Текст книги "Посланники Великого Альмы (СИ)"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 47 страниц)

3

Тепосо чувствовал себя болваном, идя рядом со жрицами и рассказывая им о том, что они и сами прекрасно знали. Но внутренний голос подсказывал, что так надо, и он слепо повиновался ему. Впрочем, не это шокировало бедного индейца, а то, что он вел повествование на испанском языке. Вот это буквально убивало его. Плюс ко всему – поведение жриц. Их будто подменили, в повадках стало что-то от хищного зверя. Старшая спокойно шла рядом и слушала, изредка задавая короткие вопросы, зато другие, вооружившись взятыми из лагеря топориками, шастали по кустам, забегали вперед или вообще надолго исчезали из виду.

«Чем вооружены испанцы?» – Тепосо мысленно повторял вопросы жрицы и отвечал. «Сколько их?» – «Приблизительно две сотни… На трех кораблях… В живых не осталось никого, только я и жрицы… Пленные – только дети… Наверное, около ста…» – «Кто он?.. Вождь!.. А Литуан – священник». «Скорее бы уж дойти и сдать их ему», – жестоко подумал Тепосо, пропустив очередной вопрос настырной жрицы.

– Тепосо, ты не слышишь меня?.. Я спросила – какое расстояние отсюда до города?

И он снова включился в работу.

А Олла шла рядом и пылающим взором благодарила небеса. За что – она не знала, но, глядя на изменившихся подруг, угадывала, что произошло что-то большое и торжественное, случилось то, для чего они молились и днем, и ночью. Ее чувство было радостным и печальным одновременно, как все её песни.

Через три четверти часа они наконец подошли к тому месту, где Тепосо оставил Литуана под присмотром трех жриц.

Все было по-прежнему, как три часа назад. Может, Тепосо показалось, но мертвенную бледность священника слегка скрасили жизненные цвета. Он мысленно порадовался за старика и скосил глаза на старшую: та даже не вздрогнула при виде искалеченного священника.

– Лори, – позвала подругу Джулия, когда бегло осмотрела рану Литуана. – У него сильное воспаление. Поищи-ка шалфей или что-то в этом роде. Сара и Фей идут берегом реки дальше. Фей – старшая. Проявлять осторожность; впереди, насколько я поняла этого парня, каменоломня, где сейчас пребывают испанцы. Восточнее находится поселок, куда они увели детей. Снимите местность и возвращайтесь лесом.

– Есть, капитан, – Фей козырнула, и они с Сарой растворились в кустах.

– Так, девушки, – Джулия обратилась к жрицам, находившимся с Литуаном, – помогите-ка мне раздеть его. Чувствую, что у него есть ещё травмы. Тепосо, быстренько переведи – и за водой.

Он выполнил первый приказ и понуро побрел к речке.

Вскоре на грудь Литуана, где Джулия насчитала множество ушибов и как минимум три сломанных ребра, был наложен компресс из смоченных в холодной воде пальмовых листьев. Рану на руке снова промыли и наложили повязку с листьями шалфея. Литуан во время этой процедуры лишь однажды слегка приоткрыл глаза и снова впал в глубокий сон.

Через полтора часа явились Фей и Сара с коротким докладом: пятьдесят испанцев снуют возле входа в пещеру и пятеро – с ними столько же бульдогов тигровой окраски – сторожат семерых мальчиков и восьмерых девочек в одном из домов поселка.

– Почему ты не сказал мне, что у испанцев есть собаки? – спросила Джулия у Тепосо.

– Потому что ты не спрашивала, – огрызнулся индеец.

– В следующий раз будь предусмотрительнее, – строго сказала она. – А теперь, будь любезен, возьми носилки и возвращайся в лагерь. С тобой пойдет Лори и эти четыре девушки. Заберите Альму и все, что сможете унести.

– Это ещё зачем? – возмутился Тепосо, который днем раньше тащил все это на себе в противоположную сторону.

– Затем, что мы перебираемся ближе к городу.

– А это зачем?

– Могу назвать две главные причины, – терпеливо ответила Джулия, хотя их гораздо больше. Первая: если нас будут искать, то только не у себя под носом. Вторая: нам нужно ознакомиться с окрестностями и собственно с городом, чтобы узнать, где держат детей. Понятно?

Тепосо почесал в затылке, соображая, но Джулия жестом руки уже торопила его.

Литуан, проснувшись, последние две-три минуты силился понять, о чем говорят его старшая жрица и Тепосо, но ничего не понял. Лишь когда он нашел её глаза и всмотрелся в них, то истина внезапным ударом полоснула мозг. Он собрал все силы и, протянув к ней руку, встал на колени. Но не посмел коснуться, только произнес:

– Прости меня, Дила…

Джулия вздрогнула. Ее слух вырвал из незнакомой речи до боли знакомое слово, которое из уст седовласого старика прозвучало явно как обращение к ней. Она оторопело глядела в лицо индейского священника, от которого её отделяла половина тысячелетия.

– Значит, тебя зовут Дила? – спросил Тепосо.

Он был раздосадован таким простым именем старшей жрицы, напрочь забыв, что оно принадлежит богине альмаеков.

– Да, – хрипло ответила Джулия. – Меня в детстве так называла мама.

Глава II1

Лэнгли, ЦРУ, 17 ноября 2003 года, 11.00

Уже почти два часа Артур Шислер перечитывал старинный манускрипт, осторожно перекладывая тонкие листы пергамента с красной печатью испанской короны и листы с инициалами «Х.И» под простеньким гербом со щитом и парой скрещенных мечей, перекрытых снизу оливковой ветвью. Директор ЦРУ в который раз брал в руки первый лист и с чувством легкого помешательства читал: «Здравствуйте, уважаемый профессор Харлан! Амфоре, которую вы только что распечатали, ровно 500 лет. Тот же возраст имеет и послание, которое вы сейчас читаете. Простой анализ легко подтвердит это. Вы – здравомыслящий человек, оттого ваша голова недолго будет кружиться. Отбросьте все – и смотрите только на факты. 10 ноября 2003 года вы должны дать интервью бразильской корреспондентке Елене Карера следующего содержания… Затем напишите записку… Операция по вашему «освобождению» будет проводиться силами ЦРУ и военно-морской разведки США. Ваше «спасение» явится к вам в образе семи привлекательных женщин-американок…»

Профессор Харлан сидел напротив Шислера и делал какие-то пометки у себя в блокноте; он никогда не терял ни минуты времени. Вот и сейчас ему неинтересно было созерцать чересчур сосредоточенную мину директора разведки. Впрочем, изредка он бросал на Шислера короткие взгляды.

А сам Шислер, когда в 9 часов утра адъютант доложил о том, что некто Ричард Харлан настаивает на личной встрече с ним, нимало удивился. Он ждал от резидента в Итаитубе радиограмму, которая должна прийти в 14.30 по вашингтонскому времени. Второй сеанс связи планировался на девять часов вечера в том случае, если командир спецгруппы на встречу с резидентом не явится. Этот сеанс одновременно был и тревожным звонком – значит, операция носит более сложный характер; Джулии Мичиган даны были соответствующие инструкции – действовать сообразно сложившейся обстановке.

Шислер не стал делать умозаключений по поводу неожиданного сообщения адъютанта, не счел также нужным вызвать к себе Челси Филда; он отдал короткое распоряжение и подошел к окну, рассеянно глядя на поросшую деревьями долину Потомак.

– Ричард Харлан, сэр, – доложил секретарь.

– Пусть войдет, – ответил Шислер и повернул голову к двери.

Вскоре они стояли друг против друга: один, предложивший увлекательную задачу, другой – часть этой задачи решивший. Итак, каков же окончательный ответ?

Выслушав профессора и стараясь не показать своего удивления, Шислер погрузился в чтение. И вот время 11 часов дня.

– Вы сами что об этом думаете? – нарушил молчание директор, отложив, наконец, листы в сторону.

– Я? – переспросил Харлан и пожал плечами. – Мне трудно ответить на ваш вопрос. Я был очевидцем этих событий, непосредственным участником. Мой мозг и чувства впитали все это, теперь предстоит анализ.

– Трудно поверить, – протянул Шислер и вызвал секретаря. Вручив ему два листа пергамента, он велел срочно сделать экспертизу. Затем связался с военно-морской базой «Атолл».

– Полковник Кертис? Добрый день. Шислер. Мне необходимы образцы почерков Джулии Мичиган, Сары Кантарник и Глории Кертис. Это срочно. Пока дайте их по факсу, но распорядитесь, чтобы оригиналы прибыли в Вашингтон как можно быстрее.

Сердце Ричарда Кертиса ухнуло куда-то вниз. Он на секунду-другую прикрыл глаза и еле слышно сказал: «Да, сэр».

– Я лично доставлю вам образцы, – добавил он громче.

– Хорошо, – после непродолжительной паузы сказал Шислер. – О самолете я побеспокоюсь, ждите приказа. – Он положил трубку и обратился к Харлану. Маленькие дети – маленькие проблемы, большие дети – большие проблемы. Мне нелегко будет говорить с ним.

– Что делать, – развел руками профессор.

Шислер прикурил сигару.

– Вы говорите, что… м-м… с женщинами остались ваши археологи?

– Да. Сьюзи Форман и трое рабочих. И Бесси Нильсен.

– Хорошо. Профессор, я на некоторое время поручу вас одному из своих офицеров, он проводит вас в наше кафе, вы позавтракаете. А сейчас короткий разговор.

Шислер снял трубку секретной линии связи с Белым домом.

– Блез? Надеюсь, вы узнали меня по голосу? – глаза директора смеялись.

Первый помощник Президента Блез Курно вздохнул. Сегодня, когда он ехал на работу, водитель включил приемник. Звучала знаменитая песня Элвиса Пресли «Love Me Tender», а ему казалось, что из динамиков доносится заунывный голос директора ЦРУ; он попросил водителя выключить приемник. Водитель голосом Артура Шислера сказал «хорошо».

– Да, – ответил Блез, – я узнал вас.

– Отлично. Президент по-прежнему не в курсе наших с вами дел?

– Босс в полном неведении. А… как наши дела?

– Одну секунду. – Шислер прикрыл трубку ладонью, глядя на Харлана. Вы часто встречались с первым помощником Блезом Курно?

– Не так часто, как хотелось бы. Блез очень приятный человек.

– Поговорите с ним.

Харлан принял трубку.

– Алло, Блез? Это Ричард Харлан. Что я должен сказать вам?

«О Господи, – прошептал первый помощник. – Слава тебе».

2

Через сорок минут Шислер получил данные предварительного анализа: манускрипт написан приблизительно 450–500 лет назад; характерные для той эпохи чернила; микроскопические трещины на пергаменте рассекают элементы букв, подтеков чернил в микроизломах нет, это указывает на то, что текст не был нанесен на древний пергамент в сравнительно недавнее время.

Шислер тяжело вздохнул. Настало время, когда он должен предложить Ричарду Харлану на выбор два варианта объяснений (а их не избежать) с первым помощником. Блез примет любую заведомую ложь; Харлан жив и невредим, и помощник, не вдаваясь в детали операции, должен сам предложить Шислеру не распространяться о их невольном союзе. То есть и директор ЦРУ, и первый помощник как зависели друг от друга, так одновременно и боялись одного человека, Президента. Посвящать в курс дела третьих лиц ни тот ни другой не рискнули бы.

Итак, профессор Харлан никогда не писал никаких записок, его не похищали и он сам не инсценировал своего похищения. Правда, оставались исполнители и немногочисленные свидетели. Шислер пока о них не беспокоился, особенно о первых – до Бога высоко, до царя далеко. Тем более что письменно не был отдан ни один приказ.

Сейчас основное ядро «Нью-Эй» было парализовано. Шислер как бы хотел в это верить, но в то же время гнал эту мысль прочь. Пока он лично не увидит последствия контакта спецгруппы с таинственным идолом, поверить он не сможет.

Эвакуировать отряд казалось делом простым. С минуты на минуту в Бразилию должен был вылететь специальный агент Шислера, который возьмет ситуацию на месте захоронения сокровищ в свои руки. Бесси Нильсен получит от него приказ – официально обратиться за помощью в медицинское учреждение Итаитубы и сообщить о случившемся в посольство США. Группу американских туристок – бразильские медики могут поставить им любой диагноз, вплоть до отравления, – срочно переправят на родину. Самолет приземлится на небольшом аэродроме близ города Гейсвилл, штат Флорида, где в секретных лабораториях ЦРУ девушек будут наблюдать опытнейшие врачи и ученые. Туда же вскоре доставят и идола, нелегально вывезти его из Бразилии труда тоже не составит.

Как ни странно, но серебристый идол стоял сейчас – именно сейчас – на втором месте. Главным вдруг стало золото. Это дополнительные материальные ценности, дефицит которых постоянно испытывают в управлениях разведок; тонны, о которых знают всего несколько человек.

Артур Шислер даже порадовался за себя, что в последние мгновения изменил планы относительно Сильвио Мелу, сказав, что для пользы дела тому надлежит остаться здесь, пока Ричарда Харлана не освободят. Старый профессор до сих пор жил в гостинице под наблюдением агентов ЦРУ. Впрочем, Мелу даже не противился, в его распоряжении были письменные принадлежности, книги по заказу, телефон. Своим домашним он сообщил, что по работе вынужден провести некоторое время в Соединенных Штатах.

Предстояло поработать и с самим Харланом. Шислер не сомневался, что сумел бы должным образом «обработать» профессора. Как бы то ни было, но Харлан и словом никому не обмолвится о найденных сокровищах. Что касается броской заметки в бразильской газете, так это и в самом деле была «утка». В крайнем случае, со стороны профессора были сделаны поспешные заключения, что привело к преждевременному заявлению прессе. В конце концов, Шислер мог просто заинтересовать Харлана, предоставив ему возможность изучать таинственную природу индейского идола в лаборатории ЦРУ.

С рабочими и Сьюзи Форман было ещё проще.

Поразмышляв ещё немного, Шислер понял, что много мелких факторов против него. И он решил отказаться от значительного объема материальных ценностей, поставить точку в этой эпопее собственно идолом и… небольшой частью золота. Маски, браслеты, их даже не нужно будет переправлять через границу, золото разойдется там же, в Бразилии, через его агентов и перекупщиков.

И последняя, наверное, точка: пришло подтверждение идентичности почерков в манускрипте из фрагментов рапортов Джулии Мичиган, Сары Кантарник и Лори Кертис, полученных по факсу.

Шислер хмыкнул, вспоминая слова первого помощника Президента: «Вы большой фантазер, Артур». И мысленно ответил Блезу Курно: «Да нет, господин первый помощник, сейчас я сушеный реалист».

Глава III1

Южная Америка, 1503 год

Лори Кертис присела рядом с Джулией и коснулась рукой её плеча.

– Что-то не так, Джу, клянусь всеми угодниками, здесь что-то не так. Ты слышишь?

Джулия оторвала, наконец, взгляд от священника и молча уставилась на подругу.

– Откуда он тебя знает? И что за странное имя – Дила?

Джулия нашла в себе силы улыбнуться.

– Это старая история. Мне было четыре года, а я ещё не разговаривала. Никак не называла маму, отца. Они, грешным делом, подумали, что я немая от рождения, а показать врачу не было денег. Это случилось на дне рождения у отца, было много народу, много песен и танцев. Мама приготовила отцу подарок: мы – все семеро его детей – должны были исполнить хором его любимую песню. Там ещё есть припев без слов, просто «дила-лай, дилай-ла», знаешь?

Лори кивнула: знаю, продолжай.

– Я, по сценарию, естественно, должна была просто открывать рот, что и делала на протяжении всего выступления. А когда песня закончилась и все дружно зааплодировали, я неожиданно продолжила тоненьким голоском: дила-лай, дилай-ла… Что тут началось! Папа бросился обнимать меня, потом – маму. Он-то подумал, что сюрприз и заключался в моем сольном выступлении. Впрочем, мама не стала его разубеждать. Я после этого начала разговаривать как заводная, а вот имя Дила надолго прилипло ко мне. Лишь когда я пошла в школу, меня снова стали называть Джу.

– И это все? – спросила Лори.

– Да.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Тут должна быть какая-то связь между твоим именем и… хотя бы этим стариком.

Джулия остановила её и поднялась на ноги.

– Все, Лори, пора. Не задерживайтесь там. Оставьте на месте стоянки явные следы пребывания, кое-какие вещи, которые указывали бы именно на жриц. Оттуда тронетесь по воде, метров триста-четыреста, дальше – берегом. Все.

– О'кей. Но мы ещё вернемся к этому разговору?

– От него никак не уйдешь. И вот ещё что, Лори, не издевайся ты над индейцем, парню и так несладко.

– Да я и слова ему не скажу! – Она повернулась и отыскала глазами Тепосо. – Так, тренер, сдавай свои полномочия мне. Теперь, когда я скажу тебе «прыгай», ты будешь спрашивать «на сколько метров?». Ну-ну, не дуйся, бери лучше носилки. Нет, нет, тренер, впереди пойду я.

Джулия покачала головой, глядя на удаляющуюся подругу и Тепосо. Последний, шагая в одной «упряжке» с Лори, просто не мог смотреть вперед.

– Кто из вас Фей? – Джулия отошла от Литуана и приблизилась к двум девушкам, пытаясь, однако, самостоятельно решить эту задачу: – Ты?

– Я, капитан, – ответила девушка с озорными глазами.

– Отлично, – похвалила Джулия себя. – Давай подробнее о результатах разведки.

– Во-первых, – бойко начала Фей, – все здесь кажется знакомым. Водопад изменил очертания, но все же это он. Местность также претерпела изменения, но… мы уже здесь были. И кажется: спустись мы в пещеру, где сейчас лазают солдаты, там найдем профессора Харлана!

– А что скажешь ты, Сара?

– Практически согласна. Это может подтвердиться, когда мы подойдем к городу. Сейчас-то он целый, а тогда… ну, когда мы были здесь впервые, он представлял собой руины, заросшие лесом. В общем, джунгли.

– Я тоже так думаю. Остатки каменных строений – это и есть город альмаеков. Ну что ж, места знакомые, ориентиров достаточно, будем работать.

– Вот это командировочка! – возбужденно прошептала Фей. – Только интересно, когда она закончится?

– Я думаю, лет этак через пятьсот. Давайте, девочки, поменяем компресс у старика и сделаем перевязку. Сара, пожертвуй своей верхней одеждой – не одной же Лори ходить голой.

Литуан не верил своим глазам: богиня Дила собственноручно промывала ему рану, не гнушаясь прикасаться к образовавшимся на ней страшным гнойникам. Чудо свершилось, дух Великой Пророчицы вселился в старшую жрицу. В этом Литуан не сомневался ни на миг. Все события происходили точно так, как она предсказывала; все свершилось с ужасающей точностью вплоть до последней жертвы. Она не дала умереть ему, чтобы он сумел покаяться и попросить прощения за непослушание её воли и преклониться перед её могуществом. Обильный пот выступил на его теле от внезапного облегчения: Дила здесь, и дети будут спасены. Теперь она сама воплотит свои же слова в жизнь, проявляя свое божественное начало в мощи и власти, спасая плененных и карая пленителей и убийц. И так будет!

Литуан вслушивался в её голос, когда она разговаривала с Тепосо, – он вещал на языке их врагов. Он не мог ошибиться, поскольку хорошо запомнил, как говорят испанцы: характерная для их речи интонация, присущая им жесткость в словах в отличие от мягкого языка альмаеков. Он даже различал ранее слышанные слова, но не понимал их смысла. Зато Дила прекрасно понимает, и это ещё одно доказательство её величия. Берегитесь, проклятые, остерегайтесь, коварные, и молитесь за ваши ничтожные души – час возмездия близок! Сожмите в мгновение остаток вашей постылой жизни, ибо час возмездия превратится для вас в вечность… Литуан не боялся грешных мыслей о мщении, потому что не об отплате думал последние дни, а только о справедливости. А справедливость – мать равновесия людского общества – требовала только одного. Да и Дила, от прикосновения рук которой уходила боль, не мешала ходу его горячих мыслей, не качала укоризненно головой, не корила уставшими глазами. «Боже, я самый счастливый из смертных и самый несчастный среди них…»

2

Олла первой вышла на край своей поляны. Она по-хозяйски простерла вперед руку, приглашая остальных.

Тепосо ожидал увидеть невесть что, переводя красочные описания Оллы о «самом укромном месте на свете». Он придирчиво осмотрел то самое место: ну, ручей с чистой водой, ну, кольцо высоких деревьев, поглощающих все звуки извне, ну, ещё что-то. На его взгляд, заслуживал внимания лишь просторный шатер. Да и то в нем можно разместить только раненого Литуана, Альму и пару жриц. Впрочем…

Тепосо воочию убедился, что кое-кто ещё свободно туда уместился. Из зелени шатра, зевая, вышла пума и села, поджидая гостей.

Кили уже давно различила сквозь шорох неспокойного леса легкие шаги. Настороженность быстро прошла, потому что она узнала поступь Оллы, вернее, почувствовала её. Правда, с Оллой был кто-то еще, наверняка похожий на нее; их шаги сливались, иногда – разбегались, но все они были, как у нее.

Тепосо хоть и опешил в первые мгновения, но все же остался сыном природы. Он предостерегающе поднял руку, призывая остальных остановиться. Пума не тронет людей, но все равно нужно подождать, пока она не покинет это место.

– Кили! – голос Оллы сорвался на визг, и она бросилась к кошке.

Кили смотрела на свою подругу укоризненно, но морда была довольной. Олла обняла её шею руками, заставляя животное смотреть на ступивших на поляну жриц.

– Смотри, Кили, сколько теперь у тебя друзей! – Она быстро замахала рукой. – Не бойтесь, идите сюда.

– Да, бояться действительно нечего, – иронично заметила Джулия и распорядилась: – Раненого – в шалаш.

Да, теперь у Кили стало много друзей, и среди них – тот человек без руки. Она нисколько не удивилась, увидев его живым и невредимым: чутье никогда не подводило умную кошку. Только вот ему по-прежнему было очень больно и он с трудом переносил страдания. Но боролся. После удачной охоты Кили приступом овладевало умиротворение, то же чувство исходило и от него. Присутствующая в нем до этого тревога стала меньше, почти исчезла, но осталась какая-то тоска, которая таилась у него внутри. Это тоже было знакомо Кили, она долгое время находилась в похожем состоянии, когда задолго до знакомства с Оллой не нашла своих маленьких котят в пещере, где недавно произвела их на свет. Кили долго искала их, и её глаза были почти всегда влажны, как и у этого человека, когда он снова увидел её.

Пока Литуану готовили ложе из листьев, он, полулежа возле пумы, гладил её шерсть.

– Вот мы и встретились с тобой снова, мы опять вместе. И с тобой мне ничего не страшно. – Литуан подозвал к себе Оллу. – Ты называешь её Кили?

– Да, Литуан, это моя подруга. Здесь мы проводили с ней много времени.

– Где ты и разговаривала.

Олла покраснела.

– Да. Но Альма разрешил мне говорить вне храма. Мне даже показалось, что он сердится на тебя за столь суровое обращение со жрицами. И я оказалась права: Дила велит, чтобы мы разговаривали.

– Я догадывался об этом. Вы что ж, хитрые мои девочки, думали, что Литуан совсем без глаз? Вот я поговорю с Дилой, и она снова наложит запрет. – Литуан постарался, чтобы его голос прозвучал как можно строже.

– Нет, не наложит, – довольно игриво ответила Олла.

– Что значит – нет?

– Ты будешь одинок в своем решении. Даже вождь на нашей стороне.

– Вождь?

– Ну да. Тепосо.

– Тепосо, – задумчиво протянул Литуан, отыскивая глазами храброго индейца. Тот час от часу все больше нравился священнику; ему небезразлична была судьба альмаеков, он нашел в себе силы сбежать от испанцев и встать на их сторону; он всячески помогал им, не оставил жриц и спас его, Литуана. Во всем этом четко прослеживалась рука Божья, но Литуан по-прежнему оставался самим собой: и с верой в Бога, и в человека. И то ли Бог определил судьбу Тепосо, посоветовавшись с Литуаном, то ли священник спросил наверху совета, но решение было принято. – Позови его.

Когда Тепосо приблизился, Литуан велел ему опуститься на колени.

– Нас осталось очень мало, сынок, но все равно – жить без вождя как-то негоже. Мы многим обязаны тебе – сыну другого народа. За твое большое сердце, за твою преданность и смелость отныне ты – вождь альмаеков! В нашем роду не было более храброго и сильного вождя, чем Атуак. Но уверен я, ты будешь достойным его преемником, не посрамишь ушедшего в Лету славного его имени. Пусть в нелегком для тебя деле он будет примером, твоей путеводной звездой. Я видел, как доблестно бился Атуак, защищая своих детей, но это не означает, что ты должен стоять на такой же высокой ступени воинского искусства. Благородство, любовь и справедливость – вот три начала, которые постоянно должны жить в тебе. И я ясно различаю их поросль в твоей груди. Ты молод, ещё моложе тебя те, кто сейчас томится в плену. Но я верю в тебя, преклоняюсь перед могуществом Дилы и уже вижу, как спасенные вами дети почтительно склоняют перед тобой голову. Взрасти в себе эти три начала, сынок, призови все силы, чтобы они стали прямыми, как могучие стволы кедров. Тебе придется непросто – тяжел груз ответственности за тех, кто будет видеть в тебе защиту, просить совета и помощи. Но я всегда буду рядом и, пока жив, не перестану помогать тебе.

Литуан приложил свою ладонь к голове побледневшего индейца и твердо сказал:

– И пусть будет так!.. Теперь ты имеешь право носить диадему из черных перьев – символ высочайшей власти нашего народа. И помни: твой народ сейчас томится в плену. Я приветствую тебя, вождь альмаеков! – признаю твою власть и склоняю пред тобой голову.

Олла и семь её подруг последовали примеру священника.

Джулия, с интересом наблюдая за непонятной ей торжественной церемонией, потребовала от Тепосо объяснений.

Он к этому времени поднялся с колен и, то краснея, то бледнея, сбиваясь на свой родной язык, вставляя слова из наречия альмаеков и примешивая сюда сочный испанский колорит, долго втолковывал Джулии о внезапности поворота своей судьбы.

Но Джулия поняла его гораздо раньше, чем он закончил. Она призвала свой отряд соблюдать серьезность, уважая важность события и самого Тепосо.

Молодой вождь чуть было не задохнулся, когда шестнадцать голов почтительно склонились перед ним. Глаза заволокло, и Тепосо неожиданно заплакал. Это были слезы благодарности. В них не было какой-то отчаянной радости, наоборот – они были горькими и тревожными, в них отразилось каждое лицо пленного ребенка; и сердце рванулось в груди. Теперь дети были его частью, его сущностью; это были его дети.