Текст книги "Посланники Великого Альмы (СИ)"
Автор книги: Михаил Нестеров
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)
Было 14 октября, и шел третий день путешествия, размеренности и спокойствия которого пока ничто не нарушало. Оба отряда, не выпуская друг друга из вида, продвигались к намеченной цели.
Как и предполагал Раул Кортес, за 10–12 часов проходили около 20 миль. К вечеру, выбрав удобное место для ночлега, отряды соединялись и после ужина крепко засыпали в разбитых палатках, не забывая, впрочем, выставить посты.
Течение Топажоса было заметно быстрее, чем у медлительной Амазонки. Поэтому гребцы направляли баркас вдоль берега, где оно было не так стремительно. Не забывали они и об исследовании реки относительно судоходства; даже у берегов глубина была порядочная. Конечно, галионы при попутном ветре смогут подняться сюда, хотя будут restreando la ansla por el suelo – идти очень мелко.
Если бы умы испанцев, отправившихся на разведку, не были замутнены жаждой наживы, они бы заметили, какое великолепие разнообразной природы их окружает. Это были поистине райские места – эскуриал[29]29
Эскуриал – дворец испанских королей.
[Закрыть] матери-природы, если говорить их языком.
Лесные чащи чередовались с живописными полянами, глядя на которые, терялось ощущение тропической местности; лишь заросли кустарника да одиноко стоящие пальмы «слоновая кость» в окружении десятков видов орхидей, все ещё говорили о тропиках. Но прогалины снова сменялись бамбуковыми зарослями, те – кокосовыми и финиковыми пальмами, огромными узловатыми гингко, прямыми, как стрелы, кедрами. От благоухания цветов, над которыми жужжали пчелы, казалось, стояло ароматное марево, а над низко свисавшими ветвями, согбенными под тяжестью плодов, порхали стаи пестрых птиц. Вопли обезьяньего народа, царившего над зеленым естественным сводом, образованным сплетением ветвей и лиан, вносили свою лепту в безграничие этого девственного и неповторимого мира.
Так было в светлое время суток. А вот ночью…
Ночью в джунглях было страшно. Деревья казались сплошной стеной, через которую не мог пробиться лунный свет, и лишь на самом верху причудливым узором виднелось звездное небо. То тут, то там подрагивающие от страха глаза видели в черных провалах кустов на фоне стены леса входы в какие-то пещеры. Ночь не выдавала ни звука, ни шороха и от этого была ещё страшней. Казалось, неведомые силы затаились, чтобы сообща броситься на непрошеных гостей и пожрать их. Изредка отчаянный вопль обреченного на гибель животного заставлял вздрагивать и учащенно биться железные кастильские сердца.
Ночь в тропиках по продолжительности приблизительно равна дню, и после завтрака, сопровождаемого возбужденными, немного нервными разговорами, поход возобновлялся.
Ленивая, темноватая, но прозрачная река своим тугим течением словно препятствовала вторжению иноземцев, старалась не пустить их на порог тайны, так ревностно ею охраняемой. Но упрямые и сильные руки продолжали равномерно опускать весла в воду, продвигая баркас все ближе и ближе к конечной цели.
По пути к водопаду, чей отдаленный шум был услышан на девятнадцатый день пути чутким ухом Тепосо, которого включили в состав экспедиции для объяснения с альмаеками, конкистадорам встретилось четыре поселения индейцев. Жители первых трех деревень в ужасе бросились бежать, увидев, что к ним приближаются четырехногие чудовища с двумя головами. Так что испанцы даже не сумели их как следует разглядеть. Но вот на подступах к «воде, падающей в воду», жило весьма храброе племя.
Кавалькаду встретил нарастающий рокот барабанов, а к баркасу устремились не менее тридцати пирог с индейцами. Решительные воины были вооружены луками и дротиками. Испанцев это, правда, мало встревожило, тем более что развернуться где было.
Спокойный Раул Кортес, восседавший на гнедом жеребце, поднял того на дыбы и, обнажив обоюдоострый меч, первым ринулся в атаку. Прикрываясь от стрел легким щитом, он почти надвое рассек ближайшего к нему индейца. За ним последовал другой, третий…
Индейцы поначалу опешили, но потом, с безнадежной решимостью, бросились вперед, сделав вторую и последнюю ошибку, идентичную первой: показали свою храбрость в сочетании с воинскими навыками перед гордыми и не менее смелыми кастильцами. За десять минут жестокой схватки они потеряли около пятидесяти человек из двух сотен нападавших. А маленький отряд Раула Кортеса продолжал смертоносной косой валить «дерзких и непокорных».
Битва на реке была выиграна вообще без усилий. Диего де Аран подпустил пироги на расстояние выстрела из арбалета, но стрелять из них не спешил. Для начала рявкнули два десятка ружей, и когда нападавшие с перекошенными от страха лицами побросали весла, забыв о цели своей вылазки, – вот тогда безжалостные короткие стрелы просвистели в воздухе, освобождая тугую тетиву для очередного выстрела. Почти каждая стрела нашла свою цель. И по воде мимо баркаса поплыли пустые пироги, пироги с убитыми и просто трупы с торчащими в них древками, словно в насмешку украшенными красивым оперением, которое в жуткой гармонии сочеталось с перьями в черных волосах индейских воинов.
Баркас мягко ткнулся в травянистый берег, и двадцать пять солдат присоединились к конникам Раула Кортеса. Скоро испанцы уже перешагивали через убитых, расчищая путь острыми клинками. Вот уже смолкла так надоевшая им дробь барабанов; двое трясущихся, но мужественно исполнивших свой долг барабанщиков разделили участь своих собратьев.
Не принимавшие участия в сражении женщины, старики и дети метнулись в заросли пальмовой рощи. Диего де Аран, который возглавил объединившийся отряд, не стал их преследовать, а удовольствовался несколькими десятками не успевших убежать.
И через четверть часа, когда стих последний предсмертный всхлип ребенка, оборвался визг зажмуренной, прикрывшейся руками от меча женщины, слышалось лишь возбужденное всхрапывание лошадей и тяжелое дыхание победителей.
Онемевший и потерянный Тепосо был похож на статую из белого мрамора. Все, что произошло в короткий промежуток времени, отказывалось помещаться у него в голове. Она трещала, разламывалась, пытаясь выплюнуть из себя кипевший от страха и возмущения мозг. Теперь испанцы не виделись ему полубогами и даже старшими братьями. Он понял, что и его народ в любой момент может быть раздавлен, уничтожен и что оставалась единственная привилегия – быть послушными, робкими и исполнительными. Иначе – смерть.
Пока Тепосо предавался горьким размышлениям, запылали первые хижины поселка, бросая жаркие языки пламени на соседние крыши. И скоро вся деревня стала одним большим факелом.
Меньше чем через час баркас вновь скользил по прозрачным водам Топажоса, а конные воины равнодушно понукали лошадей. Поход возобновился.
Тепосо воистину обладал уникальным слухом: лишь спустя значительный промежуток времени, за который было пройдено полторы мили, остальные тоже услышали отдаленный рокот.
Теперь, следуя указаниям Атсорты, с отцом которого поделился индеец с Большой Земли, следовало искать правый приток Топажоса. Он и должен был привести к городу альмаеков.
О близости водопада говорило и усилившееся течение. Становилось ясно, что через три-четыре мили отпадет необходимость снимать промеры глубин: даже при сильном попутном ветре галионам не справиться со столь бурным потоком. А это значит, что один из вариантов – захват Золотого Города посредством огневой мощи кораблей – отпадал.
На следующее утро баркас оказался в устье небольшой безымянной реки и нырнул в её относительно спокойные воды; но смог продвинуться лишь на милю – река оказалась слишком мелкой, к тому же впереди обнаружились пенящиеся пороги. По счастью, невдалеке нашли спокойную тихую заводь, от которой в глубь тропического леса шли заливные луга и поросшие травой болота, окутанные темно-зеленой пеленой. Здесь была удобная стоянка для баркаса.
Бросив опостылевшие весла, солдаты с блаженством разминали затекшие ноги, топча сапогами бархатистую траву.
Сначала Диего де Арана обеспокоило, что они, идя вдоль берегов притока, удаляются от водопада. В его душу вкралось сомнение: в ту ли протоку они свернули. Может, дальше есть другая? Но вот, разгоняя его хмурые мысли, речка сделала резкий поворот, и они пошли параллельно Топажосу. Кроме того, им пришлось преодолевать некоторый подъем – путь лежал на возвышенность, с правой стороны которой все отчетливее слышался шум водопада.
Было очевидно, что завтра они достигнут желаемой цели, во всяком случае, дойдут до водопада. Да и Тепосо, словно живой барометр, трясся все сильнее и сильнее. В нем нарастал инстинктивный страх перед грозным Уринагрой, в чьи владения они вторглись. Ну испанцы – ладно, они, может быть, ему сродни, а он?.. Его-то могущественный бог точно покарает. С такими невеселыми мыслями бедный переводчик вышагивал рядом с солдатами, сдвинув уже не радовавшую его шляпу на затылок. К чему она, если скоро её и надевать будет не на что.
Впрочем, и испанцы, прислушиваясь к внутреннему голосу, который говорил им: «Скоро вы увидите чудеса, достойные вас», – уверовали в индейскую сказку о Золотом Городе, неслыханных сокровищах и что они будут их законными обладателями.
Предчувствия их не обманули.
Обступавший речку дремучий лес, опутанный лианами, внезапно кончился, и как ни были солдаты равнодушны к красотам природы, все же они не остались безучастными, увидев, что открылось перед их глазами.
Невозможно описать словами широкую рощу, увитую орхидеями. Здесь были десятки, сотни видов колоссального семейства этих цветов. Симфония, нет оргия красок!
Но взгляды солдат недолго задержались на этом фантастическом пейзаже.
Перед ними открылась огромная поляна, обрамленная с одной стороны сплошной стеной бамбука, а с другой заканчивающаяся низким и ровным берегом речки. Испанцы не увидели, как рассказывал Атсорта, ослепительного сияния, исходящего от обители белого племени, но тусклое мерцание золота буквально жгло им глаза.
Золотая арка города в их представлении никак не вязалась с тем, что открылось повергнутому в шок зрению. Они не замечали ни массивных каменных стен, украшенных диковинными лепками с изображением причудливых голов каких-то животных, ни возвышающихся над стеной построек пирамидальной формы, скрывавших основную часть в глубине города, ни каменную статую стража этой таинственной страны, властно смотревшую на пришельцев: «Кто вы и с чем пришли?» Ничего этого они не видели потому, что все это – из камня. А вот арка…
Она была сделана из золота. Из многих тонн золота…
Ее колонны в виде человеческих фигур с непомерно большими ступнями держали на плечах огромную золотую же плиту, на которой боком возлежало изваяние, изображающее женщину. Ее рука указывала на переднюю часть ложа, по которому шла надпись из нескольких слов, – то ли предупреждение, то ли девиз этой страны.
– Senor Jesus! Господи Иисусе! – только и смог сказать Диего де Аран.
Он посмотрел на онемевшего Кортеса, и они, не сговариваясь, тронули коней. До ворот города было чуть более ста вар, расстояние, пройденное ими за три минуты. Не без трепета проехали они под золотым ложем прекрасной богини (так им показалось) и очутились на территории города.
Казалось, их ждали…
Глава VIВдоль центральной улицы, которая упиралась в прямоугольное сооружение внушительных размеров, стояли жители города – начиная от детей и заканчивая глубокими стариками. На их лицах не отразились ни удивление, ни страх перед странными гостями. Может быть, только любопытство, которое можно было прочитать в чуть склоненных набок головах. И тишина… Ни одного звука. Лишь стук копыт да шарканье сапог о мощенную камнем улицу.
Гостям явно предлагалось следовать к зданию в конце улицы. Даже издали было видно, что его портал венчали изображения полуптиц-полузверей. Но в отличие от стен города, где испанцы уже наблюдали подобные маски, эти были из золота. Из него же было сделано и перекрытие портала.
Как ни был сосредоточен Диего де Аран на созерцании любимого металла, все же он сумел убедиться в правдивости индейца с Большой Земли, рассказавшего в свое время урукуям о необычном виде этого племени.
Совсем белыми назвать их было нельзя, но кожа была все же светлей, чем, скажем, у того же Тепосо, и слегка отливала бронзой. Темные волосы имели рыжеватый оттенок и почти сливались по цвету с загорелыми телами. Мужчины носили короткие мешкообразные балахоны, схваченные в талии хлопчатыми поясами. Женщины очень привлекательны, и среди них были настоящие красавицы: высокие и стройные, носящие одежду так, что левая грудь оставалась неприкрытой.
При их виде носы испанцев шумно засопели, а тела стали, как у стража ворот, каменными.
И ещё с удивлением отметил Диего де Аран, что все без исключения местные жители были обуты в подобие тапочек, сшитых из звериных шкур, что тоже указывало, насколько эти люди ушли вперед в своем развитии от других племен.
Спешившись возле широкого входа в здание, де Аран знаком подозвал Раула Кортеса, Тепосо и ещё пятерых испанцев, чтобы войти с ними внутрь. Остальным надлежало находиться на улице.
Здание оказалось настоящим дворцом. Вдоль стен стояли каменные плиты с гротескными барельефами, свод был покрыт одинаковыми рисунками семиконечная звезда внутри круга.
А впереди, у дальней стены, стоял… трон. Самый настоящий трон. Высокий, с тремя ступенями, он был сделан из сапотового дерева в виде алькова. Присутствовали даже такие детали, как роскошный козырек и массивные подлокотники.
Обладатель трона – молодой индеец – следил из-под черных накрашенных бровей за приближением бородатых пришельцев. Он сидел на мягкой пятнистой шкуре оцелота, держа в правой руке копье. Его чело закрывала золотая диадема с несколькими черными перьями. Гордая осанка и повелительный взгляд говорили о его высочайшем положении.
По правую руку от него стояло четверо воинов с копьями, неотрывно смотрящих на гостей.
С другой стороны сидел седоватый, лет шестидесяти, индеец, одетый, несмотря на жару, в белый балахон и длинную накидку, голова его была неприкрытой.
«Похоже, старик – священник», – пронеслось в голове у Диего де Арана (и он, забегая вперед, не ошибся).
«Вождь-то – гордый. Даже не встал навстречу», – подумал Раул Кортес, который неприязненно смотрел на величавую фигуру касика.
Вся его благородная внешность внушала молодому испанцу презрение. Особенно его раздражали диадема и копье с золотым наконечником; и даже сильная рука, сжимавшая древко.
Раздражение моментально переросло в жгучую ненависть к этому величавому индейцу, и Кортес так упивался ею, что не слышал короткой приветственной речи; не видел обескураженного Тепосо, не понявшего ни слова. Он стряхнул оцепенение лишь тогда, когда поднялся седой священник, знакомый с наречием племен топажо, и объяснения пошли сразу через двух переводчиков.
Может, альмаеки и подумали, что гости – пришельцы с небес, но, во всяком случае, об этом речь не зашла и такой вопрос задан не был.
Диего де Аран, на правах гостя, проявил большую настойчивость, выпытывая, сколько у них золота, где они добывают его, о численности жителей города, нет ли поблизости ещё подобных племен, чем вооружены воины-альмаеки… Вероятно, он считал вождя и священника полными идиотами, задавая подобные вопросы вот так, с места в карьер, с наскока и без подготовки. Но те, не желая быть причисленными к категории, определенной им де Араном, тему разговора скоро переменили. Теперь речь пошла о религии.
Тепосо как мог объяснял, что «старшие братья» верят в трех святых (Святую Троицу) и восхваляют их, рисуя на себе воображаемый крест. Их боги живут на небе, и в минуты радости или отчаяния братья простирают вверх руки. Вот что приблизительно говорил Тепосо. А может, добавил что-то и от себя.
Вождь, которого звали Атуак, в основном молчал, предоставив право переговоров своему старшему товарищу. Он ловил на себе неприязненные взгляды Раула Кортеса и чувствовал исходящую от него волну «черной» энергии, но оставался непроницаем.
Священник Литуан сообщил гостям, что вскоре они смогут отобедать с касиком. Им также приготовят постели в лучших домах, а сейчас он хотел бы проводить их в храм.
Святилище, куда направилась необычная процессия во главе с Литуаном, отличалось от испанских построек классической простоты, как день от ночи. Индейские ваятели покрыли стены множеством замысловатых меандров, и ни один из рисунков, покрывающих фриз, не был похож на другой; умелым мастерам пришлось когда-то поломать себе голову, чтобы ни разу не повториться. Здесь восхищало все: ступенчатые террасы вокруг храма, гладкие четырехметровые колонны, держащие потолок, и многое другое. Но у испанцев голова пошла кругом, когда они увидели убранство огромного зала, которое тускло отсвечивало золотом.
Центральное место у подобия алтаря занимала серебристая фигурка какого-то идола ростом с семилетнего мальчика. Идол хмурил брови и протягивал вперед руки с семью растопыренными пальцами на каждой, направленные на притихших испанцев. По обе стороны от идола находилось не менее двух десятков статуй в человеческий рост: коленопреклоненные женщины, полулежащие, сидевшие на корточках с молитвенно сложенными руками, с протянутыми вперед сосудами, наполненными зеленоватой жидкостью, и золотые глазницы каждой сияли бирюзовым светом.
Напротив идола неподвижно сидели на корточках семь жриц. Ладони их скрещенных рук покоились на обнаженных плечах, бедра прикрывали узкие юбки, ноги были обуты в желтые тапочки с высоким щитком, закрывавшим подъем. Вокруг икр – подвязки с подвесками из оникса, головы венчали диадемы с зелеными перьями священного кетсаля, из-под которых струились светлые волосы, доходившие до середины спины.
У Кортеса даже перехватило дух: самое ценное, что здесь находилось, это, несомненно, жрицы. Таких красивых девушек он ещё не видел. Да и вряд ли увидит. Они, как одна, походили друг на друга. Правда, если вглядеться внимательней, отличия все же были. Их пронзительные карие глаза неотрывно смотрели в мертвые очи идола, и сами жрицы казались бы изваяниями, если бы не ровное, неслышное дыхание, плавно колышущее упругие груди.
Рядом с ними на каменной скамейке сидела ещё одна, вероятно, главная жрица. Она была одета так же, но выглядела немного старше подруг. Ей было не больше двадцатипяти лет, и она, как две капли воды, походила на золотую богиню над аркой городских ворот.
Литуан, подойдя к идолу, заговорил мягким, звучным голосом, обращаясь к испанцам. Но не слишком богатый словарный запас испанских слов, которым владел Тепосо, не смог в полной мере воспроизвести задумчивую речь священника. Все же Тепосо старался как мог, и вот что испанцы смогли усвоить из сбивчивого, путанного рассказа своего переводчика.
Бога, которому поклоняются альмаеки, зовут Альма. Он и злой, и добрый одновременно. Левая его рука – день. Правая – ночь. У Альмы есть жена и четырнадцать дочерей, все они здесь, рядом с Альмой, сделаны из золота, и каждая – в духе своего характера. Жена – Дила – олицетворяет справедливость и является великой пророчицей. Жрицы неотлучно находятся возле Альмы, семь днем, семь – ночью, а старшая жрица – только днем. Число «семь» пророческое, магическое. Две руки Альмы – два раза по семь – четырнадцать. Это цикл. В году двадцать шесть циклов – триста шестьдесят четыре дня, и один день они прибавляют. Молиться Альме или говорить с ним лучше ночью, когда много звезд, хотя ночь – правая рука – порочная, но Альма лучше слышит ночью, а решения принимает утром. Это мудро.
– Спроси у него, – после небольшой паузы сказал Диего де Аран, – из чего сделан их бог. Из какого материала.
Он на секунду оторвал взгляд от серебристой фигурки и посмотрел на Тепосо. Его заинтересовало изваяние идола, которое отливало холодной синевой и напоминало ему свет далеких звезд. Металл не был похож ни на серебро, ни на сталь, которую Диего де Аран признавал лишь в сочетании с крепкой рукоятью меча и прикладом эспингарды.
– Он не знает, – перевел Тепосо ответ Литуана. – И никто не знает. Альма был оставлен далекими предками – отцами их отцов. Те пришли с Высокого Неба. Альмаеки их дети.
Де Аран хмыкнул и слегка тряхнул головой.
Раул Кортес, человек более практичный, протянул руку к идолу, но его остановила мягкая ладонь Литуана, слегка сдавившая запястье.
– Нет, – священник властно взглянул на Кортеса, – нельзя прикасаться.
Молодой испанец понял его без помощи Тепосо и, взбешенный неосмотрительным поступком языческого служителя, дерзнувшего прикоснуться к его руке, мгновенно выхватил меч.
Литуан, не уступая Кортесу в сообразительности, понял, что сейчас произойдет, и с завидной храбростью вытянул руку:
– Лучше отруби, но не прикасайся. Нельзя, – добавил он мягче.
И опять Кортес понял его и уже хотел удовлетворить просьбу священника, а потом бросить отрубленную руку в жертвенник, но Диего де Аран, старший по возрасту и по положению в отряде, несомненно более хладнокровный, решительно взял его за плечо.
– Прекрати, Раул! – сверкнул он глазами. – Сейчас не время. Да и не место.
– Не место?! – Кортеса начало мелко трясти.
Две руки и две пары глаз, казалось, жгли его раскаленным железом. Тем более что одни принадлежали человеку его веры, а другие – полудикому язычнику.
– Не место?! – прошипел он, обращаясь к де Арану. – Ты что, принял другую веру? Поверил в железную болванку, которую они называют богом? Считаешь этот каменный склеп храмом? Полагаешь, что здесь нельзя оборвать жизнь perro maldito (проклятого пса)?
– Прекрати, – процедил сквозь зубы де Аран. – А то сейчас действительно прольется кровь. Но не его, – он кивнул в сторону священника, – а твоя.
Кортес открыл было рот, чтобы достойно ответить наглецу, но сказать ничего не успел – его остановил резкий окрик:
– Вон!
Изящная рука главной жрицы повелительно указывала на выход.
Раул Кортес так и остался стоять с открытым ртом.
До этого он видел жриц только сидящими, а сейчас… Сейчас, когда она встала во весь рост, слегка расставив ноги и вперив мечущий молнии взгляд в переносицу Раула, оказалось, что она выше него на полголовы. Ее лицо горело возмущением, но ровно вздымающиеся груди говорили о спокойном дыхании, что нельзя было сказать о легких Кортеса, шумно и часто гоняющих воздух.
– Valda me Dios! Помоги мне, Господи! – прошептали губы изумленного Диего де Арана, невольно оробевшего при виде атлетического тела жрицы, которой меч Кортеса, наверное, казался шпагой.
Главная жрица продолжала указывать рукой на дверь до тех пор, пока испанцы в сопровождении Литуана не покинули храм. Она опустилась на скамейку и покровительственно оглядела неподвижных подруг, никак не прореагировавших на инцидент в храме.
