Текст книги "Книга из человеческой кожи"

Автор книги: Мишель Ловрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

Сестра Лорета

В монастыре Святой Каталины появился свежий грех. Я ощущала его запах столь же отчетливо, как если бы кто-нибудь подбросил Мне дохлую мышь под кровать, что случалось со Мной уже неоднократно, поскольку замысел Божий в том и состоял, чтобы подвергать свою самую Благочестивую Дщерь испытаниям и насмешкам.

Произошло именно то, чего Я опасалась больше всего. Венецианская Калека сдружилась с порочной Рафаэлой, единственной монахиней, к которой Я не могла приблизиться, дабы научить ее почтению и дисциплине, по причинам, которые Господь не пожелал открыть Мне.

Эта самая Рафаэла могла безнаказанно насмехаться под Моим окном:

– Умоляю, не надо мешать сестре Лорете. Она прилегла вздремнуть. Хотя нет, прошу прощения, я клевещу на нее. Сестру Лорету, несомненно, уложила в постель невыносимая тяжесть ее святости и благочестия.

– Да отсохнет твой нечестивый язык за такие слова? – прошепелявил еще кто-то, безукоризненно подражая голосу сестры Арабеллы.

И приспешницы сестры Рафаэлы захихикали, как воробьи, весело чирикающие над украденной булочкой.

И теперь, когда Рафаэла и Венецианская Калека вместе работали над осуществлением замыслов сатаны, Я осознала, что вскоре настанет время, когда Я вновь должна буду исполнить Его волю.

А пока что Я искала утешение в своем маленьком садике, где с верой посадила особые семена, поливая их миропомазанной кровью в ожидании урожая. Аконит, несомненно, являлся священным растением, учитывая его название, [152]152
  Аконит – по-английски «monkshood», в дословном переводе означает «монашеский капюшон».


[Закрыть]силу и прекрасный синий цвет.

В монастыре Святой Каталины бытовала поговорка: cada flor es una moja,каждый цветок олицетворяет собой монахиню. Подобно святому Франциску, Я разговаривала со своими немыми маленькими сестрами-цветами и рассказывала им о своих планах. Мои синие цветы росли, подобно одеянию Девы Марии, обретая цвет Царствия Небесного, похожие на сутану самого святого Франциска, окрашенную в благочестивый синий цвет.

Марчелла Фазан

Просторная келья Рафаэлы была рассчитана на двоих. Она как-то обмолвилась, что ранее делила ее со своей младшей сестрой, которая впоследствии умерла. Поначалу Рафаэла не желала распространяться об обстоятельствах ее смерти.

– Это совсем другая история, – говорила она. – Я еще не могу спокойно вспоминать о ней. Поэтому я позволила рабыням спать в комнате сестры. Мне приятно их общество.

Она улыбнулась и внезапно стала настолько похожа на Сесилию Корнаро, что меня пробрала дрожь.

Ее sambaЭрменгильда и criadaХавьера обожали свою госпожу. Я поняла это по их сияющим улыбками лицам, когда Рафаэла познакомила их со мной. Я уверена, что в монастыре Святой Каталины у высокородных монахинь не было принято представлять своих рабынь, особенно по имени, да при этом еще и ласково обнимать их за плечи.

Задняя часть кельи Рафаэлы отличалась особой вычурностью. Ее синий дворик вел – подумать только! – в отдельную уборную, в которой лежали ее туалетные принадлежности. Кроме того, у нее имелась еще и кухня с большим количеством ведер для кипячения воды. Рафаэла сказала мне, что ее рабыни всегда держат горячую воду наготове, когда ей приходится принимать искупительную ванну.

– Моя сестра… – начала было Рафаэла, но голос девушки дрогнул и сорвался.

– Как она умерла? – мягко спросила я, поскольку мне показалось, что Рафаэла уже достаточно доверяла мне, чтобы ответить на этот вопрос.

Рафаэла взглянула мне прямо в глаза.

– Пожалуй, будет лучше, если я сама расскажу тебе все. И чем скорее, тем лучше. Если ты станешь моей помощницей и подругой, то должна разделить со мной и мои беды, и победы. Моя сестра Хуана – сестра София – умерла насильственной смертью, когда ее утопили в ванной. Я слыхала, что здесь тебя приняли подобным же образом.

– Холодная ванна? Твоя сестра в чем-то провинилась?

– Нет, она была ангелом. Полной моей противоположностью. У нее действительно было призвание. Тот день, когда наши родители привезли нас в монастырь, стал лучшим в ее жизни и худшим – в моей. Она даже меняпросила называть ее сестрой Софией – она с радостью отреклась от своего настоящего имени. Мне пришлось смириться с этим. Она всегда уверяла меня в том, что нам очень повезло оказаться здесь, где нам не грозили ужасы внешнего мира. И в этом заключается горькая ирония. Самый страшный ужас мира обитает в монастыре Святой Каталины.

– Ты имеешь в виду vicaria?

Тому, кто смотрел на déshabilléРафаэлы и сигару, которую она держала в пальцах, было нетрудно понять, почему vicariaизбрала ее мишенью для своих нападок; но при чем здесь ее сестра-ангел?

Рафаэла со злостью пнула ногой ни в чем не повинную стену.

–  Vicariaвоспылала страстью к Софии. Моя сестра всегда говорила мне, что мы должны проявлять снисхождение к этой женщине. Но страсть vicariaк Софии отнюдь не была нежной. Она была ужасной, ненасытной и опасной! А когда ее пресекли – ведьме запретили видеться или разговаривать с моей сестрой, – ее страсть превратилась в ненависть.

Голос Рафаэлы дрогнул.

– В конце концов это стало причиной смерти моей сестры. Vicaria– кстати, именно я придумала ей прозвище Ведьма – дождалась, когда моя сестра сляжет с желудочным расстройством. Насколько я могу себе представить ход событий, той ночью София возвращалась из лазарета. Но сюда она так и не дошла. – Последние слова Рафаэла выкрикнула, уже захлебываясь слезами: – А я вела себя как бесчувственное чудовище!

Мне хотелось обнять ее, но я не знала, как она отнесется к такому жесту. Поэтому я ограничилась тем, что пробормотала:

– Уж если кто и чудовище, то только не ты.

Рафаэла смахнула слезы со щек, яростно встряхнув головой.

– Подожди! Ты еще не знаешь всего. Я никогда не прощу себе, что позволила этому случиться. Ко мне прибежала Эрменгильда и сообщила, что София с Ведьмой находятся в купальне. Весь ужас заключается в том, что в тот момент я подумала: «Хорошо!» Это означало, что Ведьма нарушила запрет не приближаться к моей сестре. Следовательно, у prioraнаконец-то появится достаточная причина изолировать ее от остальных и лишить занимаемой должности. Я подумала: «Что же, сейчас этому будет положен конец раз и навсегда». Потому что все эти годы сестра Лорета буквально преследовала Софию, поджидая ее за углом и устраивая якобы случайные встречи. А когда она не могла увидеться с Софией, то проводила все время в молитвах о ее душе, которой, как она утверждала, завладел дьявол. Моя сестра была мягким и добрым созданием, чувство мести было ей чуждо, и она даже не испытывала ненависти к сестре Лорете за подобные притеснения. Она всегда говорила: «Бедная женщина сошла с ума. Мы должны проявлять сострадание». Я раздумывала о помешательстве сестры Лореты, как называла его София, – хотя я относилась к этому как к порочности и неполноценности, – расхаживая взад и вперед по комнате и отсчитывая минуты, которые София провела с ней. И внезапно я сообразила, что ожидание мое слишком уж затянулось. Нам всем довелось испытать на себе крещение Ведьмы. Она заставляет нас распевать гимны, а потом насильно окунает в воду. Я открыла дверь и выглянула наружу. Я слышала, как поет София и как голос ее слабеет с каждой секундой. А потом мне показалось – о, я столько раз прокручивала случившееся в голове! – что я услышала громкий всплеск. Я снова начала считать, но терпение моя иссякло, и я выбежала из комнаты и помчалась к купальне. Почему я ждала так долго? Фактически я вступила в сговор…

Рафаэла отвернулась к стене, словно ей было невыносимо присутствие свидетеля в тот момент, когда она рассказывала заключительную часть этой истории. Мне было знакомо утешение, которое способен доставить взгляд в стену, поэтому я сидела и терпеливо ждала продолжения. Не глядя на меня, Рафаэла сказала:

– Было уже слишком поздно. София плавала лицом вниз в воде. Я прыгнула в ванну. Перевернув ее на спину, я увидела, что губы ее разбиты и кровоточат. Она не дышала. Глаза у нее были прикрыты, а между зубами виднелся кончик языка. Я подняла ее на руки и попыталась вдохнуть в нее жизнь, перевернула и попробовала освободить ее легкие от воды. А Ведьма смотрела на меня сверху и улыбалась. Она пребывала в экстазе, не понимая, где она и что с ней происходит. Она даже не походила на человека. Она не узнавала меня. И эта безумная, жестокая улыбка стала последним, что видела в своей жизни моя сестра.

– На поверхности воды плавала бутылочка с отбитым горлышком. Ходили слухи, что в нее Ведьма собирала свои слезы, которые проливала о душе Софии. Должно быть, она силой заставила Софию выпить их. Вот почему губы моей сестры были в крови.

Рафаэла умолкла, подавленная воспоминаниями. Когда я решила, что она в состоянии рассказывать далее, то спросила:

– Тогда почему Ведьма до сих пор остается среди нас? Разве не должна она сидеть в тюрьме?

– Именно так я и подумала сначала, разумеется, – продолжала Рафаэла, – но когда я стряхнула оцепенение и немного пришла в себя от горя, то задумалась, хотя мне следовало думать раньше. Этомогло бы спасти Софию. Я чувствую свою вину, потому что больше всех приложила руку к тому, чтобы Ведьма сошла с ума. Я смеялась над ней и выставляла ее на смех перед другими. Думала, что она станет посмешищем ради моего личного удовольствия. Я ненавижу сидеть здесь взаперти, поэтому сделала ее козлом отпущения за свою досаду и отчаяние. И я недооценила степень ее помешательства, постоянно уязвляя ее чувства…

– Но даже если это правда, почему ты не рассказала prioraо том, что случилось?

– Если бы ты видела лицо Ведьмы в ту ночь, то поняла бы почему. Душа ее покинула тело. Я совершенно уверена в том, что она не помнит ничего из того, что натворила: она похоронила содеянное в самой дальней части своего разума, который и так изуродован голодовками и самоистязаниями. Она могла бы положить руку на Библию и поклясться, что ничего не знает. Кроме того, свидетелей не было. София – не первая, кто умер здесь после холодной ванны. Зимой случались сердечные приступы и заболевания пневмонией. А у Софии всегда было слабое здоровье. И даже если бы prioraповерила мне– возмутительнице спокойствия, известной своими насмешками над сестрой Лоретой, – сомневаюсь, что vicariaпонесла бы должное наказание. Единственное наказание, которого она заслуживает за свое преступление, – петля. A prioraне захочет отдавать монахиню – даже такую – на судебное разбирательство по обвинению в убийстве и публичную казнь. Репутация монастыря погибнет безвозвратно, если вся история выплывет наружу. Монсеньор Хосе Себастьян де Гойенече-и-Барреда закроет его и отправит нас всех в монастырь Святой Розы, где нам придется спать в гробах. И тогда каждая из нас будет так же мертва, как и моя сестра, которая останется неотомщенной. И только одна сестра Лорета будет счастлива, потому как перспектива насильственной смерти приведет ее в экстаз. На эшафоте она впадет в calores!И весь мир увидит, какая она изможденная и изувеченная! Почему я должна делать ей подарок, которого она желает более всего на свете? Я решила молчать и к собственной выгоде воспользоваться тем, что узнала. Первым делом нужно поставить Ведьму в тупик. Полагаю, тебя я тоже сбила с толку?

– Нет, я все прекрасно понимаю! – прошептала я. – Ты должнахранить молчание.

Точно так же я, будучи еще маленькой девочкой, совершенно определенно знала, что мои родители никогда не накажут Мингуилло так, как он того заслуживает, и посему решила хранить исполненное достоинства молчание, чтобы защитить тех, кто любил меня. Но что, если это только подтолкнуло Мингуилло к еще большим зверствам? А Сесилия Корнаро обвинила меня в жестокости, поскольку я утаила правду от тех, кто любил меня, потому что тщеславно и самонадеянно полагала, будто смогу справиться без их помощи.

Я спросила, как отреагировала vicariaна молчание самой Рафаэлы.

– Все то время, что София лежала в sala deprofundis, [153]153
  Комната перед входом в трапезную; молельня, подземное кладбище (исп.).


[Закрыть]я ощущала на себе ее взгляд, растерянный и недоумевающий. Она сумасшедшая – она ничего не понимает и не помнит. Но она инстинктивно ощущает, что мне известно о ней нечто неблаговидное. С момента смерти Софии она не обращает внимания на все мои проступки и нарушения, никогда не врывается ко мне в келью, чтобы обыскать ее, никогда не заговаривает со мной, не говоря уже о том, чтобы выбранить. Она оставила меня в покое и преследует остальных девушек, хотя теперь не осмеливается заходить слишком далеко. Я позаботилась о том, чтобы мои подруги Розита и Маргарита узнали правду о том, что случилось с моей сестрой, – поэтому, если vicariaпопытается проделать нечто подобное со мной, они сразу же обратятся к priora.A теперь, Veneciana,ты тоже должна помочь мне.

– Да, – с горячностью подхватила я, – можешь на меня рассчитывать.

Я еще не чувствовала себя готовой довериться ей, но уже решила, что история Рафаэлы будет записана в иллюстрированном дневнике Марчеллы Фазан, вместе с хрониками Мингуилло.

В последующие дни, когда я потихоньку и застенчиво расспрашивала других монахинь о Рафаэле, они отвечали мне, что в каждой девичьей компании должна быть своя испорченная озорница, дабы становиться на защиту слабовольных созданий и пробуждать смелость и мужество в их сердцах. Худшее, что я услышала, – «такая пылкая натура неизбежно плохо кончит». Тем не менее даже в этих словах было больше сожаления и привязанности, нежели злорадства. И всемонахини, как одна, выражали сочувствие Рафаэле по поводу ее горькой утраты – гибели сестры Софии.

После того как мы познакомились, я навещала Рафаэлу почти каждый день в послеобеденные часы, отведенные для размышлений и «духовной практики». Я сидела, набрасывая скетчи и рисунки, впитывая шум фонтана за окном, ведь мое венецианское ухо привыкло к музыке воды.

Моей новой студией стала комната Софии, где спали рабыни. Она была идеальным тайным убежищем. Одна из служанок Рафаэлы, обожающих свою хозяйку, всегда стояла на страже, готовая предоставить любые объяснения и задержать незваного гостя.

Рисование, как сказала Рафаэла, вовсе не было под запретом в монастыре. И только тайная сущность наших картин представляла для нас опасность. Предполагалось, что мы рисуем только и исключительно святых, и мы действительно нарисовали их великое множество в качестве прикрытия. Мы даже научились писать в стиле mestizo, размещая зеленых попугайчиков, фламинго и перуанские цветы kantuна заднем плане. Мы вплетали перья райских птиц и орнаменты инков в волосы женщин-святых, украшая их шеи ожерельями из чилийского малахита. У перуанского Иисуса была широкая переносица, темная кожа и темные же глаза, коричневые кривые ноги и кружевная юбка – традиционная нижняя одежда mestizo– вместо набедренной повязки.

Но под прикрытием этого официального искусства мы писали светские портреты на заказ. Позже я узнала, что некоторые из этих картин тайно вывозили в большой мир и продавали как творения «неизвестного художника». Для монахинь же мы писали в стиле mestizoмладенца Христа, а также изображения суровых святых Роз и святых Терез, на обратной стороне которые, как языческие боги. Мы рисовали соблазнительных девиц-святых для тех, кто писал к ним страсть, причем так, чтобы они были похожи на их нынешних фавориток.

– Это самое греховное деяние, – тайно злорадствовала Рафаэла, – не только из-за лесбиянства, но и…

В свое время Сесилия Корнаро просветила меня на этот счет. Я закончила предложение:

– Потому что портрет монахини можно писать только после ее смерти.

Мингуилло Фазан

Снисходительный читатель простит меня за то, что я возвращаюсь к предмету, который не давал мне покоя все это время. Наблюдательный читатель уже догадался о том, что я, в своей невинности, только начал подозревать. Амалия просто не хотеларожать мне сына. Это была ее мелкая месть за то пренебрежение, которое я иногда выказывал ей. Несмотря на удивительно малое количество мозгов, их все-таки достало на то, чтобы настроить матку против меня.

– Усыпите ее, – предложил толстый знахарь, кивая на мой чудесный садик.

Если лоно склонно производить на свет одних только девочек, не случится большой беды, если оно вообще никого не сможет родить.

«Чтобы избить собаку, годится любая палка», – подумал я.

– Моя голубка, – сказал я в тот же вечер, – выпей вот это.

Сестра Лорета

В монастыре ходили упорные слухи о мелких кражах, которые на самом деле были результатом того, что бестолковые монахини просто забывали о том, куда клали свои вещи. Тем временем из-за стен монастыря Святой Каталины до Меня доходили известия о том, что сатана продолжает свою деятельность в Арекипе. В городе произошел шокирующий инцидент. Две женщины поссорились, и одна из них заставила свою соперницу наклониться, задрала на ней юбки и пригрозила насыпать перца в ее стыдные места. Я часто размышляла об этом, что, в свою очередь, навело Меня на мысли о грешнице Рафаэле и Венецианской Калеке, равно как и об их непристойном поведении и сатанинских выходках. Мое собственное благочестие сделало Меня исключительно чувствительной к эманациям греха, и теперь Я отчетливо чувствовала, как они мощной волной исходят из кельи Рафаэлы.

Впервые за очень долгое время Я ощутила настоящую тревогу. Я вдруг осознала, что много месяцев вслепую блуждала по монастырю, вне себя от горя из-за сестры Софии. С момента ее смерти все Мои мысли о ней вселяли в Меня чувство горечи и одиночества. Но отныне Моя ненависть была направле на на должный объект: ее сестрицу и Венецианскую калеку.

Сестра Нарцисса и сестра Арабелла не могли утешить Меня в моем горе. Я разговаривала с ними грубо и резко, невольно встраивая их против себя, хотя все последствия этого Я осознала лишь много позже.

Марчелла Фазан

Я была не единственной последовательницей Рафаэлы.

Нередко в ее келье собиралась большая компания девушек, составлявших весь цвет интеллектуальной и жизненной силы монастыря.

Я с удивлением обнаружила среди них монахинь, которые, несмотря на молодость, уже занимали влиятельные посты в монастыре. К ним относилась Маргарита, аптекарша, которую с детства учили искусству врачевания. Маргарита была креолкой, родившейся в Боливии. Она жила в Святой Каталине с тех пор, как ей исполнилось два годика. Подобно Рафаэле, она поддерживала со своими рабынями дружеские отношения.

Розита, portera, [154]154
  Привратница (исп.).


[Закрыть]была gachupina, [155]155
  Испанка, переселившаяся в Латинскую Америку (исn.).


[Закрыть]родившейся в Каталонии испанкой. У нее хранились ключи от входа для торговцев и главных ворот. Кроме того, она обслуживала formeras,вращающие деревянные полки, с помощью которых товары попадали в монастырь без зрительного либо физического контакта монахинь с внешним миром.

Мы вчетвером собирались в келье Рафаэлы, вне пределов досягаемости vicaria,болтали ногами, сидя на кроватях, вспоминали свою прежнюю жизнь и обсуждали восхитительные сплетни, дошедшие до нас из Арекипы и даже из самой Лимы. В то время в монастыре разгорелся собственный скандал из-за пропажи нескольких вызывающих суеверный ужас реликвий – сердца брата Мариано Москозы, епископа Тукуманского, и языка Луиса Гонсалеса де ла Энчины, восемнадцатого епископа Арекипы. Говорили, что язык епископа был неутомим в чтении проповедей и наставлений, не зная устали в восхвалении Господа.

– Кому могли понадобиться эти ужасы? – осведомилась Розита.

– Садовник мог продать их благочестивому Тристану, – предположила Маргарита, пояснив, что сей благородный и состоятельный гражданин Арекипы не жалел денег на приобретение религиозных реликвий и статуэток.

– А как насчет справочника ядов, пропавшего из аптеки? – полюбопытствовала Маргарита.

Однажды я спросила Рафаэлу:

– Почему бы тебе самой не занять какую-нибудь должность? Это дало бы тебе привилегии и независимость, как Розите с Маргаритой. Все умные девушки здесь находят способ возвыситься. Неужели тебе не хочется когда-нибудь стать prioraили хотя бы членом Совета?

Рафаэла скривилась:

– Мне не хочется думать, что я останусь здесь навсегда. Поэтому и не хочу привыкать.

Остальные девушки рассмеялись и стали обнимать ее, тем не менее в тот день в пропитанном запахами красок воздухе отчетливо ощущался привкус горечи. Я решила, что ее породило сочувствие к неугомонности Рафаэлы. Никто не мог себе представить, как она собирается покинуть монастырь. Ее отец заключил соглашение, согласно которому приданое дочери вернется к нему, если из нее не выйдет монахиня.

Именно в этой крепкой и любящей компании я рассказала историю своей жизни, о том, как Мингуилло покушался на мое счастье и здоровье, о своих различных злоключениях. Я даже призналась в том, что какое-то время провела в сумасшедшем доме.

Мне следовало обратить внимание на то, что никого из моих подруг особенно не удивила поведанная мною история, но в тот момент я думала только о том облегчении, которое испытала, рассказав им все.

Наконец, после шумных протестов и восхищенного свиста, я призналась им в своих чувствах к Санто.

А снаружи все шумел и плескался фонтан, но ничто не нарушало его ярко-зеленой поверхности. Как-то Рафаэла шепотом сообщила мне:

– Он готовит медленный яд, который поможет мне убить vicaria.

Убийство уже стояло на пороге, но совсем не то, которое предсказывала Рафаэла.