355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мишель Ловрик » Книга из человеческой кожи » Текст книги (страница 1)
Книга из человеческой кожи
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:49

Текст книги "Книга из человеческой кожи"


Автор книги: Мишель Ловрик



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц)

Мишель Ловрик
Книга из человеческой кожи

Предисловие

«Книга из человеческой кожи» – один из самых необычных и виртуозно написанных исторических романов, которые когда-либо предлагались читателю. Он охватывает период наполеоновских войн, переломную эпоху в мировой истории, но представляет ее в весьма нестандартном ракурсе. Вы узнаете о том, как перемены в общественной жизни Европы повлияли на судьбу Марчеллы Фазан, девушки из благородной венецианской семьи, преследуемой своим злокозненным братом, намеренным лишить ее не только наследства, но и жизни. Однако все усилия Мингуилло Фазана идут прахом, потому что в новом, изменившемся мире гораздо больше свободы и любви, чем ненависти и насилия, а таким мрачным личностям, как Мингуилло, коллекционирующим книги из человеческой кожи и людские несчастья, суждено оставаться в Средневековье.

Еще одна интересная особенность романа заключается в том, что многие его сюжетные линии развиваются по другую сторону Атлантики, в испанской колонии Перу, представляющей собой удивительный новый мир, поистине Новый Свет, к тому же мало знакомый нашему читателю. Именно здесь Марчелла обретет свое счастье, а Мингуилло понесет заслуженное наказание.

И лечебница для умалишенных на венецианском острове Сан-Серволо, куда Мингуилло поначалу помещает Марчеллу, и монастырь в далекой перуанской Арекипе, где продолжатся ее злоключения, описаны автором с неподражаемым мастерством и правдоподобием, чему способствовала тщательная исследовательская работа, проделанная Мишель Ловрик, которая включала посещение каждого из этих мест и изучение архивов. Благодаря такому скрупулезному подходу к историческому материалу, а также богатому, сочному, образному языку читатель словно бы переносится в ту эпоху, на узкие улочки монастыря Святой Каталины, в увядающую, но все еще великолепную Венецию, и в новую Венецию, примостившуюся на груди вулкана Эль-Мисти – белый город Арекипу.

О языке романа стоит сказать особо, поскольку книга представляет собой многоголосый хор, ведь история Марчеллы рассказывается от лица нескольких персонажей: ее самой, ее брата, возлюбленного, ее друзей и врагов. Каждый из них – это особая, неповторимая индивидуальность, и знакомство с ними наверняка порадует читателя.

Мишель Ловрик – известный в Европе автор нескольких художественных произведений, которые были отмечены европейскими премиями и наградами, а ее книга «Love Letters» («Любовные письма») была признана бестселлером по версии книжного приложения к газете New York Times.Писательскую деятельность Мишель успешно сочетает с редактированием, оформлением и изданием литературных антологий, включая ее собственные переводы латинской и итальянской поэзии. Ловрик попеременно живет в Лондоне и Венеции, проводя семинары в этих городах с признанными и начинающими прозаиками и поэтами. А теперь с ее творчеством познакомится и отечественный читатель, который наверняка полюбит и этого самобытного автора, и его ярких, незабываемых героев.

А. Колюбакина

* * *

…Отвратительна и презренна та книга, которая нравится всем.

Томас Спунер с Лемон-стрит.
Краткий трактат о заболеваниях кожи начиная с легчайшего зуда, возникающего в определенных частях тела, до трудноизлечимой чесотки, 1724


Часть первая

Джанни дель Бокколе

Я хочу рассказать вам историю Марчеллы Фазан. Кто-то же должен сделать это!

Но вы не поверите мне.

Вы скажете:

– Чтобы девушка так согрешила? Она же сущий Иов в юбке. Это грязная ложь, Джанни, ты просто водишь нас за нос.

А я отвечу лишь:

– Слушайте.

Предупреждаю: будет неудобно. И даже неприятно.

Мингуилло Фазан

Если вам когда-либо доводилось видеть портрет монахини, знайте: рисовали его уже с мертвой женщины. При жизни с монахинь не пишут портретов, и лицо монахини не интересно никому, включая ее саму, не говоря уже о ее брате.

Знай я об этом, когда отправлялся на поиски сестры, никуда бы я не поехал и вдобавок еще и избежал бы болезни. Кроме того, в руки ко мне никогда не попала бы та роковая книга из человеческой кожи.

В наше время требуется совсем немного, чтобы вызвать отвращение у обожаемого читателя, посему я не стану описывать приключившиеся со мной неприятности, во всяком случае, не сразу. Иначе после первой же главы я рискую оказаться погребенным под письмами, сочащимися негодованием, в которых, например, будут такие строки: «Как вы смеете заставлять меня читать подобные вещи, когда я только что сделала глоток горячего вина, а стена напротив была побелена совсем недавно!»

Ну и, разумеется, первый вопрос, который задает себе горячо любимый читатель, открывая книгу и прислушиваясь к своему внутреннему голосу, звучит так: «А хочу ли я долго блуждать в темноте с этимчеловеком?»

Ибо у него есть выбор. Вот почему я (Мингуилло Фазан, ваш покорный слуга и т. д., и т. п.) приложу все усилия, чтобы развлечь вас, а не утомить, вызвав раздражение. И постараюсь не забыть о том, что следует доставлять удовольствие, даже пересказывая самые отвратительные воспоминания. Другими словами, вгрызаться в жилистое мясо, сдобренное для виду ароматными специями.

Посему давайте-ка в таком вот духе вернемся к началу начал, поскольку есть некоторые вещи, которые искушенный читатель и впрямь должен знать, дабы со вкусом отобедать вышеозначенным мясом сей истории. Недалекий читатель может прямо сейчас переместить свой зад в любимое мягкое кресло в кофейне и взять в руки дешевый иллюстрированный журнал, с полным удовлетворением сознавая, что под этойобложкой для него нет ничего интересного. Итак, приступим.

Начну с той прелести, что может привлечь ваше внимание. Портрет моей сестры Марчеллы нежданно-негаданно прибыл в Венецию, пропутешествовав на осле вниз по не заслуживающим доброго слова склонам Эль-Мисти [1]1
  Эль-Мисти – вулкан в Южной Америке на территории южного Перу. Высота 5822 м, зимой вершина покрыта снегом. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]
в Перу, откуда на корабле его доставили в Вальпараисо (оставивший в памяти несравненно более приятный образ), и там он угодил в заключение на целых три дня в сырое здание таможни. К тому времени, как ее лицо вышло на волю, кожа моей сестренки стала рябой и покрылась оспинами. Чешуйки осыпались даже со зрачков ее глаз, оставив после себя многочисленные светлые пятнышки, создававшие весьма ошибочное впечатление, что она не только жива, но еще и отличается веселым и жизнерадостным нравом.

Моя сестра никогда не была веселой и жизнерадостной девушкой. Марчелла, даже когда была жива, всегда походила на потускневшую медную монетку, которую легче выбросить, чем носить, чтобы не пачкать ею кошель. Словом, совершенно не такая, как я. А я ждал от судьбы совсем другого.

Чего?

Чего?

У читателя есть замечательная история, которую готов выслушать весь белый свет?

Ля-ди-да, и т. д., и т. п. Знаю, знаю. Читатель должен удовлетворить свой зуд рассказчика и поведать своюисторию, чего бы это ему ни стоило. А я пока немножко вздремну.

Замечательная история? Весь белый свет?

Моя намного лучше.

А ведь я еще даже не родился.

Два жалких ничтожества, которые произведут меня на свет, ковыляют к моему зачатию, с трудом переставляя ноги. Они уже сделали одну ошибку: родили девочку по имени Рива.

А как же Марчелла, объект и героиня моего рассказа? Увы, нетерпеливому читателю придется изрядно подождать, пока она появится, но мы придумаем, как убить время, верно?

Джанни дель Бокколе

На склоне дней своих, ежели проживу столько, конечно, я буду жалеть, что в молодости не вел дневник. Потому как теперь мне приходится вспоминать все, каждую мелочь, клянусь Распятием!

Тогда я был всего лишь мальцом на побегушках на кухне, да и родился-то я под кухонным столом, если на то пошло, ведь матушка моя была поварихой во дворце Палаццо Эспаньол. Папаша мой был бродячим торговцем, которого более не видали в наших краях после того, как он показал матушке свой товар лицом, ежели так можно выразиться. Наш славный хозяин, мастер Фернандо Фазан, позволил ей оставить меня, несмотря на то что это была ее вторая промашка, ведь у меня уже имелась сводная сестра Кристина, которую матушка прижила от какого-то углекопа.

Колыбелька моя стояла под кухонным столом, так что в первые годы жизни я любовался только его широкими досками снизу, вместо того чтобы глазеть в небо. О той поре у меня сохранились лишь два воспоминания. Одно – как улыбающаяся матушка то и дело откидывает скатерть, чтобы, значит, поцеловать меня, и второе – о ее tortellini in brodo, [2]2
  Пельмени в бульоне (итал.).


[Закрыть]
лучше которых не найдешь на всем Гранд-канале. [3]3
  Гранд-канал – самый известный канал Венеции.


[Закрыть]

Нашу матушку унесла черная оспа, когда мне едва сравнялось шесть годочков. Нам с сестренкой пришлось бы плохо, если бы не доброта нашего славного хозяина, мастера Фернандо Фазана. Он не стал выгонять нас с Кристиной и даже не отдал нас монахиням.

– Но ведь ты же один из нас, малыш! – вот что сказал мой хозяин, глядя поверх очков на меня, шестилетнего мальца. – Как же мы будем жить без тебя, Джанни?

Ну, и чтоб от нас был хоть какой-то прок, нас приставили поворачивать шампуры над огнем да бегать за растопкой.

Кристина обожала меня, да и все остальные тетеньки в доме тоже, особенно одна служанка по имени Анна, пусть она была всего-то на три года старше меня, вся такая из себя маленькая, пухленькая, красивенькая и опрятная.

К тому времени мой хозяин, мастер Фернандо Фазан, взял себе красивую толстую женушку с такой здоровой, прямо как башня, прической. Мой хозяин частенько наведывался в Перу, там он занимался всякими своими делами. Но в его отсутствие все шло должным порядком. Для других благородных особ устраивались роскошные банкеты, балы по временам года, карточные состязания и прочее.

Как и многие дамы ее положения, моя хозяйка, госпожа Доната, взяла себе заместителя мужа, [4]4
  Джанни имеет в виду официального любовника, что в те годы было в Венеции в порядке вещей.


[Закрыть]
который становился главным в отсутствие хозяина и даже иногда оставался таковым в его присутствии. У меня прямо душа радовалась, когда я глядел на заместителя мужа, Пьеро Зена, и законного мужа, Фернандо Фазана, – они походили на настоящих братьев, глаз не оторвать. Клянусь Богом, да сами стены теплели от их громкого смеха и криков, точно вам говорю!

А потом у моего хозяина и госпожи хозяйки родилась маленькая дочурка, Рива. Опять пошли банкеты, да и слугам вина перепало изрядно, скажу я вам. Мою сестру Кристину тут же взяли четвертой нянькой. Уж как она радовалась-то! Вы бы только слышали, как эта кроха агукала в своей колыбельке все дни напролет. В честь нового ребенка мой хозяин, мастер Фернандо, посадил у нас во дворе целый сад роз и сирени. Но оставил еще свободное место, сказав (вот никогда не забуду тех его слов!):

– У нас будут еще дети, значит, понадобится еще больше цветов.

Клянусь, о тех временах у меня осталось больше сладких воспоминаний, чем у вас волос на голове. И теперь, когда я оглядываюсь назад, мне думается, что Палаццо Эспаньол был для нас настоящим домом, истинным цветочным раем на земле, в котором родилась и Марчелла Фазан.

А уж как мы горевали всякий раз, когда мой хозяин, мастер Фернандо, отплывал в Перу! Ведь там было очень неспокойно, в тех-то дальних краях. До нас доходили такие слухи, что волосы седели от ужаса и по коже как морозом сыпало.

Сестра Лорета

Меня предупреждали, чтобы я не писала этого.

Умоляю всех, кто станет читать, не думать обо мне плохо из-за того, что я проявила самонадеянность, написав этот текст, особенно учитывая мое полное невежество и непривлекательность.

Если работа сия попадется на глаза какому-либо доброму христианину, он должен понимать, что не гордыня заставила взяться за перо эти ни к чему не годные пальцы, а только воля Господа Бога нашего. Мои слова станут для него духовной пищей, такой же, как святое причастие.

Тот же самый добрый христианин, несомненно, должен рассматривать свидетельства Венецианской Калеки и ее подруг лишь как слюну дьявола, превратившуюся в чернила и выплюнутую на бумагу.

Начну с первого из своих ясных воспоминаний. Оно относится к долгой смерти Тупака Амару II, [5]5
  Тупак Амару II – южноамериканский революционер, организатор и руководитель восстания коренных народов против испанских колониальных властей в Перу.


[Закрыть]
длившейся с десяти часов утра до пяти часов пополудни, что доставило истинное наслаждение всем благочестивым людям. Это произошло в Куско, Перу, где родилась и я. Шел 1781 год, и мне как раз исполнилось двенадцать лет.

Тупак Амару восстал против испанского правления и Святой Матери Церкви Перу. Этот крестьянин бросил вызов даже благородной знати инков, осуждавшей его с самого начала. Целые испанские города Тупак Амару оставлял без слуг Божьих. Так что теперь они сделали из него ужасный пример для других.

Его заставили наблюдать за тем, как умирают под пытками его жена, старший сын, дядя и зять. Их замучили до смерти на Плаза де Армас, что само по себе стало страшным оскорблением, поскольку некогда эта площадь была для инков священной. Потом солдаты подняли Тупака Амару на край деревянной платформы. Толпа взревела, и я вместе с ними. Маленький индейский мальчик, стоявший впереди нас, пробормотал:

–  Chapetones pezunentos!

«Вонючие испанцы!» – вот что сказало это маленькое отродье. Потому что те, кто поклоняется дьяволу, частенько вкладывают его грязные эпитеты в уста невинных младенцев.

Сначала Тупаку Амару отрезали язык.

Увидев это, я захлопала в ладоши. Столько чувств теснилось у меня в душе, что я просто не могу выразить их на бумаге. Потому что уже тогда я знала: тот, на чью долю выпадают наивысшие страдания, ярче всех ощущает благодать Божью. Deo gratias. [6]6
  Хвала Всевышнему (лат.).


[Закрыть]

Затем они привели четырех лошадей, по одной для каждой конечности Амару. Но лошади не смогли разорвать его на части, и вместо этого солдаты повесили его, выпотрошили и четвертовали. А потом отрубили ему голову. Последнее породило в толпе громкие крики и не менее громкие молитвы. Я, например, исторгла и то, и другое, преклонив колени прямо на земле и осеняя себя крестным знамением. Мой отец отвернулся. Мать закрыла глаза, и в это мгновение я заподозрила ужасную вещь: должно быть, в ее жилах течет капля индейской крови. Ведь ее смуглая красота составляла столь разительный контраст с моим унылым лицом.

С того момента у меня более не было матери. Стоило мне усомниться в ее limpieza de sangre, [7]7
  Чистота крови (исп.).


[Закрыть]
как я уже не могла смотреть ей в глаза или принимать ее ласки.

Части тела Тупака Амару были вздернуты на виселице в назидание всем, кто мог замыслить освобождение sambos [8]8
  Самбо – потомок смешанного брака индейцев и негров Латинской Америки.


[Закрыть]
и воодушевить индейцев на мятеж. Голову Амару отправили в Тинту, где он родился, и там еще раз вздернули на виселице. После чего ее насадили на кол. Руки и ноги предателя разослали по четырем разным городам, где с ними обошлись аналогичным образом. Deo gratias.

Джанни дель Бокколе

Прощенья просим, но сегодня вечером я слегка навеселе, Дьявол меня раздери!

Пардон, пардон, дамы и господа. Все идет просто отлично. Знаю-знаю, вы думаете, что я рехнулся.

Тут такое дело. Помните, как много лет назад кусок кожи Тупака Амару попал-таки в Венецию, а? Вот только к тому моменту он уже стал обложкой книги. Она, эта самая кожа, выглядела точно так же, как на первоначальном владельце, разве что жира под ней не было.

Дрянная штука, вот что я вам скажу. Это была не книга, а прямо какое-то средоточие зла. Вы бы ни за что не согласились держать ее у себя в доме. Но мой молодой хозяин, мастер Мингуилло Фазан, с его-то дурной кровью и червивым сердцем, уж он бы с радостью заполучил бы эту книгу, разве нет? А потом использовал бы ее каким-нибудь жестоким манером и отправил бы нас всех прямиком в ад. Вместе с собой, конечно.

Но тогда, в 1781 году, у нас впереди еще оставалось несколько славных денечков. Венеция еще слыхом не слыхивала о Наполеоне Бонапарте, а Наполеон Бонапарт и мечтать не смел о том, дабы давить великие империи своей маленькой ножкой. Головы королей и дожей еще крепко сидели на плечах, и думать не думая о падающих лезвиях.

Эта ревер… революция, правильно? Так вот, эта революция в Неру наконец закончилась, и серебряным рудникам Фазанов снова ничего не угрожало, равно как и складу Фазанов в Арекипе. [9]9
  Арекипа – второй по величине город в Перу, находится в южной части страны, в плодородной долине у подножия спящего вулкана Эль-Мисти.


[Закрыть]
Здесь же, в Венеции, дворец Палаццо Эспаньол не испытывал недостатка в питьевой воде, но печальная правда состояла в том, что к нему подступали волны гнили.

Изнутри.

Несколько достойных мужей, вроде моего старого хозяина, мастера Фернандо Фазана, по-прежнему процветали. На имприходилось поддерживать остальные веточки своих семей на плаву постоянными денежными подачками, предоставляя им огромные апартаменты. Подумать только, целая свора всяких там тетей-дядей-кузенов-племянников рождалась, росла и помирала без всяких забот, кроме одной – как потратить незаработанные дукаты. Этим паразитам и в голову не приходило позаботиться о жилье, доставшемся им даром. Глисты и то больше думают о человеке, в котором живут. Да у моих ночных рубашек больше характера и чувства долга, чем у этих, с позволения сказать, родственничков моего хозяина, мастера Фернандо Фазана.

Вот так и вышло, что в нашем дворце Палаццо Эспаньол просторные комнаты, некогда гордые и разукрашенные, мало-помалу превращались в мрачные пещеры. А когда комната умирала в тучах плесени, эти благородные постельные клопы просто запирали дверь наглухо. И таких комнат становилось все больше, пока целые этажи не оказывались в плену у влаги. Да что там говорить, весь наш город гнил на корню, и его, как язва, разъедали скупость, убожество и праздность.

Но мы ничего не замечали, потому что не хотели замечать.

Не было звезды в небе, чтобы предостеречь нас; не было ни знаков, ни чудес в воздухе, которые сказали бы:

– Берегитесь! Конец близок!

Чтобы добавить:

– Ничто не вечно – ни счастье, ни Венеция.

Единственное, что мы знали, – это что моя хозяйка, госпожа Доната Фазан, снова на сносях, а кожа ее так покрылась венами и рубцами, что глядеть было страшно. Клянусь» это была несчастная беременность. А тут еще Анна рассказала нам очень странную вещь: ребенок внутри моей хозяйки толкался так сильно и больно, что весь ее живот покрылся синяками.

Доктор Санто Альдобрандини

Книга о человеческой коже – это толстый том, на страницах которого записаны многочисленные злодейства и мерзости. Есть такие люди, которых иначе как болезнью и назвать невозможно.

Совершая обход пациентов, я то и дело слышу разговоры – так утверждают даже жертвы, – что в этом мире никто не рождается явным злодеем. Дескать, это всего лишь неверно понятые несчастные души. Дескать, в детстве с ними обошлись несправедливо, вот они и превратились в монстров, причем против своей воли.

Бинтуя колотые и резаные раны и прикладывая примочки к синякам избитых жен, я часто спрашиваю себя: почемумы столь снисходительны и терпимы к отвратительным и гнусным человеческим существам и при этом единодушно выступаем против рака или, скажем, черной оспы? Победив болезнь, мы радуемся. И не испытываем угрызений совести, когда она отступает.

А теперь ваш человек-хищник идет по миру с таким же видом, с каким черная оспа бушует в крови или пожирает кожный покров. Он причиняет боль. Он уродует тело. Он убивает. И он сделает это снова, если его не остановить. Так почему же мы колеблемся и раздумываем, а стоит ли «лечить» его зло? Или мы пытаемся понять мотивы струпьев, образующихся из-за черной оспы? Или мы сдабриваем вонь лопнувших гнойников черной оспы надуманными оправданиями?

Есть люди, которых иначе как болезнью назвать невозможно, и только наша снисходительность позволяет им превратиться в чуму и мор.

Никто не говорит о подобных вещах вслух. Но мне всегда нравилось записывать их, чтобы они составляли компанию прочим моим рассуждениям.

В Перу есть монахини, которые держат блох в бутылке, чтобы иметь рядом с собой хоть какое-нибудь живое существо в своей унылой келье. Точно такую же службу на протяжении вот уже многих лет мне оказывают записанные мысли, подобные этим. Не имея матери, отца, сестры или брата, я всегда был благодарен перу и трепету бумаги под своими пальцами, особенно в те одинокие часы, когда у меня не оставалось пациентов, которых следовало бы навестить. И в те годы боли и тоски, когда я был лишен общества той, чьи мысли стали моей книгой и чье сердце превратилось для меня в гостию, тело Христово.

Сестра Лорета

Я начала зачитываться житием святой Розы из Лимы, и сердце мое трепетало в экстазе. Святая Роза стала первой святой Нового Света. В отличие от меня, она несла на себе проклятие физической красоты. Ее назвали Розой, потому что цвет ее лица напоминал нежные лепестки этого растения, а на щеках у нее цвел восхитительный алый румянец. На ее прекрасном личике отражалась вся тяжесть земных амбиций ее семьи: она должна была выйти замуж за состоятельного мужчину.

Все восхищались ее красотой, которая самой Розе причиняла лишь страдания, поскольку она не желала становиться чьей-либо невестой, кроме Господа.

Она почти не спала, постоянно постилась, отказалась от всех плотских желаний. Она умерщвляла свою нежную кожу постоянным бичеванием и носила власяницу. Ее семья упрекала и наказывала ее, и даже попробовала остановить, прибегнув к суровым эдиктам. Но подобные действия подвигли Розу лишь на то, чтобы усилить свое религиозное рвение.

Она первой додумалась до того, чтобы втирать щелок в ладони, а перец – в кожу лица. Она обрезала свои вьющиеся волосы, надев на стриженую голову венок из роз. Под цветами она спрятала пластинки с железными шипами. А чуть позже она осмелилась проткнуть себе голову длинной заколкой.

Наконец, когда ей исполнилось двадцать и красота ее погибла окончательно, семья уступила ее желаниям. Она стала членом третьего ордена монахов-доминиканцев. Принеся обет нестяжания, она оставила свою роскошную спальню и поселилась в маленьком гроте в саду. Там она стала совершать добрые дела для бедных христиан и лечить достойных больных собственными руками.

Она почти ничего не пила и не ела, если не считать глотка желчи, настоянной на горьких травах, отбивавших всякие вкусовые ощущения у нее во рту. Даже ухаживая за своими цветами и плетя кружева для продажи в пользу бедняков, она повсюду таскала за собой тяжелый деревянный крест, привязанный к спине. Вскоре она заговорила о видениях, божественных посещениях и голосах, звучавших у нее в голове. Однажды она в экстазе несколько часов кряду рассматривала картину Христа, отчего Его лицо увлажнилось от пота.

Люди потешались над ней. Ее семья заявила, что ее постигло помешательство. Но даже эти тяготы она переносила с похвальной стойкостью, с радостью принимая насмешки общества как очередное наказание, которое лишь приблизит ее к Святому Новобрачному.

В конце концов Роза лишилась возможности ходить или хотя бы стоять, выпрямившись во весь рост. В последние недели она перенесла на брачное ложе, которое соорудила собственноручно, острые осколки глиняной посуды, битого стекла и тернии.

Господь позволил ей распоряжаться собой таким образом, пока ей не исполнился тридцать один год, и тогда он забрал свою самую благочестивую девственницу к себе. Жители Лимы тут же пожалели о своих насмешках над Розой и поспешили к ней, дабы в последний раз лицезреть ее чистое надломленное тело. В соборе столпилось столько людей, что прошло несколько дней, прежде чем ее удалось похоронить. И очень скоро те, кто издевался над ней, начали сознавать чудо, которое явила собой жизнь Розы. Ее канонизировали, сделав святой покровительницей Лимы, всего Перу, садовников и цветоводов, всех тех, кто подвергается осмеянию за свой религиозный пыл и рвение. Она обрела известность во всем мире, и ее изображения украсили большие храмы в самых отдаленных уголках и таких нечестивых городах, как Венеция.

Потому что те, кто лишен морали, всегда домогаются красоты настоящей богини, даже посреди собственного вопиющего беззакония.

В верхнем выдвижном ящике своего бюро я хранила собранные мною щелок и перец, а также длинную заколку для своих жидких волос.

Смерть Тупака Амару продолжала жить в моем сердце. Я снова и снова прокручивала в голове увиденную мной сцену: нож, отрезающий ему язык, гонцы, увозящие рваные куски его тела в пяти направлениях. У кузнеца я выпросила небольшой обрывок цепи и била себя ею, когда думала о Тупаке Амару, но только по интимным частям. Потому что еще не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о том, что я стану монахиней и буду истязать свою плоть до конца жизни.

Когда мне почти сравнялось тринадцать и мать презентовала мне сундук с приданым, я решила, что настало время объявить о своем решении.

Мои отец и мать очень удивились. Ткацкая фабрика отца процветала. Родители часто упоминали о том богатом приданом, которое дадут за мной. Мать воскликнула:

– Исабель Роза! – Потому что так меня звали в те дни. – Ты возненавидишь жизнь взаперти, которая ждет тебя в монастыре.

На что я громко ответила:

– Мне понравится это более всего на свете – быть окруженной любовью Господа нашего Иисуса Христа. – Но потом я решила прибегнуть к уговорам: – Я буду молиться денно и нощно, чтобы сократить время вашего пребывания в чистилище.

Родители обменялись взглядами, в которых сквозило чувство вины. Они не слишком утруждали себя соблюдением Божьих заповедей. Мне не раз приходилось исповедаться вместо них.

Моя мать, для которой мода давно стала религией, запротестовала:

– У тебя не будет ничего личного. Все будет считаться собственностью монастыря. Даже одежду ты станешь получать из общего гардероба.

– Для меня не имеет значения, что я буду носить. Я стану чувствовать себя ребенком у материнской груди, которого не заботят и не тревожат земные помыслы. У меня будет все, что нужно.

– Когда-нибудь у тебя появятся… желания, которые будут жестоко подавлены в такой атмосфере, – деликатно закашлялась мать, позвякивая своими браслетами.

А я ответила:

– Милосердный Господь так сильно любит меня, что никогда не допустит, чтобы я служила и подчинялась мужчинам, занимаясь столь приземленными вещами, как ведение домашнего хозяйства и приготовление пищи. Он не желает, чтобы мое тело было изуродовано рождением ребенка. Он хочет, чтобы я соединилась не с кем-нибудь, а только с Ним.

– Успокойся, дитя мое. Ты не настолько уродлива, чтобы не найти себе супруга в Куско, – заявил мне отец. – Мы позаботимся об этом в свое время, обещаю.

– Ты оскверняешь духовное начало Господа нашего, – упрекнула я его. – Наш Небесный Отец одинаково любит все свои создания, даже самые невзрачные.

– Монахини могут отнестись к тебе недружелюбно, – откровенно заявил отец. – Твое лицо нелегко полюбить, Исабель.

На что я ответила:

– Вполне возможно, что они будут завидовать мне, потому что Господь оставил отметку на моем лице. В Священном Писании сказано, что самые чистые души всегда страдали от нападок дьявола, проявлявшихся в виде зависти. Но те, кто подвергаются преследованиям, пользуются особой любовью и поддержкой Отца нашего и становятся Его любимцами.

Мои родители испытывали сильные душевные муки, поскольку не хотели терять своего ребенка. Другого у них не было. Меня тоже мучила совесть, ведь я желала, чтобы вся боль досталась мне одной.

Однажды мать вновь заговорила со мной, на этот раз вкрадчиво-льстивым тоном:

– Разве тебе не хочется выйти замуж, Исабель? И иметь детей, которые будут любить тебя?

На что я ответила:

– Для меня замужество означает мучения, которым тираны древности подвергали святых, привязывая их к разлагающимся трупам, пока ужас, гниение и кошмарный запах не заставляли их умереть медленной и мучительной смертью.

Я отказалась изучать такие греховные предметы, как французский язык и арифметика, и читала лишь Библию и «Житие святой Розы». Я заявила, что каждый день буду ходить на исповедь, во время которой безжалостно перечисляла все свои проступки и прегрешения. Я испытывала необыкновенную радость от наказания за каждый свой проступок. Я настолько прониклась послушанием, что если бы мой духовник приказал мне: «Сунь руки в огонь!», я бы не задумываясь сделала это и держала бы их там до тех пор, пока последние хлопья пепла не осыпались бы с обугленных культей моих запястий. По правде говоря, я даже жалела, что мой духовный наставник налагает на меня столь незначительные наказания.

Я сняла с кровати матрас и спала на голых досках. Из еды я позволяла себе лишь две причастные облатки в день. Мне казалось отвратительным отказываться от молитвы ради приема плотской пищи. Я ела, только подчиняясь настояниям своего духовника, но даже и тогда весьма неохотно выполняла его приказы. Люди на улицах с удивлением всматривались в мое исхудавшее лицо, на котором торчали скулы, сознавая при этом, очевидно, что видят перед собой самую святую девственницу в Куско, если не во всем Перу. Приступы голода звучали для меня в животе церковным перезвоном колоколов: я радовалась им и тому; что они не имеют надо мной власти.

Я чувствовала себя отделенной от прочих живых существ как если бы уже вознеслась на новую, недосягаемую для них высоту. Когда люди заговаривали со мной, я видела, как изо рта у них вылетают клубы белого пара, похожие на хлопок. Я плохо слышала их, если только они не заговаривали со мной о Господе. Я продолжала истязать себя и проводила многие часы в состоянии восторженного полузабытья.

Но тут девчонка-служанка обнаружила мою окровавленную простыню и показала ее родителям.

На следующий день духовник заявил мне:

– Не следует чрезмерно усердствовать в своем великом рвении.

Он распорядился, чтобы я принесла ему свои хлысты и цепи. Когда я подчинилась, он был поражен тем, сколь много их оказалось у меня и сколь груба была их конструкция. Он сказал, что я не должна более истязать свою плоть, не получив на то его разрешения. Но в ответ я заявила ему истинную правду: – В умах невежественных людей гнездится предубеждение против столь истовой страсти, но я не ожидала встретить его у священника.

Он запер мои хлысты и цепи в своем шкафу и отправил меня домой. После этого родители заговорили со мной суровым тоном, упрекая меня, и я поняла, что духовник действует с ними заодно.

Некоторое время после подобного предательства я пребывала в печали. На мою долю выпали такие невзгоды и страдания, что я даже не могла записать их все. И тогда я вдруг с необыкновенной ясностью поняла, что люди, менее религиозные и чистые помыслами, чем я, просто завидуютмоим особым дарованиям.

Я просыпалась среди ночи и щипала и скручивала свою кожу так сильно, как только могла, чтобы не выдать себя криком или стоном, – ибо отныне в комнате со мной спала маленькая служанка, которой дали наказ немедленно поднять тревогу, если я вновь начну истязать себя. Девчонка наябедничала моим родителям, будто я трогаю себя под одеялом. И тогда они распорядились, чтобы на ночь меня привязывали, как жареного цыпленка, за руки и за ноги к столбикам кровати, совсем как Тупака Амару – к лошадям. «Житие святой Розы» у меня тоже отобрали.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю