Текст книги "Последний штурм"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Вернувшись в Штаты, Мэрфи попросил шефа дать ему возможность поговорить еще с офицерами, осужденными военным трибуналом за антивоенные настроения.

– Хорошо, – согласился Хэлмс, – у вас будет полнее картина.

В военном трибунале полковник выбрал несколько фамилий, как ему казалось, наиболее подходящих людей, беседа с которыми может помочь ему видеть корень военных преступлений.

Первым, с кем он встретился в тюрьме Филадельфии, был капитан Дэйл Ной, кадровый офицер с большим стажем. Его осудили за то, что он отказался обучать летчиков, которых готовили для отправки во Вьетнам.

– Но это же ничего не изменило, – сказал ему Мэрфи во время беседы, – вы отказались, назначили другого.

– Правильно, с точки зрения всей военной машины ничего не изменилось. Но очень многое изменилось с точки зрения человека, осознавшего свою ответственность за происходящие события. Я – обычный гражданин Америки – не буду казнить себя причастностью к самому позорному деянию Соединенных Штатов в своей истории. Если вы, господин полковник, думаете, что меня терзают угрызения совести, то ошибаетесь. Я горжусь, что сделал в жизни смелый, пусть небольшой, но шаг по правильной дороге.

Капитан Говард Леви получил три года тюрьмы за отказ ехать во Вьетнам.

– Как вы, военный человек, смогли решиться на этот шаг, лишающий вас права быть в одной шеренге со своими солдатами? – задал ему вопрос Мэрфи. – Вы запятнали честь офицера.

– Простите, господин полковник, но вы впадаете в патетику. Дело в том, что один раз я был во Вьетнаме. А потом годы жизни в Штатах обернулись для меня тяжелыми годами раздумья. Когда меня решили второй раз послать, я сказал, что это не моя война. Мне нет больше до нее дела. И так стыдно за то, что сделал раньше, вторая поездка для меня равнозначна моральному самоубийству… Пока идет эта война, господин полковник, – сказал капитан после паузы, – будет расти число людей, не желающих марать свою форму и совесть. Администрация боится, что без таких опор, как военно-полевые суды, вся ее затея рухнет как карточный домик. Плотная ткань дезинформации сечется по краям. Падает престиж армии. Даже многие сенаторы и конгрессмены требуют вывода войск из Вьетнама. Церковь поддерживает солдат, отказывающихся ехать воевать во Вьетнам. Нашу страну критикуют друзья-союзники за рубежом, нас судят очно и заочно всякие международные трибуналы. Неужели, господин полковник, не ясно, что мы проиграли? Надо честно сознаться в этом.

Мэрфи не выдержал. Его лицо налилось краской, глаза смотрели зло и враждебно.

– Люди, подобные вам, капитан, – ожесточенно произнес он, – позор для армии. Если бы на то была моя воля, я расстреливал бы таких, как вы, без судебного разбирательства. Всех – офицеров и рядовых. Глубоко сожалею, – добавил он, выходя из комнаты, – что вам дали только три года тюрьмы. Я бы навсегда замуровал вас в каменный мешок.

Доклад шефу он писал, еще не остыв от гнева, накопившегося в нем после встречи с противниками войны. Он считал, что суды выносят слишком мягкие приговоры, и это его тоже выводило из себя. Он понимал, что вряд ли возможно изменить положение легкими наказаниями, которые определяют суды, подверженные влиянию извне. Гласность судебных процессов вызывает недовольство и протесты общественности, влияющей на решения даже военных трибуналов. Мэрфи предлагал ЦРУ и министерству обороны создать особый орган, который был бы наделен полномочиями, радикальными методами, включая методы физического устранения, без огласки и судебных процессов пресекать опасное направление мыслей и действий тех, кто становится на путь предательства. «Надо сделать так, – писал он, – чтобы каждый потенциальный предатель знал, что его ждет не либеральное решение трибунала, а беспощадное наказание. Особенно строгим должно быть отношение к офицерам».

– Я прочитал ваш доклад, полковник, – сказал ему директор ЦРУ. – В нем много смелых мыслей и решительных предложений. Думаю, что они найдут поддержку не только у нас. Но действовать придется так, чтобы не вызвать на себя огонь недовольства расплодившихся прокоммунистических антивоенных, антиамериканских организаций, которыми нам, видимо, надо заняться всерьез. Я благодарю вас, полковник, за выполненную работу.

– Сэр, – проговорил Мэрфи, намереваясь развить мысль по этому поводу…

– Не спешите, полковник. Вашим докладом я поручу заняться людям, способным оценить ваши предложения и имеющим опыт борьбы с красной опасностью не только в Америке. Вам же предстоит другая работа. Посложнее той, которую вы проделали.

– Я готов, сэр, к любому поручению, – вставил Мэрфи.

– Ваша поездка в Варшаву и предложения о более широких контактах с Пекином нашли одобрение в Совете по вопросам национальной безопасности, – продолжал директор ЦРУ. – В ближайшее время вы встретитесь с Генри Киссинджером. Не удивляйтесь тому, что он вам будет говорить. Считайте, что его предложения и поручения исходят от нашего агентства и от меня лично. Мы действуем в тесном контакте с ним.

Мэрфи, слушая своего шефа, еще не догадывался, что помощник президента Никсона уже начал готовить основание нового направления в американской дипломатии, тщательно готовившегося в недрах специальных служб Америки.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Третий год своего пребывания в Белом доме Ричард Никсон, тридцать седьмой президент Соединенных Штатов, встречал в плохом настроении.

Неутешительные вести поступали из Южного Вьетнама. Крейтон Абрамс прислал расстроивший президента анализ обстановки за минувший год и прогнозы на новый. «Идея «вьетнамизации» войны, выдвинутая в «гуамской доктрине», вызвала крайне противоречивые и часто совершенно неожиданные последствия. И так невысокий боевой дух южновьетнамской армии стал катастрофически падать. Перспектива оказаться один на один с сильными дивизиями коммунистов пугает даже опытных генералов. Внутри сайгонской администрации растут настроения недовольства нашей политикой, ее называют предательской. Здесь мало кто верит, что можно будет остановить Вьетконг без американских войск. Во вьетнамском обществе нарастают настроения капитуляции, зреет идея: пусть американцы быстрее уходят к себе домой, вьетнамцы без них договорятся между собой. В самых широких слоях общества все более привлекательными становятся лозунги, поступающие через Национальный фронт освобождения из коммунистического Ханоя. Новый год будет для нас серьезным испытанием. Можно ожидать, что противник проявит максимум инициативы как на переговорах в Париже, так и на полях сражений в Южном Вьетнаме. В обстановке, когда американские части живут в ожидании самого скорого ухода отсюда, а южновьетнамская армия все больше теряет решимость к сопротивлению, командованию будет трудно организовывать крупномасштабные операции с расчетом на успех».

Через два дня после этого послания министр обороны Мэлвин Лэйрд сообщил президенту, что Вьетконг одновременно нанес серьезные удары по сайгонской дивизии на Центральном плато и по первой американской дивизии в ста километрах северо-восточнее Сайгона.

– Куда же смотрел Абрамс? – сердито спросил Никсон. – Он же писал, что противник, возможно, постарается взять боевую инициативу в свои руки. И, как видите, – саркастически добавил Никсон, – угадал. А не лучше было бы ему самому предупредить противника, мы пока еще не вывели из Вьетнама своих солдат! Или командующий взял на себя роль оракула и снял ответственность за руководство армией? Не думаете ли вы, Мэлвин, что вам надо вмешаться в дело?

– Думаю, господин президент. Через неделю я вылетаю в Сайгон с группой штабных генералов, чтобы разобраться в обстановке, посмотреть на перспективы осуществления «доктрины Никсона», – министр обороны назвал «гуамскую доктрину» его именем, и это понравилось президенту. – Я намерен побывать также в Таиланде и обсудить вопрос об увеличении военной помощи. Этой стране, господин президент, мы должны уделить больше внимания. В нынешней, а еще больше в будущей обстановке она может сыграть решающую роль в расстановке сил в Индокитае, а может, и во всей Юго-Восточной Азии.

– Учтите, Мэлвин, что в самые ближайшие дни я скажу нации о выводе четверти миллиона американских солдат, возможно, уже в новом году. Пусть не будет в связи с этим паники у наших сайгонских друзей. Мы не можем дальше затягивать с обещанным выводом части войск. Это может обернуться серьезными осложнениями и здесь, в Америке, и на международной арене.

– Я понимаю, господин президент, и постараюсь втолковать нашим друзьям, что сегодня у нас просто нет иного выхода. В новых условиях они должны принять как должное, что американских солдат будет постепенно заменять американская техника. На ее плечи мы сможем переложить основную тяжесть и избежать потерь, которые несли раньше.

– Это что-то вроде технологической эскалации, Мэлвин?

– Вот именно. «Технологическая эскалация» – самый точный термин…

В зал, заставленный треногами с мощной телевизионной и осветительной аппаратурой и заполненный журналистами, Никсон вошел с улыбкой на лице.

– Я рад встретиться с вами, господа, – начал Никсон, когда улеглась обычная в таких случаях суматоха, – потому что это встреча и с американским народом. Мы вступили в новый год с надеждами на лучшее будущее, и все мы, граждане Америки, должны сделать все, чтобы эти надежды оправдались.

Президент сразу перешел к анализу положения в стране и к тем проблемам внутреннего порядка, которые предстоит решать администрации: уменьшить число безработных, снизить инфляцию, поднять уровень жизни тех, у кого он достиг критической точки. Он рассказывал о мерах, уже предпринятых администрацией и тех, которые еще требуют уточнения.

– Самой трудной проблемой, доставшейся нам в наследство, является Вьетнам. Вы это знаете так же, как я. Америка никогда не вела столь долгой войны, породившей самые худшие плоды для нашего общества: раскол, неверие, озлобленность. Война во Вьетнаме возвела такие препятствия на нашем пути, преодолеть которые мы не в силах, если не наберемся мужества отказаться от канонизированных постулатов.

Никсон сознательно прибегал к замысловатым выражениям, звучавшим, с одной стороны, решительно и смело, а с другой – ровным счетом не добавляющим ничего к уже давно известному.

– В конце прошлого года, как вы помните, я предложил нашим контрагентам на переговорах в Париже, пойдя на большие уступки, принять за основу следующий принцип: все вооруженные силы, находящиеся в Индокитае, должны прекратить огонь и оставаться на занимаемых ими позициях до того времени, пока мы не выработаем согласованного решения. В то же время вопросу об обмене военнопленными мы продолжаем придавать главное значение.

Уставившись глазами прямо в объективы телекамер, Никсон знал, что таким образом он смотрит в глаза своим невидимым телезрителям, будто с каждым из них ведет задушевный разговор, и хорошо поставленным голосом адвоката проникновенно говорил:

– Я не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь, чтобы последний американский солдат, будь он сейчас на поле сражения или в тюрьме у коммунистов, вернулся к своим родителям. За каждого из них мы готовы принести какие угодно материальные жертвы.

Никсон был уверен, что эти слова запомнятся надолго и помогут ему в будущем. Он не сказал, что не этот вопрос вызывает споры в Париже, а требование о полном выводе американских войск из Южного Вьетнама.

– В настоящий момент можно предвидеть конец американской, боевой роли во Вьетнаме, – говорил Никсон, и эти слова, по его мнению, должны были убедить Америку в том, что именно Соединенные Штаты уже длительное время стремятся к миру и только противник своими неумеренными требованиями мешает достижению поставленной цели. – Отвод американских войск будет проводиться размеренным образом, исходя из того, что позиции, покидаемые американцами, будут заняты нашими южновьетнамскими союзниками. США намерены оставить к маю 1971 года примерно 300 тысяч солдат из пятисот сорока тысяч, находящихся там сегодня.

– А как с бомбардировками Северного Вьетнама? – спросили президента.

– У меня нет никакого желания возобновлять их, но я не остановлюсь перед необходимостью использовать свое право отдавать приказ о нанесении бомбовых ударов по ключевым объектам Вьетнама, если для американских войск, остающихся в Южном Вьетнаме, создастся угроза. Я уже отдал распоряжение уничтожать площадки зенитных ракет, если по американским самолетам, совершающим полеты над Северным Вьетнамом, будет открываться зенитный огонь. И мы не позволим, чтобы кто-то диктовал нам свою волю.

– Но противник, о котором вы говорите, господин президент, все-таки диктует, а мы вынуждены соглашаться. Разве не под его давлением мы начинаем вывод наших войск из Вьетнама?

Никсон взорвался:

– Мы, Соединенные Штаты, сами решили в новых условиях новыми методами добиваться тех же целей, какие ставили перед собой раньше: помочь нашим друзьям отстоять святые для нас принципы.

– И вы думаете, что они способны, эти наши друзья, отстоять что-либо? Господин президент, газеты всего мира только и пишут о полном разложении сайгонской администрации, что она дышит на ладан, а без американских солдат за ее существование вряд ли кто поручится. Тем более что Вьетконг завоевывает позиции в борьбе за коренную реорганизацию системы правления на Юге.

– Вы говорите, не зная, что происходит в Южном Вьетнаме. Эта страна сейчас обретает веру в свои силы, ее лидеры глубоко понимают свою историческую миссию авангарда антикоммунизма в Индокитае. Уже в ближайшее время мы станем свидетелями их успехов.

Это оптимистическое утверждение Никсона ведущая телевизионная компания США прокомментировала по-своему: «Президент Никсон сознательно пытается обмануть американское и мировое общественное мнение по поводу вьетнамской проблемы. Он старался создать впечатление, что США находятся на господствующей высоте, а на самом деле их сбросили с предмостного укрепления. Вопрос состоит в том, как с достоинством уйти из Вьетнама, сохраняя веселое лицо на похоронах своей собственной политики».

В Сайгоне в это время министр обороны М. Лэйрд, председатель объединенного комитета начальников штабов Т. Мурер, посол Э. Банкер, командующий американскими войсками К. Абрамс и его заместитель Ф. Уэйнд с группой высокопоставленных генералов вместе с лидерами сайгонского правительства пытались найти выход из безвыходного положения.

По примеру своего предшественника Макнамары, Лэйрд источал оптимизм и веру в победу.

– Господин президент, – говорил он, обращаясь к Нгуен Ван Тхиеу, – мы начинаем вместе с вами вести войну с применением новейших видов оружия с повышенной убойной силой. И это оружие с лихвой уравновесит вывод американских частей. Технологическая эскалация вступает в стадию осуществления. Первой армией, которая применит ее на полях сражений, будет ваша армия. У вас будут самолеты с приборами лазерного наведения для поражения целей. Ваша противовоздушная артиллерия получит самонаводящиеся снаряды, солдаты будут владеть лучшим из имеющегося на сегодня оружием.

Генерал Тхиеу слушал Лэйрда в глубокой задумчивости. Казалось, что все перечисленное министром обороны США не имеет к нему никакого отношения. Впрочем, он именно так и думал: зачем эти самонаводящиеся и лазерные игрушки, когда солдаты Южного Вьетнама в своем большинстве неграмотные? Им не освоить сложной техники, а пока будут подготовлены новые кадры, им негде будет воевать, Вьетконг к тому времени захватит весь Южный Вьетнам. Он уже стоит у стен Сайгона.

Лэйрд будто уловил настроение президента Тхиеу и добавил в свою речь еще больше оптимизма.

– Все, что я перечислял здесь, – сказал он, – уже начинает отгружаться. Но президент Никсон просил меня передать также, что наши специальные подразделения, инструкторы по электронной, лазерной, ракетной технике будут в вашем распоряжении до тех пор, пока вся ваша армия не овладеет новыми видами оружия.

– Спасибо, господин министр, – сухо произнес Тхиеу, – передайте президенту Никсону сердечную благодарность за его заботу о нашей стране.

Слова Тхиеу прозвучали со слабо замаскированной иронией, и это заметили все участники встречи.

– Мы понимаем, – продолжал Тхиеу, – что проблемы Америки отличаются от наших. У нас на Востоке есть пословица: «Идешь на охоту на тигра, зови на помощь брата». Мы много лет чувствовали помощь американского брата. Теперь нам придется рассчитывать только на свои силы. Мы давно говорим, что вывод американских войск поставит нас в крайне тяжелое положение. Конечно, помощь новым оружием значит много. Но далекой водой не зальешь близкого огня, господин министр.

– Господин президент, вода, которой вы будете тушить огонь, всегда будет у вас под руками. Соединенные Штаты сделают все, чтобы защитить вас и от тигра, и от огня.

Вечером, когда все гости разошлись с приема, в резиденции посла Банкера остались министр Лэйрд, командующий войсками генерал Абрамс и несколько генералов.

– Вы слышали сегодняшнюю речь генерала Тхиеу? – сказал мрачно посол. – Она вся соткана из восточных намеков, а порой и прямых укоров. И возразить, по существу, нам нечем. Предполагаемый вывод наших войск…

– Не предполагаемый, а решенный, – перебил посла Лэйрд. – Я только что говорил с президентом Никсоном, он уже объявил на пресс-конференции, что к маю будет выведено почти четверть миллиона солдат.

– И это сразу толкнет Вьетконг на широкие наступательные акции. Нам нечем будет защитить остающиеся в наших руках рубежи, – сказал Крейтон Абрамс.

– Скажите, Крейтон, – обратился к командующему министр, – только со всей откровенностью: может ли наш экспедиционный корпус, если даже мы увеличим его численность, удержать Южный Вьетнам?

Абрамс задумался, видимо взвешивая все данные, которыми располагал.

– Корпус, состоящий из нынешних солдат, господин министр, – медленно произнес Абрамс, – не способен справиться с этой задачей, меня и весь наш штаб тревожат участившиеся случаи дезертирства, уклонения от соприкосновения с противником, неповиновение офицерам и прямые антивоенные выступления наших собственных солдат.

– Эта проблема, – сказал Лэйрд, – волнует и президента, и военные ведомства. Войска, прошедшие через Вьетнам, дают наибольшее число противников войны. А это может стать опасным вирусом для всех наших вооруженных сил. Еще никогда мы не сталкивались с таким фактором, как единое требование гражданских и военных кончать войну как можно быстрее и на любых условиях. Здесь, в этом кругу, я могу сказать: если нам не сделать решительных шагов сегодня, в следующем году президентские выборы приведут в Белый дом кого угодно, только не Ричарда Никсона. Отношение к вьетнамской войне стало самым сильным фактором в нашей внутренней политике.

– Да, и во внешней – тоже, – добавил посол Банкер.

– Совершенно верно, – согласился Лэйрд. – Переговоры в Париже производят такое впечатление, будто мы одни сидим за столом против всего мира. Глава нашей делегации рассказывал мне, что ему невозможно появиться где-нибудь в общественном месте, чтобы не столкнуться с открытым осуждением. А Ханой и Фронт освобождения, выдвигая, на наш взгляд, одно абсурдное требование за другим, набирают очки. Президент Никсон поступил очень мудро, выдвинув свою идею «вьетнамизации» и вывода из Вьетнама американских войск. Она сразу улучшила климат в мире, потому что мы выступили твердыми сторонниками прекращения войны. И хотя мы не назвали сроков ее окончания – этих сроков никто не знает, – мы сразу стали чувствовать, что инициатива снова переходит к нам.

– Опять-таки здесь, в нашем узком кругу, господин министр, – обратился посол, – как вы думаете реально укрепить режим генерала Тхиеу?

– Говоря откровенно, я не знаю. Оружие мы им дадим, но кто его будет держать в руках? Вот в чем вопрос, и вопрос очень непростой. Мы говорим о «вьетнамизации» войны, подразумевая под этим желание прекратить воевать за дела вьетнамцев руками американских солдат. Рассчитывали поднять дух американского общества, а вызвали еще более острую критику, чем президент Джонсон, начавший эскалацию. Старый Аверелл Гарриман, к которому Америка прислушивается, недавно выступил по телевидению и сказал, что эту войну выиграть невозможно. Мы можем придать ей еще более широкие масштабы, вплоть до вторжения в Северный Вьетнам, но все равно нас ждет поражение. Америка должна уйти из Вьетнама. И его слова сразу подхватили газеты и демонстранты. Горючий материал накапливается так быстро, что грозит опасным социальным взрывом, господа.

Через месяц, когда президент Никсон направил послание конгрессу, в котором настаивал на своем праве удерживать позиции во Вьетнаме, применять неограниченные бомбардировки Ханоя, если это будет необходимо, силой обеспечивать безопасность американских войск в Южном Вьетнаме, конгресс встретил его плохо скрытым недовольством. Сенатор Эдвард Кеннеди выступил в сенате с критикой в адрес Никсона:

– Вместо того чтобы принести наконец мир Америке, – сказал он, – президент своей «вьетнамизацией» готовит ей новые испытания, втягивая в новые сомнительные операции. Мы должны твердо сказать: только мир путем переговоров – и никаких военных авантюр!

Сенатор Томас Иглтон внес в конгресс еще одну резолюцию об ограничении прав президента США вести военные действия за границей.

Помощник президента по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджер, внимательно следивший за развитием обстановки в стране, решил, что настало время менять старые методы дипломатии. Нужны динамичные и ошеломляющие шаги, которые склонили бы чашу весов в нужную сторону. Долго рвавшийся играть ведущую роль в определении американской внешней политики, обуреваемый непомерным тщеславием и верой, что ему предназначено самой судьбой стать провозвестником новой роли Америки в мире, попросил аудиенции у президента.

– У меня, господин президент, дело чрезвычайной важности и – пока – высшей конфиденциальности, – сказал он по телефону.

– Что за таинственность, Генри? – спросил президент, встретив бывшего профессора, посвятившего себя борьбе с коммунизмом на внешнеполитической арене.

Сын еврейских изгнанников из гитлеровского рейха, Киссинджер тем не менее сожалел, что Гитлеру не удалось сокрушить коммунизм. И он делал все, чтобы самому наносить по нему свои удары.

– Господин президент, – сказал Киссинджер, – наблюдая за развитием международной обстановки, ролью отдельных стран в сегодняшнем мире, я считаю, что нам необходимо отходить от устоявшихся представлений. Ряд стран, которых мы числили в списке своих противников, необходимо включить в сферу нашей государственной политики.

– Разве мы действовали когда-нибудь иначе? – удивился Никсон.

– Да, действовали и действуем в силу инерции.

– Кого же мы не используем в своих интересах, Генри?

– Китай, господин президент. Внутренняя обстановка в этой стране за последние годы настолько изменилась, что теперь у Китая с нами больше общего, чем это было у него когда-то с Россией. Я только что прочитал в журнале «Лук» записки Эдгара Сноу о его беседах с Мао Цзэдуном.

– Сноу, кажется, в Пекине свой человек.

– Он свой человек не только в Пекине, но и в ЦРУ, сэр. Беседуя с Мао, он задал вопрос, – Киссинджер вынул из папки журнал и прочитал: – «Будет ли разрешено приехать в Китай правым деятелям вроде Никсона, который представляет империалистический капитал?»

– Я еще не читал журнала, Генри. Интересно, что ответил Мао.

– Вот что сказал лидер красного Китая. – Киссинджер развернул журнал и прочитал: – «Его приезд мы приветствовали бы, поскольку в настоящее время проблемы, стоящие между Китаем и США, придется решать с Никсоном. Я был бы рад побеседовать с ним, будь он в роли туриста или президента».

– Ты не шутишь, Генри? – удивленно спросил Никсон, беря журнал у Киссинджера.

– Не только не шучу, но и недоговариваю. Я беседовал со Сноу лично. Чтобы не ставить Мао в неудобное положение, он не стал публиковать всего, что от него услышал. Лидер Китая сказал, что пора Китаю и Америке объединиться, чтобы остановить экспансию России.

Никсон задумался. Услышанное им действительно не умещалось в рамки прежних представлений. Он сразу оценил тот несомненный выигрыш, который может дать пусть временный, даже противоестественный союз с Китаем.

– Если дело действительно обстоит так, как написал Сноу, то мы и в самом деле стоим на пороге исторического поворота. Это верно. Но ты же понимаешь, Генри, что немыслимо себе представить, чтобы я сел завтра в самолет и отправился в Пекин.

– Конечно, сэр. Нужно обстоятельно и серьезно готовить такой визит. Недавно один из офицеров ЦРУ, побывавший в Варшаве на переговорах послов США и Китая, установил очень нужные контакты с китайскими коллегами и сделал интересные предложения. Он говорит, что Пекин с удовольствием примет для начала какую-нибудь второстепенную делегацию, допустим спортивную, например мастеров по пинг-понгу. Если в делегацию включить дипломатов, то в перерыве между матчами можно поговорить и по вопросам, не имеющим ничего общего с пинг-понгом.

– Идея хорошая, – сказал Никсон после некоторого раздумья. – Вот пусть этот офицер и поедет в Пекин в качестве тренера. Ракетку-то он умеет держать в руках? – улыбнулся Никсон.

– Даже если не умеет, в Пекине на это не обратят внимания. Главное сейчас в том, чтобы установить контакты через прямое общение с китайцами непосредственно в Китае.

– Вы представляете, Генри, какую сенсацию вызовет поездка спортсменов в Пекин?

– Конечно. И это тоже будет играть на нас: мы ведь делаем важный шаг по пути нормализации отношений с крупной страной, которую десятилетиями не признавали.

– Ну что ж, – согласился Никсон, – формируйте команду, Генри, объясняйте ей, что надо делать. А я тем временем постараюсь дать Америке намек, что надо смотреть на Китай другими глазами. Пусть новая дипломатия не будет для нее неожиданной.

В середине апреля президент Никсон принял решение ослабить ограничения на торговлю с Китаем и на порядок взаимных поездок частных лиц и деловых людей. Через день – новое распоряжение: США снимают ограничения для американских нефтяных компаний, снабжающих горючим суда и самолеты, совершающие рейсы в Китай и из Китая. Эта мера не распространялась на корабли и самолеты, которые перевозят грузы в Северный Вьетнам, на Кубу и в Северную Корею.

Выступая в клубе печати, Никсон еще больше приоткрыл завесу над китайской проблемой.

– Вкратце, – сказал он, – дело сводится к следующему: нам удалось сломить лед подозрений и недоверия. Теперь мы должны попробовать воду и посмотреть, насколько она глубока. Что касается меня лично, то я считал бы, что моя мечта сбылась, если бы мне удалось посетить материковый Китай когда-нибудь и в каком-нибудь качестве.

Поездка делегации американских спортсменов в Пекин вызвала самые широкие и противоречивые отклики. Одно было единодушно признано: начинается новая страница отношений между двумя странами, страница, которая таит самые неожиданные повороты.

В Пекине делегацию мастеров малой ракетки принимали триумфально. Журналисты беседовали с американскими спортсменами и публиковали обширные интервью. Сам премьер устроил в их честь большой прием. Подняв рюмку водки «Маотай», премьер говорил слова, которые скоро станут предметом тщательного изучения.

– Ваш визит в нашу страну, – произнес он, глядя на главу делегации, – означает возрождение американо-китайской дружбы. Мы надеемся, что и другие американские друзья приедут в Китай. Даже длинная дорога начинается с первого шага. Мы приветствуем первый шаг, сделанный вами для восстановления добрых отношений между нашими странами.

Мало кто знал, что, когда во Дворце спорта мастера пинг-понга в головокружительных бросках принимали и отбивали маленький гуттаперчевый шарик, за стенами бывшего Заветного города, в резиденции Чжуннаньхай шла другая игра. Намечались пути, уводившие Китай в сторону от столбовой дороги, на которую он стал после победы революции, задушить которую Соединенные Штаты хотели в самом зародыше.

«Нью-Йорк таймс», не стесняясь поставить кого-то в неудобное положение, писала: «Слова китайского премьера о новой странице американо-китайских отношений в момент, когда критика вьетнамской политики Никсона достигает небывалых размеров, содержат не просто протокольный смысл. Китайский премьер оказал Никсону несомненную услугу, бросив ему спасательный круг в самое подходящее время».