Текст книги "Последний штурм"

Автор книги: Михаил Домогацких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Было еще рано, где-то начало седьмого утра, но солнце уже размягчило асфальт, к броне танков можно было прикоснуться только в перчатках.

– Лейтенант, – обратился к офицеру один из танкистов, – разрешите нам устроиться пока в гараже отеля или в кафе. Тут от нас через час останутся обгорелые останки, вы же знаете это солнце.

Лейтенант строго посмотрел на танкиста и не ответил.

– Господин лейтенант, – повторил танкист, – я говорю серьезно, тут скоро начнут плавиться не только мозги, но и гусеницы. На кой черт надо было ставить сюда танки? – недовольным голосом сказал он.

– Ты, Пат, лучше бы попридержал свой язык, – посоветовал лейтенант, – пока его не укоротили.

– Это как же можно проделать такую операцию? – удивился танкист. – Хотел бы я посмотреть на смельчака, который взялся бы за это дело.

– Все это, Пат, делается просто: скомандуют «По машинам!» – и прямым ходом вдоль дороги номер тринадцать на базу Кэрнолл. Забыл, что ли? А ты знаешь, скольким нашим ребятам там не только язык укоротили…

– Да, – согласился танкист, – туда бы я не хотел.

– Ты помнишь, Пат, как ты спасался из своего танка, когда его подожгли вьетконговцы? Пожалуй, потеплее было, чем здесь. Тут, если хорошенько попросить, можно получить холодного пива, а там только горячая жижа у дороги, – высунувшись из люка соседней машины, сказал коренастый русоволосый танкист.

– Спасибо тебе, Джим, – сказал Пат, – если бы ты не подхватил меня тогда на свою коробочку, пожалуй, была бы мне крышка. Как ты думаешь, Джим, нас всерьез сюда поставили или только чтобы произвести впечатление на союзников? Нет, ты смотри, что делается! – громко произнес он.

Из подъезда отеля вышли три сапера с миноискателями. Они обменялись несколькими словами и разошлись в разные стороны, прощупывая своими приборами тротуары и проезжую часть улицы.

– Нет, ты что-нибудь понимаешь, Джим? Они что, думают, мы тут мины подкладываем? По-моему, тут все с ума посходили.

– Ничего особенного в этом нет, можно и свихнуться. Вчера в штабе рассказывали: вьетконговец вроде хотел мину подложить в машину командующего, но охрана заметила его и пристрелила.

– И что, нашли у него мину?

– Мину не нашли, но зачем он вертелся около машины командующего? Может, мина-то была где-нибудь рядом.

– А может, зря парня хлопнули? На такую машину, как у командующего, и я бы с удовольствием полюбовался, не то что бедный вьетнамец. Как ты думаешь?

– С одной стороны, ты – прав, а с другой – кто его знает, что у него на уме? А пристрелил – и спокойнее.

– Ну что, ребята, много мин обнаружили? – спросил Пат у возвращающихся саперов. – Вы вот под моей дурой поищите, а то еще взлечу на ней прямо к богу в рай. Берите-ка по сигарете, подымим немного, а заодно и поболтаем, – предложил он саперам.

– Спасибо, парень, – сказал один из них, – только болтать нам некогда, сейчас будем обшаривать весь отель.

– Да что вы, правда, с ума посходили здесь все? – опять возмутился Пат. – Какому черту нужен какой-то южнокорейский министр?

– А наш Роджерс или командующий? – спросил сапер. – Об этом ты подумал?

– Да, тут мышь не проползет, не то что вьетконговец с миной. Ну, напустили страху в штаны, ну, напустили, аж смех берет, – рассмеялся Пат.

– Ты знаешь, парень, может быть, ты и прав, но я бы тебе посоветовал помалкивать, не все говори, что думаешь, здесь шутить не любят.

Пат уставился удивленно на сапера, потом заморгал:

– Вот ведь удивительно-то что: сначала мне мой лейтенант так сказал, теперь ты. Вы что, сговорились, что ли?

– Нет, не сговаривались, просто, видимо, мы с твоим лейтенантом чуть побольше знаем, что к чему. Ты не обижайся, я по-дружески сказал тебе. Поверь, когда поставлен к такому делу, лучше смотреть, но помалкивать.

– Спасибо, друг, учту, хотя и не совсем понимаю… Молчу, молчу, – торопливо добавил он, видя, что сапер сделал недовольное лицо. – Ну, вы-то свою работу на улице закончили?

– Что ты? Приказано каждый час прощупывать тротуары, дорогу, а если возникнет подозрение – проверять дома и магазины. Так что через час встретимся еще.

– Если я не изжарюсь на этом солнце, – ответил Пат. Когда саперы ушли, он обратился к своему приятелю Джиму: – Ты слышал?

– Слышал, и давай действительно помалкивать. Ты посмотри туда вон, – кивнул он в сторону.

Пат обернулся, но ничего особенного не увидел, обычная картина. Каждый день и на каждом шагу можно видеть такое: два морских пехотинца вывернули какому-то молодому вьетнамцу руки за спину и стали ощупывать его с ног до головы. Ничего не найдя, отпустили, толкнув прикладом в спину.

– И запомни, – крикнул один из них, – еще раз появишься здесь, заработаешь пулю.

– Господа моряки, я живу недалеко отсюда, ну как же мне попасть домой? – жалобно спросил парень.

– По воздуху, по реке, в обход десять километров, как хочешь, но если заметим здесь еще раз, считай, что не жил на свете.

– Да, – протянул Пат, – сапер прав, тут не шутят.

К отелю на большой скорости со стороны площади имени Кеннеди приблизилась большая черная машина с вращающимися сигнальными лампами и с белыми крупными буквами «M. P.»[8]8
  Military Police – военная полиция.


[Закрыть] на борту. Из машины вышло несколько человек, и один из них, в полковничьих погонах, прошелся вокруг танков, заглянул за угол, где стояли броневики, подозрительно посмотрел на ставни дома напротив. Потом повернулся к танкистам и с улыбкой спросил:

– Ну как, герои, в случае чего ваши пушечки не откажут?

– Если прикажете, господин полковник, – быстро отозвался Джим, боясь, как бы дружок не вклинился со своими нелепыми мыслями, – если прикажете, проутюжим и разнесем все вдребезги.

– Молодец, сержант, – похвалил полковник. – Будьте внимательны ко всему, замечайте, если что покажется подозрительным, немедленно докладывайте своему офицеру.

– Будет исполнено, господин полковник, – отдал честь Джим.

По одной начали подъезжать машины, но выходили из них только американские офицеры. Из делегатов предстоящей встречи первым прибыл южнокорейский министр обороны в машине с номером посольства Южной Кореи и в сопровождении «джипа» с шестью американскими морскими пехотинцами.

Австралийскому заместителю министра обороны от гостиницы «Каравелла», на седьмом этаже которой находилась резиденция посольства Австралии, до отеля «Мажестик» можно было бы пройти и пешком, что он и думал сделать. Но хозяева встречи – американцы – не позволили такого необдуманного шага, и он тоже на бешеной скорости промчался по короткой улице Тызо в сопровождении морских пехотинцев.

В холле отеля «Мажестик», окруженного танками и броневиками, гостей встречал улыбающийся вице-президент Южного Вьетнама Нгуен Као Ки, находя для каждого несколько фраз, в которых непременно звучала благодарность за поддержку борьбы его правительства.

В конференц-зале на четвертом этаже, куда гости поднимались в «лифте Макнамары» – просторной, устланной ковром кабине, совещание началось, как и было предусмотрено распорядком. Одно только не было предусмотрено – и это выводило Роджерса из спокойного состояния – скрытое сопротивление союзников увеличению вклада в военные усилия в Южном Вьетнаме. Генерал Абрамс, вице-маршал авиации Нгуен Као Ки, наконец, сам Роджерс убеждали их, что до полного осуществления «гуамской доктрины» Никсона (говорили представители США) или до достаточно надежного укрепления сайгонской армии и сил безопасности (этого хотели южновьетнамские лидеры) друзья Сайгона должны сделать дополнительные усилия во имя будущей победы.

Союзники отвечали на эти просьбы туманными заявлениями о солидарности, но никто не брал конкретных обязательств, более того, говорили о невозможности послать во Вьетнам или вообще в Индокитай хотя бы одного солдата. На всех как вирусное заболевание подействовало то, что Филиппины уже вывели свои войска из Вьетнама.

– Мое правительство находится сейчас в таком положении, – сказал австралийский делегат, – что мы вынуждены вернуть на родину один свой батальон, чтобы успокоить общественное мнение и дать ему доказательство, что мы поддерживаем «гуамскую доктрину» президента Соединенных Штатов.

Такого поворота не ожидал даже ко всему готовый Роджерс. Он не мог возразить австралийцу, поскольку тот ссылался на новый курс Никсона, делая вид, что только так можно проявить свою «солидарность».

Два дня прошли в уговорах, дипломатических увертках, в громких словах, скрывавших истинные намерения.

Агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл, не заботясь о дипломатических тонкостях, написало о совещании в Сайгоне: «Отсутствие у союзников энтузиазма к расширению участия в совместной борьбе вызвало раздражение у американских официальных лиц. На второй день после совещания они признали, что все призывы Роджерса были похожи на монолог, обращенный к глухим».

Еще более резкий вывод сделало телеграфное агентство Франции: «Госсекретарь Роджерс имел твердую инструкцию выжать из союзников дополнительные контингента войск. Его усилия не дали результатов, но зато, как полагают, он может первым оказаться в положении капитана тонущего корабля, с которого крысы разбегаются значительно раньше, чем судно опрокинется вверх килем».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Телеграмма шефа военной разведки была короткой, но ясной и требовательной: «После совещания немедленно отправляйтесь в Плейку. Разберитесь с последствиями похищения документов государственной важности и, если возможно, установите каналы их передачи за пределы Вьетнама. Выясните пути проникновения агентов противника в запретную зону. На вас возлагается ответственность за разработку предложений по пресечению утечки секретных материалов в дальнейшем. Генерал Дин ознакомит вас с подробностями. Ему дано указание предоставить в ваше распоряжение все необходимое для выполнения задания, включая наиболее опытных работников».

Полковник Смит посмотрел на исходные данные: шифрограмма пришла сегодня, всего три часа назад, и это объясняло, почему генерал Дин ничего не сказал ему об этом во время вчерашней встречи.

Перед отъездом из Вашингтона в Сайгон шеф просил его побывать в Плейку и помочь военным разведчикам: «В вопросах, в которых вы компетентны более других», – добавил он. Смит понимал, с какими трудностями столкнулись штабные работники в Плейку: диверсии, нападения на транспортные колонны и патрульные отряды – все это было ему хорошо знакомо. Было, наверное, и что-то свое, в чем надо помочь разобраться. Но телеграмма шефа меняла дело. В Плейку, где размещалась одна из самых мощных военных баз на плато Тэйнгуен, произошло, видимо, что-то очень серьезное.

Прочитав еще раз шифрограмму, полковник решил не откладывать встречу с генералом. Дина он знал давно, не очень близко, не накоротке, как некоторых офицеров управления, но знал. Встречался несколько раз в офицерском кругу, когда Дин возвращался в отпуск из Индонезии и доверительно рассказывал о будоражащих каждого настоящего разведчика событиях, туго закручивавшихся в той стране. Юджин вспомнил, что Уильям Дин, тогда еще полковник, произвел на него приятное впечатление: продолговатое волевое лицо, крутой лоб, внимательные, дружелюбно глядящие на собеседника глаза, квадратный подбородок, будто рассеченный надвое глубокой ямкой, каштановые волнистые волосы – все это делало его заметным в любом обществе. Только сильно перебитый нос – дань увлечению боксом – несколько портил его внешность, но не настолько, чтобы не замечать других благородных черт. Смит знал из рассказов коллег, что за привлекательной внешностью Дина, вернувшегося из Индонезии в генеральских погонах, скрывалась сильная воля, рационализм ума, твердость и решительность, которые помогали ему идти к цели, не брезгуя никакими средствами. Дин был общительным, остроумным, легко сближался с людьми и находил тех, кто становился сначала приятелем, а потом и агентом.

Генерал принял Смита сразу, как только помощник доложил о его прибытии. Он вышел из-за стола. Высокий – на голову выше Смита, чем-то похожий – статью? волнистыми волосами? ростом? – на бывшего министра обороны Кларка Клиффорда, он широко раскинул руки, будто готовый обнять коллегу. Но не обнял, а дружески пожал обе руки, подвел полковника к чайному столику.

– Можешь не рассказывать, Юджин, за чем пожаловал. Я читал телеграмму шефа и готов сделать все, чтобы помочь тебе выполнить задание. Оно, скажу тебе, непростое. Очень непростое.

– Я пока ничего о нем не знаю, господин генерал, хотя указание на пропажу документов особой важности кое о чем говорит. И я бы был благодарен, господин генерал…

– Юджин, – перебил его Дин, – ты обращаешься ко мне так, будто приехал снимать меня с поста и поэтому забыл мое имя. Напоминаю, меня зовут Уильям, а для всех друзей и коллег просто – Билл. Не забудешь? – рассмеялся Дин с обезоруживающей искренностью, вызвав улыбку и у Смита.

– Хорошо, Билл. Так и быть, снимать тебя с работы не буду, но помочь прошу.

– И просить не надо, шеф дал такой приказ, что у меня дух захватило от зависти, как он к тебе относится.

– Из телеграммы шефа я понял, что речь идет о потере документов и утечке информации, то есть о двух видах нарушения секретности. Верно?

– Верно, но секреты лежат как бы на разных уровнях. Однако, прежде чем объяснять ситуацию, я думаю, неплохо будет, если мы выпьем по бокалу холодного вина и по чашечке горячего кофе. Не возражаешь?

Смит не возражал.

– Понимаешь, Юджин, на переговорах в Париже глава вьетнамской делегации задал вопрос нашему представителю: долго ли армия Соединенных Штатов будет смотреть на Вьетнам как на полигон для испытания своего оружия? Какую цель преследуют США, ведя переговоры в Париже, и в то же время во Вьетнаме готовясь к расширению химической войны? Мы склонны думать, сказал представитель Ханоя, что и здесь, в Париже, ваша делегация отравляет атмосферу, вместо того чтобы очищать ее. На этот вопрос, как ты понимаешь, наш посол по особым поручениям не мог дать даже приблизительного ответа. А хитрый вьетнамец продолжал дожимать его, чтобы он коснулся лопатками ковра. «Если, – сказал он, – Соединенные Штаты применят дефолианты новой рецептуры, мы передадим материалы в мировую печать». Посол запросил Вашингтон. Государственный департамент тоже оказался бессилен. Тогда обратились к самому Мэлвину Лэйрду, и министр пришел в бешенство. Из запроса государственного департамента он понял, что из Вьетнама, и не просто из Вьетнама, а из одного из наших штабов, в Париж пришла самая секретная информация. Ну, за твое здоровье и за твои успехи, – прервал рассказ генерал.

Он был хорошим рассказчиком, знал, когда надо сделать паузу, чтобы захватить внимание слушателя. Генерал ждал, что Смит не выдержит и задаст вопрос, но полковник тоже умел управлять беседой: он знал, что генералу некуда деться, расскажет. Дин улыбнулся, поняв, что его небольшая хитрость не удалась.

– По согласованию с заинтересованными организациями – от нашего министерства до компании «Доу кэмикл», от ЦРУ до управления психологической войной – было решено испробовать во Вьетнаме дефолианты нового поколения. Посмотреть их эффективность. Однако мы не хотели гласности. И в Париж сообщили: мы не собирались и не собираемся отравлять их атмосферу, как на переговорах, так и во Вьетнаме. Это сведения из непроверенных источников.

– И была дана команда отказаться от испытания?

– Была, только к тому времени самолеты C-123 обработали 38 тысяч акров полей и джунглей. И теперь Вашингтон ждет скандала. Как только до Парижа дойдет, что яды применены, печать поднимет такой шум, что нам придется затыкать уши. И вот тебе сразу дано сверхважное задание: узнать, как утекла информация из штаба и как она оказалась в Париже. И я тебе не завидую, Юджин. Еще можно что-то узнать, наконец, придумать удовлетворительное объяснение утечки информации. Но у кого ты будешь спрашивать, как она переправлена в Париж? Не пойдешь же ты в штаб к генералу Ле Ханю с таким вопросом?

– А что, генерал Ле Хань располагается в районе Плейку? – спросил Смит.

– По сообщениям наших агентов, генерал Ле Хань получил повышение, он стал заместителем командующего фронтом.

– Ну что ж, – сказал полковник, – это ему награда за Фусань и поражение Уэстморленда.

– В его штабе работают хорошие разведчики, Юджин. Я это говорю в связи с твоим вторым заданием. Не знаю, каким образом, но они узнали о плане нашего совместного с вьетнамцами наступления из района Тханьдык в западном направлении. Там, как донесла воздушная разведка, сконцентрированы крупные силы Вьетконга. План был настолько засекречен, что о нем знали только несколько старших офицеров. И как это ни странно, он, по-видимому, все-таки оказался в штабе Ле Ханя. Наступление сразу пошло не так, как было задумано. Сначала из-за неготовности авиации задержалась бомбовая обработка предполагаемого района. Но это уже наша вина, Ле Хань к ней отношения не имеет, хотя кое-кому очень хотелось бы и это свалить на него, чтобы не признавать своих ошибок. Потом при переброске южновьетнамской пехоты один вертолет взорвался в воздухе, а другой врезался в землю. Комиссия, которая проверяла причину аварии, пришла к выводу, что это – результат диверсии. Не знаю, насколько это верно, ведь от вертолетов остались одни обломки, но от констатации факта диверсии результат не меняется: еще не увидев и не услышав противника, мы потеряли восемьдесят с лишним человек, в том числе семь наших офицеров и солдат. Но это было только начало. Когда подразделения достигли исходного рубежа и начали наступление, они не встретили ни малейшего сопротивления – Вьетконг покинул свои позиции и скрылся в горах и джунглях. Двое суток подразделения, общей численностью до дивизии, заняв довольно широкую линию фронта, вели разведку, готовились сразу предпринять бросок, если противник будет обнаружен. Но он исчез, как растаял. На третьи сутки было решено скомандовать сбор и отвести подразделения в район Плейку. Мы ведь не можем сейчас держать гарнизоны там, где оборонять нечего, и подвергать опасности важные объекты. Утром соединение вертолетов получило приказ о переброске войск, а ночью эти войска подверглись нападению противника.

– Слушаю тебя, Билл, и будто не уезжал из Вьетнама. Все здесь повторяется. Снова – утечка информации, засады, внезапное нападение, наше неумение воевать ночью, потеря элементарной бдительности, – с горечью в голосе говорил Смит, – и в результате гибель десятков людей…

– Десятков? – перебил его генерал. – Да, десятков наших ребят, а вьетнамцы и корейцы потеряли сотни, не считая тех, кто добровольно перешел на сторону Вьетконга. Я здесь, Юджин, меньше года – очень сожалею, что нам не удалось поработать вместе, – но уже начинаю смотреть на ситуацию через очки с самыми темными стеклами.

– Мне на это потребовалось больше времени, – признался Смит, – где-то на третьем году я почувствовал, что вера в победу выходит из меня, как воздух из шара.

– А что ты думаешь сейчас, поработав уже в центральном аппарате?

– Много, Билл, мыслей, но если говорить откровенно, то таких, чтобы заряжали, поднимали дух, – не очень. Ты не подумай, Билл, что я пораженец, но то, что нам трудно выбираться из этой трясины, несомненно.

– Президент хочет «вьетнамизировать» войну. Ты думаешь, из этого что-то выйдет?

– Не знаю, Билл. Но недавно один ханойский лидер дал интервью французской газете. И на вопрос, как он относится к «вьетнамизации» войны, ответил: «Это марионетизация, а не «вьетнамизация». Даже наши газеты перепечатали это остроумное заявление. Вот ты, много видевший генерал, способный анализировать события и делать из этого анализа глубокие выводы, как ты смотришь на наши перспективы в этой стране?

Генерал поднялся, взял из холодильника еще бутылку вина, откупорил ее, налил в бокалы.

– Я бы тебе все честно рассказал, разложил бы по ячейкам и по полочкам… – Он замолчал на какое-то время, а потом закончил: – Но нет времени: вино откупорено – и его надо выпить. Так говорят французы. Твое здоровье, Юджин.

Генерал отговорил Смита лететь в Плейку самолетом.

– Лучше всего машиной. На полпути к Плейку, в Далате, переночуете, отдохнете на свежем горном воздухе и на следующий день доберетесь до места. Попутчики у тебя хорошие. Майора Теодора Вильсона ты, наверное, помнишь и по Пентагону, и по Вьетнаму, а капитан Эдвард Грэй хоть и новичок во Вьетнаме, но очень способный и интересный офицер.

– А что скажет шеф, если узнает о таком маршруте?

– Пока ты вернешься в Вашингтон, он забудет не только о маршруте, но и зачем посылал тебя в Плейку, – засмеялся генерал. – Мне кажется, что мы все живем в каком-то нереальном мире, из которого никак не найдем выхода. Как Алиса в Зазеркалье.

– Помнишь, президент Кеннеди говорил о свете в конце тоннеля?

– Помню, только его пока не видно. Но я боюсь, что, когда этот свет появится, сзади налетит локомотив. И это будет еще хуже, чем движение в темноте.

Юджин Смит не стал уточнять, что имел в виду генерал, но понял, что Дин опасается за будущее.

По пути в Далат капитан Грэй попросил полковника отклониться немного в сторону и посмотреть джунгли района Мада, на которых испытывались новые дефолианты с повышенным содержанием диоксина – самого сильного отравляющего вещества, действие которого на природу и человека по своим последствиям почти не уступает продуктам ядерного взрыва. Капитану было дано задание визуально определить результаты эксперимента.

Свернув после Бьенхоа с магистрального шоссе, они взяли направление на северо-запад. Сразу за паромной переправой через реку Донгнай стали попадаться небольшие участки леса, пораженные ядами: безжизненные деревья с потрескавшейся корой и опавшей листвой. Траву и кустарники будто опалило близким огнем.

– Здесь смотреть нечего, – сказал капитан, – тут летчики как бы пробовали готовность аппаратуры, выпустили несколько десятков галлонов «оранжевого коктейля». Самое главное – впереди.

По пыльной узкой дороге, проложенной по красноземам, они проехали километров тридцать и были ошеломлены: только фантазия художника, задавшегося целью показать, как будет выглядеть убитая страшным оружием природа, могла нарисовать такую жуткую картину. Деревья-великаны без единого листочка на гигантских кронах, устремив ввысь оголенные руки-сучья, будто обращались с мольбой к небу. Когда-то здесь буйствовала тропическая зелень, теперь хозяйничала смерть. Страшно было смотреть на эту печальную умерщвленную красоту. Стволы деревьев красных и черных пород, реликтовой тропической сосны печальными гравюрами отпечатывались на фоне голубого неба.

– Ну и что же вы доложите компании «Доу кэмикл»? – глухим, осевшим голосом спросил полковник Смит, обращаясь к капитану.

– Напишу, что увидел апокалипсис – конец света в миниатюре, – спокойно ответил капитан.

– Господин полковник, – робко спросил шофер с сержантскими знаками отличия, – а что же стало с людьми, если они были в этом лесу?

– Об этом, Эдвин, надо спросить тех, кто взбивал коктейль. Но думаю, что и они вряд ли ответят. Может быть, только через десятки лет мы узнаем размер и последствия этих экспериментов.

Шофер нахмурился, совсем молодое лицо вдруг посерело, будто его тронула старость.

– Но ведь это не по-христиански, господин полковник, это же не война, а… – он не договорил, повернулся и пошел к машине.

Полковник внимательно смотрел на него, сам испытывая щемящую боль и вину за содеянное другими. «Этот парень никогда не забудет увиденного, – подумал он. – И, наверное, не простит».

Через тринадцать лет бывший шофер артиллерийского полка Эдвин Тинделл приедет во Вьетнам с группой американских ветеранов вьетнамской войны, снова побывает в джунглях Мада и выступит на международной конференции против химического и бактериологического оружия, которая проходила в Хошимине, бывшем Сайгоне.

– Мне больно и стыдно, – скажет он, – быть на этой земле, которой мы принесли столько бед и страданий. Мои друзья-ветераны, ставшие в ряды антивоенного движения, попросили меня выступить здесь и сказать: прости нас, Вьетнам! Чужая злая воля бросала нас на твою землю, против твоего народа. Мы прошли через испытания Вьетнамом и поняли, какое чудовищное преступление теперь уже против всего человечества готовится в бетонированных бункерах военных штабов. Я хочу сказать, что мы, осознав цену содеянному, будем отдавать все силы, чтобы не допустить повторения твоей трагедии, Вьетнам!

Потом он соберет журналистов и расскажет, что, лежа в госпитале после ранения, которое он получил, будучи уже наводчиком в артиллерийской батарее, стал задумываться над тем, что видел во Вьетнаме.

– И постепенно глаза мои стали раскрываться. Я начал читать специальные исследования и догадался, почему нас заставляли чистить одежду и оружие, когда наши собственные самолеты случайно выпустили над позициями дивизии «Тропическая молния» небольшое облачко оранжевого препарата. После войны уже в Америке среди ветеранов начались человеческие трагедии: неизлечимые болезни, рождение детей-уродов, помешательства, а потом и частые самоубийства на этой почве. Многие из нас, объединившись, стали на борьбу с угрозой войны.

Но это будет потом, сейчас Эдвин, нахмурившись, молча вел машину, стараясь быстрее оставить позади страшное место. Молчали и офицеры, сидевшие в машине. Только перед Далатом они вроде отошли от увиденного и возобновили разговор.

– Тэд, – обратился полковник к майору Вильсону, – у вас есть какие-нибудь соображения по телеграмме шефа?

– Мне неудобно ставить под сомнение указание шефа, сэр, но думаю, что мы не обогатим себя открытием. То, что касается дефолиантов, то тут может быть все до банальности просто. В контейнерах есть инструкции. Любознательный человек легко мог воспользоваться ими.

– Кого ты называешь любознательными, Тэд? – спросил капитан.

– Дорогой Эд, кого же, кроме людей Вьетконга, я могу иметь в виду? А когда инструкции оказались в руках, даже ребенок поймет, что дефолианты присылают не для того, чтобы из них приготовляли коктейль «Гавана-либре». То, что кажется похищением секретов государственной важности, на деле оказывается куда более простым явлением, в крайнем случае ознакомление с последними достижениями американской химии, отпечатанными рекламным отделом концерна «Доу кэмикл». Шум поднят потому, что мы сейчас в таком положении, когда нам все время приходится или обороняться, или оправдываться, или, простите за некорректность, врать.

Простой довод майора Вильсона показался Смиту очень убедительным. Какой, действительно, секрет, если уже не первый год над Вьетнамом распыляются дефолианты и никогда Вашингтон не обращал внимания на то, что говорили по этому поводу за рубежом? Значит, дело не в похищении тайны, а в инициативе, которой владеет противник не только здесь, на фронте, но и там, на авеню Клебер, в Париже. Соединив разрозненные явления, он понял, как легко объяснит шефу, почему секретный материал стал известен противнику. «И думаю, шеф будет доволен, – подумал Смит, – ему ведь тоже не очень хочется разыгрывать трагедию».

– Ну, а что вы думаете о провале наступления, Тэд? Признаться, мне понравилась ваша логика в первом случае. Может, она снова не откажет вам, а?

– Господин полковник, – охотно откликнулся Вильсон, – во втором случае мне еще проще объяснить происшедшее, хотя не знаю, как вы изложите его шефу.

– Если услышу убедительный ответ от вас, то буду считать, что смогу убедить и шефа.

– Мы привыкли, господин полковник, что верные нам люди за хорошие деньги достают для нас всюду, где можно, секретные документы. Мы это считаем нормальным делом. Но почему-то считаем невероятным по своему коварству событием, когда наши секреты переходят в другие руки. Это вроде преамбулы. А суть, сэр, в том, что во всех наших гарнизонах – и вы, имея опыт работы на базе Фусань, не будете отрицать этого – агенты Вьетконга могут действовать безнаказанно. Мы не знаем, кто у нас работает, откуда он пришел, кто его рекомендовал. Сто Нгуенов и сто загадок. И я не уверен, что некоторые из них время от времени не исчезают с базы, а их заменяют другие. Мы этого заметить не можем, а офицеры сайгонской службы безопасности, может быть, боятся раскрыть предательство, потому что у Вьетконга слишком длинная рука, да еще с пистолетом. Я слишком сгустил краски? Конечно, мы кое-что знаем о вьетнамских служащих, многим с полным основанием можем доверять любой секрет. Но ведь достаточно двух-трех хороших, наблюдательных агентов на разных участках, чтобы сделать бессильной любую службу безопасности. Не так ли, сэр? – спросил он полковника.

– Печальный опыт, полученный нами на базе Фусань, к сожалению, подтверждает ваши выводы, майор. Но это только требует от нас лучше проверять людей, которых мы допускаем к своим делам.

Произнося эти слова, полковник почувствовал себя неловко, вспомнив, как сам упустил возможность разоблачить вьетконговского агента, который после диверсии на электростанции базы Фусань был обнаружен им в школе по подготовке административных кадров в Вунгтау, руководимой офицерами ЦРУ.

Поездка в Плейку, как и предполагал майор Вильсон, не дала сенсационных открытий, на которые нацеливала телеграмма шефа военной разведки. И Смит не испытывал от этого угрызений совести: доложит так, как надо. Но для него лично этот визит был более интересным и полезным, чем он думал.

Проверяя список вьетнамских служащих – а их было почти полторы сотни, – Смит встретил имя Нгуен Куока. Память вернула его к старым временам, воскресив образ настоятеля пагоды Пурпурных облаков мудрого Дьема, беседы с которым всегда были как свежий, прохладный ветерок в тропической духоте. Его жизнь, суждения о происходящих событиях, боль за судьбу человека на земле, будто противоречащая классическому представлению об отрешенности проповедников буддизма от реального мира, – притягивали полковника и, как он не раз думал, были одной из причин его внутреннего разлада. И хотя мудрый Дьем заронил в его сердце семя сомнений и тревог, он не обижался на него. Более того, был доволен, что встретился с ним. Нгуен Куок по-прежнему занимался ремонтом техники.

– У меня такое впечатление, что этот вьетнамец с золотыми руками, – с улыбкой сказал начальник ремонтно-технической службы Плейку подполковник Эриксон, – старается уменьшить расходы Пентагона на войну.

Среди вьетнамских служащих в Плейку, а было немало и тех, кто работал в Фусани, о прибытии полковника Смита для проведения следствия стало известно, едва его машина въехала на территорию базы. Поэтому многие опасались, как бы не попасть в число подозреваемых. И все-таки, когда Нгуен Куоку сообщили, что ему надо явиться к Смиту на беседу, он был твердо уверен, что это не связано со следственными делами полковника.