Текст книги "День да ночь"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Тебе, значит, к чему, а мне ни к чему? – лейтенант смотрел на Афонина доброжелательно но строго: должен же солдат понять, что нож отдать придется.

Неожиданно вмешался Опарин.

– Это у него от деда подарок. Нож у них семейный. Его нельзя отдавать.

– Не-ельзя... – поддержал Бакурский.

Лихачев тоже не смог промолчать.

– Товарищ лейтенант, зачем вам этот нож? – улыбнулся он командиру. – Вам же не надо рубить проволоку и резать фрицев. У вас высокая должность. Хотите, я вам свой складной подарю. Шикарный ножище. В нем два лезвия и штопор есть. Такой длинный штопор, что любую бутылку можно открыть. В прифронтовой обстановке вещь незаменимая. Мне вся батарея завидует. В других батареях не завидуют, только потому что ничего про этот нож не знают. А вам отдам. Для вас не жалко.

Лейтенант кое-как стерпел вмешательство и явную вольность рядовых Опарина и Бакурского. Но в предложении рядового Лихачева почувствовал издевку. Особенно задели его слова про штопор. И лейтенант Хаустов вспыхнул от гнева. Сначала уши у него покраснели, затем лицо залилось краской, потом еще и шея. Они указывали ему, как себя вести! Они его поучали! Подшучивали над ним! "Разболтались они здесь. Это же коллективка! – обвинил он солдат и тут же определил приговор: – На губу их... всех! Снять ремни и на губу, строем! На пять суток каждого! Вздумали с командиром батарей пререкаться!" Затем, немного остыл и подумал о том, что перед боем сажать солдат на губу не следует. И только потом до него дошло, где он находится, и что нет здесь никакой губы, и посадить он никого не может.

– Молчать, когда старший по званию разговаривает! – выкрикнул он, и в голосе у него появились визгливые нотки.

Солдаты молча глядели на лейтенанта Хаустова. Удивились и его словами, и тоном, и криком. Давно с ними никто так не разговаривал. Становилось ясно, что ничем хорошим история эта кончиться не могла, потому что лейтенант уперся, и будет требовать нож, а Афонин его не отдаст. Опарин при этом не смолчит. Лихачев и Бакурский тоже. Причем нож в этот момент находился у лейтенанта, и, как его забрать, тоже было непонятно. Не отбирать же силой. Кончиться могло плохо. И для лейтенанта, и для расчета. Надо было звать на помощь Ракитина. И хорошо, что корреспондент здесь оказался. Парень вроде бы порядочный. Должен поддержать. При нем лейтенант зарываться не посмеет. А дальше видно будет.

Опарин кивнул Лихачеву, показал на орудие, где Ракитин разговаривал с корреспондентом. Лихачев понял и бегом припустился к командиру.

А Хаустов ляпнул визгливое: "Молчать!" и почувствовал – не так пошло... Солдаты на него не так смотрят, офицеры это чувствуют сразу. Не сердито, нет... Не сердито и не зло. С удивлением разглядывали они лейтенанта, как будто впервые видели. Вспомнил, как его предупреждали: фронт – это тебе не училище, на фронте с подчиненными надо по-хорошему. Станешь выпендриваться – тебе же хуже будет... И понял – сорвался. Нельзя так. И кричать нельзя. И отбирать нож нельзя. Надо по-хорошему забрать у этого Афонина нож. Но забрать.

– Если жалко подарить, – с укоризной сказал он Афонину, – то давай махнемся. Я тебе бинокль за него дам. Подороже твоего ножа будет. Классная оптика. Семикратный. И футляр из настоящей кожи. Новый.

Командиру батареи без бинокля нельзя. Но лейтенант Хаустов все правильно прикинул. Когда бинокль понадобится, а это произойдет в первом же бою, попросит его у Афонина. Ненадолго. И все дела. А нож можно не отдавать.

– Мне бинокль не нужен, – отказался Афонин.

Не прошло, меняться солдат не захотел.

– Знаешь, что я тебе скажу, Афонин, – перешел лейтенант Хаустов на официальный командирский тон. – Тебе выдано все необходимое оружие, которое по чину и должности положено. А нож не оружие, и носить его ты не имеешь права. Если бы командование считало нужным, всем бы ножи выдали. И все солдаты бы сейчас с ножами бегали, как разбойники. Представляете себе такую картину? – обратился он к остальным солдатам, и даже улыбнулся, потому что картина, по его мнению, намечалась смешная.

– Мне этот нож нужен, – не стал спорить Афонин.

– Консервы открывать? – презрительно поджал губы лейтенант.

– Нет. Это метательный нож. Оружие.

Тут как раз подоспели Ракитин и Бабочкин. За ними, успевший их посветить Лихачев.

Ракитин посмотрел на Опарина. Тот взглядом же дал понять, что ничего серьезного еще не произошло, но сержанту самая пора вмешаться.

Появление командира орудия Хаустова не смутило. В конце концов, он не только имел право, но и обязан был изъять у солдата этот нож, который армейским оружием не является. А вот корреспондент корпусной газеты был здесь ни к чему. Мало ли что тот вздумает написать? Приехал за материалом о героизме расчета. А здесь что-то вроде конфликта. Но Хаустов командир батарей, а Афонин рядовой. Даже ежу понятно, кого из них надо считать правым. Корреспонденты тоже должны поддерживать субординацию, помогать командованию.

– Да вот, беседую с рядовым Афониным, – повернулся лейтенант к сержантам. – Объясняю, что нельзя советскому солдату освободителю ходить с ножом, как какому-нибудь бандиту. Мирных жителей пугать. Что о нем люди подумают. А он мне твердит, что нож – это его личное оружие...

Лейтенант покачал головой, вроде пожаловался: какую только чепуху не приходится выслушивать командирам от своих подчиненных.

– У кого это, ответь мне, Афонин, оружием является нож? Только ты сначала подумай хорошо, потом ответишь.

Афонин думать над этим вопросом не стал, но и ответить, тоже не успел. Опарин опередил.

– Так это же метательный нож. Боевое оружие, – перешел он дорогу лейтенанту Хаустову, не опасаясь последствий. Он вообще-то никого не боялся. А этого молодого петушащегося лейтенанта – тем более.

– И заступник есть, – снисходительно улыбнулся лейтенант.

Пока пожар не разгорелся, надо было объяснить лейтенанту все, рассказать историю ножа. Но Ракитин тоже не успел. В разговор вмешался Бабочкин. Вначале он хотел воспользоваться своим независимым положением и сказать этому лейтенанту пару ласковых. Но потом решил, что не стоит. Тоже можно втык получить от вышестоящих. Лучше свернуть все, не задевая самолюбия лейтенанта.

– Метательный нож?! – притворился он, будто не понял, что здесь назревает конфликт. – Эт-то интересно. Солдат, который владеет искусством метать нож. Это может быть материалом для статьи! А нельзя ли посмотреть, как им действуют?

– Вот и я говорю, – поддержал корреспондента Хаустов. – С таким ножом надо уметь обращаться и каждому солдату ходить с ножом не следует.

Лейтенант поглядел на Афонина, который и ростом не отличался и, в великоватой для него гимнастерке, казался неуклюжим. Хаустов понял, что сейчас все и кончится. И даже, в какой-то степени, был благодарен корреспонденту за то, что тот нашел столь простой выход из положения. Афонин и Опарин пытаются повесить на уши лапшу. Не на того нарвались. Не подумали, что имеют дело с комбатом. Да, не просто с лейтенантом, а с комбатом. И это уже совсем другой коленкор. А Афонин бросить нож не сумеет. Надо будет у него и чехол забрать. Хороший чехол.

– Покажи, как ты его бросаешь, – добрым тоном отца-командира приказал он Афонину. – Нам это интересно. Слышал, что товарищ корреспондент сказал? – отрезал он Афонину последнюю возможность для отступления.

Хаустов протянул Афонину нож. Тот взял его, внимательно осмотрел, как будто опасался, что, пока нож был у лейтенанта, с ним могло что-нибудь случиться, и опустил в чехол.

– Это можно, – согласился он.

– Вон, видишь, обрезок ствола за бровкой. Это фриц ползет. Бросай, – предложил лейтенант.

В ползущего на таком расстоянии не попасть, – отказался Афонин. – Угол не тот.

Получалось именно так, как лейтенант и предполагал. Он посмотрел на корреспондента, кивнул, дал тому понять, как нелегко быть командиром батареи.

– Угол не тот... Сейчас будет тот. Мы его на попа поставим, и угол сразу станет, таким, как нужно. Ну-ка, поставьте чурбан! – приказал лейтенант.

Опарин пошел ставить чурбан на попа. И Лихачев с ним увязался. Знали они, как бросает нож Афонин. Но на всякий случай поставили метра на два поближе.

– Теперь бросай, – приказал лейтенант, когда солдаты вернулись. – Теперь угол у нас "тот".

Афонин не стал вступать в разговор. Сквозь полуопущенные веки он посмотрел на полутораметровый обрезок бревна, определяя расстояние. Переступил с ноги на ногу раз, другой. И вдруг, неожиданно для лейтенанта, и даже для своих товарищей, которые знали эти афонинские штучки, рука его взметнулась вверх (никто не заметил, как он вынул нож из чехла), в воздухе что-то блеснуло, и тут же раздался глухой удар. Чурбан упал, будто его сильно толкнули. А Афонин стоял, как и до броска. Вроде бы неуклюжий и неповоротливый.

– Наповал, – сказал Опарин. – Как в кино.

Все, вслед за лейтенантом, пошли к чурбану, и с удовольствием смотрели, как тот Хаустов с трудом вытаскивает нож, лезвие которого глубоко вошло в дерево. Потом вернулись к Афонину.

– Силен! – похвалил корреспондент Бабочкин. – Напишу! Непременно напишу, как ты нож бросаешь. Оружие! Ты мне потом все расскажешь.

– Расскажу, – согласился Афонин.

Неуютно почувствовал себя лейтенант Хаустов. В руках ведь был нож. Был и сплыл.

– На, держи свое боевое оружие, – отдал он нож Афонину. И понял, что расстается навсегда.

Афонин, как и в прошлый раз, внимательно осмотрел нож и только потом опустил его в чехол.

– Ты где так научился? – спросил лейтенант.

– Места у нас глухие, – объяснил Афонин. – Горы, тайга. Глаз надо иметь точный и руку твердую, а то пропадешь.

– Меня научить мог бы?

– Нет, учиться надо с детства, – объяснил Афонин. – Взрослого уже нельзя научить по-настоящему.

В устной характеристике лейтенанта Хаустова прибавилось еще несколько строчек, не особенно его украшающих.

ВЕЧЕР

Ракитин остановился у дальнего края окопа и стал разглядывать расположение батареи. Свое орудие он так и не нашел, не увидел. Представлял, где оно стоит, и вроде бы на этом месте что-то темнело: не то полоска верхней части щита, не то черточка опущенного к земле длинного ствола. Но чтобы такое увидеть, надо точно знать, что там находится орудие. А если не знаешь, то и не подумаешь. Машину тоже хорошо врыли в землю и замаскировали.

У остальных орудий еще копали, и там, даже на таком расстоянии, выделялась на фоне одноцветной тусклой травы взрытая земля, отливающая в одних местах желтизной глины, а в других – серо-белым цветом щебенки. На этом фоне темнели пушки и автомашины, фигурки работающих людей.

Теперь три орудия перекрывали дорогу. И Ракитин, вроде, бы мог чувствовать себя гораздо уверенней. Но он понимал всю непрочность этой позиции. Чтобы перекрыть дорогу и все подступы к мосту, нужна пехота. Без пехоты орудия здесь, как колья без бредня. Автоматчикам просочиться – дело несложное. Просочатся – считай, нет батареи. А нет батареи, захватят фрицы мост.

Только вряд ли пришлют сюда и пехоту. Для орудий полных расчетов собрать не смогли. Даже штаб подчистили, писарей в строй турнули, но все равно набрать не могут.

Ракитин попытался представить, как пойдут танки. Не психи же фрицы, чтобы в темноте гнать машины по степи. По степи, ночью... таких дров можно наломать... Значит, пойдут по дороге. По дороге можно и в темноте, с малой подсветкой. Но что это за атака, если танки гуськом поползут, один за другим? Значит, когда подойдут поближе, развернутся – и по степи. Тогда и фары включат. В темноте на танке не очень-то разгонишься. Но и по фарам много не настреляешь... Хорошо бы врезать им до того, как развернутся, пока они все вместе, на дороге.

А как им врежешь? Капитан Лебедевский что-нибудь придумал бы. Этот, новый, что он может? Если бы заминировать подходы к орудиям... Видел однажды Ракитин, как немецкие танки зарюхались на минное поле. Половина машин там и осталась. Остальные развернулись и "цум хаузэ". Устроить бы такое.

Он представил себе заминированную дорогу. От дороги, как крылья невода, метров двести вправо и влево, отходят минные поля. А концы их загибаются в сторону противника. Такой мешок может получиться – ни один танк не выберется.

Потом он увидел лейтенанта Хаустова, своего командира. Лейтенант шагал легко и быстро. Так быстро, что новая полевая сумка даже немного отставала от стремительного лейтенанта. И, отмечая каждый шаг, победно пели охватывающие комбата новые ремни.

– О чем задумался, сержант? – Лейтенант остановился, ремни получили передышку. – Как отсюда маскировочка?

– Неплохо. Нашего орудия не видно. Остальные расчеты еще копают.

– Я присмотрю за ними, – доверительно сообщил лейтенант. – Хорошая маскировка, понимаешь, залог успеха. – И тут же укорил: – А у тебя люди бездельничают. Оборудовал бы запасную позицию.

– Зачем? – спросил Ракитин.

– Как зачем? Чтобы люди не стояли. – Лейтенант Хаустов хорошо помнил мысль, которую постоянно вдалбливали ему в училище: "Солдат должен быть постоянно занят!"

– Пусть отдохнут. Потом потянем траншею дальше, – ответил Ракитин. – Запасной все равно не попользуемся, не успеем.

Сам еще раз подумал: "какой он еще зеленый, этот лейтенант. Таких зеленых, бегающих, в первом бою достает. Жалко, если в первом же бою... А может, обойдется и со временем вырастет из него настоящий командир".

– Здесь мины бы поставить. – Он понимал, что лейтенант не поможет минами. Так сказал, для разговора. – Тогда бы мы их встретили. Вот, посмотрите, что может получиться...

Ракитин присел на корточки и пальцем на земле набросал схему минного поля, по которой танки должны оказаться в мешке. Ни вперед им, ни назад, ни в сторону свернуть.

– Красиво, – признал лейтенант. – Окружение противника при помощи минного поля. Полное уничтожение танковой колонны. А ты, Ракитин, я гляжу, тактик. Тебе в училище надо. Способности у тебя есть, но без училища далеко не пойдешь. Там подготовочку дают – будь здоров!

– Тактик или не тактик, – Ракитин поймал себя на том, что ему приятна похвала зеленого лейтенанта, и удивился этому, – а мин у нас все равно нет. И саперов нет.

– Да, – согласился лейтенант. – И противотанковый ров неплохо бы вырыть. Я и размеры помню. Только времени у нас для этого нет. – Хаустов реально оценивал возможности подчиненных и понимал, что противотанковый ров они, как бы ни торопились, до вечера вырыть не успеют... – Но ты не волнуйся, Ракитин, – успокоил он сержанта. – Мы их умоем.

Ракитину от этого "умоем" легче не стало. "А что бы придумал капитан Лебедевский? – снова вспомнил он прежнего комбата. – Непременно ведь что-нибудь придумал бы. Надо их остановить хотя бы ненадолго. Но как остановишь, если мин нет? Не гранатами же? А почему бы и не гранатами..."

– Ты чего задумался? – окликнул его Хаустов.

– Кажется, что-то может получиться, товарищ лейтенант...

Хаустов с недоверием поглядел на сержанта. Хоть и назвал он его только что тактиком, но понимал, что сержант ничего дельного предложить не может.

– Это мы с вами знаем, что минного поля нет, а фрицы не знают.

– Ну и что? – скрипнул ремнями лейтенант. – Нам от этого никакой пользы.

– Не скажите... Если они подумают, что нарвались на минное поле, то остановятся. Хотя бы на полминуты.

– С чего бы они так подумали?

– Сделаем, чтобы подумали, будто нарвались на мины, если у тех расчетов, – Ракитин кивнул в сторону вновь прибывших орудий, – есть противотанковые гранаты.

– Как это? – заинтересовался лейтенант.

– Фугас заложим. Три-четыре противотанковые гранаты в одной связке. У нас щель недалеко от дороги. Заложим на дороге фугас и проволоку до щели протянем. Когда танк к нужному месту подойдет, ребята за провод дернут, сорвут чеку. Рванет как следует. Они непременно подумают, что здесь мины и остановятся. Потом разворачиваться будут медленно, осторожно. Мы ведем огонь.

– Неплохо, – признал лейтенант. – Послушай, Ракитин, а если два фугаса заложить! Сразу два танка уничтожим. Давай два заложим. Или три! – не мог он остановиться.

– Не знаю. Может, и можно... Подумать надо.

– Подумаем, – решил лейтенант. – Пойдем гранаты собирать. У тебя сколько гранат?

– У нас в расчете ни одной не осталось.

– Чего же это вы?

– Что было израсходовали. Нас гранатами не особенно балуют.

– Ладно, у тебя нет, в других расчетах найдутся, – Хаустов был оптимистом.

Он позвал командиров орудий и приказал принести все имеющиеся гранаты. Решил, что если не хватит противотанковых, то можно обойтись и связками ручных.

Сержанты были без шинелей, в расстегнутых гимнастерках. Копали вместе с солдатами. Высокий, без уха, сказал, что гранат в расчете нет ни одной. Тот, что пониже, вспомнил, что одна РГДэшка должна быть.

Идея терпела крах. И лейтенанту Хаустову это не понравилось.

– Проявите солдатскую находчивость! – приказал он. – Через десять минут принести гранаты. Особенно противотанковые. – А Ракитину ничего не приказал. Ракитин становился любимчиком командира батареи.

"Прояви солдатскую находчивость!" – такой приказ слышал лейтенант не раз в училище от старшины и от помкомвзвода. И не раз сам отдавал его подчиненным. Это значило найти бесхозное или купить. Украсть, наконец, но не попасться. Одним словом – достать.

Десять минут прошли. Но проявить солдатскую находчивость сержанты не смогли. Не у кого и негде было ее проявить. Принесли одну РГДэшку на двоих, чем немало разочаровали командира батареи.

– Какие вы сержанты, если такого простого задания выполнить не можете! – отчитал их лейтенант Хаустов. – Ничего вам поручить нельзя. И гимнастерки у вас расстегнуты. Вам до настоящих сержантов еще расти и расти. Идите...

И сержанты "ушли расти". Они так и не поняли, где, в безлюдной степи, могли они достать зачем-то понадобившиеся лейтенанту гранаты.

– Хорошая была идея, – сказал Хаустов, Ракитину. – Но пока не проходит. Я еще около нее посоображаю. Ты тоже поразмышляй. Если чего-нибудь придумаешь, приходи, обмозгуем. Ты, вообще, Ракитин, если что, советуйся. Смелей советуйся.

* * *

– Еще кто-то к нам пылит, – Опарин с интересом посмотрел за реку, в сторону рощи, из которой выкатили две автомашины. – Наверно, одна с писарями, другая с корреспондентами. Смотри, братва, пополнение к нам мчится. Сейчас здесь весело станет, как в кино.

Братва стала смотреть, прикидывала, кто бы это в действительности мог быть.

– Орудия, – определил ставший к этому времени специалистом в области артиллерии Дрозд.

– Ничего подобного, – опроверг его другой крупный специалист – Лихачев. – Идут натуральные ЗИСы, а на ЗИСах пушки не возят.

Может, у них кухни на прицепе, – пошутил с некоторой долей надежды Опарин. – Две кухни. Нам в самый раз, чтобы по-настоящему порубать.

– Пехота, сказал Афонин.

– Какая это может быть пехота? Пехоту на полуторках возят, – возразил Лихачев. – А здесь – ЗИСы.

Машины вышли на изгиб дороги и стало видно, что на прицепе у них ничего нет, ни орудий, ни, к сожалению, кухонь. А в кузовах густо сидят солдаты.

– И вправду, пехота, – удивился Опарин. – Командир, знаешь, а я ведь сомневался, когда ты сказал, что пехотура будет.

– Зря сомневался, – ответил Ракитин, хотя в этом он сам сомневался более чем Опарин.

Машины ветром промчались по мосту, развернулись и остановились. Из кабины передней выглянул офицер в фуражке с красным околышем, задержался ненадолго на подножке, оглядел открывшуюся перед ним панораму. Потом сошел на землю, отдал команду, и приехавшие с ним люди полезли через борта.

Ракитин не мог понять, кто это такие? Пехота не пехота, а черт знает кто... Судя по всему, вряд ли они были даже из одной части. Разношерстный какой-то народ: и совсем молодые, и усатые дяди, и мужички, которым порядком за сорок.

Здесь были солдаты в шинелях, в бушлатах и телогрейках. Одни красовались в каких-то кожаных курточках, другие были в черных комбинезонах и танкистских шлемах. И оружие тоже – как будто его собрали, где только можно: винтовки со штыками, кавалерийские карабины, автоматы. У троих – ручные пулеметы.

– Наверно, здесь кино снимать будут, – не выдержал Опарин.

– Точно, – поддержал Лихачев. – Будни партизанского отряда в годы гражданской войны.

А лейтенант Хаустов уже легкой рысью добрался до приехавшего офицера. Доложил. Потом они заговорили о чем-то. Приехавший коротко спрашивал. Хаустов говорил, говорил. Чувствовалось – подробно отвечал на вопросы. И Ракитин понял, что новый по чину старше, чем их командир. Ничего хорошего это не предвещало. Мало того, что в бою станет командовать комбат, не нюхавший пороха, так и над ним еще будет какое-то не артиллерийское начальство.

Офицеры тем временем вдоволь наговорились и направились к орудию Ракитина. Ракитин не поторопился навстречу. Командир от орудия не бегает. Если начальство заявилось, командир его возле орудия и встречает, как хозяин возле дома.

Когда офицеры подошли достаточно близко, Ракитин рассмотрел, что у приехавшего погоны старшего лейтенанта. Следом за старшим лейтенантом мягко переступал младший сержант в кожаной курточке. Худощавый и высокий, он заметно сутулился. И от этого казалось, что сержант пригнулся и вот-вот прыгнет.

– Товарищ старший лейтенант, орудийный расчет находится на отдыхе! – доложил Ракитин. – Командир орудия сержант Ракитин.

Старший лейтенант оказался ростом пониже Ракитина. Подтянутый и стройный, он двигался быстро и легко, и угадывалась в нем немалая сила. Из-под козырька надвинутой на лоб фуражки смотрели пронзительные черные глаза. На левой щеке от виска до подбородка протянулась красная ниточка тоненького шрама, – этот не из училища, – понял Ракитин. – Этот повоевал... – В левой руке он держал ветку, очищенную от листьев, которой то и дело постукивал по голенищу.

– Это хорошо, что на отдыхе. – Старший лейтенант поздоровался с Ракитиным за руку: – Старший лейтенант Кречетов. Буду руководить этим участком обороны. Надо понимать, сержант, если солдаты отдыхают, то к бою все готово?

– Никак нет, – доложил Ракитин. – Передышка.

– Понятно. С левым флангом у тебя как? Только давай без "так точно". Ты мне все обстоятельно расскажи. Толком: что, где и как. Нам здесь воевать.

Левый фланг, берег реки Ракитин, когда приехали сюда, исходил, осмотрел, всю траву здесь истоптал.

– Река нас прикрывает, – сказал он. – До нее метров двести. Место ровное, если танк захочет проскочить, мы его первым снарядом накроем.

– Значит, за левый фланг ты, сержант, спокоен?

– Нет, товарищ старший лейтенант. Берег крутой, что внизу делается, не видно. А там под обрывом полоска земли. Пехота вполне пройти может. Если пройдут, орудию конец.

Не добавил, что тогда и всей батарее конец. Это и так понятно.

– Так-так, – протянул Кречетов. – Пойдем, посмотрим твою водную преграду, – и пошел к реке. Хаустов и Ракитин за ним.

Кречетов вышел на косогор, огляделся. Подобрал камень, бросил его на середину речушки. Прошелся, вглядываясь в воду, будто пытался определить глубину. Потом заглянул с крутого обрыва вниз. И Хаустов заглянул.

– Говоришь, могут обойти?

– Могут, товарищ старший лейтенант. Они здесь отступали, значит, с местностью знакомы.

Кречетов хмыкнул, оценивающе оглядел сержанта и, кажется, остался доволен.

– Прав. Соображает, лейтенант, у тебя командир орудия. И знаешь, они под берегом непременно попытаются пройти. Не устроить ли нам здесь их автоматчикам засаду? Как думаешь? – Как будто он нуждался в мнении лейтенанта.

– Неплохо, – согласился Хаустов.

– Решено. Встретим их здесь. И напоим.

Старший лейтенант Кречетов Ракитину понравился. Спрашивал про главное. В мелочах не копался.

– Со снарядами как?

– Комплект.

– Фугасные есть?

– Только бронебойные.

Старший лейтенант поморщился. Это его не устраивало. Ракитина это тоже не устраивало.

– В людях уверен? – немного помолчав, вновь задал вопрос Кречетов.

– Уверен.

– Хорошо, что уверен. Пойдем, посмотрим, что у тебя за народ.

Они пошли к выстроившемуся в шеренгу на краю орудийного окопа расчету. В сторонке стоял младший сержант Бабочкин.

– Это что за птица? – прицелился в него черным глазом старший лейтенант. – Почему не в строю?

– Корреспондент газеты "За Родину", – доложил Хаустов.

– Зачем?

Спросил, как будто перед ним был не корреспондент, а обычный младший сержант. Солдаты смотрели с любопытством. Ждали: что сейчас будет?

Но ничего не случилось. Бабочкин и вопрос, и резкий тон, которым он был задан, воспринял совершенно спокойно.

– Задание редактора – описать бой артиллеристов с вражескими танками.

– Хочешь моего совета: бери автомат и садись в окоп, – все еще резковато, но уже вполне доброжелательно сказал старший лейтенант. – А то становись к орудию. Место, думаю, найдется. Вот тогда и сумеешь написать, как и что. И почем здесь фунт лиха. Если будешь в сторонке на КП сидеть с блокнотом, ничего у тебя не получится. И писанина твоя никому не нужна будет. Сержант, найдется ему место у орудия?

– Найдется. Но ему дано задание про прошедший бой написать, – попытался объяснить Ракитин.

– Как он напишет, если он тот бой не видел! – возмутился Кречетов. – Из пальца высосет?! Кому он нужен, такой рассказ? Ты на передовую попал, так радуйся, – повернулся он к корреспонденту. – Сам услышишь, как пули свистят. Сам постреляешь по фрицам. Тогда напишешь. Правду напишешь. То, что надо. А тебе что, не хочется фрица пулей встретить?

– Хочется, – сказал Бабочкин.

– Другое дело. Чужой винтовкой не воюют. Самому надо стрелять по врагу, который топчет твою землю. И пиши тогда, сколько хочешь.

Потом старший лейтенант подошел к маленькой, всего из пяти человек, шеренге.

– Как дела, боги войны?

Боги, слышавшие, как он причесывал корреспондента, помалкивали.

– Стесняетесь, что ли? – Кречетов постучал веткой по голенищу. – А по физиономиям не видно, что особенно стеснительные. Вот ты, – остановился он возле Опарина. – Ты чего такой кислый? Что мешает радоваться? Скоро сумеешь врезать фрицам. Может, сапоги жмут, так ты разуйся.

– Я и обутый с ними управлюсь. – Опарину шутка старшего лейтенанта не понравилась. – Обутому даже сподручней. Мне бы только пожрать как следует.

– Давно воюешь?

– Всю войну и воюю.

– Так пора бы тебе знать, что перед боем наедаться нельзя, – почти ласково разъяснил Кречетов. Он уважал тех, которые всю войну воевали.

– А я не поп, чтобы поститься сутками. Мне наркомовский паек положен, – не сробел Опарин перед строгим старшим лейтенантом.

– Кухни трое суток нет. А сухари еще вчера кончились, – внес ясность Ракитин.

– Чего же вы молчали! – рассердился Кречетов. – Батарея трое суток не кормлена?!

– Только этот расчет, – доложил лейтенант Хаустов. – Остальные завтракали сегодня. В штабе обещали, что пришлют кухню. Но вот нет.

– Ясно... – если бы Опарин знал, о чем подумал сейчас старший лейтенант, ему бы это понравилось. Хмурый Кречетов между тем прошелся взглядом по лицам не менее хмурых солдат. – Хотя, смотрю я, не очень-то вы отощали... Воробейчик! – позвал он.

– Слушаюсь! – Возник перед Кречетовым младший сержант в кожаной курточке.

– Надо как следует накормить артиллеристов. Выбери из своих запасов чего-нибудь, покалорийней.

– Слушаюсь, выбрать покалорийней, – повторил Воробейчик.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? – вмешался Опарин.

– Ну-ну, обращайся. Чего тебе еще надо?

– Товарищ старший лейтенант, на кой хрен нам калории!? Прикажите, пусть нам сала дадут.

– Эге... – старший лейтенант с уважением посмотрел на солдата. – Фамилия?

– Рядовой Опарин! – рявкнул солдат.

– Опарин, значит... Такую просьбу надо уважить. Воробейчик, отставить калории. Поищи-ка в своем хозяйстве сало.

Лихачев не сводил глаз с Кречетова. Это был тот самый лейтенант, который делал из него шофера. Только он стал старшим лейтенантом. И не хромал. А манера говорить та же. И те же прожигающие насквозь глаза. И шрам на щеке... Лихачев, когда увидел его, обрадовался. Но Кречетов, хоть и посмотрел на Лихачева несколько раз, ни слова не сказал. Значит не унал. Солдат этому не удивился. Сколько таких, как он, прошло через руки старшего лейтенанта. Наверно, сотни. Не может же он всех запомнить. Хотя Лихачеву от того, что его не узнали, стало немного обидно.

– Это что еще за штучки-ножички? – спросил старший лейтенант, неодобрительно оглядывая Афонина.

Солдаты насторожились. Этот, если решит отобрать нож, отберет. Как бы Афонин ни вертелся – отберет. Но сам Афонин, как всегда, был спокоен.

– Личное оружие, – ответил он.

– Кто же тебе такое личное оружие выдал? Где ты им разжился?

– Батя посоветовал взять. Я его из дома захватил.

– Со своей шашкой на войну, – Глаза старшего лейтенанта не предвещали ничего хорошего.

– Это метательный нож, – полез на выручку Ракитин. – Он его метров за пятнадцать всаживает так, что потом еле вытащишь.

– Сам видел, – подтвердил лейтенант Хаустов.

– Дополнительным оружием владеешь? – Металл в голосе старшего лейтенанта исчез.

– Владею.

– В фашиста бросать приходилось или так играешь?

– Приходилось.

– Это хорошо, что владеешь, – окончательно сменил гнев на милость старший лейтенант. – Дополнительное оружие всегда может пригодиться, если им владеешь, как следует. А ты почему не в разведке? В артиллерию затесался.

– Направили, значит, надо служить, – рассудил Афонин.

– Ты бы попросился, доказал.

Афонин совершенно по-штатски пожал плечами.

– Ладно, разберемся. Война еще не кончилась, время у нас есть. – И Кречетов шагнул к стоящему рядом с Афониным Бакурскому.

– Ты каким дополнительным оружием владеешь? – спросил он будто не замечая, что лицо солдата изуродовано огнем.

– Ручной... пу-пулемет... – Бакурский старался выговаривать слова как можно четче и понятней.

– В бегущего фашиста попадешь? – прищурился Кречетов.

Бакурский в ответ усмехнулся. Так прямо и усмехнулся, впервые, наверно, за все то время, что служил в расчете. Как будто забыл про ожог. Но лицо от улыбки перекосилось, стало еще страшней. А старший лейтенант поймал эту улыбку и улыбнулся в ответ. Тоже впервые с тех пор, как прибыл на батарею.

– Пушка пушкой, но кажется мне, что нынче ночью и пулемет твой пригодится. Так что ты, браток, не подведи.

Бакурский согласно кивнул. Старший лейтенант принял этот его ответ как должное и перешел к Дрозду.

– Новенький? – определил он. – Откуда взялся?

– Из штаба полка.

– В штабе, значит, околачивался. Бросай ты эту привычку по штабам ошиваться. Там настоящему солдату делать нечего. Хочешь после войны как человек жить и каждому спокойно в глаза смотреть – иди в окопы. Бей захватчиков. И будешь ты чувствовать себя человеком, потому что долг свой перед Родиной выполнил. Все мы перед Родиной в долгу. Фамилия?