Текст книги "Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе"

Автор книги: Михаил Джавахишвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Сказ о покраснении товарищества и подготовке Октября

– Товарищи! – наставлял Квачи своих дружков в преддверии октябрьских перемен.– Политика сильно смахивает на корову: одни ее пасут, тогда как другие доят и уплетают смегану и масло. Умный человек не станет в поте лица гоняться за коровой. Пусть дурачье бегает за ней и косит для нее. Мы же будем доить и уплетать масло. Доить корову вовсе не трудно: надо ее приласкать и похлопать по крупу. Вот и вся политика. Не важно, какого цвета корова – белая, красная или черная. Обращайтесь со всеми одинаково: не сердите, иначе лягнет и не подпустит к вымени. Если другие станут бить корову палкой, отойдите в сторону, переждите и останетесь в выигрыше...

В канун октября Квачи приказал Седраку обратить в золото все имущество товарищества, что и было сделано в считанные дни. Тогда же он навестил Елену, и у нее лицом к лицу столкнулся с Павловым.

– А-а, Наполеон Аполлоныч! Мое почтение!

Изумленный Квачи с ног до головы оглядел человека, чуть было не погубившего его, и непроизвольно протянул ему руку.

– Кто вас выпустил из тюрьмы?

– Революция, мой друг, революция!.. Вот, видите, я в партикулярном платье, но работаю все там же да с повышением.

– Разве февральская революция сменила только форму старого режима? – спросил Квачи.

– Мне в высшей степени начихать и на февраль, и на март, на то, что было и что будет. По моему глубокому убежению, нас может спасти только Вильгельм. Только его унтер-офицерство способно принести нам мир, хлеб и порядок! – изрек Павлов.

– Порядок, хлеб и рабство,– поправил Квачи.

– Пожалуй, порядок, хлеб и рабство у Вильгельма лучше нынешнего голода и беззакония! – вмешалась Елена.

– А если Вильгельм не придет? – спросил Квачи.

– В таком случае уж лучше большевики,– ответила Елена. И Павлов кивком головы поддержал ее.

– Да, кстати, вы не знаете, где теперь Одельсоны? – спросил Квачи у Павлова.

– Из-за вашего побега их казнь отложили, это и спасло им жизнь – в тот день в России произошел переворот.

– Я вижу, что от переворота вы тоже не очень пострадали,– поддел Павлова Квачи.

– Я не пострадал, а вы и вовсе преуспели... Думаете, что я с писан в тираж, а между тем я все о вас знаю. Вот, к примеру...– и пересказал Квачи события последних недель его жизни.

– Я не подтверждаю и не опровергаю ваших сведений. Хотел бы только узнать: если они верны, почему меня не арестуют?

– Потому что... Причина вам должна быть ясна. Зачем? Ради чего, или ради кого? Кому это доставит удовольствие? У России нет больше хозяина. Зачем же мне делать из вас врага? Кто знает, где еще нам суждено свидеться и как мы можем пригодиться друг другу!..

– Умный человек не делает глупостей. Хоть вы и заслуживаете виселицы, но за это добро я вас когда-нибудь отблагодарю.

– Отблагодарите сейчас.

– Я слушаю...

– Вы бываете в Смольном у Иванова.

– Да, не отрицаю.

– Передайте ему, что этой ночью я намерен арестовать двенадцать большевиков. Адреса их конспиративных квартир у меня в кармане – перепишите список. Если исполните мою просьбу и скажете Иванову обо мне несколько добрых слов, считайте, что мы в расчете... Для Иванова у меня и в дальнейшем будут ценные сведения, поэтому было бы прекрасно, если бы вы устроили нам встречу.

Квачи переписал конспиративный список, но в душе решил: "Встречи с Ивановым не будет. Лучше я послужу связующим звеном – в таком случае вы оба будете у меня в руках..."

Павлов ушел.

Елена приняла Квачи прохладно: их связь с годами ослабла; Квачи так увлекся наведением новых мостов и связей, что раз в месяц едва выкраивал время для старой приятельницы.

– Елена, ты давно знаешь Павлова?

– Месяцев шесть.

– Он твой сердечный друт?

– А тебе что за дело?

– Неужели я потерял право даже на такой вопрос?

– Ты сам от него отказался.

– Ты права. Я вижу тебя раз в месяц, да и то не всегда. Что поделаешь, так обернулась наша судьба...– Квачи глянул на часы.– Собственно, я заехал дать тебе один совет: все, что имеешь – распродай. Не сегодня-завтра грянет буря и все потеряешь.

– Давно распродала.

– Вот и умница. Что ж, прощай, моя хорошая...

На улице он подозвал извозчика и через полчаса подкатил к штабу красных.

– Здравствуйте, товарищ! – гаркнул он и протянул руку бородатому Иванову в кожанке и пенсне. – У меня к вам дело особой важности. Надеюсь, здесь нет посторонних? Отлично! Так слушайте: вот список, ночью этих людей должны арестовать... Откуда мне это известно? Вот этого не могу сказать. Убедитесь сами, верны ли мои сведения. А теперь примите меры. Свой долг перед революцией я выполнил. Прощайте!

И отправился на нелегальное собрание, где который день болтали без конца одно и то же, и произнес там речь, ласкавшую слух бежавшим с фронтов дезертирам:

– Товарищи! Терпение русского мужика лопнуло! Он сам начал отбирать у помещиков землю и делить ее. Запомните, товарищи, и передайте другим: тот, кто опоздает, останется без надела. Так долой же проклятый фронт! Бросайте оружие и возвращайтесь к своим семьям и к матушке-кормилице русского мужика, не то опоздаете и останетесь без земли! Да здравствует наш новьсй лозунг: "Домой! К земле!"

– Домой! К земле! – откликнулись изголодавшиеся по крестьянскому труду, измученные войной солдаты и вскипающей волной обступили красное знамя и транспаранты, на которых вкривь и вкось было начертано: "Мира и хлеба! Мир хижинам, война дворцам! Земля крестьянам! Власть Советам!"

Донесение Квачи подтвердилось: ночью ищейки Павлова обыскали конспиративные квартиры, но никого не обнаружили. Этим поступком Квачи снискал себе полное доверие в глазах красных.

В канун Октября он сказал своему отцу Силибистро:

– Отец, тут не сегодня-завтра такое начнется – сам черт отсюда не выберется. Лучше вам, не откладывая, рвануть в Грузию,– усадил родителей в поезд и отправил восвояси.

Сказ о делах сомнительных

«Общество защитников Революции» еще больше расширилось. Только теперь оно называлось «Общество защитников Красной Революции». Новой власти недосуг было ревизовать их, поэтому в логове Квачи все шло прежней квачиевской дорожкой.

Однако со временем обстановка стала проясняться и в Смольном вспомнили о героическом обществе.

Квачи понял степень опасности, и дал следующие указания:

– Теперь нам быстро шеи своротят. Пора разобрать гнездышко по жердочке. Пришло время послужить, прикрыться должностью. У нынешнего мандата такая сила, что ради него я готов и без оклада служить...

Сказано – сделано. За неделю Квачи всех рассадил на новые места. Себя определил в банк – комиссаром; Хавлабряна устроил там же кассиром; Чхубишвили протащил на склад общества Красного Креста; Чикинджиладзе – на монетный двор, а Чипи Чипунтирадзе и Павлова бросил на сыск и разведку.

Ежедневно в полдень Квачи звонил Бесо Шикия:

– Бесо, ты?.. Сегодня напишешь пять миллионов.

– Ладно... – И через часок в банк поступала заявка на пять миллионов от "Общества защитников Красной революции".

Вечером друзья собирались у Квачи, делились новостями, подбивали бабки, раскидывали новые силки и придумывали капканы...

А небо пылало от пожаров, мир обливался кровью, улицы полнились стонами, и земля содрогалась от канонады.

Квачи с друзьями навострились, так и зыркали по сторонам, действовали ловко, споро. Добычу добывали, упавшее подбирали, павшего обирали, в щель пролезали, бесхозное прибирали к рукам, а порой умудрялись урвать и у живых хозяев.

Павлов энергично вступил в новые обязанности и чувствовал себя, как в собственном доме; скоро он сделался правой рукой Квачи: дня не проходило, чтобы не подал новую идею или не сообщил ценную информацию.

Квачи отдал по отряду приказ:

– Будьте готовы в любую минуту покинуть город.

Правительство переехало в Москву, – Квача намеревался последовать за ним, но задержался, поскольку оставались "недопровернутымй" несколько делишек.

Но тучи над их головами сгустились. Запахло грозой.

Раза два в отдалений сверкнула молния. Наконец в один из вечеров Чипунтирадзе ворвался в дом с выпученными глазами и заверещал:

– Все пропало!.. Все узнали!.. Читайте!..

Раскрыли вечернюю газету и прочитали:

"К революции примазался также небезызвестный князь Квачантирадзе – дружок Распутина, верный приспешник царя, который..."

Вслед за Чипи пришел Павлов и коротко доложил:

– Все раскрыто до подробностей. Надо немедленно уходить. Завтра будет поздно.

– В таком случаем встречаемся на вокзале! – приказал Квачи.

Через час товарищество собралось на вокзале.

– Пропали! —завопил опять Чипи.– Поезда не ходят!..

– Не вопи! – успокоил Квачи взъерошенного дружка.– Бесо, ступай и раздобудь поезд. Плати любые деньги.

Бесо вернулся через десять минут.

– Сейчас подадут два вагона. Сто золотых не слишком дорого?

– Не дорого,– согласился Квачи.

Через полчаса поезд из двух вагонов мчался в сторону Москвы. В салон-вагоне сидели девять "Членов правления Общества защитников Красной революции" с особым заданием "навести революционный порядок на поездах, перевозящих революционных солдат".

– А такой мандат примут? – робея, с дрожью в голосе спросил Седрак.– Не подведет?

– Примут, да еще как! Такой мандат все дороги нам откроет! – ответил Лади Чикинджйладзе.

– Ну, братцы, давайте ужинать!

Через полчаса грузинская "Мравалжамиэр" заглушила стук колес и лязг сцеплений, за "Мравалжамиэр" последовали джалиловские баяты, а за баятами – "Вниз по матушке, по Волге"...

Утром поезд подошел к небольшой станции. Друзья умывались после сна, потягивались и собирались завтракать.

Усеянный серыми шинелями перрон встрепенулся, как пчелиный улей, и взвыл:

– Идет!.. Идет!!

Как только поезд встал у платформы, толпа энергично ринулась к нему:

– Давай!.. Лезь!.. Гони в шею!..

Вооруженные и нагруженные мешками, тюками и рюкзаками солдаты в мгновение ока заполнили коротенький состав, с матом и угрозами ворвались в вагоны и расположились там. Кто врывался в двери, кто лез через окна, кто карабкался на крышу.

– Товарищи! – кричали Квачи и его друзья.– Стойте, товарищи! Сюда нельзя! Это поезд для правительственной делегации! Нам поручено навести революционный порядок!.. Вот мандат!..

Но никто не желал ни видеть мандат, ни узнавать его содержание. Квачины вопли встречали смехом и угрозами. Кто-то крикнул:

– Братва! Хватит, сколько они пмли нашу кровь! В окно их!

И Квачи с командой побросали через окна на станцию, сопровождая руганью, хохотом и угрозами.

– Спасайте багаж! – приказал Квачи.– Быстрее!

Они долго кружились вокруг вагонов – упрашивали впустить хоть на минуту; обещали денег и водки, но им не дали даже приблизиться.

Наконец поезд с солдатами на крышах и подножках вагонов запыхтел и двинулся дальше, увозя все имущество товарищества – деньги, драгоценности, их прошлые труды и будущие надежды.

Дружки собрались в станционном зале.

– Все погибло! – скулил со слезами на глазах Чипи.– Что нам теперь делать?..

– Вот где настигла Божья кара! – вздыхал Габо.

– Вот типер наши дела сависем пилёхо, Аллах, сависем! – качал Головой Джалил.

Бесо ломал пальцы, Лади кусал губы и задыхался в папиросном дььму. И только потрясенный, но не побежденный Квачи носился по залу, как зверь в клетке, и время от времени потирал наморщенный лоб. Постепенно все смолкли и уставились на вожака.

– Что у нас в этом саквояже? – спросил Квачи.

– Ерунда... Печати и штампы.

– И это по-твоему ерунда?! Считай, что вы все спасли! – Квачи расправил складки на лбу и окрепшим голосом подбодрил дружков.– Не унывайте, товарищи! Мы вернем потерянное. Если судьба не изменит мне и Господь не прогневается... Ну, вставайте! Бодрей! И – за мною!

Сказ о Самтредидзе

В губкоме шла напряженная работа.

Трое решительно направились в кабинет председателя.

Дорогу им преградил часовой.

– Нельзя! Комитет заседает...

Глава тройки одной рукой отстранил часового, другой открыл дверь и вошел. Спутники последовали за ним. Заседание прервалось. Выступавший смолк, все уставились на вошедших.

– Извините, товарищи! – строго и внушительно начал Квачантирадзе.– Я член реввоенсовета Павле Самтредидзе. Это члены моего штаба – Попов и Шикиянц,– и указал на Павлова и Шикия.

Все поднялись и почтительно вытянулись.

Квачи прибавил на лице мужественной суровости и продолжал:

– В вашем городе творятся возмутительные дела. А вы заседаете тут и разводите бюрократическую говорильню. Вот, например: я со своим штабом ехал спецпоездом... В дороге нам сообщили, что бежавшие из Петербурга буржуи пытаются вывезти за границу золото и драгоценности. Мы обыскивали поезд. Сведения подтвердились. Разумеется, мы отобрали награбленное у трудового народа, а самих расстреляли на месте. Но у вас под носом, на вашей станции поезд атаковали солдаты, превратившиеся в настоящих бандитов, вытолкали нас из вагона, отняли все и на нашем поезде поехали дальше. Что вы на это скажете, товарищи?

Товарищи возмутились. Поднялся шум, беготня, кручение телефонных ручек, звонки и гудки автомобилей.

– Вы председатель чека? – спросил Квачи одного из заседавших.– Нас девять человек. Я останусь здесь, остальных можете взять с собой. Сейчас же отбейте телеграмму, чтобы наш поезд на ближайшей станции задержали и отцепили паровоз, иначе солдаты силой заставят ехать. Вы поняли мой план?

– Понятно, товарищ!

– Действуйте! Желаю успеха!.. Да, вот наши мандаты,– и Квачи Квачантирадзе развернул пять длинных мандатов.

Перед грозным видом сих бумаг с печатями и подписями все заробели и встали навытяжку. Никто не посмел даже взять их в руки. Так и не дождавшись, Квачи убрал мандаты в карман и сказал:

– К делу, товарищи! До свидания! – затем отвел в сторону Бесо.– Ну, Бесо, наши жизни в твоих руках. Пока вы вернетесь, я попотрошу здешних ротозеев...

В кабинете остались только двое: грозный Квачи и ловящий каждое его слово председатель губкома.

– Сядьте, товарищ, – разрешил Квачи. – Сядьте и доложите, как обстоят дела в вашей губернии.

Председатель губкома утомился – так долго отчитывался о политической обстановке и работе новых органов власти. Квачи был вынужден прервать его.

– Скажите, а каковы ваши запасы зерна, картофеля, сахара? – и, получив ответ, продолжил: – У купцов товары конфисковали?

– Частично.

– Золото и драгоценности реквизировали?

– Покамест нет.

– Отстаете от столицы, как я погляжу. Ничего, я вам помогу. Будем работать вместе. Теперь слушайте меня внимательно. Мне нужно помещение, телефон, автомобиль, пишущая машинка, канцелярские принадлежности и мебель. Распорядитесь обеспечить.

Через два часа из большого дома на главной улице выселили три семьи и доложили Квачи:

– Помещение готово. К вечеру будет телефон и все остальное. А теперь надо бы и перекусить. Просим к нам, товарищ!

Квачи уважил председателя губкома и отведал его хлеба-соли. Затем прилег в его комнате на диван и заснул.

Заходило солнце, когда его разбудили Бесо с Джалилом.

– Вставай, Квачи, мы все вернули! Ни одна булавка не пропала. Но вино и водку солдаты выдули.

– И на здоровье!

– Силино умный чалавек окасался Бесо, силино! – похвалил Джалил своего напарника.

– Молодцы, товарищи! – и Квачи по-братски расцеловал обоих.– А я ведь тоже не сидел сложа руки. У меня все на мази...

– Не надо, Квачи, брось! Мы вернули такое богатство, на что нам больше? Давай лучше завтра же уедем... Риска много...

– Поедем, киняз, поедем сикоро, а то Аллах будит сиридиться!

– Мои дорогие Бесико и Джалил, вы до сих пор не поняли меня! Провернем настоящее мужское дело – и баста! На кой черт без этого все богатство! Сказано: "Лучшая добыча – это слава!"

– Расстреляют, Квачи!

– Кто? Они?! Если до этого дойдет, скорей я их расстреляю – горемык тутошних...

И Квачи со штабом обосновался в новом помещении.

В тот же день Павлов получил распоряжение:

– Возвращайся в Петербург, наладь разведку и в случае опасности дай телеграмму. Седрак, ты поедешь в Москву, а ты, Лади, в Смоленск. К вам будут поступать вагоны с провиантом и указания. Бесо, раздай мандаты и проинструктируй. В случае провала встретимся в Ростове...

...И вот Квачи опять восседает в хорошо обставленном кабинете. Его канцелярия занимает три комнаты. У дверей стоят часовые и дежурят посыльные. На голове Джалила, как и у всех остальных, воронкообразный шлем со звездой. Стрекочет пишущая машинка. Дребезжит телефон. Народу идет много. Ведающий канцелярией Бесо всех регистрирует, Чипунтирадзе и Чхубишвили крутятся среди состоятельных горожан, нашаривают покупателей.

Дело, начатое на голом месте, за неделю набрало силу. Квачи, как паук, обосновался в городе, где паутиной сходятся пять железных дорог. Движение повсюду нарушено, дороги парализованы, вагоны расхватаны так же, как хлеб. Каждый вагон дается ценою крови. Квачи на это и сделал ставку – вагоны и продукты. Время от времени он вызывает местное руководство:

– Вот, прочитайте!

Руководители читают депешу:

"Члену Реввоенсовета Самтредидзе. Срочно вышлите пять вагонов муки, пять вагонов капусты и столько же картофеля".

– Когда будете готовы?

– Через три дня.

– Отправкой займусь сам. Заготовить и доложить!

Нагруженный поезд отправляется в Петербург или в Москву и там попадает в свои руки. Из Смоленска так же время от времени поступают продукты и в считанные дни обращаются в золото.

Чуть ли не ежедневно Квачи разыгрывает простейшую комбинацию. К нему приводят какого-нибудь купца Шкуродерова.

– Позарез – пяток вагонов из Москвы!

– Пятьсот золотых...

По рукам, и Квачи пишет справку-приказ: "Сей мандат выдан. и пр. и пр... А также удостоверяю, что пятой дивизии выделяется пять вагонов провианта вне очереди".

На следующий день поезд с продовольствием купца Шкуродерова отправляется в Москву. Вместе с вагонами едет сам Шкуродеров с подписанным Квачи внушительным мандатом. По этому мандату в Москве отгружают его продукты, которые с помощью Хавлабряна в два счета реализуются. Затем по тем же мандатам и с помощью того же Седрака из Москвы отправляется нагруженный состав, содержимое которого реализуется с помощью Квачи.

Квачантирадзе-Самтредидзе и местные власти то и дело получают строгие директивы: "Провести реквизицию золота и драгоценностей (или тканей, или чего угодно другого) под руководством члена реввоенсовета Самтредидзе. Ему же обеспечить доставку реквизированных ценностей в Москву". В такие дни вопли купцов и бывших богатеев разносятся по городу, а все собранное отправляется в Москву, где его нетерпеливо дожидаются Седрак и Павлов.

Квачи и на станции устроил небольшую ловушку, которой не миновал ни один проходящий поезд: его люди обходили вагоны с обыском и отбирали все запрещенное для перевозки – как продукты, так и предметы. С утра и до утра на станции стоял плач и стон; брань ограбленных пассажиров смешивалась с угрозами, просьбами и мольбой. Но на Квачиных молодцов ничего не действовало, поскольку мольбы и проклятия уносил ветер, у них же в руках оставалось золото; все вокруг рушится, и плач придавленных обвалом людей среди этого светопреставления звучит не громче кошачьего писка.

– Хватит, Квачи! – предупреждает Бесо.– Довольно!

– Погоди малость! – отмахивается тот и без устали грабит, рвет, хапает.

Несколько раз Квачи сам прошел по пассажирскому поезду. И в один из таких проходов напоролся на настоящих "товарищей". Среди них увидел Иванова из Смольного – близорукого, рассеянного и забывчивого. В первое мгновение Квачи чуть удар не расшиб. Но, присмотревшись, понял, что Иванов его не узнал.

– Товарищ! – вежливо, но твердо обратился к нему Квачи.– Не везете ли вы чего запрещенного?

– Нет,– ответил один.– Только бутылку коньяка... – "Товарищи" собрались закусить: на столике перед ними лежала буханка хлеба, маринованные огурцы, пахучая рыба и холодная картошка, стояла бутылка старого коньяка.

– Коньяк нельзя,– сказал Квачи и потянулся за бутылкой.

– Товарищ, но мы же еще не выпили, – осклабился первый.

– Не будьте таким строгим! – попросил другой.

– Забирайте! – сказал третий и протянул бутылку,– Закон есть закон!

– Молодец, товарищ! – похвалил его четвертый.– Декрет наш, нам и пример подавать.

Иванов всматривался в Квачи, тер лоб и рассеянно думал: "Где я видел этого человека?"

Поезд тронулся. Товарищи долго обсуждали строгость проверяющего, хвалили за принципиальность.

– Жаль, мы не спросили фамилию,– сказал один.– Такой идейный и решительный человек не должен гнить в дыре.

– Я знаю этого человека... знаю, но...– пробормотал Иванов,– никак не вспомню, где мы познакомились.

Вплоть до Москвы он тер свой наморщенный лоб и вспоминал. Поезд подходил к вокзалу, когда Иванов вдруг хлопнул себя по лбу и вскричал:

– Вспомнил!

– Что? Что случилось? – переполошились товарищи.

– Вспомнил! Скорее – бумагу! Не медля – телеграмму! Поймать этого негодяя! Не то он всех облапошит! Быстрее!

– Иван Иваныч, кто облапошит? Кого ловить?

– Того... Того, кто отобрал коньяк! Его фамилия Квачантирадзе. У него одних имен с полдюжины: Квачи, Аполлон, Наполеон и черт знает как еще... Быстрее бумагу! Я вспомнил!

Поздно вспомнил.

Сказ про Карапета Шулаврянца

Через четверть часа Иванов составлял грозную телеграмму по линии, а стоявший за его спиной Бесо Шикия читал ее и исподтишка улыбался. Затем Бесо сдал и свою телеграмму – на имя Павлова – и сел в поезд, где его ждал Квачи с друзьями.

– Иванов послал телеграмму с требованием поймать нас,– сказал он.– Сам прочитал...

– Опоздал Иван Иваныч! – рассмеялся Квачи.– Опоздал! Ищи ветра в поле! Седрак, прочитай-ка вот это! – и протянул длинный мандат, в котором Карапету Минасовичу Шулаврянцу и товарищам (перечислялись фамилии) предписывалось арестовать контрреволюционера, саботажника и бандита Квачи Квачантирадзе (он же Анаподистэ, он же Аполлон, он же Наполеон, он же Павле Самтредидзе).

– Ва-а-а! – Седрак от изумления разинул рот.– Выходит, ты сам себя ловишь?!

Квачи Квачантирадзе ловит сам себя. Прибыв в город, является к революционным властям, предъявляет внушительный мандат и спрашивает:

– Не видели ли в ваших краях этого человека (то есть Квачантирадзе)?..– затем требует помещение, телефон, авто и начинает искать щель, через которую можно проскочить.

Все дороги перекрыты. Южные города переходят от белых к красным и опять к белым. Кровавая кадриль не останавливается.

Скоро Квачи "обнаружил" свой след: чекисты шли за ним по пятам; то настигали, то забегали вперед. Несколько раз он попытался перейти линию фронта, но наткнулся на ловушки.

– Эфенди, Джалил плохой сон видел: весь ночь в крови плавал. Как бы тибе не поймали...

– Не бойся, Джалил! Аллах не даст нас в обиду.

Аллах и впрямь был за них, но похоже, что на минутку и он сомкнул вежды.

В то самое время, когда в очередной раз нацеливаясь проскочить линию фронта, они отдыхали в пустой хате, поднялся крик:

– Квачи, вставай! Вставай быстрее! – Квачи вскочил.

– Пропали!! Теперь уж точно пропали! – вопил Чипунтирадзе и рвал на себе волосы.– Нашли нас!! Накрыли!!

– В чем дело? Что случилось?

– Идут! Идут!

– Кто идет? Откуда? Сколько?

– Человек сорок всадников. Крадутся по балкам.

– Ну-ка, все быстро во двор! – и Квачи выскочил из хаты. Огляделся, оценил положение.– Что ж, друзья! Настал наш судный день. Гибель в бою лучше расстрела у стенки. Павлов и Лади – возьмите под обстрел дорогу! Отсюда им не подойти. Берите пулемет. Остальные за мной! Боеприпасы беречь. Стрелять прицельно!

Двое укрылись за полуобвалившейся стенкой, остальные залегли у плетня и взяли под прицел просторный луг и овраг.

Красные оставили коней в овраге, сами же цепочкой крались по тропинке: Квачи насчитал тридцать человек.

– Эгей, эй! Ка-ча-ти-разе! Сдавайся, бандит!

Квачи улыбнулся, прицелился. Раздался выстрел. Красноармеец вскинул руки и упал на спину. В то же мгновение из оврага громыхнули три десятка ружей – забор словно горохом обсыпали.

И грянул бой, жестокий и жаркий.

– В воздух не палить! – то и дело напоминает Квачи.– Целиться точней!

– Эй, копа оглы, донгуз! Кирмиз шайтан! – бормочет Джалил.

– Еще одного уложил.– Радуется Чхубишвили.

– О-ох! – вдруг послышалось с правого фланга.

Квачи оглянулся: Седрак согнулся в три погибели, уткнувшись носом в землю и одной рукой словно сметал снег. А Чипи, втянув голову в плечи, не глядя, палил в небо.

– Чипи! – крикнул Квачи. – Ты в кого стреляешь? Целься!

Чипи распластался на земле, но в ту же минуту застонал и опрокинулся навзничь.

– Джалил! – позвал Квачи.– Давай сюда их ружья и боеприпасы! Моя винтовка раскалилась, аж руки жжет.

Красные вдруг поднялись и с криком "ура" пошли в атаку.

Ну, Квачи, стой твердо! Не показывай врагу спину, иначе и ты, и друзья, и добыча – все пропало!

– Братцы! – взывает к друзьям Квачи.– Огонь, братцы!

– Ко-ко-ко-ко! Ко-ко-ко! – кудахчет пулемет Габо.

– Трах-тара-рах! Атрах-тах! – вразнобой трещат ружья.

Жидкое "ура" смолкло у плетня. Красные неожиданно повернулись и побежали, оставив на пригорке с десяток убитых. И в то же время смолк стрекот пулемета. Квачи оглянулся: Габо Чхубишвили бездыханный припал к пулемету. Он как женщину обнимал раскаленное оружие.

Белый, как снег, Бесо Шикия перевязывал себе рану.

Чипи Чипунтирадзе исчез.

– Джалил, помоги Бесо!

Лади Чикинджиладзе лежал на спине. Квачи прижался ухом к его груди, осмотрел рану. Мертв! Бросился к Павлову – этот еще дышал. Жив, жив!.. Втащил его в хату. Джалил ввел прихрамывающего Бесо.

– Алла иль Алла! Кирасный бандиты ушили, Квачи-бег! Мы победили!

Бесо кривился от боли. Квачи же сидел понурясь, оплакивал погибших друзей. Никогда они не вернутся к своим родным и близким! Бедный Лади! Бедный Чипи! Несчастный Седрак! Габо! Для вас все кончилось! Больше никогда они не сядут за стол в тени орехов, не искупаются в чистых водах Лиахви и Алазани, не обнимут ясноглазых девушек. Их с замиранием сердца ждут дома престарелые родители и, не чуя беды, пишут слезные письма...

– Джалил! – вздыхает Квачи.– Надо вырыть могилу...

Он еще раз оглядел погибших и только теперь вспомнил, что среди них нету Чипи: в пылу боя тот упал, как тяжело раненый, а теперь... Квачи осмотрел место, где упал Чипи, и не обнаружил ни капли крови.

– Чипи! Где ты, Чипи!

Нет ответа.

Квачи царапнуло сомнение. Он вбежал в хату, бросился к саквояжу. Драгоценности исчезли!

Тут на хутор ворвался отряд белых. Только теперь Квачи понял, почему красные так неожиданно отступили – заметили приближающийся отряд и предпочли не ввязываться в бой.

– Что тут произошло? – спросил у Квачи казачий хорунжий.

– Сражаемся за великую Россию!

О возвращении на родину с одним гробом

Четырех оставшихся в живых друзей перевезли в городок. Квачи и Джалил поселились в гостинице; Павлова и Бесо уложили в госпиталь.

Квачи жаловался на безденежье и поминал недобрым словом коварного Чипунтирадзе.

– Бесо! Джалил! – частенько повторял он.– Запомните мое слово: я не успокоюсь, пока мать Чипи не будет плакать на его могиле!

Шло время. Бесо с Павловым выписались из госпиталя.

Вчетвером добрались до Одессы.

Квачи вспомнил далекое прошлое, незабываемые дни юности, два беспечальных года, капитана Сидорова, его дочь Веру... Воспоминания водили его по городу, но не мешали присматриваться и принюхиваться. Однако действовал он без размаха, ибо не имел даже карманных денег.

Однажды, когда в полном отчаянии Квачи грыз ногти, к нему подсел Бесо: вытащил из кармана платок, развязал, и лица друзей разом озарились: в складках платка сверкали бриллианты размером с воробьиные яйца.

– Берег на черный день,– скромно пояснил Бесо.

– Бесо! Бесико! – Квачи вскочил и обнял верного друга.– Не будь я Квачи, я хотел бы стать Бесо! Дорогой ты мой!..– от радости он словно впал в детство и, смеясь, бегал по гостиничному номеру.

Угомонившись, отправился в штаб к белым и завел такой разговор:

– Красные – наши общие враги. Сегодня одолеют вас, завтра черед дойдет до Грузии. Мы союзники по несчастью.

– Это правда! – подтвердили в штабе.

– Вам нужны нефть и оружие, нам мука и продовольствие. Из этого следует...

Военачальники сперва поинтересовались, с кем имеют честь; а наведя справки, сговорились.

Дожидаясь окончательного выздоровления Бесо, Квачи с утра до вечера бродил по знакомым улицам, обедал в ресторанах, отдыхал в кафе, интересовался судьбой старых знакомых. Хофштейн по-прежнему служил страховым инспектором, капитан Сидоров – капитанил, а его дочь Вера...

Однажды вечером Квачи встретил на Дерибасовской женщину в платье сестры милосердия, невысокую, ладненькую – Вера! Рядом с ней шагал смуглый черноволосый мальчик лет десяти. Вылитый Квачико!.. Квачи втянул голову в плечи и с бьющимся сердцем шмыгнул в магазин.

Прошло несколько дней. Друзья укладывались в дорогу – дальше на юг, в Грузию.

Квачи был один в номере гостиницы, когда дверь приоткрылась и показалась голова Чипи и рука Джалила, державшая его за шкирку. Чипи упирался, цеплялся за косяк, но рука влепила ему увесистую затрещину, и перепуганный Чипи вылетел на середину комнаты. Джалил неторопясь запер дверь:

– Квачи-ага, вот пиривел. Ты сам его цена положил.

– Чипи!! – заорал Квачи и в два прыжка оказался радом.

– Квачи! – пропищал Чипи и затрепетал, как осиновый лист. Я... Я виноват. Но у меня ничего... ничего не осталось... Бог свидетель, все отняли... все... Я... тебя...

– Я тоже узнал, чито у него висе отняли, но висе равно Чипи донгуз – свинья, а потому... – и Джалил засучил рукава.

Руки Квачи вскинулись сами собой и обхватили шею Чипи.

Минут через пять Чипи с вылезшими из орбит глазами, вытянувшись, лежал на полу,

– Надо повизти в Гурджистан,– сказал Джалил.– Ты клятва давал Аллаху – его мама на его магила будит плакать. Патаму над а...

– Знаю. Замотай во что-нибудь. Отвезем...

Через день Квачи, Джалил и Бесо поднялись на борт "Пушкина", развернувшегося кормой в сторону Грузии.

Капитан Сидоров и Квачи сделали вид, что не узнали друг друга.

А еще неделю спустя, ночью, пароход причалил к пирсу Батумского порта.

Квачи, Джалил и Бесо стояли на палубе и смотрели на линию светящихся огней. Квачи вспомнил вечер двенадцатилетней давности, когда молодой, стоя на корме корабля, он плыл на север.

Чего только не перевидал он за эти двенадцать лет! Сколько стран объездил! Ловил и упускал снисходительную к нему фортуну! Десятки раз он мог победителем вернуться на свою маленькую, бедную родину, где без труда оказался бы на первых ролях. Но предпочел быть вторым среди чужих – вечно рисковать, преследовать миражи, ловить несуществующее... Ах, почему Квачи не поверил пять лет назад Габо и Седраку! Почему не обуздал зарвавшуюся судьбину! Почему не вернулся тогда – богатый и полный сил в свой маленький дом! Кто знает, как повернулось бы дальше колесо судьбы – его и его друзей... которые сейчас лежат где-то в сырой земле... А Квачи возвращается уставший и посрамленный, с пустыми руками... Двенадцать лет назад, когда он плыл по этому морю, звезда судьбы улыбалась ему и обещала победу. Сейчас же она поблескивает тускло, едва заметная на небесном своде...