Текст книги "Произвол"

Автор книги: Мухаммед Ибрагим Аль-Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Доброе утро, красавица, – приветствовал ее бек, – хорошо ли тебе живется в моей деревне?

– Конечно, хорошо, – улыбаясь, отвечала Нофа. – Да разве может быть на твоей земле плохо?! Заходи кофе отведать.

Бек вежливо отказался и спросил зычным голосом, заглушавшим звук мотора:

– А что делают в таборе управляющий и староста?

– Они оказали нам милость и согласились выпить чашечку кофе.

Управляющий и староста были частыми гостями в таборе и сейчас, застигнутые врасплох, смущенно молчали.

Бек жестом пригласил их в машину, а сам обратился к Нофе:

– Обещаю вам сегодня веселый вечер, а пока – до встречи.

Староста с управляющим облегченно вздохнули – пронесло, – а Нофа вернулась к обычным делам.

Бек впервые появился в деревне утром, видимо, хотел поохотиться. И, как всегда, его визит не предвещал ничего хорошего.

Он заехал в свой дом, переоделся и вскоре уже скакал на коне. Следом – староста с управляющим, а за ними бежали гончие. Охотники направились к югу. Конь бека, белой масти, очень красивый, с узким крупом, шел словно танцуя, и один из крестьян невольно им залюбовался:

– О аллах, этот конь так же прекрасен, как Нофа!

И действительно: конь шел, выгнув шею, и чувствовал каждое движение седока. Хвост плавно раскачивался. Ухоженные, с блестящей шерстью, отличались красотой и собаки бека. Псарь изо всех сил старался угодить господину.

Вернувшись домой, Мухаммед тотчас побежал в поле хоть немножко поиграть с друзьями, так как времени у него почти не осталось: ведь ему еще надо было помочь матери по хозяйству. Но как приятно побегать по мягкой траве, вдохнуть аромат цветов, посмотреть на пестрых беззаботных бабочек, на муравьев, которые вылезли погреться на солнышке!

Но пришла пора возвращаться домой пасти овец.

Мать собрала Мухаммеду поесть – немного хлеба и фиников.

– Будь осторожен, сынок, – напутствовала она его, – стало тепло, и змеи уже выползли из своих нор. Да смотри еду не потеряй.

Вместе с другими мальчиками Мухаммед вышел из деревни, и они направились к незасеянным полям, где пасли скот. Еще издалека пастух увидел ребят и поприветствовал их. Мальчики уселись кто на овечьи шкуры, кто на абаи и приготовились к трапезе.

А ну-ка, – обратился пастух к ребятам, – выкладывайте, что принесли с собой.

Ребята с удовольствием запивали еду парным овечьим молоком.

– Здесь поблизости охотится бек, – заметил пастух. – Он велел мне не подпускать вас близко к засеянным полям. А то недоглядите и овцы попортят посевы. Потом вам же придется платить за потраву.

Один из мальчиков робко возразил, что почти все поля здесь принадлежат крестьянам, а не беку. Но пастух лишь пожал плечами:

– Так приказал бек.

Овцы между тем отходили все дальше, приближаясь к бобовому полю. Пастух велел Мухаммеду отогнать их, но овцы уже успели выщипать всю траву в близлежащих местах и теперь устремились к посевам.

– Как только бек отъедет подальше, я заиграю на свирели, а Омар споет, – сказал пастух.

Но тут появился бек со своими людьми. Они травили лисицу и двигались прямо к стаду. Лисица долго кружила, пока не забилась в овечье стадо. Теперь от собак ее отделяли каких-нибудь сто метров, и мальчики закричали, подгоняя собак:

– Ну быстрее, быстрее!

Лисицу могли спасти сейчас лишь быстрые ноги и хвост, помогавший ей в беге. Трое мужчин верхом и три гончие против одного выбившегося из сил зверька! Мухаммеду и пастуху очень хотелось, чтобы лисица убежала. И в тот момент, когда пастух уже крикнул: «Попалась, попалась!» – лисица добежала до поля и вмиг скрылась в густой пшенице.

Пастух потирал руки от удовольствия и благодарил аллаха:

– Ну и хитрая же лисица! Нырнула в отару, потом скрылась в поле – ищи-свищи. Теперь мне не придется выделывать ее шкуру.

Охотники возвращались с пустыми руками, но вдруг увидели зайца. Собаки сорвались с места и моментально настигли, зверька.

Заяц весь дрожал. Собака дважды ударила его лапой, и он больше не шевельнулся. Подбежал пастух с ребятами. Но бек решил блеснуть перед крестьянами своей щедростью и отдал зайца пастуху. Тот было обрадовался, но тут же с грустью подумал, что перед беком он так же бессилен, как и заяц.

Выдался чудесный весенний день, вокруг все благоухало. Настроение у ребят было тоже весеннее, и они попросили пастуха сыграть на свирели. Полились нежные, печальные звуки. Подошел пастух, который поблизости пас коров, и спросил:

– Удачно поохотился наш бек?

– Видишь этого зайца? Он как молоденькая козочка. Возьми его себе. Вчера я тоже подстрелил зайца, а жена не любит зайчатину, говорит, слишком жирная.

Пастух поблагодарил и спрятал зайца в сумку.

– Так и не отведали мы твоего мяса, – с сожалением сказал пастух, который пас овец, и добавил: – Передай жене Аюш, что это я подарил зайца для детей. Смотри-ка! Твои коровы бегут в деревню.

– Их замучили мухи и жара. Вот они и бегут в деревню, там тень, а вечером, когда станет прохладно, вернутся сюда.

Близилось время дойки, и пастух стал созывать овец.

Вскоре оба пастуха и мальчики направились в деревню. Мухаммед разулся, но ногам было больно, и он все время подпрыгивал, наступая на сухие комья земли. Вдруг под ногами зашевелилось что-то мягкое и скользкое.

– Змея, змея! – испуганно крикнул Халед, метнувшись в сторону.

Пастух кинулся к змее и, как только она приподняла голову, изо всех сил ударил ее палкой.

– Благодари бога, Мухаммед, что она тебя не ужалила, а то пришлось бы тебя прямо здесь и хоронить.

Мальчики еще долго приходили в себя от испуга, особенно Мухаммед.

– Спаси и сохрани, аллах, – бормотал Халед, – а длиннющая-то какая!

Змея в самом деле была огромная, ее, длина превышала рост пастуха. По дороге пастух рассказал, как подшутил однажды над старостой. Как-то он, убив змею и закопав ее в землю, хвост оставил снаружи. Староста, как только увидел, тут же упал без памяти. Его отливали водой. А когда узнал, что это был всего лишь розыгрыш, то чуть не убил пастуха.

Мать испугалась, увидев Мухаммеда, до того он был бледен.

– Устал ты, что ли, или беда стряслась?

Омар, соседский мальчик, рассказал ей о змее.

– Аллах велик! Спаси нас, аллах! – взволнованно бормотала женщина.

После дойки овец ягнят пустили к маткам. Забавно было смотреть, как крохотные ягнята, блея еще неокрепшими, дрожащими голосами, быстро, как зайцы, мчались к своим матерям.

Мальчишки разошлись по домам, и Омар подробно рассказал матери обо всем, что видел: об охоте бека, о змее, едва не погубившей Мухаммеда. Ум-Омар поспешила к соседке с поздравлениями – беда миновала ее дом, – а своему сыну, Омару, наказала ни в коем случае теперь не разуваться на пастбище. В благодарность за спасение сына мать Мухаммеда угостила пастуха, убившего змею, молоком и финиками.

Близился вечер, и пастухи снова погнали стада на пастбище. Один из них, тот, что пас коров, шел погруженный в воспоминания. Перед ним, словно в кинохронике, кадр за кадром, проплывали картины всей его жизни, одна печальнее другой. Тяжелое детство, безрадостная юность, каторжный труд. Женитьба на сироте Аюш, которая, будто солнечный луч, озарила его невеселую жизнь. Но ей было только двадцать, а ему уже за сорок, когда братья насильно выдали ее за него замуж. Вот уже десять лет живут они с Аюш, растят шестерых детей, а двадцать – ходит он в пастухах.

Солнце клонилось к западу и постепенно из красного становилось желтым, бросая последние лучи на поля и дома. Оно играло на окнах в доме бека, и казалось, будто там, внутри, полыхает пожар. По деревне сновали женщины. Босые, они несли на головах кувшины с водой. Если же у какой-нибудь из них возникала необходимость пройти мимо дома бека, то она непременно надевала лучшее платье.

Сторож вынес из дома бека стулья и поставил их на возвышении, затем – мангал, чтобы сварить господину кофе. К дому бека вереницей потянулись крестьяне, и каждый со своими нуждами и заботами. Но беку, как всегда, было не до них, он решил показать, какой он меткий стрелок. Под одобрительные возгласы собравшихся бек сначала с шестидесяти, затем со ста и, наконец, с трехсот шагов попал в цель из своей французской винтовки. Он так увлекся стрельбой, что застрелил петуха, бегавшего довольно далеко, и барана.

В это время пастухи уже гнали скот с пастбищ в деревню. А бек все продолжал забавляться иностранной винтовкой и хвастаться:

– Нет цели, в которую бы я не попал!

Потом он взял уже другую, с длинным стволом, винтовку и срезал пулей собаку, сопровождавшую стадо коров.

– До чего же вы метко стреляете, господин! – говорил управляющий.

Пастух был вне себя от горя, что убили его лучшую собаку, и остановился, опираясь на палку. Бек стал целиться в палку, но промахнулся и в ярости выстрелил снова. Кровь брызнула из головы пастуха, и тот замертво рухнул на землю.

Бек вскочил как ошпаренный и визгливо заорал:

– Он притворяется, я не стрелял в него!

Крестьяне, староста и управляющий побежали к пастуху. Вскоре, запыхавшись, вернулся староста и доложил:

– Он мертв, мой господин, аллах завершил его жизнь!

– Замолчи! Ни слова больше об этом! Иди заниматься своими делами!

Бек позвал в дом шейха и управляющего, велел похоронить пастуха, а жене его дать четыре мешка пшеницы и двести лир.

– Да поможет аллах его жене! Такова, правоверные, судьба пастуха. Нет бога, кроме аллаха, а аллах велик. Не беспокойтесь, господин, все будет в порядке, – успокаивал бека шейх.

Табор снялся с места, и Нофа, забежав на несколько минут к убитой горем Аюш, с болью в сердце воскликнула:

– Клянусь, никогда больше не буду танцевать в этой деревне! Пусть аллах с миром примет душу твоего мужа и заклеймит ненавистного бека.

А бек в этот час подъезжал к начальнику станции, но застал там только его жену. Женщина пригласила его войти и сразу заметила – бек не в духе. Между прочим, будто о каком-нибудь пустячке, он рассказал, что нечаянно застрелил пастуха. Заночевать у начальника станции бек отказался, сославшись на то, что торопится на прием к французскому советнику.

– Я понимаю, – сказала женщина. – Ты надеешься встретить там жену начальника станции Хама.

– Возможно. Впрочем, я очень устал от охоты на зайцев.

– Может быть, на цыганок?

– Я не намерен шутить. Лучше приготовь мне чашку кофе, и я поеду.

– Неужели из-за какого-то пастуха ты стал так суров со мною? Выпей вина, и все пройдет.

– Нет, только кофе. Этот нелепый случай расстроил все мои планы. Мне так хотелось провести вечер с Нофой и с тобой.

Выпив кофе, бек на прощание поцеловал ее, пообещав в ближайшее дни опять приехать.

Шейх Абдеррахман прочел вечернюю молитву в доме погибшего пастуха. К вдове пришли соседки и вместе с ней оплакивали убитого. Но Аюш была безутешна, и дети испуганно жались к матери.

Шейх все не мог решить, обмывать ли покойника[8]8
  По исламской традиции человека, погибшего насильственной смертью, перед погребением не обмывают.


[Закрыть], но староста требовал соблюдения всех обрядов. Пусть люди считают, что пастух умер своей смертью, по воле аллаха. Обмывал его сам шейх.

Один из крестьян, копавших могилу, Юсеф, сказал:

– Мы роем могилу не только пастуху, но и самим себе, своему человеческому достоинству. Бек спокойно застрелил бы любого из нас, а потом как ни в чем не бывало пошел бы к своим любовницам.

Когда могилу вырыли, пастуха положили на снятую с петель дверь и понесли на кладбище.

Впереди шел шейх Абдеррахман. Селение оглашали протяжные возгласы:

– Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед его пророк!

Женщины старались помочь несчастной Аюш и взяли на некоторое время ее детей к себе.

Похоронили пастуха уже перед вечерней молитвой, при свете фонарей, и после похорон все собрались на площади. Сердца крестьян пылали гневом и ненавистью.

– Когда же наступит конец произволу? Сколько еще будет терзать нас этот бек?!

– А что мы можем сделать?

– Нет дерева, равного аллаху по высоте, нет человека, равного ему по силе. Каждому злодею придет конец!

Тот, кто завел этот разговор, испуганно произнес:

– Говорите тише, чтобы староста и управляющий не услыхали. Когда-нибудь кончится этот гнет. Но когда – никому не известно. А может, и не наступит этот день. Только, сердцем чую я: вслед за пастухом и наш черед.

Взошла луна, рассекая тьму, залила призрачным светом поле и деревню. Управляющий с шейхом отправились в дом к Занубие и, едва переступив порог, попросили чаю.

Занубия пошла на кухню, размышляя вслух:

– Жаль беднягу. И жену жаль, совсем еще молодая, а уже осталась с кучей детишек на руках.

Занубия вернулась в комнату и сказала:

– Чай кончился, пойдите принесите.

Управляющий недовольно вскочил с места:

– Брат он тебе, что ты так убиваешься? Нам всем его жаль, но на все воля аллаха.

А шейх добавил:

– Что случилось, то случилось, а его уже не вернешь.

– Сказала же я, нет чая.

Управляющий был до такой степени взбешен, что стал всячески поносить Занубию, и вместе с шейхом они пошли к беку. Занубия проводила их взглядом, полным ненависти:

– Да падет на головы ваши проклятье аллаха!

На следующий день шейх проводил вдову на кладбище, укутавшись в черные одежды. Аюш несла на руках больную дочь, на плече у нее сидел сынишка, а следом шел ее брат, приехавший на похороны. Солнце уже было высоко, когда они дошли до кладбища. Шейх читал фатиху[9]9
  Фатиха – первая сура Корана.


[Закрыть], а брат Аюш молился. Вдова выплакала все слезы, и сейчас глаза ее были сухи.

– Аллах не пошлет горя большего, чем суждено испытать нам. Терпи, – говорил шейх. – Ради детей терпи.

Аюш, ко всему безучастная, постояла у могилы и побрела домой. Шла и все оглядывалась, ей чудилось, будто муж зовет ее.

– Что же нам теперь делать? – спрашивал шейха брат вдовы.

Но шейх говорил, что нужно мужественно сносить все тяготы и уповать на милость аллаха.

– Но, господин, – возразил брат Аюш, – ведь произошло убийство!

– На все воля аллаха. Бек богат, а погибший был беден. Чем мы можем помочь твоей сестре! Бек не поскупился, дал ей зерна и денег. Молитесь аллаху, взывайте к нему. Он не оставит нас милостью своею. Я еще похлопочу перед беком за вдову, чтобы в начале года он ей еще помог. А ты посоветуй сестре не распускать язык. Так-то оно лучше будет.

Брат Аюш поблагодарил шейха и проводил его до площади.

К Аюш одна за другой приходили женщины, и каждая что-нибудь несла.

Через три дня жизнь в деревне пошла своим чередом.

Управляющий доложил беку, что все обошлось. Приезжала полиция, но так и уехала ни с чем: Аюш жаловаться не стала.

– Правда, начальник полиции все допытывал меня и выспрашивал, с какого выстрела был убит пастух. Я выкручивался как мог. Сказал, что господин охотился, шальная пуля… Ну и, конечно, все в таком духе.

– Через неделю я поеду в деревню, – сказал бек. – С пастухом все обойдется. Главное, вовремя собрать бобы и чечевицу, чтобы не переспели. Организуй все как следует. А как Нофа? Я слышал, табор покинул деревню?

– Да, в тот же день. Перед уходом Нофа заглянула к вдове пастуха.

– Посоветуй ей, если увидишь, чтобы шла в другую деревню, пока не окончится траур. Скажи, что дней через пять я буду в своей восточной деревне.

– Они уже там.

– А что у Софии?

– Не знаю только, откуда у нее силы берутся, господин, я лоб об нее расшиб, чуть ли не каждый день заходил.

– Подумаешь! Ни одна не устоит перед Рашад-беком! Рано или поздно, но она будет моей. А станет упрямиться, муж ее не задержится на этом свете и дети тоже. Да и ее могу вслед за ними отправить. Пусть хорошенько об этом подумает.

– Воля ваша, господин. Я буду стараться изо всех сил. Может, все обойдется.

– Никуда ей от меня не деться, а я не спешу. Она как тучка – куда б ни летела, а дождем прольется на мою землю.

Вернувшись в деревню, управляющий собрал крестьян. Никто больше словом не обмолвился о пастухе. Разговор шел о предстоящей уборке урожая.

– Давайте разделимся на три группы, – предложил Ибрагим. – Кто посильней – пойдет на западные поля.

Абу-Омар запротестовал, сказав, что лучше всего нанять бедуинов.

– Бедуины – лентяи, они больше растеряют, чем соберут, – возразил Юсеф.

Тут в разговор вмешался староста:

– Пусть Ибрагим пойдет по соседним деревням и договорится со старостами, может, людей, нам дадут в помощь.

– Но ведь им надо платить, – сказал Ибрагим.

– Урожай в этом году небольшой, так что много платить не придется, – ответил староста. – Этим займутся бек и хаджи-хан. Они никого не обидят.

– Но вправе ли я нанимать от их имени работников? К тому же необходимо дать им задаток, иначе никто не пойдет.

Староста покачал головой:

– Ну, выдадим каждому заработок одного дня, тридцать лир, он одинаков и для мужчин и для женщин. Только подростков не нанимай: едят они наравне со взрослыми, а работают вполсилы… И вообще, будь потверже. Таких уважают.

– А как вывозить урожай? – не унимался Ибрагим.

Тут подал голос крестьянин, сладко спавший на протяжении всего разговора:

– Французы будут возить зерно на станцию.

Раздался резкий взрыв хохота.

– Мы только еще о жнецах толкуем, а ты уже собрался звать на помощь французов, чтобы зерно вывозили, – заметил кто-то из крестьян.

Когда разговор подошел к концу, староста обратился к Ибрагиму и Хусейну:

– В городе зайдете к хаджи-хану, он даст вам денег для найма работников, и отправляйтесь по деревням.

– Тридцать лир – мало, – недовольно возразил Ибрагим. – За взрослого жнеца надо дать старосте лиру и пол-лиры за подростка. Так что давайте договоримся заранее, чтобы вы потом меня не ругали.

Староста вскочил и в бешенстве заорал:

– А если в деревне окажется двести жнецов, выходит, старосте надо выложить двести лир?!

– Видите, как получается! В прошлом году я не знал, куда от стыда глаза девать: наобещал людям, а хаджи денег не дал.

Староста стоял на своем:

– Ничего, ничего, пойдете с Хусейном, поторгуетесь, и чтобы через неделю люди были. Урожай не ждет. С самого утра и отправляйтесь. Все ясно?

– А кормить как будем?

– Что-то много у тебя вопросов, Ибрагим! А ты как считаешь, Абу-Омар?

– Как скажешь, так и будет. Кормить будем, как везде.

– А везде кормят так: утром – лепешка, в полдень – лук, хлеб, йогурт, на обед – вареная пшеница и хлеб, на ужин – чечевичный суп, а на следующий день чечевицу заменим на бургуль[10]10
  Бургуль – дробленая пшеница.


[Закрыть]. Это когда будем собирать бобы, когда же ячмень – к лепешке добавим в завтрак луку, а перейдем на пшеницу – прибавим в ужин три финика. Помните, на каждый феддан[11]11
  Феддан – мера земельной площади, равная 5713 м².


[Закрыть] необходимо двадцать жнецов, а у нас сорок федданов. Сколько всего нужно жнецов? – спросил староста.

Шейх долго жевал губами, потом с важностью в голосе произнес:

– Аллаху известно. Пусть Ибрагим посчитает.

Вошел управляющий и, обведя всех суровым взглядом, сел. Староста подал ему кофе и сказал:

– Завтра Ибрагим с Хусейном отправляются за жнецами в западные деревни. Да поможет им аллах! – И, не дав уставшим крестьянам отдохнуть в тепле, добавил: – Пора скот выгонять, подымайтесь!

Еще впотьмах, задолго до рассвета, Ибрагим – на лошади, Хусейн – на муле отправились в путь, захватив немного хлеба и несколько фиников. Вначале оба молчали. В предутренней тишине едва слышался стук копыт по мягкой земле. Хусейн первый нарушил молчание:

– Как ты думаешь, доберемся мы к вечеру до города?

– С помощью аллаха! В Хаме перекусим, лошадь и мула покормим.

– В какую деревню поедем сначала?

– Как получится. Приедем в город – посмотрим.

– Однако становится прохладно.

– Завернись в абаю, а то простудишься, особенно ноги береги, а голову замотай хорошенько платком.

Они завели разговор об убитом пастухе.

– Ну и злодей; этот бек, – проговорил Хусейн, – аллаха не боится.

– Что поделаешь! Бедняки должны помалкивать. Тем более что мы не защищаем друг друга, боимся. Конечно, настанет день, и бек за все злодеяния заплатит. – Ибрагим, немного помолчав, снова заговорил: – Я рад, что мы едем вместе. Ты мне все равно что брат, да и жена твоя родней мне приходится. Все у нас общее – и горе, и радость.

– Это ты верно говоришь. Но ты скажи мне, как дальше жить будем. Как избавиться от нужды? Ничего-то мы не знаем. В собственной жизни и то разобраться не можем.

– После того как бек убил пастуха, я все чаще и чаще склоняюсь к тому, что надо уходить из деревни. Может, убить бека и скрыться? Но куда? Вся провинция Хама принадлежит его роду. Знаешь, как в пословице говорится: от капель спасешься – в поток попадешь. Сейчас я тебе кое-что расскажу. У нас в деревне скрываются от властей двое. Один – Абду Ассермини из провинции Идлиб. Ты видел его, он работал в прошлом году на полях. Я даже от жены скрыл его печальную историю. Но тебе можно довериться.

Хусейн гордо вскинул голову:

– Ты прав, брат, пусть хоть на куски режут, слова от меня не дождутся…

Ибрагим неторопливо продолжал:

– Абду Ассермини собрался жениться на своей дальней родственнице, настоящей красавице. Обо всем договорился, уплатил калым и пошел к шейху регистрировать брак. Бек, узнав об этом, страшно обозлился. А тут еще завистники жениха нашептали ему, что есть у невесты родственники поближе и по-достойнее. Кончилось тем, что через некоторое время после свадьбы дружки бека внезапно ворвались в дом к Абду, схватили новобрачную и за волосы поволокли к беку. Та стала громко звать на помощь. На крик жены прибежал Абду, рассек голову управляющему и хотел расправиться с остальными. Но те, видя такое дело, едва ноги унесли.

– До чего же смелый! – воскликнул Хусейн.

– После этого, – продолжал Ибрагим, – Абду взял жену и ускакал с ней к бедуинам, а потом перебрался к нам, но уже пешком – лошадь вынужден был продать. Ночами шли, а днем отсиживались в пшенице. Сейчас они прячутся в брошенном доме. Когда мы приведем жнецов, они будут вместе с ними работать. Получат немного деньжат и подкормятся.

– А кто прячется у твоего брата? – решился спросить Хусейн.

– Один крестьянин, Наасан. Они вместе с братом спекулируют табаком. Подешевле закупают его на побережье и везут в глубь страны. Брат познакомился с ним в Алеппо. Раньше Наасан жил в деревне недалеко от Алеппо. Не знаю только, на чьей земле. Да это и неважно. Жил, как и все бедняки. В конце года не смог уплатить долги, а отсрочку хаджи не дал. Так рассказывал Наасан. Если врет, значит, и я вру. Ну вот, продал он кур всех до одной, в общем, все, даже одеяло, детей нечем было укрыть. Но для уплаты долгов и этого не хватило. Тогда хаджи посоветовал беку отнять у Наасана жену, выдать ее за другого, а получив калым, с долгами рассчитаться. Как ни противился этому Наасан, ничего не вышло, и пришлось ему бежать к бедуинам. Но далеко уйти не удалось – его поймали. В драке он ранил бека и скрылся. Теперь полиция его разыскивает. Вот уже неделю Наасан прячется в нашей деревне без паспорта, под чужим именем.

За разговорами путники не заметили, как достигли холма Ассафа. Близился рассвет, подул прохладный ветер.

– Наши ноги еще не устали, так что к утру доберемся до города и там позавтракаем, – проговорил Хусейн и ободряюще похлопал своего мула. – Мне кажется, – помолчав, сказал он, – Наасану нужно еще раз поменять имя.

– Да он уже сделал это, теперь его зовут Касм Маррауи. Мой отец когда-то менял имя дважды, никто так и не узнал, как его на самом деле зовут. Одному тебе известно, что мое настоящее имя – Ибрагим аль-Гариби.

– А может, у тебя есть еще имена, и вдруг окажется, что ты мой родной брат.

– Пусть лучше, пока тут хозяйничают французы и беки, у меня останется мое теперешнее имя.

Хусейн приподнялся в седле и указал рукой вперед:

– Смотри, мы уже проехали деревню Джибрин, и видны городские огни. Мне кажется, настало время подкрепиться. Что будем есть на завтрак? Надеюсь, ты угощаешь сегодня?

– Я закажу пирог и сладости, когда приедем в город, а хлеб и финики, которыми снабдили нас жены, съедим по дороге.

– Прекрасное утро, хоть и свежо. Смотри, какой пар идет изо рта…

Вот и окраина города. В этот ранний час сюда со всех сторон стекался народ. Кто-то вез на муле двух баранчиков. То ли на продажу, то ли в подарок своему беку или хаджи. «Но куда эти ненасытные девают все подношения? – недоумевал Ибрагим. – Сколько баранов, а уж сыра, зерна, масла – и того больше». Ибрагим поделился своими соображениями на этот счет с Хусейном.

– Не беспокойся! Бек знает, куда девать подношения. А ты думаешь, зачем тут французы и вообще нужные люди? Не из своего же кармана бек их одаривает!

По городу ехали молча, с интересом рассматривая витрины и прохожих. Один гнал овец, другой вел осла, груженного шерстью и сыром. Чем ближе подъезжали они к центру, тем многолюднее становилось на улицах города.

– Думаю податься в провинцию Хомс, – сказал Хусейн, – может, завернем по дороге в деревню Аль-Кабу, разведаем обстановку?

– Считаешь, там нет бека? Есть! И такой же изверг, как наш. Даже хуже еще. Слышал, что рассказывал о нем сын Диргама, он еще приходил к нам в начале весны?

– Нет, не слышал. Устал я тогда и уснул.

– Он такое рассказывал, что слушать страшно!

Когда они подъехали к центру города, было уже совсем светло и фонари на улицах погасли. Привязав мула и лошадь и задав им корма, Хусейн с Ибрагимом зашли в кафе перекусить. Затем, купив в лавке пирог и сладости, отправились к хаджи, получили от него восемьсот лир для найма жнецов и снова двинулись в путь.

Солнце поднималось все выше и выше. Далеко позади остались селения Аррабия и Ум-Альтуюр.

– Смотри, Хусейн, источник! Давай отдохнем немного, и дальше в путь. А скотина наша травку пока пощиплет. Полдороги уже проехали, до захода солнца будем на месте.

Но только они расположились, как вдруг появились охотничьи собаки. Они травили лисицу. Хусейн вскочил как ужаленный:

– Это наш бек, клянусь аллахом! Надо быстрее уходить! Скорее! От греха подальше! Полдня едем, все думаем, как бы от него убраться, а он уж тут как тут.

– Может, он на машине приехал или менял лошадей по дороге? Ты же знаешь, у него в каждой деревне дом, староста, управляющий, шейх и непременно собаки.

– Скорее! – метался Хусейн, быстро собирая вещи. – От этого бека нигде не скроешься.

– Да-а-а! – протянул Ибрагим. – И не только в Сирии. Бек и в Палестину ездил. Брат моей жены рассказывал. Ехали они как-то поездом в Триполи, а потом грузовиком, шофер был из Марокко. Звали его Мухаммед Хавари. По дороге брат с ним разговорился, тот ему и поведал, что и в Марокко есть свои беки, хаджи, старосты, сторожа, французы. Брат рассказал шоферу, зачем они едут, а когда приехали в Бейрут, тот отказался от платы за проезд. «Вы такие же бедняки, как мы, – сказал шофер. – Так же страдаете. Управляющему мы кланяемся как эмиру».

– А мы кланяемся только аллаху! – крикнул Хусейн.

– Бек торгует рабами, как скотиной. Но в стране заправляет не он, а французы. Эмир то и дело славит их и просит аллаха навсегда оставить оккупантов в Марокко.

– Как же может араб просить об этом аллаха?

– А вот так, – произнес Ибрагим. – Мухаммед рассказывал, что беки заодно с помещиками. Марокко – страна богатая, но французы забирают все, что можно вывезти, и крестьяне там еще беднее наших. Бек славит эмира, эмир в свою очередь – бека, и оба стараются сделать так, чтобы не было никаких перемен.

– Везде беки, даже на священной земле Абу-Зейда аль-Хиляли[12]12
  Герой средневекового арабского народного романа, известный своими плутовскими проделками.


[Закрыть], в далеком Марокко.

– Они добирались два дня, – продолжал Ибрагим, – до города Сур, там работали грузчиками. Им снова повезло: дальше, до города Яффа, они ехали на военном английском грузовике. Вел его шофер-египтянин. По дороге разговорились, и шофер, слушая печальную исповедь, лишь качал головой: словно это был рассказ о его родной деревне. Их паша – тот же бек. Только место занимает повыше. А эмир в Сирии – это все равно что султан Абдул-Хамид[13]13
  Турецкий султан в 1876–1909 гг.


[Закрыть] в Египте, могучий султан суши и двух морей, защитник двух священных мест. Каждому, кто ему угодил, он дает по крайней мере чин паши. А уж те назначают беков, обычно это их сыновья. Паши же в большинстве своем турки – арабы ими не бывают.

– Пусть аллах не пощадит души этого султана Абдул-Хамида! – воскликнул Хусейн. – Он только и знает, что подлаживаться то к англичанам, то к французам.

– Ну что за жизнь! Мир полон зла! У паши много деревень, предостаточно хорошей, жирной земли. А крестьянам-арабам даже грамоте не позволено учиться. До паши далеко, а до старосты близко, к тому же к нам приставлен еще и управляющий. Все эти надсмотрщики что хотят, то и делают с крестьянами.

– Видно, на погибель нашу сотворил аллах господ!

– Брат рассказывал, что после Сура они поехали в Иерусалим, но работы там не нашли и решили возвратиться. Шофером оказался на этот раз иракец. Грустно было слушать его. Иракским крестьянам живется так же тяжело, как и сирийским… Уже проехали Салиб, – проговорил Ибрагим. – В этих местах мы не раз нанимали жнецов. Покупали здесь масло, табак! Тут, кстати, скрываются крестьяне, бежавшие от притеснений беков и французов. А нищета какая! Вождь здешнего племени еще хуже бека. Я его знаю. Бедность заставляет несчастных людей дарить или продавать дочерей вождям племен.

– Подумай, что ты говоришь! Ведь эти вожди истинно верующие, ученые люди. Они вправе принять девочку в счет уплаты долга. Иначе будет грех… – возразил Ибрагиму Хусейн.

Солнце клонилось к закату. На горизонте появилась первая деревня западного района провинции Хама. Придя туда, друзья сразу отправились к старосте Салеху, которого в деревне все уважали за доброту и вежливость в обхождении. Его дом – единственное место, где можно было посидеть. Крыша дома держалась не на столбах, а на стволах деревьев, которые будто специально вырастили по углам дома. В центре – яма для костра. На невысоком столбе около ямы висит фонарь. Жена старосты вынесла гостям подушки для сидения и пошла резать курицу, а тем временем подоспел сам хозяин. Он был одет в галябию[14]14
  Мужское или женское одеяние в виде длинной рубахи или халата.


[Закрыть] и старый пиджак. Жена, в пестром платке, платье и шароварах, возилась у костра, старательно раздувая огонь, и глаза ее слезились от дыма.

После обмена приветствиями староста, внимательно изучая приезжих, сказал:

– Я знаю, что вы прибыли нанимать жнецов, но о делах поговорим после ужина.

– Верно. Да продлит аллах твои дни! Жаль, что нет времени погостить в твоем доме. Но дело не ждет.

– Сейчас я велю сыну позвать ко мне всех хозяев, в первую очередь Абу-Хасана и Абу-Аббаса.

– Да, я слышал, что это достойные люди, – произнес Ибрагим.

– Они поужинают с нами, а там и остальные соберутся. Выпьем по рюмочке арака?

Ибрагим и Хусейн отказались. Хусейн сказал:

– Клянусь аллахом, я не пью. Как-то заночевал в деревне Мхараи в доме Абу-Джоржа. Был сильный дождь. Выпил я с хозяином рюмочку виноградного арака, ну и уснул сразу, а ночью чувствую – задыхаюсь, вот-вот концы отдам. С того злополучного дня не беру в рот ни капли.

– Ну что же, воля твоя. Только знай, кто не пьет инжировый арак, тот никогда не познает истинного блаженства, – возразил староста Хусейну.