Текст книги "В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина"

Автор книги: Михаил Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

После того как из подкопа вылезло пять человек, Шабанов указал направление и пополз первым. Похоже, здесь росла пшеница, теперь земля превратилось в выжженную, обуглившуюся мертвую зону. До черной полоски леса не меньше километра. Так и подмывало вскочить на ноги и пуститься во всю прыть. Нельзя. За ним шли люди. Сколько человек решилось на побег, он не знал – за одним смельчаком всегда идет другой, а в коровнике ютилось не меньше двух сотен.

Шабанов оглянулся. За ним ползла вереница в четыре ряда. Он махнул рукой, чтобы ниже опустили головы, и двинулся дальше. По его прикидкам за час они смогут преодолеть расстояние до леса, а там спасение.

Внезапно Глеб вздрогнул и замер.

– Стоп! – крикнул он, не ожидая, что его вопль так громко прозвучит.

Движение прекратилось, живое покрывало застыло. Шабанов наткнулся на «растяжку» и едва не оборвал ее собственной головой. Он тихо прошептал:

– Передай по цепи: вытянуться в колонну по двое, не больше. Сапера вперед. Мы на минном поле.

Команды выполнялись беспрекословно, никакой паники, люди понимали, о чем идет речь. Колонна сузилась и растянулась, превратившись в длинный живой ручей. К Шабанову подползли двое.

– Вот что, дружище, мы пойдем впереди. Держи дистанцию, хлопнуть может в любую секунду.

– Рискуете.

– Эта наша работа.

Глеб указал на растянутую проволоку.

– Понял, вижу. Сдай назад.

Они двинулись дальше гуськом, по одному. Теперь было понятно, почему немцы не очень заботились об охране пленных, да и вражеская пехота их не застанет врасплох.

Змеевидная колонна медленно продвигалась к лесу. Когда первая пятерка доползла до опушки, небо начало бледнеть. Дожда.лись всех. Отряд составил семьдесят два человека. В лесу растяжек не обнаружили, но наткнулись на болото, троих топь поглотила сразу же. Опытные пехотинцы вышли вперед, наломали шестов. Прыгали с кочки на кочку. Без жертв не обошлось. Кого-то вытаскивали, кого-то не успевали. Шли упорно, яростно, с твердой верой в удачу.

Болота миновали, не досчитавшись четырнадцати человек. Солнце поднялось к зениту. Впереди опять поле и дальше опять лес.

К Шабанову подошел сапер.

– Послушайте, командир, мы с Борисом пойдем первыми. Но не думаю, что здесь есть мины, закладывать их у болота смысла нет.

– Солнце в зените, не заблудиться бы.

– Мох на деревьях с северной стороны. Идем мы правильно, но до линии фронта километра четыре, не меньше. В открытую не пойдешь, только лесом.

– Добро. Вперед, мы за вами.

Тишина, птички поют, ветерок теплый лица гладит. Будто и войны нет. Мин на поле не обнаружили, но под ноги смотрели внимательно. Теперь отряд растянулся в длинную шеренгу, а не тянулся гуськом, никто не хотел идти последним.

До леса оставалось не больше ста метров, когда произошло что-то непонятное: высокий кустарник вдоль всей опушки мгновенно осыпался. Шеренга замерла.

Спрятав задницы под деревьями, у кромки леса стояла колонна танков с черными крестами на башнях.

– Это же «тигры»!

– Суки! Стволы на прямую наводку выставляют.

– Ложись!

Отступать было поздно, танковая артиллерия открыла огонь. От разрыва снарядов сотрясалась земля.

И опять Шабанов выжил, опять попал за колючую проволоку, но продолжал строить планы побега.

5.

Первым пришел в себя командир экипажа Алешин. Рядом с ним лежал радист Кондрат Тополев. Парень был мертв, при падении разбил голову о приборную панель. Он отцепил ремни, чтобы помочь командиру удерживать штурвал и спас самолет ценой своей жизни. Следующим очнулся Сурен Карапетян, сидевший на месте второго пилота.

– Где мы? В раю или в аду?

– Мы живы, Сурен, а вот Кондрату помочь уже не сможем.

– Земля! Падать некуда.

– Есть куда. Крылья вырвало с мясом, скользким брюхом лежим над очень крутым склоном. Фюзеляж смахивает на подводную лодку, можем нырнуть.

– Надо выбираться.

– Савва жив?

Они отцепили ремни и поднялись со своих кресел.

– Савва Нилыч, ты жив?

Бортинженер застонал.

– Нога. Ногу защемило.

Пилоты сдвинули обрушившуюся перегородку и вытащили Усова.

– Похоже на открытый перелом, нужна шина, – сказал командир.

– Доску от ящика можно оторвать, бинты у нас есть.

Выбили перекосившуюся дверь и вошли в бомбовый отсек.

Шкловский сидел на полу и перевязывал себе голову. Аптечка лежала на полу.

– Уцелел, капитан?

– Как видите. Я обязан жить. На мне груз.

– На тебе? И куда ты его поволочешь на себе, Гриша?

– Куда положено. А вам, я вижу, весело.

– У Саввы кость торчит из штанины. Нужна ровная доска, попробуем вправить.

– Тут досок – вся тайга, какие проблемы.

– Тайгу никто не пилил, надо от ящика оторвать.

Шкловский выхватил пистолет из кобуры:

– И близко не подходите. За груз отвечаю я, пока жив, к ящикам никто не подойдет.

– Никто твое золото не тронет. Здесь коробка спичек стоит дороже жизни, а от золота никакого прока.

– Идите в лес и рубите, а ящики неприкосновенны.

– А может, он прав, Сурен? Тронем ящик, потом не оправдаемся.

– Перед кем, командир?

– Нас найдут! – чуть ли не выкрикнул Шкловский. – Вы соображаете? У нас три тонны золота на борту, нас вся страна искать будет!

– Знаешь, сколько миллионов квадратных километров занимает СССР? Одна шестая суши. Население – сто восемьдесят миллионов. Правда, до войны. Если вся страна вместе с младенцами и древними стариками пустится на поиски нашего самолета, то каждому жителю страны придется прочесать по сто квадратных километров. Сколько на это уйдет времени? Воду мы найдем, а нашей провизии хватит на неделю. Как тебе такая арифметика, капитан? Плотность населения в центре России – девять человек на километр, а в Сибири – ноль.

– Я сразу понял, что ты враг, Алешин.

– Морда не понравилась?

– Хватит, товарищи! – поднял руку Карапетян. – У нас на борту один труп и один раненый. Самолет на волоске от пропасти. Наша задача похоронить мертвого, помочь больному и как-то укрепить самолет от возможного самопроизвольного скольжения. На самостоятельную прогулку до Москвы рассчитывать не приходится, все, что мы можем делать, так это ждать. У нас полно оружия, даже пулеметы в боеготовности. Дичь в лесу есть, ручьи тоже найдем. Жить можно. Жить и ждать. И никакой паники. Ссоры к добру не приведут, пора приниматься за дело. А ты, капитан Шкловский, должен богу молиться за командира, которого врагом назвал, только благодаря его мастерству мы остались живыми, падая с трехкилометровой высоты.

Спасибо Шкловский никому не сказал, злобу затаил, но приказы вынужден был выполнять.

В боевом самолете имелось все – лопаты, топоры, кирки и прочие инструменты. Могилу выкопали, связиста обернули в брезент и закопали. Савва Усов проявил пример мужества. Лечили по-фронтовому, стакан спирта – и кость поставлена на место. Во всяком случае, им так казалось. Вытащили парня на воздух, налили еще полстакана и усадили любоваться природой.

Склон был высоким и, похоже, где-то ниже находился обрыв. Постоянный шум напоминал водопад. Вокруг тайга, едва тронутая липкими нежно-зелеными листочками. На небе ни облачка. Бескрайний простор. Приятно полюбоваться на такую красоту, если знаешь, что потом можешь пойти домой.

Савва наблюдал, как мужики валят деревья и загоняют бревна под нос самолета, ведь с таким грузом оставшийся без крыльев фюзеляж мог снести на своем пути любое препятствие: наклон слишком крутой, соскользнет – не остановишь.

– Где мы упали? – спросил Усов.

– Приборная доска вдребезги, можно только предполагать, – ответил Алешин.

– И что вы предполагаете?

– Мои расчеты малоутешительны, бортинженер.

– Мои тоже, командир. Нам не долили топлива в левый бак на четверть, а правый вовсе не заправили, и это сделано умышленно.

Работа прекратилась. Мужчины выпрямились и с удивлением уставились на покалеченного бортинженера.

– Ты что-то, парень, заговариваться начал. Спирту перебрал?

– Весь спирт в боль ушел. Только при нехватке топлива двигатели дают такие сбои. Проверить это нельзя, баки срезало, как только мы легли на брюхо. Правда, можно подняться на вершину и поискать, дорожку мы брюхом протоптали длинную.

– К сожалению, с воздуха нас не заметят. Деревья метров на двадцать к небесам вытянулись, спрятала нас тайга в своих объятиях.

– Надо готовить костры, – предложил Сурен.

– Вспыхнет, не погасишь, сами себя спалим. Сушняка очень много.

– Надо вырубать поляну, – сказал Шкловский, – и рыть рвы по кругу, чтобы огонь не полез дальше.

– Рано об этом думать. Мы на высоте в полкилометра, если не больше. Вся тайга как на ладони. Сейчас тихо. Надо знать силу ветра, а то так задует, что все горящие головешки по кругу разнесет.

– Восточный ветер не страшен, мы вершиной огорожены, западный нам много хлопот доставит.

– Вот что, ребята, пора перекусить. Выпьем по чарке за то, что выжили, а потом думу думать будем. Торпеду нашу укрепили, как могли. Надо канатами хвост привязать, и дело сделано.

– Насчет «по чарке», это ты хорошо сказал, командир, – улыбнулся Сурен. – Такие люди, как мы, не погибают за здорово живешь. Тайгой нас не напугаешь.

Хрустнула ветка. Все оглянулись, но ничего не увидели.

– Ну вот, – продолжал Карапетян, – шашлык сам идет в руки.

– Шашлык не меньше лося, треснуло так треснуло.

Шкловский потянулся к кобуре.

– Спать будем в самолете с задраенными люками, – приказал Алешин.

– Толку что. Все иллюминаторы выбиты, и стекла кабины рассыпались.

– Без лестницы не взберешься, а медведи со стремянками не ходят. Лады, пошли тушенку жевать.

– Эй, мужики, а я? Костылей вы мне еще не сделали.

Савву понесли на руках.

6.

После четырнадцати часов полета лайнер Рогожкина приземлился в Хабаровске. К самолету подкатил грузовик с солдатами, и они взяли его в кольцо.

– Всем оставаться на местах, – приказал капитан Дейкин своей команде.

Никто не тронулся с места. В самолете сидели люди, которых трудно чем-то удивить. Любопытством они тоже не страдали. Когда к лайнеру подъехал автозаправщик, многие догадались – полет не закончен.

Лиза подсела к Гаврюхе и тихо спросила:

– Послушай, капитан, есть вещи, о которых я ничего не знаю. Нас должны пересадить на поезд?

– Полетим на самолете. Сократим время, только и всего. Не спрашивай меня ни о чем, Лиза, я знаю не больше тебя. В определенном месте, в определенный час нам вручат инструкции. Кто это сделает и где, видно будет.

– Иди туда, не знаю куда…

– У меня есть карты маршрута. Точка отсчета не определена. Никаких названий, только приметы. Кто-то должен нас вывезти на стартовую площадку. Есть компас, направление, ориентиры, но ты сама знаешь, в какие дебри нам предстоит забраться. Карты приблизительные, это все, что у нас есть.

– Спасибо, порадовал. А как выбираться будем?

– Я воспитывался охотниками в тайге, будем оставлять зарубки. Есть и другие способы, по которым можно найти обратную дорогу. Главное, не петлять, а точно держаться заданного курса, тогда и обратный путь найдем легко.

Лиза поднялась с кресла и осмотрела своих подопечных. Некоторые спали, кто-то читал, кто-то равнодушно смотрел в окно. Удивительное хладнокровие. Из кабины вышел командир корабля и бортинженер. Спустили трап. К самолету подъехала легковая машина, летчики сели в нее.

Рогожкин достал из планшета пакет и передал сидевшему рядом с шофером полковнику. Тот даже вскрывать его не стал.

– Вы летите в Якутск на военный аэродром «Сосновый». Командир аэродрома Можейко вас встретит. Экипаж до особого распоряжения поступает под его командование. Самолет генерала будет возвращен в Магадан другими пилотами. Это приказ.

– Но вы не вскрыли конверт! – удивился Рогожкин.

Полковник вернул пакет.

– Он для полковника Можейко. Я получил радиотелеграмму от полковника Челданова, выполняющего обязанности начальника Дальстроя. Вопросы есть?

– Есть, – подал голос Муратов. – Что будет с нашими пассажирами, и вернемся ли мы обратно?

– Пассажиры, как вы их назвали, выполняют поставленную задачу. Ваша забота – доставить их в нужную точку и продолжить службу согласно приказу командования. Уверен, что ваш экипаж не будет расформирован, так как считается лучшим в системе Дальстроя. На этом все. Можете вылетать, самолет заправлен. Через десять минут начинайте рулежку.

– Четырнадцать часов лета, чтобы выслушать ваш приказ, и еще столько же лететь до Якутска. Кому нужна эта бессмысленная петля? Мы могли бы напрямую лететь на Якутск, – возмутился Рогожкин.

– Вопрос не по адресу, задайте его начальству Дальстроя. Вы свободны.

Летчики вышли из машины.

– Ты что-нибудь понял, Елизар Никифорыч?

– Приказ, чего тут понимать. Мы люди военные, подневольные.

– С каких это пор Челданов распоряжается экипажем Василия Кузьмича?

– Вопрос не по адресу, капитан. Я не гадалка.

Они заняли свои места и запустили двигатели.

В салоне десять рядов по два кресла в каждом, но пассажиры предпочли устроиться поодиночке за исключением Огонька, который спал на плече Шабанова. Отец Федор, который нашел общий язык с кубанским казаком-огородником, сидел за ним, они тихо о чем-то беседовали, будто летели на праздник по приглашению.

Лиза пересела к Пенжинскому.

– Послушайте, Князь, – с усмешкой начала она, – вы что-то смыслите в археологии?

– Совершенно верно, Елизавета Степановна.

– Ходили в экспедиции?

– Ну разумеется. В летний сезон. Зимой у меня студенты, я преподавал историю в университете.

– В тайге приходилось бывать?

– В джунглях бывал, но до тайги так и не добрался. Я занимался Ближним Востоком и Северной Африкой. Мой дед и прадед и их деды и прадеды были исследователями северо-востока, севера и Китая. Труды своих предков я имел удовольствие читать, им принадлежит много интересных открытий.

– Я в курсе. Когда-то училась в Историко-архивном. Историю Египта сдавала по вашему учебнику. Но сейчас речь идет о другом. Вы умеете составлять карты?

– Разумеется. Картография очень интересная наука.

– Наш поход необычен, мы идем в места неизведанные, там нет проторенных дорожек. Никто не знает, в какие дали нас занесет. Хочется верить, что мы найдем самолет легко и быстро. На карте все выглядит просто, пока не понимаешь, о каких масштабах идет речь. Важно не заблудиться, не кружить на месте и найти дорогу назад.

– Надеюсь, у нас есть общая карта?

– Общая карта есть, но слишком обобщенная. Во всяком случае, населенных пунктов я на ней не видела. Зеленое поле, изрезанное голубыми змейками рек.

– Если знать отправную точку, нужен блокнот, линейка, циркуль и некоторые навигационные приборы. Мы составим свою карту и разобьем ее на квадраты, тогда уж точно не заблудимся.

– Хорошо. Я все, что нужно, достану, а приборами нас снабдили перед вылетом.

Пенжинский улыбнулся:

– Вам не надо беспокоиться, все будет хорошо.

Лиза ему поверила. Князь умел вселять уверенность в людей – сказывался педагогический опыт и личное обаяние. От этого человека веяло теплом.

Следующим в круг ее внимания попал следователь Журавлев, который напророчил ей участие в экспедиции. Правда, тогда ни о каком походе речь не шла, просто Важняк сказал, что ее судьба соединится с судьбами узников-одиночек.

– А ведь вы оказались правы, Матвей Макарыч. Я стала членом вашей команды.

– Неправильно формулируете, Елизавета Степана. Это мы стали вашей командой.

– От перемены мест…

– Все меняется. Если вы не станете лидером, вас сомнут. Взгляните на этих людей. Каждый из них прошел большую жизненную школу. Каждый – индивидуальность. Что может сделать хрупкая женщина с табуном диких мустангов?

– Не преувеличивайте, Матвей Макарыч.

– Вы одна.

– У меня двое автоматчиков и капитан Дейкин.

– В тайге они вас не спасут.

– Да что вы меня пугаете? Если кто-то захочет сбежать, то он это сделает раньше и не пойдет в тайгу. Спрыгнет с поезда, что называется. Им обещаны паспорта. Какой дурак рискнет жить без документов в наше время?

– Вырвавшись на свободу после каторги, о паспортах не думают. Они в агонии. Что касается тайги, то туда попадут все. Генерал произвел на меня очень сильное впечатление. Умный, опытный и расчетливый человек. Нас близко не подпустят к крупным городам. Когда мы приземлились в Хабаровске, самолет окружили солдаты. Они знают, с кем имеют дело. Нас не повезут в поезде.

Лиза сглотнула, в ее глазах сверкнул огонек гнева.

– Вы, конечно, человек авторитетный, с вашим мнением надо считаться, но я уверена, мы выполним поставленную задачу.

– Не обижайтесь на меня. Я на вашей стороне. Только не забывайте, что многие из нас просидели в одиночках по два месяца, задолго до крушения самолета. В провидцев я не верю, генерал знал о предстоящей авиакатастрофе и загодя готовил поисковую экспедицию из людей, обреченных на гибель. Какая разница, где им сдыхать? Белограй не верит в наш успех. Он обещал свободу смертникам, если они найдут иголку в стоге сена, и каждый здесь присутствующий это понимает. Не проще ли получить свободу, не занимаясь безнадежным занятием? Сейчас каждый думает так.

– О спасении собственной шкуры?

– Инстинкт самосохранения дан человеку природой, в этом нет ничего зазорного. Пути бывают разными. Если вы убедите команду в том, что ваш путь единственно правильный, люди за вами пойдут. Но задача это сложная, почти неразрешимая. Соберитесь с духом, либо спасайтесь бегством.

– Черта с два! Мы найдем этот поганый самолет с золотом! – слишком громко выкрикнула Лиза и тут же замолкла.

О золоте никто ничего не знал. Все ее слышать не могли, шум мотора заглушил вопль, но те, кто сидел рядом, услышали. Реакции никакой не последовало. Каждый думал о своем.

Лиза закрыла глаза, немного посидела, что-то бормоча себе под нос, потом встала и прошла в конец салона к Трюкачу. Она специально подсаживалась к каждому, пытаясь понять настроение людей, однако больше всего ей хотелось пообщаться с Трюкачом. Ее тянуло к нему, словно магнитом. Показывать свою слабость Лиза не собиралась, но Важняк сбил ее с толку, и она побежала искать защиту.

– Привет, гусар.

– Привет, принцесса. Это ты правильно сделала, что не сменила свой кожаный наряд. Он тебе идет, и люди привыкли видеть тебя в роли кожаного генерала.

Лиза села рядом.

– Подарок мой не потерял?

– Храню, пока не отобрали.

– Вот и хорошо. Давай закурим.

Она достала портсигар и предложила папиросу. Родион хотел вернуть ей зажигалку, но она не взяла.

– Оставь. Скажи мне, Родион, я тебе нравлюсь?

– Ты всем нравишься. Огонек так тот вовсе по тебе с ума сходит.

– Он мальчишка. Вступишься за меня?

– Чего ты боишься?

– Удара в спину, Родион.

– А меня не боишься?

– Тебя не боюсь. Таких женщины не боятся, за такими на край света идут.

– Можно считать, твоя мечта сбылась, туда нам и дорога.

– Дорога определена. Только не я за тобой пойду. Пойдешь ли ты за мной?

– Да. Ты меня из лагеря вытащила, шанс выжить оставила. Было бы нечестно бросать тебя, я привык отдавать долги.

– Эх, парень! Встретились мы с тобой не там, не в то время и не в том месте. Перевернуть бы мир вверх тормашками и начать все сначала.

– В моей жизни ничего не изменилось бы. Я прожил так, как считал правильным и нужным. Только жизнь складывается не по нотам.

– Хочешь еще один подарочек?

– Балуешь меня, принцесса.

– Ты того стоишь, гусар. Я бы тебе больше подарила, но ведь не возьмешь.

Лиза достала из сапога офицерский кортик в ножнах и положила ему на колени.

– Кажется, ты умеешь обращаться с такими игрушками. Спрячь в сапог, пригодится. Никому из вас оружие давать не положено. Карабины разряжены, так, вид один, для острастки. Ладно, пойду я. Непросто мне сидеть с тобой рядом.

Лиза встала и направилась к другому креслу.

Родион вынул кортик из ножен. Полированная сталь заиграла в солнечных лучах, падающих через иллюминатор. Красивая вещь. Уж в чем в чем, а в ножах Трюкач разбирался лучше других.

Трюкач

Терпение – хорошая черта характера, но, когда речь идет о поиске убийцы жены, совладать с собой очень трудно. В груди жар, сердце кровью обливается, разум затмевают ненависть и животные инстинкты. Идешь напролом, рубишь все на своем пути без разбора, не отдавая себе отчета: правильный ты выбрал путь или заблудился в лабиринте воспаленного сознания.

Чалый стоял на темной лестничной площадке третьего этажа и смотрел через окно на мокрую булыжную мостовую, плохо освещенную уличным фонарем. Поздним вечером к дому подъехала машина. Задняя дверца открылась, и появился Баян. Чалый скрипнул зубами, он готов был разорвать подонка на куски. Баян подошел к передней дверце, склонился к окошку, что-то сказал шоферу и побежал, прыгая через лужи, к подъезду. Родион отошел от окна и встал в тени. Баян, посвистывая, неторопливо поднимался наверх. Сильная рука схватила его за ворот и прижала к стене.

– Молчи, гнида.

Тот и не мог кричать, голос пропал от страха.

– Чем тебе моя жена не угодила, поганец?

– Господи! Это ты, Родя? Чего путаешь? Спятил?

Как это ни странно, испуг в глазах Баяна исчез. Впрочем, чего тут странного… не раз заступался за него, когда самонадеянный Баян задирал на вечеринках крепких парней.

– Где ты был сегодня?

– Целый день на совещании. Только что отпустили, с голода подыхаю.

– Свидетели есть?

– Навалом. Даже один генерал.

– Опять на Лубянке хвостом вилял?

– А что прикажешь делать, если твой отец и брат под колпаком ходят. Я сам видел состряпанные на них доносы. У меня выбора нет.

Чалый отпустил его.

– Как эта фотография оказалась в моей спальне? – Он показал ее Баяну. – Кто это ее так помял? Отвечай.

Баян взял снимок и повертел в руках. «Моей ненаглядной с любовью». Он рассмеялся. Чалый вновь схватил его за ворот так, что две верхние пуговицы отлетели.

– Не было у нее такой фотографии. Ты видишь, работа профессионала. Мне такую не дали. Для картотеки актерского отдела нас на студии снимали. Тут номер моей личной карточки стоит, и клей остался. Кто-то ее содрал и украл.

– А надпись?

– Шутка. Когда Клавка вклеивала фотографии, я взял и надписал ее, вроде как для Клавки. Все равно надпись никто не увидит. Посмеялись и все, а потом она ее наклеила. Как она к тебе попала?

– Анфису сегодня убили. Моим ножом. А карточку в спальню подбросили.

Наступила пауза.

– Вот что, Родион, давай-ка зайдем ко мне. Мои уже спят, на кухне посидим.

Они поднялись этажом выше и зашли в квартиру с длинным коридором, стены которого были увешаны велосипедами, а на полу стояли кованые сундуки и этажерки. Баян принес из комнаты водку, стаканы и банку шпрот. Голая лампочка на потолке, десяток столов с керосинками и кособокие табуретки. Сели. Баян разлил водку.

– Пусть земля ей будет пухом, – пробормотал он.

– Убил кто-то из нашей экспедиции, Нестор.

Чалый достал из кармана зажигалку и поставил на стол.

– Обронили в спальне. Там и снимочек твой нашел.

– Это же зажигалка Фельдмана.

– Ее украли на днях. До меня в Москву уехали пятеро, ты среди них.

– А нож твой?

– Набор выкрали там же.

– Сценарий мне понятен, Родя. Хотят тебя подставить. И фотографию мою по делу подбросили.

– Зачем?

– Всем же известно, какой ты ревнивец. Для убийства нужен повод. Ты же не псих, чтобы прилететь домой с края света и Анфису убить. Такая любовь – и на тебе. Фотка, найденная случайно, да еще с такой надписью, вызвала бы в тебе приступ ревности.

– А жена – дура, хранит на виду фотографию любовника, зная, что муж приедет?

– А кто сказал, что она знает?

– Я телеграмму послал.

– Ты ее нашел?

– Не искал.

– Значит, ее нет и не найдешь.

– Ты почем знаешь?

– Знаю, Родион. И кто еще о телеграмме знает?

– Соседка.

– Вот соседку убийцы не учли. Одно дело – кино, другое – жизнь.

– Ты чего темнишь, Нестор?

– Удивляешься? Много знаю. А почему мою карточку выбрали, догадываешься?

– Потому что ты бабник!

– Тише!

Баян оглянулся.

– А что, не так?

– Возможно. Важно другое. В твоем тихом дворике много старушек сидит на скамеечках. Большинство со мной здоровается, у них память железная. Забыл, кто тебе сценарии привозит? Это же моя работа и артистов мой отдел отбирает, составляет трудовые договора. Кто знает, по какому делу я приезжаю? И, может быть, не к тебе, к Анфисе. Чем не любовник? А?

– Допустим. Уж больно ты умный, Нестор. Иди в милицию работать.

– Мой ум тут ни при чем. Вся эта история взята из сценария. Хороший сценарий про нашу доблестную милицию. Мне все читать приходится. Уже режиссера нашли, актеров кучу перепробовали. Отличный получился бы фильм, но министр внутренних дел его зарезал. Слишком умные там преступники и не очень расторопные милиционеры, морали в басне мало. Кто кого чему учит – непонятно. А самые умные, честные и благородные у нас, как ты знаешь, в милиции работают. Так что историю твою из сценария украли. Только о мелочах не подумали, вроде твоей соседки. Настоящие убийцы каждый шаг выверяют и по книжкам убивать не учатся. Перемудрили.

– Ну кому нужна жизнь беременной женщины или моя! Денег у нас немного, никому мы не мешаем, врагов у нас нет, завидовать нечему.

– Не ломай себе голову, Родион. Не с того конца лучину поджигаешь. Ножи и зажигалки украли в экспедиции – это главное. В Москву улетели пять человек – это второе. Убийца имел доступ к картотеке студии, где украл мою фотографию. Не надо забывать о возможных сообщниках. И последнее. Убийца читал сценарий детектива под названием «Случай с полковником Орловым». Кстати, полковника Орлова должен был играть наш незабвенный Кирилл Степанович Карасев, вечный секретарь всех партийных органов. Артист дерьмовый, но карьерист первостепенный.

– Ему под пятьдесят, мы с ним едва знакомы. Ты еще Шелестову обвини, она тоже улетела в Москву за два дня до меня.

– Кто еще?

– Усиевич Герман Спиридоныч, ты, пятого я не знаю.

– Отправим телеграмму Фельдману, он знает всех, кто улетел. А пятерых как ты вычислил?

– Володька, шофер Марка Львовича, мне рассказал, кого в аэропорт отвозил.

– Значит, твой список неполный. В прошлый раз мне машину не дали. Я заплатил казаху сто рублей, он дал мне лошадь и сам проводил до города, а там рейсовые автобусы ходят. Обычно-то машину только любимчики режиссера получают. Остальные с другими шоферами договариваются, оплатив бензин по тройной цене.

– Уверен, Нестор?

На кухне появилась жена Баяна. Женщина хотела что-то сказать, но взгляд мужа ее остановил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом она повернулась и ушла.

Баян заговорил еще тише:

– Я тебе больше скажу. В Москву я летел одним рейсом с Венькой Мечниковым. Знаешь такого?

– Знаю. Вечный друг главного героя, всегда на вторых ролях.

– Он самый. Только я у него не спросил, как он до аэропорта добирался, ни к чему было. Тоже ведь из нашей группы. Кстати, он привлекался. Не помню, по какому делу, но его уже брали за жабры. Старший брат выручил, в органах работает.

– Я этого Мечникова два раза в жизни видел. Зачем мы ему?

– Все правильно, Родя. Но ведь кто-то это сделал.

Выпили еще по стакану, однако ничего нового не придумали, ни

один из кандидатов в убийцы не годился.

– Остаешься, Родя, только ты. Больше вроде бы некому это сделать. Придут следователи на студию, а там каждый скажет: «Родиону Чалому под горячую руку лучше не попадать. Прибьет!» И в какой-то мере окажутся правы, ты ведь горяч, нетерпим.

– Когда мне канаты гнилые подсовывают, по которым я бегать должен, или цепи подпиливают, доброта сама собой улетучивается.

– И такое бывало? Кто-то распаляет твой гнев. Это не покушение. Все знают, что ты свой реквизит проверяешь, специально тебя злят, пусть, мол, видят, какой ты псих. Но ведь ты не такой.

– Можешь достать мне сценарий, по которому убийство спланировали?

– Найду. Где-то должна быть копия.

– Пойду я, Нестор. Завтра увидимся.

– Заходи на студию утром, там должны быть следы. Одно мне понятно: кого хотели, того и убили, ты им нужен как отмазка, и не больше. Кому мешала Анфиса, тот и убийца.

Чалый ничего не сказал, взял кепку со стола и ушел.

Усиевич Герман Спиридоныч жил в новом доме на Кутузовском проспекте. Как орденоносцу и ветерану ему полагалась отдельная квартира в хорошем доме с консьержкой в подъезде. Бдительная старушка тихо похрапывала на своем месте. Чалый проскользнул мимо и пошел пешком на пятый этаж.

Дверь открыла домработница. Родион легонько отодвинул ее в сторону и ступил мокрыми ногами на натертый паркет, вызвав законное возмущение. На шум сбежались домочадцы. Пижамы и ночные сорочки гостя не смутили.

– Я к вам, Герман Спиридоныч, по важному делу.

Шум резко оборвал жест величественной руки хозяина.

– Хорошо, Родя, по пустякам ты не пришел бы в такое время. Идем в мой кабинет.

Солидный седовласый полный мужчина повернулся и зашмыгал стоптанными тапочками по ворсистому ковру. Всегда элегантный, в накрахмаленных сорочках и красивых галстуках, он выглядел очень нереспектабельно в поношенной пижаме с заплатками на локтях, сделанными так, будто они являлись оригинальной задумкой модельера.

Высокие потолки с лепниной, шкафы с книгами, портреты знаменитостей с подписями и мебель из карельской березы – сразу понимаешь, в чей дом попал. «При коммунизме все так жить будем», – однажды пошутил Иван Пырьев, когда в его квартиру пришли студенты.

– Слушаю тебя, Родион Платоныч, – усаживаясь в глубокое кресло, произнес Усиевич.

– Кому могла помешать Анфиса?

– Помилуй бог, Родион! Кому может мешать талантливая актриса? Она нарасхват. Мы уже собираемся нанять вам нянечку и прислугу за счет студии. Ее ждут.

– Мне она об этом ничего не говорила.

– Анфиса знает твое отношение к ее творчеству. Домохозяйки из нее не получится, она не сможет жить без кино.

– Это она вам лично сказала?

– Борису Кушнеру. Он ездил к ней две недели назад, и она дала ему согласие на съемки в новой картине. Первый месяц посидит с ребенком, а там будем думать, как совместить ее материнство с работой. Пойми, Родя, Анфиса прирожденная актриса и по-другому жить не сможет. Ты сам к кино относился с насмешкой, а теперь втянулся и другой работы тебе не надо. Но ты трюкач, а она дышит ролью, и в этом ее счастье.

– Спасибо. Утешили.

– Подумай сам. Любая актриса мечтает сниматься у Бори. Тем более в главной роли. Каждая его картина – событие.

– А если она откажется?

– Кушнер возьмет другую. У него очередь стоит в коридоре из заслуженных артисток.

– Фанаток.

– Фанатизм – часть профессии, и ничего плохого в этом нет. Я видел слезу на глазах Пети Олейникова, когда его не утвердили на роль. Но там другие проблемы, как ты знаешь.

– Можно за роль убить конкурента?

Усиевич замер с открытым ртом и долго моргал, разглядывая сумасшедшего трюкача. Шутит или нет, он не мог понять. Может, свихнулся?

– А это как поставить вопрос, – наконец уклончиво проговорил он.

– Я вас понял, Генрих Спиридоныч.

Чалый развернулся и ушел.

Афиши кричали о премьере, прошедшей этим вечером. Спектакль кончился, уже выходили рабочие сцены, закончившие разборку декораций.