Текст книги "Произвол"

Автор книги: Мухаммед Ибрагим Аль-Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Во время торгов на тока забрел несмышленый теленок. Надсмотрщик Хамад, не долго раздумывая, взял да и выстрелил в него из винтовки. Шейх Абдеррахман тут же прикончил теленка ножом. Затем они сговорились сказать крестьянам, что зарезали его специально для угощения людей хаджи. Наблюдавший за всем этим Хасун обреченно сказал:

– Одной пулей убили Аббаса, другой – теленка. Нас всех постигнет эта участь. Разве мы живем? Мы стали мертвецами на этой земле с того самого дня, как убили Аббаса. Где же твоя душа, Абдеррахман? А если она в теленке, так это тебя убили, а не его.

Шейх в ответ лишь расхохотался:

– Вместо того чтобы философствовать, лучше помоги освежевать теленка. Подсобишь нам, дам тебе за это ногу.

– Прежде чем мы дотронемся до теленка, нас успеет сожрать хаджи, – ответил Хасун.

Вся в слезах прибежала Ум-Хамди, хозяйка теленка. Ее встретили смехом.

– Любую скотину, приблизившуюся к токам, ждет та же участь, – сурово сказал управляющий.

Хаджи сидел в гостиной у бека на почетном месте. Сюда во главе со старостой собрались все крестьяне. Они испытывали смешанное чувство радости и беспокойства. Как же рассчитается с ними хаджи? Не съедят ли долги результаты их труда за целый год?

Хаджи, откинувшись на подушки, покуривал наргиле.

– Я знаю вас многие годы, – сказал он крестьянам. – И никогда не обижал вас, всегда хорошо платил. Но этот год плохой для торговли. Хуже некуда. Война и дороговизна значительно подорвали ее. Бек уговаривал меня закупить у него чечевицу. Но я не согласился. Что поделаешь, сейчас нет спроса на нее. Каждый только и думает о том, как бы получше припрятать свои лиры. Все ждут конца войны. Пока еще не известно, кто победит: союзники или страны оси.

– Нам какое дело до войны? – перебил его один крестьянин. – Разве спрос на чечевицу зависит от того, победит Гитлер или нет? Мы хотим одного: чтобы французы ушли с нашей земли. Все зло от них.

– Тебе легко рассуждать! – бросил в сердцах хаджи. – Больше десяти мешков чечевицы у тебя никогда но было. А что делать мне? Мой же оборот исчисляется тысячами. Покупая у вас чечевицу, я еще не знаю, сколько смогу потерять или заработать на этом. Поймите, если я стану банкротом, вы сразу же лишитесь моей помощи.

– Спаси тебя аллах, многоуважаемый хаджи! – сказал староста. – Мы желаем тебе больших барышей.

В разговор вмешался Абу-Омар:

– Так все же по каким ценам пойдет в этом году зерно?

– Я считаю, что чечевицу надо отвезти на станцию Ум-Ражим, – заметил Джасим. – А там уже пусть сам бек его оценит.

– Конечно, решающее слово в этом вопросе останется за беком, – сказал хаджи. – Но наше дело коммерческое. И мне бы не хотелось вмешивать сюда Рашад-бека. Все клиенты для меня друзья. Но у вас долг за семена и плату жнецам. Да еще некоторым я ссужал товары в кредит. Все ваши задолженности у меня записаны. Только из уважения к вам я приму чечевицу. Что же касается цены, то о ней сговоримся.

В гостиную вошел только что вернувшийся из Хамы Айюб. Хаджи стал ханжески его упрекать, почему он не обратился к нему за помощью, когда повез сына в больницу.

– Если у тебя нужда в деньгах, обращайся ко мне. Сейчас врачи дерут три шкуры.

Староста сначала распорядился приготовить теленка хаджи на обед, а затем сказал:

– Я думаю, что нам надо сдать чечевицу. А все расчеты произвести после сбора урожая. Время не терпит. Пшеница до сих пор на полях. А с этими разбойниками – бедуинами недалеко и до греха.

– Я согласен с тобой. А кто оплатит мешки? – спросил хаджи.

– Сочтемся. За все надо платить, – ответил староста.

– Почему мы должны платить за них? Они необходимы только для перевозки, – возмутился Ибрагим.

– Я захватил мешки с собой, чтобы вы отвезли в них чечевицу на станцию, но если не хотите их брать, то я не настаиваю, дело ваше, – сказал хаджи.

– А как без мешков возить чечевицу? – спросил Юсеф.

– Ее отвезут дьяволы Хасуна, – пошутил Халиль.

– В таком случае пусть каждый из вас сам везет свое зерно на станцию. Но за весы я платить не буду, – сказал хаджи.

Управляющий Джасим встал и сердито сказал:

– Мне кажется, слова хаджи всем ясны. Сколько лет мы работаем с ним, и он нас никогда не обманывал. Мы знаем его еще со времен старого бека.

Хаджи подхватил:

– Пусть аллах помилует его душу! Это был добродетельный человек. Когда я был еще мальчишкой, он брал меня за ухо и говорил на ломаном арабском: «Крестьяне бедны. Когда вырастешь, помогай им так же, как это делает твой добрый и честный отец». Старый бек возлагал большие надежды на своего сына. Наш Рашад-бек оправдал их.

Совершившуюся сделку благословил шейх Абдеррахман:

– Тех, кто трудится, ждет рай!

Хаджи оценил жест шейха и попросил старосту выделить пожертвование для Абдеррахмана из общей суммы.

Обрадованный шейх рассыпался в благодарностях:

– Да благословит тебя аллах, хаджи! Ты настоящий друг, никогда не забываешь своих друзей.

Крестьяне разошлись по токам наполнять мешки чечевицей. Но споры о правильности расчета с хаджи не утихали. Женщины работали наравне с мужчинами. Крестьяне завершили работу уже при свете луны. Мешки погрузили на арбы и сразу же стали возить на станцию. Там их принимали хаджи и шейх Абдеррахман. В ожидании подвод они неторопливо беседовали. Разговор, как всегда, зашел о женщинах, женах станционных начальников, вечерах у Рашад-бека.

– Меня все это мало интересует, – вдруг прервал шейха хаджи. – Посмотри, сколько народу сегодня на станции, прямо кишмя кишит. Я могу позволить себе поднять цену. Что ты скажешь на это? Каждый килограмм зерна пойдет на филс[22]22
  Филс – одна сотая часть сирийского фунта (лиры).


[Закрыть] дороже. Слушай, ты не знаешь, почему шейх Абдель Кадер из Абу Духур обвиняет оптовых торговцев в лицемерии и грабежах? Мы занимаемся торговлей. А она бывает как прибыльной, так и убыточной. Так что мы найдем способ, как покарать этого Абдель Кадера за клевету.

– Я несколько раз предупреждал его, – понимающе кивнул шейх. – Представь себе, он толкует, что Земля кружится вокруг своей оси и вокруг Солнца. Молоть такой вздор крестьянам! Они его; конечно, подняли на смех. Будь это так, мы ходили бы вниз головами. Рашад-бек считает его сумасшедшим. Но Абдель Кадер еще рассуждает и о земле, реформе и справедливости. Страшнее всего, что учителя в городе поддерживают его и дружат с ним. Ты знаешь учителя Аделя, племянника ветеринара Мустафы? Так вот, этот учитель ненавидит всех помещиков, хозяев земли, таких, как наш Рашад-бек.

Шейх и хаджи подошли к шатру, где их встретил сторож. Он подал им воду обмыть лица и руки. Вслед за ними в шатер вошел один из работников хаджи с листком бумаги, испуганно протянув его хаджи. Это было воззвание ко всем рабочим и крестьянам с призывом подняться на борьбу против французских оккупантов и угнетателей. Хаджи растерянно прочитал листок, спрятал его и молча сел курить наргиле. Шейху он ничего не сказал. Внезапно хаджи встал, взяв с собой работника, нашедшего листок, и обошел всю станцию. На стене они обнаружили еще одну листовку. Хаджи приходилось видеть прокламации в городе. Но город – это одно дело. Так, значит, агитация против помещиков докатилась уже и до деревень! А за это поплатиться мог лично он.

«Раньше крестьяне лишь мух отгоняли от своего носа. Теперь же они замахнулись высоко, – думал хаджи. – Почему же бездействует бек?»

Хаджи с ожесточением сорвал листовку и, скомкав ее, стал яростно топтать ногами. Затем, немного подумав, сунул в карман. Он вернулся на станцию, куда подъехало несколько арб с зерном.

«Я поднял цену на филс. Нужно покрыть этот расход, – подумал хаджи. – Если увеличу плату за аренду весов и сниму с каждого мешка два килограмма как сор, то получу в два раза больше, чем потрачу. А крестьяне еще и благодарить будут меня за щедрость и доброту».

Хаджи решительно тряхнул головой, подозвал сторожа и сказал:

– Объяви крестьянам, что я поднял цену за один килограмм на филс. С нынешней дороговизной им нелегко справляться. Следует поддержать их.

К хаджи подошли несколько шейхов. Он пригласил их в шатер на чашку кофе. Шейхи принялись благодарить его за увеличение цены. Но ему было не до них. Казалось, что листовка в его кармане шевелится, как скорпион.

Новость о повышении цены на чечевицу быстро разлетелась по округе. Ее оживленно обсуждали женщины, собравшиеся у источника.

– Сегодня подняли цену на чечевицу, – радовалась Ум-Омар, – а завтра, глядишь, поднимут на ячмень и пшеницу.

Фатима недоверчиво покачала головой:

– У хаджи свой расчет. Сегодня он поднял цену на чечевицу, а завтра станет втридорога продавать товары. За один филс он сдерет с нас несколько.

Женщины горестно вздохнули. Наполнив ведра, они понуро побрели в деревню.

Хаджи суетился вокруг мешков, он спешил закончить с погрузкой чечевицы для отправки ее во французские зернохранилища. Вроде все шло неплохо. Ему удалось внушить крестьянам, что он их облагодетельствовал. В то же время он нашел возможность увеличить свой барыш. Однако листовка, найденная им, беспокоила все сильнее. При одной мысли о ней холодок пробегал по спине. Хаджи постоянно мучился тем, что необходимо что-то предпринять. Не посоветоваться ли ему со своим верным помощником Саидом, непременным участником всех его торговых операций? Хаджи был привязан к нему настолько, что даже два раза брал его с собой в Мекку. В свою очередь Саид служил хаджи верой и правдой. В страдную пору даже часового перерыва на еду не позволял он себе, ограничиваясь сухомяткой. Казалось, интересы хаджи для него превыше всего. И сейчас без устали сновал он между весами и вагонами, успевая повсюду. Саид так сумел организовать работу, что со станции грузовики отъезжали почти не задерживаясь.

Целый год крестьяне гнули спины ради этих нескольких дней. Но вот урожай сдан. Что же досталось труженикам? Большая часть их заработка пойдет на уплату долгов хаджи. Остатка же едва хватит на покупку одежды и самого необходимого для крестьянского быта. Им будто на роду было написано отдавать силы и здоровье ради обогащения других.

Нередко в это время глухое недовольство своей судьбой выливалось в стихийные выступления крестьян. Однако обычно направлены они были не против подлинных угнетателей и узурпаторов их прав. Слепой гнев сельских жителей выливался на тех горожан, которые пытались поживиться лишь крохами крестьянского урожая. А бывало и так, что из-за какого-нибудь пустяка крестьяне бросались даже друг на друга. В ход шли палки и все, что попадалось под руку. Деревня шла на деревню. В ожесточенных драках многие получали увечья.

Хаджи зорко следил за тем, чтобы во время сдачи зерна не происходили стычки между крестьянами и его работниками. Он подчеркнуто уважительно обращался ко всем деревенским, величая их полным именем. Больше всего он боялся подстрекательства крестьян со стороны бунтовщиков, расклеивших листовки. А если, не дай бог, бунтари подожгут зерно? Хаджи с нетерпением ждал, когда завершится погрузка зерна в ваг#ны. А там будь что будет. Ему было безразлично, пойдет оно во Францию или в другое место. Главное – обезопасить свой барыш за посредничество. Ведь случись пожар – он будет разорен.

Он покинул пристанционную площадку, на которой кипела работа, и направился к начальнику станции, где встретил Рашад-бека. Промолчав о листовке, он поделился с беком своими опасениями насчет возможного пожара. Необходимо выставлять как ночную, так и дневную охрану. Пока зерно не в вагонах, ответственность за него ложится на бека и хаджу. Бек боялся подстрекательских действий со стороны сознательных крестьян, особенно учителей во главе с Аделем, и поделился опасениями с хаджи, приказав своим людям смотреть в оба.

Хаджи потребовал продолжать работу и ночью. Крестьяне и грузчики возмущенно зароптали. Люди были настолько измотаны, что силы оставили их. Им требовался хотя бы короткий отдых. И хаджи был вынужден уступить. Но беспокойство его возрастало с каждым часом. Страшная беда обрушится на его голову, если загорится зерно. Пусть лучше сгорит вся Франция, чем эта чечевица. Да, ненависть крестьян к феодалам, торговцам и французам может толкнуть их на любое преступление.

«Я обычный торговец, хозяин постоялого двора, – оправдывал сам себя хаджи. – Я даю крестьянам кров, обеспечиваю их семенами, выделяю ссуды. Но они люто ненавидят меня, так же, как бека и советника. Эти листовки призывают крестьян к борьбе не только против французов, но и против нас. Вдруг они и вправду подожгут чечевицу, как я сумею оправдаться перед советником? Узнав о листовке, он неминуемо обвинит меня в том, что я заранее знал о беде, но ничего не предпринял».

Услышав шум и крики, хаджи со всех ног бросился к мешкам с зерном. Оказалось, сторожа принялись вылавливать змей и скорпионов. Хаджи успокоился, выругав себя за излишнюю нервозность. Как может вывести человека из равновесия всего одна листовка! Он присоединился к своим помощникам, расположившимся прямо на земле вокруг чайника. Между ними завязалась беседа о людской зависти, злоумышленниках. Невдалеке за скудным ужином сидела группа крестьян и бедуинов. Один из них приложил к губам свирель. Далеко в ночи полилась печальная мелодия.

Хаджи вернулся в свою палатку. Он уже собирался лечь, как к нему ввалился Рашад-бек.

– Почему перестали работать? – сердито спросил бек.

– Мой господин, – ответил хаджи, – в такой темени очень трудно грузить. К тому же появилось много змей и скорпионов. Мы вынуждены были остановить работы до рассвета.

Рашад-бек качнул головой:

– Ладно. Но как только займется заря, все должны быть на погрузке. Половина урожая еще на полях, а бедуины не дремлют. Крестьяне должны вернуться в деревни как можно скорее.

Бек помолчал, затем попросил у хаджи сто золотых монет, заметив при этом, что ему нужны монеты, выпущенные при султане Мухаммеде Рашаде, а не Абдул-Хамиде. Хаджи, беспрекословно вынув из металлической шкатулки монеты, выложил их перед беком.

– Я как в воду глядел, захватив шкатулку с собой, будто знал, что дорогому Рашад-беку могут понадобиться деньги, – приговаривал хаджи, записывая в свою тетрадку выданную беку сумму.

В палатку заглянул Джасим. Бек строго спросил его:

– Как охраняется зерно?

– Согласно вашему приказу везде расставлены посты, – ответил почтительно управляющий.

В разговор вмешался хаджи:

– Не лучше ли, господин бек, вызвать сюда наряд французов? Вы сами знаете, лишь искры достаточно, чтобы здесь все занялось. А так, что бы ни случилось, отвечать за все будут солдаты.

Бек не стал возражать:

– Сейчас соединюсь с полицейским управлением в Тамма. Солдаты не заставят себя ждать.

Хаджи облегченно вздохнул. Теперь он мог спокойно уснуть.

Бек зашел на пункт сдачи зерна, затем направился к Шароне, занимавшей второй этаж станционного здания. Там находился и Ахсан-бек. Хозяйка вышла приготовить ужин, оставив мужчин вдвоем.

– Я привез для этой красотки хороший подарок, – сказал Рашад-бек.

– Интересно, что ты мог найти для нее в этой пустыне? – удивился Ахсан-бек.

Вытащив небольшой мешочек из кармана, Рашад-бек протянул его Ахсан-беку.

– Здесь сто золотых монет, – сказал он. – Из них получится прекрасное ожерелье. Шарона предпочитает эти монеты всем остальным подаркам. – Рашад-бек спрятал золото и добавил: – Ты не думай, что я пляшу под ее дудку. Просто не лезу в ее дела. Так проще, не попадешь в неловкое положение. Но она достойна самых дорогих подарков.

– Отличный денек был в Алеппо, – сказала вернувшаяся Шарона. – Какой прекрасный сервис в отеле «Барой»! Но ты, Рашад-бек, все время был чем-то озабочен.

Бек смущенно промолчал. Поездка в Алеппо была для него неожиданностью, ему пришлось отправиться туда без денег. А этот подарок он хотел преподнести Шароне именно там. Но тем не менее поездка все-таки удалась. С этой женщиной Рашад-бек забывал Софию, всех крестьянок и цыганок в мире. Она казалась ему прекрасной гурией, спустившейся на землю из рая. Его лишь несколько смущала быстрая победа над Шароной. Пресытившийся бейрутскими девками, он предпочел бы, чтобы та была менее податливой.

Протянув ей мешочек с монетами, Рашад-бек льстиво произнес:

– Твоя красота заслуживает большего.

Он любовался Шароной, все еще желая ее, такую искусницу в любви. Естественно, что за роскошь общения с ней приходится дорого платить. Из своего богатого опыта с женщинами Рашад-бек знал, как они любят ценные подарки. А иностранки за них могут даже на колени встать.

Приняв подарок, Шарона подарила чарующую улыбку своему новому другу. У нее был широкий круг знакомств среди местной элиты. Особенно часто она общалась с беками и советниками, получая весьма значительные суммы от своих богатых любовников. Приобретенные таким путем деньги оседали в еврейских банках, а затем шли на приобретение земельных участков в Палестине.

Ахсан-бек, попрощавшись, уехал. А Рашад-бек остался у Шароны, предвкушая вторую ночь с ней.

С восходом солнца Марлен была уже на ногах. Приняв душ, она села с мужем пить кофе.

– Настало трудное время. Надо четко выполнять свои обязанности и быть готовыми к любым неожиданностям, – сказала она.

Прихлебывая кофе, начальник станции ответил:

– Мы полагаемся на твой опыт. Я чувствую себя спокойно рядом с тобой.

– Все это так, – кивнула Марлен. – Но здесь становится все труднее работать. Обстановка меняется. Видимо, необходимо подумать о новых методах.

В эту ночь Марлен почти не сомкнула глаз. Она знакомилась с резолюциями последней сионистской конференции, особенно ее интересовали вопросы о поддержке Соединенными Штатами сионистского движения и решение об организации выезда евреев в Палестину. На Марлен потоком нахлынули воспоминания. Ей было уже за сорок. Всю жизнь она посвятила осуществлению заветной мечты – созданию еврейского государства в Палестине. Раньше она жила в Румынии, работала в железнодорожном управлении, там и познакомилась со своим будущим мужем – французом. После оккупации Сирии они перебрались сюда, где стали возглавлять местную сионистскую организацию. Ей удалось установить прочные связи с оккупационными властями по всей стране. Благодаря этому муж получил пост начальника станции. Двадцать лет назад она начинала сионистскую деятельность в молодежной организации Жаботинского, а сейчас уже сама – солидный руководитель, в руках которого сходится много тайных нитей. Скопив кругленькую сумму, она вложила ее в еврейский фонд на покупку плантации и дома в Палестине. Рашад, Сабри, Ахсан, Мамун, советник, капитан, бедуинские шейхи – те пусть служат вечно.

Муж Марлен ушел на станцию, а она продолжала размышлять: «Настанет время, когда я не заработаю и гроша. Франция в тяжелом положении. Двадцать лет я уже скитаюсь по этим нищим деревням и убогим станциям. От одного советника к другому, от одного бека к следующему. Правда, я немалого и достигла. У меня есть деньги. Руководство организации меня ценит. Мне доверены все евреи в провинциях Алеппо и Джазира. И я добьюсь, чтобы они выехали в Палестину. Так решило руководство. Советником я могу вертеть как куклой. Ради меня он пойдет на все, так как я являюсь для него воплощением организации и ее воли. Кое-кого пришлось даже убрать. Разве это важно? Если понадобится, мы убьем в десять раз больше и раздуем пожар арабо-еврейской вражды. Наша борьба здесь еще не закончена, и я доведу дело до конца. А во Францию мне уже не придется вернуться. Там, в Палестине, я буду отдыхать у себя на вилле. Я заслужила это и очень надеюсь, что у меня там будут такие же послушные слуги, как крестьяне у Рашад-бека. Войне скоро придет конец. Союзники одерживают верх. Главное, что Соединенные Штаты и Англия с нами. Мы должны запастись терпением. Ждать осталось недолго».

Она принялась расхаживать по комнате в ожидании поезда, время от времени останавливаясь перед зеркалом и улыбаясь своему отражению.

«Машинист – наш человек. Вот уже четыре года он доставляет нам почту. Его жена в Алеппо ненавидит меня. Но помалкивает. Боится, что помешаю ей поселиться в Акко. Здесь многие трепещут передо мной, а я сама боюсь Джона – директора нефтяной компании. Этот подлец в нашей организации отвечает за Сирию и Ирак. Несмотря на свои шестьдесят лет, работает как вол. И деньги рекой к нему текут».

Рев паровоза прервал ее мысли. Вошел муж с ее чемоданом в руке и сообщил, что ей пора в дорогу – поезд уже прибыл, и Марлен поднялась в наполовину пустой вагон. На крайней скамье сидел бедуинский шейх. Рядом лежала его летняя абая. Прозвенел колокол, и поезд тронулся. Марлен прошла через состав в кабину машиниста.

– Добро пожаловать, госпожа Марлен! – приветствовал ее машинист. – Дорога с такой красавицей покажется вдвое короче.

Марлен поблагодарила его, справилась о здоровье жены. Затем разговор переключился на дела. Машинист доложил о положении в Алеппо, об убийстве Исхака, которое потрясло евреев – жителей города.

– Мы должны отомстить за эту смерть, – с ненавистью сказал он.

Марлен подумала об участке, который она купит в Палестине на деньги, полученные от Исхака. Он не захотел подчиниться организации и поплатился за это жизнью. Всех непокорных ждет такой же конец. Когда она ему порекомендовала приобрести землю в Яффе, он отказался наотрез, заявив, что не покинет Алеппо – землю своих дедов и прадедов. Его постигла заслуженная кара. Но по-другому не будет. Или повиновение, или смерть. В Хомсе евреев мало, а в Хаме совсем нет. Жители этого города не позволили поселиться в его черте ни одной еврейской семье. Значит, этим животным – бедуинам и пастухам здесь жить можно, а цвету цивилизации – евреям – нет? Ну ничего, они еще рассчитаются с населением Хамы. После Алеппо Хомс – важнейший центр. Здесь пересекаются все дороги страны. Следовательно, ему надо уделить особое внимание.

На станции Марлен ожидала машина нефтяной компании, посланная Джоном. Шофер, из иракских евреев, был ее старым знакомым. Его заплывшие жиром глаза приветливо посматривали на гостью.

– Тяжко тебе, наверно, в жару? – спросила Марлен, окинув взглядом тучную фигуру водителя.

– Ничего, в Хомсе отличный климат.

Они поговорили о событиях в городе, о компании, настроении директора. Затем – об Ираке.

– В стране царит анархия, – сказал шофер. – Короля как будто и в помине нет, наследника никто не любит. Не народ там, а стадо баранов. Сплошные пастухи и бедуины.

– Как сам-то поживаешь? – спросила Марлен.

– Днем и ночью работаю с мистером Джоном. Бывает, что приходится ночевать в машине. Но ради нашего общего дела, госпожа Марлен, мы вынесем все.

Машина подъехала к управлению компании. Марлен направилась прямо в офис мистера Джона, который, радостно улыбаясь, уже спешил ей навстречу. Они прошли в небольшой сад и сели под деревьями возле фонтана. Вытирая пот с лысины, Джон поинтересовался:

– Ну как дорога? Какие новости у вас в Алеппо?

– Есть инструкции, чтобы ваши контакты с французским советником стали более тесными, – ответила Марлен.

Ей стало известно, что отношения между французами и англичанами здесь в последнее время сильно обострились. Но Джон хоть и английский подданный, но прежде всего еврей. Поэтому, несмотря на его ненависть к французам, должен следовать указаниям.

– Ну что ж, если это необходимо делу, я налажу отношения с советником, – пообещал Джон. – А сейчас я предлагаю тебе пойти принять душ и немного отдохнуть с дороги.

После ужина их разговор возобновился.

– Главное событие – это конференция в Соединенных Штатах. На ней обсуждался вопрос о создании нашего государства в Палестине, – сказал Джон. – Неделю назад я был в Палестине и привез оттуда литературу.

– Как обстоят дела в Ираке? – спросила Марлен.

– Намного хуже, чем в Сирии. Евреям там приходится несладко, но тем легче будет переселить их в Палестину. Для нас это очень важно. Не забывай, что в Ираке евреев в три раза больше, чем в Сирии.

В конце разговора Марлен преподнесла своему собеседнику ценный подарок стоимостью в пятьдесят золотых лир. Джон расплылся в довольной улыбке и расцеловал Марлен.

Об отъезде Марлен Сабри-беку сообщили вечером того же дня. Ему передали, что завтра мадам будет ожидать его в Бейруте в доме Ильяса – директора банка. В Триполи за ним пошлют машину Ильяса. Сабри-бек часто совершал такие поездки со своими любовницами. Встречался он и с дочерью самого Ильяса – Гладис. Правда, на это всегда уходило много денег.

Вернувшись домой, Сабри-бек предупредил жену, что ему надо срочно выехать в Бейрут по делам. Та давно привыкла к частым отлучкам мужа. Ее отнюдь не интересовала его личная жизнь. Впрочем, как и его – дела жены. Это устраивало обоих. Замечая новые драгоценности у жены, Сабри-бек ни о чем ее не спрашивал, хотя догадывался об их источнике. Жена тоже ни во что не вмешивалась. Лишь иногда, когда ей казалось, что Сабри-бек слишком мягок с крестьянами, она зло выговаривала ему:

– Эти собаки понимают только палку!

Крестьян в свой дом она не пускала, чтобы, как она говорила, грязи не нанесли.

В большой зале своего алеппского дома Сабри-бек остановился у зеркала.

«Я еще неплохо выгляжу, – подумал он, поглаживая усы, которых уже коснулась седина. – Были бы деньги, а возраст не помеха. Кого же взять с собой? Может, Шарону? Но к ней буквально прилип Рашад-бек. Необходимо соблюдать осторожность, иначе слухи о моих проказах могут и до отца дойти. Он уже одной ногой в могиле, и ему этого не понять. Хотя сам неоднократно был искателем приключений, и кто же, как не он, привил мне любовь к деньгам, женщинам и разгульной жизни».

Надев тщательно отутюженный костюм и повязав красивый галстук, Сабри-бек направился к отцу. Поговорив об урожае, сдаче чечевицы, о цепах на овец у бедуинов, они прикинули в уме ожидаемую в этом году прибыль.

Старый бек, говоривший на трех языках – турецком, арабском и французском, оставался верен своим привычкам. Его голову неизменно украшал красный тарбуш. Поверх белоснежной галябии он обычно надевал желтую абаю. Перед ним стояло наргиле, а его слуга сидел у порога – он готов был в любой момент броситься на зов хозяина. Без его помощи старик уже был не в состоянии ни встать, ни сесть. Руки бека дрожали, а глаза постоянно слезились.

Старый бек, как обычно, находился в курсе всех событий Сабри. Поманив сына к себе, старик прошептал на ухо:

– Береги себя, сынок. Не растрачивай попусту здоровье. Придет день, и силы оставят тебя, как и меня. Почитай лишь тех, кто стоит выше по положению. А с крестьянами и бедуинами потверже будь.

– Положимся на аллаха, отец. Да продлит он тебе годы, – почтительно сказал Сабри, целуя морщинистые руки старого бека.

В этот вечер Сабри-бек ужинал с отцом и, что редко с ним бывало, заночевал в его доме.

Шарона нашла на станции хаджи и попросила разыскать Рашад-бека. Тот незамедлительно отправил в деревню своего приказчика.

Выслушав прибывшего от хаджи человека, Рашад-бек удивился:

– Что ей надо? Только вчера она получила дорогой подарок.

Шарона, какой бы она ни была привлекательной, для него была лишь одной из многих женщин, с которыми он проводил время. Поэтому бек на какой-то миг почувствовал укол самолюбия. Он не мальчишка, чтобы вызывать его попусту. Но тем не менее приказал не мешкая подготовить его машину. Станция находилась недалеко, и через некоторое время Рашад уже поднимался к Шароне.

Она встретила его в прозрачной ночной рубашке, крепко расцеловала, усадила возле себя, томно поглядывая на него.

– Я так соскучилась по тебе, мой дорогой, еще бы немного – и я сама бы, не утерпев, выехала в деревню!

Польщенный Рашад-бек гордо произнес:

– Такие мужчины, как я, если уж завладевают дамским сердцем, то непременно навсегда.

– Не хотел бы ты совершить со мной небольшую поездку? – вкрадчиво спросила Шарона.

– Я бы с удовольствием сменил обстановку, – радостно ответил бек.

– Мадам Марлен сейчас в Бейруте. С ней Сабри. Она остановилась в доме Ильяса и очень настаивает на нашем приезде. Поедем завтра и отлично проведем пару дней.

Рашад-бек несколько заколебался. Его одолевали сомнения; нахмурившись, он подумал: «Сейчас страдная пора, а у нас каждый день пьянка. Впрочем, один-два дня ничего не решат. Но как отнесется к этому советник? Не пригласить ли и его? А, ладно, пусть дипломатией занимаются Ахсан и Сабри. Советник может вообще ничего не заметить. Он слишком занят разгоревшимся конфликтом между евреями и арабами. Ах уж эти проклятые евреи! Всему миру нет от них покоя! Но арабы здорово проучили их, убив Исхака. Правда, доказательств пока нет. Может, арабы тут и ни при чем. Но меня это не должно касаться. Пусть во всем разбираются власти».

Не успел бек пригубить предложенный Шароной кофе, как за окном раздались крики и брань. Перед вагонами вспыхнула драка между грузчиками за дележку мешков. Если бы не спешное вмешательство хаджи, потасовка могла бы превратиться в настоящее побоище. Бек до того рассвирепел, что, вызвав надсмотрщика и управляющего, приказал немедленно наказать драчунов кнутами. Хаджи орал на грузчиков и грозил прогнать зачинщиков драки. В то же время, заинтересованный в скорейшей погрузке, он не собирался этого делать, намереваясь даже из инцидента извлечь выгоду. Теперь в качестве наказания он может понизить расценки. Ради этого вероломный хаджи сам исподтишка и спровоцировал эту драку. Он уже почти навязал грузчикам новые расценки, как внезапно подошедший Рашад-бек расстроил эту хитроумную затею. Выхватив кнуты у управляющего и надсмотрщика, бек с ожесточением начал избивать грузчиков.

«Пусть Шарона видит, кто здесь настоящий хозяин, – злорадно думал он, нанося удары. – Ничего, я сумею навести здесь порядок!»

И он приказал своим людям проучить смутьянов.

Палками и кнутами слуги бека избивали всех рабочих подряд. Испуганные, ни в чем не повинные люди, прикрыв голову руками, разбегались в разные стороны. Перетрусивший хаджи тоже поспешил скрыться в своей палатке, опасаясь отведать кнута.

Избиение людей сильно возбудило Рашад-бека. Ему было особенно приятно, что вся эта сцена происходит на глазах Шароны, вышедшей на улицу вслед за беком. Жадно поцеловав женщину в губы и крепко обняв, он стал подталкивать ее по направлению к дому. Потерявшая от испуга дар речи, Шарона медленно приходила в себя и машинально отвечала на грубые ласки бека. Недавно оказавшаяся здесь, она знала о жестоких нравах местных феодалов только по книгам. Хотя в Румынии тоже беспощадно расправлялись с недовольными. Перед ее глазами вспыхнула картина избиения румына, осмелившегося выступить против королевских властей.

Ласки бека отвлекли ее от нахлынувших воспоминаний. Умиротворенный Рашад успокаивал Шарону:

– Пусть этот случай не пугает тебя. Взбучка пойдет им лишь на пользу. Они всегда должны чувствовать палку над головой. Иначе слишком возомнят о себе, и в стране воцарится хаос. В страхе, и только в страхе, их надо держать. Ты знаешь, что крестьянки пугают нами своих детей?