Текст книги "День да ночь"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Если по-настоящему, то стрелять из орудия Лихачев не умел и толком не знал, как это делается. А надо было. Потому, как Кречетов назначил и никуда не денешься. И, к тому же, мечта сбылась. Такое тоже случается: мечта исполнилась, и не знаешь теперь, что с этой материализовавшейся мечтой делать... Но повезло парню. Рядом оказался Опарин.

В любой школе методику Опарина по скоростному обучению осудили бы еще до педсовета. Но учитывая, что Опарин педагогического образования не имел и особенности фронтовой обстановки, методика эта сейчас была вполне допустимой и, вероятно, единственно возможной.

– Чего дергаешь ствол, балда?! – возмущался Опарин... – Кто так ствол ведет?! Кино здесь устроил! Плавно надо! Ты, вообще, соображаешь, что такое "плавно"?.. Ласково надо, как барышню по плечику поглаживаешь... – пытался объяснить он. – Да не так! Лопух ты, Лихачев. И дети у тебя будут лопухами. Нельзя барышню так дергать! Из какого места у тебя руки растут? А?! Ну?.. Ну... Вот это совсем другое... Так... Плавненько... Так...

Лихачев понимал, что никакой он не командир орудия, и никакой не наводчик. Некого старшему лейтенанту к орудию поставить, он и назначил Лихачева. Пусть барахтается. Даже такой неопытный наводчик как Лихачев – лучше чем пустое место. Но решил, что станет наводчиком. И всем покажет... Еще и Опарин выручал, можно сказать – спасал. А место для учебы – лучше не найдешь. Шикарные наглядное пособия: фрицевские танки, уже готовые. Два из них – так сам и приголубил. Лихачев старался делать все, как учит Опарин. Не очень хорошо получалось, но очень старался...

– Вот так... – чуть ли не впервые, почти похвалил Опарин. – Повел... повел... – И куда ты повел?.. Ну что с тобой делать? Афоня, посмотри как он ствол задрал. Он из нормальной пушки зенитку сделать хочет. Так ни одного же самолета поблизости нет. Дай этому художнику по шее, Афония, может соображать начнет.

– Не могу, – отказался Афонин. – Для этого встать надо, а у меня нога не работает.

– И я не могу. А надо. Ну что с ним делать?

– Это он без привычки, – объяснил Афонин. – Погоняешь его часик-другой, научится.

– Что ты, мазила, уставился на меня, – вернулся к нелегкому процессу обучения и воспитания Опарин. – Ты на уровень смотри. Тебе не по самолетам стрелять... Поставь на нуль и держи. Чего ты на него уставился? Я тебе сказал: поглядывай... Даю установку: дистанция триста метров! Да не спи ты! Ставь прицел... Теперь прикинь упреждение на три корпуса и веди... Не дергай а веди... Повел, повел... Огонь!

Лихачев определял дистанцию, устанавливал прицел, устанавливал уровень, старался плавно вести ствол на корпус впереди танка, на два корпуса, на три корпуса...

– Все, кончаем это кино, отдыхаем, – решил Опарин. – Измаялся я с тобой, Лихачев. Послушаешь тебя, вроде, совершенно нормальный мужик. А как к пушке подойдешь, сразу бестолковым становишься. Заруби себе: для начала, надо точно усечь расстояние и на прицел его. Ошибся на сотню метров – будешь палить в белый свет. А он со второго снаряда тебя достанет.

– Для того, чтобы раскрыть мне эту истину ты сюда и притащился? – Лихачев присел на станину: отдых – есть отдых, можно и посидеть и потрепаться. – Все нормальные раненые устроились на КП, ждут, пока их в госпиталь увезут. А тебя сюда на мою голову принесло. До чего мне в жизни не везет.

– Ты, Лихачев, еще совсем зеленый. Пушку испортить можешь или стрелять не в ту сторону станешь. Я тебя и учу. Превозмогаю боль от ран и учу. Оценить должен.

– А я тебя звал?

– Ты не звал. Старший лейтенант приказал за тобой присмотреть.

– Чего это за мной присматривать?

– Чтобы зазря не погиб. "Мне, – говорит, – этот тощий Лихачев нужен живым. У меня, – говорит, – в автобате большие потери, я его после боя в автобат заберу. Полуторку дам, и будет он возить генералам продукты".

– Соглашайся, Лихачев, – посоветовал Дрозд. – Генералам знаешь, чего возят? Там не только картонные коробки, там еще и деревянные ящики. А в них то, что ты и в мирное время не увидишь. И всегда можно отстегнуть от генеральского пайка.

– Старлей так и сказал: – подтвердил Опарин. – "Генералам сало возят, колбасу копченую и мандарины. А сухари им выдают, не ржаные, как нам, а пшеничные, с изюмом. Подкормится Лихачев и станет похожим на нормального солдата".

– Врешь ты все, – ухмыльнулся Лихачев. – Он меня командиром орудия назначил. А ты продукты...

– С чего мне врать?

– Просто так, из вредности.

– Интересное кино. А когда ты врешь – то из чего?

– Я – другое дело. Я из любви к искусству.

* * *

К "пятачку" подошел солдат. Неторопливо подошел, вразвалочку. Остановился и стал неторопливо разглядывать немногочисленный расчет.

Опарин и Лихачев смотрели на гостя, ждали, что скажет, что ему нужно? И Дрозд поглядел: кого это к ним еще принесло? А Афонин, как занимался пулеметом, так и продолжал заниматься.

Роста солдат был невысокого: аршин с шапкой. Но в плечах широк. Лицо круглое, спокойное. И большие серые глаза – спокойные. Даже пухлые губы и приплюснутый нос, казалось, излучали спокойствие. На солдате шинель, в правой руке кавалерийский карабин, в левой – тощий сидор.

Глядел солдат на расчет и размышлял: кто здесь командир? Двое, что оружием занимались, отпадали. Командир пулемет чистить не станет, он кого-нибудь другого заставит. А магазин патронами набивать – тем более. Длинный в замызганном обмундировании, хоть ничего и не делал, тоже не подходил. Глаза у него голубые. Не бывают у командиров голубые глаза, должность не та. У них глаза жесткие. А четвертый – большой, сердитый и развалился, будто окоп только для того и вырыли, чтобы он здесь лежать мог. Вполне подходить. Но на ногах у него черт знает что – сапоги не сапоги, ботинки не ботинки – огрызки какие-то, и портянки торчат. Ушел, видно, куда-то командир. И ладно, оно для начала, может, и неплохо.

– Это, что ли, орудие Лихачева? – спросил он, обращаясь, вроде бы, ко всем четырем.

– Еще один прибыл, – не отрываясь от работы, отметил Афонин.

– Точно, – обрадовался Дрозд и отложил в сторону полузаряженый магазин.

Опарин и Лихачев переглянулись.

– Кто такой будешь? – спросил Опарин.

– Связисты мы. ВУС у нас такой. Военно-учетная специальность. Это, значит, чтобы связь тянуть.

– И куда вы ее тянете?

– А никуда не тянем.

– Чего это вы ее не тянете? – заинтересовался Лихачев.

– Так некуда тянуть, – охотно объяснил солдат, почему он не тянет связь. – В крупнокалиберной тянут, там без связи никак. И КП и НП, и позиция... А в противотанковой без всякой связи обходятся.

– Что же ты делаешь?

– При штабе околачиваюсь.

– То-то видел тебя где-то... – вспомнил Дрозд. Мелькал в коридоре.

– И я тебя знаю, – сообщил солдат. – Писарь Дрозд. А я, значит, и верно, иногда мелькаю.

– Сачок, – определил Опарин.

– А то... "Тот, кто не сачкует в роте, будет клячить на работе". В рифму выдал солдат.

– Ого! Ты еще и стихи очиняешь?

– Не, этим не занимаемся, – отказался от поэтических лавров солдат. – У нас в учебке перец один был, тот сочинял. У него еще есть: " Не умеешь сачковать, будешь вкалывать опять" – поделился он еще одной сомнительно подрифмованной премудростью.

– Понятно. Идейный сачок, – определил Опарин. – А чего тебя при штабе держали, если ты там ничего не делал? – продолжал он допытываться.

– Положено, – вмешался Дрозд. Понимал, что не к месту лезет, но не мог не показать свою осведомленность. – Положено в полку иметь связистов. По штатному расписанию. Вот они и есть. А делать им нечего.

– Тогда объясни нам, темноте, как можно сачковать, чтобы совсем ничего не делать? Поделись положительным опытом, – предложил Опарин.

– Это я по своей специальности ничего не делал, – пояснил солдат. – А так – приходилось. Куда пошлют, что заставят. Исполнял обязанности затычки.

– Понятно, значит опыта у тебе никакого.

– Любитель, – подсказал Лихачев. – Обычный сачок-любитель.

– Угу. А чего тебя, любитель, к нам принесло?

– Так ведь послали... – и развел руками, дал понять, что сам он сюда не стремился и будь его воля, он бы сейчас благополучно продолжал сачковать при штабе.

– Кто послал? – спросил Опарин.

– Комендант штаба и послал. Все сачки в его подчинении.

– Хрюненко, – подтвердил Дрозд. – Есть у нас такой. Он из Жмеринки. У нас, в армии, все старшины из Жмеринки. Там, наверно, климат такой особенный, что старшины вырастают. И этот Хрюня был старшиной, а недавно ему младшего лейтенанта дали.

– Ага. Меня Хрюня вчера, после обеда вызвал и приказал идти в батарею лейтенанта Хаустова.

– Для оказания помощи и поддержки?.. – не удержался Дрозд.

– Оно так, – подтвердил солдат. – Для оказания... Я его спрашиваю: " Где эта батарея находится и как туда добираться?" А он, хоть ему и по звездочке и дали на погоны, как был старшиной, так старшиной и остался. Поставил меня по стойке "смирно" и стал мозги вправлять. Повправлял минут десять, потом выдал направление: "Иди, – говорит – на запад, там речка будет. А на том берегу батарея".

– Речка, как называется? – спросил Лихачев.

– Вот и я спрашиваю: "Речка как называется?" Хрюня уставился на меня, как будто я у него новые сапоги прошу, или военную тайну выпытываю и снова стал мозги вправлять. – "Умничаешь, рядовой?! – это он такое обвинение мне выдвинул. – Тебе что, адрес нужен? Письма писать собрался? Как речка называется ему знать нужно! Может тебе еще номер дома дать?" – Солдат пожал плечами, утверждая этим, что ерунду говорил Хрюня, не может быть у речки номера дома. – "Одна здесь речка. Пойдешь на запад и если мордой по сторонам вертеть не будешь, прямо в речку и упрешься. Как уперся – ищи мост. Возле моста батарея и стоит. Умник нашелся... Видели мы таких умников... Шагом марш!"

Двинул я на запад и верно, уперся в речушку. А моста нет. Пошел вниз по течению, но и там моста нет. Пришлось в степи заночевать. Утром пошел вверх по течению. И мост нашел, и батарею, а лейтенанта Хаустова не нашел. Там старший лейтенант. Он меня к вам и направил.

– А пожрать ты что-нибудь захватил? – полюбопытствовал Опарин, без всякой надежды разглядывая тощий сидор.

– Откуда. Я еще вчера все подъел.

– Связь он не тянет, сидор у него пустой... И идейный сачок. Он и у орудия сачковать станет. Нужен нам такой подарочек? Как думаете, братва? – спросил Опарин.

– Так я уже прибыл, – не смутился "подарочек".

Очень подходящим оказался солдат. Сам напрашивался, чтобы устроили цирк по полной программе. Но не было уже у Опарина для этого сил. И в машине его футболило – все кости сосчитало, до сих пор болят, и подковало на обе ноги – кровища потерял, аж в сапогах хлюпало, и Лихачев не подарочек, пока учил – умаялся. Скис Опарин.

– Нам теперь танцы устраивать от радости, что ты прибыл? – устало спросил он. – Так у нас танцплощадки еще не оборудована. Прибыл, так докладывай командиру и пусть он тебя пристроит к делу – Опарин кивнул в сторону Лихачева. – А я, братцы, пока подремаю, – и закрыл глаза...

Солдат еще раз посмотрел на замызганное лихачевское обмундирование, на голубые глаза и решил, что странный пошел нынче командир.

– Прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы! – доложил он.

– Фамилия? – спросил Лихачев, невольно подражая Ракитину.

– Фамилия у нас будет Сидоров. Третий я.

– Прочему третий? – заинтересовался Лихачев. – Династия? Сидоров Третий? Из каких королей будешь?

– Не, я по другой части. Из школьных задач. Из самых первых. Там ведь как... "Было три товарища: Иванов, Петров и Сидоров. Каждый из них принес в класс по яблоку. Сколько яблок принесли ребята?" Иванов, Петров и Сидоров – почти в каждой задача. И Сидоров всегда третий. Так мне имячко "Третий" и прилепили, еще в первом классе. Думаете легко?

– Радоваться должен, – не согласился Лихачев. – С такой фамилией можно в любом роде войск служить. И никто тебя ни в автобат не отправит, ни генералам продукты возить. Мне бы такую фамилию, я бы и горя не знал.

Солдат машину водить не умел и был уверен, что ни в автобат, ни возить генералам продукты послать его не могут. А почему командир орудия возмечтал стать Сидоровым, не понял. Но спрашивать не стал. Не то место и не то время.

– К нам в полк ты как, Сидоров Третий попал? – спросил Лихачев.

– Так спросили: кто из связистов хочет в артполк? Я сам и напросился.

– Интересное кино... Ты думал нас что, медом кормят? – очнулся Опарин.

– Медом не медом, но служить в артиллерии хорошо.

– Чем же это у нас хорошо?

– Первое – пешком не ходите... Второе – на переднем крае в окопах не сидите...

– Еще как сидим, – просветил его Лихачев. – Сам видишь.

– Так я же в тяжелую попросился, – объяснил Сидоров. – Кто знал, что меня в противотанковую турнут.

– Понятно... А еще?

– А еще – кормитесь получше – на машине запас возить можно.

– Чего же ты в танкисты не попросился? – спросил Афонин. – Кто все время на колесах, так это танкисты. В танке и возить можно все, что захочешь. Не потеряешь.

– Нет, танк не подходят. Он железный. Зимой холодно, а летом в нем жарко и душно, – объяснил Сидоров.

Лихачев хохотнул:

– Хорош...

– Хорош, – подтвердил Опарин. – Повезло тебе, Сидоров Третий, в самое клевое место попал. Всегда на свежем воздухе и здоровый физический труд.

– Машину у нас разбили, а парень вроде не слабый. Пристроим его пушку таскать, – предложил Афонин.

– А один утащит? – усомнился Дрозд. – Пушка ведь тяжелая.

– Потренируется – привыкнет, – объяснил Афонин. – Парень крепкий, плечики широкие, силенка имеется. Потащит.

– Годится, – согласился Лихачев. – Берем тебя, Сидоров, в расчет, хоть ты и третий.

– Сейчас орудие на месте стоит, его возить нельзя, – напомнил Дрозд. – Скучать станет Сидоров, опять в сачки подастся.

– Верно, человек скучать не должен, – согласился Лихачев. – Человек – это звучит гордо. Ты как, Сидоров Третий, жить хочешь? Только честно признавайся. Так прямо откровенно и скажи: хочешь жить, или не хочешь?

– Хочу, – честно и откровенно признался Сидоров.

– Копать умеешь?

– А если не умею?

– Все равно копать придется.

– Тогда умею.

– Бери, Сидоров Третий, инструмент и в десяти метрах, справа от нашей позиции, копай пулеметную ячейку для Афонина. Он, если фрицы на орудие полезут, будет всех нас защищать. А сам копать не может. С ногой у него плохо. Польза от тебя произойдет и некогда тебе будет скучать.

Только сейчас Сидоров окончательно поверил, что Лихачев здесь командир. Раз заставляет работать – значит, командир. Копать ему не хотелось, но с командиром не спорят. Он снял шинель, положил на нее карабин и сидор, взял лопату и отправился копать.

* * *

– Знаете, ребята, – неожиданно сказал Лихачев, – я прикинул, так сегодня, оказывается, выходной.

– А что, выходные до сих пор бывают? Я уже и забыл, что выходные бывают, – признался Опарин.

– Как это ты вспомнил? – удивился Дрозд.

– Не знаю, само вспомнилось.

– Вот это кино! Выходной! – обрадовался Опарин. – Вечером девчата на танцы отправятся. Мне бы туда хоть на полчаса.

– Работают твои девчата по две смены, – напомнил ему Дрозд. – Не до танцев им теперь.

– Не скажи. Это у вас, наверно, такие девчата, что не танцуют. У нас, на Форштате, девчата красивые, веселые и без танцев не могут. Они и после двух смен на танцы побегут.

Он попытался представить себе, как танцуют девчата, но не получилось. Как они у станков стоят – видел: длинный цех, по две стороны вдоль прохода станки и у каждого девчонка. Другие ящики носят, вывозят стружку. Такое виделось.

– Танцуют, конечно, – сказал он не особенно уверенно. – Но вкалывать им сейчас приходится на все сто. До войны мужики так не вкалывали, как им сейчас приходится. Жалко их. Слушай, Лихачев, как ты думаешь, война эта еще долго будет?

Вопрос был не из простых, и Лихачев задумался.

– Долго, наконец, сказал он. – Надо до самого логова дойти, а оно в Берлине.

– Не могли они свое логово поближе устроить.

– Так там у них столица.

– Знаю что столица. Но далеко...

– Сколько это будет до Берлина? – поинтересовался Афонин.

– Не знаю, но больше тысячи километров, это точно, – прикинул Лихачев.

– В такую даль тащиться, – покачал головой Афонин и стал собирать пулемет, будто сейчас ему и идти.

– Придется. Надо до самого логова.

– Никуда не денешься, придется, – согласился Опарин. – Только далеко очень и надоело...