355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мишель Ловрик » Книга из человеческой кожи » Текст книги (страница 23)
Книга из человеческой кожи
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:49

Текст книги "Книга из человеческой кожи"


Автор книги: Мишель Ловрик



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

Сестра Лорета

После того как сестра София покинула этот печальный и унылый мир, все награждали Меня ненавидящими взглядами.

Сестра Арабелла и сестра Нарцисса, которых допрашивала сама prioraна предмет нашего местонахождения, поклялись, что мы молились вместе в то время, когда сестра София, должно быть, захлебнулась в ванне. Это была правда. Мы действительно молились всю ночь. И ни разу не прервали свои молитвы.

Смеха больше не было слышно. Я видела лишь исполненные печали или искаженные страхом лица. Мои сестры несправедливо избрали Меня жертвой боли, которую испытывали из-за утраты своей любимицы, сестры Софии. На тарелке в трапезной Мне подавали экскременты. Войдя однажды вечером к себе в келью, Я обнаружила, что она вся залита дурно пахнущей жидкостью, а Мои синие очки безжалостно раздавлены на мелкие осколки. Вместо того чтобы отыскать виновниц, мать настоятельница стала упрекать Меня в небрежности, поскольку теперь монастырю придется оплатить для Меня новую пару.

Тем временем язычники Перу вновь заваривали кашу больших беспорядков. Новые восстания грозили Святой Матери Церкви со всех сторон. Монахини укрылись за стенами Святой Каталины, где иногда искали прибежища даже женщины с детьми из города.

Господь посылает несчастья истинно верующим, дабы могли они ощутить всю глубину Его любви, изыскивая новые способы исполнить Его волю. Как раз в это самое время Он явил Мне новый знак своего расположения. Знак, который Он послал, был безошибочным: еретичка. Перспектива начать священную войну против этого врага вдохнула в Меня новые силы.

Выяснилось, что монастырь Святой Каталины должен был оказать милосердие и принять девушку из Венеции! Отец этой венецианской девчонки, купец, уже запятнал белый город Аре-кипу своим внебрачным семенем. Все эти долгие годы его любовница, Беатриса Виллафуэрте, и ее незаконнорожденный ребенок имели наглость каждое воскресенье посещать монастырскую церковь вместе с остальными добрыми христианами. А теперь покойный Фернандо Фазан посылал нам очередное гнилое порождение своих чресел. Предполагалось, что его Дочь окажется целомудренной девственницей с непорочной кровью, но разве могут венецианцы быть крепкими в вере?

Уж в таких-то вещах, по Божьей воле, Я отлично разбиралась.

Среди венецианцев встречаются и такие, кто по девять лет не бывал на исповеди. Их церкви превратились в прибежища для воров. Так что Наполеон по праву разрушил их. Ханжество не позволяет венецианцам построить храм Божий. Содом и Гоморра по сравнению с Венецией были благодетельными го родами. Это подтверждается тем, что венецианцы предпочитают жить на клочках земли, окруженных водой, пренебрегая несокрушимым монолитом нашей Святейшей Матери Церкви.

Когда Я высказала свои соображения на Совете, поднялся такой шум, что постороннему наблюдателю могло показаться, будто сестры кромсают друг дружку на куски острыми краями своих Библий. Но наибольшее возмущение вызвало Мое предложение возвести новую стену, которая отгородила бы участок, в котором будет жить венецианская девчонка, от остальной части монастыря, где монахини Арекипы могли бы прогуливаться невозбранно, не боясь заразиться скверной.

Мне пришлось возвысить свой голос, дабы заглушить их выкрики:

– Всем известно, что для отпущения грехов венецианским церковникам доброй сотне исповедников понадобился бы целый год! Их церкви превратились в бальные залы и бордели! В монастырях Венеции процветает чувственная распущенность. Разве не знаете вы историю abate [110]110
  Аббат, настоятель монастыря (исп.).


[Закрыть]
Галогето, который вручил каждой монахине в своем монастыре дубликат ключей?

Кто-то прошипел мне в лицо:

– Сестра Лорета, никто не желает ни слышать вашего голоса, ни видеть вас.

– Особенно видеть, – злобно добавил кто-то еще.

Вот так волки убедили агнцев впустить венецианскую волчицу в Дом Божий. Оказалось, что брат этой волчицы уже направляется в Перу: он был настолько самоуверен, что с самого начала не сомневался в положительном ответе. Со дня на день в монастыре Святой Каталины ожидали его прибытия.

Разумеется, prioraМоника весьма гордилась тем, что ей удалось залучить к нам итальянскую монахиню, да еще из самой Венеции. Вместо того чтобы думать о своем Женихе Небесном, prioraзабивала свою голову постановкой ничтожных драматических спектаклей и организацией маленьких эксклюзивных салонов в ее покоях для самых легковесных и легкомысленных монахинь, где музыка Россини звучала до тех пор, пока они не впадали в чувственный транс. Естественно, Меня никогда не приглашали на подобные сборища, хотя Я непременно бы заклеймила позором бесстыдную bacchanalia,случись мне присутствовать на ней.

Я истязала свою плоть за них, поскольку Божий замысел в том и состоял, чтобы Я страдала за всех и каждого. Только сестра Нарцисса и сестра Арабелла присоединились ко Мне в Моем покаянии. Но обе не слишком усердствовали в самобичевании, за что Я неоднократно упрекала их, быть может, чрезмерно.

Мингуилло Фазан

В Вальпараисо я с особенным удовольствием вновь посетил свои излюбленные притоны, потому что ностальгические воспоминания разожгли во мне прежние неугасимые аппетиты. Мой новый гардероб из переливчатого шелка и атласные жилеты привлекали завистливые взоры, в которых сквозило восхищение. В Венеции было немало тех, кто свысока относился к моей манере одеваться, но в Чили-Перу я всегда оставался законодателем мод. Попутно я совершил несколько сделок с чилийской ляпис-лазурью, поскольку мне пришло в голову изготовить пробки для флаконов со «Слезами святой Розы» из этого камня, когда они вновь появятся на рынке.

Далее я отправился по пенным соленым водам на север, пока скалистый мыс не увлек нас в улыбающийся белый залив Ислея. На пристани я нанял самого незаметного arriero.Его пеоны навьючили осликов моим багажом, усадили меня самого, и целых три дня я трясся в седле, направляясь через горы и долины в Арекипу. Всю дорогу Эль-Мисти важно помахивал нам своей белой снеговой шляпой. В косых солнечных лучах гора вдруг напомнила мне берет старого дожа.

Шляпы и горы, головы и холмы. Здешние перуанцы, мужчины и женщины, предпочитали черные шляпы, в которых они выглядели так, будто носят на головах миниатюрные горы. Мой arrieroсообщил мне, что подобный головной убор и впрямь был данью уважения и поклонения Эль-Мисти. И одними шляпами дело не ограничивалось. Мы ненадолго остановились в усыпальнице, где я увидел мумифицированные головы индейских предков – их черепа с самого детства подвергали особой обработке с помощью веревок и камней, так что лицевые кости у них стали вытянутыми, подобно оливкам, а лбы походили на снежные пики.

– Глупость человеческая границ не имеет, – заметил я своему arriero.

И мысль о глупости навела меня на приятные воспоминания о святой Каталине, героине монастыря, который я намеревался почтить своим визитом. Эта благословенная дама измыслила многочисленные и разнообразные пытки, дабы изуродовать собственное тело, рядом с которыми проделки туземцев с черепами казались детской шалостью.

Слишком поздно я заметил, что arrieroмои слова не понравились. Он резко отвернулся. Я уже слышал, что эти arrieroне отличаются мирным и покорным нравом. Лишиться его услуг в столь отдаленном месте – значит навлечь на себя нешуточные неприятности. Он с упреком заявил:

– Я знал вашего отца, конт Фазан. Я работал на него на рудниках в Кайломе. Он был великим человеком.

– Действительно, – согласился я. – Милый добрый папочка. Как мне его не хватает!

После этого я понял, что arrieroбудет верно служить мне. Он приступил к делу незамедлительно, снабдив меня ворохом полезных сведений о «жене» моего отца, проживающей в Аре-кипе, некоей Беатрисе Виллафуэрте. Эта женщина по-прежнему обитала в доме моего отца, то есть в моемдоме, так как власти удовлетворили ее иск гражданской жены. Из рассказа моего arrieroя заключил, что эта Беатриса была местной красавицей и рьяной католичкой к тому же. Когда отец умер, она заказала по нему роскошную поминальную мессу в монастыре Святой Каталины. И она по-прежнему орошала его могилу обильными слезами.

В Венеции мой отец именовал это создание не иначе как «экономка». Я сделал вид, что мне известно все об этой праведной Беатрисе и что в космополитической Венеции подобным вещам не придают особого значения.

Однако же известие о том, что у нее есть сын, застало меня врасплох, да так, что я едва не задохнулся от неожиданности.

Арекипа встретила меня ослепительной белизной, как сверкающий на солнце бриллиант чистой воды, ограненный в предгорьях Эль-Мисти.

–  Sillar, [111]111
  Тесаный камень; каменный блок (исп.).


[Закрыть]
– пояснил мой arriero, – здесь белый. Как и люди. Здесь больше испанцев, чем где-либо. Белая кожа.

Он растолковал мне, что здешний sillar– это разновидность вулканического туфа, который горы стряхивают с себя во время конвульсивных припадков, изрядно прореживая поголовье населения. Город отстроился практически заново после ужасающего землетрясения в 1784 году, так что сейчас, по словам моего проводника, он стал еще краше, чем прежде.

– Сколько человек погибло, – восторженно затаив дыхание, осведомился я, хотя прекрасно знал ответ, – в 1784 году?

Мы подъезжали к городу со стороны Пуэнте-Реал, где наш отряд остановил солдат и потребовал, чтобы мы представились. Когда я назвался Мингуилло Фазаном, сыном Фернандо Фазана, у него отвисла челюсть. Он поспешно нацарапал что-то на клочке бумаги:

– Это для Intendencia, [112]112
  Комендатура; управление губернатора ( исп.).


[Закрыть]
благородный сэр. Примите мои извинения. – И взмахом руки пригласил нас въехать в город.

Мы поднялись на небольшой холм в самом центре метрополии. И тут я понял, почему мой отец проникся столь сентиментальной привязанностью к этому городу. Арекипа являла собой выбеленную разновидность Венеции, жемчужину, не испорченную неудачами и поражениями. Главная площадь, Плаза-де-Армас, являла собой почти точную копию Сан-Марко» с трех сторон окруженную открытыми каменными галереями и собором, пропорции которого выглядели намного благороднее той постройки, которая притворялась нашей базиликой в Венеции. В середине площади выбрасывал в воздух мощные струи изящный фонтан.

–  Tuturutu. [113]113
  Ту-туру-ту, подражание звуку горна (ucn.).


[Закрыть]
 – Мой arrieroпоказал на бронзовую статую мужчины в пенном центре фонтана.

Вокруг разбили свои лавки рыночные торговцы, шумные и громкоголосые, как в Риалто. Под галереями площади, совсем как на Сан-Марко, дешевые лавчонки поблескивали стеклянными глазами своих товаров.

Церкви отличались бросающейся в глаза экстравагантностью: их фасады сплошь покрывала россыпь языческих символов – змеи, пумы и странные создания в головных уборах из перьев. Впрочем, мне они понравились. В конце концов, каждый венецианец всего лишь чуточку христианин. А я лично – еще меньше остальных. Кроме того, здесь, так же, как и в Венеции, почти не было экипажей. Люди или ходили пешком, или передвигались в паланкинах. Мулы перевозили тяжелые грузы, альпаки, известные своим горячим норовом, – вьюки полегче. Кое-где попадались грохочущие двуколки и повозки.

Мы миновали мертвых собак, выложенных ровными рядами.

– Губернатор приказал умертвить их из-за бешенства, – пояснил мой arriero. – У нас есть вакцина и против черной оспы. Вам следует…

Я небрежно отмахнулся от его советов, прекрасно помня, чем обернулось для отца увлечение новомодными методами вакцинации.

Переночевать я остановился в шумной гостинице на окруженной пальмами Плаза-де-Армас. «Экономке» в доме своего отца я послал записку, уведомлявшую ее о моем прибытии в Арекипу. До сего момента я держал прекрасную Беатрису Виллафуэрте в неведении относительного своего скорого приезда. Я не хотел давать ей слишком много времени. Я написал, что прибуду ближе к вечеру на следующий день и что ожидаю не увидеть в доме ничего, что могло бы показаться нежелательным и оскорбительным для законного сына и наследника конта Фердинандо Фазана. Именно так я и выразился. Мне показалось, что вышло у меня это очень изящно. Я рассчитывал, что всю ночь она будет судорожно паковать свои вещи. Как будто это может ей помочь.

Я не преминул зарегистрировать завещание своего отца, то есть отредактированную мной версию, в городской ратуше и поручил клерку сделать для меня копию. Я благоразумно прихватил с собой перевод на испанский, в котором его первенец Мингуилло провозглашался законным и единственным наследником всех владений Фернандо Фазана в Старом и Новом Свете.

Когда жители зажгли лампы на смоляном масле над дверями своих домов, я отправился обратно в tambo, [114]114
  Отдаленный поселок, район притонов и трущоб (ucn.).


[Закрыть]
где и заключил маленькую выгодную сделку во плоти. Заснул я, сжав кулаки, вполне готовый к предстоящей войне с любовницей моего отца и ее незаконнорожденным выродком.

Утром мне пришлось взять несколько уроков у своей ночной шлюхи. Мой arrieroпохвалялся, что «белый город Арекипа» славен своей limpieza de sangre,чистой европейской кровью. Тем не менее на улицах гордые ряды белых горожан изрядно разбавляли индейцы всех цветов и оттенков кожи. Более половины жителей, прошествовавших под моими окнами, могли быть богатыми венецианцами или жителями Мадрида, если судить по их светлой коже. Здесь были чистокровные испанцы, родившиеся в самой Испании. Но были здесь и те, чей цвет лица отливал безупречной белизной, но в чьей крови присутствовала капелька Нового Света – эти люди, родившиеся уже здесь от родителей-испанцев, как я узнал, именовались criollas. [115]115
  Креол: рожденный в Америке (ucn.).


[Закрыть]
Далее шли желтовато-коричневые mestizos? [116]116
  Метис, полукровка (ucn.).


[Закрыть]
потомки испанских отцов, развлекавшихся с местными женщинами. Но самыми привлекательными выглядели чистокровные индейцы, восхитительно изваянные из богатой терракоты. Ну, и оставались рабы всевозможных оттенков, начиная с mulatas [117]117
  Мулат, мулатка (исп.).


[Закрыть]
и moriscas [118]118
  Мориск, крещеный мавр (потомок мулатки и европейца и наоборот) (исп.).


[Закрыть]
с их кожей цвета кофе с молоком, считавших своими отцами белых, до sambas,потомков браков индейцев и выходцев из Африки, и заканчивая черными как смоль неграми и негритянками.

– Кто это? – допытывался я у своей шлюхи, как только внизу появлялась девушка с другим оттенком кожи. Та окидывала ее опытным взглядом, и ее ответы приводили меня в восторг.

–  Media asambada, – отвечала она, что означало «наполовину samba»,показывая на служанку, похожую на имбирный пряник. Или «cuarterona»,то есть на четверть черную. Или «mestiza media chola», [119]119
  Ребенок от брака метиса с местной жительницей (и наоборот) (исп.).


[Закрыть]
или «india acholada». [120]120
  Ребенок от брака метиса с индианкой (и наоборот) (исп.).


[Закрыть]

У белых тоже были свои оттенки и градации, самым любимым из которых стал «de color trigueno»– золотистый оттенок пшеницы.

Я с вожделением потер руки и шлепком отправил шлюху обратно в постель. Да, в книге из человеческой кожи в Арекипе было много страниц, и предвкушающий читатель может не сомневаться, что я планировал перелистать их все до единой. И если я рассчитывал обзавестись кусочком этой обогретой солнечными лучами оболочки, обработать ее сумахом, выгладить, позолотить и сделать из нее обложку, то какой читатель-книголюб посмеет упрекнуть меня в этом?

Место действия – Casa [121]121
  Здесь:особняк (исп.).


[Закрыть]
Fasan.
Я позаботился о том, чтобы прибыть в особняк не после обеда, как обещал, а в одиннадцать часов утра, и успел как раз вовремя, чтобы лицезреть заплаканную любовницу моего отца, которая усаживалась в паланкин. Она и впрямь оказалась красавицей, пусть даже лицо ее опухло и утратило все краски от слез. Мальчишки нигде не было видно. Целый караван мулов, нагруженных мебелью и коврами, ждал на улице. Я сообщил погонщику:

– Позвольте, я помогу вам избежать обвинений в пособничестве краже. Разгрузите эти краденые вещи и отнесите их обратно в дом, где им самое место.

В это мгновение во двор выскочила другая женщина, очевидно настоящая экономка. Ее лицо тоже исказилось от рыданий.

– Конт Фазан! – запричитала она. – Все совсем не так, как вы думаете. Эти вещи были подарены…

– И у вас имеются нотариально заверенные документы, подтверждающие факт дарения?

– Для даров любви не требуются документы, господин. Умоляю вас, госпоже придется сносить ужасные лишения.

– Эта госпожа,как вы любезно именуете ее, достаточно долго паразитировала на нашей семье.

Я протянул свой кошель погонщику. Тот неохотно принялся развязывать узлы на первом животном, и остальные подручные последовали его примеру, так что вскоре сокровища отправились обратно в дом. В мой дом.

Я окинул его оценивающим взором. Здание являло собой великолепный образчик колониальной роскоши и величия – три внутренних дворика, окруженных невысокими постройками, все из белого камня sillar,богато украшенные архитравами и фризами в жизнерадостном смешении дорического, ионийского и коринфского стилей. Стены первого дворика были выкрашены в приятный желтый цвет. Второй радовал глаз яркими красками синего кобальта, а третий поражал богатыми оттенками красновато-коричневого, подобного которому я не видел в Венеции. Эти кричащие тона разительно оттеняли снежную белизну водосточных труб, украшенных горгульями, свесов и пилястров. Ничто не могло доставить большего удовольствия, чем декоративная крупная галька, увитые зеленью беседки и буйство цветов на фоне резкого контраста между яркими красками и камнем. Разумеется, Casa Fasanне выдерживала сравнения с Палаццо Эспаньол, но и убогой хижиной ее никак назвать было нельзя. Я вдруг ощутил прилив жаркой ненависти к герани в горшках, долгие годы услаждавшей взор любовницы моего отца и ее бастарда, а не мой собственный. Почему я ждал так долго, чтобы предъявить права на то, что принадлежало мне и мне одному? Кстати, я вполне мог потребовать возместить арендную плату, которую задолжала мне Беатриса Виллафуэрте с того самого дня, как перестала обслуживать отца в постели.

– Моя спальня готова? – осведомился я у экономки.

Она провела меня в комнату, где отец столь экстравагантно изменял мне и моей матери. В ней до сих пор ощущался аромат духов его любовницы, а кровать слегка провисала в том месте, где Беатриса Виллафуэрте возлежала с ним все эти преступные годы. Я прилег на кровать, вслушиваясь в доносящиеся снизу всхлипы, зубовный скрежет и собственное имя, выкрикиваемое с презрением и гневом. Я уже успел почувствовать себя дома.

Я не стал спешить с визитом в монастырь Святой Каталины. Много поездивший читатель наверняка поймет меня. Такая славная штучка, как господин из Венеции, просто не может прибыть в Арекипу и не привлечь к себе внимания. Я позаботился о том, чтобы слухи о моем величии достигли монастыря раньше меня самого, для чего достаточно оказалось несколько раз прогуляться по площади при полном параде. Я остановил свой выбор на небесно-голубом пикейном жилете и яблочно-зеленом сюртуке, дабы посетить бой быков на ферме за городом, поскольку событие сие почтили своим присутствием многочисленные элегантные дамы и господа Арекипы. Все они разглядывали меня с большим любопытством. Со своей обычной непринужденностью я дал понять, что прибыл сюда для того, чтобы пристроить сестру к монашескому делу.

Епископ Хосе Себастьян де Гойенече-и-Барреда принял меня в знак уважения к моему отцу, который был его другом. Письмо от моего библиофила-кардинала из Рима лежало у него на столе, и папская печать отчетливо бросалась в глаза. После часовой беседы со мной я увидел на его лице выражение удивления и сомнения, но епископ не отказал мне в просьбе отправить коротенькую записку prioraв монастырь Святой Каталины с рекомендацией принять мою сестру в качестве послушницы. Он намекнул, что придется прибегнуть к некоторым плутням и интригам, но все возражения по поводу происхождения моей сестры будут опровергнуты тем фактом, что мой отец долгие годы оставался гражданином Арекипы.

– Где я должен расписаться, illustrissime? [122]122
  Глубокоуважаемый (в обращении) (итал.).


[Закрыть]
– осведомился я. – И сколько это будет стоить?

Он окинул меня взглядом, исполненным презрения.

– Чиновник в городской ратуше подготовит для вас все необходимые бумаги, после чего они будут заверены sindico [123]123
  Синдик, представитель муниципалитета в испанском парламенте (исп.).


[Закрыть]
и procurador [124]124
  Прокуратор, управляющий делами церкви (исп.).


[Закрыть]
Святой Каталины. Они будут ждать вас в oficina [125]125
  Канцелярия (исп.).


[Закрыть]
монастыря, когда вы прибудете туда.

По совету своей шлюхи я затем прогулялся по тавернам на Калле Гуанамарка, вечернее веселье которых подчеркивали мрачные и строгие силуэты монастырей Святой Розы и Святой Терезы, о которых я слышал столько восхитительных историй. Рассказывали, что тамошним монахиням приходится спать в гробах с черными занавесями, что наказания там жестоки, а рацион питания скуден. Отведав chicha [126]126
  Чича, кукурузная водка (исп.).


[Закрыть]
в дюжине заведений, включая «El Inferno»,«Ад», и «El Mundo al Reves»,«Мир вверх тормашками», я неторопливо направился на восток и север, любуясь индейскими кварталами Санта-Марта и Мирафлорес. Затем, вслед за толпой, исполненной радужных надежд, я побывал в игорных салонах Каллехон де Лоредо, где мимоходом лишил нескольких детишек их наследства и удалился с запахом их слез в волосах.

Наконец, отыскав chicheria [127]127
  Таверна, где подают чичу (исп.).


[Закрыть]
под названием «El Veneno»– «Яд», я выпил столько кукурузной отравы, что ею можно было засеять целое поле в моих внутренностях. Ночь я достойно завершил в объятиях своей проститутки, заставив ее сдержать обещание и проводить меня пылкими утренними поцелуями, после чего, уже поздним утром, с трудом добрел до Casa Fasan,чтобы освежиться перед визитом в канцелярию монастыря.

Я надел парусиновые брюки, галстук из тафты и сюртук с аксельбантами, лихо сдвинув набекрень свой берет фиолетового бархата. Перед зеркалом я попрактиковался в придании своему лицу соболезнующего выражения. Затем я двинулся в путь вдоль стен Святой Каталины, которые золотыми полукружьями высились над улицей, словно вырезанные из сарацинского песка. Над воротами была изображена сама святая Каталина, прижимающая к груди распятого Христа, как детскую куклу. Дверь была щедро утыкана мавританскими звездочками. Я резко постучал тросточкой по металлическому соску.

И только когда я запоздало потянул за шнурок, появился привратник без ливреи и отворил дверь в скромный дворик. Я вытянул шею, но не заметил никаких примечательных особенностей монашеской жизни. В дальнем конце двора виднелось колесо, двухъярусное хитроумное приспособление, с помощью которого происходил обмен товаров на деньги так, что монахини оставались невидимыми. Там, где я стоял, находилась спорная ничейная земля, пусть и на территории монастыря, куда могли заходить мужчины, чтобы доставить товары или переговорить c priora.Я выругался себе под нос: эти роскошные показные ворота на самом деле были ненастоящими. Подлинный же вход в замкнутый мирок монастыря находился в дальнем конце двора. Так что удовлетворение от подробного осмотра мрачного бастиона, в котором вскоре будет заживо погребена моя сестра, мне не грозило. Об этом можно было только сожалеть, и не один раз, потому как я надеялся увезти с собой греющие душу воспоминания о темных стенах и мрачных крытых галереях с унылыми кельями; словом, что-нибудь такое, что приятно щекотало бы мое воображение, когда впоследствии я вспоминал бы о Марчелле и о том, каких трудов мне стоило от нее избавиться.

– Господин. – Холодный женский голос вывел меня из раздумья.

Меня провели в каменный кабинет без окон, принадлежавший priora,в котором ощущался приятный аромат воска и мыла. Позади стола я разглядел locutorio, [128]128
  Приемная для посетителей в монастыре (исп.).


[Закрыть]
разделенную решеткой, через которую семейства Арекипы могли перекинуться словечком со своими дочерьми и сестрами, заключенными в монастыре.

Рядом с prioraвосседала ее заместительница, самый уродливый образчик женщины, когда-либо появлявшийся на свет из материнской утробы. На ней были синие очки, которые она сняла после того, как дверь закрылась за мной и комната погрузилась в мягкий полумрак. Я пожалел, что она так поступила, потому что теперь мне пришлось смотреть ей в глаза, один из которых оказался заклеен плотными складками обожженной кожи. При взгляде на нее я ощутил, что кожа моя съежилась от неприятного зрелища. Когда я вновь поднял на нее глаза, то готов был поклясться, что на лбу у меня выступил пот.

Кабинет был великолепно меблирован. Я улыбнулся, заприметив вазу с синими аконитами на небольшом столике в углу. Вне всякого сомнения, глупые женщины и понятия не имели о том, что цветок этот таил в себе смертельную опасность. Скорее всего, они наивно полагали, что его темно-синяя окраска напоминает платье Девы Марии или еще какую-нибудь чушь в этом роде!

Priora,однако же, не замедлила продемонстрировать, что обладает острым умом, а это, на мой взгляд, вовсе не украшает женщину. Зато я с превеликим удовольствием обнаружил, что ее отвратительная помощница – всего лишь тупая религиозная фанатичка. Из-под ее платья выступали края всевозможных орудий самоистязания, которые она таскала на себе. Кожа у нее на шее покраснела. На правой лодыжке виднелась кровь: должно быть, она носила еще и власяницу. Пожалуй, учитывая все ее страдания, она наверняка считала себя выдающейся представительницей небесной знати. Я почему-то решил, что и лицо ее, похожее на сморщенный и выжатый апельсин, тоже стало таковым в результате ее собственных трудов.

Vicariaнахмурилась, когда prioraуведомила меня, что Совет монахинь и собрание монастыря одобрили мое ходатайство от имени Марчеллы.

– Ваша сестра говорит на испанском? – пожелала узнать Уродина. Запах ее гнилостного голодного дыхания омерзительной волной долетел до меня через стол.

Испанский Марчеллы, заверил я обеих, был столь же беглым, как и мой собственный. С образовательными требованиями, предъявляемыми монастырями в Перу, тоже не возникло никаких проблем. Я упомянул кризис, приведший к недавней изоляции в месте, которое я деликатно назвал «особым прибежищем». Я не стал употреблять термин «сумасшедший дом», дабы не позволить им повысить расценки и не вызвать ненужного беспокойства.

– Всю свою жизнь Марчелла мечтала о том, чтобы стать монахиней, – поведал я им. – Так что вы легко можете представить ее разочарование и даже шок, когда Бонапарт закрыл в Венеции все монастыри, и как раз в тот самый момент, когда она уже собралась отдаться своему призванию! Для нее это стало болезненным потрясением. Я, пожалуй, позволю себе предположить, что оно оказалось чрезмерным. Как любящий брат, я понял, что не смогу отказать ей в исполнении ее самого сокровенного желания: замкнутой жизни в доме Божьем. – Почему вы не выбрали монастырь в Мадриде или Севилье? – Трескучий голос Уродины вполне соответствовал обезображенному рту, из которого вылетал. – Учитывая связи вашей семьи в Испании?

Я позволил prioraответить вместо себя и заметил, что со своей коллегой она заговорила преувеличенно терпеливым тоном.

– Завоевания Наполеона и закрытие монастырей коснулись и этих городов, сестра Лорета. Положение дел в Европе по-прежнему остается весьма неопределенным для тех, кто ищет возможности вести религиозный образ жизнь. Или вы не удовлетворены тем, что личный кардинал Папы в Риме прислал письмо в поддержку ее просьбы?

И тогда я впервые заметил признаки лютой ненависти между двумя женщинами, по крайней мере со стороны vicariaпо отношению к своей начальнице. Prioraмежду тем продолжала жирным от самодовольства голосом:

– Да и конта Фазана нельзя счесть совершеннейшим незнакомцем. Ну и, разумеется, для отца конта Фазана… Арекипа стала вторым домом.

Итак, скандал со второй семьей моего родителя не прошел мимо их внимания. Я улыбнулся.

– Я очистил дом моего отца. Он снова стал уважаемой резиденцией.

Собственно говоря, сегодня утром я переселил в него свою шлюху, к вящему восторгу последней. Я оставил ее поглощать завтрак с чесноком в постели моего отца.

Единственный глаз vicariaвстретился с моими глазами на несколько весьма неприятных мгновений. Святые угодники, но до чего же уродливая женщина! Питаю надежду, что брезгливому читателю никогда не придется иметь дело с кем-нибудь вроде нее. Я вытер пот со лба и перешел к цели моего визита.

– Какие меры предосторожности вы принимаете, чтобы не позволить мужчинам попасть сюда?

На лице prioraотразился ужас, но я не купился на эту уловку. От меня они получили твердое обещание, что я заплачу им деньги, – в качестве ответной услуги мне требовались сведения.

– Полноте, всем известно, как обстоят дела в Венеции – стены монастырей сделаны из вуали и так далее. А здесь? Беременности? Любовные интрижки? Побеги с возлюбленными?

На покоробленных губах Уродины заиграла торжествующая улыбка.

– Здесь у нас нет ничего подобного. – Теперь уже prioraпристально взглянула мне в глаза.

– Вы можете доказать, что такие вещи действительно не случаются?

– Мне никогда не задавали подобных вопросов. В этом не было необходимости. Но в любом случае ответ – нет.

– Значит, все ваши монахини настолько уродливы, что их никто не домогается? Ваши доктрины настолько строги и неумолимы, что их разум отказывается воспринимать искушение?

– Наши монахини – красивы, благородны и умны, и здесь они пребывают в полной безопасности. Мужчины города – наши братья, отцы и кузены, о чьих душах монахини молятся каждый день. Наши монахини внушают не похоть, а благоговение. Что касается чужеземцев, то нога смазливого и испорченного незнакомца редко ступает по эту сторону гор.

Я пристально вглядывался в ее лицо, чтобы понять, не флиртует ли она со мной. Нет, не флиртует. Vtcariaже смотрела на меня так, словно я был змеей в бутылке. Что ж, вполне очевидно, что она не допустила бы ни одно существо мужского пола в свою келью. Я решил сменить тему. Тщедушный бывший любовник Марчеллы вряд ли сумеет переплыть океан, пересечь горы Ислея и спуститься к подножию Эль-Мисти.

Vicariaтем временем протягивала мне на подпись пресловутый документ. Он был выведен красивым почерком на плотной бумаге. Солнечный свет, льющийся в окно, высветил чудесные водяные знаки производства компании «Алмиралл». От моего имени сочли уместным заявить: «Настоящим покорнейше прошу Ваше преосвященство разрешить моей сестре быть принятой в монастырь, поскольку поступок сей доставит ей несказанную радость, а мне явит милосердие и благословение…»

Я пробежал глазами помпезное пустословие, пока не дошел до той части, где речь шла о приданом. Их жадность неприятно поразила и даже ошеломила меня до такой степени, что я испытал нечто вроде восхищения. Выходило, что «я, брат вышеозначенной сестры, обязуюсь передать, выплатить и после подсчета уступить 2400 серебряных монет, причем одна четверть выплачивается авансом, а остаток – после того, как она перейдет из послушницы в статус принявшей постриг монахини…».

Меня все еще грызло воспоминание о том, что я полностью выплатил всю сумму ордену доминиканцев, причем авансом, но так ничего и не получил за свою тысячу дукатов, когда Наполеон прикрыл монастырскую лавочку. Мне в голову пришла сладкая мысль: если уж я продаю непорочность своей сестры Богу во второй раз, то теперь я уступаю Ему потенциально испорченную вещь. И, хотя я был совершенно уверен в том, что маленький докторишка Санто не коснулся ее и пальцем, падре Порталупи наотрез отказался сообщить мне, что именно досточтимый Фланжини сделал с Марчеллой на Сан-Серволо. Но она точно не осталась нетронутой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю