Текст книги "В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина"

Автор книги: Михаил Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

10.

Двадцать семь работников особого отдела – оперативники, архивисты, следователи, участковые, курьеры и один зек – перелопатили за ночь две тысячи дел. Из них половина требовала перепроверки и тщательного анализа, и только шесть дел убеждали подполковника Сорокина в том, что он нашел нужное. Природное чутье сыщика его редко обманывало. Сорокин объявил трехчасовой перерыв на сон и велел продолжить поиски, а сам взял двоих оперативников в штатском и выехал на машине в город.

Магадан процветал. Строительство не прекращалось ни на минуту. Конвоиры с собаками вели по улицам зеков-строителей возводить новые и новые здания. Стройплощадка обносилась колючей проволокой, люди возводили добротные красивые дома, после чего колючка передвигалась дальше и все начиналось заново.

Возле одного из домов старожилов остановилась «эмка», из которой вышли трое мужчин в штатском. Захар Данилович допивал чай и собирался на работу, когда в дверь позвонили. Опять соседи! К нему обращались по любому поводу и в любое время. Захар слыл мастером на все руки и никогда никому не отказывал в помощи. Его любили, уважали и называли Данилычем, несмотря на молодость – недавно всем домом отметили его сорокалетие.

Хозяин широко распахнул входную дверь, он все делал широко. На лестничной площадке стояли трое мужчин со строгими усталыми лицами. Такие лица Захар знал и старался избегать с ними встреч. Не получилось.

– Поликарпов?

– Он самый.

– Одевайтесь, поедете с нами.

Пока он натягивал штаны, вошедшие перевернули все вверх дном. И нашли черный шарфик, незатейливо спрятанный на шкафу под чемоданом. Хотел он от него избавиться, да не смог. Совесть не позволяла. Все его ценности состояли из двух орденов, орденских планок, фотографии матери и морского кортика. Отпираться бесполезно. Шарфик с причиндалами стал самодоносом.

Больше они ничего не искали. Его арестовали без ордера и постановления, никто ему даже не представился. Впрочем, в таких тонкостях бывший морячок не разбирался, в процедурах, связанных с этим, ничего не смыслил. Арестов на своем веку он повидал немало, его они не касались

Захара привезли в трехэтажное здание, спрятанное за высоким забором в городской черте. Никаких табличек снаружи, внутри сплошные кабинеты с номерами, только тем они и отличались друг от друга. В кабинете – письменный стол, три телефона, два стула, настольная лампа и занавешенное окно.

– Садитесь, Поликарпов.

Из сопровождавших в кабинете остался только один, тот, который всеми командовал и выглядел старше других. Говорил он ровным, тихим низким голосом без всякого раздражения. Лицо обычное, русское, испорченное глубоким шрамом, проходящим от левого уха через щеку, где раздваивался и пускал побеги к носу и верхней губе. Приятным взглядом бог тоже не наградил начальника. Глаза – словно бритвы, того и гляди полоснут.

Арестованный сел на скрипучий стул.

– Назрел серьезный разговор, Захар Данилыч, отвечать придется честно, правдиво, без утайки, что спасет вам жизнь и не лишит свободы. В противном случае вас ждет трибунал и расстрел. В лучшем случае – рудники. Больше трех недель на Бутугычаге не живут. Знаете, что такое уранит?

– Урановая руда.

– Правильно. Работать там не тяжело. Четыре часа в отличие от четырнадцати в забое. Многие идут туда с радостью. Грузишь руду на тачку и везешь, ничего сложного, а потом выпадают волосы, идет ушами и носом кровь – и конец. Доза радиации такая мощная, что вы боли почувствовать не успеете.

– Какой смысл меня пугать?

– Я не пугаю, а предупреждаю. Может, вы еще хотите в поход сходить на своем судне и мать-старушку повидать.

– Не кормите меня баснями, товарищ хороший. Спрашивайте по существу. Мне скрывать нечего, я не преступник. И «Долиной смерти»^[9] вы меня не напугаете.

– Меня зовут Никита Анисимович. Подполковник госбезопасности Сорокин. Называйте, как вам удобней. Вы не подследственный и гражданинов начальников здесь нет. Прошу вас в подробностях изложить, каким образом сторожевой корабль «Восход» очутился у мыса Чирикова?

– Шли на маяк, вот и попали в бухту.

– Это понятно. Как вы оказались в Охотском море?

– Значит, вы не в курсе?

– Позвольте вопросы задавать мне. Мы с вами в разном положении, не следует об этом забывать.

– Я не тот человек, который вам нужен, на корабле заведовал арсеналом и в комсостав не входил.

– Кто вы по званию?

– Мичман. Эскадрон, состоящий из двух подводных лодок, трех сторожевых кораблей, двух эсминцев и одного эскадренного миноносца, вышел из Мурманска 10 июля и взял курс на восток для пополнения Тихоокеанского флота боевыми силами, готовилась война с Японией. Шли североморским путем четырнадцать суток с дозаправками. Пункт назначения – Петропаловск-Камчатский, где нас должны были расформировать по боевым частям флота. Больших проблем не возникало. Корабль сошел с доков после капитального ремонта: два года нес боевую вахту в Баренцевом море, топили вражеские подводные лодки и сопровождали конвои союзников в наши гавани. После ремонта нас включили в список судов, откомандированных на Дальневосточный фронт.

– И что же случилось?

– В Беринговом проливе пропал эсминец «Гордый». Он замыкал колонну. Мы шли на расстоянии двухсот кабельтовых друг от друга. Войдя в пролив, столкнулись с густыми туманами, дистанцию пришлось увеличить. А потом «Гордый» перестал выходить на связь. Командир эскадрона не стал стопорить ход, мы опаздывали на сутки. Решили, что «Гордый» быстро справится с поломкой и нагонит караван. В районе Командорских островов и нас постигла беда. Старпом зашел в радиорубку и нашел радиста мертвым с перерезанным горлом. Передатчик был сломан. На полу валялись раздавленные радиолампы. Погибший держал в зажатом кулаке шифровку. Старпом прочел послание, в нем говорилось следующее: «На корабли конвоя проник вражеский десант, готовится диверсия. Срочно примите меры к обнаружению и уничтожению врага».

Старпом успел дать сигнал тревоги. На борту «Восхода» кроме команды находилось более сорока морских пехотинцев-десантников, кто среди них враг, а кто нет, по лицам не прочтешь. Тут началась стрельба. Первым был убит рулевой, пулей покорежен главный компас. Диверсантов оказалось более двадцати человек. Как они попали на борт, одному богу известно. На «Восходе» десанта было меньше, чем на других судах, мы везли топливо. Погода встала на нашу сторону: штормило, дул шквалистый ветер, шел дождь. Диверсанты плохо справлялись с качкой, многих смывало за борт. Бой продолжался не менее двух часов, затишье наступило к утру, но легче не стало. Нас опоясал туман, команда потеряла девятнадцать человек убитыми, семнадцать были ранены, в том числе и я. Трое потом умерли в пути. А десантники погибли все. И наши, и не наши.

Приступили к поискам заложенной мины, это первое, что должны были сделать диверсанты. Очевидно, на мине подорвался эсминец «Гордый», бесследно исчезнувший в океане. Выключили все машины, создали гробовую тишину, и наши акустики нащупали часовые механизмы. Две мины удалось обезвредить к полудню. Нам еще раз повезло. Пришла пора заняться ранеными и наверстывать упущенное. Но ничего не вышло, ведь рация не работала, компасы были выведены из строя, видимость составляла не более десяти кабельтовых. Мы легли в дрейф и молили бога, чтобы нас не вынесло к скалам и не выбросило на мель. Девять суток «Восход» носило по волнам, как спичечный коробок. Ночью на десятый день штурман увидел маяк. Мы подошли на безопасное расстояние и бросили якоря. С рассветом команда поняла, что нас сопровождал ангел-хранитель: корабль вошел в бухту, усеянную рифами, как акульими зубами. Однако берег был неприступен, связи нет, местонахождение неизвестно… Одно утешало – на маяке развевался красный флаг.

Отправили шлюпку к берегу. Ее разбило в щепки, люди ушли на дно. Пятибалльная волна била о берег с такой силой, что камни звенели, как колокола. Не помню, кто разглядел узкую расщелину в скалах. Выбора у нас не оставалось. Спустили на воду все плавсредства и, как только ветер приутих, погребли к своей погибели. Из сорока двух человек осталось четырнадцать, до вершины добрались двенадцать: двоих прибили камни, падающие с утеса. Каменный дождь нас уже не пугал после пережитого. Передохнув, пошли на маяк, с собой у нас были автоматы, вещмешки с провизией и медикаменты. Смотрители маяка нам показались дикарями. В конце концов удалось их разговорить, и они рассказали, где мы и что это за страна ГУЛАГ.

Командир принял решение взять курс на северо-восток, к Чукотке. Он хотел выйти к Анадырю. Всего-то полторы тысячи верст по прямой. Пустяки, после того как мы прошли, да еще с боями, восемь или девять тысяч морским путем, что составляет четыре с половиной тысячи морских мили. Сопки и ущелья не помеха. Смельчаков нашлось шестеро – половина. Другая половина – раненые и обессиленные, и в их числе я, – двинулась на Магадан. Риск не меньший, но если уж мы сошли на берег, то надо куда-то идти. Зализав слегка раны, двинули вперед.

Магадан нас не заметил, мы влились в бригады по строительству оборонительной линии и как бы растворились в общей массе. Потом я женился на ссыльной вольняшке, которая срок свой уже отсидела, но в крупных городах ей жить воспрещалось. Она осталась в Магадане и устроилась работать в больнице. Ну и меня туда же пристроила. Сначала истопником, потом санитаром в морг, а через два года я выучился на фельдшера. Жена умерла год назад. С ее болячками, заработанными в лагерях, и так прожила больше положенного. Вот и вся моя история, Никита Анисимович.

– Остальные пятеро, пришедшие в Магадан, живы?

– Торпедист, мичман Пискун, и командир боевой части младший лейтенант Лазебников ныне еще здравствуют. Встречаемся только в центральном доме культуры в День Победы без наград и знаков различия. Чем занимаются, мне неизвестно. Ничего нового они вам не расскажут, но мои слова подтвердить смогут. Остальных я больше не видел.

– Где они живут?

– Не знаю. Вопросов мы друг другу не задаем, все больше фронт вспоминаем. Даже о родных не говорим. Знаю только, что Лазебников родом с Урала, а Пискун из Вологды.

– Хорошо, Захар Данилыч. Сажать вас не за что, а вот к делу мы вас привлечем.

– По пятьдесят восьмой статье?

– Ваша «статья» – восстановление собственного корабля, который вы знаете лучше других. То, что вы рассказали, соответствует скудным записям в судовом журнале.

– Корабль цел?

– В том же виде, как вы его оставили, даже льды его не повредили. Славный корабль с боевым прошлым, способный на дальние переходы. То, что нужно нашему командованию. В детали вникать не будем. Всему свое время. Сейчас мои сотрудники отвезут вас на работу и извинятся перед вашим начальством за временное задержание. Таким вещам никто не удивляется. И мой вам совет – не заставляйте вас искать, очень скоро вы нам понадобитесь.

– Да я хоть сейчас готов выйти в море.

– Недолго вам ждать придется. – Подполковник улыбнулся правой стороной лица, левая, скованная шрамом, оставалась неподвижной.

И вовсе он не страшный, каким казался на первый взгляд. Каким может быть Сорокин, мичман даже не догадывался.

11.

Генерал склонился к приемнику и очень внимательно слушал передачу из Соединенных Штатов. Полемика американских специалистов его всегда интересовала, тем более когда речь шла о Советском Союзе. Во время трансляций никто не смел беспокоить Белограя. Шатун Добрыня мотался по избе и тихо ворчал, даже он не мешал хозяину слушать радио, будто понимал важность момента.

Белограй давно понял простую вещь, государственные тайны существуют только для русских, для американцев секретов нет. О них знают домашние хозяйки, если слушают политические радиопередачи. Сколько же шпионов надо иметь, чтобы знать мельчайшие подробности о состоянии дел в России, включая военную отрасль. Вот только ни одного шпиона генерал в глаза не видел. Многотысячный сброд из «врагов народа» составлял «население» ГУЛАГа. И девяносто девять процентов были такими же шпионами, как его медведь математиком. Генерал не переставал удивляться работе агентов разведки США. Они насмехались над русскими, открыто обсуждая гостайны СССР, о которых на Лубянке говорили шепотом. Голоса звучали беспристрастно, словно речь шла об очередном неудавшемся фильме, разочаровавшем публику.

– Значит, вы утверждаете, мистер Томсон, что русские еще не скоро создадут бомбардировщик, способный доставлять ядерные заряды на дальние расстояния?

– Несомненно. Они не разрабатывают собственных систем, а копируют устаревшие модели и тем самым тормозят продвижение вперед. Это связано в первую очередь с нетерпением Сталина. Копирование ФАУ-2 или нашей первой бомбы не приведет к успехам вашу страну. Вот вам конкретный пример. На территории Маньчжурии потерпели крушение наши бомбардировщики В-29. За время боевых действий русские подобрали три машины. В спецтюрьме под названием ЦКБ-29 НКВД талантливый русский авиаконструктор Туполев, вместо того чтобы строить новые машины, вынужден был копировать В-29. И что получили на выходе? Масса бомб не превышает двух тонн, дальность полета – две тысячи километров. Куда они могут долететь со своим грузом? Я уже не говорю о том, что самолету надо вернуться на базу. Для американцев авиация красных никакой опасности не представляет. Талантливые люди не могут, сидя в тюрьмах, реализовывать грандиозные проекты, не имея должных условий, а им дали правильное название – «шарашки». Боюсь, что это слово невозможно перевести на английский язык.

– Вы хотите сказать, что и на сегодняшний день ничего не изменилось?

– Изменилось. Но прогрессом это никак не назовешь. Сталин опять порет горячку. Он обожает даты, приурочивает любое начинание к определенному празднику. Курирует проекты все тот же Берия, который, несмотря на свои организаторские способности, не в силах перечить вождю. 19 июня 47-го на аэродроме в Тушино был представлен новый тяжелый бомбардировщик дальнего стратегического назначения Ту-4. Теперь они будут с ним носиться не менее пяти лет. А что мы видим на деле? Четыре двигателя по две тысячи лошадиных сил, максимальная скорость – пятьсот пятьдесят восемь километров и практический потолок в одиннадцать тысяч двести метров, что для зенитных батарей недосягаемо, но истребителям достать его ничего не стоит. Увеличилась дальность полета до пяти тысяч километров. В принципе машина получилась неплохой, но она слишком сырая для того, чтобы ставить ее на вооружение. У одного из самолетов в воздухе загорелся двигатель. Машина разбилась и сгорела. Пилотов и испытателей винить не в чем. Летчики опытные, участвовали в создании машин на заводе. Причины катастрофы установить не удалось, но все же Ту-4 поставили на поток. Из первой десятки уже доведенных до ума самолетов три разбились, два не сумели взлететь, а один – сесть. Берия не унимается, он жаждет проверить машины на дальность с полной загрузкой, но этому мешают постоянно возникающие проблемы. Наша тяжелая авиация ушла далеко вперед.

– Из ваших слов я понял, мистер Томпсон, простую вещь. Чтобы Ту-4 долетел до Америки, ему понадобится только две посадки для дозаправки. Так?

– При условии, что машина будет доведена до совершенства. Если бомбардировщик вылетит с подмосковной базы с полным грузом, ему придется сесть где-то в районе Новосибирска, затем Хабаровска и далее – Аляска, но до Калифорнии он не дотянет. И не решена проблема с возвратом его назад. О базах на Дальнем Востоке речи пока идти не может. Русским надо думать об укреплении западных границ. Япония сегодня даже для корейцев не представляет опасности, Америка не станет развязывать войну с Россией, и Сталин это очень хорошо понимает. Холодная война принесет куда более значительные результаты. Дальний Восток имеет природную защиту, Курилы и Сахалин стали естественным буфером. Русские называют его краем земли, где место политическим заключенным, а не вооруженным силам: золото, вольфрам, уголь, нефть, олово надо добывать, а не охранять.

Белограй выключил приемник.

Авиакатастрофы при испытаниях настолько регулярны, что связанные с ними расходы закладывают в проекты, как нечто естественное. Расследования ни к чему не приводят. Машины сгорают в воздухе, а покореженные обломки не дают ответов на вопросы о причинах трагедий. О людях в таких случаях не думают. Пилотам тяжелой авиации даже парашютов не выдают – либо борись за машину до конца, либо подыхай вместе с ней. Белограй вспомнил июль 46-го, взрыв парохода «Дальстрой» в Находке. Тогда в порту сгорели склады с аммонитом и продовольствием. И что? Приехала комиссия из Москвы. Руководство порта отправили под суд, причины катастрофы остались тайной и по сей день. А если самолет свалится в тайгу? Вероятность найти его равна нулю. Однако перевозимый груз может иметь для страны особую ценность, тогда на поиски бросят сотни людей. В воздух поднимут истребители – при наличии военных баз на подлетном расстоянии – и обнаружат пожар. А будет ли пожар, если баки самолета окажутся пустыми?

У Белограя загорелись глаза. Он еще не осознавал сути собственной идеи, но она ему уже нравилась. Правильно рассчитав скорость полета, высоту, груз и нужное количество топлива, можно с точностью определить место падения самолета. Такое место, куда не ступала нога человека и где на тысячу километров вокруг нет ни одного населенного пункта. Генерал встал, заложил руки за спину и начал прохаживаться по просторной избе. Косолапый Добрыня следовал за хозяином по пятам, подражая его походке. Может, и наоборот, только схожесть была видна невооруженным глазом.

Белограю казалось, что он нашел выход из тупика, лазеечку из капканов, которыми его обложили. Но идея требовала мельчайшей проработки деталей. Он предвидел реакцию Москвы на каждый свой шаг. Берия сделает одно, генерал Абакумов поступит по-другому, он начнет искать козла отпущения на Колыме. Его никто не поддержит, но у него достаточно собственной власти и влияния, чтобы гнуть свою линию до конца. Ума у генерала не больше, чем у курицы, но в интригах и коварстве ему равного не найти. По части бредовых идей Абакумов тоже мастак, и надо быть готовым к самым неожиданным поворотам.

В избу постучали, и вошел майор Мустафин.

Помимо хозяина, медведя не боялись только двое – начальник личной охраны генерала комендант Ренат Мустафин и личный повар, шут и денщик Гаврюха.

– Что тебе, Абрек?

Добрыня подошел к майору и обнюхал его унты.

– Из Советской гавани прилетел старший лейтенант Масоха. С аэродрома прямо сюда. Ждет за дверью.

– Введи.

Майор загнал Добрыню в клетку и впустил с улицы мокрого старлея, с клеенчатого плаща которого стекала вода.

– Входи, раздевайся. Как съездил, Кондрат?

– В штабе получил полную выкладку, товарищ генерал. В письменном виде ничего, пришлось все запоминать.

– Я так и думал, потому тебя и послал. У тебя мозги еще свежие. Ну?

– 5 июня 45-го главнокомандующий ВМФ Кузнецов издал приказ об укреплении Тихоокеанского флота. Кораблей на стапелях Николаева и Ленинграда не было. Адмирал принял рискованное решение о формировании каравана в порту Мурманска и отправки его на базу Петропавловска Северным морским путем своим ходом. В дивизион вошли два эсминца, три сторожевых корабля, две дизельные подводные лодки и один миноносец. На борта погрузили десант в триста человек из резерва. Ошибка очевидна, людей не проверили должным образом. Потом, задним числом, арестовали двенадцать военачальников, в том числе и трех адмиралов. До Петропавловска дошли две подводные лодки и один сторожевик, пять судов погибли в пути при невыясненных обстоятельствах. Из обвинений, предъявленных руководителям экспедиции, ясно, что они допустили на борта вражеский десант, действующий по указке японских милитаристов. Так это или нет, но дивизион до места назначения не дошел. Впоследствии был найден эсминец «Балтика», севший на мель у Командорских островов с несколькими пробоинами и покореженной оружейной техникой. Ни живых, ни мертвых моряков на борту не обнаружено. По мнению начальника штаба ТОФ, вражеский диверсионный отряд численно значительно превосходил корабельный состав. Гибели избежали подводные лодки, так как кроме личного состава на борт никого не приняли, и сторожевой корабль «Буран» – шел в авангарде и находился на виду у всего каравана. Диверсанты выводили суда из строя по одному, начиная с последнего, и продвигались вперед. Дивизион в полном составе видели в последний раз с мыса Наварин, после прохождения Берингова пролива. Далее корабли вошли в зону глубоких туманов и увеличили между собой дистанцию, что позволило диверсантам действовать согласно плану, используя фактор неожиданности. В 46-м году командующий ТОФ адмирал Юмашев выступил с предложением внести имена погибших моряков дальнего похода из Мурманска на обелиск, посвященный памяти погибших героев войны с Японией. В просьбе адмиралу было отказано. Погибшие суда и весь личный состав вычеркнули из списков общего состава Военно-морских сил Советского Союза.

– Наконец-то ты произнес самую главную фразу своего высушенного на печке доклада. Стало быть, сторожевой корабль «Восход», стоящий на рейде бухты Тихая, нашему флоту хуже бельма на глазу. Его не было, нет и быть не должно. И что они с ним сделают, появись он на горизонте?

– Потопят, товарищ генерал. Пустят на дно.

– Но в районе Северных Курил никто не ходит.

– За мысом Лопатка на выходе в Тихий океан разгуливают американские подводные лодки и чувствуют себя достаточно вольготно в наших водах. В штабе знают о том, что американские торговые суда встают на рейд в Анадырском заливе и входят в залив Креста, не опасаясь последствий. Они продолжают забирать у чукчей пушнину в обмен на порох, патроны и выпивку, местное население знает английский язык лучше русского. Американскому послу устали передавать ноты протеста. Ничего не меняется. Бизнес есть бизнес. Тихоокеанский флот не имеет ни одной базы на Чукотке и не может патрулировать ее берега, авиаразведка лишь фиксирует нарушения. В Москве на нарушения границ смотрят сквозь пальцы.

– Обратились бы к нам, мы бы укрепили границы нашей родины, создали оборонительные пограничные отряды из зеков, вооружив их американскими винчестерами.

Масоха не знал, как реагировать на небрежно брошенную фразу генерала – то ли он шутит, то ли говорит серьезно.

Белограй прошелся по вытоптанным шкурам и глянул на старшего лейтенанта.

– Сколько, по твоим расчетам, мы сможем намыть золота к весне?

– Если смотреть на вещи трезво, то не более сорока пяти тонн.

– А как же план?

– Я, товарищ генерал, говорю о реальных возможностях приисков и забоев на сегодняшний день. Запасы истощены. Геологи не нашли за последние полгода ничего, кроме олова и вольфрама. Есть одно, но очень скудное месторождение серебра, но разрабатывать его нет смысла. И так мы закрываем леспромхозы и угольные шахты, перебрасываем все силы на золотодобычу.

– Ты прав, Масоха. Смелый парень, не боишься резать правду-матку.

– Так вы и без меня все знаете, товарищ генерал, чего мне перед вами ваньку валять.

– Свободен, старлей. До утра отдыхаешь. Результат твоей командировки расцениваю как удовлетворительный.

– Разрешите идти?

– Ступай.

Генерал вызвал Мустафина и велел собрать совещание на шесть вечера.