Текст книги "В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина"

Автор книги: Михаил Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

17.

Самолет сильно тряхнуло. Лайнером управлял второй пилот, подполковник Карапетян.

– Кочка или ямка, Сурен? – спросил Алешин.

– Что бы это ни было, но мне не понравилось, Алексей Данилович.

– Высота?

– Пять тысяч триста.

Самолет опять тряхануло.

– Командир, первый правый двигатель дает сбой, – доложил бортинженер.

– Пробуксовки быть не должно. Сбросить газ и снизиться на отметку три тысячи.

– Есть, командир.

Самолет начал снижаться.

Машина вела себя послушно.

– Облачность низкая.

– Снижайся, Сурен, все в порядке.

Алешин хорошо знал самолет и был спокоен. Толчок повторился, самолет накренило вправо.

– Сбой второго правого движка, первый встал, – доложил бортинженер.

– Без паники, Савва. Уровень топлива?

– Полный.

– О чем ты, Сурен? Мы три тысячи пролетели. Переключи на дополнительный бак.

– Двигатели встали.

Самолет клюнул носом.

– Беру управление на себя. – Алешин занервничал. – Переключай на первый бак. Усов, запускай двигатели.

– Правое крыло мертвяк.

– Топливные приборы не работают, командир, – доложил Карапетян.

– Навигационная система дает сбой. Компас пляшет. Курсовое устройство не реагирует, радиодальномер умер.

– Что со связью?

– Антенну снесло.

– Опять? Почему лично не проверил?

– Связи нет, – повторил Тополев.

– Выключить двигатели. Запускать с интервалом в полминуты.

– Похоже, мы летим без топлива, – предположил Карапетян.

– Такого быть не может.

– Может, Алексей Данилыч, – подтвердил бортинженер. – Двигатели не реагируют на запуск. Слабая пробуксовка.

Самолет спустился ниже облаков, под ним простирался серо-зеленый океан тайги.

Ближайший аэродром?

– Отмеченных на карте нет.

– Снижаемся. Подключайся, Сурен. Если мы не вытянем нос вверх, то клюнем.

– Из этого танка планер не получится, командир.

– Вытянем. У нас хвост тяжелый. Побреем заросшую бороду Сибири. Выключить двигатели, сбросить газ.

Самолет резко снижался, но держался ровно.

– Ветерок за бортом нас выручит. Так, ребята, идем на разворот без резких движений. Плавно.

На горизонте появилась река. Гористая, густо заросшая деревьями земля приближалась с большой скоростью.

– Выпускать шасси?

– Садимся на брюхо. Если попадем на вершину, то скатимся с нее, как на саночках. Только бы дотянуть. Всем пристегнуться. Держать нос, Сурен, штурвал на себя.

– Силенок не хватает.

На помощь пришел радист.

– Где Шкловский?

– В бомбовом отсеке. Спит на ящиках.

– Внимание, мальчики, рвем когти!

Стальная махина коснулась верхушек деревьев на самой вершине горы, винты тут же обломились, самолет сбрил деревья и заскользил по склону вниз, сметая все на своем пути. Первым снесло левое крыло, машину развернуло, и она продолжала скольжение хвостом вперед. Оторвало и правое крыло. Самолет вновь развернуло, теперь он стал похож на подводную лодку. Скорость увеличилась, деревья сметались, как травинки.

Движение закончилось на краю ущелья, еще немного, и бескрылая сигара нырнула бы в пропасть.

Наступила тишина. Напуганное зверье разбежалось, птицы взмыли в небо.

Так закончил свой полет спецрейс особого назначения Магадан – Москва. Пять человеческих жизней и три тонны золота рухнули в необитаемой части российских бескрайних просторов.

Для кого-то авиакатастрофа стала трагедией, для кого-то спасением. Кто-то потерял все, кто-то приобрел надежду. Кто-то нашел смерть, кто-то свое будущее.

Тайга умеет хранить молчание.

ГЛАВА III
Этап в преисподнюю

1.

Белограй спал на печи, не раздеваясь. Разбудили его ночью, пришла шифровка из Москвы.

– От начальника службы связи, – доложил курьер связи. Генерал вырвал из рук солдата конверт и тут же распечатал его.

«Полковнику Челданову Х.П.

Спецрейс из Магадана к месту назначения не прибыл. Последняя связь установлена с Якутском через четыре часа тридцать минут после вылета. На связь с Иркутском экипаж не вышел. В небо подняты самолеты близлежащих воинских авиационных подразделений. Идут поиски.

Приказываю принять срочные меры и подключиться к поискам самолета, используя всю авиацию Дальстроя и наземные службы западного, юго-западных подразделений. Обстановку докладывать по результатам.

Министр государственной безопасности

Генерал-полковник Абакумов В.С».

Белограй убрал телеграмму в карман. Долго раскачивались. Третьи сутки пошли с момента вылета самолета. Не верил генерал, что такое может произойти. Винить некого. Только идиот мог решиться отправить экспериментальный самолет на другой конец света с особо важным заданием. По данным, озвученным американцами по радио, за два года разбилось девять бомбардировщиков Ту-4. И это те, о которых им известно. О гибели спецрейса узнает только тот, кому положено.

Курьер продолжал стоять в дверях по стойке смирно.

Белограй сел за письменный стол, достал бумагу и составил ответ:

«Министру государственной безопасности

Генералу-полковнику Абакумову B.C.

Ваш приказ получен. Принимаем срочные меры. В течение трех часов авиация Дальстроя поднимется в небо. С рассветом приступим к поискам спецрейса в квадратах Е-8, 32-16, Б-14 и 72-12. Наземные поиски доверим опытным поисковикам из Геологического управления и спецподразделениям особых отрядов с надлежащими полномочиями при полной секретности операции. Количество групп уточним позднее, состав каждой – не менее двенадцати человек. Просим дать распоряжение всем правоохранительным органам Восточной Сибири и Якутии, а также прилегающим областям оказывать всяческое содействие и помощь спецбригадам Дальстроя с пометкой в документах: «Геологическая партия № 666». Руководство Дальстроя возлагает большие надежды на своих опытных поисковиков, для которых не существует препятствий, если не создавать их искусственным путем.

Приступаем к работе незамедлительно.

Начальник СВИТЛа полковник Челданов Х.П.».

Генерал сложил листок бумаги и сунул его в конверт.

– Срочно зашифровать и отправить в Москву. Лети пулей, паренек. Дело срочное.

Курьера как ветром сдуло.

На пороге появился Гаврюха.

– Что случилось, батя?

– Подгоняй «виллис» к крыльцу. Живо!

И этого сдуло.

Не прошло и получаса, как без всяких объяснений на ноги были подняты полковник Челданов и его жена. Они сели в машину генерала и тронулись в путь. Задавать вопросы не полагалось, ехали молча.

– Списки и карточки умерших в больнице военнослужащих и вольнонаемных получал от Бохнача? – наконец заговорил Белограй.

Челданов тут же ответил:

– За последние три месяца умерло тридцать девять человек.

– Мертвые души.

– Так точно, Василь Кузьмич, их даже с довольствия не сняли.

– Геологи среди них есть?

– Четыре человека. Ушли под лед при переходе Индигирки. Пятеро спаслись, а четверых до больницы не довезли, от переохлаждения умерли.

– Офицеры есть?

– Двое. Один от ножевого скончался, на перо наткнулся на Оймяконе. Блатной прииск. Второй в карьер свалился, шею сломал.

– Скинули?

– Кто их там разберет. Зверствовал мужик.

Опять замолкли. Когда машина свернула к больнице, Лиза все поняла. Ну вот, пришел час расплаты. Сейчас все встанет на свои места.

Варя жила в пристройке, ее тоже разбудили. Санитар тихо шепнул: «Сам Белограй прибыл, тебя требует. Капут пришел твоим одиночникам».

Варя прихватила свой блокнот, накинула телогрейку поверх белого халата и выбежала во двор. Светало. У крыльца она увидела солидного мужчину, тут же узнала его: тот самый начальник, что обеспечил больницу медикаментами, это с ним она танцевала вальс на новогоднем вечере. Он улыбнулся, увидев девушку, и подал ей руку. Теперь Варя знала, кто перед ней стоит, и подумала – слухи о его жестокости и строгом нраве явно преувеличены, злые языки в этих местах обычное дело.

– Ведите нас к вашим подопечным, Варвара Трофимовна.

– Да, да, конечно. Но я не уверена, что их можно выписывать, они еще нуждаются в медицинской помощи…

– Вот оно что? Добро. Мы их не будем лишать вашей помощи. Генерал протянул руку к блокноту.

– Это мои пометки, тут…

– Я догадался. Надеюсь, ничего личного?

– Нет, конечно.

Варя покраснела и отдала блокнот. Генерал направился к лестнице.

Стук в дверь переполошил охранников. Перепуганные спросонья ребята суетились и долго не могли открыть обычный засов. В коридоре вспыхнул свет. Сержант приложил руку к козырьку, но так и не смог доложить обстановку.

– Сколько камер занято? – резко спросил Белограй.

– Все десять, товарищ генерал.

– Вывести заключенных и построить.

Железные двери начали с лязгом открываться, распахиваясь настежь.

– Подъем! Строиться в коридоре! Живо!

Ни о какой дисциплине и речи не шло. Вялые, сонные люди неторопливо выходили из своих каморок и осматривались, не понимая, куда им надо вставать.

Челданов встал сам с правой стороны и вытянул руку.

– Вставай по руке! Живо! Стройся в шеренгу.

Наконец-то команда была выполнена. Заключенные впервые

увидели друг друга. До этого момента они слышали только голоса, в основном песенки одного из собратьев. Пел он неплохо, молодым задорным голоском с одесским говорком и все больше о море.

Белограй прошел вдоль строя и глянул в глаза каждому. Тяжелый взгляд, пронизывающий, ничего хорошего не предвещающий. Десять мужчин в белых кальсонах и рубахах переминались с ноги на ногу и поглядывали на докторшу, будто в ней было их спасение.

Белограй открыл Варин блокнот, пролистал его и ухмыльнулся. Только она догадалась, что могло вызвать усмешку строгого начальника.

– Родион Платонович Чалый.

– Я.

– Два шага вперед.

Высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти, с приятной внешностью, вышел из строя.

– Кругом.

Он развернулся.

– Вот, граждане зеки, полюбуйтесь. Милый мальчик. Любит ножички метать по живым мишеням. Прошу любить и жаловать. Имени его можете не запоминать. – Белограй глянул в блокнот. – У бывшего несостоявшегося артиста кличка Трюкач.

Варя вновь покраснела, ведь каждый из строя помнил блокнот, находящийся в руках начальника. Нетрудно догадаться, кто Чалого окрестил Трюкачом.

– Встать в строй.

Чалому кличка понравилась, так называлась его профессия, и ничего обидного он в ней не видел.

– Тихон Лукич Вершинин.

Сутуловатый немолодой уже человек вышел вперед. Он оказался единственным, кто не брился, и у него отросла небольшая бородка.

– Служитель культа. Православный священник отец Федор, бывший настоятель монастыря. Ножам предпочитает крест. Прекрасный боец.

В строю послышались смешки.

– Его кличка Монах, верующие могут причаститься. Встать в строй.

Священник вернулся на свое место.

– Глеб Васильевич Шабанов.

Еще один высокий здоровяк шагнул вперед. Шею и лоб портили шрамы, какие остаются от осколочных ранений. Строгость в лице и открытый взгляд.

– Летчик. Бывший. Отлетался. Сюда попал по высокой рекомендации. Если ходит, как летает, то вам он пригодится. Кличка Пилот. Встать в строй.

Знакомство продолжалось. Напряжение спадало. Никто ничего не понимал, но по виду генерала нетрудно было догадаться, что расстрел им не грозит. Императоры похоронные процессии не посещают и рук своих в крови не марают без особых на то причин.

– Герасим Савельевич Лебеда.

Невысокий, неказистый, с лысиной, обросшей по кругу бархоткой, выдвинулся вперед и развернулся к строю.

– Комбинатор, донской казак, землепашец с кулацкими замашками. Утаил муку от государства. Деньги считать умеет, особенно послереформенные. Нужен ли вам счетовод, не знаю. Что касается выносливости, то фору даст каждому. Пятьсот верст проскакал по Колыме через перевалы и сопки, да еще зимой и без лошади. Кличку дадите сами.

– Скакун, – послышался голос из строя.

Белограй даже глаз не поднял.

– Встать в строй. Улдис Блонскис.

Место Лебеды занял хмурый парень лет двадцати трех – крепкий, коренастый, рыжий, с веснушками.

– Вот вам Леший. Себя такие называли лесными братьями. Обычные бандиты. Советскую власть из лесов расстреливали в Прибалтике. Может, стрелять и умеет, но от руки правосудия уйти не смог. Сын латышского стрелка, героя, превратился во врага народа. Я бы ему не доверял. Встать в строй.

У парня желваки ходили на скулах, а по глазам трудно было понять, чего в них больше: злобы или обиды.

– Пенжинский Афанасий Антонович.

Типичный представитель интеллигенции. Он даже кальсоны и белую распашонку носил, как фрак, и вышел из строя так, будто сейчас ему будут вручать орден. Густая щетка седых волос, благородные черты лица, глубокие складки на щеках. Вряд ли такой человек мог за себя постоять. Ему бы лекции читать или с попом философствовать о смысле жизни, но в разведку с такими не ходят.

– Бывший князь, ученый, переквалифицировавшийся в писари. Пером владеет знатно, что касается оружия, то воевать может языком. Прошу любить и жаловать.

Князь даже улыбнулся, вставая в строй. Ничего обидного он в свой адрес не услышал. Все познается в сравнении. Начальник лагеря его называл канцелярской крысой, но и то по-доброму, без злобы. Генерал упомянул о его происхождении, о чем профессор истории предпочитал умалчивать, но это не прозвучало упреком.

– Казимиш Качмарэк. Поляк. Военнопленный.

– Ошибочка! Воевал в Красной армии в звании капитана. Арестован после выхода из окружения.

Такой выпад заставил всех вздрогнуть. Право на голос заключенные не имели. Худощавый дылда с крупным длинным носом и пухлым ртом сделал два шага вперед. На вид ему было около сорока, все черты лица казались преувеличенными и немного неестественными. Из такого фрукта получился бы неплохой клоун, но не офицер Красной армии. Ему и рожи корчить не надо, и без того смешон.

– Говоришь, в Красной армии служил?

– Так точно. Наш полк входил в армию маршала Рокоссовского. Воинскую книжку отняли при аресте. По документам меня зовут Казимиш Адамович Качмарэк.

– Вашу фамилию переиначили. Может, случайно, а может, и нет. Она вам очень подходит. – Белограй глянул в Варин блокнот. – Тут написано «Кашмарик».

Строй засмеялся, а бывший капитан стоял с непроницаемым лицом. Он, вероятно, не понимал смысла своей клички, но остальным, судя по реакции, она пришлась по вкусу.

– Вставай в строй, ночной Кашмарик. Следующий – Петр Фомич Кострулев. Блатной. Кличка Кистень. Два убийства. Серьезный гражданин. Взломщик. Сейфы колол как орешки. Известный московский шнифер. Ни разу не попадался, а тут мокруха, ну и засыпался. Берегите головы, граждане заключенные, он их тоже умеет колоть не хуже орешков.

Кистень даже из строя выходить не стал, а лишь посмеивался, глядя на генерала исподлобья. Невысокий, худощавый, играющий головой, как мячиком: тело неподвижное, а голова на каждое слово реагировала, словно держалась на шарнире.

– И, наконец, Иван Соломонович Грюнталь. Бывший студент, одесский биндюжник, любитель заморского барахлишка и всего западного. Космополит, доказывавший во время войны, что он не немец, а еврей, после войны его национальность одессит. На блатного не тянет. Кличку ему дали Огонек. Постарайся не сгореть, пацан!

Мальчишка лет восемнадцати на вид, с черными короткими завитушками на голове влюбленными глазами поглядывал на Лизу, все остальное его мало интересовало, и никого он не боялся. Прикажут встать к стенке – без вопросов. Ничего хорошего он от жизни не ждал. Вот только в кальсонах перед Лизой стоять неудобно.

– Не команда, а тропическая оранжерея, – продолжал генерал. – Уникальное соцветие. Ну, спасибо, товарищ Мазарук, постаралась. Тут мы еще про один цветок чуть было не забыли. Легендарный Важняк – Матвей Макарович Журавлев. По его учебникам криминалистов учат. С шушерой вроде вас следователь по особо важным делам не работал, он серьезных врагов народа сажал, а некоторых отпускал, за что собственной свободой расплатился.

Все повернули головы к хмурому неприметному человеку. Конечно, в исподнем он на важняка не походил, строгости и солидности не хватало. Слишком спокоен и независим, будто генерал перед ним отчитывался, а не он в строю стоял, вытянув руки по швам. Чем-то он отличался от остальных, но с первого взгляда не поймешь. Впрочем, то же самое можно было сказать о каждом из заключенных. Не монтировалась команда для общего кадра.

Генерал еще раз обошел строй.

– Кто из вас выживет, я не знаю. Но у каждого есть шанс попасть на свободу. Вам, отщепенцам, смертникам и отбросам социалистического общества, дается возможность заслужить прощение Родины. В трех тысячах километрах к западу потерпел крушение военный самолет с ценным грузом государственной важности. Точного места крушения определить не удалось. Вы должны найти самолет. Как только это произойдет, каждый из вас получит паспорт и новое имя.

Белограй достал из кармана стопку паспортов.

– Вот эти паспорта. Князь Пенжинский их заполнит своим уникальным почерком, оставив место для внесения имени. Список находится у Лейтенанта Дейкина, с завтрашнего дня капитана. Имена будут вписаны после обнаружения самолета. Экспедицию возглавит тот, кто вас выбрал из сотни тысяч таких же зеков.

Лиза вздрогнула, Челданов побелел.

– Елизавета Степановна Мазарук, ваша спасительница, поведет группу на поиски. Ее главным помощником будет капитан Дейкин.

– Тринадцатый член экспедиции – ваш врач, Варвара Трофимовна Горская. Так что за свои царапины можете быть спокойны, от ран не помрете. О побеге забудьте. Скрытно следом за группой пойдут стрелки. Стрелять будут без предупреждения. Руководитель группы получит сопроводительные документы, где вы значитесь геологической экспедицией. Не забивайте себе головы глупостями. Без паспорта можно прожить только в деревне, но там все друг друга знают и сдадут в тот же день. Выполните задание – и свободны, начинайте новую жизнь. Разрешаю каждому задать по одному вопросу.

Все молчали. Наконец смелости набрался Князь.

– В трех тысячах километрах к западу – непролазная тайга, там нет жилых районов. Даже если мы найдем самолет, то как сможем сообщить об этом? Карт тех мест в природе не существует.

– Вот вы ее и составите, Пенжинский. Вы же не только историк, но и археолог, экспедиции в неизвестные места вам не в новинку. В самолете имеется мощная рация на батареях, упакованная в стальной несгораемый корпус. Пилоты о ней не знают. Даже если самолет сгорел, рация уцелела, ваш сигнал услышат и придут на помощь. Вы будете ждать спасателей как геологи, с новыми паспортами. Дальше сами распоряжайтесь своими судьбами.

– Нам дадут оружие? – тихо спросил Пилот.

– Все получат карабины без патронов. Их вам выдадут в случае чрезвычайной обстановки. Товарищи Мазарук и Дейкин будут вооружены по всей форме, так что уссурийских тигров можете не бояться. Всем необходимым снаряжением вы будете обеспечены.

– Как мы доберемся до места? – задал вопрос Лебеда.

– Ну вам-то и Блонскису никакие расстояния не страшны. До Хабаровска долетите на самолете, потом поездом, а далее пешком через тайгу. Вылетаете завтра.

– Самолет государственной важности, – заговорил Журавлев, – значит, о нашей экспедиции знают в Москве.

– Знают. И вы не единственные, кто идет на поиски. Но Берия вас к себе не вызовет и орденов вручать не будет, так что вас лично никто в лицо не узнает.

– Я не о себе беспокоюсь. Если авиация заметит самолет раньше нас, что с нами будет?

– Вздохнете с облегчением. Вы свободны. Но хочу вас разочаровать. Район поисков превышает тысячу квадратных километров. Шанс обнаружить самолет с воздуха равен нулю. Падение лайнера связывается с утечкой топлива. Если он спланировал, то не взорвался. Авиацию мог бы привлечь пожар, но его не было.

– Какие сроки вы нам даете? – задал вопрос Глеб Шабанов.

– Пока не найдете.

– Если самолет на большой скорости снизился на малую высоту, он рассыпался на части, – продолжал пилот.

– Ищите части. Нам нужно доказать, что самолет не улетел на луну, а упал в тайге. Мы обязаны найти его останки, этого требует Москва.

Больше никто не задал ни одного вопроса. Белограй еще раз обошел строй и направился к выходу.

– Пусть пообщаются, Варя. Камеры можно не запирать, – тихо прошептала Лиза и пошла следом.

Но общения не получилось. Эти люди не желали ничего обсуждать. Заключенные молча разбрелись по камерам. Варя осталась в коридоре одна. Ей хотелось зайти к Глебу, может, теперь он захочет ее признать. Нет, решила она. Путешествие в Сибирь ее не пугало, теперь они будут рядом. Глеб не знал, что она такая же заключенная. Они оба из семейства прокаженных. Шрамы на лице заживут, но рубцы на сердце остаются навсегда.

Не сейчас. У них еще будет время.

Узники пытались понять, что их ждет. Кто-то уже задумывал побег, кто-то верил в мифический самолет, но все вместе они получили краюху надежды на возвращение домой. Кого-то еще ждали, кого-то уже нет, а у некоторых и дома своего не осталось.

Кострулев знал, зачем возвращаться в Москву, и в каменном мешке выжил, потому что верил в возвращение. Скоро его час настанет.

Кистень

На вокзале Петра встречал брат Иван. Они не виделись семь лет. После ареста Петра им даже не дали свидания. Может, оно и к лучшему. Иван занимал солидную должность в Министерстве иностранных дел. Афишировать родственные связи с убийцей высокопоставленному чиновнику, по меньшей мере, глупо, тем более что у братьев были разные фамилии. Иван родился от первого брака их матери и красного командира, героя Гражданской Модеста Червонного. Червонный – не настоящая фамилия, а партийный псевдоним. Модест погиб в 21-м, и сыну героя дали фамилию Червонный. Мать вышла второй раз замуж. Не очень удачно. В двадцать втором родился Петя, любимец семьи. Фома Кострулев, выходец из купеческой семьи, человек деловой, с коммерческой жилкой, во времена нэпа неплохо поживился, семья жила в достатке. Вот только пил Фома много. Бил жену, но детей не трогал. Матушка тоже пристрастилась к «горькой». Отца взяли в 34 -м, и больше его никто не видел. В деньгах семья не нуждалась: мать знала, где спрятана мужнина заначка, таскала из нее золотые червонцы и продавала. Старший Иван учился, грыз науки, стремился выйти в люди. Петруша предпочитал жить свободно и не обременял себя учебой. Мать умерла в 36-м. Ее хватил удар, когда она несла тарелку со щами. Проголодавшийся после ночной гулянки Петр сидел за столом с ложкой в руках, она вошла в комнату, улыбаясь, взглянула на любимое чадо и вдруг…

Петру было четырнадцать. Денег, найденных в доме, хватило только на похороны. Иван – студент, Петр – бездельник, на что жить? Мать не успела рассказать, где лежит отцовский загашник. Уж если Фома чего спрятал, искать бесполезно, а наследство осталось немалое. Власти ничего не нашли, сыновей постигла та же участь. Жить в нужде мальчики не привыкли, и вот однажды Петюня пришел домой с полной авоськой продуктов, там была зернистая икра и дорогой коньяк.

– Где взял? – строго спросил Иван.

– Бог послал. Вам-то, красным атеистам, он ничего не пошлет, а мы народ верующий, нас всевышний любит.

– Своровал?

– А красные сами заработали? Дрань голопузая за одну ночь все банки разграбила, всю российскую казну прибрала. «Мы наш, мы новый мир построим!» Строй, но только не на чужие деньги. Дудки! И на чужие не смогли. Мозгов-то нет.

– В контру записался?

– Брось, Ваня. Добро-то народное, вот я и взял часть своей доли, чтобы мы с голоду не сдохли. Я большевик. Они сеять не умеют, урожай собрать не могут, но зато отнять все, что у тебя есть, им ничего не стоит. Для народа. Вот я и отнимаю. Мы же с тобой тоже народ.

– Это грабеж.

– Только потому, что мне забыли мандат выдать с печатью на конфискацию. В остальном все то же самое. Я у рабочего и крестьянина ничего не брал, они нищие, я взял у того, кто имеет все и не пойдет на меня жаловаться. Есть железное правило – не забирай все, что видишь, хватит и половины. Живи сам и дай жить другим!

– Сам придумал? Глуп еще. Кто научил?

– У тебя свои профессора, у меня свои. С политикой партии мы согласны, работаем по тем же принципам. Разница в методе.

– Учти, Петруха, если тебя поймают, помощи от меня не жди, ты мне не брат.

– Ясное дело. Ты же Иван Модестович Червонный, а я Петр Фомич Кострулев. Какая связь?

– Живем под одной крышей.

– Пользуйся случаем, сытым ходить будешь, пока меня не поймали.

Аргумент весомый для голодного студента, пришлось смириться.

Учеба закончилась, Ивана взяли на работу в Наркомат иностранных дел, а Петруха все еще воровал и не попадался. Младший братишка взрослел и матерел, стал опытным, ловким, хитрым и осторожным. Время шло, ничего не менялось. Однажды Петр принес домой кожаный мешочек и высыпал на стол золотые изделия. Колечки с камешками, сережки, кулончики.

– Красиво, Ванюша?

– Здесь же целое состояние!

– Вот только продать его нельзя. Все эти побрякушки зарегистрированы. Каталожные.

– Что это значит?

– А то, что их сделали на заказ. Заказчик – государство. Клеймо стоит со звездочкой. Делают эти чудеса старые ювелиры из бывших. Для них существуют спецтюрьмы, за пайку работают, а государство продает чудо-безделушки за валюту и зерно.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Раньше они изготовляли из старого золота подделки под царские цацки. Не отличишь. Их смешивали с музейными экспонатами и меняли на заграничные харчи. Только великокняжеское добро уже на исходе, приходится подмешивать фальшак. А нынче решили престиж СССР поднимать, мол, мы и сегодня умеем делать не хуже. Частников со старыми сусеками единицы остались. Дворян и купцов расстреляли, кого на рудники загнали, церкви опустошили, музейные экспонаты переписаны и занесены в реестры. Тяжело стало работать. За княжеские побрякушки больше трех лет не дадут, а за хищение социалистической собственности можно и десять схлопотать. Вот и думай, что делать с этим добром.

– Покупателя найти можно.

– Свяжешься с барыгой, дня на свободе не проживешь. Если он и рискнет взять товар с государственным клеймом, то заплатит гроши. Возьмут его – сдаст с потрохами на первом же допросе. Все они шкурники.

– Барыг я не знаю. Но двух скупщиков хорошо помню. Мать меня посылала к ним с царскими червонцами. Сама ходить боялась, следили за ней, после того как твоего отца взяли. Кубышку его так и не нашли, немало еще купеческого золотишка в земле хранится. На пацана чекисты внимания не обращали, вот я и бегал к скупщикам, монет по десять носил, больше мне мать не доверяла. Попадусь – скажу, нашел. Что с меня взять. А золотишко то не барыги скупали, а люди солидные. Они с Фомой в его коммерческом ресторане познакомились. Мать их тоже знала и связь с ними поддерживала.

– Где их искать? Поди, скелетов не осталось.

– Живут и здравствуют. За кордон ездят, как к себе домой. Статус дипломатической неприкосновенности имеют.

– В твоем наркомате работают?

– То-то и оно. Поначалу я думал, они меня узнают и пришибут где-нибудь в темном переулке, но нет, к себе приблизили. Значит, хотят использовать. Как? Не знаю. Думаю, они меня сделают курьером, как когда-то мать сделала. Им нужны проверенные люди.

– Хочешь попробовать?

– А почему нет? Другое дело – деньги. Много они не дадуг, им свой навар нужен.

– За кордоном золото стоит дороже в несколько раз, Ваня. Если они связаны с ювелирами или торговцами, то навара им хватит. Пятьдесят процентов от каталожной цены, на меньшее не соглашайся. Мне сорок, тебе десять процентов как курьеру.

– Что так мало?

– А кто из нас рискует свободой? Мать тебе вовсе ничего не давала.

– Зато тебя не забывала. Ты же младший, болезненный, одевать потеплее надо, кормить лучше, подарки дарить. Все только тебе. Мне надо в люди выходить – учиться, вагоны по ночам разгружать, а ты уже «людь». Только потому, что родился. И сейчас живешь – в ус не дуешь.

– Но и ты вагоны не разгружаешь. Ладно, Ваня. Пятнадцать процентов тебе. Немалые деньги, между прочим.

– Ладно. Попробую.

И Иван попробовал. Получилось.

Деньги потекли рекой. С годами мастерство вора приобрело ореол легенды. Знаменитого московского шнифера знал весь уголовный мир. В НКВД и угро о нем тоже слыхали, вот только взять не могли. Иван Червонный рос по служебной лестнице и стал важной персоной. Какую роль в его карьере играло золото, неизвестно, тут можно только строить догадки. Он стал выезжать за границ)'. Надо было жениться. На ком? Иван не умел ухаживать за женщинами, предпочитая серьезным отношениям случай.ные связи. А тут Петя нашел себе невесту да еще из хорошей семьи – дочку второго секретаря Тульского обкома. Студентка, красавица. Петьке всегда везло. И была у Петькиной невесты старшая сестренка, не такая красивая, старая дева двадцати шести лет. Партком наркомата одобрил ее кандидатуру, и Иван, недолго думая, женился, получил квартиру от наркомата на Плющихе. Живи и радуйся. Но по сути для Ивана ничего не изменилось, он продолжал гулять с девками. А Петя угомонился. Любовь, ничего не попишешь. Маша не сразу поняла, каким образом ее муж зарабатывает большие деньги, а когда поняла, смирилась. А что, опять же – любовь…

Сестры виделись часто, братья редко. Их связывало общее дело и ничего больше. Ирина держалась за своего высокопоставленного мужа и закрывала глаза на его похождения. Маша обвиняла Петра в том, что он загубил ее молодость, и он решил завязать, чего ради любимой не сделаешь. Однако не тут-то было. Машенька привыкла к сладкой жизни и жить, как все, не собиралась. «Ты обязан меня содержать – кормить, поить, одевать, но ты грязный вор и ничтожество!» Такова была ее позиция. Она закатывала «грязному вору» сцены ревности и скандалы, а сама могла себе позволить что угодно. Но Петя жене доверял и сцен ей не устраивал. Семейные отношения все равно разлезлись бы по швам, но тут произошло несчастье: Маша погибла, а Петя угодил за решетку.

В процессе следствия выяснилось, что Мария Кострулева подала документы на развод, Петр об этом не знал, но этот факт лег в основу обвинения. Он не хотел развода, к тому же очень любил свою дочь Лёльку, которой на время ареста исполнилось три годика.

Петр Кострулев получил десять лет. Через семь вышел по амнистии.

На перроне вокзала они обнялись с братом, но особого тепла никто из них не ощутил.

– Ты похудел, – разглядывая Петра, сказал Иван.

– Санаторий не из лучших попался.

– Я отвезу тебя на дачу, пока там поживешь. Ирина настроена очень агрессивно, зачем тебе это надо.

– Значит, она верит в то, что я убил Маруську?

– Ее не переубедишь.

– Где дочь?

– Не волнуйся, Лёлька в Крыму, в пионерском лагере «Артек». В наше время о таком и мечтать не могли.

– Взрослая уже. Меня не узнает.

– А ты ее узнаешь?

– Вылитая Маруська.

Они пошли по платформе к выходу.

– У меня машина, Петр. Казенная. При шофере лучше не разговаривать.

– Стукачи не перевелись?

– Боюсь, их еще больше стало.

– В зону до сих пор троцкистов сажают. И смех, и грех. Троцкого уже на свете нет, а их все гонят.

– Политикой заинтересовался?

– Ты знаешь, кто меня интересует. Тот, вместо кого я семь лет в зоне чалился. Что скажешь, Иван?