Текст книги "Последний штурм"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дин Раск, бывший государственный секретарь США, позвонил Линдону Джонсону на его техасское ранчо:

– Господин президент…

Джонсон прервал его:

– Дин, какой я президент? Я просто отдыхающий фермер.

– Для меня вы навсегда останетесь президентом, сэр. Вы помните не такую уж давнюю встречу с японским заместителем премьер-министра?

– Да, конечно, не помню только, как его звали, – дипломатично ответил Джонсон, хотя хорошо помнил имя человека, сначала вызвавшего недобрые к себе чувства, а потом подарившего Джонсону целый миллион долларов. Правда, тот миллион японский бизнесмен с лихвой покрыл за счет бюджета Пентагона. Но для Пентагона это была не потеря – капля из моря.

– Его звали Кисиро-сан, господин президент.

– Да, да, вспомнил, действительно что-то в этом роде. А что произошло, Дин?

– Вы помните, о чем вы говорили тогда?

– Подождите-ка, я напрягу свою обленившуюся память. Вспомнил. Кажется, он поставил тогда вас в тупик, Дин, когда стал рассуждать о провозглашении нового государства в Южном Вьетнаме и как будут строиться отношения вокруг него. Не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил Раск. – Я хочу вам сообщить, сэр, что такое государство провозглашено шестого июня и образовано его Временное революционное правительство, опубликована его программа на будущее.

Джонсон долго не отвечал. Раск уж подумал, что разговор прервался, но тут услышал голос своего далекого собеседника. Ему показалось, что в голосе прозвучали плохо замаскированные злорадные нотки.

– По-моему, Дин, нашему другу Ричарду эта новость будет не особенно приятной. Как вы думаете?

– Я, господин президент, когда прощался с Белым домом, оставил своему наследнику очень ценный подарок на этот случай.

– Что же это за подарок, Дин?

– Таблетки от головной боли, сэр. Они ему могут пригодиться.

В трубке раздался раскатистый смех Джонсона.

– Вы хорошо придумали, Дин, а я вот не догадался.

– Ничего, сэр, ваш преемник найдет их в любой аптеке.

– Спасибо, Дин, за информацию. Я сейчас стараюсь поменьше заниматься политикой, – слукавил Джонсон, – смотрю по телевизору только бейсбольные матчи. Еще раз спасибо, Дин, рад был слышать ваш голос.

– До свиданья, господин президент, желаю, чтобы команда, за которую вы болеете, постоянно одерживала победу. Всего хорошего, сэр.

Через месяц эту же тему обсуждали еще два человека – полковник Мэрфи, только что вернувшийся из Сайгона, и генерал Уэстморленд, занявший пост начальника штаба сухопутных сил США.

– Ну что, Джим, – сказал генерал после теплого приветствия, – ты, наверное, торжествуешь?

– Не вижу для этого основания, сэр.

– Как же? Твое предвидение сбылось. Дружок повара, который отравил наших морских пехотинцев, видимо, подготовил конституцию нового государства в Южном Вьетнаме, – засмеялся Уэстморленд.

– Видимо, так, господин генерал, видите: дыма без огня не бывает.

– Признаюсь, Джим, что я был не прав тогда, осмеяв твои предположения.

– То были не мои предположения, а обычные разведывательные данные, которые я обязан был собирать и учитывать, какими бы бредовыми они ни казались.

– Ну ладно, Джим, не обижайся, что я тогда действительно назвал идею бредовой. Да разве бы мне поверили, сообщи я о ней в Вашингтон? А кстати, ты не знаешь, где резиденция нового правительства?

– Нет, сэр. Если бы мы установили, генерал Абрамс, как сделали бы это и вы, бросил бы туда весь воздушный флот.

– Я всегда говорил, Джим, и ты не можешь сказать, что я пристрастен: наша военная разведка работает с низким коэффициентом полезного действия. Я могу понять, что бывает трудно установить, где прячутся отряды Вьетконга, но не обнаружить до сих пор местонахождение правительства! Это же не мифическое образование, я полагаю?

– Нет, не мифическое. Оно уже издает свои декреты, обращается к населению с призывами, проводит реформы.

– В Вашингтоне сообщение о новом правительстве встречено – как бы тебе сказать поточнее? – нервозно. Говорят, что война во Вьетнаме теперь может принять несколько другой характер, особенно после того, как стало известно, что это правительство признало уже два с лишним десятка стран. Я-то думаю, что война будет идти тем же путем, что и раньше, а вот в Париже Лоджу придется сложнее. Разговаривать надо с представителем не какого-то Фронта освобождения, а правительства, получившего в определенном смысле международное признание. Как ты думаешь?

– Точно так же, сэр. Видимо, президенту Никсону надо искать какое-то противоядие. А это ведь чертовски трудное дело.

Белый дом действительно лихорадило. Не успевало закончиться одно совещание, как начиналось другое. Двери кабинета президента не закрывались. От президента выходили военные самого высокого ранга, ведущие дипломаты, особенно специалисты по Азии и Дальнему Востоку, известные юристы, политические деятели разных поколений. От каждого из них Никсон хотел услышать что-то дельное, полезное, даже ошеломляющее, рвущее рутинные линии прежней внешней политики, которая, как он говорил в своих предвыборных речах, себя не оправдала, привела американское общество к тому, что его терзают страхи перед потерями куда более тяжелыми, чем потери материальные, – потери духа.

Президент Никсон отправлялся в свою первую зарубежную поездку, и начать ее он решил со стран Азии, где хотел показать свой «новый курс», свои «новые рубежи», которые выведут Америку из тупика. Задолго до этого многоопытные специалисты составляли проекты речей иногда с прямо противоположными предложениями, но президента это устраивало, он как бы видел свое ближайшее окружение в разрезе: кто чем дышит, у кого какие мысли, какое настроение, оценки нынешней ситуации и прогнозы на будущее. Профессор Гарвардского университета Генри Алфред Киссинджер, которого президент сделал своим помощником по вопросам национальной безопасности, рвущийся играть главную роль в определении внешней политики Белого дома, выдвинул наиболее отвечающие мнению президента концепции, особенно в отношении вьетнамской проблемы. Но и в них было еще не все продумано до конца, оставались неясными некоторые важные аспекты. Приходилось самому достраивать недостающие этажи, населять их своими творениями. Опытный юрист, он хорошо понимал, что не может отказаться от всего, что так резко критиковал перед выборами. Предвыборная кампания – одно, а жизнь – совсем другое. Говоря на митинге, что с вьетнамской войной надо кончать, что американский народ не желает больше гибели своих сыновей в болотах и джунглях Вьетнама, Никсон играл на чувствах избирателей, хотя сам-то он знал, что американскому народу еще долгое время придется нести трагическое бремя войны. Но он думал, что потом, когда выборы останутся позади, а война будет продолжаться, у него еще будет время обновить идеи и сделать их привлекательными для одних и удобными для других.

Помимо обслуживающего персонала, помощников и советников, президента сопровождало около сотни корреспондентов газет, телевидения, радио – как американских, так и иностранных. Им предстояло освещать «исторический визит», поскольку ни у кого не было сомнения, что президент изложит программу, которая может поставить историю с головы на ноги. Среди журналистов царило оживление, каждый хотел выведать у собеседника то, чего не знал сам и что пролило бы хоть лучик света, дало бы хоть грамм достоверного материала о том, что думает президент. Остальное можно было бы домыслить. Но разговоры вертелись вокруг пустой бочки, из которой нельзя было получить даже одной спасительной капли: одни предположения. Они были остроумны, оригинальны, в высшей степени вероятными, поскольку обсуждали их люди, хорошо знающие проблемы, мучающие Белый дом, – но все-таки предположения.

Рональда Зиглера, помощника президента по связи с прессой, вышедшего из салона президентского самолета, журналисты атаковали так, что он взмолился.

– Gentlemen of the Press[3]3
  «Джентльмены прессы» – распространенное обращение к журналистам (англ.).


[Закрыть], – поднял он руки вверх, – сядьте на свои места – и выпьем по стаканчику виски. Это самое лучшее, что мы можем сделать, чтобы скоротать время.

– Рон, – перебили его, – неужели президент не выйдет к нам и не поделится своими мыслями?

– А разве вам недостаточно моего выхода? И я пришел сообщить вам самую главную мысль президента.

Блокноты, автоматические ручки, портативные магнитофоны, фотоаппараты и кинокамеры – все было взято на изготовку. Сейчас будут сказаны слова, которые станут заголовками в газетах, новостью номер один для телевизионных компаний, хлесткими ходами радиокомментаторов.

– Ну, не тяни, Рон, выкладывай.

– Итак, господа, – торжественно начал Зиглер, – президент просил меня передать вам, что он имеет твердое намерение – это сообщаю для вас совершенно официально – в течение всего визита не отвечать ни на один вопрос журналистов.

Что тут началось! Даже могучий «боинг», кажется, чуть покачнулся от беспорядочных перемещений журналистов. Их крики заглушали рев моторов. Из салона президента вышел массивный телохранитель, чтобы успокоить корреспондентов, но, увидев, что творится в салоне, так и не произнес ни слова и остался стоять с открытым ртом. Зиглер, подняв руки, с бесстрастным выражением на лице, спокойно наблюдал за бурной вспышкой недовольства. Он хорошо понимал этих ребят, но ничего сделать для них не мог.

– Ты над нами издеваешься, Рон? – прорвался сквозь невообразимый гвалт чей-то голос.

– Ничего подобного, господа, – спокойно произнес он, когда наступила относительная тишина. – У вас будет достаточно пищи, это я вам обещаю. Только, пожалуйста, учтите пожелание президента. Он встретится с вами в конце визита и ответит на все вопросы, даже самые каверзные, а до этого старайтесь обстоятельно и – желательно – без лишних домыслов рассказывать своим читателям и слушателям, о чем будет говорить президент со своими партнерами в азиатских странах. Еще хочу сообщить, что первую посадку наш самолет совершит в Аганье, главном городе на острове Гуам. Надеюсь, не все из вас забыли географию, которую изучали в школе?

– Ты еще скажи, Рон, что это остров в системе Марианских островов, – пошутил кто-то.

– Не буду, хотя намеревался. Но поскольку школьные знания у вас еще сохранились, урока географии не состоится. А теперь самое время принять по стаканчику виски, господа.

К Гуаму подлетали в полдень. Внизу сверкал голубизной океан, ровный, как хорошо натянутое полотно, стояли, словно на макете, пальмы, живописно виделись сверху рыбацкие поселки, редкие в эту пору дня паруса лодок недалеко от берега.

Самолет приземлился на военно-воздушной базе США. Здесь президента встречали власти острова, представители командования военно-морских сил в этом районе, деловые люди. Прямо к трапу самолета подали машины и автобусы, и длинная колонна их направилась в лучший отель, построенный для туристов. После обеда президент подозвал Зиглера.

– Рон, собери, пожалуйста, журналистов, я хочу сделать важное заявление, – сказал он как бы между прочим.

– Но, господин президент, я сообщил им, что никаких встреч не будет до конца визита. Так вы просили… – удивленно произнес пресс-секретарь.

– Что делать, Рон, если мне пришла мысль сказать кое-что важное? Пусть они будут приятно разочарованы.

Представители прессы встретили президента очень тепло. Он поздоровался со всеми, наиболее известных ему журналистов называл по именам.

– Я уже сказал Рону Зиглеру, – начал он, когда установилась тишина, – что мне пришла мысль поделиться с вами кое-какими соображениями, касающимися нашей политики в Азии. Зачем, думаю, ждать, если можно проверить свои идеи на самых компетентных людях, может, немного даже подискутировать с вами, если в чем-то у вас будет другой взгляд на вещи. Когда-то древние римляне сказали: «Истина – в вине». И хотя про вино тоже забывать не следует, но еще лучше попробовать найти эту коварную штуку – истину – в дружеском споре. Верно я говорю, друзья?

– Конечно, господин президент, – ответил за всех обозреватель журнала «Тайм».

– С чего я хочу начать свое выступление? Прежде всего, с того, нравится или не нравится кому-то, но само географическое положение США делает их тихоокеанской державой, а значит, и глубоко заинтересованной в азиатских делах. Тем более что мы уже десятилетия активно присутствуем в Азии. Сейчас этот район земного шара представляет самую большую угрозу миру во всем мире, и по этой причине Соединенные Штаты должны продолжать играть там значительную роль. Из этого я хочу сделать однозначный вывод: Соединенные Штаты не уйдут из Азии.

В зале стояла такая тишина, что было слышно, как переворачивались страницы блокнотов, стрекотали кинокамеры.

– В любой стране, которую мы посетим, – продолжал Никсон, – азиаты будут говорить, что они не желают, чтобы им диктовали со стороны. Что ж, не будем никому ничего диктовать. Но мы должны избегать и такой политики, когда нам попытаются диктовать. А это может произойти в том случае, если мы сделаем азиатские страны настолько зависящими от нас, что им ничего не будет стоить втянуть нас в конфликты, подобные тому, который мы имеем во Вьетнаме.

Никсон переждал несколько мгновений, а затем стал излагать мысли, высказанные им еще два года назад в статье «Азия после Вьетнама». «Наши друзья, – говорил он, – должны понять, что роль США как всемирного полицейского в будущем, очевидно, будет ограничена, хотя и в будущем, если какая-либо страна Азии, Африки или Латинской Америки попросит американское правительство о военной помощи, конгресс и общественное мнение США поддержат такую акцию».

– Я предполагаю, что наследием Вьетнама почти несомненно будет глубокое нежелание в Соединенных Штатах вновь быть втянутыми в подобную интервенцию на такой же основе. Вьетнамская война вызвала в Соединенных Штатах глубокое напряжение не только в военной и экономической, но и в социальной и политической жизни. С этим мы не можем не считаться, если хотим, чтобы Америка восстановила свой престиж в мире, продолжая играть роль защитника демократии и свободы.

К чему сводится моя основная мысль? – продолжал президент. – Существо вопроса заключается в том, что, намереваясь по-прежнему участвовать в защите и экономическом развитии наших союзников, мы хотим убедить их взять на себя большую тяжесть в обороне своих стран. Нация, которой непосредственно угрожает опасность, должна предоставить живую силу для своей защиты. Мы пожертвовали уже слишком многими жизнями наших парней, и теперь пора остановиться. Мы понимаем тех людей, которые говорят: «Азия для азиатов». Но тогда пусть они поймут и наше положение: мы не можем нести на себе большую ответственность за их дела, чем они несут сами.

– Сэр, – воспользовавшись паузой, спросил один из корреспондентов, – скажите: все, что вы так ярко изложили, относится и к Вьетнаму? Ведь там находится наша более чем полумиллионная армия.

– Да, это относится и к Вьетнаму. Если вы помните, месяц назад я сделал заявление о предстоящем выводе двадцати пяти тысяч американских солдат из этой страны. Думаю, что это только начало.

– А кто будет защищать сайгонских генералов?

– У меня предстоит встреча с президентом Тхиеу, и я изложу нашу точку зрения на роль наших и его войск в будущем.

– Не следует ли понимать, сэр, так, что вы разработали теорию «вьетнамизации» войны?

Так впервые прозвучало слово, которое надолго станет для всего мира символом последней попытки Соединенных Штатов спасти свое лицо. Предчувствуя неизбежность ухода из Вьетнама, новый президент еще пытался старые, перелицованные одежды выдавать за новые. Еще Джон Фостер Даллес, самый ярый сторонник и идеолог подавления борьбы народов за независимость, где бы она ни начиналась, выступал против посылки крупных контингентов американских войск для этой цели. Он разработал для президента Эйзенхауэра план активного привлечения союзников США к «сдерживанию коммунизма» и советовал гибко сочетать «локальную оборону с массированным возмездием». Дуайт Эйзенхауэр, отец политики «с позиции силы», был полностью согласен с таким пониманием военной роли США.

Считалось, что «особая война», начатая Соединенными Штатами во Вьетнаме правительством Кеннеди, будет вестись местными военными формированиями, обученными и оснащенными Америкой, под руководством ее специалистов. При Джонсоне военно-промышленный комплекс оказался сильнее, и то, чего боялся главнокомандующий «вторым фронтом» в войне с фашизмом – втягивания в большую войну Америки в Азии, – случилось. Все годы пребывания у власти, лавируя между Сциллой военно-промышленного комплекса и Харибдой трудностей, порожденных колоссальными потерями и расходами во Вьетнаме, Джонсон будет стараться ослабить раздирающие Америку противоречия и в конце концов станет свидетелем ее полного поражения во Вьетнаме. Силы «ястребов» американской политики окажутся более могущественными, и они, отстаивая свое право командовать парадом, поставят Никсона перед дилеммой: предстать перед судом или уйти в отставку. После Никсона эти силы будут приводить в Белый дом президентов, все более отвечающих их интересам. Бывший губернатор Калифорнии, самого главного штата по производству оружия, уже давно подбиравший ключи к Белому дому, скажет:

– Мы даем большую часть самолетов и ракет, какие поступают на вооружение Соединенных Штатов. Калифорния в сильной мере участвует в деятельности, вытекающей из вьетнамской войны. На ее долю приходится более трети продукции нашей промышленности. Калифорния – это квинтэссенция американизма. Десять процентов граждан США, живущих в Калифорнии, – это совершенно особенные американцы. Они указывают путь не только Америке, но и всему миру.

Потом, заняв пост президента, Рейган положит эти мысли в основу своего политического курса, который поставит мир на грань ядерной катастрофы. Но во время выступления Ричарда Никсона перед корреспондентами на Гуаме до этого было еще далеко.

– Господин президент, – поднялся корреспондент английской газеты, – ваша идея «вьетнамизации» войны понятна. Но как сможет сайгонская администрация выстоять, если она даже при наличии полумиллионной армии США с трудом удерживается у власти?

– Мы считаем своим самым большим долгом укрепить позиции президента Тхиеу, помочь ему навести в стране порядок, сделать Республику Вьетнам одним из форпостов демократии в этом районе. Эту позицию мы отстаиваем сейчас на четырехсторонних переговорах в Париже.

– Как вы расцениваете, господин президент, образование Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам и его программу борьбы за создание коалиционного правительства?

– Мы считаемся с этим фактом.

– Но с ним не считается президент Тхиеу. Он сказал, что не допустит ни коалиционного правительства, ни переходного режима, ни кабинета примирения, ни кабинета мира, а против тех, кто выступает за коалицию, будут приняты репрессивные меры. Как вы относитесь к этому?

– Я лично не слышал таких выражений, но впереди у меня встреча с президентом Тхиеу, на которой мы обсудим все вопросы, связанные с новыми фактами.

– Скажите, сэр, о своем отношении к требованию ваших противников на переговорах о безоговорочном выводе американских войск из Южного Вьетнама?

– На переговорах, господа, в качестве проекта могут выдвигаться любые предложения, даже заранее неприемлемые для другой стороны. Так мы относимся и к предложению, о котором вы упомянули. Мы внесли свое, я считаю, очень конструктивное предложение, о взаимном отводе войск и рассмотрении в первую очередь чисто военных аспектов этого шага.

Пресс-секретарь, отлучившийся на несколько минут, вернулся, подошел к президенту и что-то прошептал ему на ухо.

– Хорошо, Рон, – ответил президент. И обратился к журналистам: – Господа, заправка самолета закончена, и нас приглашают продолжить полет. Прежде чем закончить нашу встречу, я хотел бы еще раз подчеркнуть, что мы выдвигаем совершенно новое направление нашей политики во Вьетнаме, а если хотите, то по отношению и других районов мира. Оно предусматривает широкую материальную, техническую, военную помощь нашим союзникам, если будет необходимость в ней, но держать в руках оружие должны будут их собственные, а не американские солдаты. Вьетнам, породив Эверест сложных внутренних и внешних трудностей, привел нас к выводу, что мы обязаны снять с себя бремя прямого военного участия войск в решении внутренних проблем союзников. Мы не можем поступать так, будто способны сделать в нынешнем беспокойном разноликом мире то, что не под силу самому господу богу. Исходить надо из существующих реальностей. Это я и постараюсь сказать всем государственным лидерам, с которыми встречусь во время этого визита.

– Господин президент, – поднялся политический комментатор одного из ведущих агентств США, – мы отказываемся лететь дальше.

– Это почему же, Боб? – удивился президент.

– Потому что все мы должны сообщить Америке и всему миру о вашем важном заявлении или хотя бы послать уведомление, что мы не работаем больше в наших учреждениях, все равно ведь завтра уволят за непростительную недисциплинированность.

– Понимаю, Боб, – улыбнулся Никсон. – Рон, передай, что вылет задерживается… Вам достаточно полтора часа, господа? – И, получив утвердительный ответ, попросил Зиглера именно на такой срок отложить вылет.

Через полтора часа, когда президентский «боинг» летел над водами Тихого океана, мировые агентства на всех языках передавали содержание «гуамской декларации», или «гуамской доктрины» Никсона. А еще через день, проанализировав сказанное им, пошли комментарии международных обозревателей, высказывания политических деятелей.

«Инициатива президента Никсона найдет самую искреннюю поддержку во всем американском обществе», – писала «Вашингтон пост».

Но у «Нью-Йорк таймс» было другое мнение: «Президент был, вне сомнения, красноречив, – писала она, – но в его декларации трудно найти указание на то, как он выберется из трясины. Ричард Никсон, вопреки собственной воле и разуму, оказался на пути, который может привести только к новым катастрофам».

Канадская газета «Торонто дейли» утверждала: «Подлинная причина и первооснова всех мук, которые переживают в Вашингтоне в связи с Вьетнамом, заключается не в том, что они не могут одержать победу, а в том, что там не знают, как вылезти из этой кошмарной войны».

«Гуамская декларация» Никсона, – давала оценку шведская печать, – продиктовала намерением спасти экспедиционный корпус от полного разложения. Девок из бара, марихуаны, пива, виски, мелких спекуляций уже недостаточно для того, чтобы поднимать дух солдат. Теперь, когда «усталость» солдат находит все более частое выражение в нежелании целых подразделений вести бой, время предоставляется явно неподходящим для тактики дипломатических проволочек, к которым США прибегают на переговорах в Париже в качестве средства добиться уступок другой стороны».

«Глава американского империализма Никсон, – делала вывод вьетнамская газета «Нян зан», – в своей «гуамской декларации» поставил во главу угла цель – добиться «вьетнамизации» войны. Наш народ говорит: «Хоть и новый ботинок, а его не оденешь вместо шляпы». «Новая» идея о марионетизации разбойничьей авантюры, с которой выступил Никсон, не скроет истинных планов США попробовать загребать жар чужими руками. Но их не спасут от поражения никакие ухищрения».

Не принесла эта идея успокоения и сайгонской администрации Тхиеу. Более того, она посеяла в ней уныние и породила настроение неизбежности приближающегося краха. Президент Тхиеу во время встречи с Никсоном прямо спросил:

– Скажите, господин президент, вы собираетесь оставить нас один на один со все более растущим коммунистическим проникновением?

– Мы никогда не оставляли своих друзей в беде, – ответил Никсон. – Мы не уйдем из Вьетнама до тех пор, пока не будем абсолютно убеждены, что ваши позиции, господин президент, надежно и навсегда защищены.

– Как тогда понимать ваше заявление о «вьетнамизации» войны?

– Как новую форму нашего участия в защите идеалов свободы в вашей стране, когда решающую роль будет играть ваша армия и наша еще более эффективная материальная и военная помощь.

Менее чем через месяц после визита Никсона в Сайгон политическая обстановка в Южном Вьетнаме еще более обострилась. В Центральном Вьетнаме крестьяне, поддерживаемые партизанами, разрушили 150 «стратегических деревень», разогнали сайгонскую администрацию, захватили большие площади земли и явочным порядком провели аграрную реформу на основе закона Временного революционного правительства.

Еще более мощно выступило сельское население дельты Меконга. Почти триста тысяч крестьян, уничтожив более двухсот «стратегических деревень», выдвинули не только экономические, но и политические лозунги, требуя свержения режима Тхиеу, образования демократического правительства национального единства и мира, вывода американских войск из Южного Вьетнама.

В большинстве провинций дельты уже были созданы народные революционные комитеты. Став во главе крестьян, они придали движению боевую организованность. Были сформированы местные вооруженные отряды самообороны, получившие оружие от Фронта освобождения. Воинские подразделения, брошенные Тхиеу на подавление восставших, отказались выполнить приказ о применении оружия для наведения порядка и усмирения бунтовщиков. Солдаты, общаясь с крестьянами, проникались духом сопротивления, угрожали особо рьяным офицерам, что начнут стрелять в них, если они будут притеснять крестьян. Командование сайгонской дивизии обратилось за помощью к американским советникам. И они прибыли целой ротой на бронетранспортерах. Американские офицеры из отрядов по усмирению начали уговаривать солдат выполнить распоряжение правительства, или они применят силу. Два полка сайгонской дивизии подняли мятеж. Солдаты окружили роту американцев и потребовали: или они немедленно уберутся отсюда, или никто из них не уйдет живым. Офицер, командовавший группой, поняв по выражению на лицах вьетнамских солдат, что они не остановятся ни перед чем, дал команду вернуться на базу в Кантхо: пусть усмиряет их кто угодно, хоть сам сайгонский президент.

Генерал Абрамс, получив донесение от своих подчиненных, направил в Вашингтон тревожную телеграмму: «Крайне непопулярная администрация президента Тхиеу, – писал он, – своими распоряжениями обостряет и без того неспокойную обстановку. Вьетнамские солдаты отказываются подчиняться приказам. Всюду царит ожидание событий, которые приведут к коренным переменам, не исключающим вывод американских войск. Эти настроения захватывают и наших солдат, все откровеннее выражающих нежелание погибать за вьетнамцев, которые не воюют сами за себя». Для успокоения Никсона он добавлял: «Мы разъясняем смысл «гуамской декларации» и стремимся убедить своих парней до конца выполнять свой долг. Однако положение остается крайне сложным».

Посол США Элсуорт Банкер получил указание из Вашингтона встретиться с президентом Тхиеу и убедить его пустить в ход более гибкие средства руководства. «По нашим выводам, – говорилось в телеграмме государственного департамента, – положение в Сайгоне резко ухудшилось. Политика правительства премьера Хыонга и самого президента Тхиеу представляется нам крайне неконструктивной и опасной в нынешней ситуации. Примите меры, чтобы убедить президента Республики Вьетнам внести изменения во внутриполитический курс в том направлении, о котором говорил с вами президент Никсон. Необходимо также совместно с генералом Абрамсом предпринять практические меры для поднятия боевого духа американских солдат».

– Господин президент, – говорил посол при встрече с Тхиеу, – в последнее время мы с вами стали свидетелями негативного развития обстановки в стране. Коммунистическая пропаганда проникает во все сферы общества и не только не встречает отпора, но и пользуется поддержкой в некоторых кругах. Особенно это касается пропаганды красных о подготовке формирования будущего коалиционного правительства.

– Я уже имел случай, господин посол, изложить мою точку зрения на эту проблему. Мы против коалиционного или любого другого правительства с участием коммунистов. Или мы будем управлять своей страной сами, что не только в наших, но и в ваших интересах, или мы, опять-таки вместе с вами, пойдем на капитуляцию в Париже.

– Нет, господин президент, об этом не может быть и речи. Мы делаем и будем делать все – в Париже или здесь, на передней линии вооруженной борьбы, – чтобы защитить свободу Республики Вьетнам. В этом вы не должны сомневаться ни на минуту.

– Тогда что же предлагаете вы предпринять, господин посол?

– Поиск эффективных мер противодействия коммунистической пропаганде. Президент Никсон думает, что было бы полезным выступить вам с идеей создания нечто вроде национального фронта патриотических сил общества и дать его представителям место в вашем правительстве.

– Кого вы имеете в виду, говоря о патриотических силах?

– Умеренную интеллигенцию, пусть не всегда соглашающуюся с какими-то акциями правительства, представителей религиозных кругов, бизнесменов. У вас достаточно людей, которые, несмотря на радикальные речи, пойдут с вами до конца в борьбе с коммунистическими силами.

Тхиеу хорошо понял мысль посла, хотя он и был внутренне оскорблен тем, что президент Никсон ничего не сказал ему об идее создания национального фронта при личной встрече. Посол будто угадал его настроение.

– Президент Никсон, – сказал он, – тщательно обдумал все, что было сказано между вами, и продолжает искать пути, которые могут привести к укреплению позиций вашего правительства, росту его популярности среди населения, что выбьет из рук противника инициативу.

– Передайте, господин посол, мою благодарность президенту Никсону за внимание к нашим проблемам. В самое ближайшее время мы выступим с такими инициативами, – сказал Тхиеу, еще не зная, во что оформится это обещание.

Но прошло действительно немного дней, и Нгуен Ван Тхиеу, после консультаций с политическими и религиозными организациями и обществами, получив одобрение американского посла, провозгласил создание «социал-демократического националистического фронта», в который вошли тщательно отобранные люди.

Премьер-министр Чан Ван Хыонг чувствовал, что Тхиеу настроен против него, и тоже начал собирать вокруг себя влиятельных лиц, на которых мог опереться. Но он опасался не столько Тхиеу, сколько американцев, которые могли пожертвовать им, как пожертвовали раньше Нго Динь Зьемом, чтобы путем военной диктатуры укрепить режим в Сайгоне. Отношения между президентом и премьером достигли крайней остроты. Они перестали разговаривать друг с другом, премьер стал пропускать встречи, назначаемые президентом. Тогда Тхиеу вызвал своего брата с Тайваня, где он был послом при гоминьдановском правительстве, и, зная его хорошие отношения с Хыонгом, попросил выступить посредником между ними, уговорить Хыонга подать в отставку добровольно.