Текст книги "Произвол"

Автор книги: Мухаммед Ибрагим Аль-Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Часть III

Солнце вот-вот должно было подняться из-за гор, когда староста вышел из дома и направился в степь, совершая свою обычную утреннюю прогулку. Это вошло у него в привычку с тех пор, как бек назначил его старостой. Он хорошо помнил то утро: душа рвалась у него из груди от радости. Перед ним открывалась новая жизнь: он становился хозяином в деревне. Теперь никто не осмелится его ослушаться. В глубине души староста сознавал, что его способности не соответствуют назначению, но старался гнать от себя эти мысли прочь. До сих пор он был глубоко признателен Рашад-беку, поднявшему его над остальными крестьянами. В день назначения в благодарность он готов был стать перед своим господином на колени. Дрожащим голосом он сказал беку:

– Я очень признателен вам, мой господин, и не знаю, как смогу отплатить за оказанную мне милость. Отныне я и мои дети – ваши самые верные слуги. Я никогда не забуду, что вы сделали для меня.

Он хотел поцеловать руку бека, но тот отдернул ее и с ухмылкой произнес:

– Ну что ты, ведь теперь ты наш староста и заслужил это. Я надеюсь на твою верность. Теперь надо как следует отметить назначение. Этим ты завоюешь расположение крестьян. Можешь взять несколько баранов. А если нужны деньги, ты не стесняйся, скажи.

Староста снова и снова с радостным блеском в глазах благодарил своего господина за распахнутое перед ним широкое окно в мир.

Дни бежали за днями. Но постепенно ему стало казаться, что это окно становилось все уже и уже. Скоро чувство радости сменили тревога и неуверенность. Он уже не ходил по деревне с высоко поднятой головой. Его спина согнулась, а походка стала нерешительной. Все ему было немило.

Крестьяне уже молотили зерно. Оседлав лошадей или мулов, они совершали круг за кругом на токах, подбадривая себя песней. Они пели о крестьянских бедах и горестях, о надеждах на лучший день, на хороший урожай.

Услышав пение, староста быстро повернул в сторону. Эти песни действовали ему на нервы, как скрип несмазанных шестеренок соломорезки. Они становились невыносимы для него. Но куда он мог деться, бессловесное орудие бека, слепо повинующееся его приказам. Староста был всего лишь кольцом на руке своего хозяина, которое тот мог надеть на любой палец, а при желании и вовсе выкинуть. Душу старосты обуяли сомнения: правилен ли его выбор, да и вся жизнь его? А ведь раньше он относился к приказам бека как к предписаниям из священного Корана. Не колеблясь, он грабил, поджигал, унижал, оставлял детей сиротами, лишь бы подняться в глазах своего господина, завоевать его доверие. К сожалению, слишком поздно ему стало ясно, что он как был, так и остался лишь рабом своего господина, вызывая всеобщее презрение – и бека, и крестьян. Наконец он понял – не видать ему как собственных ушей той жизни, о которой мечталось, – без забот и унижений.

Чтобы хоть как-то успокоить совесть и умерить тоску, староста старался внушить себе, что никто не может распоряжаться своей судьбой. «Человек обречен, – думал староста, – на вечное хождение по мукам. Еще издревле мир был поделен на рабов и господ. Сколько ни тянись вверх, всегда кто-то окажется выше. Только неопытным людям чудится, будто им удалось уже вырваться из этого жестокого круга жизни. Но мир слишком суров, и прозрение наступает незамедлительно. Сильный всегда господствует над слабым». Ему казалось, что крестьяне были лишь мягким воском, из которого он мог лепить все что угодно. Он одного не понимал: рано или поздно этому придет конец. Староста был одним из тех глупых слуг бека, которых тот крепко держал в своем кулаке, то сжимая его, то немного расслабляя. А сами беки? Они были в не меньшей зависимости от французских оккупантов. Он был лишь винтиком в огромной адской машине угнетения, работающей на крови и поте простых людей. «Что и говорить, истина поздно дошла до тебя, – корил себя староста. – Дошла, когда лезвие ножа уже прикоснулось к твоему горлу. Когда кнут и ружье бека не угрожали тебе, ты вольготно поживал, подражая своим хозяевам. Если их кнут опускался на спину несчастного, то ты размахивал им без устали. Главное было – угодить своему господину и тому, кто стоял над ним. Тебе приказывали сжечь ток и разрушить дом, и ты беспрекословно подчинялся. Стоило беку потребовать изгнать из деревни какую-нибудь семью, как ты спешил исполнить приказ. Ну и что ты нажил, какой твой барыш, староста? Вчера бек явно намекнул тебе, что должность дана тебе не пожизненно, и к тому же он попросил вычистить выгребную яму и конюшню. Вот здорово, многоуважаемый староста роется в дерьме бека! Весь провонял, одежда заляпана. Даже трудно себе представить. А что было бы с твоими ноздрями? Ведь они привыкли обонять ароматы женских тел, душистых трав и цыганских духов. Что было бы с тобой, достопочтенный староста, не окажись у тебя золотых монет? Негодяй бек взял золото и сунул его в карман. Он был похож на довольного кота, сцапавшего мышь. Он даже не помыслил сказать: „Что ты, староста, спрячь свое золото, я не принуждаю тебя к этой работе“. Сын шлюхи взял лиры, как будто они законно причитались ему. Но где взять столько золота, чтобы откупиться от бека? И хочешь – не хочешь, а придется подставить шею под сапог господина. Надо же, бек шепнул мне на ухо:

„Выгребная яма полна. Поди вычисти ее. Не оправляться же мне на глазах у всех“. Хвала аллаху, что хоть рядом не было крестьян. Ты был бы опозорен. Золото и на этот раз спасло тебя. Ну а что дальше? Сукин сын связал тебя по рукам и ногам.

Завтра твой удел будет еще горше, чем; сегодня. Сердце подсказывает мне, что добра от бека не жди. Впереди новые оскорбления и унижения».

Унылые мысли совсем одолели старосту. Он уже не замечал, что разговаривает сам с собой. А когда он увидел на одном из токов крестьянина с женой, молотивших зерно, то совсем вышел из себя. Пышный зад низко склонившейся над колосьями женщины возбудил его. С мукой в душе он подумал: «О София, волчица! Собака бек погасил во мне все желания. И даже ты, обольстительница, не можешь вызвать жар в груди. А ведь в другое время я бы на этом самом месте, под этим ласковым солнышком, раздел бы тебя перед всем народом и взял бы на глазах у твоего мужа. Сейчас я даже не способен задрать подол женской юбки. О аллах, неужели мне отныне суждена подобная жизнь? Пощади раба своего и помилуй его душу! Отведи от него козни этого исчадия ада – бека! Верни мне, аллах, жизненные услады! Верни мне вкус к пище, вину и женщинам!»

Староста взобрался на холм, с которого дом бека был виден как на ладони. Отсюда он казался неприступной крепостью, которой не страшны любые бури и ураганы. С ненавистью смотрел староста на помещичий дом. «Все мои горести исходят отсюда. Он является источником зла и добра, веры и неверия, гнета и справедливости». Шикарный дом среди жалких глинобитных домишек крестьян казался символом богатства и силы, той силы, которая может. оживить или умертвить, создать или разрушить. Но, увы, это несло лишь смерть и гнет. Сегодня его хозяин – бек, вчера – отец бека. Они, да и все предки бека несли лишь разорение. «За что, аллах, ты даровал им такую власть? Ведь они используют ее не в угоду тебе. Разве ты не видишь, как издеваются они над нами и, как злые волшебники, превращают тепло в лед, лед в пепел, а людей в животных? О всемогущий, разве ты не видишь, что они распоряжаются твоим достоянием по своему усмотрению, как им заблагорассудится? А за что страдают другие? В чем, например, моя вина? Ведь я служил им как твоим наместникам на земле. О аллах, почему же ты не покараешь их?»

В полном замешательстве от мучивших его вопросов староста повернул назад и стал спускаться в деревню. Его обуял страх. Ведь шейх Абдеррахман предупреждал его, что подобные мысли – богохульство. А каким образом шейх узнает о них? Он не будет делиться с ним. Разве шейх не так же преданно служит беку и доносит тому все крестьянские сплетни? Так спрячь, староста, свои богохульные вопросы поглубже и положись на волю аллаха.

Дома его уже ждал на большом круглом подносе завтрак. Но он только устало махнул рукой, и жена поняла, что муж есть не будет. Она молча унесла поднос, зная, что его лучше не трогать, когда он в таком состоянии. Войдя на кухню, она прошептала несколько слов молитвы, умоляя аллаха пощадить мужа. Оставшись один, староста вздохнул с облегчением. Настало время о многом подумать. Что делать дальше? Верой и правдой служил он беку, а взамен получал одни лишь унижения да оскорбления. Теперь бек грозит на его место посадить управляющего. Тот уже давно кружит вокруг своего хозяина, как трусливая собака.

«Что мне делать? Что?.. Что?..» – с надрывом спрашивал староста сам себя.

Ему казалось, что он попал в непроходимое, топкое болото, из которого нет выхода. Внезапно округу пронзил резкий гудок машины бека. У всех от мала до велика от страха учащенно забились сердца. Раньше староста не боялся этого гудка, а радостно бросался навстречу своему господину. Но теперь все изменилось. Вот уже опять его начинают одолевать боязнь и опасения. Но тут же он стал ругать себя за слабость.

Весна была в разгаре. Легкий ветерок разносил ароматы цветов. По небольшим арыкам на поля струилась вода из еще не успевших пересохнуть источников. Деревья красовались в весеннем убранстве.

Рашад-бек сидел на веранде своего дома и потягивал душистый дым из наргиле. Солнце спускалось к горизонту. Вокруг хозяина сидели его приближенные из крестьян, сплетничая о деревенской жизни и льстя своему господину. В зависимости от настроения бек иногда слушал их с интересом, а иногда резким окриком заставлял замолчать. Наслаждаясь безграничной властью над людьми, бек уже не в силах был отличить зло от добра. Самые гнусные преступления стали для него привычным делом.

Во всем он руководствовался лишь собственными прихотями.

Когда проходила молотьба, он обычно начинал заниматься хозяйственными расчетами, без устали отдавал распоряжения и указания. Это как-то отвлекало его от скуки.

Ему принадлежали огромные земельные наделы, полученные в наследство, но он даже границ их не знал. Крестьяне были для него лишь ненавистными либо презренными существами. Он никогда не испытывал недостатка в приспешниках, благодаря их стараниям он управлял своими деревнями. Когда французы заняли страну, появилась возможность опереться еще и на их штыки. Теперь при помощи жандармов или солдат он мог подавить крестьянское недовольство в любой момент. Но пока он сам справлялся с крестьянами, запугав их жестокими расправами. Они не смели поднять глаз на своего господина, у них начинали дрожать колени, как только он появлялся. Всю жизнь они гнули спину на бека, умножая его богатства.

Мысли бека разбегались. Что-то беспокоило его, но что именно, он никак не мог понять. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Болтовня и лесть сидевших вокруг него людей не успокаивали. Рашад-бек вспомнил об ужине, который он устраивал для французского советника, отцов города и начальника железнодорожной станции. «Это хорошо, – подумал он, – что начальник станции приедет со своей красавицей-женой». Такие мероприятия обычно оживляли бека, возвышали его в собственных глазах и, как ему казалось, в глазах крестьян. Окружение «настоящих людей», каковыми он считал гостей, придавало беку уверенность в своем могуществе, вселяло в него веру, что ему ничего не стоит расправиться с такими людьми, как учитель Адель, который мутил крестьян, подстрекая их к бунту.

Староста вышел за деревню и пошел к колодцу, у которого обычно толпилось много женщин. Здесь они могли поделиться своими новостями, посплетничать.

– Сегодня ночью я видела нескольких дьяволиц, которые выходили из дворца бека, – сказала Халима.

– Откуда ты это взяла? – спросила София. Звонко расхохотавшись, она добавила: – Дьяволы, Халима, и в самом деле выходят только ночью, но обитают они в заброшенных местах, там, где людей обычно не бывает.

Тут в разговор вступили и остальные женщины. Они стали вспоминать давние истории о злых духах. От всех этих разговоров Аюш стало не по себе. Халима, заметив это, сказала:

– Не бойся, Аюш, наверно, это были обычные женщины, которые едят только мужчин.

Все засмеялись, поняв намек Халимы. Поболтав еще немного о своих делах, женщины подняли кувшины на плечи и побрели обратно в деревню. По дороге они встретили шейха Абдеррахмана, который плотоядно поглядывал на стройные тела девушек. Заметив освещенный шатер в усадьбе, он резво повернул в его сторону. По пути краем глаза он наблюдал петушиный бой. У некоторых петухов из гребешков уже сочилась кровь.

Абдеррахман и староста ненавидели, но в то же время и боялись друг друга. С ревностью переживали они каждый знак внимания к другому со стороны бека. Масла в огонь подливала и Занубия, расположения которой они оба добивались. В свое время она кружила головы многим. Каждый мужчина приосанивался и пускал коня вскачь перед ее домом. Теперь Занубие было уже под сорок, но она все еще не потеряла упругости тела и свежести лица. По-прежнему мужчины засматривались на нее. Выйдя замуж за простого крестьянина, она не закрыла двери своего дома перед другими, но потчевала их только вкусным чаем и приятной беседой. Занубия любила обнадеживать и смущать мужчин, которым она нравилась, обворожительными улыбками. Но дальше этого дело не шло. Сначала деревенские жители, особенно женщины, осуждали ее и отворачивались. Но со временем, поняв, что Занубия просто смеется над мужчинами, успокоились. И уже сами ходили к ней, чтобы она помогла узнать тайны их мужей.

Рашад-бек тоже обратил внимание на Занубию. Он пригласил ее к себе поработать во дворец. Однажды, когда вся прислуга разошлась по домам, он силой затащил ее в свою постель. Занубия не очень переживала свой грех. Она надеялась, что, во-первых, об этом никто не узнает, а во-вторых – теперь она будет получать подарки от бека и ее дети не будут так нуждаться. Но бек вскоре охладел к ней. Теперь она интересовала его больше как собеседница. Ей он поверял даже свои сердечные тайны.

Староста, многодетный отец, тоже старался добиться взаимности у Занубии. Он надеялся, что она поможет скрасить ему те вечера, когда он изнывал от скуки. Шейх, несмотря на свои шестьдесят лет, не отставал от соперника. Занубия же оставалась равнодушной к обоим, хотя была ласкова и приветлива с ними и с охотой поила их чаем. Оканчивать день чаепитием у Занубии вошло у них в привычку.

Из шатра бека шейх заметил, что Занубия распивает чай с каким-то стариком у ворот своего дома. Он расстроился: «Всю жизнь я жил, служа аллаху и беку, а что получил? Даже не смог добиться расположения Занубии. Моя страсть осталась неутоленной».

К нему подошел управляющий бека, Джасим, подпоясанный широким патронташем. Увидев его, шейх невольно подумал: как было бы хорошо, если бы управляющий убил его соперника – старосту. Шейх считал, что Занубия не отвечала ему взаимностью из-за него.

Солнце клонилось к закату. Крестьяне обсуждали свои деревенские дела. Староста не участвовал в общем разговоре. Он все еще находился во власти той страшной для него минуты, когда бек приказал ему чистить отхожее место. Только благодаря золотым монетам ему удалось избежать позора. Хорошо, что он сумел подрядить на эту работу пастуха Джадуа. Дав ему лиру, староста объяснил задачу. Когда Джадуа воспротивился, он со злостью заорал на него:

– Знай свое место, собака! Делай, что велят! Ты что, забыл историю с Аббасом?

Беку надоели пересуды крестьян о всяких деревенских делах, и он потребовал сменить разговор на более приятный – о женщинах. Все засмеялись, поглаживая бороды. Шейх льстиво сказал:

– Ваше превосходительство, вы ничего нам не оставили. Все женщины смотрят только на вас. Пылая к вам страстью и восхищаясь вашими прекрасными качествами, они даже детей рожают похожими на вас.

Хотя слова шейха и пришлись по душе беку, но, так как он не хотел ставить в неловкое положение своего управляющего, который заерзал на своем месте, пришлось оставить разговор на эту тему; ведь сын Джасима был так похож на него. Однажды бек отправил управляющего с поручением, а сам, воспользовавшись его отсутствием, переспал с его женой.

Юсефа на заре разбудили голос шейха, призывавшего к утренней молитве, и крики неугомонных деревенских петухов. На небе ярко блестела утренняя звезда, до которой крестьяне определяли время выхода на работу. Юсеф начал читать суры из Корана, но мысли его были далеко. Он вспомнил учителя Аделя, двоюродного брата, вынужденного скрываться в пустыне, смерть Аббаса – мужа Аюш. Перед ним возникли картины расправы бека над неугодными ему людьми. Столько пролито невинной крови!

«О аллах, почему мы должны кормить таких подлых воров, как бек, управляющий, староста?!» – думал Юсеф. Взгляд его остановился на утренней звезде.

– О небесная красавица, ты всем одинаково даришь свой свет, – сказал Юсеф звезде. – Неужели ты не видишь, что есть люди, которые угнетают и унижают других? Когда наступит конец этому? Вот и сегодня, вместо того чтобы продолжать уборку урожая, нас заставляют молотить. Кому это выгодно? Да только оккупантам. Бек всегда играет им на руку. Он развлекается с их женщинами и пьет с ними вино. А крестьяне работают день и ночь не разгибая спины и получают за это жалкие крохи да частые побои от своего хозяина…

Деревня проснулась и наполнилась стуком копыт лошадей и мулов, собачьим лаем. Дети просыпались вместе со взрослыми, чтобы помочь старшим молотить чечевицу. Неожиданно раздался резкий голос управляющего. Юсефу он показался похожим на крик осла.

«Почему управляющий, такой же бедный крестьянин, как и другие, превратился в такую подлую собаку? – подумал Юсеф. – Он следит за крестьянами и доносит на них беку. А наградой служит лишь презрение и постоянное унижение бека. Даже женой его хозяин пользуется, когда захочет. Да какой же он мужчина? Он просто подлый и ничтожный трус. Страх перед беком поселился в сердцах всех крестьян. До каких пор мы будем терпеть все это?!»

Он вспомнил, с каким коварством беки разжигали войны среди бедуинских племен, в результате которых всегда бывали десятки убитых. Не лучше было бы, если бы эти бедуины сложили голову в борьбе против угнетателей?

Управляющий подошел к дому Юсефа и сердито закричал на него, чтобы тот быстрее собирался на ток. Давняя ненависть управляющего к Юсефу заставляла его использовать любую возможность для ссоры с ним. Подошедший к ним шейх принялся успокаивать обоих. Он сказал Юсефу, что это приказ бека и они обязаны в течение нескольких дней закончить молотьбу и отправить все зерно в закрома хаджи и на станцию. Занубия, услышавшая их спор, приняла сторону Юсефа и пригласила его на чай, чем привела в дикую ярость управляющего. Юсеф, поблагодарив Занубию, отправился на молотильный двор. Его приятно удивило необычно благодушное отношение Занубии к себе.

«В сердце каждого человека есть искра добра, – подумал он. – Она обязательно когда-нибудь разгорится, если не погасла навсегда».

У ворот дома бека дремал сторож, завернувшись в дубленую овечью шкуру. У ног его лежала собака. Утренняя звезда тускнела. Солнце поднималось. Деревенский дурачок Хасун громко кричал, что солнце уже поднялось и похоже на красную горячую лепешку, но еще больше оно напоминает лицо Хадуж, которую он ненавидел.

– О Хадуж! Сколько несчастий принесла ты со своей свекровью людям! – кричал Хасун. – О люди! Где правда? Ответь мне ты, подлый управляющий. Да что ты можешь мне ответить, когда служишь только беку? Староста тоже не знает правды. Он лишь горазд ходить к Занубие, которая кормит его и угощает чаем. А ты, Занубия, молодец. Ты одновременно и с беком, и с крестьянами. Оставайся такой. Может быть, тебе удастся вызволить кого-либо из беды. Ты сильнее лживого шейха Абдеррахмана. Второй такой, как ты, Занубия, никогда уже не будет в деревне. Люди оценят тебя лишь тогда, когда потеряют.

Продолжая кричать, Хасун побежал к колодцу, где уже собралось много женщин. Иногда он помогал им донести воду. И обязательно каждой женщине говорил, что она красавица. Крестьянкам это нравилось, они начинали шутить с ним.

Каждый раз, когда его одолевал приступ гнева, он бегал по деревенским улочкам, а затем, остановившись перед домом Занубии, рвал на себе ворот, обнажая грудь, и принимался кричать:

– Не верьте, люди, шейху Абдеррахману! Он все врет! Он думает не о боге и вере, а только о себе, о выгоде своей и корысти. Не верьте его молитвам и заклинаниям! Они ни в чем не помогут. Он прославляет бека, потому что он ничто без него.

Однажды Занубия спросила его:

– Почему ты, Хасун, так распустил язык в последние дни? Неужели ты не боишься бека и шейха?

– А почему я должен их бояться? – ответил Хасун. – Кроме этой рваной рубахи, мне терять нечего. Крестьяне кормят меня, поэтому я должен говорить им правду.

Хасун не унимался. Его голос разносился окрест.

– Хасун не боится бека, не боится французских солдат! – яростно кричал он. – Я, Хасун, всегда буду правду говорить, даже если мне смертью будут грозить! Люди! Кто убил Аббаса, кто постоянно нас грабит? Пусть я сумасшедший, но я говорю правду. И впредь только так буду поступать. Даже если Занубия откажется чинить мою рубаху, а крестьяне перестанут кормить.

Подошедшие женщины стали просить Занубию успокоить юродивого, чтобы он не накликал беды. Занубия вынесла лепешку с маслом и подала ее Хасуну.

– Поешь и успокойся. Ни бек, ни шейх тебя не тронут.

Хасун засмеялся.

– Шейх меня пугает своими дьяволами, – продолжал он. – Но от этого разве я могу стать еще больше сумасшедшим? Слушай, Занубия, если управляющий скажет мне сегодня хоть одно плохое слово, я убью его.

Вдруг Хасун бросил лепешку и побежал в сторону колодца. Крестьянам на токах он кричал:

– Молотите чечевицу! Ваши дома наполнятся зерном! Вы будете есть вкусный суп! Но собаки тоже едят. А вы ничем от них не отличаетесь: едите по приказу хозяина, который в свою очередь тоже ест по приказу оккупантов!

Одна из женщин подошла к нему и закрыла ладонью ему рот.

– Замолчи, сумасшедший, – сердито прервала она его, – эти слова доведут тебя до могилы.

Однажды Хасун сказал Аббасу:

– Короток твой век, Аббас.

Его пророчество сбылось. Вскоре Аббас был убит. Люди уверовали в то, что Хасун в большей мере, чем шейх Абдеррахман, наделен сверху способностью предсказывать судьбу. Они не знали, что Хасун узнавал многие тайны из уст Занубии.

Когда Ум-Омар услышала, что сумасшедший предсказывает черную судьбу Софие, то сразу побежала к ней.

– София, будь осторожна, – задыхаясь, сказала взволнованная Ум-Омар. – Хасун пророчит тебе беду.

Женщины собрались у Софии и стали просить аллаха помиловать ее. Но София знала, с какой стороны ей грозит опасность. Не случайно люди в деревне говорили, что тот, кто идет во дворец бека, пропал, а кто выходит – родился заново.

Управляющий, встретив Абдеррахмана, сердито сказал:

– Я не вмешиваюсь в твои дела, шейх, не вмешивайся и ты в мои. Я молюсь вслед не за тобой, а за беком.

Шейх попытался успокоить управляющего и одновременно оградить Абу-Омара от его нападок.

«Только бек не нуждается в помощи аллаха, – подумал Джасим. – Здоровье у него крепкое, дом – полная чаша. Я всегда молюсь за него, чтобы он был здоров и помогал мне крепить мою власть в деревне. Вера служит власти Рашад-бека. Шейх всегда толкует все суры в пользу бека. Почему бы и мне не брать пример с него? Люди говорят, что бек был с моей женой. Вдруг это правда, что ты будешь делать, Джасим? Ведь ты бедуин. Если это подтвердится, я разуверюсь во всем святом на земле».

– Скажи мне, шейх Абдеррахман, если бек силой возьмет Софию, ты одобришь это?

Шейх сердито закричал на него:

– Ты, Джасим, говоришь как дьявол, прости меня, аллах! Ты хочешь, чтобы я пошел против веры? Как у тебя язык повернулся задать мне такой вопрос?!

Они сели и принялись обсуждать вопрос, что позволил аллах мужчинам в отношении женщин. Джасим предложил позвать Занубию для участия в их разговоре. Шейх обратился к ней:

– Ты знаешь, Занубия, что управляющий Джасим хочет вмешиваться в дела шейха?

– Что с тобой, Джасим? – озадаченно спросила она. – Твое дело наблюдать за крестьянами и скотом. Сходи проверь, как идут дела. А я пока приготовлю вам чай.

Но, узнав, о чем у них шел спор, она отругала Джасима за то, что тот посмел смутить шейха вопросом о беке. Испуганный управляющий, насупившись, замолчал.

Мимо них, подняв столб пыли, промчалась машина бека. Ее резкий гудок разорвал послеполуденную деревенскую тишину.

Майское солнце не скупилось на тепло, щедро согревая землю знойными лучами. Женщины каждое утро вытаскивали сушить от зимней сырости тюфяки, подушки, теплую одежду. Мужчины, работая на токах, шутили и зубоскалили. В это время хозяйки занимались уборкой, пекли хлеб и делились новостями с соседками. Жена старосты рассказала, со слов мужа, что бек вернулся с охоты довольным.

– Мне бы его заботы, – сказала София. – Отчего беку не быть довольным? Добра у него через край.

Халима предложила оставить эти разговоры.

– Аллах наградил его чем подобает, – сказала она. – Нам же лучше испытывать его благосклонность, чем гнев.

Давясь смехом, она сообщила, что бек всегда обращает на нее внимание, не раз засматриваясь на ее обворожительные глаза. Женщины вокруг, подмигивая друг другу, весело засмеялись.

Услышав гудок машины бека, все притихли и внутренне сжались от страха. Казалось, даже животные присмирели. И только мул Айюба, испугавшись резкого гудка машины, вырвался со двора. Он ринулся по деревенской улице, волоча за собой тяжелый цеп, с грохотом ударявший по камням. Мальчик Хусейн, из рук которого вырвался мул, сильно расшибся, попав под цеп. Он потерял сознание. Крестьяне бросились к ребенку, бестолково крича и размахивая руками. Староста тоже прибежал на двор к Айюбу. Увидев его сына, лежавшего в крови, староста, узнав причину несчастья, приказал крестьянам разойтись.

– Прикрой рану мальчику чистым платком, – сказал он Айюбу.

Все были в смятении, не зная, чем помочь Хусейну. Его мать зашлась в рыданиях от внезапно обрушившегося на нее горя, умоляя аллаха пощадить сына. Ум-Омар прибежала оказать первую помощь мальчику. Она наложила на рану Хусейна целебную мазь, которой обычно лечила всех нуждающихся в деревне, но кровь не останавливалась и смывала все следы мази. Крестьяне решили отправить мальчика в городскую больницу. Но как это сделать? Если везти на лошади, мальчик умрет в дороге, а до поезда, проходящего рядом с деревней, надо ждать целых два часа. За это время Хусейн может истечь кровью. Единственное, что могло его спасти, это машина бека. Но кто осмелится пойти к нему и потревожить, тем более в тот момент он принимал иностранных гостей. Каждый наперебой высказывал свои предложения и сомнения. Наконец староста обратился к Айюбу:

– Перевяжи покрепче рану сыну. Вместе с Юсефом и Абу-Омаром поезжай на станцию. Поездом отвезете ребенка в город.

Испуганные крестьяне разошлись. Они были уверены, что исполнилось предсказание Хасуна о том, что в деревне произойдет несчастье.

– Может, Хусейн и не выживет. А врачам все равно придется много заплатить, – сказал один из крестьян.

– Мы все должны быть осторожны, когда в деревню приезжает бек в своей машине, и внимательнее следить за скотом, – поддержал разговор другой.

– Вот пусть его и отвезут в больницу на его автомобиле, – сердито обронил его сосед.

– Замолчи! – одернули его сразу несколько крестьян. – Тебя что, давно не били? Спина чешется?

– Рашад-беку наплевать, даже если половине из нас будет грозить смерть, – убежденно сказал крестьянин, одетый в ветхий пиджак.

А староста в нерешительности стоял перед дворцом бека.

«Сообщить ли хозяину о случившемся? – думал он. – А что, если тот озлится на меня и выгонит?»

Деревенский голова был уверен, что бек проникся к нему презрением и намерен поставить на его место другого.

Арба мчалась на станцию Ум-Ражим. Юсеф нетерпеливо понукал лошадь. Отец Хусейна держал сына на руках и с тревогой прислушивался к его дыханию. Ум-Омар сидела рядом и пыталась остановить кровь. Жена начальника станции, увидев их, удивленно спросила:

– Почему бек не отвез вас на своей машине? О, он глуп, ваш бек, не знает, как нужно ладить с крестьянами.

Подошел поезд, Айюб вместе с сыном и женой вошел в вагон. Идущий за ними Юсеф едва успел вскочить на подножку, как поезд быстро тронулся. Пассажиры в вагоне с неприязнью рассматривали вошедших крестьян. Какая-то госпожа толкнула Юсефа, чтобы тот отошел подальше. Запах пота, исходивший от его одежды, был слишком непривычен для этих людей. Юсеф, еле подавив в себе гнев, лишь сказал толкнувшей его даме:

– Мы такие же люди, как и вы. Что мы вам сделали, мадам?

Женщина вскочила и что-то яростно закричала на непонятном языке. На ее крик прибежал проводник и приказал Юсефу за оскорбление дамы выйти из вагона на следующей остановке.

Мужчина, сидящий рядом с дамой, возмущенно сказал проводнику:

– Что ты ждешь? Выбрось их из окна! Им не место среди порядочных людей.

Айюб, испугавшись за сына, стал извиняться перед дамой, по все пассажиры вагона набросились на крестьян, злобно выкрикивая:

– Свиньи! От них воняет так, что невозможно дышать!

Проводник показал рукой на сиденье:

– Смотрите, они испачкали сиденье кровью этого мальчика!

Юсеф молча сдерживал накопившуюся в нем ярость. Ради мальчика приходилось сносить все оскорбления. Поезд подошел к станции. Проводник открыл двери и указал им на них:

– Я ничего не могу сделать. Возьмите деньги за ваши билеты – я их даю вам из собственного кармана – и выйдите из вагона. Прошу вас, не губите мою семью. Меня могут выгнать с работы.

Несмотря на мольбы Юсефа и Айюба, пассажиры требовали, чтобы они освободили вагон.

– Ну и времечко настало! – сказал напыщенный коротышка в шляпе. – Крестьяне садятся рядом с господами. Чудеса!

Один подтянутый мужчина подошел к Юсефу и, отвесив ему оплеуху, заорал:

– Выходите прочь, свиньи! Чтобы мы не видели больше ваши мерзкие хари!

Дикая злоба закипела в груди Юсефа. Он нанес удар обидчику своим пудовым кулаком. Тот растянулся на полу вагона. Повернувшись к даме и взмахнув рукой, Юсеф разбил ей очки. Подскочившего к ним на помощь еще одного пассажира он тоже уложил на пол.

Юсеф гневно закричал:

– Не мы, а вы свиньи!

И принялся лупить всех подряд. Пассажиры в страхе разбегались по вагонам поезда, набравшего высокую скорость. Кондуктор укрылся в кабине машиниста. Мать мальчика изо всех сил пыталась унять Юсефа. Но тот никак не мог успокоиться и все время кричал: