Текст книги "Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе"

Автор книги: Михаил Джавахишвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Долго говорил Квачи и своим красноречием, подкрепленным Гришкиными каракулями, вроде бы убедил неглупого министра.

Выслушав Квачи, министр сказал:

– Мне ваше предложение по душе. Сегодня же изучу материалы и на послезавтра назначу заседание. В этом деле могут иметь влияние министр земледелия, а также военный министр. Если они не станут противиться...

– Не беспокойтесь, не станут! – прервал Квачи, уже держащий в руках все концы этого дела.

– И если будет на то воля государя... – осторожно добавил министр.

– Будет. Непременно будет! – бодро заверил Квачи.

– В таком случае вопрос можно считать почти решенным. Всего наилучшего! Кланяйтесь нашему святому отцу, приложитесь за меня к руке и передайте, что его желание для нас закон.

– Сегодня же повидаю его и все передам. Да... – вскользь заметил Квачи. – Вчера мы были в одном доме с нашим духовным отцом. Там оказался Витте. Он очень ластился к святому, но... можете не беспокоиться – я и Анастасия Прозорова приняли необходимые меры и укрепили ваши позиции.

– Весьма признателен, князь, весьма! Не забывайте, князь, милости прошу в любое время в мой дом, всегда буду рад...

Он обеими руками пожал руку сыночку Силибистро и с улыбками, извинениями и благодарностями проводил до лестницы.

Сказ о запугивании святого и поношении врагов

С первого же дня знакомства с Распутиным Квачи стал прибегать к одному и тому же приему: время от времени показывал кого-нибудь на улице и, зловеще понизив голос, говорил:

– Этот человек следит за вами, святой отец, будьте осторожны.

Святой отец путался, еще крепче прижимался к Квачи, прямо-таки лип к нему, а Квачи успокаивал его, обнадеживал:

– Не беспокойтесь, отче святый, от моих натасканных ищеек ничто не ускользнет. Только нижайше прошу вас, никуда без моего ведома не ходить и с незнакомыми на улицах не общаться.

Если Григорию случалось проявить строптивость, за дело брался Чипи Чипунтирадзе. Он прохаживался мимо распутинского дома, поглядывал на окна, словно выслеживал кого-то; Квачи же подводил старца к окну, показывал ему Чипунтирадзе и говорил:

– Вот этот человек выслеживает вас. Не извольте сегодня никуда отлучаться, иначе я не гарантирую вашу безопасность...

И святой, как дитя, слушался Квачи и жил по его указке.

Однажды Квачи нашептал Распутину в ухо:

– Дражайший учитель! Я поклялся тебе в верности и потому обязан предупредить: Илиодор, Гермоген и еще кое-кто из церковников задумали недоброе, хотят погубить тебя!.. – смел в кучу собранные по сусекам сплетни и россказни, правду и кривду, и поднес.

Григорий взорвался:

– А, стервы! А, подлые! А, окаянные! А, гадина Илиодоришка! Я те дам! А ведь сам пригрел этих гадин, сам вывел в люди и ко двору привел. Сколько им подарков было дарено по моей милости. Дважды хотели сослать каналий в дальнюю пустынь, и оба раза я отговорил. Ох, неблагодарные! Из-за них даже со Столыпиным повздорил, в народе недовольство вызвал!

Затем сел и, изошед потом, накарябал:

"Царское село. Царю и царице.

Миленький папа и мама! Вот миленькие владыки как беса-то поразили. Бунтовчиков помазанека Божьего покарали. Оно и правильно – теперича нужна их паласкать. Награду им. Только не сразу всем, а так одному, а опосля другому, а то собаки Гермоген и Илиодорка лаять будут. Да, нужно! Это пишу я, Григорий. Да! За подвиг надо ласкать! Да!"

Квачи понял: Гришка решил наградить послушных членов Синода и наказать непокорных.

– Эту "тилиграму" пошли сейчас же! Это первая, а будет еще тыща. Я их всех сгною в пустыни! Они у меня будут так голодать, что о собачине возмечтают и взмолятся! А ты, Аполончик, мотри в оба! Ходи к ним, разговоры заводи, разузнай все... Что ты сказал? Хочешь храм построить? А пять тыщщи будит? Ладно, завтра же и это дело покончим... Приготовься, завтра покажу тебе государя с государыней... Аполончик, мечтал ли ты когда о таком счастье? Нет, конечно!.. Запомни и оцени, не окажись и ты неблагодарным, навроде того Илиодоркй, не то... Мотри у мене!

Квачи благоговейно приложился к его руке, а затем впустил посетителей.

И пошли объятия, лобзания, целование рук и преклонение колен, хвала и величание, мольбы и слезы, вопли и пророчества, исцеление душевнобольных красавиц и изгнание из оных блудных бесов...

Затем Квачи вернулся домой.

– Бесо, как дела?

– Все в порядке. Сегодня двести человек пришли за билетами. Гинц говорил по телефону, сказал, чтобы ты позвонил, когда вернешься.

– Какие еще новости?

– Из Грузии просят на обновление Гелати.

– Пошли тысячу...

– В "Диле" поместили твой портрет и написали много хвалебных слов.

Эту статью Квачи прочитал. Сердце его забилось и лицо расплылось в горделивой улыбке, хотя за последнее время он привык к восхвалениям в прессе своего имени – "величальные" печатались чуть ли не каждую неделю: в этих статьях щедро были рассыпаны такие щекочущие самолюбие слова, как "восходящая звезда", "гениальный финансист", "просвещенный меценат".

– Пошли в "Дилу" какое-нибудь объявление и тысячу рублей. Автору?.. Что он пишет?.. Хочет поехать учиться в Париж и нуждается в деньгах на дорогу? Дешево же он оценил свое itepo... Триста. Что еще у тебя, Бесо?

– Твой отец Силибистро пишет, что надоело ему там жить – постоянно в страхе, на люди показаться не смеет...

Квачи вскочил, нахмурился, высокий лоб избороздили морщины.

– Что мне делать, Бесо? Что делать?! Если бы я знал... Если бы мог предвидеть... Я готов вдвойне вернуть "Саламандре" те деньги. Но как предъявить теперь людям живого Силибистро?!

– Людишки что-то пронюхали, поговаривают...

– Знаю, что поговаривают. Но как показать им воскресшего покойника? Весь мир станет потешаться надо мной. – И задумался, задумался глубоко; наконец отрезал: – Нет, это невозможно! Возвращение в Кутаиси невозможно. Напиши: если хотят – пусть приезжают сюда. Но Силибистро все равно останется в покойниках, жить он может только по паспорту Шабурянца... Завтра же, Бесо, подыщи им квартиру, где-нибудь в глухом квартале. И еще заведи в "Саламандре" шустрого человека, чтобы своевременно сообщил, если там что-нибудь прознают. Надо дело в зародыше удушить... А теперь оставь меня ненадолго...

Он прилег на обитое штофом канапе. Собрался с мыслями: вытянул из спутанного клубка одну нить, за ней другую, третью,– и вскоре перед ним раскинулась целая сеть новых комбинаций.

– Послезавтра получу от Гануса миллион... Выброшу на биржу акции "Англоросса" и сам же их тайно скуплю – пополню контрольный пакет... Надо придумать что-нибудь против "Космоса" – вызвать шум в прессе: акции сразу подскочат, тут-то я их и продам... Гришка посодействует, напророчит... и Тане сбагрю тысяч на сто... Заодно попользуюсь Гинцем, Ганусом и Мендельсоном. Они мне счета, а я их акциями – нате вам!..

Комбинации продуманы, пора действовать.

– Алло! Кто говорит? Гинц? Приветствую Абрама Моисеевича! Слушаю вас... Что? Нет, невозможно!.. В таком случае, оставьте мне хотя бы сто акций, взамен устрою вам выгодное дело... Договорились... Что? Не может быть! Ха-ха-ха-ха! Выгнал?.. Спустил по лестнице?.. Аха-ха-ха!.. Что? Вылил ему на голову? Аха-ха-ха! Вот это да-а!.. Завтра в "Аркадии"? Хорошо, буду... Вместе с Еленой? Когда вы состаритесь, когда угомонитесь?! Хорошо, хорошо, приведу, но взамен вы уступите мне Клаву, договорились? Отлично... Абрам Моисеевич, вы не строите церквей?.. Что?! Уже выстроили двадцать... Еврей, и строите церкви? Аа-ха-ха-ха! Что-о-о? Фабрику по производству икон? Будете торговать иконами?! Тогда уж и мирро начните изготовлять, и духовную академию откройте... Да, нужно построить огромный храм... Кроме того, для армии необходимо два миллиона пар белья, миллион штук одеял и множество всякого другого добра... Всего больше, чем на двадцать миллионов... Ладно, завтра поговорим. Кланяйтесь дражайшей Сусанне Марковне, поцелуйте руку вместо меня. Спокойной ночи, дорогой друг!..

В последнее время Квачи все чаше жалел, что в сутках не сто часов. Отпрыск Силибистро из Самтредии взялся за столько дел, так разрывался на части, что однажды Елена шутя заметила ему:

– Да ты совсем выпотрошен, мой милый, раз в неделю не вспомнишь обо мне, да и то... Если б не святой Григорий, я бы тебя бросила.

– Ладно, давай без глупостей! – цыкнул Квачи.

Однако в словах Елены было зерно истины. От многих хлопот, напряженных трудов и бессонных ночей Квачико и впрямь вымотался. Глаза его не горели прежним огнем, и молодая кровь не так шумела по жилам. Он сознавал это, но не мог ослабить натянутых нитей.

Несколько часов ежедневно он расходовал на святого учителя; затем принимал у себя "клиентов" покрупнее, потом – на биржу, повидать Гануса и Гинца; иногда возникала необходимость навестить их дома и утешить их жен; хотя бы дважды в неделю – выполнить братский долг перед Таней; и Eлену не следовало забывать...

Но Квачи не сдавался и, как упрямый конь, галопом несся за путеводной звездой, издали сверкавшей своему избраннику и заманивавшей все дальше и дальше.

Сказ о спасении святого

В этой погоне за звездой своего счастья Квачи неожиданно наткнулся на невидимую стену: Туркестанская концессия плюхнулась в бюрократическое болото, дело о храме святого Григория заплесневело в архиве, снабжение армии кто-то перехватил, да и все прочие начинания заморозились и заржавели.

Газеты перестали печатать портреты Квачи и восхвалять его.

Ганус выразил Квачи резкое недовольство, а его красавица жена прикинулась больной и вдруг сделалась настолько неприступной, что даже не впустила Квачи в опочивальню.

Гинц рычал и показывал зубы – биржа уплывала у него из рук.

Таню потянуло куда-то в сторону.

И Елена дулась и хмурилась.

Квачи призадумался. Очень призадумался: похоже на то, что сынок Силибистро идет ко дну.

Но его не так-то легко было потопить.

Однажды он собрался с силами, поднатужился и произвел на свет маленькую комбинацию.

– Ладно, теперь я знаю что делать! Бесо, поди сюда!

Усадил возле себя верного Бесо и шепнул ему на ухо всего слов двадцать, не больше.

– Ясно... Понял...– кивнул смышленый Бесо.– Сейчас же иду – есть такой человек...

Пошел к одному бездомному, из бывших студентов, и спросил:

– Хочешь поесть и хорошо выпить?

Бывший студент уже был под мухой, стал божиться:

– Ей-богу, три дня ни капли в рот не брал! Вот те крест!

Завалились в трактир и выпили. Когда бродяжка-"студент" хорошенько набрался и устал нести околесную, Бесо спросил:

– Хочешь заработать сотню?

– Господи! Да ради сотенной я хоть сейчас в Неву брошусь!

– Дело будет проще. Ты мог бы два раза пальнуть из револьвера в воздух?

– Да хоть из пушки!..

– Отлично. Вот двадцать рублей. Остальные получишь потом. А теперь следуй за мной!

Отвел бродяжку на квартиру к Квачи и сказал:

– Вот тебе белье и одежда. Вот ванная. Перво-наперво – вымойся, смени белье и хорошенько выспись... Остальное – после... – Потом зашел к Квачи и доложил: – У меня все готово.

Квачи тут же взялся за телефон:

– Святой отец, вдова Лохтина целый месяц слезно умоляет... Смилуйтесь, съездите к ней... Да, нынче же вечером... Что? Уверяю вас, никакой опасности. Сейчас же вышлю свою разведку... Добро буду у вас через час...

Поздно ночью Григорий и Квачи вышли от Лохтиной и сели в коляску. Зацокали копыта, коляска покатилась и свернула в глухую безлюдную улицу. В темноте возникли два силуэта, и в это же мгновение грянули два выстрела.

Квачи стремглав выскочил из кареты:

– Стой! Стой, говорю, не то буду стрелять!

Одна из теней остановилась. Квачи три раза кряду выстрелил в нее, и когда та упала, наклонился и выстрелил еще раз.

Затем вернулся, впрыгнул в коляску и расправил плечи:

– Пошел!..

Через час множество вельмож поздравляли Распутина со спасением и выражали Квачи глубочайшую благодарность.

Явился начальник полиции, предъявил паспорт убитого, рявкнул:

– Мы знаем этого мерзавца. Известный террорист. Наконец-то от него избавились!

Когда потерявшийся с перепугу Григорий окончательно пришел в себя, он, как медведь, сграбастал Квачи и забормотал, всхлипывая:

– Аполончик, ты подарил мне жизнь... Как тебя, друже, отблагодарить. Проси, чего пожалаешь!..

Квачи сполна воспользовался мгновеньем.

– Хорошо... Хорошо... Всенепременно! – бубнил святой, хлюпая носом. – Послезавтра же пойдем к папеньке и маменьке... Поздравим с возвращением из Крыма и заодно дело обговорим. Дай еще разок прижму тебя к сердцу...

К вечеру телефон Квачи устал и охрип. Казалось, весь Петербург узнал, что ждет его через день.

Сказ о прыжке на высочайшую ступень

Сверкающий поезд, пыхтя и отдуваясь, подошел к Царскосельскому вокзалу. Перрон и площадь запестрели мундирами.

Гришка и Квачи едва успевали отвечать на поклоны.

Вооруженный до зубов Джалил сверкал глазами и ворчал:

– Вах-вах-вах! Есили весь этот чалавек к падишах пойдет, лошадь не хватит!

В ландо и автомобилях с золочеными гербами расселись министры, сенаторы и придворные.

Гришка плюнул на автомобиль:

– Фу, бесовская штука! Чертов кусов! В жисть не сяду туда! Эй ты, попугайчик, давай сюда хфайтон!

Сели, откинулись на подушки, и под топот копыт, покатили ко дворцу.

На широкой мраморной лестнице у входа толпятся придворные: кавалергарды, камер-юнкеры, камер-пажи, камергеры, шталмейстеры.

Комендант дворца генерал Воейков выслушивает тихие указания министра двора и отдает соответствующие распоряжения.

Гришка и Квачи вошли во дворец.

Квачи окинул взглядом огромный зал, и в глазах у него запестрело: хрусталь, бронза, мрамор, золото, серебро, шелка, гобелены, картины и скульптуры – все влекло взор и восхищало.

Вельможи в расшитых золотом мундирах стояли, как изваяния. Эти живые статуи с лентами через плечо сверкали крестами и звездами из драгоценных камней.

При виде Гришки головы их низко склонялись, на лицах отпечатывались улыбки, после чего они опять каменели и оледеневали.

Тут каждому отведено его место, и все-таки каждый стремится высунуться хоть на пядь, чтобы себя показать, да и на других глянуть свысока.

– Што, Аполончик, небось ндравится? Глаза лупаешь? Ничаво, держись за мине, вывезу! – подбодрил Гришка смущенного Квачи.

Открылась одна из дверей.

– Их величества государь-император и государыня-императрица!

Гвардейская стража обнажила шпаги, военные, отдавая честь, вскинули руку к виску, остальные склонились в низком поклоне.

В дверях показались царь с царицей и наследник: посередине шел царь, слева от него шествовала царица, справа вели малолетнего царевича Алексея, за которым следовал воспитатель—дядька матрос Деревенько. Царская чета была одета скромно, что чрезвычайно поразило Квачи. Все трое, улыбаясь, раскланивались.

Вдруг случилось нечто непонятное: откуда-то повыскакивали юродивые и убогие калеки в лохмотьях – горбатые, кривые, колченогие и, кривляясь, визжа, неся бред и околесицу, бросились за государем и государыней.

Гришка шепнул:

– А, юродивые, блаженные черти! Опережать хотят? Нет, шаг лишь! Аполончик, при за мной! Да не зевай! Чего рот-то разинул?

И в ту же минуту сорвался с места и потащил за собой Квачи.

Царь с царицею остановились и, согласно старинному обычаю, низко поклонились всем этим божьим людям – немым, юродивым, шутам и блаженным. Затем улыбнулись им и обласкали.

Окаменевшие живые статуи умильно улыбались, хотя многие из них ненавидели и этот древний обряд и этих убогих, отнимавших у них минуты общения с их величествами.

Церемонемейстер знал свое дело: как только государь с государыней удалились, он, с улыбкой раскинув руки, остановил юродивых и оттеснил к выходу. Гришке же и Квачи почтительно поклонился и открыл перед ними золоченую дверь.

Гришка схватил Квачи за руку и втащил в ту самую комнату, где скрылась царская семья.

– Святой отец!

– Мои миленькаи! Мама! Папа! Алеша!

Обнялись крепко-крепко и долго лобзали друг друга.

– Вот миленькаи-то возрадовали мине и Боха! Как ездили-то? А мама здорова, Алеша тоже. А ты, Николаша, маленько того!.. Дай Бох! Дай-то Бох!.. А я вот маво хранителя и спасителя князя Аполончика привез показать. Ха-арош, о-о, как хорош! А как молится– то круто, как молится-то прытко! Его надоти ласкать, миленькаи, так хочу я! Да, я! Да! – потом обернулся к наследнику:– Алеша, подь до миня! – посадил царевича на колено, обнял и пощекотал, посмеялся и рассмешил.

Государь и государыня подали Квачи руку и горячо поблагодарили за спасение святого Григория.

Квачи почтительнейше поцеловал обоим руку.

Николай улыбался так, словно испытывал неловкость.

– Ваша фамилия, князь?

Квачи собрался с духом:

– Квачантирадзе, государь!

– Что происходит на Кавказе?

– Была большая смута, государь. И среди нас появились посланцы нечистой силы. Но мы, твои верноподданные, не устрашились, сразились с ними и одолели...

И Квачи описал государю и государыне свои деяния: и про бомбу, и про обстрел, и про отравление, но – благодаренье Всевышнему! – провидение сохранило ему жизнь, дабы еще раз испытать на преданность престолу и России.

– Вот и вчера провидение послало вам новое испытание!..

– Да, государь. Я готов каждый день доказывать мою преданность.

– Спасибо, князь, спасибо! Не забуду вашей службы. А теперь, скажите: как вы полагаете, Кавказ уже успокоился?

– Не совсем, но... Не извольте беспокоиться, государь! Нас много на святой Руси, преданных вам и единому Господу. Крепко обопритесь на наши плечи, они сильны и выносливы. Мы пойдем все вперед и вперед, легко и радостно неся престол на своих плечах!

Осунувшийся, хмурый и печальный царь обнял Квачи, уронил слезу ему на грудь, и не одну, и, чтобы укрепить свое робкое сердце, проникновенно повторял:

– Спасибо, князь, спасибо!.. Хорошенько оберегайте нашего святого отца! И будьте осторожны, князь, у нас много врагов...

– Я же сказал, Николаша, что его надоть обласкать,– вмешался Гришка.– Верни Аполончику княжеское звание, Николаша. Сам только что Аполончика князем назвал. А слово царя – закон.

Николай покраснел.

Квачи поспешил успокоить его:

– Государь! Княжеский титул Квачантирадзе получили еще в седьмом веке. В восьмом веке мой предок был главнокомандующим грузинского воинства. С тех пор у грузинских царей четырнадцать Квачантирадзе были советниками и католикосами. В восемнадцатом веке турки разрушили нашу крепость и замок. Сравняли с землей и сожгли. Тогда же пропали фамильные архивы со старинными царскими грамотами и регалиями. Весь Кавказ знает, что мы родовитые князья, потому мы и не стали хлопотать о гербах и бумагах. Дворянское звание оставалось при нас, а большего и не надо, чтобы с честью служить Вашему Величеству...

– Хорошо...– пробормотал государь,– Пусть так! – и что-то записал в книжечку.

"Ашордия, теперь тебе цена копейка! Обесценил я тебя!" – воскликнул в душе Квачи.

Заговорили о делах государственных. Царь и царица – оба смотрели на святого старца, как некогда евреи на Моисея, вещавшего с Синая Божьи заповеди.

Чего ни пожелал Гришка, что ни предложил, было принято – все пробил и провел, на всем настоял.

Только раз по какому-то поводу государь робко заметил;

– Сердце говорит мне одно, а разум другое...

Тут Гришка вскинул кулачище и изо всех сил грохнул по столу. Все в комнате задрожало.

Побледневшая государыня привстала, наследник заплакал, а царь вздрогнул и оторопел.

Гришка впился в него своим неистовым взором, долго смотрел, не отрываясь, и наконец желчно процедил:

– Ну што? Где екнуло, здеся али тут? – он приложил палец сперва к груди, а затем ко лбу.

– Здесь... Здесь екнуло... Сердце затрепетало! – дрожащим голосом ответил Николай и приложил палец к сердцу.

– То-то же! Когда думаешь о деле, не верь разуму. Сердце свое спроси. Сердце лучше ума.

Царица схватила Гришку за руку и припала к ней.

– Спасибо... Спасибо, святой отец!

– Хорошо... Я и впредь так буду делать,– согласился царь.

Деревенько с трудом унял плачущего царевича.

Еще долго обсуждали, обговаривали и взвешивали важнейшие и сложнейшие государственные дела.

Наконец Гришка прервал аудиенцию, которую давал царю:

– Ну, теперича гайда отселева, Аполончик! Папа, а ты не плошай! Чаво пригорюнился-то? Дай Бох! Сиди крепко, а жидам и бесам волю не давай. Да дави окаянных покрепче! Аж штоб чертям тошно было! То-то! Ну, здорово! А тебе, мамаша, апосля ищо скажу два слова. Я туточко буду, у царевен наших...

Государь и государыня милостиво попрощались с Квачи, вручили ему бесценную Гришкину жизнь и пригласили:

– Попросту, на стакан чаю и для божественных бесед.

Гришка и Квачи вышли.

В ту же минуту в комнату к царям с визгом, хохотом и воплями ворвались юродивые и убогие.

– Туточко подожди, я чичас! – бросил Гришка Квачи и галопом припустил через весь зал.

Квачи обступили знакомые и незнакомые министры, сенаторы и придворные вельможи. Поздравили, расспросили.

Квачи понимал, как высоко вознесся в этот день. Поэтому соответственно изменил свой тон и облик: выпрямился, откинул голову, собрал на лбу глубокомысленные складки и небрежным тоном дал такое интервью:

– Я счастлив отметить, что наши дражайшие государь, государыня и наследник престола за время пребывания в Крыму заметно окрепли. Настроение у всех прекрасное... Ожидаемые изменения в политике? Ничего существенного... Видимо, усилятся преследования жидов и прочих ненадежных элементов в обществе, в последнее время заметно приподнявших головы. Война?.. Война с Турцией сейчас нежелательна, поскольку наша мощь вскоре понадобится для более значительных дел. Каких? На этот вопрос покамест я не могу ответить... В свое время узнаете... Мы должны слегка поправить Государственную думу, поставить ее на место... С министрами и вельможами так же надо бы разобраться и избавиться от некоторых...

От этих слов у многих в зале дрогнули сердца – у одних от страха, у других с надеждой.

В круг высших сановников вошел министр двора – высокий красивый старик Фредерикс и медовым голосом сообщил Квачи:

– Князь! Их императорские величества государь и государыня изъявили желание видеть вас нынче на обеде.

Квачи низко поклонился.

– Моя нижайшая благодарность и счастье безграничны!

Высочайшего расположения из всех знатных, родовитых и славных в тот день удостоились только Квачи и Гришка.

Это и впрямь была самая высокая ступень, которую Квачи лелеял в своих мечтах и коей он достиг.

Сказ о спасении престола и России от смуты и распада

История обычно врет, но и на старушку бывает прорушка.

Именно так случилось на этот раз – история по ошибке сболтнула правду и золотыми буквами вписала в свои анналы имя Квачи Квачантирадзе, отвела ему достойное место в величайшем событии, совершившемся в тот незабываемый день в царскосельском дворце усилиями Гришки и Квачи.

Сей великий всенародный подвиг, событие века, повернувшее вспять колесо истории, изменившее судьбы страны, золотом занесено в скрижали и достойным образом отмечено в личном послужном списке; однако всюду Квачи фигурирует под псевдонимом, обозначен единственной буквой – буквой "К"; собственно говоря, для нас в этом нет ничего удивительного, поскольку, как мы неоднократно убеждались, он был чрезвычайно скромный и застенчивый молодой человек и как мог избегал рекламы и афиширования. Впрочем, и сейчас еще можно найти двух-трех завистников продолжающих утверждать, будто бы этим "К" был не Квачантирадзе, а Великий князь Константин; но – благодарение Всевышнему! – известный историк и архивариус Чоришвили окончательно опроверг эту версию и отвел Квачантирадзе в эпохальном для страны событие подобающее ему место.

На историческом обеде, кроме царской семьи, присутствовали только Гришка, Квачи, фрейлина императрицы Вырубова и министр двора барон Фредерикс.

После обеда, когда царевич и царевны покинули зал, когда душеспасительная беседа и возвышенные речи иссякли, государыня взволнованно и с дрожью в голосе проговорила:

– Святой отец! Вы всегда были нашим верным другом и надежным советником... Все предсказанное вами сбылось: поражение в войне с Японией, победа над революцией, рождение наследника и многое другое. Поэтому без вас, вы это хорошо знаете, мы не смеем ничего решать.

– И правильно делаете! – буркнул Гришка.

– Откладывать дальше совсем невозможно. Когда вы были у нас в Крыму, святой отец, Ники уже тогда хотел поделиться с вами нашими заботами, но я уговорила его отложить. Теперь же настало время открыть величайшую тайну. Только вы должны помнить, что эта тайна должна быть похоронена между нами шестью: если о ней узнают, страну ждут величайшие бедствия.

Квачи в знак клятвы поднял палец.

 – Не утруждайте себя, князь! – обернулась к нему императрица.– Не надо клятв. Совершенно исключено, чтобы избранный друг нашего святого оказался болтуном... Вы, наверное, помните, что пять лет назад, когда началась смута и для России наступили трудные времена, мы решили отречься от престола и покинуть страну. Тогда и нас, и Россию спас святой учитель – сумел переубедить Ники и чуть ли не силой оставил на престоле.

– Так разве же не оправдалось в тот раз все, что я предсказал? – спросил Гришка.

– Оправдалось, святой отец, полностью оправдалось! Потому и молимся на тебя и решили при жизни воздвигнуть храм святого Григория. Но дело в том, что Ники так и не избавился от мысли отречься от престола.

– Что?! Как?! – в один голос вскричали Гришка и Квачи.

– Он и сейчас все время думает об этом. Твердит одно и то же: в России мы не будем счастливы, мы все здесь погибнем... Одна я бессильна, мне не удается переубедить его. Помогите, святой отец! И вы, князь! Посоветуйте, укажите нам волю Божию!.. Отче! Спаситель наш, наш святой, помогите! – и царица разрыдалась.

Николай сидел, обхватив голову руками.

Гришка тоже глубоко задумался.

Все долго молчали, ждали, что скажет святой.

Наконец скорбно насупленный Григорий встал и возгласил с волнением и надеждой:

– Помолимся Богу!

Все опустились на колени пред иконой. Молились долго, истово. Потом поднялись и опять уставились на Григория.

Гришка шагнул к Николаю и въедливо спросил:

– Ну! Что внушил тебе Господь во время молитвы? Какой дал ответ?

Царь молчал, безвольно понурясь. Затем покачал головой и прошептал:

– Господь не удостоил меня ответа...

– Потому не удостоил, что ты есть грешник и недостоин его! Покайся в грехах, очисть свое сердце от нечистых помыслов и тогда Всевышний Господь отверзнет пред тобой врата мудрости!

Долго наставляли и вразумляли поникшего и отчаявшегося государя. Внушали, пугали, предостерегали, что в случае отречения страну ждут смута, анархия, распад империи, война, глад и мор; что за все это Господь спросит только с него.

Квачи тоже напряг все свои умственные способности и красноречие. Но хмурый царь по-прежнему сидел понурясь, только в знак несогласия не переставал устало мотать головой.

Тогда вдруг Гришка преобразился: странная дрожь пробежала по его телу, руки и губы затряслись, нос заострился, а неистовая синь глаз вспыхнула глубоким пугающим пламенем. Он вплотную подскочил к царю и стал кричать на него, топать ногами и размахивать руками перед его лицом.

– Что?! Ни народу, значит, больше не веришь, ни Боху?! Видать, забыл ты, что не слушающий голоса Божьего будет изгнан из церкви и проклят! Анафема! Анафема! Анафема тому царю, который забыл и Господа, и вверенный ему народ, и церковь, и свой царский долг!!

При слове "анафема" царь привстал, затрепетал, заробел.

Гришка же продолжал метать громы и молнии:

– Кто дал тебе право разрушать царство? Как смеешь ты губить свой народ?! Понимаешь ли ты, что уступаешь престол бесам и жидам?! Значит, и в твоей душе, угнездились бесы! Значит, ты и сам посланник ада! Ты не Царь, а антихрист! Антихрист!

– Господи, помилуй! – простонал царь и широко перекрестился дрожащей рукой.

– Я тибе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, цыть! – вопил в неистовстве Григорий.– На колени! На колени! И моли у Господа отпущения грехов! Молись Господу! Молись, дабы изгнал из души твоей, бесов и нечистую силу!

И опять они долго стояли коленопреклоненные пред иконою и молились громко, страстно, со слезами и стенаниями.

Наконец Гришка поднялся и сказал:

– Встань, государь! Встань и скажи, что внушил, что посоветовал тебе Всевышний?

Обессиленный царь вдруг бросился в ноги Распутину. Рядом с ним рухнула на колени царица и ее фрейлина госпожа Вырубова; все трое истово припали к ногам и рукам святого старца, щедро орошали слезами и, воздев руки, кричали срывающимися голосами:

– Святой отец!.. Ты наш Господь-избавитель!.. Ты наш Спаситель!., Спаси и помилуй, святой отец!

Побледневший Распутин стоял над ними, словно окаменев. Голова у него закинулась. Сверкающие ледяным холодом глаза вперились в икону. Он положил левую руку на голову царю, правой же широко крестился и прыгающими губами шептал:

– Благодарю тя, Господи, что спас святую Русь, и царя ее, и семью его, и церковь православную от ада и порушения... Помилуй нас, Господи!.. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аминь!

Потрясенная государыня на иконе поклялась Гришке:

– Клянусь Всевышним Господом нашим Иисусом Христом, святым Серафимом Саровским, моими детьми и мужем, что никогда тебя не оставлю! Никогда, даже если весь мир восстанет на тебя! До смерти и даже на том свете я буду с тобой!

Наконец Гришка поднял с колен полуобморочного царя:

– Встань, государь! Встань и царствуй во славу России, на радость православной церкви! Даруй народу своему надежду и сокрушай наших врагов.., Изыди, враг человеческий! Изыди, сатана!

И прижал к груди прослезившегося Николая.

Награждение Квачи, извинения одной дамы и еще несколько историй

– Видал? Убедился? – спрашивал Гришка в царском вагоне изумленного Квачи.

– Неисповедимы дела твои, учитель и чудотворец! Видел, слышал и убедился.

– Еще раз сподобил Бох избавить от агрома-адной опасности Расею, церковь и царя-батюшку.

– Учитель, вы заслуживаете величайшею памятника как спаситель отечества! Немедля, завтра же приступим к возведению храма святого Григория.

– Устроил же я тебе и это дело. В благодарность за сегодняшнее царица-матушка к четырем миллионам еще миллиончик подбросила. Теперь дело за тобой. Поглядим, что за храмину возведешь... За пять-то миллионов можно изрядный возвести, верно?

– Я построю такой храм, что и Айя-Софию за пояс заткнет и собор Святого Петра, что в Риме. С божьей помощью управлюсь.

– А с княжеством-то я тебе уладил, титул-то твой!.. И "концицию" на каналы в этом "Туркатане"! И заказ на исподнее да на портянки для солдат получил, Аполончик! И мундир флигель-адъютанта отхватил!..

– Бессмертны дела твои, святой отец!

– За тобой десять тысяч.

– Завтра же вручу, святой отец.

– А Елену в придворные дамы! Фрейлина, статс-дама и кавалер царских орденов... А ты думал!.. Пусть только не важничает и добра не забывает, не то я...