим шейхам, а с ними считается сам советник, понял?

Всю дорогу крестьяне горячо обсуждали страшную новость, услышанную от бека, и недоумевали.

– Неужели Салюм способен на такое? – обратился Ибрагим к Абу-Омару. – Клянусь, что он женился по шариату. А мы уже готовы были поверить беку.

– Спаси его аллах, Ибрагим, – ответил Абу-Омар, – клянусь аллахом, что Хамда честная девушка. У меня голова разламывается. Это надо же так опозорить ни в чем не повинных людей! Мне больно, словно мою дочь обидели.

– Но зачем это понадобилось беку? – спросил Ибрагим.

– Один аллах знает, – ответил Абу-Омар. – Может быть, бек просто хотел унизить Салюма из зависти к силе и красоте парня?

Салюм был в отчаянии. Каждое слово бека жгло его гораздо сильнее, чем удар кнута.

Его мать узнала обо всем от Халиля и прямо с порога, босая, платок съехал с головы, бросилась навстречу сыну:

– Нет, нет!.. Зачем ты, Салюм, так опозорил нас? Как мог ты так поступить с Хамдой?

Казалось, мать потеряла разум. Она даже не почувствовала, что поранила ногу, споткнувшись о камень.

– Скажи мне, сын мой, – кричала женщина, – это правда?

– Даже ты, мать, поверила? – простонал Салюм. – Теперь остается только мне поверить. О аллах!

Он позвал Хамду. Обезумевшая от горя женщина лишь твердила:

– Ложь, все неправда…

– А ты, мать, ты теперь и Хамде стала матерью. Разве не ты входила к нам после брачной ночи? Разве не ты видела кровь? – с надеждой спросил Салюм.

– Клянусь аллахом, видела, сынок, видела собственными глазами.

– Как могла ты поверить беку?! – крикнул Салюм.

– Но все люди в деревне об этом толкуют! И жнецы тоже!

В тот же вечер бек поехал к начальнику станции. Его встретила жена начальника.

– Здравствуй, Рашад-бек, проходи. Ты словно солнцем озарил все вокруг.

– Добрый вечер. Я заметил свет в вашем доме и решил поприветствовать вас.

– Заходи, заходи. Чувствуй себя как дома. Все служащие благодарят тебя за богатые подарки. Прошу, хабиби[17]17
  Хабиби – любимый (араб.).


[Закрыть].

Она говорила по-арабски с сильным акцентом, иногда путая слова. Бек спросил, где начальник.

– Занят отправкой телеграмм, – ответила она и, подняв телефонную трубку, сказала по-французски: – Алло, Жорж! Пришел Рашад-бек. Когда тебя ждать?

– О, Рашад-бек! – обрадовался начальник станции. – Пусть подождет. Через час я освобожусь. А ты пока приготовь ужин.

Указав рукой на кресло, хозяйка дома сказала:

– Садись, Рашад-бек, начальник будет через час.

«Вот и хорошо», – подумал бек, а вслух произнес:

– Я привез голубей.

– Отлично. Пусть твой сторож разожжет мангал.

– Эй, Икаб, разожги огонь! – закричал бек. – А когда разгорится, позовешь меня.

Бек вздохнул.

– Что с тобой? – спросила женщина. – Упустил какую-нибудь красотку? Но ведь у тебя их много.

– Ох, лучше не говори, – сказал бек. – Стоит мне увидеть тебя, как я забываю не только о других женщинах, но и обо всем на свете.

– Врешь ты все, хабиби.

Она рассмеялась и положила руки на плечи бека.

– Клянусь твоими прекрасными глазами! Красивей женщины, чем ты, я еще не видел.

– Неужто соскучился?

– Как ты можешь в этом сомневаться?

Обняв бека, она повела его в спальню.

Икаб долго не мог разжечь огонь. Руки его были перепачканы сажей.

– Эй, Икаб, ну как огонь? – крикнул бек.

– Все в порядке, мой господин, – ответил сторож.

А тем временем хозяйка приняла душ и стала хлопотать насчет ужина. Рашад-бек развалился в кресле и, подозвав хозяйку, поднял бокал с араком:

– Ты лучшая из всех женщин, с тобой никто не может сравниться.

– Ой, какой ты льстец! – услышал он в ответ. – Всем женщинам наверняка говоришь одно и то же. Расскажи-ка лучше, чем ты сейчас занимаешься.

– И не спрашивай, только и делаю, что защищаю интересы крестьян и их честь.

– Стоит ли тратить на это время? Пусть делают, что хотят. Тебе же спокойнее будет.

– Оставим этот разговор, – сказал бек. – Мы уже немного захмелели. Как красиво у тебя в доме!

– Да, хабиби. Будешь чувствовать себя усталым, приходи сюда, и я сделаю все для того, чтобы ты смог отдохнуть.

К приходу начальника станции ужин уже стоял на столе. Втроем они веселились до поздней ночи, болтая о всяких пустяках. Бек сказал, что пригласит цыган, и предложил провести один из вечеров у него в деревне. Решено было также позвать французского советника, подлинного хозяина всей округи. Бек вернулся домой к утренней молитве и проспал до полуденной. Затем он принял душ, пообедал и отправился на машине в западные деревни. По дороге бек заехал к хаджи.

Сторож, увидев машину Рашад-бека, стремглав бросился предупредить хаджи, который тут же поспешил навстречу своему господину.

– Добро пожаловать, дорогой бек. Добро пожаловать.

– Привет, хаджи, – ответил бек. – Как дела с уборкой?

– Все хорошо.

– Сколько собираешься платить жнецам?

– За чечевицу и бобы дадим каждому по пол-лиры в день, за ячмень – по три четверти лиры, за пшеницу– по целой. Но, конечно, последнее слово за вами, уважаемый Рашад-бек.

– А как платят другие беки?

– Думаю, что так же.

– Ты у кого-нибудь узнавал?

– Нет, но вы можете по телефону у них спросить.

– Чего звонить? – ответил бек. – Видишь ли, крестьяне говорят, что за бобовые везде платят лиру, за ячмень – лиру с четвертью, а за пшеницу – даже полторы лиры.

– О, господин! Что вы их слушаете? Это пустые разговоры. Но если вы действительно хотите поднять плату, пусть за бобовые будет три четверти лиры, за ячмень – лира, за пшеницу – лира с четвертью.

– Слушай, хаджи, я тут немного отдохну, а ты сам позвони Гани-беку и спроси от моего имени.

Хаджи ушел в другую комнату и оттуда послышался его голос:

– Алло, господин Гани? Это – хаджи.

– Что случилось, хаджи?

– Наш господин, Рашад-бек, желает знать, сколько вы платите на уборке.

– Он дома?

– Да, господин.

– Дай ему трубку.

– Минуту, господин.

Хаджи выскочил из комнаты к беку:

– Господин Гани хочет говорить с вами.

Задумавшись на миг, бек поднялся с кресла и как бы нехотя подошел к телефону.

– Я слушаю, – сказал он спокойно, но хаджи почувствовал, как изменился его тон. Бек, протянув руку к тумбочке, взял четки и стал медленно их перебирать.

– Добрый вечер. Как дела? – спросил Гани-бек. – Почему ты так спешишь с оплатой? Уж не хочешь ли ты похитить какую-нибудь крестьяночку? Может, нужна моя помощь?

– Да будет тебе, клянусь аллахом, ты же знаешь, что я от тебя ничего не скрываю. Если что, непременно дам знать. А теперь скажи: как ты платишь?

– За бобовые – лиру, за ячмень – лиру с четвертью, за пшеницу – полторы. Так плачу не только я, но и другие тоже. Слушай, Рашад-бек, как ты собираешься провести сегодняшний вечер?

– Еду в восточную деревню. Если возникнет желание, приезжай туда после девяти вечера. Вместе что-нибудь придумаем, – ответил бек.

– Приеду. Всего хорошего.

Бек передал хаджи свой разговор с Гани-беком и сказал:

– Завтра к тебе приедут староста с управляющим. Выдай им деньги, как решили, но учти, что необходимо послать несколько мешков пшеницы, масло и баранов горным шейхам. Поэтому выплату жнецам уменьши на четверть лиры. Все понятно? Это с лихвой покроет расходы на подарки.

Рашад-бек, уверенный, что хаджи все сделает как надо, вышел из дома и направился к машине.

Жнецы под жгучими лучами солнца работали серпами.

– Клянусь аллахом, брат Ибрагим, – сказала пожилая женщина, – что Хамда – честная девушка. Ее мать все уважают. И Салюм – хороший парень, не мог он обмануть девушку. Наверняка на них наговаривают.

– Хватит об этом болтать, – сердито произнес все время молчавший Хамдан.

– И то верно, – поддержал его Ибрагим, – что без толку говорить, лучше работайте побыстрее, хоть польза будет. Хамда – хорошая девушка, мы все это знаем, у нее добрые родители. Да и Салюм – прекрасный парень.

Солнце село, жнецы едва разогнули натруженные спины и стали расходиться по домам. Как всегда, зазвучали песни, кто-то подыгрывал на дудке. И только Хамда с Салюмом шли молчаливые и печальные. Еще день – и уборка кончится, а дальше что?

После ужина крестьяне собрались в доме у старосты. Туда же пришел и управляющий. Крестьяне пытались определить, сколько причитается за работу каждому работнику, но ничего, не получилось. Юсеф предложил при расчете пользоваться шашечными фишками.

Юсеф считал, а шейх записывал.

– Уборка бобов у Ибрагима – четыре дня. Каждый день на этой работе было занято двадцать жнецов. Итак, умножим четыре дня на двадцать рабочих, получается восемьдесят рабочих дней.

Юсеф говорил медленно и достаточно громко, чтобы каждый мог не только услышать, но и понять, что же в действительности он сделал за время уборки и сколько ему причитается. Деньги считали до поздней ночи. Некоторые не выдержали и, сидя на полу, уснули. Юсеф и шейх вызывали каждого по очереди. Староста то и дело нетерпеливо повторял:

– Чего считать? Хаджи знает, сколько надо платить. Они с беком давным-давно все решили.

Шейх записывал в тетрадь имя крестьянина, число жнецов и количество дней.

– Завтра спозаранку поеду к хаджи за деньгами, – пообещал шейх и, подумав, добавил – Вместе с управляющим. Постараемся вернуться до захода солнца. На дорогах в это время еще спокойно.

– А теперь, – распорядился управляющий, – все по домам.

Наступил последний день жатвы, шейх с первыми петухами призвал всех на молитву.

– Какое угощение ты поставишь нам, Ибрагим, в честь окончания работ? – приветливо улыбаясь, спросила пожилая женщина.

Ибрагим тоже с улыбкой ответил:

– Все, что пожелаете, к примеру, барана. Только вряд ли одним бараном от вас отделаешься.

– Даже двух мало, – сказал Хамдан. – Клянусь аллахом!

– Чего бы вы еще хотели? – спросил Ибрагим.

– Приготовь нам саяля[18]18
  Саяля – блюдо из муки, сахара и масла.


[Закрыть] – игриво крикнула одна из девушек. – Да только побольше! Чтобы мы хоть раз досыта наелись.

– Саяля даже лучше барана, – сказал Абу-Омар. – На деньги, потраченные на барана, можно всех хорошо накормить. И непременно пригласите соседей, – обратился он к Ибрагиму.

– Эй, орлы, поднажмите! – лишь ответил тот. – Сегодня надо все закончить, нечего на завтра оставлять.

Серпы сверкали в натруженных крестьянских руках, грустно напевая свою протяжную песню о безысходной нужде и извечной усталости крестьян. Как только солнце скрылось за горизонтом, Ибрагим разогнул спину.

– Да ниспошлет вам аллах здоровья! Если аллаху будет угодно, то приходите и в следующем году на уборку.

– Жатве конец! – радостно воскликнул Хамдан.

– Завтра получим деньги и купим детям все необходимое! – ликовали жнецы.

Зазвучала песня. Слезы радости текли из глаз пожилой женщины.

– Теперь и я смогу купить гостинцы моим внукам, бедным сироткам.

В прошлом году ее сын умер от солнечного удара во время уборки.

– А вы пойте, – говорила она, – не обращайте внимания на меня. Я не хочу портить вам праздник.

Под звуки свирели и дудки крестьяне с песнями возвратились в деревню. В доме Ибрагима их ждал ужин. К положенному бургулю и луку Фатима каждому добавила еще по миске айрана.

Стоял тихий теплый вечер. Ярко сверкали звезды, вселяя в душу покой и надежду. Ибрагим пошел к старосте за деньгами. Там же собрались все крестьяне. Староста вытащил из-за пояса деньги и, прежде чем их раздать, принялся рассказывать:

– Клянусь аллахом, когда мы ехали к хаджи за деньгами, нам повстречалась целая стая волков. Это было недалеко от Джуб Ассафа. Один аллах знает, почему они не напали на нас. Видно, сыты были.

– Слава аллаху за его милость! Что и говорить, волки в это время очень опасны, – сказал Халиль.

– Благодарите всевышнего, что все обошлось, – произнес Абу-Омар. – В прошлом году там же, около Джуб Ассафы, эти мерзкие твари загрызли мужчину и женщину.

Люди разговаривали, делая вид, что увлечены беседой, а сами ни на минуту не спускали глаз с пачки денег.

– Клянусь аллахом, в этом районе очень много волков, – сказал сторож. – Они часто приходят на водопой к холму Ассафа. Ну а что было потом? – встревоженно спросил он.

– А потом я прицелился и выстрелил несколько раз, – сказал управляющий, – а староста пытался криками отогнать волков. После этого мы во весь опор помчались в направлении города.

Один из крестьян не выдержал:

– Поздравляем вас с благополучным возвращением, но, ради аллаха, скажи наконец, сколько хаджи нам заплатит?

– За бобовые – лиру с четвертью, за ячмень – полторы, за пшеницу – две лиры. Но из этих сумм он высчитал по четверть лиры и дал конверты для каждого из вас. Сейчас шейх будет называть имена, а вы по одному подходите.

Среди крестьян наступило оживление, шеи у всех вытянулись, каждый боялся пропустить свое имя.

– Ибрагим! Абу-Омар! Халиль! Пусть аллах заберет душу твоего сына, Салюма! Он и его жена опозорили нас! – крикнул шейх.

Абу-Омар, который сидел рядом с шейхом, открыл свой конверт и увидел там кроме денег какой-то листок. Он протянул его шейху и попросил прочитать.

– Плата жнецам за пшеницу – тысяча, а двести лир вычитается как кредит по закону аллаха и как кредит на зерно, – читал шейх.

– О аллах! – вскричал Абу-Омар. – Почему так много?

– А что делать? – негромко спросил Ибрагим. – Жаловаться можно только аллаху, а он разве услышит?

– Разве аллах не накажет его за это? – спросил кто-то.

Крестьяне шепотом переговаривались.

– Дай аллах, чтобы хаджи побыстрее сдох и не успел содрать с нас проценты, – сказал Халиль и вышел из дома.

– Пусть аллах заклеймит позором его отца. Разве можно брать такие проценты?

– Когда перестанут над нами издеваться? Неужели наступит конец нашим мучениям?

– Молитесь за пророка, люди, – промолвил староста. – Это все, что я могу для вас сделать. Благодарите управляющего, хаджи и бека. Завтра бек устраивает праздник в нашей деревне, поэтому мы первые получили деньги. А то пришлось бы ждать еще дня два.

Управляющий поднялся:

– Засиделись мы тут. Пора по домам. Утром рассчитайтесь со жнецами – и дело с концом. А потом будет угощение – саяля.

Крестьяне стали расходиться. Изнуренные тяжким трудом, обиженные несправедливым расчетом, жнецы спали как убитые. Ни петухи, ни ослы не разбудили их своими криками. А когда жнецы проснулись, Ибрагим согрел в больших бадьях воду, вынес мыло и предложил им умыться.

Затем все собрались у Ибрагима во дворе. Девушки готовили саяля. После завтрака каждый получил свои деньги, по пять лепешек и еще по полкилограмма фиников. Жнецы постарше вели бесконечные беседы. Молодые пели. После вечерней молитвы крестьяне стали собираться в путь, благодаря деревенских жителей за ласку и заботу. Прощание со слезами и поцелуями было трогательным. Стояла тихая ночь. Ярко блестели звезды. В тишине гулко раздавались шаги. Разговаривали почему-то шепотом. Женский голос тихонько напевал:

– Ой, ночь, какая ты долгая, ты одна знаешь о моих страданиях, только ты знаешь, что в этих деревнях похоронены самые дорогие мне люди.

Это пела пожилая женщина. К ней подъехал Ибрагим, посадил ее на лошадь. Все торопились, чтобы к восходу солнца попасть на постоялый двор, к хадже. Там, сделав покупки, продолжали дальнейший путь. Ибрагим и несколько крестьян провожали жнецов до деревни Ум-Туюр.

– Спой нам, Халиль, – попросил Ибрагим.

– После того что случилось, я никогда больше не смогу петь. Это несчастье отняло у меня все силы. Как мы теперь будем смотреть людям в глаза? Одна надежда на аллаха.

– Не отчаивайся, – успокаивал его Ибрагим. – Не тебя первого бек оклеветал. Я не верю ни одному его слову. Он обозлился, что совета его не спросили и на свадьбу не пригласили. Я знаю, Салюм прекрасный парень. Да и многие знают. Спроси Абу-Омара, я говорил ему об этом.

– Что верно, то верно, – ответил Абу-Омар и обратился к Халилю: – Не переживай. Клянусь аллахом, Хамда – честная девушка! Спой же нам, Халиль!

Халиль долго не соглашался, а потом все же запел. Но неожиданно замолк и спросил:

– Сколько же нам еще терпеть?

– Каждому тирану рано или поздно придет конец, – ответил Юсуф, – как ни высоко дерево, а до аллаха ему не достать.

Показался город. Лошади шарахались от мчавшихся машин, испуганно ржали. На постоялом дворе крестьяне накормили лошадей и отправились за покупками. А ровно через полтора часа снова тронулись в путь. Надо было торопиться, чтобы поскорее проехать холм Ассафа, где в эту пору года обитает обычно много волков.

– Чем терпеть издевательства бека, пусть лучше волки сожрут, все разом и кончится, – сказал Халиль.

– Может быть, ты прав, – задумчиво произнес Абу-Омар.

– Хорошо бы успеть домой к вечерней молитве, – проговорил Хусейн. – Дети ждут нас с гостинцами. Небось заждались.

Они проехали район Ассафа, когда солнце уже скрылось. Неподалеку была деревня.

– Послушайте! – воскликнул Абу-Омар. – Может, нам переехать сюда?

– Эта деревня тоже принадлежит нашему беку, – ответил Хусейн, – как и вся земля от Хамы до северо-восточной пустыни.

– Какому беку? – спросил Абу-Омар.

– Не все ли равно, – сказал Халиль, – бек есть бек. Деревню сменишь, а вот от бека никуда не денешься.

– Мой брат, когда ездил в Палестину, познакомился с одним марокканским солдатом, – сказал Ибрагим. – Так этот солдат рассказал ему, что и в Марокко вся земля принадлежит бекам. И в Ираке тоже. А беки везде одинаковы. Наша кожа привыкла к его кнуту. Зачем же менять кнут? Будем ждать, пока аллах пошлет нам избавление. Ему одному все ведомо.

– Говорите потише, – сказал Хусейн. – А то кто-нибудь услышит, тот же надсмотрщик или управляющий, и донесет беку.

Вдруг Ибрагим воскликнул:

– Смотрите! Смотрите! Вон там на холме волк! Здесь они часто скрываются среди камней.

Они проехали это опасное место, когда солнце уже стало опускаться за горизонт. Постепенно ночная мгла закрывала всю землю. По небу плыл молодой месяц.

Лошади быстро бежали по знакомой дороге. Она была пустынна. Лишь изредка встречались крестьяне, группами возвращающиеся в свои деревни. Лошади точно чувствовали, что конец пути близок, и ускоряли свой бег.

Халиль наконец согласился спеть.

– Ох, ночь… ox, ночь… – пел Халиль, нарушая тишину. – Всю жизнь вынужден я терпеть горе. Ох, ночь… Придет ли тот день, когда нам под ноги упадет голова бека? Ох, ночь… Его труп растащат по кускам псы. Ох, ночь… Ты даешь нам надежду…

– Пусть услышит аллах твою песню, да сбудутся слова ее, – сказал один из крестьян. – А за беком пусть сгинет управляющий, а там и хаджи пусть убирается прочь.

– Услышал бы бек эту песню, натравил бы на нас своих собак, – промолвил второй крестьянин.

– Скоро деревня, – сказал Халиль. – Давайте прекратим этот разговор.

Спустя час они были уже дома.

Дети уснули, не дождавшись Ибрагима.

– Ничего, – сказал он жене, – утром поедят сладостей. Какие новости в деревне?

– Ничего особенного, – ответила Фатима. – Правда, шейх велел выполоть колючки на токах. А завтра придет управляющий и проверит, хорошо ли сделана работа. – И горестно посетовала: – Ни дня не дают мучители отдохнуть.

– Не расстраивайся, – стал успокаивать жену Ибрагим. – Неси-ка лучше ужин. Я проголодался с дороги.

– У меня сегодня бургуль с айраном. И немного лука.

– Ну что ж, – рассмеялся Ибрагим, – бургуль так бургуль. Бургуль укрепляет мышцы. – Посерьезнев, он добавил: – Знаешь, Фатима, надо отнести детям Аббаса, да спасет аллах его душу, немного сладостей. Я видел, как после ужина они вышли из дома.

– Успели бы завтра сходить, – сказала Фатима. – Ведь устал ты с дороги.

Фатима пошла к дому Аббаса.

– Случилось что-нибудь, почему ты так поздно пришла? – спросила Аюш, после того как женщины обменялись приветствиями.

– Ничего не случилось, – ответила Фатима, – просто Ибрагим вернулся из города и привез сладости. Я принесла немного детям.

– Да приумножит аллах ваши блага! – Глаза Аюш заблестели от непрошеных слез.

В комнате ничего не было, кроме старых матрацев. Подушки пестрели заплатами. Дети спали под одним одеялом. Аюш напоминала птицу с подбитыми крыльями, оберегающую своих птенцов. Когда пришла Фатима, дети проснулись и с жадностью набросились на сладости. Мать с горечью смотрела на них, ведь она ничем не могла побаловать своих малышей.

С первыми петухами крестьяне, неся на плечах вилы, потянулись к токам.

Управляющий сидел возле дома бека. Следил за работой и отдавал приказания, закуривая сигарету за сигаретой. Вскоре шейх Абдеррахман позвал его пить чай к Занубие. Оба, уже из ее дома, наблюдали за работой крестьян. Работали и мужчины и женщины. Все в высоких сапогах или ботинках, чтобы защитить ноги от колючек.

Ум-Омар торопила людей, хотела, чтобы управились до захода солнца.

Увидев Фатиму, она крикнула:

– Как дела, Фатима? Как малыш?

– Слава аллаху, растет. Скоро копчу кормить его грудью. А ты как?

Ум-Омар пожаловалась на усталость.

Фатима поискала глазами сына и, не увидев его, стала звать.

Он был во дворе у соседей.

– Эй, Мухаммед, что ты там делаешь? Иди помоги нам, подбирай за нами колючки! А то нам одним не управиться.

– Иду, иду. Я немного поиграл со щенком Халиля. Посмотри, какой он красивый и умный. А когда вырастет, обязательно будет лучше всех собак бека.

– Брось собаку и иди работать! – сердито крикнула Фатима.

Мухаммед взял вилы и принялся сгребать колючки.

Деревня постепенно опустела. Все крестьяне были заняты прополкой. Дома оставались только дряхлые старики и дети. К вечеру с токов потянулись к небу столбы дыма. Это крестьяне жгли выполотый бурьян, кучи колючек. Управляющий проверял каждый клочок земли, придирчиво ругая крестьян. Зато Хусейна и его жену Софию похвалил. Он всегда бывал добрым, если хотел чего-нибудь добиться. «Настоящая лиса», – не раз говорил о нем Абу-Омар.

– Отличный ты работник, Хусейн, – сказал управляющий. – И жена у тебя работящая, хорошая женщина. Как здоровье детей?

Смахнув пот со лба, Хусейн распрямил спину.

– Спасибо, у нас все в порядке, – ответил он. – Старший сын помогает нам. А младшие дома с бабушкой.

– Ну а завтракать когда позовете? – не отставал управляющий.

Выбирая колючки из ладоней, София ответила:

– Добро пожаловать в любой день, когда Хусейн дома. Но сейчас, как вы знаете, он с самого рассвета в поле.

– Итак, ждите нас завтра, – решительно заявил управляющий. – Мне надо с вами поговорить. Да и сам бек хотел пожаловать: не нравится ему ваша работа на уборке пшеницы. – Он пристально, оценивающе посмотрел на Хусейна и продолжал: – Я защищал вас, ручался, что вы дочиста подберете все колоски в поле, а бек все равно был недоволен.

И, продолжая говорить, отошел от Хусейна. Остановился возле Абу-Омара.

– Здравствуй, Абу-Омар. Длинный ты и нескладный. Стоишь как столб, а колючки до сих пор не собраны. Быстрей подбирай их и жги!